19

— Как ей удалось? – спросил я.

— Я не мог разорваться, – пожал плечами Деган, так и стоявший на пороге. – Либо следить за Ларриосом и книгой, либо ее убивать. С учетом того, что книга была нужна тебе позарез, я столкнул ее в яму и погнался за Ларриосом.

— Этот уродец посмел бежать?

— Стрелой. Ладно, стрелой с подбитыми зенками, хромой ногой и парой сломанных ребер. Он предпочел бросить книгу, чем даться мне в руки.

— А я где был?

Мне живо представилась картина: я лежу под дождем, из ямы выбирается Белый Кушак, а я не чешусь.

Деган зыркнул на меня.

— Ты тяжелее, чем я думал. Тебе это известно?

— Да иди ты!

Деган кивнул и взвесил сумку.

— Твоей одежде, между прочим, конец. Я принес новую.

Он бросил сумку на кровать. Я заглянул.

— Ты издеваешься. – Я вытащил алый дублет с фестонами и роскошной серебряной вышивкой. Еще там нашлись панталоны такого же цвета и кремовые чулки. На дне я обнаружил льняную рубашку с кружевными воротом и манжетами.

— Баронесса Сефада желает скорейшего выздоровления, – сообщил Деган. В его глазах плясали чертики.

Кристиана. Разумеется. Я так и видел, как она роется в вещах Нестора и давится от хохота, выбирая самое нелепое.

Кристиана… Я посмотрел на Дегана. Чертики были на месте.

— А мою одежду ты принести не мог? – спросил я, предпочитая не спрашивать о сестре.

— Как, позволь узнать? – Деган пошевелил пальцами в воздухе. – Я знаю, что делается у тебя дома, и мне еще дороги мои конечности и внутренние органы.

Я вздохнул и оглядел одежду, разложенную на коленях. Потом встряхнул дублет и улыбнулся:

— Да он мне велик! Нет, поищем другой!

— Глупости, – заявил Джелем. Он подошел к кровати и сгреб стопку. – Ахния запросто подошьет.

— Ты жестокий человек, – посетовал я.

Джелем наклонился ко мне:

— Из-за тебя я две ночи проспал в этом кресле. Все только начинается.

Я покинул дом Джелема через три часа после рассвета, укрывшись под широким плащом. Джелем и Деган вышли на пять минут раньше. Джелем оделся так же, чтобы быть принятым за меня хотя бы издалека. Из тени за ними вслед никто не вынырнул. Я предпочел расценить это как отсутствие слежки, нежели убожество маскировки.

Я заново одернул на себе перешитый дублет. Жена Джелема и так его подгоняла, и сяк перекраивала, но тот все равно сидел как с чужого плеча. Впрочем, Деган был прав: никто не ожидал увидеть меня в таком наряде и лучше было щеголять в нем, чем в собственных шмотках.

Спасибо хоть выжили сапоги, иначе шаркать бы мне в туфлях, набитых тряпьем.

Книга Иокладии была спрятана под плащом и дублетом. По всем статьям мне следовало отнести ее Келлзу, – в конце концов, именно он поручил мне ее найти и я на него работал. Однако бой с Белыми Кушаками, не говоря о сновидении с Серым Принцем, произвел на меня неизгладимое впечатление. И я решил не отдавать ее никому, пока не выясню, какая связь между дневником Иокладии и клановой войной в Десяти Путях. Это была вещь, которую я не мог взять и выложить на стол перед Келлзом – неважно, друг он мне или босс. Я уважал его, но не смел доверить книгу об имперской магии, когда на кону стояла судьба его организации.

Я лавировал в утренней толпе, понурив голову и глядя под ноги. Поток Светляков замедлял мое продвижение, но помогал слиться с прохожими.

Я вышел на площадь Пятого Ангела и задержался, чтобы купить себе чашку масляного чая. Обвел глазами толпу в поисках нарочито занятых людей, избегавших смотреть в мою сторону. Чай был хорош – масла, соли и мяты не пожалели. Он согревал. Самое то после пяти зерен ахрами и легкого завтрака. Я быстро допил и снова замешался в толпу.

Я трижды обошел статую Элирокоса и успел прицениться к коврам, поторговаться за маленький браслет, поспорить со слепым предсказателем и похлопать очень талантливой танцовщице, исполнившей неканоническую версию а’Сакара.

Никого. Ни Хвостов, ни Косарей, ни Шестиногих Бригад. Если кто-то и шел за мной, я не видел. Либо их не было вовсе, либо за мной отрядили первоклассных специалистов.

Я подошел к прилавку Мендросса.

— Одну минуточку, сударь, – бросил он, проносясь мимо меня с корзинкой лимонов.

Он уже хотел передать корзинку богато одетой женщине, но замер с открытым ртом, повернулся и вытаращился на меня. Мендросс пожирал глазами мой наряд, пока покупательница не кашлянула.

— Позвольте мои фрукты, – произнесла она ядовито.

— А? – очнулся Мендросс.

Потом моргнул и закивал:

— Ах, да, да! Прощенья просим, миледи!

Он вручил ей корзинку и принял деньги, мелко кланяясь и извиняясь. Все это время он косился на меня.

Едва женщина ушла, Мендросс повернулся и распахнул объятия.

— Милорд! – воскликнул он достаточно громко, чтобы слышали за три лавки. – Как я рад! Вы, полагаю, пришли за манго? Вы еще на прошлой неделе про них спрашивали! Добрые вести – вот они, как обещано! Снова завезли, такая удача. Пожалуйста, полюбуйтесь – и только скажите, что это не самые сочные в городе!

Я улыбнулся и величественно кивнул, входя в роль аристократа. Мендросс кланялся, шаркал ножкой и вел меня к яркой занавеске, за которой был склад.

— Еле узнал, – шепнул он, откидывая занавеску.

— Приятно слышать, – ответил я.

Младший сын Мендросса дрыхнул, привольно раскинувшись на трех мешках и выронив восковую учетную табличку.

— Спиро! – гаркнул Мендросс. Тот резко сел и зашарил вокруг. – Оставь это и ступай за прилавок, – велел Мендросс. – И впаривай сливы, вот–вот сгниют.

Мальчик кивнул и выскочил, едва взглянув на меня.

Мендросс взял манго покраснее, вытащил маленький нож и ловко вырезал нам по длинной дольке. Он не соврал – манго таяло во рту.

— Итак, – молвил Мендросс, вытирая густой сок с подбородка, – могу я узнать, зачем тебе понадобился этот маскарад?

— Нет.

— Что, такая стыдоба?

— Просто не важно, – обронил я. – Выкладывай, о чем звонят.

Мендросс опустился на низенький табурет.

— Много о чем. Прямо все подряд рассказывать?

Соблазн был велик, но время поджимало. Я выпал на два дня и хотел уяснить общую картину, детали можно было оставить на потом.

— Держись Десяти Путей, – распорядился я. – Ну и всего, что собрал на Никко. Или Келлза. – Я подумал и добавил: – Или писца по имени Балдезар.

— Про писца не слыхал, но где ты был, если не знаешь об остальном? Да на улице только об этом и трезвонят!

— Ты рассказывай, – поторопил я.

Мендросс отрезал очередной ломтик.

— Тогда устраивайся поудобнее, – пригласил он и приступил к докладу.

Новости были неприятные. Клановые войны – дело кровавое, с засадами и трупами в проулках, но нынче они зашли гораздо дальше. В прежние годы война велась ночью по темным углам. Сейчас люди Никко нападали на людей Келлза средь бела дня – на улицах, рынках, площадях, людно там было или пусто. Делалось это нагло, на глазах у властей, и те даже при желании не могли смотреть в сторону. Хуже того: Шатун вроде бы разрешил своим молодцам мочить и Красных Кушаков, если те сунутся. Если в разборках начнут гибнуть Крушаки, то возникнет вопрос не о том, вмешается ли империя, а о том, когда и насколько жестко.

Железный Деган и Серый Принц постарались на славу. Все подтверждало наши с Деганом опасения: цель – начать войну и втянуть империю. Но дальше-то что?

— А остальной кордон? – спросил я.

— Круг Десяти Путей разделился на три партии: за Никко, за Келлза и за себя. Последних больше всего. Они не лезли, но некоторые уже нанимаются.

— К кому?

— К обоим, но Никко набирает больше.

— А Келлз? – спросил я. – Как у него дела?

— С ним занятно, – ответил Мендросс и потянулся. В позвоночнике защелкало и захрустело. – Келлзу вроде и легче, за него стоят Рис Синий Плащ и Тихая Мег, а еще Бандюк по имени Матео, но люди бают: он еле держится. Никко шлет Резунов как бешеный, но все равно непонятно, почему люди Келлза откатываются ночь за ночью… – Мендросс подался вперед. – Поползли слухи о глиммере. Не уличном, а настоящем, опасном. Когда словом гасят бойцов и ломают сталь.

— Свидетели есть?

— Нет, – помотал головой Мендросс. – Но разговоров много.

— Бьюсь об заклад, что да, – сказал я, живо вспомнив паривший в спальне труп и женщину, гулявшую по моим снам.

Я потер руку, приглаживая вставшие дыбом волоски. Книга под дублетом немного сместилась.

— Хочу попросить тебя об услуге.

Мендросс незамедлительно прикрыл веки:

— О какой?

Я вытащил из-за пазухи книгу Иокладии:

— Спрячь это у себя.

Мендросс взглянул на книгу, но не дотронулся.

— Что это?

— То, что я не могу хранить дома.

— Потому что там будут искать?

— Более или менее.

— А почему ты решил, что сюда не придут?

— За книгой? К продавцу фруктов? – фыркнул я.

Особенно, подумал я, за книгой по незаконной магии.

Мендросс хрюкнул и уставился на дневник, размышляя.

— Кто за ней охотится? – наконец спросил он.

Над этим ожидаемым вопросом я думал с того момента, когда пришел в лавку. Перебор – и я уйду с книгой, так и упрятанной под дублет; недобор – навлеку на Мендросса намного худшие беды.

Значит, полуправда.

— Келлз, – сказал я. – А может, и кто-то еще из Тузов.

Мендросс не моргнул глазом.

— Два золотых сокола сейчас, – отчеканил он. – И два потом, когда будешь забирать.

Чересчур – за сказанное и сущий пустяк – за утаенное. Я притворился, будто думаю, немного поторговался, чтобы изгладить всякие подозрения, и уступил.

Я передал ему книгу. Он взял ее, перевернул и сунул в кипу гроссбухов на счетном столе.

— И все? – удивился я.

— Что подозрительнее: книга меж книг или книга на дне корзины с фигами?

— Но…

Мендросс поднял руку:

— Не парься. Я что-нибудь придумаю. Потом. Это на время.

От Мендросса я вышел с корзинкой манго – он настоял – и для очистки совести сделал полкруга по базару. Удостоверившись, что за мной не следят, я вручил корзинку нищему, сидевшему на краю площади, и пошел домой.

Шагалось легче, и не только потому, что Мендросс изрядно облегчил мой кошелек. Впервые за долгое время я что-то знал наверняка. Да, оставались кое–какие вопросы, но теперь и у меня имелся фрагмент головоломки. И как бы не главный, черт побери. Я рисковал, но и ценность моя повысилась. Меня могли похитить, допрашивать, пытать, но не убить в подворотне.

Странная безопасность, учитывая, что означало для здоровья обладание книгой Иокладии в перспективе, но на короткое время приходилось мириться.

В таком замечательном настроении я пребывал ровно до того момента, как свернул на Уступчатую улицу и увидел мой дом. В глаза бросились сразу две вещи. Во–первых, лавка Эппириса была заперта, несмотря на позднее утро. Во–вторых, по обе стороны входа переминались головорезы Никко – Соленый Глаз и Маттиас Кирпич.

Я выругался и ускорил шаг, проталкиваясь сквозь толпу. Я надеялся, что Эппирис запер ставни по причине отъезда, а не по приказу Никко. С того станется наказать меня расправой над людьми, находившимися под моим покровительством.

Я подошел совсем близко, когда Соленый Глаз перестал тормозить и все-таки узнал меня в одеянии Нестора. Он встал чуть прямее, оглянулся на Маттиаса, внимания не добился, пожал плечами и вперевалочку пошел ко мне.

Я откинул капюшон и указал на аптеку.

— Будет лучше, если это не то, что я думаю, – сказал я погромче, чтобы Глаз расслышал за несколькими людьми, еще разделявшими нас.

— Не то, – ответил Соленый.

Он приблизился, и его располосованная шрамами рожа расплылась в улыбке.

Когда между нами осталось три шага, улыбка дрогнула и погасла. Потом Соленый Глаз упал. За ним стояла Птицеловка Джесс, и длинный мокрый нож в ее руке отливал красным в утреннем свете. В отличие от Соленого Глаза она не улыбалась. И даже наоборот – была вне себя от ярости.