ГЛАВА 15. Большой прорыв

На другой день, поздним вечером Эдуард Поспелов вылетел в Лондон на аукцион Кристи. Российский музей выставил там на продажу несколько копий Ренуара. Цель прежняя, как и в Дъеппе – разведка боем и рекламная акция. Мелочовку из наследия Тутанхамона Эдик решил не подделывать – возни много. А несколько более-менее весомых золотых вещей вроде скипетра скопируют из свинца и позолотят без него, в двух экземплярах. Подменить золото свинцовыми чушками он успеет по прибытии в Москву. Если успеет до Пузырева.

Мысли Эдика под гул моторов то и дело возвращались к Пузыреву. Вдруг пришло в голову, что Пузырев чересчур уж вчера разбушевался. И напился вдрызг до полной потери почти работоспособности. Эдик списывал нервозность начальника на Тутанхамона – не каждый день гробницы из золота приходится распиливать, но, если честно, чего ж тут бояться? Гробницу организовал Дюбуа, свой уже в доску до того, что Пузырев и морду ему без раздумий побил. Нет, из-за поездки в Лондон напился Пузырев. Он не хотел лететь в Лондон, вот в чем дело. Как они там среагируют, в Лондоне? А лететь бы надо Пузыреву. Он директор. Нет, опять послал вперед зама, как Эдик не упирался. Ну почему, почему он не верит людям?

Последние возражения Эдика против поездки Пузырев выслушал еще утром, вздыхая и охая, держась за голову. И ничего не сказал – весь его страдальческий вид явился ответом, и таким ясным, что Эдик умолк. Придется лететь ему. Пузырев косился на голую ногу, что свешивалась из золотого саркофага. Оргия явно удалась на славу. Оба еле живые. На полу – куча бинтов. Зачем мумию распеленали?

Оказалось, Иветта залюбопытничала, какой член у этого египтянина Тутанхамона? Как будто мало членов видит каждый день, бюро добрых услуг… Впрочем, разбинтовали не без пользы – мумия оказалась не мужчиной, а женщиной. Сухая шершавая кожа, очень легкая. Ничего, симпатичная египтяночка. Наверное, жена Тутанхамона. Или его любовница.

– Ты ее не изнасиловал? – подозрительно спросил Эдик.

– С ума сошел, – простонал Пузырев, но глазенки блудливо забегали. Иветта из гробницы то ли заплакала, то ли засмеялась. – Француз нам не верил, собака. Бабу подсунул. А не императора.

– Как раз верил, раз фараона пожалел, – возразил сухо Эдик. – Ты и его бы изнасиловал. Вы развлекаетесь, а я бинтуй обратно? Давайте-ка за работу. У меня самолет скоро. Еще визу получать.

По тому, как засуетился Пузырев, Эдик понял, что этих слов тот и ждал. Понял теперь, в самолете.

В Лондоне Эдика встретили двое – один из директоров Кристи, сэр Лаверс, седой джентльмен с глазами убийцы, и средних лет, очень живой американец Генри Уэстлейк, одетый несколько небрежно. Его глаза излучали доброжелательность. С некоторым вопросом, впрочем.

В отличие от французского, английским языком Эдик владел весьма неплохо. По крайней мере, мог разобрать некоторые странные интонации, вроде подковырок и намеков, поэтому «наезд» англичанина заметил сразу. Тот «взял быка за рога» после первых же приветственных фраз в аэропорту Хитроу, где их на стоянке ожидал большой серебристый Роллс-ройс, похожий на космическую ракету. Едва «ракета» стартовала, англичанин сухо сказал:

– Странно, что не приехал сам господин Пузырев. Мы вели переговоры с ним. Возможно, вы, как заместитель, не в курсе… и не сможете прояснить некоторой путаницы с вашими картинами. Возможно, произошла… случайная ошибка…

– Да-да, – сказал живо американец, – именно случайная. А каковы ваши полномочия, мистер Поспелов?

– Все, необходимые для торгов, – сухо сказал Эдик. – Сомневаетесь, позвоните моему директору. А насчет ошибки…я и слышать не желаю. Никакой ошибки нет. Российский музей не ошибается, господа. – Эдик глядел вперед, в затылок шофера за стеклянной перегородкой впереди. Англичанин сидел слева от него. Американец – справа. Похоже на перекрестный допрос, но Эдику скрывать нечего, совесть его чиста. Сам факт, что его, одного из многих владельцев выставленных на торги лотов, встречал на представительском Роллс-ройсе один из директоров Кристи – пусть вместе с каким-то американским жуликом – говорил сам за себя.

– Так это не ошибка? – спросил быстро Уэстлейк. Казалось, его припекало сиденье – он вроде как подпрыгивал. – Я правильно понимаю?

– В ы в с е п о н я л и п р а в и л ь н о, – четко и раздельно сказал Эдик, повернул голову и уставился в глаза жулика честным морозным взглядом. – Я лично отправлял картины. Лично. Это копии Ренуара.

– Вы…уверены? – неуверенно спросил англичанин. – То есть, вы абсолютно в этом уверены?

– Конечно. – Заморозив американца, Эдик повернул свой ледяной взор в другую сторону. – Абсолютно уверен. Это копии. Очень хорошие, но копии. Копии потому, что оригиналы висят на стенах Российского музея. Прошу запомнить, господа, в Российском музее висят только оригиналы. А если там висят оригиналы, то у вас – копии. Где тут ошибка? Покажите мне ее.

Воцарилось долгое молчание. Яснее ответить, конечно, можно. А зачем? Они все поняли достаточно ясно. Подобные взгляды Эдик уже видел. У француза Дюбуа. Так смотрят лилипуты, поняв, что ошиблись, поняв, что перед ними – не горе ошибки, а великан. Эдик принялся рассматривать в окно лимузина лондонские пейзажи. Лондон зимой…такой же противный, как мокрая Москва глубокой осенью. Или – такой же прекрасный. Выбор эпитетов Эдика не заботил – не будь в этом городишке знаменитого аукциона, этот Лондон и ноги б его не увидел. И англичане – явно тормоза. Первый же встречный – на тебе, до сих пор тянет уточнения.

– …э-э… – англичанин явно заставлял себя говорить, – …наши эксперты…э-э, сомневаются, что…

– Гоните их в шею, – посоветовал скучно Эдик, не переставая загрязнять свой взгляд городским пейзажем.

– А вот у многих наших экспертов, – поторопился влезть американец, – мнение идентично вашему, мистер Поспелов. Это копии. Очень хорошие, ровесники шедевров, однако только копии.

– А я что твержу. – Эдик одобрительно посмотрел американцу в хитрые глазенки. – Разве мы прислали бы на торги оригиналы? Мы что, дикари? Или наглецы, каких свет не видывал? Это ж национальное достояние России.

– Да-да. – Американец от восхищения вытаращил глаза. – Честно, говоря, я в этом был уверен с самого начала, едва увидел ваши…копии. Поэтому у меня есть деловое предложение. Я готов купить заявленные вашим музеем копии Ренуара. Все, и по двойной заявленной цене. Еще до торгов. Зачем вам излишние вопросы?

– Российский музей не опасается вопросов, – возмутился Эдик. – Уверен, что участники аукциона оценят картины куда дороже.

– Если вопрос только в деньгах, я готов выслушать ваше предложение.

– Не только, – отрезал Эдик. – Нам, пожалуй, гораздо важнее реклама Российского музея.

Англичанин хотел было что-то сказать, но передумал. Ему-то как раз выгодны торги. Владельцы аукциона, устроители получают определенный процент от достигнутой суммы.

– А вы не думаете, что слишком широкая реклама… – американец чуть замялся, – может повредить…лично вам?

– Это каким же образом? – уставился на американца Эдик, забыв про лондонскую унылость.

– Некоторые тупые…ваши полицейские… – американец, не смущаясь, выдержал взгляд русского гостя, – могут подумать, что вы продали на Кристи вовсе не копии. Что с полиции взять? Зачем вам эти возможные неприятности?

– Неприятности? – Эдик усмехнулся, чтобы отразить давление американского прохиндея. – Чем больше денег я привезу, тем меньше возникнет вопросов. Даже у полицейских. Это в вашей стране родилась поговорка: «Если украдешь кошелек, сядешь в тюрьму, а если украдешь железную дорогу – в сенаторское кресло». Поэтому – аукцион, сколько бы вы не предлагали.

– Я понял. – Американец не сдержал вздоха разочарования. – Вы абсолютно правы. Пусть будет аукцион, ваших Ренуаров я куплю все равно.

– Генри, реальных торгов не будет, – успокоил его англичанин. – Это копии. Много за них никто не даст. Уверен, что всего лишь двойная цена остановит всех, кроме вас.

– Надеюсь, – буркнул американец. Вдруг он подозрительно прищурился. – А вы, Джон, никому из постоянных покупателей не говорили о возможной ошибке наших русских партнеров?

– Нет, Генри, что вы! – Голос англичанина звучал так уверенно, что американец не поверил. Эдик тоже. Чтобы у американца не оставалось иллюзий, Эдик сказал:

– Один конкурент у вас, мистер Уэстлейк, точно будет. Это Дюбуа, из Франции. Его человек наверняка уже в Лондоне. Недавно наш музей возил свою выставку-продажу в городок Дъепп, во Франции. Старые мастера и копии их картин работы учеников этих мастеров. Дюбуа закупил все копии. Оптом.

Американец подпрыгнул, англичанин заерзал.

– Не люблю французов, – сказал американец. – ух, проныры. Если не секрет, по какой цене он покупал? И кого?

– По семьсот тысяч евро в среднем за копию. Были Рембрандт, Веласкес, Гойя, а также – Моне, Дега…

Американец всхлипнул. Его затрясло. Англичанин хватался при каждом новом имени то за сердце, то за голову, как будто получал удары с левой и правой от невидимого противника. Гордость за новую Российскую культуру затопила Эдика.

– Я бы тоже…купил по семьсот. – Американец с трудом ворочал языком. Эдик решил не жалеть обоих. Добить. Пузырев все время жаловался, что английские и американские музеи на все его предложения вежливо, но посылают. Если вообще отвечают.

– Сейчас Дюбуа в Москве, сопровождает выставку «Золото Египта», которую прислал в наш музей Лувр, иначе бы он прибыл на ваш аукцион лично. Жаль, что Кристи так мало интересуется копиями. Российский музей мог бы выставить на ваши торги в самом скромном времени множество копий из украшений фараона. Включая саму гробницу, саркофаг.

Англичанин потерял дар речи. Американец обмяк. Противники получили нокаут – чисто психологический. Дальнейшие слова Эдика выглядели избиением лежачих ногами, но Эдик решил не милосердствовать.

– Самое обидное, джентльмены, – с обидой сказал Эдик, – это пренебрежительное отношение к Российскому музею англичан и американцев. Лондонский музей отказался экспонировать нашу выставку-продажу. Нью-йоркский даже не ответил. Руководству Российского музея и мне лично не нравится, что нас путают с каким-то захолустным музейчиком из какого-нибудь Саратова или Кинешмы. Надеюсь, это не нравится и вам, господа. Между прочим, сэр Лаверс, приглашение на выставку в Дъеппе мы посылали всем, кому возможно, и в адрес вашего аукциона также. Уверен, что и вам, мистер Уэстлейк, было послано приглашение. Результат вы знаете. Ни вы, ни Сотбис даже не удостоили нас ответом. С нами сотрудничает Лувр. Наши выставки бороздят всю Европу…вам не кажется, господа, что вы на своих островках малость отстаете от современных веяний в культуре? Многие, менее воспитанные, чем я, могли бы сказать что-то про дикарей, но я даже мыслей таких не допускаю, предпочитая винить себя. Мы мало себя рекламировали.

Как понял Эдик их предварительной беседы еще в аэропорту, по дороге к машине, мистер Уэстлейк был крупным коллекционером, весьма состоятельным человеком и немалой величиной в бизнесе и культуре. Например, он лично знал всех директоров всех крупных музеев мира, многих накоротке. Слушая извинения американца и его слова о своем знакомом директоре Нью-йоркского музея, Эдик увидел, как тот делает непроизвольные движения руками, и понял, что американец мысленно просто избивает беднягу. Эдик глянул вниз – ну точно, директору Нью-йоркского музея могло достаться и ботинками. И за дело. Не знать Российского музея! Позор!

Англичанин, оправдываясь, так в сердцах ссылался на нерадивую секретаршу, что Эдик подумал – после этого разговора сэр наверняка мыслил ее изнасиловать, причем в извращенной форме, побив плетью, и та дрожащими пальчиками впишет Российский музей первым номером в список деловых партнеров ее босса.

Аукцион, назначенный на завтрашний день, уже мало занимал умы хозяев. Куда больше их интересовали планы Российского музея и перспективы сотрудничества с ним. Поскольку машина уже подкатила к гостинице, где Эдику был забронирован номер, оба поспешили пригласить его на ужин в один из модных лондонских ресторанов, сегодня же вечером, едва гость устроится. За ужин заплатил мистер Уэстлейк, и не зря. Перспективы сотрудничества, которые разворачивали рассказы Эдика, клубились облаками, беременными долларовым градом. Разговор шел о будущих выставках, реставрационных работах и прочем культурном сотрудничестве. Особенный интерес у американца вызвал Реставрационный Центр при Российском музее. Эдик откровенно рассказал и о научных разработках, и об исследованиях в области старения материалов, и о возможностях Центра. Американец соображал очень быстро, он сам, опередив Эдика, предложил привезти для реставрации в Центр кое-что из коллекции Нью-Йоркского музея. Для пробы.

– Да вы целую выставку везите. Заодно и покрасим, что надо. Будут, как новенькие. То есть, старенькие, но в отличном состоянии. Однако наша реставрация, господа, сами понимаете, гораздо дороже обычных расценок. Намного дороже. Плата за качество. Понимаете?

Конечно, оба понимали. Оба сокрушались, что отсутствует господин Пузырев, иначе многие проекты можно было тут же начать воплощать в жизнь. Когда хозяева оценили в полной мере все сказанное, когда осознали огромную ценность – для культуры, конечно, – Российского музея, Эдик завел разговор об этих мерзавцах и пачкунах, мелких жуликах, которые именуют себя МТС-33. Возможно, об этой банде хозяева еще не слышали, но наверняка услышат, потому что ее разыскивает даже Интерпол, не говоря о российских службах. Так вот, российских музейщиков очень оскорбляют подозрения, которые нет-нет, да и получают гласность. Намеки, что МТС-33 находится в России! Более того – в Российском музее живописи! Те, кто имеет такие подозрения, просто плохо информированы о Реставрационном Центре и Российском музее, они не глядели в честные, чистые глаза их художников и реставраторов, прозрачность которых соответствует прозрачности всей бухгалтерской отчетности. Чтобы не мутить эту прозрачность всякими мелочами, руководство музея и он, Эдик, предпринимают все усилия. В частности, расчеты в Российском музее очень часто производятся просто наличными, из рук в руки, без этой ненужной писанины, минуя всякую бухгалтерию. Мы верим людям – это основной принцип Российского музея.

Услышав о доверии и расчетах «черным налом», собеседники переглянулись. Если до этого у них могли оставаться сомнения – где именно находится Международный Торговый Синдикат-33, то теперь они исчезли. Мистер Уэстлейк твердо заявил, что, по его мнению, МТС-33 находится в Венесуэле, и он со своей стороны сделает все, чтобы накрыть этих негодяев. И доверительно сообщил Эдику, что давно сотрудничает с Интерполом, знает накоротко его руководителей и пользуется их уважением. Он гарантирует, что в самое ближайшее время банду МТС-33 накроют в Венесуэле, которая давно подозревается, как мировой центр фабрикации подделок. Тогда и исчезнут возможные недоразумения с реставрацией из Российского музея.

Эдик сказал, что уже сейчас можно снизить риск подобных недоразумений, вроде опознания оригинала в копии, в этом могли бы помочь эксперты, в частности, эксперты, работающие на Кристи…К счастью, независимые до изумления. Не так ли, сэр Лаверс?

Англичанин возмутился, заявил, что эта изумляющая независимость некоторых экспертов кажется дирекции Кристи, да и любому директору, признаком легкомысленности и некомпетентности эксперта, и от услуг таких людей всегда легко отказаться, что он и сделает, если кто-то из них будет сомневаться в том, что в Российском музее остались только подлинники.

Эдик, услышав это, окончательно уверился в радужных перспективах культурного сотрудничества.

Собеседники тоже, однако, у них имелись-таки сомнения. Опять всплыл вопрос отсутствия господина Пузырева. Эдик – все-таки заместитель. Они ему верят, но…пусть Эдик хотя бы расскажет о своем начальнике, опишет его. Эдик честно рассказал, какой негодяй этот Пузырев – жадный, хитрый, лживый, трусливый, ленивый и развратный – и с огорчением понял, что лучшей характеристики для собеседников трудно было придумать. Эдик даже повторил, что Пузырев очень жадный, но собеседники не поняли, они явно считали это плюсом. А ведь жадность говорит о недоверии к людям. Пузырев не верит, что другим тоже нужны деньги, как не верит Эдику. А людям надо верить. Без доверия нет сотрудничества, а в одиночку ничего стоящего не сделать.

Расстались за полночь, весьма довольные беседой, знакомством и будущим, без договора о будущей встрече – все трое знали, где встретятся и когда – в зале для торгов, завтра.

И оно неизбежно наступило, это «завтра». Копии Ренуара, представленные Российским музеем, интереса у большинства покупателей не вызвали. Пять копий кисти Волошина, современника этого самого Ренуара. Будучи в России, Волошин решил привезти в Россию образчик нового направления в живописи. Попросту купить картины у Ренуара вначале не смог – денег не было. Ренуар тоже нищий, жил картинами, и подарить брату-художнику не захотел, уперся. И Волошину пришлось делать копии, прямо в мастерской художника, причем пропили они вместе во время этого процесса в несколько раз больше, чем запрашивал за картины Ренуар. Такой русский бизнес… – эта шуточка, в конце этой, сочиненной Эдиком сказочки, ее пересказал аукционист – интереса не подогрела. Как и упоминание о том, что оригиналы висят в стенах Российского музея. Их Волошин все-таки купил, за копейки, напоив Ренуара до потери сознания. Бились только три претендента. Двоих из них Эдик не знал – явно представители от американца и француза, наемные маклеры – а третьего он видел совсем недавно, утром, когда нанял его для торгов, чтобы поднял цену хотя бы до миллиона евро. И это маклеру удалось – первая же картина ушла за миллион двести. Вторая – за два. Третья – уже за четыре, и это расшевелило, наконец, прожженную, ушлую, недоверчивую аудиторию. За четвертую принялись сражаться еще трое, которые подняли цену до восьми, а вот за последнюю, пятую, разгорелся настоящий торг, она ушла неизвестному покупателю за рекордную сумму в двадцать пять миллионов евро.

Эдик считал, что рекламная компания на Кристи достигла своей цели. Дураков нет. До причины такого феномена все заинтересованные лица будут докапываться и непременно докопаются. Неофициальный рейтинг Российского музея – и официальный следом – вырастет уж куда выше Эрмитажа, Русского музея и Третьяковки. В самом деле, кому они нужны, эти кладбища древностей? Российский музей – это да! Это…это жизнь, это прибыль, все захотят иметь с ним дело…пожалуй, он неизбежно станет монополистом своего рода…монополистом в сфере культуры. Тогда, кто они с Пузыревым? Олигархи?! Да, олигархи…своего рода…