Глава 24
Невероятное открытие

Глеб шел по городу открыто, не таясь. Да и чего ему было бояться? Пусть его видят хоть морозовцы, хоть храмовники; для тех и других он был неприкасаемым – сын Святой и муж внучки Деда Мороза. Вот только ни для тех, ни для других он не был своим. Как считал себя ничьим, так ничьим и остался. Правда, теперь у него была любимая жена и верный друг, а это уже немало. Так может, определение «ничей» устарело? Глебу очень бы хотелось так думать. Вот только он никак не мог до конца поверить, что жуткое мохнатое чудовище – урод, как правильно называла его Нюра, – для кого-то с полной искренностью может считаться своим, родным, близким. Сашка его просто жалела. Лик был с ним рядом с самого начала, но не потому что любил, а потому что ему так приказали. Потом привык, даже привязался. Но трудно представить, чтобы жена думала о нем: «Мой любимый уродец», а Пистолетец: «Мой уродливый друг». Но ничего, скоро всё изменится! Скоро он станет настоящим человеком, которого на самом деле можно будет и любить, и не стыдиться называть своим другом…

Глеб и сам не заметил, как оказался у Резиденции Деда Мороза. Он требовательно постучал в дверь. Та приоткрылась. Показался налитый кровью глаз, и хриплый низкий голос потребовал:

– Документы!

Мутант словно испытал дежа вю: такое с ним уже было, один в один. Так ведь и вправду было! Только рядом стоял Пистолетец, а сам Глеб, не зная даже, кто он такой, искренне верил в добро и справедливость. Что ж, с тех пор прошло совсем мало времени, но изменилось очень и очень многое, в первую очередь, в нем самом.

– Вот мой документ! – сунул он в дверную щель ствол автомата, едва не попав охраннику в глаз. – Ты что, пьяный? Не видишь, кто перед тобой?! Живо пусти меня к Деду!

– Ты… ты этот… – забубнил красноглазый, явно узнав Глеба, но сомневаясь, имеет ли он право впускать его в Резиденцию вот так – по первому требованию.

– Да, я этот. Муж внучки Деда Мороза. Не думаю, что он похвалит тебя за подобную нерасторопность.

Дверь наконец открылась полностью. Охранник и впрямь оказался почти полной копией того, с прошлого раза, – лысый, безносый, безгубый… Только еще и безухий, а у прошлого, как помнил Глеб, уши имелись – заостренные, словно у кошки. Впрочем, ушей лишиться недолго, это новые вырастить сложно. Разве что с помощью Подземного Доктора.

– Дед Мороз не велел его беспокоить, – пробормотал охранник, стараясь не смотреть Глебу в глаза.

– Даже мне?

– Он сказал: никому. Ему ведь операцию сделали. На сердце. Нужно много отдыхать.

Глеб не особо в это поверил. Не в операцию, разумеется, а в то, что Дед ради отдыха отказался бы от любых встреч. Слишком беспечно для человека его ранга. Впрочем, сейчас мутанту это было только на руку.

– Мне нужно увидеться с Подземным Доктором, – уверенно сказал он. – Проводи меня к нему.

Вот теперь охранник испугался окончательно. Он побледнел, со лба по безносому лицу покатились крупные капли.

– К нему нельзя… То есть, как ты сказал? К Подземному Доктору?.. Здесь такого нет.

– Так нельзя или нет? – усмехнулся Глеб.

– Нет. Но если бы был, – начал выкручиваться безносый, – то было бы нельзя.

– Откуда ты знаешь? Ты что, ясновидящий? Пророк? Я, пожалуй, скажу о тебе Святой – пусть заберет тебя. Слышал, ей предсказатель позарез нужен. А с Дедом Морозом сторгуемся, не проблема.

– Я не хочу к Святой! – уже не хрипло и низко, а почти визгливо взмолился охранник. Пот по его лицу струился уже ручьями.

– Тогда проводи меня к Доктору – и все дела.

– Но… – Взгляд безносого заметался, остановившись на «калаше» в руках у Глеба.

Мутант решил помочь несчастному охраннику.

– Тебя это смущает? – тряхнул он автоматом. – Что ж, молодец, правильно, в Резиденцию с оружием нельзя. Обязательно скажу Деду Морозу, чтобы вынес тебе благодарность за бдительность. Кому сдавать?

– М-мне… Только…

– Нет охраняемого помещения? Ничего страшного. Я ведь понимаю, что в таком заведении и так ничего не пропадет. На! – протянул Глеб «калаш».

Охранник неуклюже – мешал собственный автомат – принял оружие.

– Куда идти? – дружелюбно спросил Глеб.

– Туда, вниз… Нет, я сам провожу!

В подвальном коридоре было несколько дверей. Возле одной из них стояло сразу два охранника. Увидев напарника, рядом с которым шел Глеб, они напряглись и вцепились в висевшие на груди автоматы.

– Куда ты его привел? Сдурел? – сказал один из охранников безносому.

– Это… муж Снегурочки, – неуверенно ответил тот.

– И что?

– Ему нужно к Доктору…

– Здесь что, больница?

– Так, ребята, – успокаивающе поднял руки Глеб. – Я всё понимаю и от имени своего… тестя Деда Мороза выражаю вам благодарность за бдительность. Всё правильно, сюда посторонним ни в коем случае нельзя. Но дело в том, что к Подземному Доктору меня отправил… сам Дед Мороз.

– Дед Мороз не мог, – вылупил красные глаза безносый. – Он же отдыхает, а ты к нему не заходил.

– Он что, всю жизнь отдыхает? – вымучил улыбку Глеб, которому очень захотелось врезать охраннику в то место, где должен быть нос.

– Не всю, но…

– Вот он мне и сказал сюда пойти еще до того, как лег отдохнуть.

– Но тебя у него не было!..

– Все-таки ты и впрямь ясновидящий. Знаешь не только то, что будет, но и то, что было. Даже то, чего не видел и видеть не мог. Как будет рада Святая!

Безносому стало откровенно плохо. Он даже прислонился к стене. Двое других охранников смотрели на Глеба с большим недоверием.

– Всё, хватит! – жестко сказал мутант. – Мне время дорого, чтобы точить тут с вами лясы. Кто-нибудь один… вот ты, например, – ткнул он наугад пальцем, – срочно поднимись к Деду Морозу, чтобы он подтвердил мои полномочия.

– Но Дед Мороз не велел его беспокоить.

– То есть, ты боишься, что он тебя накажет?

– Да, боюсь.

– А вы не боитесь, – почти до крика повысил голос Глеб, – что он всех вас вышвырнет на улицу за то, что вы срываете важное задание, которое я должен осуществить по его приказу?!

Охранники переглянулись и затоптались.

– Ну, если ненадолго, – пробормотал один из них.

– И мы дверь запрем, – сказал второй. – Ты его на оружие проверил? – спросил он у безносого.

– Автомат забрал.

Второй охранник достал связку ключей. Первый наставил на дверь ствол «калаша». Когда она открылась, Глеб зашел внутрь.

Он ожидал, что в камере будет темно, но там горел свет, хоть и неяркий. На железном, прикрученном к полу топчане, поверх тонкого, набитого соломой матраса, сидел человек с перевязанной головой. При виде Глеба он вздрогнул и вжался спиной в стену. А Глебу и самому впору было куда-нибудь вжаться, настолько он был поражен тем, как похож Подземный Доктор на того безумного юношу – Вовку. Те же длинные, до плеч, прямые черные волосы, то же узкое бледное лицо, тонкие губы, темные, глубоко посаженные глаза, в которых застыл сейчас откровенный испуг вперемешку с удивлением. Впрочем, такое сходство было хоть и удивительным, но ожидаемым; Глеб слышал уже, как сильно Вовка похож на отца. Куда больше поразили мутанта руки Подземного Доктора. Точнее, даже не руки сами по себе, а то странное, возникшее у него убеждение, что он уже видел эти узкие ладони, эти тонкие, длинные пальцы… Именно эти, а не такие же! Но как, когда?.. Этого он вспомнить не мог, как ни силился. Да этого и не могло быть в принципе, ведь с этим человеком он точно никогда не встречался; такую встречу забыть было бы невозможно.

– Так вот ты какой, – вывел его из оторопи негромкий, но четко прозвучавший словно внутри самой головы голос.

Подземный Доктор уже оправился от изумления. В его темных глазах больше не было страха. Зато Глеб увидел в них целый букет несовместимых, казалось бы, чувств: любопытства и отрицания, обожания и неприятия, нежности и брезгливости, но самым мощным, загоняющим всё остальное в бледную тень, было чувство глубокой тоски.

– Да, такой, – разлепил наконец губы мутант. – Не ожидали?

– Увидеть здесь – не ожидал. Признаться, и выглядишь ты более… эффектно, чем я был наслышан.

– Уж какой есть.

– Кто я такой, тебе тоже, полагаю, известно? – с некоторым напряжением спросил Доктор.

– Зачем бы я тогда пришел, если бы не знал? Но давайте не будем терять времени понапрасну, его и так нет. Нужно срочно придумать, как вам отсюда выбраться.

Глаза Подземного Доктора снова вспыхнули изумлением, однако он справился с чувствами быстрее, чем в первый раз.

– Ты умеешь удивлять, – коротко мотнул он головой. – Зачем я тебе?

– За тем же, зачем вам нужен я. Я хочу, чтобы вы сделали ту самую операцию.

Подземный Доктор вскочил на ноги. На сей раз слова Глеба произвели даже бо́льший эффект, чем его появление. Буря чувств, мечущихся в глазах мужчины, теперь уже не поддавалась распознаванию. Он сделал к Глебу неуверенный шаг – казалось, ноги перестали ему подчиняться. Руки, которые он, будто слепой, вытянул перед собой, заметно тряслись.

– Ты… знаешь?.. Откуда?.. Кто?.. Это же… только я… – невнятно и сбивчиво, будто в стельку пьяный, заговорил он.

– Может, я и не знаю всего, – слегка ошарашенный подобной реакцией Доктора, сказал Глеб, – но я догадался о главном: вы хотите пересадить мой мозг вашему слабоумному сыну.

– Он не… слабоумный, – сглотнул Подземный Доктор и, сделав шаг назад, рухнул на топчан.

– Ну как же? – заморгал Глеб. – Я его видел, разговаривал с ним. Простите, ведь он двух слов связать не может. В его-то возрасте!

– Потому что я специально его ничему не учил, не развивал его… Донор не должен быть личностью… Постой! – Доктор снова вскочил. – Ты сказал, что видел его! Где? Когда?

– Минут сорок назад. В ваших подземельях. Мы нашли его и привезли.

– Мы? Кто это – «мы»?..

И Глеб решил рассказать всё. Рано или поздно это так или иначе пришлось бы сделать, а разговор в режиме «вопрос-ответ» отнимал слишком много драгоценного времени. Рассказал он еще и о том, каким образом догадался о намерениях доктора. А после того, как он замолчал, в камере повисло вязкое тревожное молчание. Прервал тишину Подземный Доктор.

– Ты очень умный, Глеб, – с восторгом и снова всё с той же непонятной тоской посмотрел он на мутанта. – Но, кроме состояния донора, ты не понял еще кое-чего. Самого главного. Неужели Машечка не рассказала тебе об этом?

– К-кто? – почувствовал внезапную дурноту Глеб.

– Маш… Святая. Твоя мама.

– Что она должна была мне рассказать? – объятый подступающим ужасом, стал пятиться к двери мутант. – Почему вы ее так назвали?!

В памяти, четко, будто он видел это сейчас на самом деле, вновь, как тогда, в землянке «Бабы-Яги», возник зеленый дебаркадер с надписью: «Великий Устюг». К нему подходил теплоход. Та самая «Москва», чей обгоревший остов лежал сейчас на берегу возле деревни Слободка. Но в видении Глеба теплоход не имел с уродливой «галерой» ничего общего, ослепляя его праздничной белизной и наполняя сердце радостью от скорой встречи с любимой. Но нет же, нет, это была не его радость, не его сердце!.. И не его руки с тонкими, длинными пальцами в страстном волнении сжимали букет – красные, с белыми прожилками тюльпаны… «Машечка!» – так он позвал тогда свою любимую. Тот, чьи пальцы видел сейчас перед собой Глеб наяву.

– Потому что я любил ее, – хрипло ответил Доктор. – Потому что люблю…

Глеб опустился на пол – ноги больше его не держали.

– Вы – мой отец? – спросил он о том, что и так уже знал.

– Да… – тяжело, будто задыхаясь, просипел Подземный Доктор. Его темные глаза бегали, не зная, за что зацепиться, лишь бы не встретиться со взглядом Глеба. – Но ты, наверное, не поймешь… И я не знаю, как объяснить…

– А вы попробуйте, – встал мутант на ноги. – Я только с виду – большая обезьяна, а соображать умею.

– Не надо!.. Не надо, Глеб. Мне и так тяжело.

– Не надо – что?

Изумление быстро уступало место другим чувствам. Внутри горячим комом стали разгораться обида и злость. И даже не столько на Док… на отца, сколько на скрывавшую от него правду мать. Глеб понимал, что злиться нельзя, что это может кончиться бедой, но подавить в себе начинающийся пожар было выше его сил. Да-да, он впервые ощутил, что злость вызвала не внешнее пламя, а внутренний огонь. Пусть не реальный, но от этого не менее жгучий. И всё же он был почти уверен, что недолго и до пожара реального.

– Не надо так себя… называть… – между тем пытался подобрать «правильные» слова отец. – И я, конечно, всё расскажу, вот только боюсь, что ты…

– Бояться сейчас нужно другого, – резко перебил его Глеб. – Я не в курсе, знаешь ли ты… – тебя ведь можно теперь на «ты»?.. – знаешь ли ты об одной моей особенности… В общем, если мы сейчас отсюда не выберемся, то сгорим. В прямом смысле.

– Не понимаю… Но выходить нам и в самом деле пора.

С этими словами Подземный Доктор подошел к двери и заколотил в нее что есть силы:

– Откройте! Скорее откройте! Ему плохо! – Затем он обернулся к Глебу и сказал: – Ляг на пол, остальное я беру на себя.

Мутант не понимал, что задумал отец, но у него самого всё равно не было плана, а потому решил подчиниться.

Замок пару раз скрежетнул, и дверь распахнулась. Один охранник остался возле нее с той стороны, второй, озираясь и держа наизготовку «калаш», вошел внутрь. Того, что дежурил у входа, не было – скорее всего, вернулся на пост.

– Что тут? – спросил вошедший охранник, увидел лежащего на полу Глеба и направил ствол автомата на Доктора:

– Стоять, не двигаться! Руки за голову! Что ты с ним сделал?!

– Это не я… Он упал… Пусть ваш товарищ посмотрит.

Подземный Доктор лепетал откровенную чушь. Будь охранники хотя бы чуточку сообразительней, они углядели бы в его словах полное отсутствие логики. Ну в самом-то деле: профессиональный врач просит неспециалиста посмотреть, что случилось с упавшим человеком!.. Однако мутанты-охранники избытком сообразительности не отличались. Зато они привыкли выполнять приказы, а сказанное Подземным Доктором, особенно последняя фраза, звучало именно как приказ. И стоило второму охраннику зайти в камеру, как приказами для этих двоих стало всё, что говорил стоявший перед ними человек с глубокими, как темные колодцы, глазами.

– Отдайте мне оружие и ключи от двери. Встаньте лицом к стене. Молчите и не шевелитесь, пока сюда кто-нибудь не придет.

Глеб уже был на ногах. Отец передал ему один из автоматов и мотнул головой в сторону двери:

– Идем. И ничего не предпринимай, я всё сделаю сам.

Доктор и правда всё сделал сам. У безносого охранника он также потребовал оружие, и тот безропотно подчинился.

– У него еще где-то мой автомат, – сказал мутант и вскоре держал в руках уже два «калаша».

– Никого не впускать и не выпускать, – сказал Подземный Доктор охраннику. – Кроме Деда Мороза, которому скажешь: «У твоего сердца долгий завод, нужно лишь правильно жить. В лесу, возле речки. Растить цветы, слушать птичек. А будешь продолжать свои козни – сдохнешь». Всё понял? Повтори!

– Так точно, понял! – вытянулся охранник. Глаза его сделались оловянными, но голос звучал четко: – «Птичек в речке не расти – коза сдохнет!»

– Ну, можно и так, – сказал Доктор. – Только еще про сердце не забудь. Хотя… – махнул он рукой, – ладно. Не в коня корм.

– Коню – цветы! Заводу – сердце! – отрапортовал безносый.

– Ура, товарищи! – воздел сжатую в кулак руку Подземный Доктор и кивнул Глебу: – Идем. Представление окончено.

Какое-то время они шли молча, но мутанта донимало такое количество вопросов, что он не выдержал:

– А как ты вообще узнал, что Святая – это твоя Маш… твоя жена?.. И уж совсем непонятно, как ты узнал обо мне? Ведь меня с рождения скрывали от всех, прятали, будто горшок золота, разве что в землю не закапывали. Хотя… я и так был под землей…

– Про Машечку я узнал быстро, – продолжая шагать, ответил отец. – Она начала собирать под свое крыло людей почти сразу после Катастрофы. И Святой же ее прозвали не сразу… В общем, некоторые из моих людей выбирались по ночам наружу в поисках полезных вещей и как-то принесли занятную бумажку. На обычном тетрадном листе от руки был написан призыв к «нормальным людям»: объединяйтесь, дескать, под моим началом, я поведу вас к новой жизни. Дословно уже не помню, но смысл такой. И подпись: Мария Кудрявцева. Меня слегка покоробило, что она подписалась девичьей фамилией, но я всё равно ликовал от счастья – моя любимая Машечка жива! Признаться, поначалу даже думал пойти к ней. Но… Ладно, ты уже знаешь, что я никуда не пошел.

– А обо мне…

– О тебе и правда мог бы не знать, помог случай. Как-то Алексей, вернувшись с рыбалки, привел пожилую женщину. Говорит, из реки вытащил, утопиться хотела. Женщина была похожа на ненормальную – тряслась, молча плакала, мы не могли добиться от нее ни слова. А потом… Потом я разозлился и наорал на нее. Не помню уже, что я наговорил, но она мне всё рассказала. Теперь-то я понимаю, что сработала моя способность к убеждению.

– И что же она рассказала?

– Она рассказала о тебе. Эта женщина была очень предана Ма… Святой и оказалась среди тех немногих, кто знал о ее беременности, а потом и о родах. Мало того, она при них присутствовала – была кем-то вроде медсестры. И потом тоже помогала следить за твоим здоровьем. Но, как мне призналась эта несчастная, ее с самого начала приводил в дикий ужас твой вид. Находясь рядом с тобой, она испытывала такое отвращение, что порой едва не теряла сознание. Но признаться об этом своей покровительнице она страшилась еще сильнее. Боялась показаться неблагодарной скотиной, предательницей… Женщина терпела около трех лет. Но когда ты начал говорить, она не выдержала. Выбралась ночью из подземелий и пошла к реке. Другого выхода для себя, кроме как уйти из жизни, она просто не видела. Но и броситься в воду долго не решалась – сделала это уже когда стало светать. И когда пришел порыбачить на утренней зорьке Алексей. Потом она, кстати, умерла – почти сразу, через день или два, – сердце не выдержало стрессов. А я… Я тоже испытал стресс – да еще какой! Почти месяц толком не спал, ходил сам не свой. А потом мне и пришла в голову мысль с пересадкой мозга. С тех пор вся моя жизнь была посвящена только этой цели.

Дальше отец и сын снова шли молча.

Дойдя до ближайших развалин, Доктор снял с плеча один из своих автоматов, отсоединил магазин, сунул его в карман пиджака, а сам «калаш» быстрыми заученными движениями разобрал на части и раскидал их как можно дальше вокруг. То же самое он проделал и с «лишним» автоматом Глеба.

– Тогда и эти нужно, – сказал Глеб об оставшихся у них автоматах.

– Ты же говорил, нам могут помешать.

– Но мы же не станем в них стрелять!

– Посмотрим… – зашагал дальше Подземный Доктор. – Лучше скажи: теперь, узнав, кто я тебе, ты по-прежнему согласен на операцию?

– Я… согласен, – с запинкой ответил мутант. – Мне только не совсем ясно теперь, зачем тебе самому нужна эта операция. Ведь если бы ты нормально воспитывал Вовку…

– Кого?..

– Нюра назвала так твоего сына. Неважно… Зачем операция, если бы у тебя и так мог быть нормальный сын?

– Это был бы только мой сын, – глухо ответил отец. – А мне нужен наш – мой и Машечкин!..

– Но почему?! – остановился Глеб.

– Я уже говорил. Потому что я люблю ее. Люблю, понимаешь?! Но она меня ненавидит, мы никогда не сможем быть вместе! У меня от нее остался лишь ты!..

– Любишь?.. Разве можно вот так…

– Разве можно любить так долго, не видя свою любимую, зная, что ты для нее – никто и даже хуже? А что ты знаешь о любви? Ты сам когда-нибудь любил?.. Нет-нет, только не надо называть любовью поцелуйчики-обнимашечки, цветочки-записочки, даже секс, каким бы сладким он ни казался!.. Любовь – это когда она, твоя любимая, – это не кто-то там, в стороне, пусть даже под боком с краю постели. Это тот, кто всегда с тобой, внутри тебя. Потому что она – твоя часть. Реальная часть твоей души и тела. При этом неважно, где она – уткнулась сонной мордочкой тебе под мышку или улетела покорять Марс без возможности возврата. Она всё равно с тобой и в тебе, и если попытаться отнять этот кусок – становится так же больно, как если бы ты вырывал сердце. И вы живете, мыслите, дышите вместе, как одно целое, потому что вы одно целое и есть. Но страшное происходит тогда, когда чья-то любовь умирает, оставаясь жить только в одном. Только представь: в тебе – мертвый кусок души и тела. И ты никаким образом не можешь от него избавиться, потому что если вырвешь его – умрешь. Избавиться можно, лишь разлюбив, тогда мертвые части если и не отвалятся, то ссохнутся, сожмутся, не будут занимать много места и станут почти невесомыми. Но я не смог разлюбить. Как ни пытался – не смог. Да и нет такого рецепта, как разлюбить. Впрочем, как полюбить – тоже. И уж тем более невозможно оживить умершую любовь. Вот я и живу двадцать лет с этим грузом. А ты… Ты часть этой мертвой любви. И пусть ты не сможешь оживить ее целиком, но все-таки сделаешь мою ношу легче. Ведь в тебе – половина ее, моей Машечки…

– Но, забирая меня у нее, ты же делаешь больно ей, своей Машечке! Как же так? Разве это возможно, если ты ее любишь?

– Ты уверен, что ей станет больно? Я ведь уже говорил: больно, когда любишь! А она не любит тебя. Я ведь знаю всё – и как ты жил, с малолетства запертый в каземате, как рос там, не видя людей и неба, как она стыдилась тебя, скрывала твоё существование от всех, а потом, когда скрывать стало сложно, – просто вышвырнула тебя подальше, стерев память. И это любовь? Вся беда в том, что она в принципе не умеет любить. Никого. Даже себя. Не умеет! Не умеет!! Не умеет!!!

Подземный Доктор пнул по груде камней, и те разлетелись, испуганно цокая.

– Хорошо… – пробормотал мутант, для которого слова отца, за исключением чувств к себе матери, показались откровенным бредом. – Но ведь я – ее и твой сын – вот он, уже рядом с тобой. Для чего операция?

– Мне нужен нормальный сын, а не!.. – Доктор оборвал вырвавшийся, казалось, из самых глубин души крик боли.

– А не урод? – продолжил за него Глеб.

– Да-да-да! Не урод! – полыхнул на него углями из темных глазниц Подземный Доктор. – Ты ведь и сам не хочешь оставаться таким, правда? Но ты не видишь себя, а я… Ты всегда будешь перед моими глазами, и я не смогу любить тебя, я не вынесу этого!

– Разве любят за… – начал мутант, но тут же вспомнил, что он думал совсем недавно о себе и о Сашеньке, о себе и о Лике, и слова, которые он хотел сказать, превратились в бесцветный и бесполезный дым. Поэтому он сказал другое: – Хорошо, я согласен. Но только с одним условием. Мозг Вовки ты поместишь в мое тело.

– Нет, – отрезал Доктор. – Я обещал твою шкуру Нюре. А я привык выполнять свои обещания.

– То есть, ты готов пожертвовать жизнью сына ради глупого обещания, данного какой-то малявке?

– Мои обещания не бывают глупыми. А эта «малявка» заслужила твою шкуру. Напомнить, из-за чего?

– В ее смерти… ранении не было моей вины! – вскричал Глеб. – Я ничего не мог сделать в тех обстоятельствах!

– Обстоятельства чаще всего создают сами люди. А тот, кто списывает всё на них, – просто никчемен и жалок. Ты оправдываешься – значит, ты виноват.

– Ну и зачем тебе никчемный и жалкий я?.. Нет, погоди, ты ушел в сторону! Я не согласен на операцию, если Вовка умрет.

Странно, но Глеб вспомнил вдруг, что совсем недавно, какой-то час назад, он совершенно спокойно воспринимал неминуемую гибель парня. Что же случилось? Почему сейчас эта смерть представлялась ему совершенно недопустимый? Потому что Вовка оказался вовсе не слабоумным? Или потому что тот стал Вовкой, из безымянного донора превратившись вдруг в человека с именем в личность?.. Что же творится в голове у самого Глеба, если его разум способен так быстро перестраиваться, меняя убеждения и взгляды, словно хамелеон – цвет кожи? Ведь это же по-настоящему страшно! Ведь он и на самом деле урод – не только внешне, но и в принципе, весь, целиком!

– Послушай, – сказал он отцу. – Ты прав, я ведь и правда урод. Только операция тут не поможет. Лучше убей меня. Прямо здесь и сейчас! Пожалуйста, я прошу тебя! Хочешь, я встану перед тобой на колени?..

Он и правда стал опускаться, но Подземный Доктор рывком, за шиворот, будто щенка, поднял его на ноги. Силы для этого нужно было немало, но казалось, что Доктору это ничего не стоило. Если не считать слез, покатившихся вдруг из глубоких глазниц.

– Не смей. Не смей! Не смей!!! – трижды повторил он, начав почти с шепота и закончив воплем раненого зверя. – Я все последние годы жил только ради тебя, ради того момента, когда ты окажешься рядом со мной. Ты когда-нибудь жил только ради чего-то одного?.. Чтобы всё остальное и все остальные были лишь декорациями, инструментами для достижения этой цели? Я готов был убить бога и дьявола, чтобы получилось задуманное, и я готов был стать вечным рабом одного и продать душу другому… Для меня никого нет на свете, кроме тебя! А донор – он всего лишь донор, он и рожден был только для этого, а не для того, чтобы жить.

– Но он человек!..

– Замолчи! Ты говоришь это не мне, а себе, чтобы очистить совесть. Ведь то, что предлагаешь ты – поместить неразвитый разум младенца в уродливое тело чудовища, – в тысячу раз хуже смерти! Не ври сам себе, не становись хуже, чем есть! Мы все не ангелы, но это не обязывает нас быть демонами. Оставайся собой. И делай то, что важно тебе. Только тебе! Тогда ты будешь настоящим и сильным.

– Но мне важен не только я сам. Мне важна моя жена, мой друг… – Глеб хотел добавить «мой отец», но не смог. В этот раз он и впрямь остался собой.

– А зачем твоей жене и твоему другу жалкий слизняк, который даже готов умереть, лишь бы не ждать каждый миг, что его раздавят?

– Вот именно… – почти беззвучно выдохнул Глеб. – И зачем я такой тебе?..

– У таких людей, как твоя мама и я, не мог родиться слизняк. Ты другой, такой, каким тебя вижу я. Просто ты оброс этой слизью, как своей мерзкой шерстью. Но шерсти скоро не станет, а от слизи я потом тебя тоже избавлю. Вместе, вдвоем, мы сможем всё!

– Но мне нужны и мои жена с другом!

– Неправда. Ты только что хотел от них сбежать.

– Что-о?!.

– Разве не ты умолял убить тебя? Или же смерть ты не считаешь бегством?

Глебу нечем было на это ответить. Ему было так плохо, словно его вывернули наизнанку, а потом сложили вчетверо, приминая края тяжелыми грязными сапогами. А вокруг растекалась сочащаяся из него вонючая гадость. Он оказался пропитан ею насквозь.

– Мы пришли, – поднял руку остановившийся впереди отец. – Приготовь автомат. И будь осторожен.