Вокруг переговаривались голоса. Глухо. Словно доносились из дальней дали. Резкая боль полоснула голову, потом растеклась, заполонила тело. Что ему до боли? Он жив!

Габриэль открыл глаза и различил силуэт врача, склонившегося над Кларой.

— Ушиб головы, лица, — говорил врач. — Пульс прощупывается. Частота удовлетворительная. Шесть по шкале комы Глазго. Фиксируем шейные позвонки, зажим на вену и увозим!

До него донесся еще один голос. Видно, из другой машины.

— У меня пульса нет. Остановка дыхания. Перебой в работе сердечной мышцы. Стимулируем.

Речь, должно быть, шла о водителе, устроившем аварию. «Он выживет, — подумал Габриэль. — Проводник мне сказал».

Теперь настала его очередь. Руки стали его ощупывать.

— У этого вид получше, — объявил врач «Скорой».

Обрывки мыслей засуетились в голове Габриэля, но он не мог их додумать до конца. Не важно. Он жив. Клара справится. У него неделя, он ее убедит. Проводник не подвел.

Проводник? Неделя?

В вязком ватном тумане шевельнулось сомнение. Что, если договор с ангелом смерти — плод воображения? Что, если он бредил? Рана, горячка, страх смерти, паника… Да что сомневаться? Все ему привиделось. Это ясно. Невозможно даже представить, что это было на самом деле! Какой там проводник? Глупость! Какой договор? Смешно! Клара и он, оба живы! Они скоро забудут этот несчастный случай… И он попросит ее выйти за него замуж. Их ждет долгая жизнь, а не сколько-то жалких дней!

Резкая боль подсекла его радость, он застонал. Жжение в плече, в теле было настолько сильным, что ощущалось как прикосновение льда.

От ледяного дыхания начали костенеть руки, ноги, Габриэль почувствовал, что уходит. Попытался не поддаться окостенению, но был слишком слаб.

— Габриэль! — закричала Клара.

Он вздрогнул. Клара звала его отчаянно, а он словно бы окаменел. Но ему стало легче от того, что она пришла в сознание.

Открыв глаза, он увидел Клару: она лежала в нескольких метрах от него. Он хотел ее окликнуть, успокоить, но голоса не было. Как привлечь ее внимание? Она не смотрела в его сторону, голова была повернута в другую. Почему она так закричала? С такой болью, так отчаянно! И почему она на него не смотрит? Если бы она его увидела, ей бы стало спокойнее.

Врач наклонился над Кларой, и она сразу затихла. Габриэлю тоже стало легче. Наверное, врач сказал ей, что он жив.

И снова у него все поплыло перед глазами. Он успокоился и отдался слабости и усталости.

Тишину нарушил телефонный звонок. Дженна Дебер мгновенно проснулась, села на кровати и вгляделась в темноту, пытаясь понять, что происходит. Что? Уже утро? Она нащупала часы на тумбочке: 3 часа 8 минут. Телефон продолжал пронзительно трезвонить. Кто-то настойчиво хотел нарушить их покой. Дженна поняла, что телефонный звонок не ошибка, не скверная шутка — беда рвется к ним в дом.

Она соскочила с кровати, выбежала в коридор и столкнулась с дочкой, та тоже выскочила из своей комнаты. Они обменялись недоуменными взглядами, пытаясь найти успокоительное объяснение ночному звонку, но не получилось, пришлось вернуться к реальности.

Дженна сняла трубку.

— Мадам Дебер?

— Да.

— Служба «Скорой помощи».

— Боже мой! Что случилось?

Элоди с тревогой смотрела на мать.

— Ваш муж попал в аварию, — привычно сообщил мужской голос. — Мы отвезли его в ближайшую больницу.

— В аварию? Но… Как это случилось?

— Я ничего не знаю. Наша обязанность вам об этом сообщить.

Она не поблагодарила, дождалась, пока он окончит фразу, и повесила трубку. Волнение дробило мысли. Что делать? С чего начать? Сообразила, что Элоди рядом и ждет объяснений.

— Он… — выговорила Элоди и замерла.

— Нет, попал в аварию. Его отвезли в больницу.

Лоррен Сансье не спала. Воспоминания о вечере неотступно преследовали ее.

Ночные потемки выманивали темные тени, что осаждали ее душу.

До чего же наглая эта Клара! Конечно, при других обстоятельствах она бы отдала должное такому характеру, но речь шла о будущем сына! А сын! Тоже хорош! Оставить торжественный прием и броситься за этой бесстыжей! Что же? Неужели он от нее без ума?

Спору нет, она очень хороша собой. Но на внешности жизнь не построишь. Танцовщица… Почему не стриптизерша? А как она танцевала на свадьбе?! Да, двигаться она умеет, умеет выставить напоказ свои прелести. Но кто так похотливо танцует на свадьбе? В этом-то все и дело: полное отсутствие деликатности. Соблюдение правил хорошего тона, пусть даже самых поверхностных, требует тонкости и ума, их без хорошего воспитания взять неоткуда. Нет воспитания, и самозванец разоблачен. Не принят. Осужден. Изгнан.

Конечно, хороший тон могут считать замшелостью, ей тоже это известно. Приличия, условности — кто их теперь соблюдает? Но держаться за них — значит, иметь возможность гораздо быстрее продвигаться по социальной лестнице. У Габриэля есть все: он умен, обаятелен, красив. Ему не хватает только женщины, которая поддерживала бы его и помогала. И естественно, что мать печется о лучшей партии для сына. Почему она должна поддаваться теперешнему попустительству, соглашаться на все, принимать неведомо что, а через несколько лет собирать осколки? У нее богатый жизненный опыт, она знает, что нужно ее сыну, чтобы он благополучно прожил жизнь и справился со всеми препятствиями. Подтверждение этому — ее собственная семья, ее отношения с мужем.

Лоррен думала и передумывала все одно и то же, как вдруг услышала, что в дверь их номера стучатся. Она сразу взглянула на часы. Кто посмел тревожить их в неурочный час?

Дени тоже проснулся.

— Пойду узнаю, кто там, — сказала Лоррен.

Муж приподнялся на локте и смотрел, как она надевает халат.

Лоррен открыла дверь. За дверью стоял портье, лицо его выражало крайнее огорчение.

— Простите за беспокойство, мадам. Но к вам невозможно было дозвониться.

— Да, я сняла трубку.

— Это крайне важно.

— А вы знаете, что сейчас три часа ночи?! — в ярости прошипела Лоррен.

Молодому портье никогда еще не приходилось сообщать таких ужасных вещей. Он проглотил слюну и с трудом выговорил слова, которые сейчас раздавят эту женщину.

— Звонили из больницы… По поводу вашего сына… Положение очень серьезное…

Лицо Лоррен застыло, гнев в глазах погас, его сменило непонимание, потом страх. Она вцепилась в косяк, чтобы не упасть.

— Нет, нет, только не мой сын, — прошептала она.