День первый
15
Сквозь сомкнутые веки Габриэль почувствовал дневной свет. Затем ощутил свое тело, окружившее невесомую душу. Осторожно попробовал пошевелить руками, и они ответили. Как же он был доволен: он в самом деле жив! Похоже, и двигательные функции не отказали.
— Очнулся! — произнес чей-то голос.
Он медленно открыл глаза. Яркость света ударила, ослепила. Вспышка погасла, появились очертания предметов. Он смог различить даже контуры лица. Возле его постели сидела женщина со светлыми волосами и с большими зелеными глазами.
«Клара?» — вспыхнуло в мозгу.
Габриэль сделал усилие, стараясь сосредоточить внимание, обострить зрение. Теперь он различил белый халат. С другой стороны к нему наклонилась другая женщина.
Ему понадобилось небольшое усилие, чтобы понять, о чем она его спрашивает, а потом шевельнуть головой, отвечая «да».
— Тебе больно? — спросила светловолосая.
Он стал думать. То, что он ощущает, — это боль? Нет, скорее напряжение, тяжесть в некоторых частях тела. И еще яростное жжение в плече, жжение, которое, похоже, спалило уже кожу до кости.
Зрение сделалось зорче, он внимательно вгляделся в женщину, задавшую вопрос.
«Нет, конечно, не Клара».
Он хотел заговорить, спросить, кто она такая, но слов не получилось, только вздох.
— Надо дать ему отдохнуть, мадам, — сказала медсестра и пригласила светловолосую за собой.
Габриэль остался один в боксе, вернулся в прошлое, и картины торопливо заполнили эфир его сознания. Сначала свадьба: лицо Клары, ее глаза, лицо, танцевальная площадка, недовольство матери, их спор. Потом авария на дороге: машина, шоссе, свет фар, вскрик Клары, кровь на ее лице. Но авария позади, Клара осталась в живых. Он видел сам, как врачи «Скорой» занимались ею. Проводник тоже сказал ему: она выживет. Проводник! Габриэль вздрогнул, вспомнив о странном незнакомце и разговоре с ним. В памяти отчетливо всплыло каждое слово.
«Глупость какая-то, — подумал он. — Бред, наваждение, только и всего».
Ему очень хотелось увидеть Клару. Где она? Наверняка в соседнем боксе.
Он попытался подняться, сделал рывок, но резкая боль остановила его. Габриэль пошевелил правой рукой — вроде бы в порядке. Убедившись, что рука двигается, он провел ладонью по груди и нащупал повязку.
Он повторил усилие, желая встать. Ноги его послушались, уперлись, помогли. Ему удалось сесть на кровати, но сильно закружилась голова, и он на секунду замер. Потом, спустив с кровати ноги, с трудом, но встал, сделал один шаг, потом второй. Заметил на стене зеркало, подошел к нему, заранее прищурившись, чтобы лучше видеть.
Взглянул на отражение и в ужасе вскрикнул.
* * *
Лоррен и Дени вошли в приемный покой больницы.
— Мы родители Габриэля Сансье, — представился Дени, сам не свой от тревоги.
Дежурная медсестра не могла не заметить, в каком они состоянии. Да, им предстоит нелегкая встреча. Она ласково им улыбнулась и заглянула в список.
— Его привезли сегодня ночью, — прибавил Дени.
Лоррен смотрела на сестру из-за плеча мужа, вглядывалась в ее лицо, словно та должна была дать окончательный ответ на мучивший ее вопрос.
— Да, привезли. Я сообщу профессору Атали, что вы приехали, — сказала медсестра нарочито непринужденным тоном.
— Где мой сын? — спросила Лоррен глухим, разбитым голосом.
— Не могу вам пока сказать, мадам. Подождите минутку. Профессор сейчас вам все скажет.
По тону сестры Дени и Лоррен догадались, что она чего-то недоговаривает. Но не отважились настаивать, оттягивая миг пугающей истины. До тех пор, пока слово не произнесено, факта не существует.
— Я провожу. Профессор вас ждет.
Чета Сансье прошла мимо светловолосой женщины, сидевшей в коридоре, и не обратила на нее внимания. Они не заметили, с каким сочувствием она взглянула на них. С сочувствием и чувством неловкости.
Дженна — это была она — обняла себя руками, пытаясь унять колотившую ее дрожь.
* * *
Габриэль вглядывался в отражение своего убийцы.
Нет, это отражение не было ночным бредом или помрачением ума после катастрофы. Он вернулся к жизни, но в другом теле! В теле своего убийцы. Предупреждение проводника теперь звучало особенно язвительно. «Не благодари. Ты не знаешь, что тебе предстоит преодолеть».
Теперь он мог себе это представить. Он остался в мире живых на одну-единственную неделю в теле лихача, который лишил его жизни. Такова реальность. Невероятная. Жуткая. Жестокая.
Сам он уже был, конечно, мертв. Клара, его родители, друзья, наверное, его оплакивают. И он ничего не может им сказать, утешить, поддержать…
Подавленный, обескураженный Габриэль уселся на кровать и повторил про себя то, что ему открылось, стараясь осознать то, что стало для него реальностью, как-то приспособиться к этому. Он смотрел на совершенно неизвестное ему тело и чувствовал к нему отвращение. Тело, ставшее тюрьмой. И вместе с тем это его орудие, единственная связь с жизнью, которую он так хотел изменить.
Он должен прожить с этой тайной до своего… Воскрешения. А потом? Потом он уйдет окончательно.
Смерть его больше не пугала. А раньше? Раньше он боялся смерти?
Чего он действительно боялся, так это смерти близких. Она представлялась ему утратой, невозвратимой потерей. О своей смерти он не думал по беспечности молодости. Кипение сил мешало ему представить ее себе. Он жил в настоящем, предвкушая блестящее будущее, которое его ожидало. А теперь его ждала только смерть. Ждала через несколько дней. Она пришла к нему в человеческом облике, согласилась исполнить его просьбу, заключила с ним договор.
Габриэль вдруг почувствовал опустошенность, одиночество, пустоту.
И тогда возникло лицо Клары. Вот о ком он должен думать. Только ради нее он сюда вернулся.
Клара, конечно, в отчаянии.
Может быть, мысль о том, чтобы последовать за ним, уже зародилась в ней.
А почему он, собственно, решил бороться с ее решением? Разве не завидная судьба соединиться в послесмертии? Завидная? А что он, собственно, знает о послесмертии? И о душах влюбленных в нем?
Строчки песни Пиаф поплыли в памяти.
Перед нами распростерлась вечность,
В небесах никто нас не разлучит,
Мы там станем любить, только любить,
Ведь Бог не разлучит влюбленных.
Слова песни вызвали у него раздражение. Подлая ложь! Бог или не Бог, но их с Кларой разлучили, а они любили друг друга!
А почему он так хочет, чтобы Клара осталась в живых? Потому, что ничего не знает о послесмертии? Или потому, что жизнь представлялась ему богатством, несмотря на испытания и трудности, которыми она чревата, которые ее омрачают?
Да какая разница? Просто он хотел, чтобы Клара жила, и должен был помочь ей смириться с реальностью и отказаться от самоубийства.
И если даже смерть пошла на уступки, значит, он был прав!
Или с ним играют, как кошка с мышкой, и он не сможет сделать то, что задумал? Разве может спасти Клару убийца их любви? Так кто же посмел так издеваться над ним и его любовью?
Только что Габриэль был полон смирения, а теперь его душил неистовый гнев — на лихача, который столкнулся с ними на дороге, на ангела смерти, который так над ним посмеялся: превратил свой дар в абсурд и дал такой короткий срок.
Габриэль окончательно уверился, что над ним посмеялись, когда осознал, что его лишили возможности прикоснуться к Кларе, обнять ее, поцеловать.
Опустошенный, усталый, он вытянулся на кровати.
Бессмысленно бороться против судьбы.
Боль тут же воспользовалась его слабостью, заполнила его тело и мозг. Его словно бы кромсали ножом. Может быть, ножом вооружилась его ярость? Это она кромсала тело убийцы?
Неделя! Жалкая неделя на попытку уберечь Клару, вернуть ей желание жить! И кто должен был это сделать? Душа в теле убийцы.
* * *
Профессор Атали глубоко вздохнул. Не раз выпадало ему на долю это тяжкое испытание, но привыкнуть к нему он не мог. Паре, что сейчас сидит у него в кабинете, он должен сообщить удручающее известие. Он сделал все, что было в его силах, но молодой человек, когда его привезли в больницу, уже находился в коме. Тяжелая травма головы. Профессор принял его смерть как собственную неудачу. Он собрался с мужеством и вошел в кабинет. Муж и жена повернулись к нему, ища его взгляда, не отрывая от него глаз.
Он сел напротив них, продолжая готовиться. Как хорошо он знал эти молящие, испуганные глаза, они с надеждой вглядывались в него, ища доброго знака. Но они прочтут правду, которой боятся, и, все уже понимая, откажутся принять ее.
Муж и жена застыли в ожидании. Мужчина всеми силами пытался сохранить лицо. Так он защищался. Отстранял от себя мысль о худшем. Женщина перестала защищаться. Глаза у нее покраснели от слез, губы дрожали. Вцепившись в руку мужа, она старалась держаться прямо.
— Я глубоко сожалею, — тихо сказал профессор, склонив голову.
Священная ключевая фраза была произнесена. Все остальные будут неизбежным приложением к ней. Профессор уже участвовал в этой пьесе, все реплики знал наизусть.
— Что же… Вы… — начала женщина, охваченная паникой.
— Мы сделали все, что могли, однако…
— Он?..
Лоррен Сансье не сумела произнести последнего слова. Она поднесла руку к губам, глаза ее расширились от ужаса.
— Нет. Но… Он получил сильную травму. Сканер показал отек головного мозга, электроэнцефалограмма нереактивна.
— Что это значит? — спросил Дени.
— Что он находится в коме. Его мозг не функционирует, остальные органы еще действуют.
— Но он ведь не умер, правда? — подняла голову Лоррен.
— Он на аппарате искусственного дыхания, сердце у него бьется.
— Значит, не умер! — закричала она.
— Клиническая смерть. Если отключить аппараты, наступит биологическая.
— Не отключайте! — властно распорядилась Лоррен, мгновенно почувствовав себя хозяйкой положения. — Мы, безусловно, найдем средство его спасти. Пригласим специалистов, лучших хирургов. У нас большие связи.
«Конечно, как не надеяться? — вздохнул про себя профессор Атали. — Они не хотят смириться с реальностью. Обычная реакция, когда смерть, так сказать, не вписывается в порядок вещей. Какие родители согласятся потерять ребенка?»
— Специалисты скажут вам то же самое, — произнес Атали с профессиональной ласковостью.
— Я запрещаю вам отключать! — истерически закричала Лоррен.
— Лоррен, прошу тебя, — вмешался Дени.
Она повернулась к мужу, взглянула ему в глаза, ища поддержки, и не нашла ее.
— Нельзя, чтобы они отключили его, Дени. Еще можно что-то сделать. Ты же сделаешь, Дени, правда? Прошу тебя, Дени!
В глазах мужа, полных слез, Лоррен прочитала смирение. Она еще никогда не видела, чтобы он плакал.
— Нет, Дени, нет! Скажи мне, что это не конец, — простонала Лоррен, разражаясь рыданиями.
Муж ничего не ответил, только крепко прижал ее к себе.
— Наш сын! Господи, наш сын!..
Врач опустил голову, словно бы устраняясь, словно бы давая им возможность побыть наедине.
— Когда вы собираетесь его… отключить? — спросил месье Сансье.
— Когда вы дадите свое разрешение. Предпочтительно в течение недели.
Дени Сансье встал, лицо у него стало суровым. Он выпрямился, стараясь не показать, что у него подкашиваются ноги. Он должен быть сильным, поддержать жену, думать только о ней. Он даст себе волю потом. Дени взял жену за руку. Она тоже поднялась, плача, прижимаясь к плечу мужа.
— Можно его увидеть? — спросила она внезапно.
— Я бы вам советовал немного повременить, — осторожно сказал профессор Атали, поглядев в глаза отца несчастной жертвы, ища у него поддержки.
Потребуется время, чтобы перебинтовать раны молодого человека, подготовить его, чтобы не пугал своим видом. Такого вслух не скажешь, но, возможно, месье Сансье поймет. И он понял. А может быть, хотел набраться сил и мужества перед следующим испытанием.
— Завтра, Лоррен. Мы увидим его завтра.
* * *
— Александр?
Габриэль не сразу понял, что окликают его. Он открыл глаза и увидел склонившуюся над ним женщину, которая пристально в него вглядывалась. Но почему так пристально, он понять не мог.
— Александр, — снова повторила женщина, словно хотела убедиться, что он окончательно проснулся.
«Александр. Значит, так зовут моего убийцу. А это, скорее всего, его жена, и она уже заметила, что я не сплю».
Габриэль сообразил, что ему придется иметь дело с чужой семьей и незнакомыми друзьями. И не обрадовался.
— Это я, Дженна.
Габриэлю не составило труда сохранить безразличие и смотреть пустыми глазами. Пусть считает, что у него проблемы с памятью.
— Ты меня узнаешь?
Он отрицательно покачал головой.
— О господи! — горестно вздохнула женщина.
— А меня, папа? — спросил другой голос.
С другой стороны к кровати подошла девушка с крашеными черными волосами. Мрачный тусклый цвет. И таким же обведены карие глаза. Пирсинг оттягивал нижнюю губу.
— Ты же знаешь, кто я, правда? — продолжала она настаивать.
Габриэль снова отрицательно покачал головой.
— Это Элоди, наша дочь, — сообщила женщина.
Он опять отрицательно покачал головой.
— Да что это за идиотизм! — взорвалась девчонка. — Может, дело в лекарствах?
Мать положила руку на плечо Элоди — ласковый приказ утихомириться.
И обе застыли, молча, словно дожидались чуда.
Габриэль предпочел не участвовать в этой сцене и сделал вид, что заснул.
Он слышал, как они тихонько между собой разговаривали.
— Успокойся, пожалуйста, — просила мать. — Это шок. Он пройдет.
— Пройдет? А ты откуда знаешь?
— Во всяком случае, мы можем только ждать. У нас нет другого выхода.
— Мне ждать нечего, я пошла!
Девчонка ушла, женщина еще какое-то время посидела возле того, кого считала своим мужем. Габриэль слышал, как она потихоньку плачет, но нисколько ей не посочувствовал.
Он хотел, чтобы она как можно скорее ушла и оставила его одного.
* * *
Клара открыла глаза и увидела рядом с кроватью Люка. Что он здесь делает? Голова была тяжелой, сознание плыло, и она прикрыла глаза, полагая, что видит сон.
Что за прихоть воображения привела в ее сон приятеля Габриэля? Он же снится ей. Да, он ей снится, если только… Внезапно сердце ее тоскливо сжалось, и она, желая ему помочь, освободить, впустила воспоминания. И будто открыла шлюз: они хлынули беспорядочным потоком, перемешивая обрывки фраз, картины, лица. Заработал адский стробоскоп, торопливо кромсая все подряд.
Клара в ужасе открыла глаза. Открыла не у себя в постели, а в больнице.
И тогда она все поняла.
— Габриэль! — позвала она, но как-то глухо, тускло.
Тоскливое лицо Люка встревожило ее еще больше.
— Где Габриэль? — спросила она.
— В соседней палате, — тихо ответил он.
Значит, он жив! Она успокоилась, но только на секунду. Опечаленное лицо друга говорило совсем другое.
— Как он?
Люка не ответил.
— Скажи, очень тебя прошу!
— Он… Он в коме.
— В коме?
Через несколько секунд Клара уже знала, что такое кома, и поняла, что жизнь Габриэля на волоске.
— Но… Он же выйдет из нее, — пролепетала она.
Люка пожал плечами, затрудняясь ответить.
— Исследования не закончены, нужно подождать.
Люка говорил неправду. Клара поняла это по тому, как он отвел взгляд. Она хотела его расспросить подробнее, но перед глазами все поплыло, а внутри стало пусто, будто ее выпили. Она опустила веки, спасаясь от нахлынувшей безнадежности.
Перед ней возникло лицо Габриэля, он улыбался ей огорченно и ласково.
Она хотела позвать его, кинуться в объятия, но все потонуло в навалившейся усталости.
* * *
Профессор Атали изучал результаты анализов.
— Гематома селезенки, — сообщил практикант, который принес эти результаты. — Положение пока стабильное, но нельзя исключить кровоизлияния в самое ближайшее время.
— Да, я вижу, — кивнул хирург. — Будем держать ее под наблюдением и, если понадобится, удалим селезенку, чтобы избежать разрыва.
— Да, конечно. Но… хирургическое вмешательство рискованно.
Хирургическое светило посмотрел на юного коллегу с особым вниманием.
— По какой же причине?
Практикант подтолкнул ему карту. Профессор досмотрел результаты анализов до конца.
— Черт! — выругался он.
Положил карту на стол и задумался. Случай этой пациентки был особым. Профессор и сам не знал, почему он был ему небезразличен. Он приучил себя обходиться без лишних чувств, работая с пациентами. Но судьба Клары Астье почему-то его трогала.
— Она знает? — уточнил он.
— Понятия не имею. Она отказывается с нами разговаривать.
