ГЛАВА 15

Я медленно возвращаюсь к действительности и постепенно понимаю, что мне снится сон. Мне спокойно, тепло и уютно, точно младенцу в колыбельке. Ну, или как младенцу в лодке, мягко качающейся на морских волнах…

Хотя нет, не особенно мягких. Море попалось какое-то ухабистое. «Лодка» на что-то наталкивается, да так, что меня встряхивает. Пытаюсь открыть глаза, но веки точно нитками сшиты. Когда я с горем пополам их приоткрываю, то вижу над собой лишь небо, усеянное постепенно бледнеющими звездами.

Куда, во имя всех девяти святых, меня занесло?

Я пытаюсь что-то сообразить, перебирая воспоминания, как ростовщик — стопки монет. Рыцарь! Я пыталась довести до телеги и… и… что произошло? Жуткие предчувствия охватывают меня. Я силюсь приподняться, но от малейшего движения в животе начинают копошиться скользкие угри. Едва успеваю перегнуться через боковину телеги, как меня самым постыдным образом выворачивает наизнанку.

Когда желудок наконец успокаивается, биение крови в висках тоже утихает, и я наконец-то могу осмотреться кругом. В ноздри так и бьет запах нечистот, от которого к горлу снова подкатывает тошнота. Потом я замечаю желтый флажок, бодро трепещущий на предутреннем ветерке.

Я панически озираюсь. Телега катится по дороге, трясясь и подпрыгивая на колдобинах. Рыцарь лежит подле меня, совершенно неподвижный. Не видно ни домов, ни лавок, ни городских стен. Кругом тянутся невысокие холмы да изредка попадаются крестьянские дворы.

Меня увозят на телеге золотаря!.. Рыцарь… он ударил меня, а кулачищи у него — не приведи бог. Я свалилась замертво, и тюремщику почему-то взбрело в голову увезти меня вместе с узником.

Нет! Не-е-ет!!!

Я заново оглядываюсь кругом, силясь понять, где мы находимся. Сколько я провалялась без сознания? Мгновение? Несколько часов? И что важнее, далеко ли мы от Нанта? Как бы не оказалось, что возвращаться во дворец уже поздно.

Я изо всех сил вглядываюсь в редеющею темноту, но городских стен по-прежнему не видать. Вот, стало быть, и все мои планы, для осуществления которых я так долго собиралась с духом. Треклятый великан, лежащий рядом со мной, так крутанул колесо удачи, что оно напрочь выскользнуло у меня из рук!

С отчаяния у меня вырывается безобразное ругательство. Рыцарь даже не вздрагивает, зато тюремщик, сидящий на козлах, оглядывается и приподнимает шляпу. Этот жизнерадостный жест окончательно выводит меня из себя. Одолев очередную волну дурноты, я поднимаюсь на ноги — и на очередной рытвине едва не вываливаюсь из телеги. Успев схватиться за край скамейки, я на карачках переползаю вперед, усаживаюсь рядом с «горгульей» и жду, пока не полегчает.

— Ты что наделал? — наконец обращаюсь я к старику. — Я не должна была с вами бежать! Ты все погубил!

Бессовестный карлик пожимает плечами и тычет большим пальцем в сторону рыцаря. Дескать, спрашивай у него.

Я лишь мельком взглядываю на распростертого великана. Да как он посмел, этот… этот… Что за идиотская мысль, зародившаяся в опустошенной пытками голове, сподвигла его затащить меня в телегу? Больше всего охота прыгнуть назад и хорошенько пройтись по нему кулаками.

Я действительно сжимаю кулаки… так, чтобы ногти впились в ладони, в надежде, что боль придаст ясности мыслям. Сколько долгих месяцев я лелеяла намерение сполна отомстить д'Альбрэ! Как тщательно рассчитывала каждое мгновение сегодняшней судьбоносной ночи! И все ради того, чтобы в последний миг этот огр не оставил от моих планов камня на камне. Нет, я этого не перенесу!

Как же меня подмывает во всеуслышание проклясть Небеса! Но даже и этого я позволить себе не могу.

Но потом моя ярость вдруг исчезает, как вода из выкипевшего котелка. Я чувствую себя опустошенной. Единственный шанс, который я подкарауливала годами, непоправимо утрачен. Никогда больше я не подберусь к д'Альбрэ достаточно близко, чтобы нанести желанный удар.

Никогда больше! Эти два слова перекатываются и гулко стучат, словно два камешка в ведерке.

Немного позже приходит мысль, что теперь уже не смогу вернуться в лоно семьи. Ни по своей воле, ни по чужой. Меня туда больше не отошлют. Даже жестокосердная аббатиса должна понимать, что самомалейшего доверия д'Альбрэ мне уже не снискать.

И это значит… это значит, что я спаслась.

Пытаюсь осознать случившееся. За все семнадцать лет своей жизни слышала ли я хоть о ком-то, кто сумел уйти от д'Альбрэ? Таких не бывало ни среди его жен, ни среди детей, ни среди врагов. Лишь герцогине это удалось, причем дважды. Первый раз — в Геранде, второй — две недели назад.

Допустим, боги могут поспешествовать герцогине, но я-то! Трудно поверить в подобное благоволение с их стороны. Прежде они как-то не слишком торопились мне на подмогу.

Спаслась! Я смакую это слово, точно спелый фрукт позднего лета. И тщетно приказываю себе не увлекаться, ибо надежда посылается свыше, чтобы посмеяться над нами, — и все.

Даю себе небольшую передышку, чтобы окончательно собраться с мыслями, потом поворачиваюсь к сидящему рядом тюремщику. Так, словно это вовсе не я клокотала и по-черному бранилась на протяжении последней мили. И спокойно спрашиваю:

— Как наш подопечный?

На сморщенной физиономии отражается облегчение, и возница с энтузиазмом кивает. Я оглядываюсь, будучи не слишком уверена, что состояние рыцаря достойно такой радужной оценки, но от возражений воздерживаюсь. Все равно мне ничего не остается, как доставить рыцаря в Ренн. Предпочтительно живого.

Подумав об этом, я сразу вспоминаю, что д'Альбрэ, по всей вероятности, уже собирает отряд для погони. Правда, если нам повезет, его воины еще несколько часов будут ползать точно сонные мухи. А сам он за нами пустится вряд ли.

Издалека доносится кукареканье петуха. Уже скоро проснувшиеся земледельцы отправятся на поля. Тогда нас непременно увидят, и допустить этого нельзя.

— Нужно где-то укрыться, — говорю я тюремщику.

Он кивает с таким видом, словно подумал об этом гораздо раньше меня.

— Погоня будет обязательно, — предупреждаю я его. — Нужно спрятаться подальше от дороги.

Путь, который мы с нашими мулами проделали за целую ночь, люди моего отца на сильных резвых конях одолеют за считаные часы.

Тюремщик снова кивает и указывает мне на отдаленную рощу. Потом поворачивает телегу в том направлении.

Я рассматриваю его странное, изборожденное морщинами лицо. Можно ли ему доверять? Я в сотый раз принимаюсь гадать, что за странные отношения связывают рыцаря и тюремщика? Неужели Варохское Чудище умеет пробуждать лучшие чувства даже в тех, кто приставлен его сторожить? Уж верно, мой отец поручил бы столь ценного пленника лишь самому надежному караульщику — и, поди ж ты, тот не только не стал мешать побегу, но, наоборот, надумал к нам присоединиться!

Остается надеяться, что он пошел на смертельный риск не затем, чтобы сейчас нас предать.

С рассветом мы оказываемся возле какого-то заброшенного дома. Он расположен не только поодаль от большака, к нему вообще не ведет даже тропы — наша телега переваливается по камням, — и стоит уединенно, окруженный лесами. «Горгулья» останавливает мулов под деревьями. Небольшой особняк, сложенный из серого камня, выглядит совершенно заброшенным. Во дворе никакого движения: не роются куры, не блеют козы и над трубой не заметно дымка. Чудеса продолжаются, — похоже, дом пустует и словно дожидается нас.

Все еще не испытывая полного доверия к тюремщику, я указываю на строение:

— Сходи посмотри, нет ли там кого.

Он согласно кивает, и я начинаю думать, что это все-таки не ловушка. Тем не менее кто-то должен проверить дом. Вот и пусть тюремщик сходит на разведку, докажет свою верность.

Пока он отсутствует, я подвожу телегу к заднему крылечку и, сидя на козлах, продолжаю раздумывать о своем положении. Может, все-таки стоит вернуться в Нант и завершить, если получится, то, что я считаю своим долгом? Я ведь такая — уж если поставила себе цель, не могу от нее с легкостью отказаться.

К примеру, я совру, что Чудище похитил меня?

Беда в том, что они знают, насколько он изранен и слаб. И наверняка уже догадались, кто опоил стражников. Так что мне не поверят.

«А что, — шепчет внутри меня некий голосок, — если это Мортейн отозвался на твои молитвы?»

Нет, твердо говорю я себе. Так просто не бывает. Ничего. Никогда.

Нас приютил охотничий домик покойного герцога. Не самый большой и роскошный — просто лесная сторожка, куда он мог заехать с немногочисленными приближенными. Или уединиться с очередной любовницей. Словом, как раз то, что нам требуется: маленькое добротное здание, надежно укрытое от чужих глаз. Что еще важнее, я ни разу не слышала, чтобы об этом домике упоминали люди д'Альбрэ или он сам. То бишь есть некоторая вероятность, что они о нем даже не знают.

Тюремщик выскакивает наружу, знаками сообщая мне, что внутри нет ни души. В это время тяжелые облака, с ночи собиравшиеся над головой, начинают проливаться дождем. Я снова задумываюсь о том, как перетащить в дом беспомощного исполина.

— Нам его не донести, — говорю я тюремщику.

Тот пытается трясти рыцаря, но все без толку. Испугавшись, не умер ли он по дороге, я присматриваюсь и с облегчением вижу, что его грудь поднимается и опадает. Тюремщик сильнее встряхивает рыцаря, но я его останавливаю. С небес на лицо мне падают крупные тяжелые капли. Между тем пленника необходимо отмыть, а это потребует многих ведер воды.

— Дождь очень кстати, — говорю я. — Он не слишком холодный. Пусть хоть немного смоет с него тюремную грязь, а там, глядишь, как-нибудь переправим его под крышу.

Тюремщик хмурится, словно я предложила что-то очень постыдное, но мне некогда с ним спорить. Я подхватываю два узла, лежащие у бортика телеги, и несу их в дом. Пускай идет за мной или остается — мне все равно.

Он нечленораздельно кудахчет над рыцарем, я же быстро осматриваю домик, убеждаясь, что здесь и правда никого нет. Задняя дверь ведет прямо в кухню с большим очагом. Дальше — гостиная. И еще три комнаты наверху. Все они совершенно пусты, если не считать кое-какой мебели. И конечно, во всех очагах — лишь холодные угли.

О том, чтобы тащить рыцаря на второй этаж, не может быть и речи. Придется устроить какой-то лежак прямо на кухне. Я снова подхожу к двери и вижу тюремщика, мокнущего рядом с телегой. Можно подумать, этим он облегчает участь своего господина! Я жестом подзываю его.

Когда подходит, я вручаю ему кусок грубой ткани — утереться.

— Нужно перетащить сюда стол, но мне одной не сдвинуть.

Вдвоем, пыхтя и кряхтя, мы затаскиваем низкий стол в кухню и покрываем его парой старых одеял, найденных в доме. Работа оказалась кстати, я больше не мерзну.

— Пошли, — говорю я, покоряясь судьбе. — Попробуем его затащить.

Снаружи выясняется, что холодный дождь не только частично смыл с нашего подопечного вонючую грязь, но и привел его в себя. Мы с тюремщиком заглядываем в телегу и видим, что рыцарь моргает. У него густые ресницы, и с них слетают капельки влаги. Вот он замечает меня, и во взгляде появляется недоумение. Внезапно меня снова одолевает гнев, ведь это из-за него я лишилась награды, которая должна была увенчать долгие полгода мучений. Я наклоняюсь к его лицу:

— Меня прислали тебе на помощь по личному распоряжению герцогини, и чем ты мне отплатил? Все мои взлелеянные планы отправил коту под хвост.

Он удивленно округляет глаза, но я еще не закончила:

— Отныне, пока не доберемся до Ренна, будешь делать то, и только то, что я прикажу, понял? Иначе возьму и брошу тебя одного под дождем!

— Что я отправил под хвост? — спрашивает он.

Голос у него хриплый и грубый, точно каменный оползень.

— Планы, которые я полгода вынашивала, — говорю я. — Почему?

— Что… почему?

Я тянусь рукой к ушибленному подбородку:

— Меня с собой уволок!

Он дергает головой, словно пытаясь разогнать в ней туман:

— Я только помню голос… пронзительный и невыносимый… ложь, оскорбления… вот и все.

— Это я была, — бросаю коротко.

— Ты?

Рыцарь выглядит откровенно смущенным. Мерзкий голос, запомнившийся ему, явно не вяжется с тем, что он видит перед собой.

— Да, я, пентюх! Потому что иначе заставила бы тебя подняться по ступенькам и пройти через двор до телеги!

— Так ты что, вправду в боевое неистовство пыталась меня привести? У тебя, верно, труха вместо мозгов?

Я огрызаюсь:

— Что-то ни у кого не было более светлых мыслей насчет того, как тебя вызволить. Что под руку попалось, тем и воспользовалась!

— Это тебе здорово повезло, что ты лишь синяк заработала. — Он смотрит на меня, щурясь против дождя и, кажется, пытаясь что-то с чем-то связать. И наконец бормочет: — А еще ты выглядела такой перепуганной…

У меня отвисает челюсть.

— У тебя у самого труха вместо мозгов! Я делом была занята! Какой еще страх?

На самом деле я кривлю душой. Я правда была до смерти перепугана. Тьфу на него за то, что заметил!