11
Стеклянный дом

– П оедем на вашей машине, – предлагает Марио. – Я поведу.

Ясное солнце пробилось сквозь пелену рассвета. Стало свежо. И тепло, как в Европе весной. Эммануэль наслаждается ветром, который гладит ее по лицу и развевает волосы. Она поздно встала и все еще потягивается.

Марио поднялся в ее комнату и выбрал подходящий наряд. Куда более закрытый, чем обычно. И прекрасные платиновые украшения.

Марио помог Эммануэль собраться. Ей нравилось, что он прикасается к ее обнаженному телу. День начался удачно.

Они прибывают к одному из самых популярных отелей города. Марио оставит машину на эспланаде перед входом.

– Мы идем в «Шандра»? – волнуется Эммануэль.

В холле она встретит человек двадцать, которые ее знают и, конечно, догадаются, зачем она пришла…

Марио не отвечает, но в тот момент, когда она уже думает, что у нее нет выбора, машина вдруг резко поворачивает налево. Эммануэль буквально валится Марио на плечо. Отель исчез, теперь они находятся между двумя высоченными зелеными изгородями, а небо далеко, словно смотришь в него со дна колодца. Прежде чем Эммануэль успевает что-либо спросить, машина сворачивает направо и оказывается в саду.

– Любопытно, – произносит Эммануэль. – Я не знала, что с этой стороны изгороди – садик. Почему с другой стороны входа его не видно?

– Обман зрения. Кусты специально подстрижены так, чтобы его не было видно, – объясняет Марио. – Обычно никто, кроме посвященных, ничего не может заподозрить. Это удобно.

Размеры здания, к которому они приближаются, смущают Эммануэль. Кажется невозможным, чтобы в этом квартале располагалось столь монументальное и одновременно столь незаметное для всех строение. Эммануэль тысячу раз проходила здесь, почти каждый день бывала в этом месте, но видела почему-то лишь бело-черный силуэт отеля.

Фасад у здания прямоугольный, плоский, голый, наподобие Эскориала, но вместо высокомерной матовости камня или кирпича эти стены будто отражают тысячи огней. Можно подумать, что какой-нибудь волшебник превратил бриллиант в гигантский дворец, который все время скрывался за деревьями в просторном закрытом парке.

– Этот дом словно из стекла. Как такое возможно?

– Он сделан из разных пластин стекла толщиной в пятнадцать-двадцать сантиметров, они прочнее бетона. Ни жар, ни холод, ни взгляды людей не проникают сквозь такой материал. Но внутри во всех помещениях светло – и окна не нужны.

– А как же проветривать?

– С помощью специальных люков, расположенных на террасах. Кондиционеры освежают и распределяют воздух.

– Но двери тоже нет! Как же туда войти?

– Туда попадают не через дверь, – признал Марио.

Автомобиль продвигается вдоль стены, и глаза щурятся от мерцающих бликов. Машина заворачивает за угол, и становится понятно, что здание одинаковое со всех сторон. Огромный ледяной куб.

Марио тормозит, но не выходит из машины. Эммануэль берет его за руку, внезапно они оказываются под землей. Марио снова заводит машину и едет медленно, выезжает из лифта, тот поднимается вверх уже пустой и закрывает прямоугольник неба, видимый еще минуту назад.

Голубоватый свет озаряет крипту, от которой расходятся полукругом широкие коридоры с низкими потолками. Перед одним из них вспыхивает указатель, и Марио выбирает направление. Затем знак поворота, и путешественники оказываются у железных ворот, которые вдруг поднимаются. Автомобиль едет дальше. Ворота вскоре с грохотом опускаются – словно люк захлопнулся. Теперь Эммануэль и Марио – пленники зала с перламутровыми перегородками. Свежий прохладный воздух немного ослабляет напряжение Эммануэль. «Гараж, – думает она. – Отлично придумано».

Марио открывает дверцу, помогает Эммануэль выйти из машины. Не говоря ни слова, Марио направляется к стене в глубине зала. На ее гладкой поверхности ни единого выступа, ни единого украшения. Прямоугольник двери вырисовывается постепенно – просто так ее не приметишь. Эммануэль входит первая, оказывается в тесной кабинке с бархатным креслом. Как только входит Марио, дверь захлопывается: бесшумно и легко кабинка поднимается. Царит идеальная тишина. «Еще один лифт», – изо всех сил успокаивает себя Эммануэль.

– Подобные конструкции, должно быть, стоили целое состояние. Откуда столько денег? – интересуется девушка.

– От публики.

Эммануэль глубоко задумывается.

– Как называется это место?

– В этой стране – никак, – отвечает Марио. – В других странах, где слышали о его существовании, его называют «Гранд Бордель», но мало кто знает, где он на самом деле расположен.

Они останавливаются. Стены раздвигаются, открывая коридор со стеклянными сводами, расцвеченными мерцающими огоньками жемчуга. Гости идут по коридору: путь кажется Эммануэль слишком долгим. Нигде не видно ни окна, ни двери, ни какого-либо подобия выхода.

Внезапно впереди возникает ротонда, к которой примыкают другие коридоры, похожие на тот, что Марио с Эммануэль только что прошли. А над головами возвышается купол, достойный базилики или обсерватории, который рассеивает свет.

Посреди помещения – великолепный стол из ценного дерева, украшенный бронзовыми фигурками; идеально пустой стол за исключением разве что кварцевой призмы в самом центре: на ней выгравированы надписи на разных языках. Эммануэль читает по-французски: «Cекретарь».

В это время вогнутая дверь открывается, и, прежде чем она захлопнется, Эммануэль успевает различить большой кабинет, в котором суетятся перед пишущими машинками, дубликаторами, почтовыми корзинами, грудами файлов, стеллажами с папками, магнитофонами, микрофонами, экранами и телефонами молодые девушки. Наконец перед друзьями предстала очень высокая и очень стройная женщина, вальяжная особа с крайне снобистским видом. Она слегка поклонилась гостям. На ней было китайское облегающее платье с разрезами на бедрах цвета слоновой кости. В остальном – ни макияжа, ни украшений.

– Я расскажу вам о регламенте, – произносит женщина, обращаясь прямо к Эммануэль.

Голос у незнакомки писклявый, и акцент определить просто невозможно: европейский он или азиатский? Эммануэль не может в нем разобраться, так же как и не может решить: красива ли дама.

Секретарша не предлагает гостям сесть: да и стульев-то в помещении нет. В руках женщина держит большую книгу в кожаной обложке – вне всяких сомнений, это и есть регламент, но, разумеется, она его даже не открывает и знает наизусть, а с собой взяла, чтобы подчеркнуть официальный характер происходящего и собственную значимость.

– Записываться не надо, – уточняет она для начала.

Эммануэль слегка кивает в знак согласия, имитируя движение секретарши.

– Гарантия выполнения взаимных обязательств учреждением и клиентами – честь тех и других. Контракты могут быть вербальными или письменными, по желанию дирекции.

«Все ясно! – думает Эммануэль. – Это электронная женщина! У нее голос как у робота».

По словам секретарши, любой человек может быть принят сразу же, без проволочек. Тем не менее в архивах служб хранятся досье на всех жителей города, которые когда-либо интересовали учреждение. Сотрудница подчеркивает, что действует по форме, а не по своему усмотрению, и она готова изложить все критерии отбора. Решение о принятии в учреждение напрямую зависит от качеств кандидата. На этот счет секретарша особенно не распространяется.

Эммануэль размышляет о том, годится ли она вообще? В чем ее преимущества? Она любит ласкать ртом, отдаваться нескольким мужчинам сразу, ей нравится, когда наблюдают, как она мастурбирует, она лесбиянка: вот и все…

(Погрузившись в себя, Эммануэль пропустила часть занудной речи: рассеянность могут счесть ее недостатком…)

…Многие общие требования можно сформулировать просто, без лишних экивоков. Итак, женщины, которым позволено пользоваться преимуществами учреждения, должны происходить из высшего общества, желательно быть женой или дочерью представителя судебной, политической или административной власти, чиновника, занимающего высокую должность, профессора университета, старшего офицера, церковного сановника, дипломата, известного деятеля литературы или искусств, влиятельного бизнесмена или финансиста. Денежное состояние может помочь вступить в учреждение так же, как происхождение или принадлежность отца или мужа к рыцарскому ордену. В учреждение попадают лишь на автомобиле, пешком сюда войти нельзя, механизм не позволяет.

Разумеется, доступ сюда имеют лишь очень красивые женщины. Горожанам известно, что мы проводим весьма суровый отбор. Многие особы плетут интриги и прилагают невероятные усилия, чтобы к нам попасть. Впрочем, это не имеет смысла, секретариат подкупить невозможно.

Существуют возрастные ограничения: чем моложе девушка, тем лучше, юных девочек берут с большим удовольствием, а вот после сорока мы принимаем прекрасных дам лишь по особым причинам эстетического или технического характера.

Каждая посетительница получает от секретарши гостевую комнату на один день. Выбор не бывает случайным. Все комнаты отличаются: и по размеру, и по форме, и по обстановке, и по наличию того или иного оборудования. Тем не менее вряд ли вам попадется одна и та же комната в один и тот же год, и просить об этом бесполезно.

После того как девушку принимают, она не имеет права выказывать каких-либо предпочтений в отношении мужчин и даже не имеет права высказывать пожеланий относительно назначаемых ей партнеров. Подобные пожелания оскорбительны для нашего учреждения, ведь мужчины у нас тоже проходят строгий отбор. Нам важна и красота, и социальный статус кандидата. Те, кто сюда приходят, могут полностью доверять вкусам и опыту администрации, которая за годы работы научилась удовлетворять всем прихотям клиентов и, таким образом, заработала безупречную репутацию за границей. Важно, чтобы хотя бы часть наших клиентов составляли иностранцы, ведь многие отправляются в далекое путешествие только ради посещения нашего заведения.

Гостей девушка принимает в своих покоях по очереди или целой компанией, с разрешения секретариата. Мужчины остаются столько, сколько им захочется. Они могут пожелать пригласить других девушек, но в этом им может быть отказано. В остальном – они свободны.

И хотя учреждение не очень любит подобные практики – из-за них возникает путаница со счетами и увеличиваются расходы – однако женщина имеет право, если хочет, принимать у себя лишь одного мужчину, но тогда они обязаны покинуть учреждение вместе. Такое условие. Если условие не подходит девушке или ее партнеру, девушка обязана принять других гостей, назначаемых секретариатом. Если к девушке отправляют сразу целую группу гостей, она обязана их принять, даже если явилась ради одной-единственной встречи. В этом случае целая группа гостей может считаться одним гостем. На самом деле, секретарше, как правило, лучше знать, какой мужчина или мужчины подходят девушке, поэтому правильнее полностью довериться служительнице учреждения – она сделает достойный выбор. Власть, которой секретаршу наделила администрация, дана ей не просто так: она обладает особой компетенцией.

Несмотря на конкурсный отбор, желающих попасть сюда очень много. И бывает, что девушка получает в качестве клиента кого-то из друзей или знакомых мужа. Эта ситуация не противоречит регламенту, если оплата производится по форме, и администрация не несет ответственности за подобные казусы и неловкие моменты.

Учреждение сохраняет за собой определенный процент капитала, необходимый для проведения различных работ и дальнейшего роста. Несмотря на масштабную деятельность и сравнительно скромный доход, секретариат не принимает никакого денежного вознаграждения.

Произнеся все это, не задав ни единого вопроса, даже не удостоверившись в том, что клиентка принимает условия игры, женщина, облеченная властью своих работодателей, велела Эммануэль следовать за ней до комнаты 2238, где ее уже ожидал мужчина. У Эммануэль стучало сердце, и она испуганно оглядывалась на Марио, который не попрощался с ней, не подбодрил ее и вообще не проронил ни единого звука. Эммануэль сбежала бы, если бы знала – как. Комната, куда ее привела секретарша, по форме представляла собой полукруг. Купол, формирующий одновременно потолок и стены, вызывал ассоциации с планетарием. Все вокруг было обшито темно-синим бархатом. Слабый свет, исходящий от невидимых ламп, создавал в полумраке тени, играл бликами на стенах. Кондиционеры едва слышно гудели, распространяя по комнате легкий свежий аромат. Серый пепельный ковер покрывал пол целиком и поражал своей толщиной: каблуки Эммануэль буквально утонули в нем. Пришлось снять туфли, чтобы двигаться дальше.

Больше всего Эммануэль удивила огромная кровать, расположенная прямо в центре комнаты, ведь помещение совсем не напоминало спальню. У кровати не было ни подпорок, ни ножек, и застлана она была меховым, свисавшим до пола, покрывалом. Форма кровати гармонировала с окружающим пространством и, однако, немного смущала: она была совершенно круглой.

Вокруг кровати в изобилии и беспорядке лежали шерстяные коврики разных цветов и видов – такие можно купить в Греции или на Майорке. Кроме того, тут и там были расставлены полукруглые кресла, одно синее, другое красное, третье – фиолетовое; пуфики разной высоты и удлиненный черный матовый стол. Над кроватью висела картина – абстракция в тяжелой золотой раме, из-за вогнутости куполообразной стены она была чуть наклонена вперед и выделялась светлым пятном на фоне темно-синего бархата.

Секретарша подошла к сводчатой стене напротив кровати и оперлась о нее рукой. В стене открылась дверца (Эммануэль уже не удивлял этот трюк) – в ванную комнату. После полукруглой комнаты с куполом квадратная ванная комната, сплошь отделанная зеркалами, резала глаза своими прямыми линиями и углами. Эммануэль заметила, что даже пол покрыт чем-то блестящим и гладким вроде стекла (может, это и было стекло) и отражал ее силуэт и лицо.

На уровне пола располагалась квадратная ванна, по размерам больше напоминающая бассейн. Ванна (следовало ожидать!) тоже полностью состояла из зеркал. На три четверти она была наполнена зеленоватой водой с ароматом хвои.

Многочисленные инструменты из хромированного металла крепились по краям ванны или лежали на полках. Эммануэль узнала вибромассажер, которым ей уже доводилось пользоваться, разные насадки для душа – некоторые имели фаллическую форму, назначение других было девушке неизвестно.

Чье-то движение вырвало Эммануэль из ее размышлений, кто-то потянул ее за руку, она обернулась: в кривом проеме двери стояли двое мужчин.

– Это к вам, – вполголоса пояснила секретарша.

Эммануэль хотелось спрятаться у нее за спиной и умолять о спасении или хотя бы о времени на раздумья. Но служащая мгновенно испарилась, оставив девушку в одиночестве.

Эммануэль подумала, что, может быть, стоит сразу честно признаться в своем смущении и страхе, в том, что она лишь дебютантка, опыта у нее мало, она не знает здешних привычек и нравов и просит мужчин проявить снисходительность. Но мужчины, разумеется, пришли за удовольствием, которое способна подарить лишь искушенная женщина, изощренная любовница, сексперт. Если Эммануэль признается в неопытности, мужчины пожалуются дирекции, им вернут деньги, а Эммануэль с позором выгонят. Нет уж, к такому унижению девушка была не готова! Пришло время узнать, годится ли Эммануэль на что-то!

Эта мысль заставила девушку улыбнуться столь лучезарно, что клиенты были тут же очарованы. С невинностью девочки Эммануэль потянулась губами к губам одного из гостей, поцеловала его, затем развязала его галстук, расстегнула рубашку, полностью его раздела – да так невероятно нежно, что он оторопел. Со вторым гостем Эммануэль обошлась точно так же. Затем она сняла одежду и медленно и грациозно, так, чтобы гости любовались ее движениями, по ступенькам спустилась в ванну и, погрузившись до половины бедер в нефритовую воду, обернулась.

Мужчины последовали за Эммануэль, принялись ее ласкать и любить. Забрызгали всю комнату. Она столь старательно их удовлетворяла, что о собственном наслаждении и не подумала: для нее было достаточной наградой слышать их восторженные восклицания. Эммануэль сделала все, чтобы клиенты чувствовали себя комфортно и легко, она предвосхищала их желания и мастерски маневрировала в теплой воде, отдаваясь то одному, то другому… После долгих вариаций и смены поз оба клиента одновременно овладели девушкой – один вошел в ее рот, другой – во влагалище. Затем Эммануэль искупала, вытерла клиентов, уложила на белую круглую постель и вновь принялась ласкать губами.

Стоило только мужчинам покинуть Эммануэль, как чей-то сдавленный голос объявил в громкоговоритель, что к девушке – новый клиент. Она побежала за мягким зеленым халатом, висевшим около душа. Эммануэль как раз завязывала пояс, когда секретарша привела нового клиента и тут же испарилась. Эммануэль не сдержала смеха: перед ней стоял морской офицер.

– Вижу, вы всегда оказываетесь в нужном месте в нужное время, – произнес он.

Она сказала, что хотела бы покинуть стеклянный дом вместе с ним. Согласен ли он вывести ее отсюда? Это зависит от тех услуг, которые ему будут оказаны, отвечает офицер.

Они провели столь незабываемый, исполненный страстью, интересный день и вечер, они так друг друга обласкали и столько всего друг другу открыли, что Эммануэль подумала – и влюбленным не бывает лучше.

– Я написала проект нового регламента, – триумфально объявляет Эммануэль. – Хотите прочитаю?

– Боюсь, что я не лучший судья, – говорит Анна Мария. – Прошу, не сердитесь на меня, если я не выкажу должного восхищения в нужный момент, вы же знаете, у меня есть пробелы.

– Не волнуйтесь, – добродушно успокаивает Эммануэль. – Можете в любой момент обратиться ко мне за разъяснениями, я сегодня с самого утра чувствую в себе педагогическую искру.

– Видимо, нынешний регламент вас не устраивает? У вас поубавилось юношеского пыла?

– Напротив, я вся горю! И мое воображение просто кипит. Идеи заведения, в котором я побывала, мне очень близки, я бы хотела их развивать, я бы хотела быть двигателем прогресса, опережать время, открывать неизведанные пути. Я не могу допустить, чтобы все прозябали в конформизме.

– Но нет ничего менее оригинального, чем бордель.

– Лучше бы как-нибудь сходили со мной, вместо того чтобы рассуждать голословно. Увидели бы, как там все современно и удивительно. Единственное, что меня смущает, так это то, что там занимаются проституцией одни женщины. Это сексуальная дискриминация и попахивает нафталином.

– А вы бы хотели, чтобы проституцией занимались и мужчины?

– Конечно. Почему они лишены этого права?

– Я думала, вы продаете себя из чувства долга, разве нет?

– В мире мутантов право и долг – синонимы.

– Действительно! И о чем я только думала? Так ваш новый регламент основан на идее синонимов?

– Сейчас сами услышите. В основе моего регламента лежит идея о том, что ничто не должно быть однонаправленным. Любовь в эротическом понимании ни активна, ни пассивна, это ни субъект, ни объект. И свобода – не вектор.

– Простите?

– Или если вектор, то должен существовать и противоположный вектор. Вектор проституции.

– Я ничего не понимаю.

– Не важно. Вот новые пункты моего регламента:

Во-первых, не делать разницы между полами.

Во-вторых, любой член клуба может «выбирать» или «быть выбранным». То есть женщина, например, может прийти в стеклянный дом как для того, чтобы ублажить мужчину, так и для того, чтобы получить удовольствие. Во втором случае она платит и отдает приказы, в первом случае – платят ей, и она подчиняется. Значит, женщина в стеклянном доме может удовлетворять собственные желания или давать отдых мужчинам.

– А разве нельзя совместить оба случая?

– Физически можно. Но необходима смена ролей, чтобы сознание отреагировало соответствующим образом и переключило одно удовольствие на другое.

– Да уж!

– Что вам об этом известно?

– Ничего. Продолжайте.

– Итак. В-третьих, каждый клиент должен открыть счет. Если человек приходит выбирать, то с него снимают деньги. В обратной ситуации – деньги начисляют. Правило таково: чтобы иметь право выбора, надо быть выбранным хотя бы раз. То есть на счете всегда должны быть деньги.

– А проценты?

– О! Это хорошая идея, надо ее обмозговать. Главное, придумать, с чего брать или получать процент: ну, например, процент можно начислять тем, кто приводит продаваться своих детей.

– Какой ужас!

– А если они красивы? Те, у кого нет детей, соответствующих критериям заведения, могут одалживать их у знакомых или отдавать в пользование своих любовников и любовниц. Желательно, чтобы они были девственниками.

– Признайте, что у вас извращенное сознание.

– А вы считаете, что девственницы должны оставаться девственницами?

– Есть более подходящие места, чем бордель, чтобы потерять девственность.

– Не уверена. После того как я посетила стеклянный дом, мои представления о борделях изменились. Но вернемся к нашим баранам: в конце месяца все счета будут выравниваться, все долги – закрываться.

– Ваш план не годится: как вы сделаете все счета кредитоспособными?

– Посоветуюсь с экспертами: финансы – не моя область.

– Это заметно. Но почему не платить наличными? Вы предпочитаете безналичные расчеты?

– Это для того, чтобы обязать всех себя продавать. Иначе многие захотят лишь покупать. Я не намерена давать привилегии классу собственников.

– Ваша забота о классах очень трогательна.

– Я забочусь о них не напрасно. Когда я говорю о классе собственников, я имею в виду главным образом мужей, владеющих своими женами, будто первопечатными книгами. Эти мужья бегут в стеклянный дом, чтобы развлечься с другими женщинами, но не желают платить собственной плотью.

– То есть вы решили примкнуть к суфражисткам и прочим феминисткам?

– Нет, я же сказала, что намерена действовать в интересах мужчин. Несправедливо лишать их сладости самоотдачи во всех смыслах этого слова. Даже если сейчас мужчины к этому и не готовы.

– Какой альтруизм! Жаль, что вы не родились во времена Фурье.

– Моя эпоха меня устраивает. Кстати, вы тоже не сможете приходить в стеклянный дом лишь ради собственного удовольствия. Счета отразят реальное положение дел: роли будут меняться, пассивность уступит место активности и наоборот; вы сможете выбирать и быть выбираемыми. Учреждение преследует филантропические, а не коммерческие цели.

– Значит, теперь речь не о проституции, а о благих делах. Прямо какая-то обитель милосердия! А у меня-то уже воображение разыгралось! Вы отбиваете у меня охоту!

– Подождите, я еще не закончила. Когда человек того или иного пола приходит в учреждение, ему оглашают список мужчин и женщин, которые явились в этот день, чтобы быть выбранными. Разумеется, процедура возможна лишь в том случае, если у человека на счету есть деньги. Как только он просит огласить список, с его счета тут же списывается определенная сумма. Только лишь за одно намерение. Даже если в итоге ему никого не подберут, и он уйдет не солоно хлебавши. Любопытство разрешено, но тариф на него тот же, что на любовь. Так мы ценим эротику.

– А тех, кто фигурирует в списке, как предлагается оценивать? По именам? Или все друг друга знают заранее?

– Вовсе нет: новые клиенты появляются постоянно. Неизвестность привлекает. Неизвестность, загадочность – козыри всей системы.

– Значит, имена записывают.

– Никто вам не мешает пройти под вымышленным именем.

– То есть выбор – это вовсе не выбор, а лотерея.

– Можно сказать и так, но в таком случае – все номера выигрышные и все подарки прекрасны.

– У уродцев шансов нет?

– Ни единого.

– И это, по-вашему, справедливо?

– Уродцам остается ваш рай.

– На небе есть место не только для уродства.

– Но для красоты есть земля.

– Ваш клуб – не лучшая затея.

– Эй! Будьте игроком! Забудьте на секунду о своей позиции и скажите честно, что вы думаете о моем регламенте?

– Он никуда не годится. Ваше так называемое равноправие сокрушает храм эротизма. В этом храме – как вы сказали – женщина сравнима с богиней. Единственной богиней. То, что за ее благосклонность надо платить, еще туда-сюда, но как она может покупать своих преданных слуг? Занимаясь любовью с женщиной, мужчины славят ее, обещают служить культу прекрасной дамы. Если женщина выставляет двойной тариф, то это, конечно, можно расценивать как черный юмор, но в принципе все ясно. А вот если она сама платит, как же она может считаться богиней?

– Вы говорите о золоте. Продолжайте.

– Вы должны понимать, что делаете. Вы хотите превратить эротизм в некую эстетику нравственности со своей логикой или сделать из него эгалитарную утопию? Предупреждаю вас, что второе неоригинально и столь же привлекательно, сколь двери тюрьмы. Ваш клуб – не Цитера храмов будущего, а скорее фаланстер. Ваши клиенты до такой степени равны, идентичны в своем поведении, что пол перестает существовать. Лично я предпочитаю сохранять свой пол, быть женщиной, единственной, уникальной, драгоценной, желанной. И если человеческое существо может продаваться, то только я. Пусть это будет моей привилегией! А мужчины пускай выстраиваются в очередь за любовью с протянутой рукой – как на бирже!

– Впервые я думаю, что вы правы.

Эммануэль делает шарик из своего чернового плана и бросает его через балюстраду террасы в растрепанные листья кокосовой пальмы.

В другой раз Эммануэль сказала Анне Марии:

– Один мужчина слишком устал, чтобы заниматься со мной любовью, и сказал мне, что любовь – глупость. Теперь мне достаточно известно, чтобы я могла понять – мужчина ошибался. На самом деле, любовь – это способ расширить границы разума.

В абсолютно белой комнате, напоминающей больничную палату, Эммануэль первым делом заметила глубокое кресло в форме восьмерки на коротких ножках. Девушка решила, что в таком кресле удобно заниматься любовью – сидя лицом к лицу или друг за другом.

Комната была разделена занавеской надвое. Помимо странного табурета, в этой части располагались также нечто вроде гимнастического коня и витрина с изделиями из различных материалов: некоторые напоминали пенисы животных – от пса до мула – в натуральную величину. Кроме того, в витрине красовались наручники, узкие ремешки, щипцы, хирургические зеркала и странный предмет размером с женскую грудь, состоящий из двух стеклянных полусфер, соединенных резиновыми трубками, к которым был присоединен ручной насос. Должно быть, это аппарат, чтобы доить женщин, – подумала Эммануэль. – Какое, наверное, удовольствие!

Вдоль одной из стеклянных стен, нивелирующих серость внешнего мира, высились две эстрады, обитые алой тканью. Одна из них, сделанная, судя по виду, из ковкого металла цвета бледной латуни, была подстроена под форму женского тела – с желобками для рук и ног, углублением для груди и головы. Для головы предназначался еще и шлем, похожий на маску фехтовальщика с мягкими краями и прорезью для рта, из которой шел желтоватый дым. Другие фумаролы виднелись в углублениях для груди и на уровне половых органов. Эммануэль наклонилась, чтобы почувствовать запах, и внезапно странное ощущение неведомой силы как магнитом притянуло ее к воображаемому клитору и грудям. Она почти была готова лечь в эту металлическую форму и ублажить себя. В секунду она избавилась от летнего платья, которое расстегивалось спереди и под которым ничего не было. Однако любопытство перед тем, что находилось на второй эстраде, одержало верх над первым импульсом.

На толстом матрасе лежала обнаженная женщина, идеально стройная, с чудесной талией и цветом кожи. Казалось, она спала. Эммануэль коснулась ее: она была сделана из нежнейшего пеноматериала; ее бархатистая кожа, ни холодная, ни горячая на ощупь, не уступала настоящей; ее рот и половые органы удались на славу. Гостья приблизила свое лицо к лицу куклы, пальцем приоткрыла ей рот – дыхание искусственной девушки имело странный аромат, который сложно описать, но скорее – неприятный. Эммануэль решила исследовать вагину: она была горячей и переполненной странными испарениями. «Забавно, – подумала Эммануэль. – Видимо, это специальная кукла, предназначенная только для мужчин. Кому еще придется по нраву такой аромат? Кажется, клуб не поддерживает гомосексуальность. Что может скрываться по ту сторону занавеса?»

Эммануэль бросила платье на пуфик, пересекла комнату и зашла за занавес. Там стояла застеленная прямоугольная кровать. На ней с двух сторон сидели двое одетых мужчин – словно симметричные фигурки для украшения камина. Мужчины выглядели словно близнецы – оба высокие, мощные, с желтоватым цветом лица, множественными мелкими мимическими морщинками и узкими, как у корейцев, глазами. Близнецы не обратили на Эммануэль никакого внимания. Гораздо больше их интересовало тело, лежащее посреди кровати, они разглядывали его, словно ученые – своего подопытного кролика. Эммануэль узнала этот мальчишеский торс, выбритый выпуклый лобок, элегантные ноги и янтарный загар – на кровати лежала Би.

Она как будто умерла, думала Эммануэль, стоя неподвижно, словно изваяние. Однако почти в ту же секунду Би открыла глаза, улыбнулась, повернула голову сначала к одному мужчине, затем к другому, выдохнула:

– So fantastic!

Эммануэль вздохнула. Все трое посмотрели на нее. Обнаженной Би выглядела столь же уверенной, сколько и в своем парчовом костюме тем вечером в середине августа, когда они с Эммануэль пили чай у матери Мари-Анн. Би воскликнула:

– Как я рада тебя видеть! – она села на кровати, опершись рукой на плечо одного из близнецов.

Ее лицо, как всегда, сияло, ее интонация, как всегда, казалась радостной. От нежного взгляда серых глаз Эммануэль захотелось плакать.

– Вы знакомы, – заключил один из мужчин по-французски с невероятным акцентом. – Займитесь любовью.

Эммануэль приблизилась к кровати, встала на колени, подняла глаза на одного из мужчин. Однако он не добавил к сказанному ни слова и даже не шелохнулся. Эммануэль повернулась к молодой американке, размышляя о том, кто сделает первый шаг. Это была Би. Она обвила руками шею бывшей любовницы, притянула ее к себе, ногами обхватила ее талию, прижала свою грудь к ее груди.

– Помнишь? – произнесла она. – Это ты меня научила.

Коленом она погладила лобок Эммануэль.

– С тех пор я многое узнала.

За коленом последовала рука – рука эксперта! Эммануэль про себя порадовалась: какой прогресс! И губы Би на ее груди. Затем на ее губах. На ее губах!

Она лежала неподвижно, ничего не чувствуя. «Какой ужас, – подумала Эммануэль. – Я стала фригидной». Она сделала над собой усилие, отвечая на ласки пальцев и губ любовницы. И вдруг вспомнила день из детства, когда ей оперировали миндалины без общего наркоза. Местная анестезия защищала ее от боли, но тактильная чувствительность сохранялась: она следила, не упуская ни одной детали, за тем, как орудовали инструменты в ее горле, и она знала – вот ее ущипнули, а теперь разрезали. Она пыталась убедить себя в том, что ей больно, но нет, ее сделали неспособной физически что-либо испытывать, она стала холодной, апатичной, равнодушной к тем манипуляциям, которые над ней производили. Она словно оказалась выброшена из мира живых – тех, которые страдают и радуются, кричат от горя и от счастья. В стерильном пространстве медицины можно резать по живому и тут же останавливать кровь, ни малейшее прикосновение не вызывает отклика организма. Страшная тошнота подступила к горлу малышки Эммануэль, операцию пришлось прервать, чтобы успокоить и наконец усыпить девочку. Ту же тошноту почувствовала теперь уже взрослая Эммануэль – она, подобно маленькой девочке, не выносила местного наркоза. Девушка резко перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку.

«Что со мной? – волновалась Эммануэль, кусая подушку. – Что со мной такое?» Она пыталась представить себе лицо Би, вспомнить, как любила и ждала ее… Она повторяла про себя: «О, моя плодородная почва! О, мой прекрасный ангел, моя красавица, моя возлюбленная! Ты моя бухта надежды, мой свет! Моя прелесть, моя земля, моя бухта, мои крылья…» Слова вихрем проносились в пустой голове; Эммануэль не узнавала их смысла, не понимала их больше. Би! Разве не обещала она любить ее вечно, постоянно, ежечасно, оставаться верной, как времена года? Даже в забытьи, даже в разлуке…

Эммануэль села на кровати, горестно и яростно отстранив от себя руку Би. Вскочила, не глядя на возлюбленную, побежала к занавесу, с отвращением отодвинула его, взяла с пуфика свое платье и, не оборачиваясь, выскочила из комнаты. Какое-то время она шла по коридору, глядя себе под ноги. Ее остановил мужчина, что-то спросил, она не поняла. Услышала, как ответила:

– Простите, не сегодня.

Держа платье, она летела из коридора в коридор, пока наконец не оказалась у двери, которая открывала доступ к сложной системе подземных галерей. Словно под гипнозом, Эммануэль выехала из стеклянного дома и помчалась по улицам – в разноцветных кричащих городских огнях – несколько раз чуть не спровоцировала автокатастрофу, но вернулась домой к ужину.

Жан ее ждал. Они сели за стол.

– Давай сегодня ляжем спать пораньше. И будем долго заниматься любовью. Хочу понять, люблю ли я тебя по-прежнему, – сказала Эммануэль.

– У тебя возникли сомнения по этому поводу? – ласково рассмеялся Жан.

– Не совсем. Но лучше удостовериться.

– Если бы я была мужем, – обращается Эммануэль к Анне Марии, – то я бы хотела, чтобы моя жена занималась любовью как можно больше – с разными мужчинами и, конечно, с женщинами. Я бы не переставала искать для нее новых любовников и любовниц. И круг моих собственных связей я бы увеличивала лишь для того, чтобы у моей супруги было больше шансов заняться любовью с новыми людьми. Мой дом стал бы самым гостеприимным в городе, но войти туда позволялось бы лишь тем, кто был бы готов соблазнить мою супругу. Каждый раз при встрече с новым человеком я бы думала: «Захочет ли он ублажить тело моей любимой? Если нет – у меня нет времени на общение с ним». Тот, кто отказался бы спать с моей женой, не смог бы считаться моим другом. Потому что, узнав мою жену, невозможно бы было ее не захотеть. Неужели я в качестве супруга могла бы простить кому-то равнодушное отношение к моей возлюбленной? Я бы старался блюсти интересы моей жены.

– Проще говоря, хороший муж должен быть сутенером?

– Если сутенер – это мужчина, который так любит женщину, что желает, чтобы она всегда была полностью удовлетворена, – то да. Хороший муж хочет, чтобы мужчины и женщины всего мира протягивали руки к его возлюбленной, касались ее и доставляли ей наслаждение.

– Это смешно. Нельзя заниматься любовью со всеми.

– Знаю, что со всеми нельзя. И это прискорбно. Но, по крайней мере, можно заниматься любовью со многими! Поэтому я хочу, чтобы мой муж не просто дарил меня своим друзьям, но рекламировал меня, выставлял меня напоказ, торговал мною, продавал меня с молотка. Продать меня – не значит потерять, но напротив, обрести. Я люблю его и горжусь тем, что я для него – богатство.

– Значит, общество должно состоять из сутенеров и проституток, а единственным законодательным органом пристало быть половому органу.

– В нашем обществе проституция порицается. Удивительно ли, что сутенеры считаются мерзавцами, а проститутки – шлюхами?

– Теперь вы представите мне проект республики, где все будет подчинено вашим принципам?

– Нет, после разговора с вами я уже не хочу иметь дело со светской властью.

– Вы можете обратиться к власти божественной…

– Именно.

– То есть?

– Я создам новые законы.

– Неплохо! Не терпится их получить!

– Вспомните, что случилось с Моисеем.

– Ваш Бог не столь ревнив!

– Вы и вправду хотите узреть землю обетованную?

– Перестаньте! Я составлю мнение по ходу дела: изложите свои десять заповедей.

Девушка уходит за папкой для бумаг, возвращается, показывает собеседнице листок, испещренный округлыми буковками, написанными рукой Эммануэль.

– Женщина, – читает она, – вот закон твой, такой, каким ты сама его представляешь и благодаря которому на земле, как и на небе, среди звезд, воцарится любовь: