ГЛАВА 40. Секретарша для Лондона

Подготовка к отъезду заняла больше времени, чем прикидывал Эдик – тем более что уезжать не хотелось – и еще больше, чем можно, по мнению свыше, так что через неделю после награждения в кабинет Эдика ввалился генерал-лейтенант Кротов, присланный специально для разрешения всех проблем и заморочек, связанных с отъездом.

Официально отъезд считался служебной командировкой для повышения образования и работы в Британском музее сроком на три года, с отрывом от прежней руководящей работы, поэтому необходимо было передать в другие руки все дела, которые требовали постоянного присутствия. Неофициально же, на реальном уровне, все понимали, что человек, сдергивающий за рубежи на клеевую работенку, навряд ли вернется обратно.

Первым делом он пересадил Людочку с секретарского места на директорское, исполняющей обязанности, как она не сопротивлялась грубому насилию, и как не отговаривали руководящие друзья из Министерства культуры, один из которых, самый руководящий, даже сказал в порыве откровенности:

– Она же ни уха, ни рыла не понимает в наших тонкостях. Только звонки принимать умеет.

– Я ни уха, ни рыла не понимаю в ваших тонкостях, – хныкала Людочка. – Я звонки только принимать умею.

– Дерзай, – утешил Эдик. – Время перемен. – Ему было наплевать на разум. Он надеялся руководить Людочкой. Он хотел остаться. – Каждая плохая кухарка может стать министром культуры.

– Я плохо готовлю, да?

– Не так плохо, как следует руководящему работнику высокого ранга, но для поста директора в саамы раз.

Где мог, Эдик старался впихнуть и оставить нужных ему, своих людей, но скорее по инстинкту, а не по разуму – сердце, двигатель Российского музея, Центр реставрации, должен быть ликвидирован, расформирован, отдан в другие руки, и это был конец всем планам. Как после спора с Эдиком сказал генерал Кротов:

– Наверху дураков нет, Максимыч, одна сволочь, пойми ты.

Эдик понимал, но смириться не мог. Вместо простого увольнения он постарался перевести лучших спецов Центра, основное ядро, в Питер, под крыло Эрмитажа, тем более, что косность и замшелость этих северных представителей культуры как-то резко пошла на убыль. Жестокая реальность явно помогла им прозреть. Этому сильно способствовали и переговоры о реставрации Кремля, которые начались между Российским музеем и Администрацией Президента. Будто бы в Кремле не знают, как «реставрирует» Эдик! Он уже кремлевские сокровища будет продавать, делясь с кремлевскими, а они, жалкие отщепенцы и тормоза, все цепляются за эрмитажные свои сокровища, тщетно мечтая разжиреть на туристах. Но самый сильный прорыв в костном сознании питерцев пробили огромные деньги, которые питерцы, как им и мечталось, дуриком хапнули на аукционе Кристи, где удалось толкнуть свои жалкие копии по ценам, по каким и оригиналы бы не прошли, выставь их на продажу Эрмитаж от своего имени. Копии же были заявлены от Российского музея, очень широко известного в узких кругах настоящих коллекционеров, но что самое удивительное, репутация его после торгов ничуть не пошатнулась, напротив, а вот репутация Эрмитажа вдруг резко пошла на убыль. Некоторые музеи вообще прекратили контакты с Питером, другие затормозили переговоры, пошли в ход всякие препятствия и проволочки, и даже туристов в Питер стало прибывать все меньше и меньше. Этот удивительный факт объяснился удивительно просто. Хотя копии и были заявлены от Российского музея, владельцы Кристи знали о питерском их происхождении, и естественно, по секрету предупредили свою постоянную клиентуру из тех людей, которых «кидать» нельзя. Мол, такие дела, Россия, сами понимаете, и на самом деле будут выставлены на торги не те настоящие, знаменитые копии Российского музея, о которых шушукаются по углам и ходят всякие скандальные слухи. Мол, эти копии накропали в Эрмитаже, поэтому их и брать-то не хотели, так что эти криминалы от искусства выдумали? Заставили взять под свою марку Российский музей! И каким чудовищным образом – бросили в тюрьму его директора, самого Поспелова! Наклеветали, подставили, взятку сунули – и посадили. Что вы хотите от России? У них везде мафия, даже в Кремле, не говоря уже об Эрмитаже каком-то. Так что, имейте в виду, какие это копии… Когда покупатели на Кристи, заплатив бешенные деньги за свои копии, обнаружили, что это и впрямь копии, они стали интересоваться авторами такого «кидка», и торговая марка Российского музея, под которой прятались коварные питерцы, недолго скрывала их хитрые рожи. Ответные акции быстренько сшибли остатки плесени с северных мозгов.

Питерцам пришлось попросту сдаться. Речь уже не шла об условиях сотрудничества и процентах. Попросту сдаться, без всяких условий. Лишь бы Эдик согласился руководить их черными промыслами и черными заработками. Из Питера прибыла целая делегация культурных работников, но разве только какой-нибудь оккультист своим внутренним взором мог бы разглядеть отчаяние на этих толстых раскормленных рожах российских чиновников, а также реявшие над их толпой белые невидимые флаги капитуляции. Пал последний бастион старой совковой культуры. Питерцев можно было сравнить с распорядителями богатейшей нефтяной провинции, которые разрешали на своей территории только туризм, хотя могли бы мигом озолотиться по крупному, принявшись выкачивать нефть и закачивая взамен воду в скважины, для отчета перед…кем-то вроде собственника, видимо, народа, который так и не мог поверить до сих пор, что он собственник своих богатств. Да и не успеет понять уже, видимо, все равно вымрет раньше. В самом деле, чего бояться? Почему нефтяные, рыбные, лесные и стальные олигархи могут продавать национальные богатства Родины, а олигархи культурные – нет? Чем они раньше думали, питерцы?

Но прозрение пришло слишком поздно. Питерцам уже не верили, каких жуликов они из себя не корчили и каких Рембрандтов не обещали продать разным аукционам. Просто – не ве-ри-ли. Мутные ребята. Как с такими дело иметь серьезному человеку? Это невозможно. Подлые иностранцы верили честному и чистому Эдику, и питерцам ничего не оставалось, как сдаться на его милость. Если хотят, конечно, на Роллс-ройсе кататься и трескать бутерброды с черной икрой. Питерцы хотели – и сдались. Эдик согласился взять в свои руки всю их черную торговлю. Ладно, он не злопамятный. И постарается не обижать питерцев оплатой. За работу, господа…

Следом за Эрмитажем сдались и Русский музей, и музей имени Пушкина, а уж прочая музейная мелочь страны давно уже только и ждала, чтобы Эдик хоть что-то попросил.

Короче говоря, к отъезду Эдика естественным образом сложился,…как это назвать? Холдинг? Синдикат? Организация? По распродаже культурных сокровищ, во главе с Эдиком, где Эрмитаж был просто одним из подразделений этого холдинга. Неофициальный такой холдинг, естественный, и просто уши у всех присутствующих в кабинете Эдика завяли, когда один из питерской делегации, какой-то из заместителей, обозвал это объединение мафией. В горячке, естественно, в пылу спора. В любом стаде паршивая овца есть, и мужика этого тоже не просто так взяли в Москву. Хороший работник был, со связями, ценный, да и озвучивал, оказывается, этакие невольные мысли и сомнения, которые все-таки оставались и в мозгах самых прозревших питерцев. Как-то неудобно им было, жертвам застойного советского воспитания, распродавать Эрмитаж, вот и взяли этого мутного типа с собой, вместе с сомнениями. Эдику пришлось отвечать паршивой овце. Он цельную речь произнес, доказывая, что это единственно возможный пока путь для возрождения и роста российской культуры. Ведь культура вместе с ее носителем, человеком, может двигаться куда угодно, по любому пути, но двигается всегда только туда, где светят самые большие деньги. Никто из присутствующих не виноват, что властная элита за годы Советской власти выродилась настолько, что потеряла волю и разум, развалила все, что могла и фактически предоставила спасать страну и ее сокровища всем желающим. Все и спасают. Американцы спасают, европейцы, наши уголовники, все управленцы, в общем все, кто может хоть что-то спасти, тот и спасает, всяк в своей области. Естественно, в свой карман. Куда ж еще? И наш долг спасти как можно больше национальных сокровищ. В этом и честь, и совесть, а мафией обзываться…ну, это совсем из другой оперы, ведь обозвать как угодно можно, но вообще-то обзываться нехорошо, неприлично для культурного человека. Сказав это, Эдик досадливо нахмурил брови, но через секунду, спохватясь, снова их расправил и даже заулыбался «паршивой овце», но слишком поздно заулыбался, видимо, потому что через пару дней этот заместитель все-таки разбился в своей машине в дым пьяный. Кстати, из чувства вины Эдик специально поинтересовался результатами следствия – вдруг и правда человек разбился, в дым пьяный, а он тут мучается? И мучился дальше, пока текучка не вымела из головы эти муки. Оказалось, этот погибший тип и не пил никогда в жизни, и машины не имел, и даже водить ее не умел, но Эдику все равно было радостно за явный рост культуры питерцев. Это ведь не киллер на мотоцикле, прогресс налицо, хотя огрехов еще хватает. А что оставалось еще, как гордиться? Такова реальность, и если ты патриот, ты должен ею гордиться. Эдик и гордился, даже статейкой, которая проскочила в одной из газет, где его обозвали криминальным авторитетом.

Перебросив самых «центровых» спецов по подделкам Питеру, Эдик мог быть спокоен за свои будущие доходы и сокровища российской культуры. Их спасут.

Переезд в другую страну – дело всегда хлопотное, а для олигарха тем более. Пришлось пару раз вылетать в Лондон, готовить место жительства. Он купил там квартиру в престижном районе, а также загородный дом, в котором собирался жить сам, с обширным садом, полем для гольфа и крытым бассейном. Настоящий дом со множеством комнат, в котором и положено жить русскому олигарху, дом, где можно устраивать приемы хоть на сотню гостей. Во второй приезд порадовал старушку королеву – взял и просто подарил копию Ренуара, когда его пригласили в Букингемский дворец. Бесплатно подарил, с приветом от Президента России. Королева разрумянилась и заверила Эдика, что Великобритания спала и видела такого гостя, как он. Если ему тут будет кататься не как сыру по маслу, пусть только намекнет – все трения исчезнут. Еле вырвался Эдик из гостеприимного Лондона, где каждый, казалось, мечтал заполучить бесценную копию из Российского музея.

Как ни старался Эдик оттянуть отъезд, но его время все приближалось, приближалось…он уже паковал вещи и отдавал долги, он уже получил документы для выезда своим мальчишкам, деду с бабкой и даже коту, но один вопрос в списке дел, которые необходимо закрыть до переезда, так и переносился из начала списка в самый его конец, пока не остался одним единственным. Вопрос назывался «Танька». Поскольку Людочка восседала теперь в кресле директора, дни ее работы в музее были сочтены. Людочка не увольняла старую врагиню только из-за присутствия Эдика. Едва самолет поднимет его в воздух, экскурсовод Татьяна Витальевна Ратникова точно также вылетит из стен Российского музея. Людочка намеревалась провести серьезную чистку среди кадров, оставшихся после ликвидации Центра реставрации. Теперь конверты с зарплатой предстояло выдавать ей, и она не собиралась кормить чересчур разговорчивые рты. Никому своих планов она, конечно, не выдавала, но все их и так знали, и потому ходили не слышно и на цыпочках. Танька вообще походила на больную. Эдик то и дело натыкался на нее в коридорах музея, но все время откладывал разговор. Из-за нехватки времени. Да и сказать чего – не знал. Да и как это…так все…ладно, потом. Опять потом. Тем более, не знаешь, что сказать мерзавке. Нет, он знал, но знал, что Танька не поверит. Так зачем говорить? Нет, он верит людям. И Таньке верит. Что она его любит. Таких людей надо любить. И он любит Таньку. Если сейчас немножко, то потом – обязательно полюбит. А сейчас что-то все мешает…то ли нехватка времени, то ли память о Распроповиче. Но он ее точно любит. Точно. Неважно, что самому пока в это не верится. Главное, чтобы Танька поверила. А пока он должен верить, что Танька его любит. Он же верит людям…

Между тем следовало спешить. Как объяснил Эду генерал-фээсбэшник, приставленный для ускорения отъезда, из-за его задержки в стране срываются важные переговоры по важному вопросу. Эдик тщетно старался разглядеть на генеральской роже следы юмора. Пока Эдик не улетит, Израиль не верит России. И Америка не верит, и прочие не верят в добрые ее намерения, пока она не изгонит своего апостола. Генерал Кротов так и не раскололся, какие конкретно переговоры срывает Эд. Вступление России в Европейский Союз? Во Всемирный Торговый Союз? Может в НАТО? На эти и другие ехидные вопросы генерал Кротов отвечал одно: «И не только эти». Эдик ему не верил и всячески игнорировал, но генерал Кротов ходил за Эдиком, как нитка за иголкой и мигом разрешал все проблемы, на которые натыкался тоскующий Эдик. Генерал раздражал, и Эдик огрызался на него до тех пор, пока не увидел загранпаспорт кота, который генерал принес вместе с прочими недостающими для выезда документами. Эдик обалдел. Паспорт настоящий, номер, серия, водяные знаки. С фото глядела сытая мордочка кота. Его звали Василий Николаевич Витюшин, холостой, двадцать пять лет. Оказалось, мальчишки заполнили одну из анкет, принесенных генералом. Ради шутки. Для прикола. Но Эдику стало не по себе, и он перестал скандалить с генералом. Надо уезжать. Да. Шуточки кончились.

Наконец, грянул день отъезда, а вопрос с Танькой так и не был решен. Утром Эдик понял, что должен успеть решить вопрос в оставшиеся несколько часов до отлета, иначе он не будет решен никогда. Он велел домочадцам собираться в дорогу, а сам умчался в Российский музей, под предлогом подписания всяких там неотложных бумаг. Кстати, и не соврал, пришлось подписывать, а потом пошел искать Таньку. Сначала пошел, а потом почти бежал. По закону подлости, как всегда нигде не мог найти. И по пути не попалась. Эдик носился по музею, пока не вспомнил про одну маленькую комнатку, превращенную в кладовку, где хранились остатки горшковской коллекции, которые успел купить Пузырев. Точнее, его подделки, столь некачественные, что они уже требовали реставрации. Как-то Эдику понадобилась одна вещь, и за ключом от этой комнатки пришлось обращаться к Таньке. Видимо, она вполне могла превратить эту комнатку в нечто вроде убежища, где можно, спрятавшись от всех, отдохнуть или оставить одежду, поесть.

Эдик малость обозлился во время поисков, да еще и не стук никто не открывал. Она там, мерзавка. Из музея не выходила, по докладу охраны, нигде нет. Она там.

– Танька! – гаркнул он. – Открывай, дрянь такая!

Дверь распахнулась, и Танька отскочила внутрь, как мячик. Бледная, испуганная, глаза красные.

– Ты чего прячешься?

– Я не прячусь. И почему это вы мне тыкаете? Не Танька, а Татьяна Витальевна. – Танька явно дрожала, с трудом пыталась напялить на себя всегдашний независимый вид.

– Как не прячешься, я весь музей обыскал, – остывая, буркнул Эдик. – Давай одевайся. То есть собирайся, блин, Лондон ждет. Самолет через несколько часов.

Танька совсем побледнела. Дура, наверное, думала о расплате. Ничего не соображала.

– Какой еще Лондон?! С чего? С какой стати?

– Я туда лечу,…то есть мы вместе летим. – Похоже, это он ничего не соображает. Эдик собрался с мыслями. Он не с того начал. – Ты разве не хочешь в Лондон?

– Никуда я не хочу…а зачем? Вам экскурсовод там понадобится? – Глаза у Таньки круглые, как у царевны-лягушки.

Эдик еще раз собрался с мыслями. Опять не с того начал. Надо с главного.

– Мне ты нужна. Я тебя люблю. Выходи за меня замуж, Танюша.

– Ага… – Танька отпрыгнула почти в угол, лживые глазищи заметались. – Вот еще заявочки. С ума сошел?

– А чего такого я сказал? – удивился Эдик. – Я тебя люблю. Выходи замуж. – Он сделал шаг вперед, и Танька шатнулась в угол. Отступать некуда, прижалась там и выставила руку с чем схватила – с кисточкой.

– Не подходи! Ты сумасшедший. Я тебя ненавижу!

– Хватит, Тань. Я-то тебя люблю. Так ты идешь замуж или нет?

– Замуж?! С какой стати? Нет. Я тебя ненавижу. Ты моего деда обворовал.

– И хрен с ним, с дедом. Он помер давно. Я тебя люблю. – Эдик сделал еще шаг.

– Ага. Любишь. Ты что-то задумал, да? Меня не обманешь! – Голос у Таньки задрожал.

– В жены взять вздумал. И в Лондон.

– Чтобы пристукнуть там, да? За то, что я на тебя заявления писала? Фигу, никуда не поеду. Я тебя ненавижу. Тебе кто-то наврал, а ты поверил. Кто тебе наговорил про меня?

– Покойный прокурор, но я же тебя люблю. За что ты меня ненавидишь?

– Ты разворовал весь музей!

– И не только его. Но я воровал же для тебя. Любимая, – удивился Эдик. – Я много наворовал. Правда. Дом в Лондоне для нас купил, вот…я еще наворую. Похвали меня, Танюша. Я тебя люблю.

– Ты…ты…ты…псих. – Таньку явно пробило. Возможно, вспыхнули надежды и всякие сомнения, однако ненадолго. – Ненавижу. Ты хитрый. Ты убьешь меня, да? Как прокурора. Как Пузырева. Убийца. Все так говорят. Не подходи, а то закричу.

– Ну, убийца, – Эдик пожал плечами. – Бывает. Я же их не любил. И они первыми напали. Я защищался. А тебя-то я люблю. Я еще поубиваю невесть сколько, ты только скажи… Я люблю тебя, Таня. Почему ты не веришь?

– Потому что это я стучала прокурору! Так и знай… – Танька быстро-быстро заморгала ресницами. – Тебе правду сказали – это я.

– Да знаю. – Эдик махнул рукой. – Это мелочи. Я только еще сильней влюбился. Ты патриотка. Молодец. А я вор и мерзавец. Но я люблю тебя.

– Да? – Танька уцепилась за край стола. Ее явно шатало от борьбы чувств. – Это я писала МТС-33, понятно?! – Она выпалила это, сама не ожидая, и напугано прикрыла рот ладошкой.

– Я всегда это знал, – сказал Эдик. – Но никому не говорил. Я надеялся, что…нет, я просто уверен, что МТС-33 – это Милый Танькиному Сердцу – Эдик, Эдик. Я же люблю тебя.

– Нет, там вовсе не Эдик, Эдик, а две тройки. – Танька чуть смутилась. – И я тебя…это…ненавижу.

– Эдик, Эдик, – настаивал Эдик. Ты просто хитрая. Но я догадался. – Ты меня любишь, да? Я же чувствую. Я же тебя люблю.

– Там две тройки. И запятая.

– Ты очень хитрая. Меня не обманешь. Я очень обрадовался, когда расшифровал. Я же люблю тебя.

– Там две тройки. Молю Тебя о Сынишке – Три целых и три десятых килограмма – вот что такое МТС, а вовсе не Эдик, Эдик. Это я молилась там, понял?

– Ты страшно хитрая. Я бы так не сумел придумать, чтоб и меня зашифровать. Я тупой. Мы созданы друг для друга. Любимая. Можно тебя обнять?

– Нельзя.

– Ну почему нельзя? Я же тебя люблю.

– Потому. – Кисточка упала из ослабевших пальцев. Разум у Таньки явно забуксовал, держался за счет упрямства. – Ты все врешь. Что ж ты так долго скрывался?

– Я же занят всегда. А поцеловать тебя можно?

– Не…льзя… – Танька уже дрожала, когда Эдик коснулся ее плеча. Она вздрогнула, попыталась вырваться из угла, чуть не свалила Эдика, чуть не свалила табуретку, попавшую под колени, плюхнулась на нее и чуть не сверзилась вместе с табуреткой на пол. И точно бы сверзилась, если б Эдик не успел ее подхватить, и на пол они сверзились вместе, чуть позже, после угасающей словесной перестрелки между «люблю» и «ненавижу». Любовь, как всегда, победила, и вскоре к двери понеслись «кошкины вопли». Правда, гораздо тише обычных, когда их нужно было добросить до слуха подлого Эдика, который отдал бедную Таню злому Ваньке, ограбил бедную Таню, всячески не замечал и игнорировал, и пытался избить, и не бил только потому, что мерзавец, и при первом же удобном случае тут же изнасиловал, и вообще он убийца, голубой, ворюга и кобель, и еще обманщик и наглец.

Эти обвинения Татьяна Витальевна Ратникова повторяла уже не так уверенно, как в начале встречи, да и звучали они со все большим сомнением после каждого возражения Эдика «но я же тебя люблю». Еще с час Эдик вытирал с Таньки слезы, сопли и все, что можно вытереть, вытирал и выглаживал, не выпуская пленницу из объятий, прежде чем убедил Таньку ему поверить. Она не привыкла верить людям. Так ее воспитали. И сейчас до конца не поверила, что Эдик ее действительно любит, и потому после некоторых пререканий она согласилась вылететь в Лондон, ладно, но только в качестве секретарши, а там еще посмотрит на поведение Эдика, на дом и прочее, и тогда уж, возможно, выйдет за него замуж, если он ее не убьет, конечно. Эдик оставил Таньке свою машину с водителем, и она обещала прибыть в аэропорт к нужному времени, собрав вещички и заперев квартиру.