ГЛАВА 29
Поутру меня вновь зовут на встречу советников. Мне это не нравится, ведь я уже все им рассказала. Небось, опять примутся допекать вопросами, касающимися моей жизни в доме д'Альбрэ. Ну а мысль о возможности новой встречи с Чудищем так и вовсе повергает меня в ужас. Нет уж, лучше что угодно другое, только бы не ежиться под его обвиняющим взглядом! Пусть бы аббатиса устроила мне выволочку, я даже готова отдаться в лапы д'Альбрэ, и пусть меня тащат на казнь.
Я, конечно, такая-сякая, но я не трусиха.
Усмиряя дико мечущееся сердце, расправляю плечи, вздергиваю подбородок и вхожу в чертог с высоко поднятой головой.
Для того чтобы сигануть вниз с навесной башенки в Нанте, мужества понадобилось бы меньше.
Лицо Чудища спокойно, на губах вежливая улыбка. И только глаза горят свирепым синим огнем, их взгляд подобен удару. Я неопределенно улыбаюсь ему и поворачиваюсь к остальным.
Состав совета тот же, что и ранее. Они даже сидят в прежнем порядке, за единственным исключением — аббатиса за столом, не иначе, устала прятаться по темным углам.
— А вот и госпожа Сибелла, — тепло приветствует меня герцогиня.
Знает ли она, как нуждается в подобной поддержке мое небогатое мужество?
Я сажусь.
— Боюсь, последние новости радостными не назовешь, — произносит Дюваль. — Французы на марше. Они заняли Генган и Монконтур.
Побелевшие пальцы герцогини вцепляются в подлокотники кресла.
— Много ли жертв? — спрашивает она.
— Насколько я понимаю, — отвечает Дюваль, — организованного отпора французы не встретили. Чтобы уберечь города, тамошние жители довольно быстро их сдали, а мелкие очаги сопротивления были скоро подавлены.
Герцогиня невидящим взглядом смотрит в пространство.
— Они совсем близко! — говорит она затем. — А что слышно об английских войсках? Тоже наступают?
— К сожалению, новости опять скверные. — Голос Дюваля звучит совсем мрачно. — Над побережьем Морле свирепствовали шторма, и англичане не смогли высадиться. Так что их шеститысячное войско запаздывает.
— Как скоро они смогут оказаться близ Ренна, когда высадка все-таки состоится?
— Не раньше чем через две недели, ваша светлость.
— Следует ли нам прежде этого времени ждать атаки французов?
Дюваль пожимает плечами:
— Трудно определенно сказать. Впечатление такое, что они держатся непосредственно у наших границ, делают вылазки, рассылают разведывательные отряды… но не более. Если не считать нападений на Ансени и грабежей ради провианта, боевых действий практически не наблюдается.
Капитан Дюнуа постукивает себя пальцем по подбородку.
— Вот бы знать, чего они ждут.
— Полагаю, чтобы мы нарушили договор Ле-Верже, — говорит Дюваль. — Наша политика то и дело вызывает у французской регентши разлитие желчи, но положения договора мы до сих пор уважали. По крайней мере, внешне, — добавляет он с хитроватой ухмылкой.
Герцогиня напряженно хмурит тонкие брови:
— Ты думаешь, они что-то пронюхали о наших переговорах с императором Священной Римской империи?
Дюваль, поразмыслив, отвечает:
— Подозревают — да, но вряд ли что-то знают с определенностью. Если бы пронюхали о помолвке, уж, верно, сочли бы это достаточным поводом для войны.
— Похоже на то, — соглашается капитан Дюнуа. — Еще я думаю, нам вряд ли стоит рассчитывать, чтобы граф д'Альбрэ, выдвинувшись на Ренн, налетел на французов и они друг друга уничтожили.
Дюваль криво улыбается:
— Это уж было бы везение, превосходящее всякое вероятие. — Он опускает взгляд, рассматривая свои руки, потом поднимает голову и смотрит прямо в глаза сестре. — Говорят, ваша светлость, плохие вести по трое ходят… — Вид у Дюваля такой, словно он рад бы кого-нибудь убить. Он обрушивает на герцогиню последний и самый страшный удар. — Ваша милость, мы получили письмо от графа д'Альбрэ.
Взгляды всех присутствующих устремляются на меня. Я ничем не выдаю свои чувства и смотрю исключительно на Дюваля и герцогиню, словно остальных и вовсе здесь нет. Потом спрашиваю:
— Известно ли ему, что Чудище в Ренне?
— В письме об этом не упоминается, — отвечает Дюваль. — Смысл послания в том, что герцогине следовало бы пересмотреть свой отказ «уважить их брачное соглашение», иначе ему-де придется совершить нечто очень для него нежелательное.
— Осадить город, — шепчу я.
Дюваль кивает:
— Он так прямо не пишет, но я предположил то же.
Побледневшая было герцогиня берет себя в руки:
— А что римский император? Ему сообщили, на каком краю мы стоим?
— Он знает, — голосом сухим, как летний зной, отвечает Дюваль. — Он пришлет нам два отряда союзников.
— Два отряда? — переспрашивает капитан Дюнуа. — Это что, шутка? И они даже не профессиональные воины!
— Боюсь, это все, — говорит Дюваль. — Еще он предлагает заключить брак через поверенного, чтобы все таким образом поскорее завершилось.
Жан де Шалон ерзает в кресле. Речь идет о его сюзерене, и он не слишком уверен, в чем — и перед кем — состоит его первейший долг.
— Думается, император делает все, что в его силах, — говорит он. — Венгерская война — нелегкий груз для державы.
Дюваль не удостаивает его ответом. Герцогиня неодобрительно поджимает губы, но также не возражает кузену, хоть я и чувствую, что она не отказалась бы это сделать. Она обращается к епископу:
— Одобряет ли Церковь брак через поверенного?
— Вполне, — отвечает тот, — если все сделано правильно.
— Нам бы еще его войска сюда, чтобы отстоять наш союз, — замечает капитан Дюнуа. — Покамест они далеко.
— А наемники? Насколько сложно привлечь сюда отряды наемников?
— Сложности никакой, — мягко, словно желая смягчить горечь дальнейших своих слов, отвечает Дюваль. — Одна беда, ваша светлость: у нас нет достаточных средств, чтобы им заплатить.
Она непонимающе глядит на него.
— Нет средств? — шепчет она затем и смотрит на канцлера.
Тот подтверждает сказанное Дювалем:
— Боюсь, ваша светлость, дело обстоит именно так. Казна герцогства опустошена: войны с французами, происходившие в последние два года, дорого нам обошлись.
Герцогиня встает и начинает расхаживать перед камином. Она знает, как мало у нее возможных источников денежных поступлений.
— Сколько стоят наши фамильные драгоценности? — произносит она. — Серебряное блюдо? Корона?
У епископа вырывается стон ужаса.
— Ваша светлость! Только не корону!
— Я спрашиваю, этого хватит на уплату наемникам?
— Ваша светлость, но ведь многие драгоценности хранились в вашей семье на протяжении поколений, — подает голос Шалон, и я не могу удержаться от мысли, что этот человек уже прикидывал свою долю наследства в том случае, если с герцогиней что-то произойдет.
— Драгоценности легко заменить, кузен, — отвечает она. — А вот утраченную независимость…
Комната погружается в тишину: советники переваривают услышанное. Потом Чудище подается вперед и в самый первый раз нарушает молчание.
— Есть люди, жаждущие биться за нас, причем не за деньги, — сообщает он присутствующим.
— Кто они? — хором спрашивают капитан Дюнуа и канцлер Монтобан.
— Лесные угольщики.
— Сейчас не время для шуток, — произносит канцлер с упреком.
Чудище не опускает перед ним глаз:
— А я и не шучу. Скажу даже больше: я заручился их согласием.
— Но это всего лишь изгои! Головорезы, вынужденные таиться в лесах! Они хоть меч-то держать умеют? — спрашивает Монтобан.
— Они не обучены сражаться в общем строю, но в искусстве засады им равных не много, — отвечает рыцарь.
Канцлер открывает рот для дальнейших возражений, но вмешивается Дюваль.
— Думается, мы не в том положении, чтобы отвергать предложения помощи, — говорит он. — Мы с Чудищем попозже это обсудим.
Повисает неловкое молчание, и его прерывает аббатиса Святого Мортейна.
— А что слышно о засланных людях д'Альбрэ? — спрашивает она.
Мне требуется вся моя выучка, чтобы не съежиться при этих словах. Она вроде бы спрашивает капитана Дюнуа, но я нутром чувствую — вопрос обращен ко мне.
— Удалось ли, — продолжает она, — обнаружить кого-либо из вредителей?
Капитан качает головой.
— Нет, — говорит он. — В городе столько войск, собранных со всех концов страны… К сожалению, лично я знаю не многих. Я разослал предостережения начальникам гарнизона, но у них более восьми тысяч воинов, а мест, где вредители могли бы помочь людям д'Альбрэ ворваться в город, добрых две дюжины. Их так сразу не обезопасишь.
И вновь взгляд Чудища придавливает меня, словно рука. Не знаю, что именно тянет меня за язык — этот взгляд, завуалированные выпады аббатисы или мое собственное стремление хоть как-то очиститься от скверны д'Альбрэ… Так или иначе, я высказываюсь, даже не дав себе труда поразмыслить:
— Я могла бы узнать подсылов.
И опять все на меня смотрят. Одна пара глаз царапает особенно больно, как два осколка стекла.
— Ты? — переспрашивает настоятельница.
— А у кого-то лучше получится?
Герцогиня наклоняется вперед, ее глаза очень серьезны.
— Вы не обязаны это делать. Вы и так уже подвергали себя недопустимой опасности.
— Сестра права, — говорит Дюваль. — А кроме того, если ты будешь замечена, это сразу выдаст наши намерения.
Я согласно киваю:
— Только им вовсе не обязательно меня замечать, пока я буду делать свое дело. Изменить внешность нетрудно.
Чудище хмурится.
— Не уверен, что это хорошая мысль, — рокочет он мрачно.
Я вскидываю голову. Его замечание — словно удар мне под дых. Я уже поняла, что он на меня зол, но чтобы проникнуться ко мне таким недоверием?
— А я вот не уверена, что у нас есть выбор, если, конечно, мы хотим выиграть!
— Выбор есть всегда, — заявляет Чудище и, отвернувшись от меня, обращается к остальным: — Я против.
— Вы полагаете, сударь, что я не справлюсь?
Он так стискивает подлокотники кресла, что я даже удивляюсь, отчего они не крошатся.
— Я отлично знаю, что вы вполне справитесь, сударыня. Вопрос в том, не слишком ли велика будет цена.
Я намазываю свой язык медом:
— В чем же, по-вашему, сударь, состоит риск?
Он молчит, лишь зло смотрит на меня через стол. Сколько отвращения и неприязни! Все соответствует самым худшим моим ожиданиям.
— Если, — начинаю я, — вы мне не доверяете…
— Конечно же он вам доверяет, госпожа! Ведь без вас так и гнил бы в вонючей камере… если не хуже!
— Хорошо хоть кто-то этого не забыл, — бормочу я. Перевожу дух и продолжаю уже спокойнее: — Если вы мне не вполне доверяете или считаете предприятие неоправданно рискованным, пусть капитан пошлет со мной сколько угодно людей по своему выбору. На самом деле это будет и к лучшему, ведь мужчина может подобраться вплотную к вредителям и проследить за каждым их движением, а я нет.
Все это время мы с Чудищем смотрим друг другу в глаза.
Капитан Дюнуа вновь поглаживает подбородок. Это его жест напряженного размышления.
— В любом случае это не повредит, — говорит он затем. — Очень не хотелось бы просить вас идти на это, госпожа моя, но мысль о том, что по городу шныряют вредители, только ждущие приказа извне… Предлагаю начать со свободных отрядов и всяких прихлебателей. Среди них легче всего было затесаться, чтобы попасть в город.
— Согласна, капитан. Итак, если мы договорились, с чего начнем?
Почти целый час мы с ним заняты выработкой плана действий. Все это время я чувствую, как аббатиса наблюдает за мной. Меня несколько озадачивает ее недовольство, ибо разве я не сделала то, к чему она так стремится? Не показала им всем, насколько полезен для державы монастырь в час нужды? Быть может, я прыгнула через ее голову, предложив помощь?
К тому времени, как мы обговорили все подробности, Чудище становится бледен. То ли от ран, то ли от злости, кто его знает. Когда мы уже встаем и собираемся расходиться, настоятельница делает два шага в мою сторону. Ее губы плотно сжаты. Но прежде чем она успевает что-то сказать, подает голос герцогиня:
— Госпожа Сибелла?
— Да, ваша светлость?
— Вы не откажетесь провести со мной остаток дня? Я хотела бы кое о чем с вами переговорить.
У меня сердце взлетает при мысли о передышке, которую она мне посулила.
— Почту за честь, ваша светлость.
И, не оглядываясь на аббатису, я следом за герцогиней покидаю чертог.
