20
Наши взгляды сошлись над мертвым Рукой. На лице Птицеловки читались гнев и мрачная готовность резать, но все это адресовалось не мне. Я смотрел на нее – свирепую, с окровавленным ножом в руке, стоявшую над трупом – и вспоминал, что этим-то она меня и пленила. Тем не менее рука моя потянулась к кинжалу.
Тут кто-то увидел тело, нож и завизжал. Другой подхватил. Вокруг забегали, устроили толчею, тыкали пальцами.
Чертовы Светляки, такой момент загубили! Это было в их духе.
Я глянул, что там творится у лавки, и как раз вовремя: Маттиасу перерезали горло. Женщина из людей Птицеловки подмигнула мне и моментально растворилась в толпе.
Кто-то схватил меня за руку. Птицеловка.
— Идем! – сказала она, утягивая меня прочь.
Я не двинулся с места. Она выругалась.
— Дальше по улице торчит еще как минимум пара Рук Никко! В честном бою небось и не сдюжим!
Я перестал противиться и дал себя увести.
Птицеловка свернула с Уступчатой улицы в проулок под названием Кобелиный Просак. На входе маялся без дела Ссадина. Мы прошли мимо, и он обрушил штабель бочек, перекрыв проход.
В проулке мы зашли в дом, спустились по лестнице, вернулись назад по короткому коридору и снова поднялись, после чего вышли в заднюю комнату лавки Петруса–башмачника, пригибаясь под висевшими кожами и мотками шнурков. Еще одна дверь, еще одна лестница вниз, и снова, и опять, – мы быстро шли через лабиринт сообщавшихся подвалов, садов и низких террас, пока не остановились в осевшем арочном проходе на уровне мостовой за четыре квартала от Уступчатой улицы.
— Похоже, – выдохнул я, упершись ладонями в колени и морщась от ломоты, – похоже, что я вышел из любимчиков у Никко.
— Серьезно? – участливо поинтересовалась Птицеловка.
Она стояла, прислонившись к стене напротив и чуть запрокинув голову.
— Ты сам допер или мои люди подсказали, пока спасали твою задницу?
— Того и другого понемногу, но ставлю выше спасение задницы.
— Еще бы! – одобрила Джесс. Голос ее прозвучал как-то странно, и я поднял взгляд. Она пристально смотрела на меня через узкое пространство.
— Давно ли, Дрот? – спросила она.
— Что – давно?
— Давно ли ты работаешь на Келлза?
Я оцепенел. Этого я совершенно не ждал ни от нее, ни от кого. Келлз? Как она меня вычислила?
Я моргнул и притворился больше оскорбленным, нежели удивленным.
— Что ты сказала? – И выпрямился. – Где ты это услышала?
— Неважно, – молвила она. – Просто ответь. Давно?
— Я не…
— Сколько времени?
Я привычно глянул на улицу, затем на проход позади.
Птицеловка напряглась, как будто испугалась, что я дам деру или уберу нежелательного свидетеля. Я успокаивающе покачал головой. Она только что спасла мне жизнь, подвергнув риску всю команду, – нет, я не убью ее. Это же Птицеловка.
И потом, если знала она, знали и другие.
— Как ты проведала? – спросил я.
Она влепила мне крепкую оплеуху.
— Ты сам и признался, сукин сын! – крикнула она.
Купился, тупица.
— Ладно, умница, – сказал я, – поздравляю. Прищучила. Теперь скажи, почему ты спросила.
— Скажи сначала, как давно?
— Никко только что послал за мной пару Рук, – возразил я. – Сейчас моя очередь спрашивать, поэтому терпи и дожидайся своей.
Она поиграла желваками и неохотно кивнула.
— Так говорят в организации Никко. А я услышала лишь потому, что… Ладно, сейчас дойдем. Но говорят, что он счел тебя обузой и решил от тебя избавиться.
— Сомневаюсь, что он употребил слово «обуза», – заметил я.
«Обуза» было не тем словом, которое применил бы Никко, зайди речь обо мне и Келлзе.
— Спорить не буду, – кивнула Птицеловка. – Во всяком случае, я слышала, что кое–кому никак не поверить в твою измену. Другие не моргнув глазом называют тебя Длинным Носом.
Тут Птицеловка наградила меня язвительным взглядом.
— Но так или иначе, Никко от тебя отказался, и сезон охоты открыт. Хорошо, что ты не нажил много врагов среди его людей.
— Да, здорово, – ответил я сухо.
Я был Носом, и моя работа всяко требовала наживать врагов.
— Догадываешься, откуда пошел этот слух? Я имею в виду – изнутри?
Птицеловка покачала головой:
— Понятия не имею. Повторяю, я узнала случайно. Если бы он не вломился в твой дом…
— Погоди, – перебил ее я. – Никко вломился в мой дом?
Птицеловка окинула взглядом улицу.
— Давай поговорим об этом в другом месте. Здесь территория Никко, а я только что прикончила двоих его людей. Давай сначала отсюда выберемся, а?
Я не стал спорить. Мы вышли на улицу. Птицеловка вела меня окольными путями, петляя, то и дело сворачивая в переулки и возвращаясь. В итоге мы оказались на тихой улочке в кордоне Ржавых Вод, за пределами владений Никко.
— Итак, давно? – повторила она.
— Мне казалось, еще моя очередь спрашивать.
— Ты ответишь на вопрос или нет?
Я сделал глубокий вдох.
— Да я с самого начала на него работаю.
Короткое молчание.
— Ну и сука же ты!
Так я и знал. Одно дело говорить, что все Длинные Носы – двурушники, и совершенно другое – выяснить, что человек, которого ты знал всю жизнь, врал тебе с первого знакомства. Понятно, что я лгал ради дела, а не потому что мне так хотелось, но людям не объяснишь. С Птицеловкой было еще сложнее. Нам случалось перепихнуться, но это ладно – она потеряла людей, защищая меня. Она рисковала головой и репутацией, а я в благодарность скрыл от нее, кто я такой и чем занимался.
— Бросишь? – спросил я.
— Не знаю. Может быть. Наверно.
Птицеловка выругалась и пнула камень.
— Будь ты проклят, Дрот; зачем тебе понадобилось двурушничать?
— Я не двурушник, – ответил я. – Я пришел в бригаду к Никко, работая на Келлза, и никого не предал. Это мерзко только на первый взгляд. Я чист, но работа собачья.
Птицеловку, похоже, мои доводы не убедили, но она всегда была равнодушна к тонкостям.
— Не думаю, что Никко отнесется к этому философски, – заметила она.
— Это мы уже выяснили.
— Ты тоже, когда я добавлю пару штрихов.
Я покосился на нее, но шага не замедлил.
— Валяй.
— Никко пришел не на пустое место, – сообщила Птицеловка. – Там был аптекарь.
— Эппирис? – Я резко остановился посреди улицы. – Я думал, что он уехал вместе с Козимой и девочками.
— Жена и дети уехали, – подтвердила Птицеловка. – А он остался.
— И Никко…
— Поработал над ним со своими ребятами, – сказала она.
По напряжению, повисшему между нами, я понял, что это не все.
— И?
Птицеловка откашлялась.
— Когда закончили, Никко заставил его отпереть твои комнаты.
Дверь, значит. Черт! О черт!
— Когда я прибежала, – продолжила Птицеловка, – он еле дышал. Мы нашли костоправа, тот его зашил и остановил кровотечение.
— Как он? – жестко спросил я.
— С битьем да ловушками… Как минимум останется калекой. Может, ослепнет. Я узнала от соседки, где его жена и дочки. Ссадина и Плут отвезли его туда после костоправа.
— Он выживет?
Птицеловка пожала плечами.
Я попытался представить Эппириса без аптеки, а Козиму и девочек – без него. Труда не составило. Я отогнал картины.
— Как получилось, что Никко подобрался так близко?
— Что? – не поняла Птицеловка.
— Как вышло, что Никко беспрепятственно вошел ко мне? – повысил я голос. – Где вы шлялись, черт вас возьми?
— Даже не думай, – оледенела Птицеловка. – Даже не смей! Вчера ты еще работал на Никко! Если бы я знала, что он задумал, я бы сама замочила гада! Но он был твой босс, у меня не было повода его тормозить! Мы не знали, что там творится, пока они не вышли с окровавленными руками…
— И вы позволили им уйти?
— Сука, он был твой пахан! – крикнула она. – Может быть – только может быть! – я бы вмешалась, если бы знала, что ты работаешь не на него и не тронешь меня, если ему перережут глотку. Но я не знала и не полезла.
— Значит, вы просто стояли и смотрели, как Никко…
— Заткнись, Дрот! Тебя не было дома. Я охраняю тебя, а не каждого, кто входит и выходит с парадного входа!
Я открыл было рот, потом захлопнул. Какой смысл вымещать на ней злость? Это я пообещал, а не Птицеловка, что с Эппирисом, Козимой и девочками ничего не случится. И вот после всех посулов, предосторожностей и похвальбы я так и не оградил их от Круга. Я не смог защитить их от Никко.
Но я разберусь. Не знаю как, но я заставлю этого урода заплатить. Месть не поможет Эппирису и не утешит Козиму, но мы с Никко знали, что это такое. Он пришел ко мне, потому что решил, будто я его предал, а я приду к нему не ради себя, а за то, что он обидел людей, находившихся под моей опекой. Это было уличное правосудие, простая арифметика, понятная любому Кенту, и дело должно быть сделано. Никко перешел черту, унизив и оскорбив меня. Честь требовала разобраться с ним лично, иначе позор.
Я зашагал вперед. Тишина, стоявшая на боковой улочке, вдруг стала мне в тягость. Я нуждался в толпе.
— За Эппирисом и его семьей присматривают? – спросил я.
Выследить их, чтобы досадить мне сильнее, было вполне в духе Никко.
— Плут отирается поблизости, – ответила Птицеловка.
— Пошли еще троих, – приказал я, свернув на Развал – главную улицу в кордоне Ржавых Вод.
Мы вышли на нее возле центральной площади. Вокруг были люди, повозки, лавки, и мне вдруг полегчало.
— Ты тоже туда отправляйся, – добавил я. – Я хочу, чтобы их охраняли на совесть.
— Ты останешься без прикрытия, – заметила Птицеловка, прильнувшая, чтобы нас не разнесло толпой.
— Я справлюсь.
— Да, я видела, как ты справляешься.
— Кентам, которые желают меня прикончить, впору в очередь становиться, – возразил я. – Лучше мне быть одному, чем с целой свитой… Святые Ангелы!
— Что? – вскинулась Птицеловка и мигом схватилась за нож.
Я не ответил. Я стоял посреди улицы и напряженно смотрел, игнорируя людской поток, с проклятиями разбивавшийся о меня. Секундой раньше в толпе образовался зазор и мелькнуло лицо. Я стоял и ждал.
Зазор возник снова. Да. Ошибки не было.
Я бросился в людскую кашу.
— Дрот? – позвала Птицеловка скорее с досадой, чем озабоченно.
Я не обернулся. Моим вниманием завладел высокий худой человек, который только что поднялся из деревянного кресла уличной цирюльницы и вытирал с лица мыльную пену.
— Балдезар, – прошептал я себе, подкрепляя надежду именем. – Ангелы, пусть ему хватит тупости остаться на виду!
Словно в ответ на мою молитву, человек повернулся. В руке блеснула монета – он расплачивался с женщиной, которая его брила. Да, это был Фальшак.
— Спасибо, – прошептал я.
Я ускорил шаг, нащупывая кинжал, пока проталкивался. Сзади звала Птицеловка. Она прилично отстала.
Не так уж и сильно, как выяснилось. Птицеловка окликнула меня в третий раз, и Балдезар повернул голову в нашу сторону. Я метнулся за тележку, но не успел. Глаза Балдезара расширились, и он припустил по улице.
Идиот! Я бросился следом. Я был идиотом потому, что не сигналил Птицеловке молчать; он тоже был идиотом, раз побежал от цирюльницы. Кенты не отличаются щепетильностью и с удовольствием мочат друг друга повсюду, но только не у цирюльниц. Перемирие между Кругом и Сестринством Цирюльниц неукоснительно соблюдалось уже сто восемьдесят лет – еще с Семи Месяцев Бритвы после смерти Исидора, и я не нарушил бы его из-за Балдезара, как бы мне ни хотелось. Я бы не тронул его, но раз он выбежал на улицу…
Я проталкивался, уворачивался и работал локтями, не прекращая сыпать проклятиями. Мне был виден затылок Балдезара, который прыгал поплавком поверх голов, тогда как мой оставался намного ниже.
Балдезар резко свернул направо, потом налево. Я не отставал и даже стал нагонять его. Ноги у него были длиннее и шаг шире, зато мне было проще нырять в зазоры между людьми. Свирепо скалясь, я подумал, что мне достаточно держать темп. Он был писцом – куда ему от меня убежать?
Оказалось, что дальше, чем мне хотелось. Возможно, подвели лестницы, по которым меня гоняла Птицеловка, а может быть, я разогнался и не рассчитал сил, или еще действовала магия Джелема, но, когда Балдезар начал выдыхаться, моя нога уже онемела. Я стиснул зубы – не отставать! Но стало только хуже. Балдезар чуть не упал на повороте в пустой переулок, но я не сумел воспользоваться преимуществом. Он мог шататься как пьяный, но все равно бежал быстрее, чем я с моей вынужденной хромотой ветерана.
И тут меня обогнала Птицеловка, неистово работавшая руками и в низко надвинутой шляпе, чтобы не слетела. Ее волосы выбивались и развевались на бегу. Я не знал ее скорости, но мне почудилось, что она мчалась быстрее ветра. Я отстал и залюбовался ее туго обтянутыми ногами.
Она догнала Балдезара и не стала размениваться на захваты и подножки. Она даже не прижала его к стене, а просто выхватила свой длинный нож и плавно писанула по сухожилиям.
Он тяжело и с воплем рухнул на мостовую.
Я моментально ускорил шаг. Улочка была узкая, прохожих мало, дверей в нее выходило тоже немного. Те, что я видел, были сплошь большие, крепкие, с затейливой резьбой, встроенные в высокие стены. Богатый квартал, где редко льется кровь, а когда льется, Стража времени не теряет. Телиться было некогда.
Когда я дохромал, Птицеловка стояла на коленях рядом с Балдезаром. Тот скрючился на камнях, зажимая ладонью рану на левой ноге и тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Из носа текла кровь – приложился о мостовую; на подбородке и скуле – глубокая ссадина. Скулить, однако, он перестал. Не иначе, Птицеловка успела шепнуть ему, что будет хуже, если не заткнется.
— Вот все, что при нем было, – сказала она, поднимаясь, и передала мне кинжал и маленький кошелек с деньгами. – Надеюсь, он не был нужен целым и невредимым.
— Только общительным, – отозвался я.
Я подступил ближе, чтобы Балдезар видел. Мне было приятно думать, что он побелел не только от боли и потери крови.
— Постой на стреме, – велел я Птицеловке.
— Но…
— Ступай.
Птицеловка глухо выругалась, но пошла. Я заметил в высоких окнах как минимум три башки. Они быстро исчезли.
— Добро, – сказал я. – Мне некогда беседовать, как хотелось бы, а потому выбирай: либо ты поёшь и я оставляю тебя Крушакам, либо молчишь и Стража находит труп. Решай.
Балдезар открыл рот, закашлялся, повернул голову и сплюнул кровавой слюной заодно с выбитым зубом.
— Дрот, – произнес он, так и лежа щекой на мостовой. – Пойми меня правильно. Я этого не хотел. Я просто…
— Значит, труп, – сказал я, извлекая рапиру.
— Стой! – вскричал Балзедар, поднимая окровавленную ладонь. – Что ты хочешь узнать?
Я осклабился так, что с улыбкой не спутаешь.
— Умница. Начнем с Клинков и поддельного письма от баронессы Сефады.
— Это не я придумал!
— Конечно нет.
Я отвел рапиру для удара.
— Нет, постой! – Балдезар с трудом приподнялся на локте. – Когда ты пришел в мастерскую, я подумал, что ты явился за письмом, которое я копировал для баронессы. А ты показал мне шифровку Ателя, и я запаниковал. Я не знал, как она попала к тебе в руки. Не знал, жив Атель или мертв и в чем твоя роль. – Балдезар зло глянул. – Но знал наверняка, что ты играешь со мной, чтобы я испугался и заговорил. Я не дурак.
Я постарался сохранить лицо бесстрастным, переваривая услышанное. Не дурак? Балдезар был даже слишком умен. Он вывел из нашей беседы намного больше, чем я понимал. Он с самого начала участвовал в событиях, а я прозевал. Если и был здесь дурак, то только я.
— Потом ты явился с поддельным письмом, – продолжил Балдезар, приняв мое молчание за согласие, – и я подумал: ну все, я покойник. Не знаю, почему ты оставил меня в живых, но я не собирался давать тебе третий шанс. Я был замазан по уши и сбежал.
— А как же Ликоннис? – спросил я. – Ты оставил его мне на растерзание?
Балдезар отвел глаза и промолчал.
— Гордый и могущественный мастер гильдии горой стоит за своих учеников и подмастерьев, – похвалил я.
Балдезар не говорил ни слова.
— Так что же случилось после моего первого ухода из мастерской?
— Я пошел к Ирониусу. Он не обрадовался новостям.
— Еще бы! – хмыкнул я.
Ирониус наверняка вообразил, что я в курсе событий в Десяти Путях, да и Балдезар его застращал. Где я, там и Никко – со временем я всяко ему расскажу. Другое дело, что этого не случилось.
— Чья была идея подослать ко мне Клинка? – спросил я. – Твоя?
— Нет! – вскинулся Балдезар. – Нет. Планировалось заманить тебя в ловушку. Убить решили, только когда погиб Федим и пропала книга.
Он врал, конечно. Даже если Ирониус хотел со мной побеседовать, потом меня все равно бы пришили. Силос с его посланием это подтверждал. И я не представлял, чтобы Балдезар подделал письмо Кристианы, не будучи уверен, что я не вернусь со встречи.
Мои раздумья прервал резкий свист. Я оглянулся и увидел, что к нам трусит Птицеловка.
— Крушаки! – крикнула она. – В пяти кварталах, идут сюда!
— Но как… – начал было я и раздумал спрашивать.
Это же Птицеловка. На нее работала целая команда беспризорников и нищих, и лучше с охраной не управлялся никто.
— Предупреди, когда окажутся в двух, – крикнул я.
Птицеловка кивнула и побежала обратно.
Я посмотрел на Балдезара. Тот улыбался. Я снова оскалился.
— Не борзей, – посоветовал я. – Сто раз успеешь сдохнуть.
Значит, всему виной была ошибка. Балдезар запаниковал, сделал неверный вывод и скормил его Ирониусу. Они послали за мной Тамаса, которого я убил, и картина стала еще хуже. После этого все, что я делал – пришел к Федиму, рыскал по Десяти Путям, залез на чердак к Шатуну, плюс гибель второго Клинка, – лишь убеждало их в правильности первоначального заключения. Им чудилось, что я всегда опережаю их на шаг, избегаю ловушек или, наоборот, появляюсь в самое неподходящее время, тогда как в действительности я был подобен слепому щенку.
И все это потому, что я не сказал Балдезару, зачем мне понадобился клочок бумаги из кисета Ателя.
Я не выдержал и начал смеяться. Было бы странно, если бы не начал. Я поглядел вниз, увидел перекошенное лицо Балдезара, услышал его лепет о прискорбном недоразумении и расхохотался вовсю. Да больно же, Ангелы!
Я опустился на колено, хватая ртом воздух. Приступ прошел, и у меня закололо в боку с ногой за компанию. Я был опустошен, но странно расслаблен.
Балдезар ошалело смотрел на меня. Страх на его лице сменился пониманием, затем отвращением.
— Ты ничего не знал, пока я не сказал? – спросил он. – Вообще ничего?
— Нет, – подтвердил я.
Балдезар моргнул.
— То есть я…
— Усугубил? – помог я.
Тот вздрогнул, и я признался себе в удовольствии от этого.
— Ты даже при желании не смог бы испортить больше, – проговорил я и крякнул, выпрямляясь. – Ирониус спустит с тебя шкуру, когда поймет, что ты натворил.
— Ирониус?
— И его Принц.
Балдезар побледнел.
— Принц? Серый Принц?
— Вот видишь, и тебе всего не говорили, – улыбнулся я.
— Дрот! – затараторил Балдезар. – Я не знал об участии Серого Принца, клянусь! Пожалуйста, ты должен…
Птицеловка свистнула. Мы оба посмотрели в ее сторону.
Она бежала к нам со всех ног.
— Крушаки в трех кварталах! Идут быстро! – крикнула она. – Шесть человек, не меньше!
Я повернулся к Балдезару и ухмыльнулся:
— Тебе ничего не будет, если скажешь, что тебя ограбили. Удачи с Ирониусом и Серым Принцем.
— Стойте! – крикнул он. – Заберите меня с собой! Я расскажу о книге!
Я обернулся, как раз когда Птицеловка догнала меня и затрусила рядом.
— Что ты расскажешь?
— Забери меня и узнаешь!
Я глянул на Птицеловку. Она стояла, уперев руки в колени, и тяжело дышала.
— Дыма перебрал? – ответила она на мой взгляд. – Я его одна не дотащу, а ты, зараза, еле ходишь.
Она сплюнула.
— Не выйдет. Нам пора. Валим отсюда.
Я повернулся к Балдезару.
— Рассказывай, – велел я, – и тогда Ирониус ни о чем не узнает.
— Мне нужны гарантии.
— После твоего рассказа обойдешься и этим, – возразил я. – Надо было тебя загасить, и пусть Крушаки подтирают.
Балдезар облизнул губы и посмотрел сначала на улицу, потом на меня.
— Возьми меня к себе, – сказал он.
— Что? – спросили мы хором.
— Под крыло, – быстро выговорил он. – Стань мои боссом, и я тебе расскажу все, что захочешь.
— Твоим боссом? – повторил я. – Я не Козырная Масть. Да к черту, у меня даже организации нет!
— С меня и начнется, – настаивал Балдезар. – Если ты возьмешь меня к себе, то будешь защищать. И не замочишь за здорово живешь, а я буду знать, что мне конец, если предам тебя.
Я чуть не рассмеялся от его наивности.
— Вижу, ты мало смыслишь в устройстве Круга!
— Я знаю тебя, – возразил Балдезар. – Этого достаточно.
Я таращился на него, а Птицеловка переминалась с ноги на ногу. Она всматривалась в проулок.
— Дрот… – заговорила она.
— Завали хлебало, – сказал я.
Защищать? Это я-то? Я не сумел защитить Эппириса, а теперь моего покровительства ищет Балдезар. Чем мне его защитить? У меня ничего нет.
Но что есть у Кента? С нашим занятием, нашей жизнью – какая может быть определенность? В лучшем случае постоим за себя. И все же это не помешало мне служить Келлзу, одновременно прикрываясь, как щитом, именем Никко перед его людьми. Да, я был Длинный Нос, и никто лучше меня не знал, что такое глубокая конспирация без поддержки. И все-таки я признавал, что чувство некоторой защищенности помогало, и мне недоставало его.
Я протянул руку, поколебался и докончил жест. Балдезар сжал ее в неуклюжем клятвенном Замке. Отныне он был мой.
— Торжественная часть потом, – сказал я. – Сейчас говори.
— Я не знаю подробностей, – начал Балдезар, – но книга частично про магию.
— Мне это известно.
— Имперскую магию.
— И это знаю.
Балдезар удивленно моргнул:
— Значит, ты и про императора знаешь?
Я отпустил его руку.
— А что император?
— Насколько я понял, против него хотят использовать магию.
— Против него?
— Или против империи, – кивнул Балдезар. – Я не разобрал, но Ирониус обронил что-то подобное.
— Трахни меня Ангел, – пробормотала Птицеловка.
Я подступил к Балдезару, близкий к шоку.
— Что они…
Птицеловка схватила меня за плечо.
— Нет времени, – прошипела она. – Слышишь?
Я услышал. Вопли и крики вдалеке. Они приближались. Крушаки.
— Черт! – пробормотал я, склонился и выдал Балдезару пакетик из кошеля с травами. – Оленьи ягоды. Бери, они приглушат боль.
Балдезар с сомнением поглядел на пакетик, потом на меня.
— Я не думаю… – начал он.
— Ты был бы мертв, если бы я захотел, – окрысился я. – Зачем мне терять время и травить тебя!
Балдезар снова посмотрел на пакетик и кивнул.
— Очень трогательно, – сказала Птицеловка, хватая меня за руку. – А теперь валим отсюда, пока не полились настоящие слезы!
Она поволокла меня по улице, потом затащила за угол. Балдезар позади закричал, зовя на помощь. Он взывал к приближавшимся Крушакам и кому угодно, лишь бы подошли и спасли.
— Думаешь, его не убьют? – спросила Птицеловка, сворачивая за очередной угол.
— Он писец и мастер гильдии, – ответил я. – У них нет повода.
— А нас?
Мне было незачем уточнять. Она имела в виду откровение о планах Ирониуса насчет дневника.
— Нет никаких «нас», – сказал я. – Ты ничего не слышала.
— Дрот…
— Проваливай куда сказано и смотри за семьей аптекаря.
— А ты?
— Я Нос. Когда я слышу неприятные новости, я иду к своему пахану.
