Глава 18
В следующий раз останавливаемся на Парквей, чтобы отдохнуть и перекусить чипсами и гамбургерами, между прочим совершенно отвратительными. Хотя Итан уписывает свою жратву за милую душу и снова пристает с игрой в «черви». Пара минут — и гамбургера больше нет, Итан со вздохом сожаления откладывает салфетку. А мне кусок в горло не лезет.
— В жизни не ел худших гамбургеров с ветчиной, но все же лучше, чем ничего.
До роковой встречи у нас остается шесть часов. Картежная наука дается мне сегодня с трудом. Ловлю себя на том, что не могу оторвать взгляда от Итана, от его губ, подбородка, его пальцев, его ладони.
— С чего пойдем на этот раз? — плотоядно спрашивает он.
Карты у меня в руке сливаются в одно неразличимое пятно.
— Ммм… С десятки?
— Бубен? Да ты что! Я ж тебя сразу побью валетом. Подумай.
Я киваю. Господи, так и язву нажить можно. Надо сосредоточиться.
— Так пойдет? — выкладываю я четверку треф.
— Можно было бы, если бы мы играли втроем. Ну, попробуй.
Хотела бы я знать, о чем это он. Хожу с несчастной четверки, и Итан тут же сбрасывает семерку червей.
Гляжу на его ресницы: таким позавидует любая девчонка.
— Плохой ход, да?
— Да. Черви ведь — это очки. А тебе очков не надо. Очков надо стараться набрать как можно меньше.
— Как можно меньше. Понятно.
Гляжу на свою руку. Гляжу на его ухо. Изучаю веснушки на его носу.
— Черви — это всегда плохо, — повторяет Итан. — Дама пик — совсем плохо. Очки — тоже плохо. Надо набрать как можно меньше очков. Понятно?
Уныло киваю:
— Мне больше нравятся игры, где нужно что-то набирать, а не наоборот.
Итан одаряет меня ослепительной улыбкой:
— Ах, девочка ты моя! Вот почему «черви» — лучшая игра в мире.
Для меня это звучит как-то неубедительно.
— В «черви» выигрывать надо, стараясь вообще не набирать очков, вообще не брать взяток, играть как можно тише, скромненько так, незаметненько. Обычно люди так и выигрывают, в девяноста девяти процентах случаев.
— Хорошо, — соглашаюсь я.
Итан вскидывает брови:
— Правда, есть и другой способ выиграть, более смелый, я бы сказал, наглый способ, к которому мало кто прибегает — рискованно. Но если выиграешь таким способом, то всем докажешь, что ты — настоящий мастер.
Боже, как я люблю, когда он улыбается. Пытаюсь изобразить на лице энтузиазм.
— Этот способ называется «прокрутить динамо». Потом я тебя научу.
— А почему потом? Почему не сейчас?
— Я, конечно, понимаю, тут, скорей всего, виновата моя неотразимая внешность, но ты сегодня что-то к игре не очень расположена.
* * *
Останавливаемся в 17:55 в Тинеке, штат Нью-Джерси, возле кондитерской. План таков: Итан входит и заказывает торт, а я сижу в машине и дрожу от страха. Советую ему не просить, чтобы сверху сахарной глазурью или там кремом писали имя Моны — это уж слишком.
Но мне еще и поручено тем временем кое-что разузнать, сделать пару звонков… О, как не хочется спускать с Итана глаз, даже пока он заказывает торт. А если с ним там что-то случится? Вдруг смерть должна настигнуть его именно в кондитерской? Неужели судьба так жестока и отвратительна?
Я уже начинаю жалеть, что не сказала Итану про заметку в газете. Ужасно ощущать, что он не рядом. Но нет, говорить ему об этом нельзя. Снова болит живот. Настроение поганое, едва могу держать себя в руках.
Итан заглушает двигатель, смотрит на меня.
— С тобой все в порядке, Прен?
— Ммм… — мямлю я. — Просто все думаю про… ну, сам понимаешь про кого.
— Про бедную Мону Гали.
— Ну да, — киваю я, — она и не подозревает, что ее ждет.
Ошеломленно, почти с ужасом гляжу на Итана. Не могу с собой ничего поделать. А он?
— Думаешь, надо сообщить ей?
— Если считаешь, что это ее защитит.
— Не знаю, может быть, нет. Но ведь это ужасно, знать про нее что-то такое, чего она сама не знает. Она, вероятно, могла бы передать важную информацию людям, которых любит. Так, на всякий случай.
— Хотел бы я, чтобы было так, — соглашается Итан.
— Правда?
— Да. Но я сомневаюсь. Не думаю, что Гали поверит. Убеждать ее займет много времени, даже если получится, а если не получится, она просто перестанет нам доверять, и мы тогда ничем не поможем ей. Она заявит в полицию или еще что-нибудь выкинет.
Стискиваю ладони, чтобы незаметно было, как они дрожат. Говорить стараюсь ровным, спокойным голосом.
— А что бы ты сделал на ее месте?
— Я? — Вижу, Итану очень хочется сказать что-нибудь умное, но он смотрит на мое напряженное лицо, и, похоже, охота у него отпадает. — Серьезно?
— Вполне.
— Если бы знал, что могу погибнуть?
— Да.
Он молчит, думает, смотрит на меня внимательно.
— Ты уверена, что хочешь услышать правду?
Плотно сжав губы, я киваю.
Похоже, Итан принимает мои усилия все вытерпеть за искренность.
— Ладно, раз ты настаиваешь… Если бы я знал, что могу в любой момент погибнуть, то во что бы то ни стало постарался сделать так, чтобы ты была моей, полностью, вся, и никакие твои доводы не убедили бы меня в том, что этого делать нельзя. — (Я стою перед ним, не двигаясь, гляжу на него во все глаза.) — Вот так. И все тут. Если бы я мог провести хоть одну еще ночь так, как мы провели ее с тобой, но чтобы никаких запретов, думаю, я умер бы счастливым человеком.
Глаза мои наполняются слезами, горячая кровь ударяет в голову.
— Честное слово, хреново умирать, когда у нас с тобой ничего не было, — пожимает он плечами. — Я так часто представлял себе, как все произойдет, что для меня это была бы совершенная трагедия. — Теперь он улыбается. — Но тебе повезло, умирать я еще не собираюсь.
* * *
В 18:10 Итан благополучно возвращается в машину с шоколадным тортом в коробке, а у меня уже крыша едет.
— Послушай, Итан…
— Да?
— Покажи, что значит «прокрутить динамо». Хочу научиться.
— Прямо сейчас? — Он смотрит время на экранчике мобильника.
— Да. Обещаю, буду слушать внимательно.
Итан выпрямляется, открывает бардачок, достает колоду. Тасует. Потом раздает.
— Отлично, — говорит он. — Самое время.
Я беру свои карты, он берет свои.
— В общем, помнишь, что надо делать, играя в «черви»?
Я киваю и рапортую:
— Не брать взяток, не зарабатывать очков и вести себя тише воды ниже травы. Не беспокойся, для меня это нормально, я здесь привыкла к такому.
— Ну а если хочешь «прокрутить динамо», то должна делать все с точностью до наоборот. Но только тогда, когда видишь, что у тебя на руках полно червей, особенно червовых картинок. И ты должна забрать все очки, какие только есть. Взять все взятки. И особенно даму пик. В общем, собрать все, что только можно.
— Поняла. — Гляжу на него и пытаюсь изобразить на лице такой же энтузиазм.
— И конечно, действовать нужно хитро. Забирая черви, ты должна стонать, ворчать, жаловаться на плохие карты и так далее.
— О, стонать, ворчать и жаловаться — это я умею.
— Отлично. А твои противники с радостью будут сплавлять тебе все свои черви, пока наконец до них не дойдет, на что ты нацелилась.
— И тогда попытаются помешать…
— Если получится. Но, к счастью, бывает уже слишком поздно.
— А если не выйдет?
— То есть ты «прокрутишь динамо» не до конца, что ли? Скажем, заберешь почти все очки, кроме одного или двух?
— Да.
— Тогда с треском проиграешь. Набрала, скажем, двадцать пять очков, а дальше все, не катит. Кранты.
— А если получится?
— Чистая победа. Каждому из твоих противников записывается по двадцать шесть очков.
— Мне это нравится.
— Еще бы!
— То есть надо нарушать не какие-то отдельные правила, а сразу все?
— Точно. Смелость города берет. А удача любит смелых.
— Правда?
Итан наклоняется ко мне и целует в шею, прямо у ключицы. По спине у меня бегут мурашки.
* * *
Сейчас 18:40. Итан вышел из машины, звонит матери, потом сестре, проверяет, не догадались ли они, что он насочинял им, где он и что делает. Приятно видеть, как он разговаривает со своей мамой: куда менее сдержанно, чем я.
Меня вдруг охватывает порыв вдохновения, и я хватаю свой мобильник. Нахожу номера, по которым звонила раньше, хотя очень сомневаюсь, что дозвонюсь. Первый звонок делаю на домашний телефон незнакомцев из Монтклера, штат Нью-Джерси. Включается автоответчик, и я делаю вид, что звоню из офиса пожарного инспектора округа. Сообщаю, что между пятью и семью вечера кто-нибудь обязательно должен остаться дома, проверить, хорошо ли работает датчик пожарной сигнализации, и убедиться в том, что на каждом этаже есть огнетушитель.
— Загляните на сайт округа, там вывесили шкалу штрафов за бездействующие или неисправные приборы, и если наш инспектор найдет нарушения, вам придется заплатить приличную сумму, — говорю я противным голосом.
Вообще-то, я не собираюсь стучать на них инспектору, но надо хотя бы напугать их, чтобы проверили противопожарное оборудование.
— И заранее спасибо вам за участие в мероприятиях недели пожарной безопасности! — бодрым голосом заканчиваю я.
Следующий звонок в полицейский участок Оссининга. Сообщаю дежурной, что угнали машину моей матери, называю номер и приметы машины, которая послужила причиной катастрофы со смертельным исходом в Таконике. Называю имена владельцев домов на роковом перекрестке и сообщаю, что в последний раз машину видели в этом районе.
— Прошу вас, позвоните на мобильник мамы, если сможете найти ее, — говорю я и даю вымышленное имя и телефон моей мамы, назвав фамилию водителя, чтобы совсем их запутать.
Сердце снова стучит, я даю отбой. Чувствую, конечно, себя виноватой, представляю, как полиция нагрянет в дом этого человека, конфискует на пару суток его машину… но на что только не пойдешь ради благого дела.
Нарушаю ли я какие-то заповеди? Да. Направо и налево. Вмешиваюсь ли я в ход событий? Напропалую. Жульничаю? Вопиюще. По локоть влезаю ручищами в самое нутро времени. Лгу, как закоренелая преступница. Это ужасно, это удивительно, это просто великолепно!
* * *
— Что ж, приступим, — бормочет Итан, когда в 7:09 мы выходим из машины на стоянке, расположенной через дом от здания лаборатории.
Он ковыряется с замками на дверцах: вверх — вниз, вверх — вниз, наконец добивается своего. Старается скрыть волнение, может, меня жалеет, но я ясно вижу: он нервничает.
Мы все с ним обсудили, прорепетировали, но сейчас, когда приступили к действиям, все время кажется: что-то мы недосмотрели. К месту убийства являемся с шоколадным тортом и надувными шариками.
— У него будет пистолет, — напоминаю я Итану, будто ему еще нужно напоминать.
— Знаю.
Я трясу шариками.
— Вместо этих дурацких шариков нам бы пистолет не помешал.
— Ага, каждому по пистолету, да еще если бы оба умели стрелять… Когда такие, как мы, балуются пистолетами, вместо одного трупа бывает четыре.
Итан, как всегда, прав, железная логика, аж противно.
— Ну хорошо, хорошо…
— Все будет нормально, Прен. У нас есть преимущество, громадное преимущество.
— Какое?
— Мы знаем, что́ должно случиться.
Держась за руки, пересекаем стоянку, шагаем медленно, словно в трансе — будто, если замедлить движение, замедлится и ход времени и изменить его будет легче.
Сейчас я вижу, насколько мы с ним стали другие. Трудно сказать точно, когда это произошло, но мне кажется, что поцелуй в шею возле ключицы заразен, как и укус комара, только передает не страшную инфекцию, а сладкую, бодрящую, возбуждающую, но вместе с тем и лишающую сил энергию. Нет, нам больше нельзя изображать из себя двух беззаботных, сбежавших из дома юнцов. Мы с ним повязаны серьезным и опасным делом. Давно повязаны, но не так, как сейчас. Возможно, лишь ступив на эту скользкую дорожку, мы оба ощутили внутреннюю связь. И дело не столько в том, что нынешняя ситуация делает нас другими людьми, сколько в страхе потерять друг друга.
Гораздо легче было думать, что можно пожертвовать всем, когда прошлое казалось призрачным и бледным по сравнению с настоящим.
Настало время показать, насколько ты можешь быть смелым, но я ощущаю вспотевшую руку Итана, сжимающую мою вспотевшую руку, и смелости в груди не чувствуется. Хочется увести Итана обратно, куда-нибудь в безопасное место, на пустую игровую площадку например, покрепче обнять и держать так до тех пор, пока роковое 17514 не закончится и не станет прошлым.
Сердце сжимается, я начинаю понимать таких людей, как моя мама, кто не хочет рисковать, не хочет исправлять будущее, но хочет жить тише воды ниже травы, по принципу «день и ночь — сутки прочь», «день прошел, и слава богу». Возможно, трусом человека делает вовсе не алчность или развращенность. Возможно, трусость проявляется не в результате слабости, боли или даже страха. Может быть, причина ее — любовь.
* * *
Я делаю глубокий вдох:
— Хорошо.
— Готова?
— Готова.
— Я все время буду рядом. Глаз с него не спущу.
Я киваю. Правда, не уверена, что мне от этих слов стало легче.
Итан целует меня в макушку: еще одна доза энергии — или инфекции, — и я прохожу сквозь стеклянную дверь. Бросаю последний взгляд через плечо.
— Все будет отлично, — говорит он.
Я не столько слышу его, сколько читаю слова сквозь стекло по губам.
