ГЛАВА 14. Золото фараона

Онищенко местоположении организованной преступной группировки МТС-33 знали точно только три человека – Пузырев, Эдик и та неизвестная сволочь, что втихую царапала мелкими, еле заметными буковками это название в уголке подделок и настоящих картин. Эту абракадабру – МТС-33 на продукции Российского музея впервые обнаружил Эдик, незадолго до приезда в Российский музей на экспозицию египетского золота. В принципе, ее многие сотрудники музея замечали и раньше, но значения не придавали. Вроде мальчишки нашалили. Эдиковы. Они часто по музею бегали. Ну, не Эдиковы, так еще кто. Мелочь.

Про саму же МТС-33 знали многие люди в мире, включая и Пузырева, которому порой присылали, как директору одного из музеев, ориентировки из МВД, ФСБ и Интерпола по поводу этой самой преступной организации, которая занимается подделкой и продажей произведений искусства. Пузырев и Эдику как-то говорил про этот Международный торговый Синдикат-33, который ищут по всему миру лучшие полицейские силы. И только когда озадаченный Эдик ткнул директора носом в эту свеженькую надпись, надпись, которую нацарапать не могли нигде, кроме музея, в силу свежеиспеченности подделки, он понял – где находится МТС-33. Он и Эдик стояли в его центре – ибо центр МТС-33 всегда был под их ногами.

Когда подлая новость утряслась в их головах, принялись расшифровывать, это кровно теперь задевало. Поуспокоясь и развеселясь после трех рюмок коньяка у себя в кабинете, Пузырев предложил расшифровку из анекдота: «Мощный, толстый, сильный – 33 сантиметра». Сказал Эдику, что это, конечно, вредительство – так демаскировать «родное гнездо», но в душе он понимает того неизвестного – видимо, реставратора или художника, который ставит этот знак. Человека распирает гордость за то, что российская культура – и с его посильной помощью – задвигает этой кривляке Европе свой мощный, толстый, сильный на все тридцать три сантиметра! Ну, точно. Парень – патриот, и должен догадываться – куда идут его копии.

Основания для такой расшифровки звучали правдоподобно. Да, такое могло быть. Ведь после успеха в Дъеппе словно стекло лопнуло – невидимое, что отделяло Российский музей от Европы. Посыпались предложения о выставках, о сотрудничестве. Недавно за кордон была отправлена уже третья выставка из коллекции Российского музея. В страны Скандинавии. Первая до сих пор путешествовала по Франции, вторая – по Германии. Выставки приносили – пусть не столь большой – но валютный доход, причем ни один западный эксперт не усомнился в подлинности картин. В Российском музее – только оригиналы. МТС-33! Да, можно понять гордость парня из мастерской, который изготовлял эти «оригиналы» своими руками. Понять можно, да, но голову оторвать все равно следует. Только как его вычислить?

Эдик предложил свой вариант расшифровки, тоже из анекдота, просто в пику Пузыреву: «может только сикать», размер – три целых и три десятых сантиметра. Такое мнение о российской культуре Пузыреву не понравилось, но он нехотя согласился, что возможен и такой вариант расшифровки, тем более, что на иных надписях и впрямь между тройками стояла вроде запятая. Этот реставратор мог скорбеть и горько стенать в душе о современной российской культуре. И лучше, чем МТС-3,3, о ней не сказать.

Пузырев, впрочем, немного повозражал, но под аргументами Эдика быстро умолк. В самом деле, производство фильмов, хороших фильмов – где? В глубокой заднице. Нищее кино, больное и чахоточное – и фильмы рождаются такие же, нищие и больные духом, фильмы для показа рекламы. Эстрада где? Эти придурки в телевизоре – это эстрада? Они же петь не умеют и не хотят. Только кривляются. А изобразительное искусство? Ширпотреб, нет ни одного мастера мирового уровня. А спорт? Проиграли и проигрываем наперегонки, где можно и где нельзя. Спорт – тоже культура.

Когда в девяностых годах американская культура вломилась на наш рынок, то одной левой сбила российскую, пинать даже не стала – и так бедняга загибалась, до сих пор в реанимации. Хилая была культура, искусственная, нежизнеспособная, ходить могла только на костылях государственной поддержки. Без костылей и по сей час встать не может, как ей не помогают. Ничего жизнеспособного такая культура создать не в состоянии – ни в области духа, ни в области жизни. Может только сикать. И если мы и задвинули своими выставками Европе, то уж не три целых, три десятых, а все тридцать три – и не старой дохлой культуры, а новой, истинно российской, народной культуры – пусть и культуры подделок. Но уж нас-то государство не поддерживает. Это скорее мы его поддерживаем, разве нет?

С такой точкой зрения Пузырев согласился, но, чтобы не означали МТС-33, их автору в любой расшифровке следовало что-то, но оторвать. Своими действиями он ставил под сомнение авторитет Российского музея, который рос, как молодой бамбук, в определенных кругах и Запада, и нашей страны. Не в тех болтологических кругах, где вьются критики от искусства, всякие там искусствоведы, профессора культуры и прочие из породы рекламщиков, а в других, которые смотрят на культуру, и на живопись, в частности, сквозь столбики золотых монет, в кругах, которые реально зарабатывают на культуре, которые платят и потому командуют – пусть и негласно. Разве Лувр согласился бы привести выставку «Золото фараонов» в никому неизвестный Российский музей, которому всего-то десяток лет? Раньше Лувр привозил свои ценности еще в Советский Союз, больше десяти лет назад, и экспонировал их во всемирно известном Эрмитаже и Русском музее, причем те, в свою очередь, возили взамен выставлять свои коллекции в Лувр. Только так тот и мог заработать. Русские граждане, как известно, всегда нищие, благодаря мудрой политике своего правительства, и ихних копеек за осмотр «золота Египта» не хватило бы даже на оплату охраны этого золота. Выставки – это ведь своего рода шоу, музеи всего мира этим живут, и неплохо, кроме российских, с их нищими зрителями. Российские едва-едва выживают, их поддерживает государство. Чуть-чуть, чтобы вовсе не загнулись. Чтобы такому задохлику, к этой нищете – Тутанхамон приехал во второй раз?! Причем – без обменных договоренностей? Да, это крупный прорыв Российского музея. Пузырев ходил по коридорам Министерства культуры гоголем и павлином, а в иные кабинеты примеривался открывать дверь уже левой ногой. У заместителя – трудяги в связи с приездом выставки имелись более прозаические заботы – он подыскивал ножовку и кувалду – этих инструментов в реставрационных цехах не оказалось. Как обычно, Пузырев мандражировал и пытался отговорить заместителя от распиливания золотого саркофага и переплавки его в золотые слитки заодно с маской Тутанхамона и прочими кладбищенскими причиндалами, однако упрямый Эдик стоял на своем – на кой бы черт тогда Лувр везет сюда это золото? Показывать что ли? Хватит, в прошлый раз привез, до сих пор убытки считает. На кой бы черт суетился француз Дюбуа в качестве посредника в переговорах с Лувром? Надо верить людям. Берите пример с Дюбуа и директора Лувра. Они же верят, что мы переплавим без шума и пыли, втихую и культурно ихние ценности, подсунув им качественную подделку. Они верят в нас, иначе бы не везли свое золото.

Пузырев, заряженный наглостью Эдика, начинал размышлять над более важным вопросом, чем распиловка саркофага – как делить золото? Это хорошо, что Лувр им доверяет. Поэтому он отстегнет им четверть золота. С другой стороны, Лувр все-таки не Эдик, которого можно безнаказанно обкрадывать…, пожалуй, третья часть – самый раз. С другой стороны, наш свинцовый саркофаг, он тоже денег стоит, тем более старательно позолоченный несколькими слоями сусального золота. Надо сказать, что к этому времени даже недоверчивый и трусливый Пузырев не сомневался, что такая подмена прокатит без шороха. Лувр высоко ценил новую российскую культуру. Пусть Дюбуа видел пока что уровень их живописи, но для любого культурного человека же ясно, что подделка живописи куда сложнее металлических изделий. И Лувр не зря доверился мастерству и честности русских партнеров. В новой для себя области, подделке золотых и прочих металлических изделий, Российский музей уже поднялся на должную высоту. Этому способствовали заказы от Онищенко, по скифскому золоту, которое Эдику предстояло закапывать в курганах в рамках операции «Ежик в тумане». Подделка древних золотых изделий – вообще плевое дело по сравнению с подделкой живописи. Золото не стареет, как живопись. Отлил точно такую же брошку или заколку, покрутил минут пять в пескоструйной машине, для матовости и следов времени, для б/ушности, ну, еще на пол покидал, попинал, попрыгал для вмятин – и все!

Именно такими словами и доказал в свое время Эдик пользу идеи металлических подделок для операции «Ежик в тумане». Подделку практически невозможно отличить от подлинного старья, которое скупал для Онищенко Пузырев через свой музей. Подделки имеют еще неоценимое преимущество – они дополняют друг друга, складываясь в единую картину захоронения, а скупленные древности – они сами по себе, могут не сочетаться. К тому же, где гарантии, что Пузырев скупает подлинники, а не подделки? Короче, Эдик убедил полковника, и на металлические подделки полковник денег не жалел. Древние золотые и серебряные изделия оказались не так просты, как думал вначале Эдик. Во-первых, и золото не чистое, а с массой примесей, причем в редких сочетаниях, а во-вторых – технология в несколько ступеней, многие из которых пришлось нащупывать опытным путем. Но за это и платили нанятым ученым – они нащупали, так что по химсоставу и технологии изготовления подкопаться к изготовленным «древностям» смогли бы только сами изготовители, и то, если не выпускают из рук. Проблема возникла на ровном месте – Эдик отличал эти подделки без всякого хим. спектрального анализа с первого взгляда. И Онищенко, и Пузырев орали на Эдика, что хрен отличишь, хватит измываться! если перемешать настоящее скифское золото и поддельное…, перемешали ведь, когда Эдик вконец достал их своим упрямством. Эдика это и самого бесило, но что делать? Он привык работать до отказа. Так уж воспитали злыдни родители.

Ну, хорошо, музыку он не слышит. Но с визуальщиной проблем не было – он по-прежнему, как компас чувствует север, чует подделку. Если он чувствует, то и другой увидит. Нельзя рисковать. Скифское золото…какой дурак из современников именно так изобразит буйвола на гребне? Да нет таких. По буйволу видно, что его создатель знаком с такси, электричеством и ядерной бомбой, а вот убитого собственной рукой буйвола и во сне не видел. Почему так, Эдик объяснить не мог, но подделки выбирал безошибочно во всех экспериментах, которые, обозлясь, устроил Пузырев. Сваливали в кучу настоящее древнее золото из могильников и подделку. Выбери. Одну из двадцати. Из пятидесяти. Из ста…

– Сволочь ты, – сказал в сердцах Пузырев. – Онищенко же не видит. Мы же «Ежика» провалим.

– Провалим, если по-твоему делать, – стоял на своем Эдик. Да, проблема… На ровном же месте!

По роду своей работы Эдик постоянно разъезжал по областным краеведческим музеям, долбил директоров по картинам и реставрации, ну и выставки в этих музеях изучал – святое дело! И вот на выставке народного творчества в дальнем закутке области в каком-то райцентре его вдруг зацепила фигурка совы. Да, это была сова. Клала она все на весь двадцать первый век. Она – Сова, и катись, придурок, пока не клюнула. В гробу она видала тебя, зритель затреханный. Конечно, на скифов работа не больно походила, кроме одного – такая же настоящая, не фальшак. Эдик решил, что такие вещи покатят за неимением настоящих скифов. Если еще с художником поработать… Им оказался парнишка-даун из приполярного села. Его фигурки оказались в музее чисто случайно, в гости сюда приезжал с матерью, к родственникам. Глаза у парнишки синие и бессмысленные. Эдик с трудом установил контакт, парнишка скифским фигуркам обрадовался, как родным – и пошел лепить не хуже, а чаще и лучше…как он видел?! надо быть сумасшедшим, чтобы такими видеть окружающие предметы. Или гением. Эдика устраивали оба варианта. Полковника Онищенко – тоже. Родители, правда, повышали цену за каждую новую партию глиняных украшений, но дальше рублей их фантазия не взлетала.

Увидев первую партию украшений по эскизам Васи Логинова, Онищенко в сердцах заорал на Эдика:

– Я тебя расплющу! Это – скифское золото?! Таких, как ты, мы в тридцать седьмом к стенке ставили, за вредительство!

– И напрасно, как всеми признано, – упрямо сказал Эдик. – Значит, именно это и есть скифское золото. Даже лучше.

Так оно и оказалось. Спустя некоторое время полковник признал, что литье Эдика лучше скифского барахла подходит под наименование «археологическое открытие». А скифы, их давно открыли, какое же они открытие?

Одним словом, к прибытию саркофага Тутанхамона не только Эдик, даже Пузырев, и тот был уверен в своих силах по отношению металлических изделий. Эдика распирала гордость за новую российскую культуру. Разглядывая цветные иллюстрации из присланного рекламного альбома, он бормотал Пузыреву:

– Распилим и расплавим…это сколько же золота?! Тут, наверное, полтонны…или больше…Французу – нехилые бабки в зубы, гроб на месте, рожа у этого Тутанхамона Египетского – смотри, Иван, ничего ж сложного! будет такая же, как и была, вот эту фигню – массивная – тоже слепим…, оставим только мелочевку фараону – возни много, весу мало…

Пузырев, однако, предполагал вначале поговорить с французом, а потом уж – пилить. Эдик настаивал – распилить, а потом поставить перед фактом. Вести предварительные переговоры – значит сбивать цену. Француз торговаться будет. Условия ставить. А если распилить – возьмет, сколько дадут.

Пузырев сдался, решился – и после прибытия долгожданного саркофага они с Эдиком, запершись в хранилище, в две ножовки принялись его распиливать. Иначе саркофаг из хранилища было не вынести. Только по частям. Мумию фараона вынули и поставили в угол. И за дело. Вначале планировали просто расплавить ацетиленовой горелкой, но из-за технических трудностей от этой идей пришлось отказаться. Хранилище старое, вентиляция слабая, можно задохнуться и не заметить. Золото – металл мягкий, не железо, так что ножовочкой, по тихому, не торопясь…

До прибытия основной части коллекции – массы украшений типа скипетра, короны, фигурок богов и прочего оставалась еще неделя, так что времени хватит с лихвой, чтобы устранить возможные мелкие неточности в саркофаге. Тот был снят на видеокамеру, переведен в цифры и компьютер в первый же день по прибытии. Эдик не особо доверял данным саркофага, взятым через Интернет в архивах Лувра, согласно которым в Институте стали и сплавов изготовили стенки саркофага вместе с прочими причиндалами, но оказался не прав – после введения новых данных в компьютер, тот выдал весьма коротенький список погрешностей – и то весьма мелких, вполне устранимых в течение двух дней. Погрешностей типа: у быка в углу левый рог на миллиметр короче. В целом «шкаф», «гроб», «кейс» – так называли его сотрудники НИИ – являлся полным близнецом своего золотого братца из Египта, если подходить без лупы и сантиметровой линейки.

Вид сосредоточенно пилившего ножовкой Пузырева что-то неприятно напоминал Эдику. Никак не вспомнить. Вдруг в голове всплыла и назойливо закрутилась глупая фраза: «…пилите, Шура, они золотые…» – и он вспомнил. Как же. Их ситуация напоминает кадры из фильма «Золотой теленок», где два жулика на пустынном пляже распиливали двухпудовые железные гири, думая, что гири золотые…да, внешнее сходство имеется…, но и только…Он пилит золото…вот оно сердце Эдика вдруг замерло. Брошенный вниз взгляд обнаружил у стенки саркофага горку серых опилок…почему серых?

– Черт! – сказал вдруг Пузырев, останавливаясь. – Это же свинец. Как понять? – Он растирал опилки в пальцах, недоуменно хмуря светлые брови.

– Мы что? Наш саркофаг пилим? Мы перепутали?

– Наш нераспакованный, – сказал Эдик, и сердце его ухнуло вниз. – В соседнем отсеке.

– Может, кто-нибудь распаковал? – без надежды спросил Пузырев. Кто мог? Ключи от хранилища только у него самого.

Все же решили посмотреть. Отперли тяжелую стальную дверь, вошли, включили освещение – и вот он: размером с большой стол, зашитый досками.

Пузырев не мог поверить, отодрал доски, распорол брезент – блеснуло золото саркофага. Он все равно не поверил, стал примериваться ножовкой, и только нервный смех Эдика его остановил.

– Что за подлость? – растерянно сказал Пузырев. – Где же золото?

– Француз спер, – сказал тупо Эдик. – Видишь, Иваныч, какие мы еще серые? И насколько еще не верим людям? До Европы нам еще расти и расти. Они уже давно сперли саркофаг. Расплавили и подделали. И возят по миру свинцовую чашку с позолотой. Они думали, мы – ослы. Они нас за дикарей держат.

– Да нет… – тяжело и угрюмо сказал Пузырев. – Думаю, дело в другом. Нас хотят подставить. – Пузырев принялся бледнеть. Сами продали, а свалят на нас. И МТС – их рук дело…

– Не может быть, – сердито сказал Эдик. – Какой им смысл? Они же бешеные бабки на нас зарабатывают. Нельзя до такой степени не верить людям. Француз просто посмотрел на мою тощую рожу и на ваше упитанное личико и все понял. Он нам верит. Поэтому украл гроб заранее, чтобы диктовать свои условия при дележке.

Пузырев задумался. Потом принялся багроветь.

– А ведь верно! Этот француз, как он в Дъеппе торговался! Рехнулся от жадности. Ты, Эдик, тоже хорош…жаден до безобразия, если честно, но французу ты и в подметки не годишься. Он украл этот гроб. Прикрылся нами. И еще условия диктовать?! – Пузырева переполнял гнев. Он хватанул из горлышка коньяка, бутылку которого взял в каземат для поддержки длительной, на всю ночь, своей трудоспособности, и решительно сказал:

– Поехали, разберемся. И морду набьем. Раз он украл, так и делиться не надо? Мы отвечаем, они с Лувром бабки ныкают? Крыса. Он мне давно не нравится. Пусть отстегивает наши три четверти.

– Поехали, – зло сказал Эдик. Он нам в душу плюнул.

Охранникам на входе, усиленным нарядом милиции по случаю прибытия саркофага, Пузырев приказал бдить, включил сигнализацию – и они направились к стоянке, где стоял Мерседес Пузырева. Дорогой Пузырев позвонил в гостиницу. Долго не мог дозвониться. Эдик вел машину – по случаю распиловки саркофага Пузырев отпустил своего шофера – и слушал чертыхания. Наконец, француз отозвался. Он не спал, но собирался, причем не один, как настоящий француз, поэтому энтузиазма по поводу срочной встрече не выразил. Но понимание проявил – раз надо, проблему решим, приезжайте.

В шикарном номере француза на диване сидела полуодетая блондинка. Ну и везет французам. Только из-за нее Пузырев и не заехал Дюбуа в ухо вместо приветствия, вместо этого пригласив француза поговорить в соседнюю комнату, вежливыми словами, но неприветливым тоном.

Эдик, глядя на блондинку, решил оправдать в глазах блондинки возможные несуразности, и сказал:

– Мы из мафии, мадемуазель. А вы откуда, нельзя узнать? Случайно не из бюро добрых услуг?

Блондинка хихикнула и попыталась покраснеть. Эдик поспешил за Пузыревым. Успел вовремя, французу уже некуда было отступать. Оттесненный в угол, он плюхнулся на диван, пытаясь схватить за руки Пузырева. К его счастью, Пузырев драться не умел. В школе комсомольского актива учили, видимо, врать, воровать, давать на лапу и делать вид. Пузырев умел все это делать на «отлично», а вот кулаками махал – на троечку, поэтому французская физия пока избежала сильных повреждений. Эта испуганная физия что-то лепетала, закрываясь руками, но когда пузыревская туша нависла над прижатым супостатом, собралась явно вульгарно заверещать…, но тут Эдик оттащил взбешенного начальника.

– Успокойтесь, Иван Иваныч. Дайте негодяю шанс оправдаться.

– Я же не думал, что вы будете ее пилить! – испуганно затараторил француз.

– А что ты думал? – рычал Пузырев, пытаясь вырваться. – Что русские – дикари, так? Ах ты, Европа! Молиться на твой ящик будем? Где золото? Подставить нас захотел?

– Нет, нет! – вскричал француз. – Лувр всегда вывозит копию саркофага! Я думал, вы знаете. Дело в том, что во время оккупации Франции немцы увезли саркофаг в Берлин, и там…

– Все ясно, – Пузырев махнул рукой. – Счастье твое, что его фашисты расплавили, а то бы…

– Нет, что вы! – удивился француз. – Они же считают себя культурной нацией. Просто саркофаг был поврежден во время бомбардировки Берлина, и с тех пор Лувр предпочитает возить копию.

– Хочешь сказать, – начал снова закипать Пузырев, – что мы оказались хуже фашистов?!

– Лучше, гораздо лучше! Поторопился заверить француз. – С вами можно иметь дело, не то что с этими фашистами! Ни я, ни директор Лувра не верили, что вы сходу приметесь пилить саркофаг! Я счастлив, господа! Директор Лувра, честно говоря, прислал саркофаг для того, чтобы вы примерились, так сказать…, прикинули свои возможности…неужели у вас уже изготовлена копия саркофага?!

– Нет, он нас точно за дикарей считает! – заревел Пузырев. – Пусти меня, Эдик! Значит, мы такие тупые, что паршивую копию сделать не можем?! Прикинули! Наша копия давно пылью заросла! Пусти меня, Эд! Он мне в душу плюнул.

– Это не я! – испугался француз. – Это директор Лувра! Это он сомневался, несмотря на все мои заверения. В другой раз мы привезем настоящий, заверяю! Господа, остальные сокровища, которые приедут на днях, настоящие. Нам будет, что делить. Половина стоимости золота – ваша.

– Чего? А накладные расходы? А дефицит времени? – Пузырев торговаться умел, и вскоре Эдику стало скучно. Он пошел присмотреть за блондинкой из бюро добрых услуг. Вдруг услуги окажутся не совсем добрыми?

Блондинка пила шампанское. Ее звали Иветта, и это имя Эдику как-то не приглянулось. Впрочем, имя – не главное. В последнее время Эдик рассматривал женщин с точки зрения мальчишек Коли и Вити – победит она их или нет? Кроме того, должна уметь готовить, высшее образование неплохо бы, педагогическое, стирать…

Выяснилось, что готовить не умеет, не любит и не хочет, и вообще привыкла к ресторанам. Минус, конечно, однако терпимый – если Иветта возьмет мальчишек в ресторан, они пойдут, куда денутся, жрать-то надо. Но вдвоем с Иветтой они бы справились с мелкими мерзавцами, которые настолько заполнили квартиру, что хоть не возвращайся. Пенсионерка Марья Антоновна явно не справлялалсь, просто сил не хватало на четверых.

Стирка для Иветты выглядела экзотикой. Она просто покупала новые вещи, а грязные выбрасывала. Тоже минус, но Иветта не плохо бы смотрелась в его квартире. Денег хватает, пусть покупает. Главное, чтобы детей любила – думал Эдик. Выяснилось, что Иветта детей не любит, что секс с детьми – это слишком, и стоит невесть сколько, но почему бы и не попробывать?

Эдик понял, что опять ошибся в человеке, и с радостью передал блондинку Пузыреву, который забрал ее в качестве компенсации у француза, тем более, что ее добрые услуги оказались оплаченными на всю ночь. В виде трофеев Пузырев прихватил из номера Дюбуа шампанское и закуску, и велел Эдику везти их обратно в музей.

– Француз – это просто тормоз какой-то! – жаловался обиженный Пузырев, лапая на заднем сиденье хихикающую блондинку. – Примерились, ишь ты! Мы без примерки – бац! В десятку! Вот увидишь… Ты, веточка, трахалась на золоте? Нет? Мы займемся этим втроем…

– Эй, групповуху не заказывали, – забеспокоилась блондинка.

– Это не Эдик. У него трое детей. Тот, другой, тебе понравится. Он старенький, весь в бинтах, ха-ха…

В музей завалились уже за полночь, хотя Эдик и пытался отговорить Пузырева от дикой идеи, даже стращал местью фараона, однако Пузырев был атеист и покойников не боялся. Охранники выслушали объяснения Пузырева об эксперте-искусствоведе в мини-юбке, пряча ухмылки. Им плевать, что начальство куралесит. Эдик тоже плюнул и уехал домой в пузыревской машине. Ему было жаль фараона. Парень в свое время командовал миллионами людей, и не просто командовал, нет – держал в руках их жизнь и смерть. Фараон… Эдик бы поостерегся устраивать оргии на его саркофаге. Еще обидится.