Глава 25
Выбор

Тим приходил в себя долго. Сильно болела голова. Боль не давала сосредоточиться, понять, где он, что происходит. Замкнутое помещение напомнило ему каземат. Неужели он всё еще в камере, а всё остальное ему только привиделось, приснилось? Всё остальное?.. А что – остальное? Он помнил, что попался, что его схватили, привели сюда. Но попался – на чем? Что он сделал? За что его заперли? В голове плавал лишь серый, пульсирующий болью туман. И пахло могилой, землей. А еще – чем-то медицинским, как в лазарете. Тим всмотрелся, насколько мог, сквозь туман, попытался сконцентрировать зрение. Первым, что он сумел разглядеть, был свернутый шланг в углу помещения… Шланг?.. Это значит – вода! Пить хотелось так, что Тим даже забыл о боли. Но стоило вскочить на ноги, как она вернулась снова – еще сильнее, чем была до этого. И все-таки он сделал эти несколько шагов до угла и едва не застонал от досады: его руки были связаны за спиной и открыть вентиль он ими не мог. Тогда Тим поставил на вентиль ногу и, прижав подошву, стал ее поворачивать. Вентиль поддался. Тим растянулся на полу и приник к срезу на конце шланга жадно раскрытым ртом. Вода появилась не сразу, и сначала это была совсем тонкая струйка, которой не хватало, чтобы как следует напиться. Но язык и рот увлажнились, от этого стало легче. А потом вода полилась по-настоящему, ее можно было пить, пить, глотать, захлебываясь и проливая на пол… Намокла одежда, но Тим этого не почувствовал; он был счастлив тому, что пусть и медленно, но стала отступать боль. Совсем она не ушла, однако исчез серый туман, и Тим смог наконец соображать и вспомнил то, что было перед тем, как он очутился в каземате.

Да нет же! Это вовсе не каземат! По крайней мере не тот, в который его посадил тогда Заумян. А вот как он очутился здесь?.. Последнее, что он помнил, – это разговор за дверью. И он узнал голоса – это были храмовники, с которыми он ходил в патруль, – Павел Носов по прозвищу Поль, Тёмка Кусака и третий – тоже знакомый, но имя и прозвище не вспоминались. О чем же они говорили?.. Ах да, об этом предателе – Анатолии Денисове. И о том, что Подземный Доктор сбежал… Вот! Теперь вспомнилось всё. Он вместе с Глебом и этим разноруким уродом Мироном пришел в подземелье Доктора. Потом они услышали голоса патрульных. Он, Тим, решил, что это возможность спастись, и бросился к двери с криком о помощи. Потом к нему дернулись Глеб и Мирон; разнорукий взмахнул автоматом – и… темнота. Выходит, он сейчас до сих пор в подземельях. Заперт в этом «лазарете». Насколько крепко?..

Тим закрыл ногой воду, отпихнул шланг и внимательно осмотрелся. Помещение оказалось больше каземата. Это была довольно просторная комната с двумя железными кроватями, рядом узких шкафчиков и парой столов, стоявших вдоль стен. На стенах висели полки с посудой и приспособлениями, похожими на медицинские. Неужели он на самом деле в лазарете? Тим не мог поднять связанные руки к ноющей тупой болью голове, но чувствовал на ней повязку. Похоже, его и правда лечат. Но где? И кто? Определенно не храмовницкие лекари – тогда бы он не был связан. Кто же тогда? Подземный Доктор?.. Подумав о нем, он смутно вдруг вспомнил, что будто бы видел это помещение раньше. Мало того, ему показалось, что он даже лежал на этих кроватях, и в памяти смутно проявилось лицо женщины, которая давала ему пить горькие лекарства. Но ощущение было таким, что всё это происходило во сне или же очень-очень давно, в какой-то ненастоящей, прошлой жизни. Однако это, похоже, и впрямь был лазарет. Только больше ничего не вспоминалось, как Тим ни старался. Что ж, значит, нужно не вспоминать, а узнавать: почему он здесь, где остальные, что делать дальше?

Он решительно направился к двери, обходя стоявшую посреди комнаты пластиковую ванну. В ней вдруг плеснулась вода, из которой поднялась голова. Тим вскрикнул и отпрянул в сторону.

– Ты чо? Это же я, – сказала голова голосом той самой девчонки, что увязалась с ними в Слободке. Как ее?.. Нюрка.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Тим с колотящимся как пулемет сердцем. Вообще-то он хотел спросить, что он здесь делает, но показывать Нюрке свою неосведомленность и растерянность не хотелось.

– Лежу.

– Это я вижу, – стараясь не сорваться от нахлынувшего раздражения, сказал Тим. – Но почему ты лежишь именно здесь и где остальные?

– Кто умер, кто наверх пошел, – обыденным тоном доложила Нюрка. – А я здесь, потому што далеко пойти не могу, мне вода нужна.

– Кто пошел наверх? – решил первым делом узнать Тим, поскольку мертвые неприятностей доставить не могли.

– Урод мохнатый.

– Глеб? Зачем?

– Сказал, Доктора искать. Тока я думаю – смыться удумал.

– Ты знаешь что, Нюра… Ты сейчас вылезти сможешь?

– Куды, наверх?..

– Нет, из ванны.

– Могу. А нашто?

– Развяжи мне руки.

– А ты меня убивать не зачнешь?

– Вообще-то я тебя и ногами могу убить! – выплеснул все-таки раздражение Тим. Но собрался, сказал спокойней: – Зачем мне тебя убивать? Ты ведь теперь мой союзник.

– Што енто такое? Матюк? Ты со мной не матюкайся, я маленькая ишшо, – стала выбираться из ванны Нюра. – И не лапай меня!

– Да нужна ты мне!.. – буркнул Тим.

– Ну, не нужна, тады сам развязывайся, – снова залезла в ванну девочка.

– Твою же мать! Я не это имел в виду!

– Я просила не матюкаться, – подняла голову девочка. – Ты какой-то непонятливый шибко.

– Будешь тут понятливым, когда голову разбили…

– Енто Мирон. Он умер ужо, больше не станет.

– Ладно, Нюр, ты меня прости, я правда плохо соображаю; у меня голова болит и руки затекли. Развяжи, пожалуйста.

Девочка вылезла из ванны и зашла к Тиму сзади. Подергала веревки и сказала:

– Мне-ка не развязать. Туго шибко.

– Поищи в шкафах и на полках – может, там есть что-то острое.

Девочка вскоре нашла ножницы и хоть и с трудом, но сумела перерезать веревки.

– Спасибо, – стал разминать Тим затекшие руки.

– А теперича што делать станешь?

– Пойду посмотрю, что там и как.

– Тока совсем не уходи. А то как я одна тутока?

– Вернусь я, не бойся. Ложись пока в свою ванну.

Нюра легла в воду, но голову не опустила, провожая его тревожным взглядом. Тим подошел к двери – к счастью, незапертой. Открыв ее, он выглянул наружу. Перед ним был тот самый коридор, где они услышали голоса храмовников. Похоже, именно в лазарете, в котором находились сейчас они с Нюрой, те тогда и сидели. А сейчас все трое лежали в луже крови на полу коридора. Возле стены, свесив на грудь голову, сидел мертвый Мирон. Возле него валялся «калаш». Рядом с трупами храмовников тоже лежали два автомата, а третий исчез – его, вероятно, забрал Глеб. Тим выбрал себе наименее запачканное кровью оружие и осторожно пошел к выходу из коридора. Прижавшись к стене, выглянул. Перед ним снова был заваленный трупами людей и волков зал. Здесь уже пахло не только кровью, потом и псиной, как в первый раз, – к запаху примешались и тошнотворно-сладковатые нотки тления. Но, прежде чем пересечь зал, Тим решил подождать и хорошенько послушать – не выдадут ли какие-нибудь звуки чьего-либо присутствия поблизости.

Глеб и Подземный Доктор по тайному ходу, ставшему с недавних пор не столь уж и тайным, спустились в монастырские подземелья. Мутант уже видел царивший там хаос смерти, для Доктора же эта картина в полном объеме предстала впервые. Его и без того бледное лицо побелело еще больше. Он переводил взгляд с одного мертвого тела на другое, что-то беззвучно шепча тонкими бескровными губами. Наконец очень тихо произнес вслух:

– Вот и всё… Конец моей общине.

– Сочувствую, – не зная, что еще сказать, вымолвил Глеб.

– Это должно было рано или поздно случиться, – выдохнул его отец. – Люди старели и умирали, а гибриды я перестал делать, когда понял, что скоро встречу тебя. И потом, я же всё равно собирался уйти отсюда с тобой, так что какая разница? Плохо, что мне некому будет ассистировать на операции, но ничего, справлюсь. Главное, чтобы нам не успели помешать. Нужно проверить, нет ли засады. Иди к донору и жди меня там, я проверю пока все помещения.

– Давай проверим вместе. Это будет быстрее.

– Нет-нет! Если тебя схватят или, не дай бог, убьют – всё потеряет смысл!

– Но если схватят или убьют тебя… – начал мутант.

– Если убьют – ничего страшного, для меня всё просто закончится. А если захватят… Что ж, постараюсь устроить так, чтобы меня всё равно убили. Но давай верить в лучшее – я ждал этого часа столько лет не для того, чтобы всё рухнуло в шаге от исполнения мечты. Только не думай, что это громкие слова, – это я еще говорю слишком тихо. – Подземный Доктор улыбнулся и легонько подтолкнул Глеба: – Иди, не теряй времени. Но будь осторожен – засада может быть и там.

Мутант кивнул и направился через зал к входу в дальний короткий туннель. По сторонам он старался не смотреть – только под ноги, слишком уж вокруг было жутко. Но еще страшнее стало, когда боковым зрением он уловил некое шевеление. Глеб почувствовал, как на теле взъерошилась шерсть. Он медленно поднял голову и посмотрел туда, куда смотреть очень не хотелось. Все-таки сделав это, он выдохнул: показалось. Шевелиться возле ведущего к владениям Святой туннеля было некому.

Мутант, осторожно и беззвучно шагая, отправился дальше.

Засады ни на пути к келье донора, ни в ней самой не оказалось. Кстати, Глеб поймал себя на том, что тоже, как и отец, стал называть про себя юношу донором, а не по имени. Так он будто оправдывался: умереть придется не совсем человеку, ведь это была всего лишь заготовка, оболочка для человека, которым, кстати, станет он сам. А сознание донора… Что ж, ему придется погаснуть. Отец был прав: уж лучше совсем ничего, чем жить в мерзкой шкуре. И всё же… Так думал отец. Так стал думать он сам. Но никто не спрашивал Вовку, как же лучше ему? Правда, вряд ли он бы понял вопрос, так что узнать его мнение всё равно бы не получилось.

Вовка встретил его такой лучистой улыбкой, что Глеб готов был провалиться сквозь землю, а еще лучше – сдохнуть прямо сейчас.

– Геб! – сказал юноша. – Геб тут!

«Он даже запомнил мое имя! – мысленно ахнул мутант. – Нет-нет-нет! Я не смогу! Нужно упросить отца, чтобы он оставил жить сознание этого мальчика, пусть даже в нечеловеческой шкуре! Подумаешь, обещал ее Нюре! Это просто смешно».

И тут Глеб понял, что нужно делать. Нюра! Ну конечно же Нюра! Было видно, что та привязалась к Вовке, поэтому нужно поставить девчонку перед выбором: или его шкура, или жизнь мальчишки. Ведь вопрос и на самом деле стоял именно так.

Мутант взял Вовку за руку и повел его к выходу. Отца нигде не было видно, поэтому Глеб направился в помещение, где они оставили Нюру.

Девочка сразу же подняла голову и, как обычно, прожгла мутанта полным ненависти взглядом. Затем увидела Вовку и, сев в ванне, заулыбалась, вытянув к юноше руки:

– Иди сюда, Вовка! Я соскучилась.

– Я тосе! – подбежав к Нюре, обнял тот ее за мокрые плечи.

Что ж, момент был – лучше некуда. И Глеб поспешил им воспользоваться:

– Нюра, тебе нравится Вовка?

– Уйди, урод!

– Да я-то уйду… Только видишь ли, в чем дело… Совсем скоро у тебя будет моя шкура. Она тебе и в самом деле сильно нужна?

– Шибче всего на свете! – выдохнула девочка с таким вожделением, что Глеб содрогнулся.

– Больше, чем Вовка?..

– Што больше?.. – насупилась Нюра, прижав к себе парня.

– Шкура тебе нужна больше, чем Вовка? – терпеливо повторил мутант.

– Пошто спрашиваешь-то? – еще сильней нахмурилась девочка. – Ты шальной, што ли? Мне и то, и другое нужно́.

– А то и другое, увы, никак не получится. Если Доктор отдаст тебе шкуру, Вовки не станет. Совсем не станет.

– Пошто?.. – пробормотала Нюра. – Пошто не станет?.. – На глаза девочки навернулись крупные, с горошины, слезы. – Ты врешь! Ты гад, ты урод! Ты всегда тока врешь мне!

– Я не вру. Сейчас – точно не вру. – Не веришь мне, спроси у Доктора.

Стоило ему это сказать, как в комнату вошел Подземный Доктор. На нем был надетый задом наперед красно-зеленый, покрытый жуткими бурыми пятнами костюм клоуна. На голове плотно сидела забрызганная каплями того же бурого цвета зеленая шапочка, на шее висела хирургическая маска.

– Бери донора и пойдем, – сказал Доктор. – Пора начинать.

Из ванны выпрыгнула Нюра и, оттащив Вовку к стене, крепко прижала его к себе.

– Не дам! – выкрикнула она.

– Это еще что за фокусы? – уставился на нее Подземный Доктор. Затем быстро перевел взгляд на Глеба: – Ты что, рассказал ей?!.

– Технологию – нет, только суть, – твердо ответил мутант. – Сказал, что если она получит мою шкуру, то Вовки не станет.

– Правда?.. – вытаращилась Нюрка на Доктора, будто в ожидании приговора. Да так оно, собственно, и было. Только приговаривали не ее.

– Правда, – буркнул Доктор. Похоже, ему и впрямь было наплевать на всё и на всех.

– Я так не хочу… – прошептала, словно потеряв голос, девочка. – Тогда мне не надо шкуру…

– Ты слышал? – посмотрел на отца Глеб. – Теперь ты свободен от обещания. Или делай две операции, или не делай вообще никакой. Это мое последнее слово.

– А ты сказал Нюре, каким будет результат? – дернул отец одними углами рта.

– Нет.

– Так скажи. Пусть девчонка порадуется.

– Ты, оказывается, очень жесток. Кажется, я начинаю понимать мамочку…

– Замолчи! – взвизгнул Доктор так, что Нюра и Вовка заплакали. – Не смей никогда… никогда больше!.. Слышишь?!. Мой сын так не может… не должен!

– Да я к тебе в сыновья и не набивался, – скрипнул зубами мутант. – Продолжай упиваться своей неразделенной любовью. Надоело мне твое представление, клоун. Я домой пошел.

– А как же шку-у-ура?.. – сквозь плач провыла девочка.

Видимо, всё же непросто ей было расстаться с мечтой. Нюра, что и говорить, была слишком маленькой, чтобы понимать, что такое настоящий выбор, а точнее сказать – компромисс. Она не только не знала этого слова, но и не желала принимать то, что оно значило. Ей нужен был Вовка, она привязалась к нему, жалела, и уж, конечно, ни в коем случае не хотела, чтобы он умер. Но в то же время она так сильно мечтала о шкуре ненавистного ей урода, что расстаться вот так запросто с этой мечтой тоже не могла. Хоть девочка и сказала, что ей не нужна шкура, если из-за этого не станет Вовки, подспудно она всё равно хотела и того, и другого.

Мутант попытался ее утешить:

– Не плачь, Нюра. Вовка лучше, чем шкура. Его любить можно. А шкура – только пыль собирать.

Глеб развернулся, чтобы уйти. Он понял вдруг, что выход-то – единственный и правильный – вот он, лежит перед ним на виду: нужно просто вернуться к Сашке и прямо спросить у нее, нужен ли он ей такой. И если да, то какая разница, какой он снаружи, – останется лишь заняться собой изнутри. Ну а если нет… Что ж, от его шкуры Нюра ведь всё равно не откажется.

Но тут он услышал четкий, размеренный голос отца. Впрочем, нет, не отца – просто Голос. Тот, который знал всё. Тот, которому нельзя было перечить. Тот, подчиняться которому было сладостным счастьем.

– Иди за мной, – сказал Голос.

И Глеб пошел.