ГЛАВА 12

В лужах крови лежит целая семья.

Мужчина, женщина, девочка лет десяти. Ребенок у края леса, взрослые посреди дороги. Либо девочка пыталась убежать, когда на родителей напали, либо спряталась и ее схватили, когда она вышла из укрытия.

Они убиты недавно — кровь на разорванной одежде все еще ярко-красная. Судорожно сглотнув, я пытаюсь удержать кошачий корм у себя в желудке.

Головы нетронуты. К счастью, волосы девочки закрывают ее лицо. Тела, однако, в куда более худшем состоянии. Во-первых, туловища кое-где обглоданы до костей, на которых болтаются клочья мяса. Во-вторых, отсутствует часть рук и ног. Мне не хватает смелости взглянуть поближе, в отличие от Раффи.

—   Следы зубов, — говорит он, присев на корточки перед телом мужчины.

—   Какой зверь мог такое сделать?

Он продолжает сидеть, размышляя над моим вопросом.

—   Из тех, что на двух ногах и с плоскими зубами.

Внутри у меня все переворачивается.

—   О чем ты? Это были люди?

—   Возможно. Зубы необычно острые, но человеческой формы.

—   Не может быть. — Однако я знаю, что может. Люди готовы на все, лишь бы выжить. И все же что-то не сходится. — Слишком расточительно. Если уж опустился до людоедства, вряд ли уйдешь, сделав пару укусов.

Впрочем, парой укусов здесь не обошлось. Заставив себя взглянуть внимательнее, я понимаю, что они наполовину съедены. Но все-таки почему бросили оставшееся?

Раффи смотрит туда, где должна быть нога девочки:

—   Конечности вырваны прямо из суставов.

—   Хватит, — говорю я, отступая на два шага назад, и оглядываюсь вокруг.

Мы в открытом поле, и я чувствую себя мышью, которая смотрит в небо, полное ястребов.

—    Что ж, — говорит он, поднимаясь и окидывая взглядом деревья, — кто бы это ни сделал, будем надеяться, что эта местность до сих пор в их власти.

—   Почему?

—   Потому что в таком случае у них есть еда.

Его слова отнюдь меня не утешают.

—   Да ты ненормальный!

—   Я? Это сделал не мой народ.

—   Откуда тебе знать? У вас такие же зубы, как и у нас.

—   Но мой народ не впадает в отчаяние. — Он говорит это так, словно ангелы не имеют никакого отношения к тому, что случилось с нами. — И он не безумен.

И тут я вижу разбитое яйцо.

Оно лежит на обочине возле девочки. Желток коричневый, белок свернулся. В нос мне ударяет вонь сероводорода — знакомый запах, пропитывавший мою одежду, подушку и волосы последние два года из-за маминого помешательства на тухлых яйцах. Рядом лежит букетик диких цветов. Розмарин и шалфей. Либо маме они показались красивыми, либо ее безумие обрело форму весьма мрачного чувства юмора.

Это ничего не означает, кроме того, что она была здесь. Не более того. Она не могла справиться с целой семьей.

Но она вполне могла справиться с десятилетней девочкой, которая вышла из укрытия после того, как убили ее родителей.

Она была здесь и наткнулась на тела, как и мы. И все.

В самом деле все.

—   Пенрин?

Я понимаю, что Раффи обращается ко мне.

—   Что?

—   Это не могли быть дети?

—   Кто?

—    Те, кто напал, — медленно отвечает он. Похоже, я что-то пропустила. — Как я уже сказал, следы зубов слишком маленькие для взрослых.

—   Значит, какие-то животные.

—   Животные с плоскими зубами?

—    Да, — чересчур убежденно говорю я. — Это куда логичнее, чем ребенок, расправившийся с целой семьей.

—   Но не более логично, чем нападение банды одичавших детей.

Я пытаюсь бросить на него взгляд, говорящий о том, что он сошел с ума, но, похоже, мне удается лишь показать свой страх. В моем воображении одна за другой проносятся картины того, что могло здесь произойти.

Раффи говорит, что нужно избегать дороги и подниматься в холмы через лес. Я киваю, толком его не слыша, и следую за ним в гущу деревьев.