Глава 25
Посреди комнаты подобие койки, на которой лежит тело. Нижняя часть закрыта простыней. На нем рубашка, напоминающая ночную. Здесь очень чисто. Опрятнее и белее, чем у нас дома. И он сам чистый. Я почему-то ожидал увидеть его труп таким же, каким он является передо мной: испачканный озерным илом, мокрый, с водой, капающей отовсюду. Ничего подобного. Его кожа гладкая и сухая. На лице ни пятнышка. Волосы отмыты и высушены, глаза закрыты. На первый взгляд может показаться, что он спит.
Но это всего лишь тело. Безжизненное.
Это не Роб. Совсем не Роб. Телесная оболочка, принадлежавшая ему. Часть меня испытывает страх и даже шок, оказавшись в одной комнате… с таким Робом.
Заставляю себя смотреть на койку, но потом отвожу глаза. Я ведь сделал то, что обещал. «Увидел тело» и готов уйти. Но мама встает у его головы и тянет за руку меня. Поневоле иду с ней. Дебби остается в дверях и стоит, прижав ладонь ко рту. Наконец-то она умолкла.
На улице воет и вздыхает ветер. Над головой Роба небольшое окошко с цветным стеклом, в него без передышки стучит дождь.
Маму обуревают эмоции, по лицу видно. Она то сжимается, то дрожит. Но основной котел внутри. Я каждую секунду жду, когда он взорвется. Предвестник бури – шумный, тяжелый вздох. Его сменяют громкие, жуткие рыдания. Мама отпускает мою руку и склоняется над телом Роба, кладет голову ему на грудь. Она судорожно всхлипывает, содрогаясь всем телом. Вместе с нею трясется койка и другое тело. Мертвое.
Я оглядываюсь по сторонам. Не знаю, разрешается ли здесь трогать покойников и шумно выражать свое горе. Рядом с Дебби женщина в строгом черном костюме, которая и провела нас сюда. Она стоит, расставив ноги, прочно упираясь в пол, руки сложены на груди. Увидев, что я на нее смотрю, женщина… нет, не улыбается. На ее лице сочувствие, она словно говорит мне: все в порядке.
Дебби устремляется к маме.
Кладет руку на мамину спину и тоже наклоняется. Теперь они плачут в два голоса. Небольшая комната заполняется их всхлипываниями. Нельзя же так. Это ведь еще не похороны. Они неуправляемы. Их состояние меня пугает. Где-то мне даже стыдно за них. Я отчаянно хочу, чтобы они прекратили плакать. И вдруг до меня доходит: это же мне стыдно. Им-то чего краснеть? А у меня есть все основания.
Я убил его. Убил своего брата. Отнял его у мамы и сейчас стою здесь бревно бревном. Ничего не чувствую. Что же такое со мной?
Женщина в черном костюме смотрит на меня, отчего еще сильнее хочется убраться отсюда. Не надо было соглашаться. Я же не хотел идти. С меня хватит. Я поворачиваюсь, однако мама сквозь рыдания замечает, что я собираюсь слинять.
– Карл! – протяжно стонет она. – Карл, иди сюда!
Она раскрывает руки, и я иду к ней. Что еще остается делать? Они с Дебби обхватывают меня с двух сторон. Я вот-вот задохнусь. Их плащи мокрые от дождя, а лица – от слез. Теперь по их милости я тоже мокрый.
Они держат меня, качают из стороны в сторону и плачут. Из их глоток вырываются искаженные, почти нечеловеческие звуки. Звуки неподдельного горя и отчаяния, они прошибают и меня. Происходящее и сейчас кажется мне нереальным, но в моей голове выстраивается последовательность событий: старуха, медальон, Нейша и Роб. И озеро. Вся эта цепочка вела сюда, в печальную комнату с пустыми стенами. К телу на койке.
Я смотрю через мамино плечо. Он здесь, у стены. Смотрит.
Роб. Другой Роб: перепачканный илом, мокрый, выплевывающий из себя воду. У него и сейчас открыт рот, и оттуда струйками вытекает коричневая жидкость.
Я закрываю глаза, потом снова открываю. Он успел приблизиться. Его губы шевелятся.
«Ты передо мной в долгу».
Даже рыдания мамы и Дебби не заглушают его голос. Роб не шепчет, говорит громко и отчетливо.
«Я больше не могу тебя дожидаться».
Во мне разрастается плотный шар. Не знаю, из чего он состоит, но шар становится все больше и тверже, давит мне на ребра и грудную клетку, мешая дышать.
«Время истекло, Си».
Из пор на его лице тоже сочится коричневая вода, она же вытекает из глазниц. Чистая комнатка теперь полна зловония.
А шар внутри меня продолжает расти, давя на кишки, легкие, сердце. У меня подкашиваются ноги. Я не представляю, чем все это кончится. Шар слишком огромен. Ему не выйти через горло. Он разорвет меня на куски.
Я скрючиваюсь и слышу знакомый звук. Похоже, меня сейчас вырвет. В горле царапает, глаза щиплет.
– Это нормально, Карл, – говорит мама. – Не держи в себе. Выпусти. Так и должно быть.
Мне растирают спину, отчего начинаются судороги. Я снова под водой, она давит на меня изнутри и снаружи. В какой-то момент давление становится невыносимым.
Воздуха! Мне нужен воздух.
Судорожно сглатываю. Шар, или что там было, стронулся с места. Он поднимается и наконец выплескивается изо рта, носа и глаз.
Я клонюсь вперед, но мама и Дебби подхватывают меня.
– Все нормально, Карл. Все нормально. Выпусти это из себя.
Следом я издаю вопль, в котором тонет все: мама, Дебби, Роб. Резкий, похожий на скрежет металла, сдавленный, душераздирающий крик боли.
Им меня не удержать. Я падаю на четвереньки. Из глаз хлещут слезы, изо рта – слюна. Не могу остановиться. Я не знаю, что́ прорывается из меня: горе, жалость к себе, злость, страх. Но это захлестывает меня, как приливной волной. Меня куда-то несет, и я бессилен что-либо сделать. Только покориться и ждать, когда все кончится.
Передо мной его ноги. Я их вижу. Пальцы согнуты, как когти, под ногтями чернеет ил. Мой крик отражается внутри моей же головы. Но я все равно слышу его голос.
«Я прикончу тебя и ее. Никто мне не помешает. Убью вас всех!»
Мой разум мечется в поиске слов. Язык и губы шевелятся, пытаясь произнести слова вместо нечленораздельных звуков. Я должен что-то сказать, чтобы раз и навсегда прекратить этот ад.
Снова закрываю глаза и кричу:
– Нет. НЕТ! НЕ-Е-ЕТ!
– Все нормально. Все хорошо.
Мама опускается на корточки. Ее ладони обхватывают мои щеки. Большими пальцами она вытирает мне слезы и слюни. Я открываю глаза и вижу только ее. Ее распухшее, мокрое лицо.
Мой подбородок упирается ей в руку. Я открываю рот и ору:
– НЕ-Е-ЕТ!
Слюна из меня так и хлещет, но мама не морщится. Она готова мне помочь, хотя по ее лицу чувствуется, что не знает как и чем.
– Карл. Карл. Все нормально. Я люблю тебя. У нас все будет хорошо.
Когда мы сюда входили, в комнате было прохладно. Теперь здесь холодно, как в морозильнике. Где-то рядом разбиваются стекла и раздается женский крик.
Мы с мамой поднимаем головы. Кричит женщина в черном костюме. Она загораживает руками лицо и смотрит на стену, у которой стоит койка. Металлическая рама окошка цела, но изрядного куска цветного стекла как не бывало. Уцелевшие части похожи на выбитые зубы, не выплюнутые изо рта. В разбитое окно хлещет дождь. Я впервые вижу, чтобы струи дождя падали горизонтально. Несколько капель ударяют по мне, но больше всего достается телу на койке.
Я встаю.
Женщина в черном костюме пытается совладать с собой.
– Я вынуждена просить вас уйти, – дрожащим голосом произносит она, указывая на дверь.
– В чем дело? – удивляется мама.
Я помогаю ей встать.
– Это буря! – стонет Дебби. – Ветром разбило окно.
Почему-то никто не замечает, что осколков на полу нет. Стекло вылетело от удара изнутри.
– Пожалуйста, покиньте помещение. Поверьте, мне очень жаль, – продолжает женщина в черном костюме, кладя руку на мамино плечо.
– Я должна с ним проститься, – отвечает мама. – Подождите еще минуту. Всего одну минуту.
Белая рубашка потемнела от дождевых капель. Ткань стала прозрачной. Она прилипает к холодному мертвому телу. Кожа на лице Роба мокрая. Подушка и простыня тоже. Мама осторожно вытирает ему лицо своим платком, наклоняется и целует.
– Карл, ты хочешь… что-нибудь сказать?
Я смотрю на тело. Очередной порыв ветра вбрасывает в комнату комок бурых листьев. Естественно, мокрых. Два или три опускаются Робу на лицо. Мне вдруг кажется, что оно перепачкано илом.
– Боже мой. Боже мой, – причитает мама и снова вытирает лицо мертвому сыну.
Чувствуется, ей страшно. Она промокает лицо Роба платком, отчего его голова шевелится. Мама испуганно вскрикивает.
– Мам, оставь его, – прошу я. – Пора уходить.
– Мисс Адамс, мне очень жаль. Мне очень жаль, что так случилось. Мы обязательно его отмоем. Обещаю. Мы приведем его в надлежащий вид.
– Я не могу его оставить. Особенно в таком…
– Мам, это не он. Совсем не он, – твержу я. – Он ушел. Роб ушел.
Осмотревшись, убеждаюсь, что это так. Дело не в том, что сейчас я его не вижу и не слышу. Изменились ощущения. От Роба ничего не осталось.
Мы с Дебби выводим маму в комнату ожидания. Ветер из разбитого окна мнет искусственные цветы в вазах. Несколько кусочков неживых листьев падают на ковер.
Женщина в черном костюме почти справилась с растерянностью. Она расправляет юбку и говорит:
– Позвольте принести вам мои искренние извинения. Прежде такого никогда не случалось. Это неприемлемо. Я вела себя очень… непрофессионально. Еще раз прошу меня извинить.
Мама в некотором недоумении смотрит на нее.
– Вы тут ни при чем, – пожимает плечами Дебби. – Погода вам не подчиняется.
Ветер грохочет, подстерегая нас у входной двери.
Женщина в черном костюме оглядывается по сторонам.
– Могу предложить вам зонтик.
– У нас свои есть, – отвечает Дебби. – При таком ветре от них мало толку. Уж как-нибудь доберемся. Спасибо за предложение. И вообще, спасибо за все.
Дебби смотрит на нас с мамой.
– Готовы?
Прежде я был готов. Еще в самом начале хотел отсюда уйти. Но сейчас уверенности поубавилось.
Роба здесь нет. Он где-то снаружи. Растворился в буре.
