29
— Что это за дьявольщина? – Одиночество уставилась на пачку листов, которые я выложил перед ней.
Мы сидели в зашторенном алькове таверны, находившейся в кордоне Две Короны. Снаружи светило солнце, и посетители, пропускавшие по первой утренней, не задерживались. После боя на площади Пятого Ангела прошло три дня, и некоторые части моего тела продолжали болеть.
— Это дневник Иокладии. По крайней мере, самые важные его части.
— Самые важные части?
Одиночество не верила ушам. Сегодня она оделась в коричневое: кожаный дублет и юбка, рубашка медного оттенка и ржавого цвета туфли, поверх которых виднелись ярко–желтые чулки. Амулеты в волосах и одеждах остались, но жетонов паломника больше не было.
— А где остальное? – спросила она.
Я заставил себя выдержать ее взгляд.
— Оно нужно мне для другого дела.
Одиночество моментально вскочила:
— Что?!
— Это единственный способ…
— Сделать что? Кинуть меня? – Одиночество ткнула пальцем в ворох бумаг. – Ты приносишь обрывки, а остальное придерживаешь. Это, черт побери, совсем не похоже на то, о чем мы договорились!
— Пришлось внести небольшие изменения.
— Изменения? Что это значит, чтоб тебе провалиться?
Я постучал по бумагам и понизил голос:
— Это значит, что я принес записи, имеющие отношение к императору и реинкарнации. Ты получила все, что хотела для спасения империи. Остальное отправится в другое место.
— Например? – прищурилась Одиночество.
— Например, к Тени.
Я умолчал о Джелеме и страницах, которые тот стребовал в уплату за колдовство над веревкой Тамаса, не говоря уже о тех, что Джелем получил за работу над самой книгой. Одиночество пребывала в скверном настроении, и чем меньше имен, тем лучше.
Если я ждал новой вспышки, то меня постигло разочарование. Одиночество закусила губу и повернулась к занавеске:
— Гриф!
Стоявший снаружи Рука сунулся внутрь.
— Выгони всех из этого кабака, – приказала Одиночество. – Всех, включая хозяина. И никого не пускай, пока не скажу.
Гриф исчез. Послышался шум потасовки, но вскоре он стих.
— Все чисто, – донесся голос.
— Ты тоже уйди, – приказала Одиночество.
Шаги, стук двери, тишина.
Одиночество резко повернулась ко мне:
— Что ты делаешь, расперемать? У нас был уговор. Ты не имеешь права решать, как поступать с дневником, – тем более потрошить! Ты должен был хотя бы…
— Это я не имею права? – откликнулся я. – Да у меня больше прав, чем у любого в этом поганом городе! Я парился, истекал кровью, убивал и предавал ради этого дневника! Пока ты засылала Резунов и баловалась снами, я сражался на улице с Принцами, Руками и Ртами. Я видел, как людей били и пытали только за то, что они связались со мной. Этот дневник мой больше, чем твой, императорский и чей угодно еще. Если кто и заслужил право решать, то это я!
— Ну и что ты решил, мудрец? – осведомилась Одиночество. – Отдать Тени имперскую магию! Он станет опаснейшим членом Круга в городе! А хуже то, что, когда он начнет ею пользоваться, империя ударит по нам крепче, чем молот по наковальне. Или тебя это не заботит? Может, ты хочешь и императору передать пару страниц, чтобы задницу прикрыть?
Одиночество, отвращаясь, воздела руки:
— Всем не угодишь, Дрот. Даже не пытайся.
— Плевать мне на всех, – возразил я. – Прикрыть задницу можно способом и получше. Я сделал это лишь из желания помочь тебе, империи и людям, которые мне дороги живыми. Вот и все основания.
— А Тень? Что будет, когда он пустится все крушить?
Я откинулся на спинку.
— Он получит дневник, это так. Но это ему мало что даст.
— Что это значит, будь ты проклят?
— Он не знает, как выглядит книга. И никогда ее не читал – знает только, что она про имперский глиммер и позарез нужна тебе.
И я показал на лежавшие на столике листы.
— Когда я велел моим… людям… выдрать эти страницы, я также распорядился кое-что изменить. Что-то мы добавили, что-то убрали, где-то капнули, – короче говоря, там остались записи про глиммер, но ему теперь до конца своих дней разбираться.
— И ты думаешь, что он не заметит?
— Мои люди очень, чрезвычайно искусны.
Одиночество уставилась на меня, впившись ногтями в деревянную столешницу.
— Будь ты проклят! – наконец сказала она. – Мы заключили сделку!
— Я сделал все, что в моих силах.
— Не все, а сколько захотел, – отозвалась она. – В этом разница.
— Разница в том, что я осознал свой долг перед другими людьми, которые важны мне не меньше.
— Надо же, как удобно: ты в белом, а я в дерьме.
Я хотел ответить, но она воздела ладонь:
— Нет, заткнись на минуту. Мне нужно подумать. – Одиночество стала перебирать листы. – Как насчет людей, которые это сделали? Нам нужно о них беспокоиться?
— Тебе – не надо.
Джелем будет держать язык за зубами, но Балдезар… Он много узнал обо мне, и я бы не удивился, если бы он в один прекрасный день поддался соблазну использовать это знание против меня. Удержать его могло лишь собственное участие. Подделка реликвии чревата обвинением в ереси, а Балдезар при всем его гоноре был трусом.
— Чего ты попросишь у Тени в обмен на книгу?
— Чтобы он отвалил.
— От кого?
— От всего, что имеет отношение ко мне.
— По–твоему, он согласится?
— У меня нет выбора, – ответил я. – Ты сама сказала, что мне не защитить от него своих людей и будет только лучше, если он уберется сам.
— А если нет?
Я пожал плечами.
— Ты думаешь, я поверю, что ты не подстраховался? – Одиночество скрестила руки. – Не сомневаюсь, что это не все.
— Как посмотреть, – сказал я. – Я все еще твой человек?
Настала очередь Одиночества качать головой.
— Нет. Я разрешу тебе выйти отсюда, и это еще слишком щедро. С учетом того, что ты сделал и знаешь, мне правильнее замочить тебя на месте.
— Но ты не станешь.
— Но я не стану, – согласилась она. – Ты выполнил хотя бы часть договора, и это зачтется. Ты мог отдать Тени все, но хорошо постарался скрыть то, что достанется мне. Не обольщайся: мне не нравится, как ты со мной поступил. Я в бешенстве, но убивать тебя не буду.
— Спасибо, – сказал я.
Одиночество нетерпеливо отмахнулась:
— Просто исчезни к гребаной матери.
Я встал и вышел в общий зал, когда из алькова послышалось:
— Дрот, последнее.
Я остановился, но не обернулся.
— Что?
— Насчет Железа, – сказала она. – Что с ним на самом деле произошло?
Я сделал вдох, затем выдохнул.
— Он старался заставить меня сдержать данное тебе слово, – ответил я. – Тогда я еще ничего не решил о дальнейшем. Он умер верным Клятве.
За занавеской молчали.
Я подождал, потом пошел дальше, достиг двери и вышел на улицу.
Я поднимался по скрипучей лестнице на задворках старого склада в Пустоши. Я старательно игнорировал недельные кровавые пятна, отлично видные ночному зрению на ступенях, как и не обращал внимания на остаточную боль, обжигавшую левую ногу при каждом шаге.
Как и в прошлый раз, внутри было темно. Как и тогда, пахло плесенью и грязью, но дождя не было, и Тень не посылал меня сюда; наоборот, я сам явился на встречу с Серым Принцем. Один.
Отсутствие Дегана было самым непривычным. Я чувствовал это, когда пересекал Пустошь, а здесь ощутил особенно остро. Дело было даже не в том, что я лишился хорошего мечника, который всегда меня прикрывал. Мне недоставало его голоса, его суховатого юмора, и я чувствовал себя оголенным, словно лишился части тени.
Последние три дня я отсиживался в обществе Джелема и Балдезара. Выход на встречу с Одиночеством был первой серьезной вылазкой после убийства Никко. Моей крови жаждала куча людей, и не только за это. Самое время свести старые счеты, тем более с опальным Носом. Но я выходил еще дважды: в первый раз попросил Птицеловку найти Дегана, а во второй выяснил, что ей это не удалось.
Я не знал, радоваться этому или нет. С одной стороны, мне хотелось еще раз поговорить с Деганом: извиниться, попробовать объяснить и услышать, что он либо понял, либо посылает меня к черту. С другой стороны, я знал, что это бесполезно и прошлого не вернуть. И эта часть меня очень радовалась тому, что избавлена от пытки объяснять необъяснимое.
На пороге так и лежало одеяло. Я перешагнул через него, прошел дальше, положил на пол объемистую сумку и вытащил свечу, которой снабдил меня Джелем. Она была толстая – с мое запястье – и тяжелая, изготовленная из грязно–желтого воска, который напоминал сало, но на ощупь был мягче. Длиной она была мне по локоть, ровно обрезанная с концов.
Я поставил ее на пол, вытащил огниво, запалил фитиль.
Тот занялся сразу, зашипел рассерженной кошкой и погас. Я подождал. Свеча, как обещал Джелем, вспыхнула заново – уже сама. Пламя было слабым и желтым, с легчайшим намеком на серебряный ореол. Если не искать глиммер, то можно и не заметить. Я очень на это рассчитывал.
Потом я огляделся: четыре окна, одна дверь, ни одного стула. Я вернулся к порогу и забрал одеяло, сворачивая его на ходу. Я спрятал в него дневник, положил сверток на дальнем краю светового пятна и сел сверху. Сумку с мечом Железного Дегана пристроил сзади. Достав кисет с зернами, которыми меня снабдил Джелем, я принялся ждать.
Тень прибыл через час, то есть на три часа раньше условленного. Я не знал, быть ли польщенным или испугаться.
Свеча, конечно, меня выдала. Тень уверенно шагнул в комнату и сразу направился ко мне. Он шел, и его плащ расходился, открывая серый дублет и черную куртку, высокие сапоги для верховой езды и меч с серебряной рукоятью. Лицо заволакивала тьма.
Я сидел неподвижно, и сердцебиение гулко отзывалось в ушах при каждом его шаге. Когда он дошел до границы света и тени, я произнес:
— Дальше не стоит.
Тень подчеркнуто шагнул еще дважды и остановился аккурат на свету.
— Ты рано пришел, – молвил он.
— А ты?
— Это не я вынул нож в прошлую встречу. Мне захотелось явиться пораньше на случай сюрпризов.
— И приготовить свои?
Тень пренебрежительно отмахнулся:
— Мы оба знаем, что это не нужно.
Клобук повернулся из стороны в сторону, осваиваясь.
— Его здесь нет, – сказал я, зная, что Серый Принц высматривал, не засел ли в темном углу Деган. – И вообще никого. Только мы.
— Значит, ты в полной моей власти.
Тень скрестил руки, и правая оказалась неприятно близко к рукояти меча. Я хорошо помнил, как он теснил Дегана и отбивался. В честном бою мне его было не одолеть.
— Наверное, ты прибыл с чем-то ценным, если надеешься убедить меня сохранить тебе жизнь, – изрек он.
Я нарочито неспешно извлек из кисета зерно ахрами и бросил в рот.
— Я прибыл с дневником Иокладии. Хочу обсудить условия.
Тень запрокинул голову и расхохотался.
— Значит, ты все-таки решил отдать его мне. Сначала ты предал Никко. Потом Келлза. Отлично! Я смотрю, ты упорно расчищаешь себе место под солнцем, Дрот. Дай срок, ты подкопишь деньжат и станешь неплохим Тузом.
— Если ты предлагаешь мне работу – спасибо, не нужно.
Тень посерьезнел мне в тон:
— Нет. Я не предлагаю работу. Ты пытался убить меня. Я этого не спущу. Если я проявлю милосердие, не говоря о поощрении, то моя репутация пострадает. К тому же мы представляем друг для друга угрозу.
И Тень сунул пальцы за пояс.
— Я, так и быть, не трону баронессу. И тебя не убью, но должны быть наглядные последствия – отрезанный палец, ухо, еще какая-нибудь мелочь. И ты уедешь из Илдрекки. Лет на пять или семь, пока про тебя не забудут.
— Люди забудут быстрее.
— А я – нет.
Так и есть: дело стало для Тени личным. Я кинул его и сбежал, и это угнетало его сильнее, чем перспектива уступить книгу Одиночеству. Пока я не сумею убедить Тень, что могу предложить нечто более ценное, чем месть, мне не уйти от него целым.
Я поерзал на свертке с книгой.
— Ты не забыл, о чем написано в дневнике? – спросил я. – И через что я ради него прошел?
И я обвел рукой сумеречную комнату.
— Мы с Деганом дрались здесь с Белыми Кушаками. Имперские войска окружили Десять Путей. Мне, мать твою, пришлось мимо них пробираться только ради того, чтобы прийти сюда. Это книга про сучью имперскую магию! И что я слышу? В обмен на возможность оседлать Круг ты хочешь подрезать меня и выставить из Илдрекки? – Я издал саркастический смешок. – Что-то подсказывает мне о смысле просить большего.
— Просить ты можешь что угодно, Дрот, – заметил Тень. – Но помни, что для торговли обе стороны должны бояться продешевить. Мне все равно, с чем я выйду отсюда – с дневником или твоим ухом. Мне все одинаково хорошо. К тому же в итоге я все равно заберу эту книгу.
— А если я оставил насчет нее распоряжения?
— На случай, если не вернешься? – спросил Тень. – И что ты сделаешь? Уничтожишь ее? Печально, но пусть она не достанется никому. Отдашь Одиночеству? Давно бы отдал, а та находилась бы здесь и прикрывала тебя. Продашь имперцам? – Тень насмешливо фыркнул. – Мы оба знаем, что легче договориться со мной, чем с императором. Нет, если ее не уничтожат, то я найду. В конце концов, ты подал мне хороший пример.
Я посмотрел в капюшон. Разговор принял ожидаемый оборот: Тень не собирался договариваться, потому что не видел в этом необходимости, – тем более что был Серым Принцем. Мы оба знали, что мой единственный козырь – книга. Как только я ее отдам, он заберет всю власть. По крайней мере ему хватало честности не скрывать этого.
Пока мне повезло лишь в том, что он не замочил меня, как только увидел. Но и это везение представлялось сомнительным.
— Я не собираюсь повторять дважды, – проговорил Тень.
Я вздохнул и слез с одеяла.
— Знаю, – сказал я, вынул дневник и встал.
— Так и сидел на нем? – хмыкнул Тень. – Да, ты парень с яйцами.
И он протянул руку.
— Вот так? – отозвался я, делая шаг вперед. – Несмотря на понты, глиммер и тайны, ты опустился до тупого Резуна – кошелек или жизнь? От Серого Принца я ожидал большего.
— Ты другого и не заслуживаешь, – сказал Тень. – Для тебя, Носишко, и так сойдет.
Я остановился возле свечи. Посмотрел на книгу в руках, потом на Тень. И встретился с ним взглядом.
Он улыбался. Полные губы кривились в самодовольной усмешке. Я отчетливо видел темную бородку клинышком и длинный нос. Лицо было бы круглым, когда бы не высокие скулы. Но больше всего меня поразили многочисленные морщины–лучики вокруг глаз и рта – кто мог заподозрить в Сером Принце вроде Тени настолько искреннего весельчака, что это было заметно по лицу?
Я улыбнулся в ответ, и его улыбка увяла. Он ощутил перемену, но пока не понял, в чем дело. Он не сообразил, что я его вижу, потому что всю магию в помещении выжгло свечой Джелема.
— Нет, – возразил я. – Я заслуживаю большего.
И швырнул ему дневник. Последним, что я увидел в свете свечи, были его расширившиеся от изумления глаза. Он инстинктивно метнулся за книгой. Тогда я пнул свечку, свет погас, и комнату затопила тьма.
