Маленькая комната без окон была обставлена с простотой монашеской кельи. Из мебели в ней наличествовали только полужесткое, не очень удобное кресло с низкой спинкой и квадратный, светло-коричневый, в тон креслу, столик-недомерок. Еще была закрытая дверь без внутренней ручки, затянутые какой-то серой синтетикой стены, покрытый серым же пол, светильник-трубка на потолке и вентиляционная решетка у одного из четырех верхних углов. Если убрать скудную мебель и добавить смотровое окошко в двери, то комнату вполне можно было бы принять за бокс для душевнобольных с признаками обострения.

Стивен Лоу слегка усмехнулся от такой мысли и посмотрел на наручные часы: прошло неполных десять минут с тех пор, как очередной не назвавший свое имя молодой человек из обслуживающего персонала привел его сюда и попросил чуть-чуть подождать.

Чем Лоу и занимался. Он, подавшись вперед, сидел в кресле, а его черная папка лежала на столе-эмбрионе, накрыв чуть ли не всю столешницу. Ничего особенного в папке не было, – но являться с пустыми руками в штаб-квартиру НАСА казалось несолидным. Все-таки не в бар заглянул на пару минут выпить кофе или чего-нибудь покрепче…

По всем правилам субординации, сюда, в Вашингтон, должен был лететь не Лоу, а его непосредственный начальник, руководитель семнадцатой группы ЦУПа Уэйн Шварцер. Но Шварцер после окончания миссии «Арго-2» сначала лег в больницу – у него была давняя гипертония, – а потом отправился в отпуск, отдыхать от марсианской программы. Да и самой семнадцатой группы как таковой уже не существовало. Большинство сотрудников перебросили на другие направления, остальные занимались обработкой полученных в ходе двух полетов материалов, но семнадцатой группой уже не назывались. Вопрос о дальнейших экспедициях, возможно, и обсуждался – не мог не обсуждаться, – однако без участия Лоу. Сам он неуместного любопытства не проявлял, полагая, что в свое время его поставят в известность о марсианских перспективах, и вызов в штаб-квартиру НАСА воспринял без удивления. Неожиданным было другое: ему дали понять, что речь идет о секретном совещании с ограниченным кругом лиц, и что информацией об этом совещании совершенно незачем делиться ни с семьей, ни с друзьями, ни с сослуживцами. Не требовалось особых аналитических способностей для того, чтобы прийти к выводу: он, Стивен Лоу, поднялся на ступеньку выше в корпоративной иерархии. А может быть, и не на одну, а на целый лестничный марш.

Из Хьюстона в столицу его доставил один из самолетов НАСА, а в Национальном аэропорту имени Рейгана ждал солидный, цвета воронова крыла «крайслер» с сопровождающим. В самой резиденции НАСА Стивена Лоу, как в регби, передали от одного другому, третьему и четвертому – и вот пока все закончилось в этом маленьком помещении, расположенном, по прикидкам Лоу, этаже на десятом – двенадцатом. Если считать не вверх от поверхности земли, а вниз.

У него не было никаких сомнений в том, что он приглашен для разговора не о погоде в Хьюстоне, а именно о Марсе. Точнее – о марсианской области Кидония. Еще точнее – о грандиозном сооружении, именуемом Лицом, или Марсианским Сфинксом.

Стивен Лоу относился к руководящему звену НАСА и знал довольно много таких вещей, о которых ни слухом ни духом не ведали средства массовой информации.

Вот уже несколько лет ему было известно о настенных рисунках, обнаруженных в Теотиуакане, и схемах, найденных в Хара-Хото. Эти рисунки и схемы можно было считать доказательством того, что земляне знали о Марсианском Сфинксе еще в давние времена, задолго до «космической эры». Если, конечно, там был изображен именно инопланетный колосс, а не какое-то земное сооружение. Но не имелось в распоряжении ученых никаких сведений о существовании такого сооружения, в прошлом или настоящем, ни в Азии, ни в Европе, ни в Америке – вообще нигде на Земле.

Знал Стивен Лоу и о загадочных хрустальных черепах майя – и, опять же, знал такое, что не предавалось широкой огласке. НАСА поработало с одним таким черепом, найденным в 1994 году, и результат был ошеломляющий. Этот череп обнаружила хозяйка ранчо близ Крестона в штате Колорадо, объезжая на лошади свои владения. Он лежал прямо на земле, словно его там кто-то обронил. Череп оказался смятым и скрученным, будто до того, как затвердеть, был очень пластичным. Несколько экспертов-сенситивов, работавших с этим черепом независимо друг от друга, дали практически одинаковое описание того, что им привиделось при визуальном и тактильном контакте с колорадской находкой. А привиделся им один и тот же пейзаж: золотая равнина с зелеными деревьями и белыми цветами, и белоснежное гигантское сооружение, вздымающееся к синему небу с маленьким кружком солнца. Это небо никак не могло быть земным, потому что над горизонтом бледнели два полумесяца, ничуть не похожие на спутницу Земли – Луну. К тому времени уже было выдвинуто предположение о том, что кристаллы, во многом благодаря своей жесткой структуре, обладают, как и живые биологические объекты, собственной памятью. Под воздействием «тонких» излучений человека кристалл возбуждается и, усиливая, выдает вовне давно сделанную на нем запись. Запись на черепе-кристалле, с которым работали эксперты НАСА, была сделана не на Земле.

Когда в том же 1994 году пенетраторы автоматической межпланетной станции «Марс Обзервер» пронзили марсианскую поверхность в области Кидония и информировали о наличии под толщей песка и пыли золотого слоя, стало окончательно ясно, где находится то место, которое «видели» эксперты, контактировавшие с хрустальным черепом из Колорадо. Те, кто участвовал в подготовке Первой экспедиции – Лоу в их числе, – исходили из предположения о том, что золотой панцирь сохранился в первозданном виде до нынешних времен. Во всяком случае, вероятность этого считалась очень высокой.

Совсем недавно орбитальный марсианский разведчик, на одном из витков специально пройдя над Кидонией, не обнаружил атмосферной аномалии, от которой вставали дыбом волосы у специалистов. Для проверки, по команде из ЦУПа, был сделан второй заход со сбрасыванием капсулы и фотографированием и видеосканированием района, который в ЦУПе уже называли только Берегом Красного Гора. Если кто-то в чем-то еще и сомневался, то теперь места для сомнений не осталось: как показали размещенные в капсуле приборы, параметры атмосферы в этом месте больше ничем не отличались от параметров других участков.

А вот поверхность планеты вокруг Сфинкса очень даже отличалась. Прочная капсула, сброшенная без парашюта, не зарылась в кизерит, а осталась лежать под марсианским небом. И на снимках с орбиты было отчетливо видно: прилегающая к Сфинксу равнина потемнела и приобрела характерный блеск. Такой блеск мог появиться у первоначально рыхлого кизерита, если он сплавился в твердую массу под воздействием высоких температур. Создавалось впечатление, что над Берегом Красного Гора взорвалась небольшая атомная бомба. Или же там откуда ни возьмись появилась гигантская микроволновая печь. Появилась – и исчезла, изменив свойства грунта. Теперь никакой, даже самый мощный экскаватор не смог бы добраться до золотого панциря. Золото стало недоступным. Точнее, слишком много усилий пришлось бы потратить, чтобы добыть его. Неоправданно много.

В природный характер этих процессов мог поверить разве что дошкольник, да и то далеко не всякий, – а таких в НАСА не водилось. Да, разногласия существовали, но касались они другого: одна часть специалистов, располагавших данной информацией, считала, что метаморфозы вызваны работой каких-то автоматических систем, действующих без участия своих давно почивших в бозе создателей. Другие склонялись к тому, что именно создатели причастны ко всем феноменам Берега Красного Гора. Создатели, до сих пор обитающие под поверхностью Марса.

Стивен Лоу относился к этой второй группе. Марсианская раса не исчезла, не погибла в космическом катаклизме, не покинула родную планету. Марсиане действительно существовали. Не на страницах книг, не в кинофильмах, а в реальности – и именно они распорядились судьбами участников Первой экспедиции. Марсиане владели секретами пространства и времени – и забросили на Землю Флоренс Рок, причем забросили в прошлое, на много лет назад. Прежние представления о времени лопнули как мыльный пузырь…

И хотя то, что сказал по телефону Батлер, с трудом укладывалось в голове, – а точнее, вообще не укладывалось, – Лоу был уверен: это не ошибка и уж тем более не розыгрыш. Оказывается, он все время подсознательно ждал какого-то фортеля, какого-то крутого виража – и дождался… Впервые в истории своей космической деятельности земляне наткнулись на ответную реакцию, причем, реакцию не природы, а иного разума.

Прежде чем Батлер выключил мобильник, там, в клинике Святого Марка, Лоу задал ему вопрос:

– Алекс, как вы оказались в клинике? Вы что-то вспомнили?

– Нет, – после небольшой заминки ответил Батлер. – Это был давний разговор, еще на базе. Фло говорила о больной женщине.

Позже Лоу вспомнил эту заминку, и она показалась ему странной. Похоже, Батлер солгал. Похоже, память к нему вернулась, но он почему-то решил не распространяться об этом.

Но такие мысли пришли уже потом, а в то время, сразу же после звонка Алекса, Лоу вышел на руководство НАСА и сообщил невероятную новость о Флоренс Рок. И буквально через час вылетел в Чаттанугу.

Батлера он в клинике не застал, а застал сотрудников Агентства национальной безопасности. Еще до того, как прибыли из Вашингтона руководители программы «Арго», Лоу побывал в морге клиники Святого Марка и увидел тело пожилой женщины, значившейся по больничным документам как Элис Стоун. Лоу не мог бы с полной уверенностью утверждать, что перед ним именно постаревшая Флоренс Рок. Хотя сходство, несомненно, было. В такой степени, в какой может существовать сходство между женщиной в относительной молодости и относительной старости. При выходе из морга Стивена Лоу встретил старик с тростью, отрекомендовавшийся бывшим сотрудником АНБ ван Маареном, Деннисом ван Маареном, – и Лоу узнал историю пациентки клиники Святого Марка.

После анализа и сопоставления данных биологического тестирования и компьютерного моделирования внешности женщины, скончавшейся октябрьским утром в больничной палате, было со стопроцентной определенностью установлено, что это именно Флоренс Рок, нанотехнолог, участница Первой марсианской экспедиции, пропавшая в кидонийском Сфинксе.

И этот безусловный факт был, пожалуй, самым невероятным, самым впечатляющим в истории науки. Был бомбой, в пух и прах разметавшей все устоявшиеся концепции, все сложившиеся воззрения на свойства Вселенной. Открывались такие неожиданные новые дали, что впору было заказывать лед, много-много льда, дабы спасти мозги от вскипания.

Тело Флоренс Рок забрали из клиники, и что с ним собирались делать дальше – тайно похоронить? сохранить как «вещественное доказательство»? – Лоу не знал. Он знал лишь одно: родные Флоренс Рок так и останутся в неведении о том, какова была ее судьба. Человеческая цивилизация не могла обходиться без строжайших секретов, и – кто знает – возможно, такие секреты и позволяли ей идти к своему закату без лишних потрясений…

В тишине подземной комнаты вдруг раздался протяжный звук, похожий на жужжание бьющегося в оконное стекло шмеля. Лоу поднял голову и увидел, что стена напротив двери раздвинулась, как створки лифта, открывая еще одно помещение.

– Заходите, пожалуйста, – донесся оттуда негромкий мужской голос.

Лоу встал и, взяв со столика свою папку, подошел к проему. Еще со своего кресла он разглядел, что его приглашают в совсем уж маленькую комнату, этакую кабину или бокс, только кресло в боксе другое – с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Кресло стояло боком к проему, перед выступающей из стены параллельно полу серой пластиковой панелью. Там виднелась одинокая бутылка воды «Алэска Нестле» с нахлобученным на горлышко прозрачным одноразовым стаканчиком, а чуть выше нее приглушенно светился плоский экран размером с журнальный разворот.

– Устраивайтесь поудобнее и присоединяйтесь к нашей работе, – сказали с экрана. – Вы – номер два-три. Запомнили? Два-три.

– Два-три, – зачем-то кашлянув, повторил Лоу.

Он положил папку на панель и сел в кресло, отметив про себя, что по имени его не называют. Голова говорившего занимала почти весь экран, но рассмотреть лицо было невозможно: слабый свет падал сзади – так обычно показывают по телевизору свидетелей преступления и полицейских, которым нежелательно быть узнанными. Да и голос звучал неестественно, ему явно не хватало обертонов.

Створки рядом с креслом вновь сомкнулись, изолируя кабину, одновременно с этим за спиной Лоу сотворился рассеянный свет. И Лоу понял, что теперь выглядит на других экранах, установленных в других боксах, как голова без лица, как силуэт.

Такие предосторожности наводили на мысль о том, что это секретное совещание является заседанием Координационного совета НАСА. О составе Совета Лоу ничего не знал, но дело тут, конечно же, не могло обойтись без участия Белого Дома, Пентагона, Агентства национальной безопасности и прочих спецслужб. Его пригласили «присоединиться к работе», – то есть что-то уже обсуждалось, пока он сидел там, за стеной; то, что ему не положено знать. Допустили к обсуждению какого-то одного пункта, а потом вновь будут работать без него.

«Тайный союз спецслужб, – подумал он. – Что ж, не я придумывал эти правила…»

Хотя помещение было закрыто со всех сторон и размерами едва ли превосходило кабину лифта, в нем не чувствовалось духоты, а по ногам гуляла струя прохладного воздуха. Лоу сложил руки на панели и приготовился к приобщению.

– Продолжаем, – сказала голова на экране. – Попробуем разобраться в наших марсианских делах. Сообщение краткое, основные моменты. Пожалуйста, один-четыре.

Изображение мигнуло и стало чуть-чуть иным. Хотя на экране присутствовал такой же, как и раньше, рассеянный свет, однако силуэт изменился. Теперь это была голова другого человека. И голос был другой, впрочем, не менее безжизненный и ненатуральный, чем голос предыдущего полуфантома.

– Сведения, которыми мы располагаем в данный момент, – начала новая голова, – позволяют сделать однозначный вывод: мы столкнулись с проявлениями чужой разумной деятельности. Это – бесспорнейший факт, что бы там ни говорили скептики. И всю нашу работу нужно строить, исходя именно из этого факта. Подчеркиваю: именно факта, а не предположения. Эта деятельность осуществляется то ли непосредственно «могиканами», то ли созданными ими и до сих пор успешно функционирующими системами. Завод по-прежнему дымит. И подтверждений этого прибавилось.

«Могикане – краснокожие, – сообразил Лоу. – Жители Красной планеты… Марсиане».

Голова продолжала:

– Первое звено – несомненно, кахамаркский феномен. (Лоу слыхом не слыхивал о таком феномене. «Кахамарка – это, кажется, где-то в Перу», – подумал он.) Второе – Дэн Келли. Третье – Чаттануга, Флоренс Рок. И если добавить к этому теотиуаканскую находку Росси девяносто девятого года, то картина будет достаточно полной и однозначной…

– О находке Росси поподробнее, пожалуйста, – вклинился прежний голос. – Не все присутствующие знают, о чем идет речь.

Стивен Лоу относился именно к тем, кто понятия не имел о какой-то «теотиуаканской находке Росси». Он подался к экрану, приготовившись ловить каждое слово. И услышал историю, которая вполне могла претендовать на почетное место в каком-нибудь таблоиде наряду с сообщениями об оживлении мумии Тутанхамона и встрече с «биг-футом» в лунном Море Ясности. Но коль эта информация звучала на заседании Координационного совета, в ее достоверности не приходилось сомневаться.

Оказывается, при проведении очередных археологических работ внутри пирамиды Солнца в Теотиуакане был обнаружен закрытый массивной плитой вход в тоннель, ведущий под основание пирамиды, в противоположную сторону от уже известной подземной пещеры. Там, в глубине, тоннель ветвился на множество еще более узких проходов. Первые три, обследованные археологами, кончались тупиками. Четвертый был залит водой – рядом проходил обнаруженный еще раньше подземный канал, соединенный с рекой Сан-Хуан. А пятый тоннель привел исследователей в треугольную камеру, получившую название «Треугольник скелетов». Потому что вся она была завалена человеческими костяками, лежавшими вповалку, друг на друге, как при массовых расстрелах в годы Второй мировой. Осмотр останков показал, что то ли у живых еще людей, то ли уже у трупов были отрублены руки, а многие жертвы оказались к тому же и обезглавленными. Кроме груды костей, в камере находились разнообразные фигурки из обсидиана, несколько золотых пластинок и странный расплющенный предмет, явно перенесший многочисленные удары какой-то древней кувалды или побывавший под прессом. Предмет разительнейшим образом отличался от других найденных артефактов. Это было не золото и не обсидиан, а вполне современный сплав цветных металлов. После тщательного изучения в находке признали… наручные часы «Свотч»! Без браслета. Вряд ли подобные бытовые приборы могли быть в ходу у жителей древнего Теотиуакана, поэтому было выдвинуто иное, достаточно правдоподобное предположение о группе «черных археологов», сумевших проникнуть в подземные тайники пирамиды Солнца. Обследуя тоннели, грабители добрались до «Треугольника скелетов» и вынесли почти все имеющие ценность предметы, – а там могло быть немало золотых изделий. И обронили в камере безнадежно испорченные наручные часы.

У этой версии имелось достаточно слабых сторон. Каким образом грабителям удалось сдвинуть плиту? Как они вообще догадались, что за плитой находится вход в тоннель? Зачем, покидая пирамиду, вернули плиту на место – чтобы впоследствии продолжить незаконные поиски? С какой целью носили с собой безнадежно изуродованные часы и почему эти часы так изуродованы?

И все-таки, худо-бедно, такое предположение можно было принять – подобные случаи бывали и раньше. Разумеется, на месте своих грабежей «черные археологи» оставляли не расплющенную бытовую технику, а вполне исправные зажигалки, компасы, ключи с брелоками… Был случай, сообщил неведомый «один-четыре», когда в затерянной посреди сельвы пирамиде обнаружили записную книжку с адресами – с ее помощью удалось раскрыть целую группу «расхитителей гробниц».

В общем, находке из «Треугольника скелетов» не придали особого значения и благополучно о ней забыли. Однако новые события заставили взглянуть на нее совершенно в ином ракурсе. Слушая сообщение высокопоставленного анонима, Лоу не мог не признать, что в спецслужбах работают очень въедливые, с цепкой памятью аналитики, способные к самым неожиданным сопоставлениям и умозаключениям. Всего ничего прошло с момента установления личности пациентки клиники Святого Марка, а кто-то уже вспомнил о «Треугольнике скелетов» – и останки наручных часов, произведенных дочерней компанией швейцарской фирмы «Свотч групп» в Ричмонде, были подвергнуты радиоизотопному анализу. И оказалось, что этому механизму для измерения времени как минимум тысяча – тысяча двести лет! Кварцевые часы «Свотч», если верить результатам анализа, были изготовлены в эпоху гномонов, клепсидр и песочных часов, задолго до изобретения голландского ученого Христиана Гюйгенса. Да, были и до механических часов Гюйгенса гиревые часы, были и другие стародавние измерители времени – чего стоит хотя бы удивительный «небесный диск из Небры», астрономические часы, созданные древними жителями Европы более трех с половиной тысяч лет назад… Но одно дело – металлический диск с изображенными на нем небесными светилами или часовой механизм с шестеренками, пружинками и стрелками, и совсем другое – часы знаменитой швейцарской фирмы. Причем часы кварцевые, – а история кварцевых часов насчитывала всего лишь несколько десятков лет. Все эти подробности «один-четыре» вставлял как бы мимоходом, но у Стивена Лоу сложилось впечатление, что тот хорошо владеет материалом и мог бы распространяться на эту тему сколь угодно долго.

За теотиуаканскую находку взялись всерьез, пытаясь с помощью компьютерного моделирования воссоздать ее первоначальный вид. И хотя ничего убедительного из этого не вышло, в свете случившегося с Флоренс Рок получило право на существование предположение о том, что часы принадлежали кому-то из участников миссии «Арго». Потому что именно кварцевые часы «Свотч», изготовленные в Ричмонде, были вмонтированы в их комбинезоны. И это значило, что либо Свен Торнссон, либо Леопольд Каталински (а может быть, и оба астронавта) оказались перемещенными в далекое земное прошлое.

– Разумеется, этот пункт недостаточно убедительный, – продолжал засекреченный «один-четыре». – Но он вполне вписывается в схему. Кахамарка – пирамида. Келли и Рок – мегалит. Часы – пирамида.

Лоу уже знал, кто такой Дэн Келли, чья визитная карточка неведомо каким образом оказалась в кармане комбинезона Алекса Батлера. В английском Уолсолле до сих пор жил сын Келли – он и рассказал о давнем исчезновении отца. А в полицейских архивах Солсбери сохранились документы, указывавшие на самую прямую причастность коммерсанта из Уолсолла к обнаружению среди камней Стоунхенджа неизвестной женщины… Вернее, теперь уже известной. И окончившей земной путь.

– У меня вопрос относительно часов, – прервал паузу еще один голос.

– Вообще-то, вопросы потом, – вновь вклинился ведущий. – Хотя… Один-четыре, не возражаете?

– Нет. Давайте ваш вопрос.

– Стоит ли включать в схему недостаточно, как вы сами выразились, убедительные детали только на том основании, что они вписываются в схему? Речь, конечно же, идет не о фальсификации, а о неверной интерпретации… О заблуждении, скажем так.

– А что, мало было фальсификаций? – раздался резкий голос очередного инкогнито. – Да сколько угодно! Навскидку, просто к сведению присутствующих, – тут же у нас, как я понимаю, разношерстная компания собралась, специалисты разного профиля, а значит, недостаточно компетентные в других областях…

– Как и вы, – буркнул кто-то.

– Безусловно. Так вот, навскидку, для расширения кругозора. («Ну и желчный же, судя по всему, тип», – подумал Лоу.) В позапрошлом веке Британский музей приобрел терракотовый саркофаг. Терракота, если кто не знает, – это разновидность керамики, обожженной глины, а саркофаг – это гроб.

– Это, пожалуй, лишнее, один-два, – осторожно сказал ведущий.

– Не лишнее, – отрезал один-два. – Чтобы не было недоразумений. Крупнейшие музейные специалисты, подчеркиваю, круп-ней-ши-е специалисты Британского музея – Британского музея, а не музея сельской школы! – определили, что саркофаг сделан в шестом веке до Рождества Христова. Уникальное, так сказать, произведение этрусского искусства! А что выяснилось через десяток лет? Оказывается, сей саркофаг изготовил простой реставратор Лувра, вместе с братом. Закопали, а потом инсценировали находку. А подделка фресок в церкви Святой Марии в Любеке? Сам реставратор расписал и выдал за подлинную живопись тринадцатого века. И что же? Признался, – а ему не поверили. Заявили, что он страдает манией величия! Не кто-нибудь – специалисты не поверили, видные ученые, реставраторы. Лишь потом комиссия экспертов все-таки разобралась… А пепел Иоанна Крестителя? Надеюсь, все присутствующие знают, кто это такой? Император Юлиан якобы приказал разрыть могилу Иоанна, перемешать его останки с костями животных и сжечь. Так сейчас килограммы – килограммы! – этого пепла хранятся и в Риме, и в Генуе, и и бог знает где еще. Девять рук Иоанна! Пятнадцать крайних плотей Христа! А карта Пири Рейса…

– Благодарю вас, достаточно, – наконец пресек этот поток ведущий. – Все-таки у нас не лекция. Вы хотите сказать, что кто-то сознательно завысил возраст находки?

– Не знаю, – вновь отрезал желчный. – Но нужна тщательная проверка. И желательно – экспертами из другого ведомства.

– Принято, – сказал ведущий. – Пусть ваши люди и проверят. По-моему, мы несколько уклонились от темы…

– Нет, не уклонились, – подал голос то ли какой-нибудь семь-два, то ли девять-восемь, то ли кто-то еще. (Лоу уже начал путаться в этих почти одинаково звучавших механических голосах.) – Вопрос нужно рассмотреть со всех сторон. И с этой тоже. Я, в отличие от… э-э… не сомневаюсь в добросовестности специалистов, производивших радиоизотопный анализ. Но никакой схемы, извините, не вижу. Кахамарка – пирамида, Келли – мегалит. Где тут схема? У русских есть пословица, что-то типа: «В Японии рис, а в Детройте племянник». По-моему, здесь то же самое. Пирамида Солнца в Мексике – это одно, Стоунхендж в Соединенном Королевстве – совершенно другое…

– Нет, цепочка прослеживается. Рок оттуда – в Стоунхендж, Келли из Стоунхенджа – туда. Это именно по Стоунхенджу. По пирамиде такой цепочки нет. Кто-то бесследно исчезал в Теотиуакане? И часы на аргумент не тянут.

– А откуда следует, что каждый, кто исчезает здесь, попадает именно к «могиканам»? Знаете, сколько ежегодно людей бесследно исчезает? Тысячи!

– Кто-нибудь занимался статистикой исчезновений и появлений в пирамидах и мегалитах? Именно в пирамидах и мегалитах?

– Уже занимаются.

– И что?

– Работа только началась, это же необходимо переворошить огромные массивы информации…

– Почему мы исходим только из искусственного происхождения таких зон? Возможно, это самые что ни на есть естественные точки пробоев континуума…

– Точки, может быть, и естественные, но сооружения над ними, вокруг них – искусственные…

Разносились, разносились по боксу голоса, сменяли, сменяли на экране одна другую головы. Лоу пока слушал молча, хотя и ему было что сказать. Он просто выжидал подходящего момента.

– Если пирамиды и мегалиты действительно являются частями одной схемы, нужно взять их под контроль. Не только Теотиуакан и Стоунхендж, а все подобные объекты.

– А что, есть такой реестр?

– Значит, нужно заняться его составлением. Возможности, думается, у нас немалые.

– Очень даже немалые, – подтвердил ведущий. – Отрадно, что начали поступать конкретные предложения. Собственно, именно в этом цель нашего обсуждения. Я имею в виду данный пункт. Определить задачи, внести предложения. Или хотя бы задуматься над предложениями. Каковы должны быть наши действия, наша стратегия и тактика – вот что мы рано или поздно должны решить. Надеюсь, все вы согласитесь: нужно принять за постулат утверждение о существовании «могикан». Как уже и говорилось. Даже если все это автоматика – действовать так, как если бы «могикане» существовали. Мы можем поступить по-разному. Например, свернуть программы и больше не совать туда носа – раз. Или же вести себя так, как и раньше, словно мы до сих пор находимся в неведении, прикинуться этакими простачками – два. Или искать контакт. Можем продолжать секретничать – или же афишировать. Сотрудничать с русскими. Подключить ООН. Об угрозе со стороны «могикан» речь пока – пока! – не идет. Возможно, ответная реакция спровоцирована действиями «аргонавтов». Но, думаю, все мы понимаем: притвориться, что проблемы нет, мы не можем. Рано или поздно контакт произойдет, и форма его зависит от наших с вами решений. – Ведущий говорил так, словно забивал гвозди. Фраза – гвоздь. Фраза – гвоздь… – Хотя, по большому счету, вариантов у нас, на мой взгляд, всего три. Всего три. Первый: мы сами разворошили муравейник, и нам нужно убираться оттуда. Чужой дом, запретная зона. Нас туда не звали. Второй вариант столь же очевиден, согласны?

«Продолжать изучение…» «Не отступать…» – раздалось в ответ почти одновременно.

– Позиция индеек, ратующих за Рождество, – не очень внятно проворчал кто-то.

– Но самым предпочтительным и беспроигрышным является третий вариант, – прозвучал с экрана еще один голос. – Ликвидация. Думаю, именно это имелось в виду.

– Именно это, – помолчав, подтвердил ведущий.

«Ария Пентагона, – подумал Лоу. – Несомненно, это Пентагон. «Хороший индеец – мертвый индеец», и никак иначе…»

– Экс унгвэ лэонэм, – непонятно сказал желчный (Лоу уже узнавал его по манере говорить) и тут же пояснил: – По когтю льва. То бишь, видна птица по полету. Есть такое латинское изречение.

– Да, решение самое непопулярное, но самое действенное, – веско произнес «Пентагон». – Речь идет о потенциальной угрозе человечеству.

– Вряд ли «могикане» допустят, чтобы вы сбросили на них бомбу.

– Есть и другие средства…

– Ну, да, конечно, это только один из вариантов, – сказал ведущий. – Каждый из них имеет право на существование, но до окончательного решения еще очень и очень далеко. И приниматься такое решение будет только после тщательнейшего всестороннего обсуждения. Хотя потенциальную угрозу, согласен, нужно обязательно иметь в виду. Если что – это будет не кайзер, и не Гитлер, это будет пострашнее.

– Страшно уже сейчас, – заметил желчный. – За нас страшно. Ничего еще толком не узнав, уже готовы уничтожить. Откуда такая ксенофобия? Кинодерьма насмотрелись?

– Лучше переоценить, чем недооценить. Намерения «могикан» нам неизвестны, и если бы они пылали к нам любовью, мы бы это давно почувствовали.

– Как знать, может быть, мы до сих пор еще и существуем именно благодаря им…

Кто-то громко фыркнул.

– Это не последний наш обмен мнениями, – сказал ведущий. – Хотелось бы, чтобы мы были толерантными друг к другу. Мы находимся в совершенно новой для всех нас ситуации, но руководствоваться нам нужно не эмоциями, а разумом. Трезвый расчет, взвешенные решения. Краеугольный камень – прагматизм. Не преувеличивать, но ни в коем случае и не умалять.

– Слова, слова, слова… Это не я, это Шекспир. Был такой английский драматург, если кому-то интересно. Мы тут строим грандиозные планы спасения человечества, мы секретничаем, мы даже друг друга не видим… хотя кое-кого нетрудно распознать. Несмотря на всю секретность. А возможно такое, что те, кому надо, нас и видят, и слышат, и знают все наперед? Если уж мы скатились до голливудских клише.

– Если исходить из предположения, что они знают наперед, то нам лучше бы немедленно разойтись, забыть обо всем и отдаться, так сказать, судьбе. – Это снова был ведущий. – Но, надеюсь, далеко не все здесь присутствующие исповедуют фатализм.

– Не кажется ли вам, что мы занимаемся ловлей ветра? Представьте картину: сидит человек, загорает, а на ногу ему заполз муравей. Человек смахнул муравья и сидит себе дальше. Так и все эти пространственно-временные перемещения. Отмахиваются от нас. Без всякого умысла отмахиваются. Не интересуют их муравьи.

– С такой же вероятностью можно предположить и обратное: интересуют.

«Батлер, – подумал Стивен Лоу. – Он вспомнил, но не говорит. Почему?»

– Это два-три, – сказал он. – Можно вопрос?

– Задавайте, – разрешил ведущий.

– Ведется ли контроль за Батлером? – спросил Лоу, глядя на экран. Там появилась его затемненная голова, и он себя не узнал. – Мне кажется, он знает больше, чем говорит. Возможно, его будет искать тот телепат.

– Мы помним о Батлере, – последовал лаконичный ответ.

– Есть предложение, – вмешался еще кто-то. – Давайте еще раз прослушаем сообщение Маклайна и сопоставим с заявлением телепата. И вот что заметьте: Маклайн применил оружие – и не пострадал. Реакция последовала не до выстрелов, а после. Если, конечно, телепат сказал правду.

– А значит, третий вариант вполне может пройти, – подхватил «Пентагон». – Вполне может пройти!

– Вам бы только кровушки побольше, – проворчал желчный. – Вампирские замашки…

– Лучше быть вампиром, чем безнадежно мертвым покойником, – парировал «Пентагон».