Когда они обе рухнули на пол, причем Перниция оказалась внизу, Вудволд закричал. Это был вопль дерева, железа и камня, судорога, напоминающая землетрясение, и тела спящих заскользили по вздымающемуся полу, натыкаясь друг на друга и на мебель, тоже не устоявшую на месте. Раздавались приглушенные, растерянные вскрики, как будто спящих преследовали кошмары.

Рози смутно осознавала, что вокруг них что-то происходит, но на мысли об этом ее не хватало. Она полностью сосредоточилась на том, чтобы удерживать руки на горле Перниции. Несомненно, до сих пор это удавалось ей только потому, что Перниция даже представить себе не могла, что кто-то нападет на нее саму, и не заготовила на этот случай защиту. Но Рози ощущала, как сотни тончайших волокон магии, щекотных и мерзких, словно ноги сороконожки, тянут ее за пальцы. Трость – или волшебная палочка, чем бы она там ни была, – лупила ее по спине, и с каждым ударом на девушку обрушивалось отвратительное, невыносимое ощущение, как иногда бывает, если врезаться локтем в дверь, а когда трость поднималась, оставленный ею след заметно горел. Рози попыталась удерживать в мыслях образ замка, который обрушили они с Нарлом и животными. Она попыталась помнить, что они ослабили ведьму. Она сказала себе, что Перниция до сих пор не превратила ее в булыжник для мостовой или осьминога, а пока ее руки остаются на месте, ей никак не уколоть палец о веретено…

Но Рози не смогла бы долго продержаться в удушающем облаке магии Перниции. Она уже толком не видела, что именно держит: казалось, иногда это был огненный змей, или гоблин, или таралиан, а иногда просто разъяренная женщина с ненавистью в черных глазах, уставившаяся на Рози. У Рози едва хватало сил, чтобы не поддаться и не встретиться с ней взглядом. Спина ее пылала от ударов, а онемение, напоминающее об ушибленном локте, медленно расползалось вниз по рукам. Еще немного, и она не сможет больше сжимать пальцы. К тому же под слоем чего-то напоминающего улиточью слизь и паутину ее ладони делались все более тяжелыми и неуклюжими. Ей мерещились голоса, но она не могла сказать, принадлежат они животным или людям и к кому обращаются: к ней или к Перниции. Ей показалось, что она заметила движение человеческих силуэтов, но взгляд ее туманился, как будто липкие сети опутывали не только ее руки, но и лицо, а эти люди, даже если они действительно существовали, передвигались странно, ощупью, неуверенно, словно сомневались, бодрствуют они или спят и видят сон.

Ей послышалось цоканье подкованных копыт.

Дрок ворвался через открытые двери в большой зал точно так же, как бросился в туннель в зарослях и в дыру между железными прутьями ворот, едва позволяющую коню протиснуться. Раздвинулись они в ответ на громовой, обращающий демонов в бегство клич Нарла, когда они вдвоем обрушились на растерянное и несчастное вражеское войско. Когда Дрок пролетал в дыру, прутья врезались в колени Нарла с таким же звуком, с каким сырое тесто шлепается на разделочную доску, но он, все еще с Пеони на руках, удержался на конской спине. Возможно, ворота уже начали привыкать к такой работе или узнали своего создателя, но они раздались еще шире. Нарл последовал за гончими короткой дорогой, но понял (или, по крайней мере, угадал), что Рози с Резвым пробились внутрь: по мере того как они приближались к Вудволду, им встречалось все больше враждебных существ, но те все реже стремились им помешать, как будто их повелительница забыла о них, отвлекшись на более важные дела в другом месте.

Железные подковы Дрока оскальзывались на паркете, и он спотыкался, пытаясь удержаться на ногах и не наступить при этом ни на одного из полусонных людей, которые лежали там ошеломленные и медлительные после слишком глубокого сна, неспособные убраться с его пути. Он фыркнул дребезжащим звуком, который на человеческом языке прозвучал бы как «о нет», опустил голову, чтобы видеть, куда он скользит, и круп – для равновесия. Еще в большее смятение и растерянность его и людей приводило то, что сам пол двигался: вздымался резкими волнами и закручивался бурунами, словно вода, бьющаяся о скалы или взбаламученная ветром. Паре человек удалось встать, и теперь они никак не могли решить, что для них важнее: схватиться за что-нибудь в поисках опоры или стиснуть руками собственную голову, как будто та опасно качалась на плечах.

Роуленд сумел поднять себя на ноги, уцепившись за край стола, а затем, придерживаясь за стулья, добрался до Дрока и привалился к его плечу. Даже в полусне он узнал ношу на руках у Нарла. Пеони по-прежнему крепко спала – она еще не шелохнулась, хотя многие вокруг нее уже ворочались. Нарл соскользнул с взмокшего Дрока, отнес ее к ближайшему столу – пол теперь уже лишь слегка вздрагивал, как лошадь, сгоняющая со шкуры муху, – и бережно уложил. Роуленд схватил пару подушек с ближайших стульев и неуклюже, поскольку руки все еще не вполне его слушались, пристроил их ей под голову.

Нарл повернулся к двум борющимся фигурам, в которых с трудом угадал Рози и Перницию, хотя разглядеть что-либо было практически невозможно. Магия Перниции и ярость Рози окутывали их, и он не мог отличить одну от другой, поскольку видел только два смутных человеческих силуэта в свирепом вихре схватки.

«Судьба и все боги! – беззвучно сказал он себе, слишком испуганный, чтобы произнести что-либо вслух, неспособный к связной речи и к тому же уверенный, что никакие его слова не принесут ни малейшей пользы, – нет нужды и пытаться. – Рози! Неужели нельзя было подождать, пока не появится кто-нибудь, способный помочь?»

Он знал: что бы тут ни происходило, у Рози осталось мало времени. Его удивляло только, как ее гневу и отчаянию удалось так долго ее защищать.

Где же Катриона? Или Айкор? Или Тетушка? Он быстро огляделся и лишь тут заметил, что еще не все в зале приходят в себя. Ни одна фея и ни один волшебник пока не очнулись – не только из уроженцев Двуколки, но и из королевской свиты тоже. Катриона лежала почти у самых его ног. Он опустился на колени рядом. Боль и горе Вудволда перекатили ее на спину. Рот ее слегка приоткрылся, а лицо тревожно вытянулось, как будто она отчасти припоминала, что какое-то важное дело осталось незавершенным. Нарл коснулся ее щеки, обращая к ней мысли, где бы она ни находилась, и тут же понял, что не сумеет ее разбудить. Он пытался еще мгновение или два, надеясь найти хотя бы ключ к тому, что удерживает ее, но она ушла слишком далеко. Он почувствовал только, что, если задержится, нечто стерегущее ее вцепится и в него тоже, поскольку он тоже был феей.

Он уже наполовину проиграл: он ощущал большой зал вокруг себя и содрогающийся пол под коленями, но не мог оторвать пальцы от лица Катрионы, не мог встать и обернуться. На нем лежало тяжкое холодное бремя, давящее на плечи. Неимоверным усилием он поднял свободную руку к железной цепи, которую носил на шее, и схватился за древний бугорок, некогда приваренный им туда. Прикоснувшись к нему, Нарл охнул, но сумел отдернуть пойманные в ловушку пальцы.

Для спасения спящих потребуются мощные чары. А те, кто ими владел, спали. Перниция все продумала. Если она победит, тем меньше настоящих и возможных соперников или врагов ей придется устранять, если же проиграет… то победит все равно, потому что эта страна сделается непригодной для жизни без своих фей и магов, необходимых, чтобы долго и запутанно выторговывать перемирие у ее природного волшебства. А три четверти лучших фей и магов находились сейчас в большом зале лорда Прендергаста, куда прибыли ради празднования двадцать первого дня рождения принцессы.

Он не мог отвлекаться на это сейчас. Он обдумает это позже. Сейчас его волновала Рози, в одиночку бросившаяся в бой, хотя не могла не знать, что наверняка его проиграет. Неужели она думала, что он не последует за ней даже на край земли, если придется?

Но что он может против Перниции?

Он поднялся снова в надежде на вдохновение и не заметил Зеля, рысцой подбежавшего к нему сзади. Лис обогнул его лодыжки, остановился рядом с Катрионой и заглянул ей в лицо. Нарл сделал несколько шагов к маленькому жуткому вихрю, поглотившему Перницию и Рози. Зель поставил обе передние лапы на грудь Катрионе.

«Катриона, – позвал он, – ты должна очнуться и помочь нам».

Нарл ничего об этом не знал – его внимание приковало что-то еле заметное, бледное, шевельнувшееся высоко вверху. Он запрокинул голову и увидел, что меррел, стоящий на своей балке, полураскрыв крылья, смотрел вниз, прямо на него, как будто пытался встретиться с ним взглядом.

Меррел. Меррел не спал.

Из всех живых существ меррелы лучше всех видели вдаль. Паря в небе в полулиге над землей, меррел мог заметить полевую мышь, взбегающую вверх по стеблю в свое травяное гнездышко. Нарл, не владеющий звериной речью, тем не менее отчетливо слышал, как он говорит с ним – почти человеческим языком, выученным за долгие годы заточения над большим залом лорда Прендергаста.

«Я вижу ее, – говорил меррел. – Я вижу твоего друга, твоего товарища, твою любовь в смертельных объятиях с феей, которая двадцать один год добивалась ее гибели. Я вижу ее».

Меррел сидел высоко над полом зала, прикованный короткой цепью из холодного железа, которую не разорвать никакими чарами. Нарл вдохнул поглубже, собрал всю магию, какая в нем была, удержал и всмотрелся в нее. Затем он вспомнил опыт всех лет, проведенных в кузнице, то, как он работал с холодным железом в огне, земле, воздухе и воде. И он схватил магию так, будто она была привычным ему материалом, и принялся гнуть ее и придавать ей форму, длинную и тонкую, с острием и лезвием. Магия брыкалась, словно сердитый жеребенок, поскольку он не привык с ней обращаться, а она и в лучшие времена куда менее покорна, чем железо. Никакое волшебство не желает, чтобы с ним обращались так, будто оно нечто заурядное и скучное, бездеятельное вне рук чародея, и еще менее охотно оно покоряется воле кузнеца. К тому же в эту магию ему пришлось впечатать часть собственного существа, некую симпатическую связь со свойствами железа, отчего стало еще хуже: с тем же успехом он мог бы сплетать огонь с водой. Множество раз магия едва не вырывалась из его рук, не желая подчиняться его воле, и он сам в глубине души понимал, что то, чего он добивается, неосуществимо по законам этого мира.

Но нечто в его руках превратилось в необходимое ему оружие, созданное, пожалуй, больше из его собственной крайней нужды, чем из чего-либо еще, и на краткий миг он испугался, поскольку не был уверен, что именно создал. Но ничего другого у него не было, как не было времени пробовать что-либо еще. Он схватил оружие, прицелился и метнул его в цепь на щиколотке меррела. Когда оно вырвалось из его ладоней, он едва сдержал крик: волшебное копье обжигало, как огонь в его кузнице, а его задело встречной тягой.

Катриона очнулась под треск, с которым раскололась крыша большого зала, и под клич охотящегося меррела. Она подняла взгляд и увидела птицу, которая провела в стропилах зала лорда Прендергаста не меньше лет, чем Рози прожила на свете. Меррел захлопал огромными крыльями и взлетел вверх, в рваную дымящуюся дыру в крыше. Два или три звена разорванной цепи на его щиколотке сверкнули в солнечном свете, а белизна его оперения слепила не меньше самого солнца. Он поднимался в небо, пока не скрылся из виду.

Катриона огляделась, пытаясь вспомнить, что произошло, и удивилась, почему все вокруг либо лежат на полу, либо ползают по нему. Она не могла понять, почему ощущает себя такой больной и потерянной, ибо чувствовала себя так, будто ее только что проволокли сквозь какое-то густое, холодное, мерзкое, липкое вещество, замазавшее ей глаза, чтобы она не видела дороги, заткнувшее нос и рот, чтобы она не могла дышать, облепившее руки и ноги, чтобы ей не удавалось даже шелохнуться. И она по-прежнему оставалась бы там, если бы не то, что так целеустремленно ее тащило… Она рассеянно погладила молодого лиса, стоящего рядом с ней и задумчиво ее разглядывающего. Он позвал ее по имени и попросил о помощи, внезапно вспомнилось ей, а вместе с этим вспомнился и день больше двадцати лет назад, когда другой лис потребовал от нее, чтобы она пришла на выручку лисе, которая назовет ее по имени. Она не слышала, как разговаривают лисы, со времен раннего детства Рози.

Катриона с трудом поднялась на ноги. Так же быстро, как и Нарл, она сообразила, хотя и не смогла пока объяснить это для себя, что вокруг пробуждаются только обычные люди, а все феи спят. Спят? Но почему они спят? А затем она начала припоминать, как будто это все ей просто приснилось: вечер, когда праздновался день рождения принцессы. Перниция. Перниция наверняка позаботилась о том, чтобы тяжелее всего ее пагубные сонные чары (Катриона все еще ощущала на языке их омерзительную липкость) легли на других фей, магов и саму королевскую семью, на тех, кто надеялся и пытался ей противостоять.

Но что еще хуже, Перниция оторвала от нее Рози. Перед тем как этот ужасный сон сразил ее, Катриона успела почувствовать, что ее пальцы слабеют и разжимаются. Она вспомнила, как Пеони проталкивалась сквозь толпу к двум высоким женщинам, нелепо вставшим друг против друга над прялкой. После этого она уже ничего не помнила, только сознавала, что потеряла Рози. Как долго она проспала? И где Рози?

Она обернулась слишком поспешно, ибо еще не до конца пришла в себя после сна и пробуждения, и едва не упала.

«Мы побывали у замка, с Рози и остальными, – сообщил лис у ее ног. – Мы обрушили замок».

Обрушили замок?.. Память Катрионы, не дожидаясь просьбы, предоставила ей образ пустоши, стоячих камней, враждебных глаз и замка, где однажды на краткий миг очутились они с Тетушкой и Бардером. Обрушили его? Надежда всколыхнулась в ней, отчего ее ладони и стопы начало покалывать теплом. Она ощутила себя здоровой и сильной и изумилась, поскольку вспомнила рассказы о людях, которые пробуждались от наведенного Перницией сна в павших крепостях. Возможно, именно потому, что она думала о замках и крепостях и ее ноги твердо стояли на голом полу Вудволда, в ней тоже на краткий миг шевельнулось внутреннее знание и она услышала голос, тон которого не могло бы себе представить ни одно человеческое ухо.

«Я здесь, – произнес он. – Ради Рози. Принцессы».

И в этот же миг Катриона подняла взгляд, увидела шиповник, окаймляющий окна и свисающий над открытыми дверями, и поняла, кто с ней заговорил.

«Спасибо, – откликнулась она, не зная, может он ее слышать или нет, не представляя, понимает ли он, что такое благодарность. – Спасибо».

Но где же Рози? Она вновь посмотрела на дыру в крыше, а когда опустила взгляд на этот раз, то увидела бушующее кипение магии почти у самых ног измученного мужчины.

Нарл! Она не сразу его узнала. Его лицо посерело от боли, а волосы будто опалило чем-то. Руки он держал перед собой, подняв, но не прижимая к груди. Она взглянула на них и увидела, что ладони опухли, потрескались и кровоточат, рукава нарядной одежды изодраны до самых локтей, а на предплечьях виднеются отметины, как от языков пламени.

– Нарл… – выдохнула она, ужаснувшись.

Он мотнул головой, и она проследила за его взглядом. Сквозь бурление магии она видела лишь немногим лучше, чем Нарл, но поняла, что перед ней кипит последний бой Перниции и Рози и что Рози неизбежно проигрывает.

Меррел спикировал так быстро, что никто из них его не заметил. Никто не мог бы за ним угнаться, даже сама Перниция, даже молния. Когти меррела схватили Перницию и вырвали из слабеющей хватки Рози, а Вудволд отверз пропасть в полу прямо под ними. Катрионе показалось, что она услышала вопль Перниции. Но если та и произнесла какое-то заклятие, оно ее не спасло и когти меррела не дрогнули. Катриона бросилась вперед и схватила Рози за плечи, едва успев ее поймать. Она пробормотала несколько поспешных слов, высвобождая Рози из капкана магии, все еще сжимающего ее, и прося Вудволд оставить немного пола у них под ногами, пока она не закончит. Их отшвырнуло назад, Нарл подставил обожженные руки и поймал их обеих. Катриона и Нарл, пошатываясь, отступили и оттащили с собой Рози. Катриона заметила, что в волосах Рози запутались два длинных белоснежных пера.

Перниция и меррел стремительно уносились в глубины земли. Пропасть вокруг них конвульсивно подергивалась, плевалась сырой, попахивающей плесенью землей, кусочками древних корней и камнями, а затем захлопнулась с таким звуком, как будто сотни наковален столкнулись друг с другом, и этот грохот обрушился на каждого в зале, словно удар великанского кулака, вышибая дыхание. Но пол в том месте, где исчезли эти двое, вздыбился горой. По ее склонам сошли лавины, и раздался гулкий рев, словно множество свирепых таралианов зарычали в узкой долине. В воздухе так густо стояла невесомая пыль, что людям в зале, попытавшимся отдышаться после грома, с которым сомкнулась бездна, тут же забило ею рты и глотки, и они беспомощно кашляли, надрывая легкие. Испуганные, сбитые с толку люди отступали назад, к сердцу дома, подальше от входа в зал и поднявшейся там горы, и оттаскивали так и не проснувшихся товарищей в самое безопасное место, какое им было доступно.

Одна из стен зала треснула, сложилась и рухнула. Треск, с которым ломалось дерево, походил на человеческие крики. Стены по обеим сторонам от нее зашатались и склонились к ней, будто скорбящие друзья к павшему товарищу, как Катриона и Нарл склонились к Рози. Обломки посыпались на изрытый пол, опасные куски штукатурки и дранка взлетали в воздух со вздыбившихся по сторонам холмиков, хотя гора посередине начала оседать с градом щепок и комьев земли. Гобелены вздувались, словно от великанских выдохов, несколько сорвалось со стен, а один вспорхнул над залом, словно птица, и обрушился на руины королевского стола – половина его еще стояла, а другая превратилась в груду ломаных досок, ножек, еды и посуды.

Рози лишь отчасти осознавала происходящие вокруг разрушения. Катриона содрала с ее лица и рук бóльшую часть связующих чар Перниции. Но когда обломки мебели и спящие тела начало мотать туда-сюда по идущему волнами полу, Рози оторвалась и от нее, и от Нарла и, оглушенная, почти беспомощная, кое-как приткнулась к чему-то твердому. Ощупав найденную опору, она узнала в ней одну из ножек стола в том его конце, который еще стоял, и медленно поднялась на ноги. Согнувшийся поблизости человек, вцепившийся обеими руками в столешницу, показался ей знакомым, но ей потребовалось еще мгновение, чтобы его узнать: Роуленд прикрывал что-то собственным телом, а как только она поняла, кто это, то догадалась и что, точнее, кого он защищает. Роуленд поднял взгляд и в свою очередь узнал ее.

– Ты можешь что-нибудь сделать? – безнадежно спросил он, когда грохот разрушений пошел на убыль.

Рози вовремя остановилась, не успев покачать головой. Она нашла перевернутый стул с отломанной спинкой, но четырьмя крепкими ножками, придвинула к столу, взобралась на него коленями и заглянула в лицо Пеони. Оно выглядело бледнее, чем было – когда? прошлой ночью? неужели это произошло всего лишь прошлой ночью? – а ее дыхание было затрудненным, как будто ей на грудь давила какая-то тяжесть.

Роуленд чуть отстранился, чтобы освободить место для Рози – или потому, что не мог больше смотреть, не мог видеть, как жизнь Пеони утекает из раны, которую никто из них не мог разглядеть.

Рози, какой бы усталой, избитой, несчастной, потрясенной и больной она ни была, ощутила, как собственная жизнь уверенно бьется в ней, потянулась и взяла Пеони за руки. Она на мгновение вгляделась в лицо подруги, такое похожее и одновременно непохожее на ее собственное. Ненадолго убрала одну руку, чтобы дотянуться до кармана Пеони, найти там веретено-волчок, которое вырезала для нее, вытащить его, вложить между ладонями Пеони и сомкнуть поверх свои. Одно из перьев меррела выскользнуло из спутанных волос Рози и спланировало на грудь Пеони.

Что-то отнюдь не волшебное шевельнулось между ними. Принцесса, не принцесса, две девушки, обменявшиеся местами, притворившиеся одной девушкой, ставшие двумя другими девушками. Рози, с ее силой и беззаботной энергией, ее великодушием по отношению ко всему живому. Пеони, с ее мягкой добротой, тонким пониманием и гибкостью, которой никогда не было в природе Рози.

Нарл подошел и встал рядом с ней. Его ладони были обмотаны окровавленными лоскутами ткани, но, когда он мягко накрыл ими руки Рози, та ощутила, что он прибавляет свою силу надежды и любви к ее собственной. И ничто ее не волновало, кроме того, что он поможет вернуть ее подругу к жизни.

Катриона перемещалась по залу и будила тех, кто все еще спал, тех, по кому жестокое, сковывающее заклятие Перниции ударило сильнее всего: фей, магов, членов королевской семьи. Чтобы добраться до каждого, ей предстояло немало пройти, и даже с помощью и подсказками Зеля дорога эта оставалась небезопасной. Короля, королеву и трех принцев она разбудила первыми, мягко и бережно вытащив из липкой, тяжелой пустоты, где повисли их души. Несколько приближенных королевы, вынесшие свою госпожу и ее семью из руин большого зала, разрыдались. Первым проснулся Осмер, огляделся, вполуха прислушиваясь к тому, как ближайшая к нему фрейлина пытается его заверить, что злой феи больше нет и теперь он в безопасности, и восхищенное изумление озарило его лицо.

– Я все проспал? – спросил он. – Как жаль, что я этого не видел!

Катриона обнаружила, что все еще способна улыбаться, и двинулась дальше.

Она нашла Бардера, проснувшегося легко, Тетушку – с ней пришлось повозиться, и Айкора, с которым дела обстояли еще хуже: даже после того, как он открыл глаза, Катриона видела в них отголоски кошмаров, поблескивающие, словно жабьи спинки. Затем она повернулась к другим феям из Двуколки, а когда закончила их вытаскивать, Тетушка с Айкором уже достаточно оправились и стали помогать ей с остальными придворными феями и волшебниками. Потребовались согласные усилия всех троих, чтобы разбудить Сигил, которую они могли бы не найти вовсе, если бы не были уверены, что она все же присутствовала на празднике. Она лежала под рухнувшим гобеленом и даже в бальном наряде выглядела такой маленькой и невзрачной, что напоминала смятую складку смутного лесного фона на ярко вытканной сцене с дамами, собирающими цветы. Она открыла глаза, когда ее голова лежала на руке Айкора, лицом к окну, и первое, что увидела, – это ветки шиповника.

– Милый Вудволд, – пробормотала она.

Напоследок бережно, как только могли, они разбудили лорда и леди Прендергаст, их сыновей и дочерей, которые, проснувшись, обнаружили, что большой зал, старейшая часть их древнего и нежно любимого дома, разрушен. Еще некоторое время мысль о том, что злая фея потерпела поражение, а их будущая королева спасена, казалась им не слишком утешительной.

Катриона устало вернулась к столу, где лежала Пеони, стоял Роуленд, а Нарл и Рози склонялись над сцепленными руками. Жеребец Дрок замер рядом с Нарлом, а несколько собак собрались вокруг. Одна из них – ее имя, Подсолнух, всплыло в памяти Катрионы – положила лапы на край столешницы, что позволяло ей достаточно высоко задрать морду и заглянуть в лицо Рози. Дрок был грязным, словно дикая лошадь, а на боках его виднелись странные отметины, как будто он протискивался сквозь слишком узкую для него щель. У всех собак шерсть на груди слиплась от пены. Катриона предположила, что это имеет отношение к тому, как они разрушили замок Перниции. Интересно, что еще она пропустила, пока спала? Но эти рассказы могли и подождать.

Она изнемогала от усталости.

«Никогда не атакуй чары в лоб, – много лет назад наставляла ее Тетушка. – Так они сильнее всего. Тебе следует вынюхать, где у них слабые места. У любых чар они есть, нужно только их найти – и, конечно же, суметь ими воспользоваться».

Катриона не смогла бы ни найти слабое место в чарах Перниции, ни воспользоваться им. Не в одиночку. Она посмотрела вниз, на заостренную рыжую мордочку, – и встретилась с лисом взглядом.

«Я все еще здесь, – заверил ее Зель. – Я все еще здесь».

Все они по-прежнему были здесь, и все они по-прежнему были живы.

Она встала в конце стола, посмотрела на макушку Пеони, на лицо Рози, сосредоточенное, искаженное яростью. Нарл поднял на нее взгляд.

– Кэт! – окликнул ее он, повысив голос почти до крика. – Очнись! Разве ты не хочешь, чтобы она осталась?

Катриона не сразу поняла, что он имеет в виду, но отозвалась на отчаяние в его голосе. Она увидела, что Пеони, теперь уже единственная во всем зале, все еще спит, послушно протянула руки и накрыла ими так бережно, как только могла, обожженные кисти Нарла. Но с этим прикосновением она осознала и замысловатое переплетение сил, действующих под ее ладонями, – раскрыла тайну, которую он много лет прятал в своей кузнице, – и внезапно сообразила, что он имел в виду. Ее пальцы впились в кожу Нарла, и она пустила в ход каждую крупинку магии, которая в ней еще оставалась, поскольку Перниции больше не было и она могла потратить последние силы по собственному усмотрению.

Тетушка, растиравшая виски молодой фее, которая мучилась головной болью, подняла взгляд, почувствовав дуновение или шепоток того, что происходило среди руин главного стола. Айкор, перевязывавший в гостиной растянутую лодыжку одному из самых могущественных королевских магов, вскочил на ноги и бегом бросился обратно в зал.

– Нет! – кричал он. – Нет! Вы не можете! Нет…

Рози склонилась вперед поверх сплетения рук и поцеловала Пеони в губы.

Все ладони чуть провалились, когда веретено под ними рассыпалось пылью. Рози невольно упала на Пеони, и на миг под ее руками возникла жутковатая, сосущая пустота, а в груди и горле – странное, трепещущее, сбивающее с толку ощущение, как будто что-то вытягивалось из нее и переливалось в ее подругу. Нарл и Катриона разом поспешно отступили на шаг назад.

– Уф, – выговорила Пеони. – Рози, ты весишь тонну.

Рози села, сплевывая ее волосы.

И тут же из кухни явилась причитающая повариха и сообщила, что посреди кухонного стола спят терьер леди Прендергаст и пара мышей, вокруг них кольцом свернулся один-единственный длинный черный волос и никто не может преодолеть границу, очерченную этим волосом. И не могла бы какая-нибудь фея прийти и убрать этих животных с ее стола? Пожалуйста, будьте так любезны.