18
Я бежал по лесу. Мелькали деревья, я легко перепрыгивал через корни и валежник. Сквозь листья виднелось лазурное небо, памятное с юных лет, и я вдруг понял, где находился: дома, в Бальстуранском лесу.
Но это был я, Нос по имени Дрот, уже выросший, потрепанный жизнью, с рапирой на бедре. Юнца, которым мне полагалось быть, здесь не было. Не знаю почему, но мне казалось, что это и хорошо: я мог делать вещи, недоступные подростку.
А потом я услышал дикие крики и лязг стали и все вспомнил. Это был день, когда все кончилось. День, в который моя жизнь пошла под откос. День, когда они убили моего отчима, Себастьяна, и все мои надежды на простую семейную жизнь пошли прахом.
Я внутренне собрался и хотел побежать быстрее, но нога исполнилась боли. Я посмотрел вниз и увидел кровь, а на тропинке остался алый след. Я завыл и продолжил идти.
Я хромал и спотыкался, бежал и петлял. До дома было слишком далеко, и я не поспевал. Мальчиком я бегал быстрее, но мальчик будет бессилен на месте происшествия. Там должен появиться нынешний я. Обязанный все исправить!
Я вырвался из-под тени деревьев полубегом, полупадая и споткнулся о могилу матери. Она давно заросла травой. Рапира выпала у меня из рук. Я приказал себе встать.
Я думал, что увижу, как Себастьян расправляется с убийцей, тогда как второй наводит на него арбалет. Я ожидал увидеть тринадцатилетнюю Кристиану, лежащую без сознания на пороге с окровавленной головой. Я ждал встречи с мукой, терзавшей меня многие годы.
Взамен я обнаружил вымощенный мрамором дворик с цветущими лозами. В центре был фонтан из розового камня, похожий на букет таких же цветов. Из каждой каменной розы журчала вода, стекавшая по лепесткам в утопленный бассейн. В окна, прорезанные в одной из стен, лился солнечный свет, который превращал в жидкое пламя лужицы, натекшие на плиты.
Пахло зеленью и свежестью; я не доверился этому месту.
В дальнем углу сада спиной ко мне стояла женщина в просторных золотистых брюках и приталенном коричневом камзоле. Она смотрела в окно. Обычные каштановые волосы были собраны в хвост и перевязаны белой лентой с крохотными серебряными колокольчиками на концах.
Женщина не обернулась, когда я встал. Я поискал рапиру, но не нашел. Наверно, осталась в другом сне.
Я шагнул – нога уже не болела, – потом еще, и женщина заговорила:
— Зачем тебе книга?
Она сорвала белую розу с лозы, тянувшейся по стене.
Деган, конечно, нашелся бы с остротой; Джелем съязвил бы, да так, что получил бы пинка и вылетел в явь, а я просто брякнул:
— Тебе-то какое дело, мать твою так?
Женщина небрежно махнула розой:
— Слишком долго объяснять. У нас нет на это времени.
Она поднесла розу к лицу и обернулась ко мне. Вдруг оказалось, что нас разделяет не более фута. Я отпрянул и чуть не упал.
Прикрыв глаза, она вдыхала аромат розы и улыбалась.
— В воспоминаниях они всегда пахнут слаще, – тоскливо заметила она, отбросила цветок и подняла глаза на меня.
До этого мгновения я считал ее заурядной: невыразительный рот, узкий нос, низкий лоб, темные волосы небрежно убраны. Но когда она подняла веки и я увидел глаза – золотисто–зеленые, яркие, – то сразу понял: мне никогда ее не забыть.
— По правде говоря, – произнесла она, не обращая внимания – а может, рассчитывая – на произведенное впечатление, – я приятно удивлена, что ты еще жив. Это говорит в твою пользу. Но если ты будешь и дальше шляться, как делал это до сих пор, то тебя не спасет даже Деган в поводу.
— Как… – начал было я, но слова выходили медленно и невнятно.
Женщина нетерпеливо взмахнула рукой вдвое быстрее, чем смог бы я.
— Не беспокойся о «как», Дрот. Займись «кто». Кто еще знает? Кто на тебя охотится? Ты стал популярным мальчиком, а я в этой партии почти не игрок.
Я чуть не рассмеялся. В чужой сон не попадешь, не будучи кем-то важным, но я не стал спорить. Захочет назваться – скажет, а если нет… Что ж, мне было нечем ее заставить.
— Хорошо, – еле выговорил я; слова казались свинцовыми чушками. – Кому нужна книга? И зачем?
Теперь была ее очередь молча смотреть – правда, недолго. Запрокинув голову, она рассмеялась, а колокольчики звякнули контрапунктом.
— Ты хочешь сказать, что не знаешь? – спросила она. – У тебя в руках книга Иокладии, а ты не знаешь, что это такое?
И она посмотрела мне в глаза, не переставая улыбаться. Улыбка у нее такая же обворожительная, как и глаза.
— О, это слишком прекрасно, чтобы быть правдой…
Книга Иокладии? Атель назвал мне имя автора? Неудивительно, что я никого не нашел: если книга настолько стара, как я начинал думать, то Иокладия мертва уже несколько столетий.
Я посмотрел на женщину. Колокольчики. Книги. И тут до меня дошло.
— Принцесса, – сказал я и отвесил насмешливый низкий поклон.
Это она стояла у Федимовой лавки. Это ее колокольчики звенели, когда она уходила, а я прятался в канализации. Это ей служил Железный Деган. Значит, я разговаривал с Серым Принцем. Принцессой. Серой Принцессой.
— Все же «Принц», – почти смущенно улыбнулась она. – Приятно видеть, что ты хоть что-то можешь сообразить.
— Я сообразил, – ответил я, начиная злиться, – что ты пустила по моему следу Резунов, Белых Кушаков и пару Клинков, не говоря о твоем ручном Дегане. Но я не понял зачем. Если развлекаешься – сворачивай этот сад и найди для игрищ во сны кого-нибудь другого, потому что мне не до них.
И я развернулся, чтобы уйти, но тут же обнаружил себя сидящим на скамье у фонтана. Раньше во дворике не было никаких скамеек. Женщина сидела рядом.
— Сожалею, – сказала она, глядя мне прямо в глаза. В ее устах это прозвучало не как извинение, а как констатация факта. – Я решила, что человек, который так сильно увяз в этом деле, знает расклад.
— Тогда пришлось бы считать, что я увяз по собственному желанию, – возразил я. – Неправильная посылка. Просвети меня.
Она нахмурилась, и между бровей наметилась складка. Склонив голову набок, она посмотрела куда-то мимо меня. Мне почудился слабый шепот, будто с ней разговаривал сад. Она кивнула и снова сосредоточилась на мне.
— Я не могу сейчас вдаваться в детали, – сказала она, – но советую хорошенько подумать, кому в конце концов отдать эту книгу.
— Что, – подхватил я, – боишься, что будет труднее добраться?
Она выдавила кривую улыбку:
— Не без того, но это не главное. Меня больше волну…
Нога взорвалась болью, дворик мгновенно исчез, а я открыл глаза и узрел пару сапог. Они шагали по грязной и мокрой мостовой. Я сообразил, что меня перекинули через плечо и несут по улице. Я дернулся, чтобы соскользнуть и удрать; попытался спросить, кто, черт побери, меня тащит. Мне удалось лишь слабо качнуть головой и выдавить жалкий стон. Человек что-то буркнул и пристроил меня поудобнее. Нога немедленно отозвалась болью. Я застонал и прикрыл глаза, сбежав от боли и унижения во тьму.
– …происходит?.. – орала женщина.
Я открыл глаза и обнаружил, что лежу на плитах дворика, подтянув колени к груди. Женщина стояла возле скамьи и обращалась к полупрозрачной тени, которой раньше не было. Низенькая размытая фигура – меньше даже меня. Больше я ничего не разглядел. Фигура оживленно жестикулировала, словно вела беседу, и до меня снова донесся шепот, мешавшийся с ветерком.
Значит, она наняла Рта, чтобы тот наколдовал ей сон. Отлично. Мысль о том, что Серый Принц чувствует себя в моих снах как дома, оказалась неподъемной.
Нога болела, но далеко не так сильно, как раньше. Я разогнулся, осторожно встал на четвереньки и заметил, что прожилки на мраморе движутся сами по себе. Это не предвещало ничего хорошего.
— Сколько мы еще сможем его удерживать? – спросила женщина.
Пауза.
— Проклятье! Ну, ладно.
Я услышал шелест – она опустилась на колени рядом со мной. Зеленью больше не пахло, и это тоже был плохой знак.
— Дрот! – произнесла она.
Не бережный зов – приказ. Я бездумно взглянул на нее.
— Послушай, – сказала она. – Делай что хочешь, только не отдавай никому книгу.
— Кроме тебя, – прохрипел я. – Правильно?
Она покачала головой:
— Даже мне. Спрячь ее. Никому не говори, где она, – тогда протянешь еще хотя бы некоторое время. Я предпочту, чтобы книга Иокладии снова потерялась, чем угодила в плохие руки.
Я хотел спросить, что она имеет в виду, но ногу снова свело. Я сморщился, открыл глаза и увидел, что сон почти обесцветился. Женщина протянула руки и положила ладони мне на плечи. Пальцы не легли поверх, а как бы погрузились на дюйм в мою плоть. Но это почему-то не показалось странным.
— Спрячь книгу, – повторила она. Ее силуэт размывался. – И держи в тайнике.
Затем я остался один в тишине, которая быстро обернулась забытьем.
Я очнулся без перехода – перед глазами не светлело, гул не делался ревом. Вот я валялся без памяти – а вот уже бодрствовал.
Все было не так, как надо. Не мокро, сыро и больно, а сухо, тепло – и, похоже, я лежал на пуховой перине под крахмальными чистыми простынями. Одежда исчезла, сменившись мягкой ночной рубашкой. И еще я был жив. Это было самое удивительное.
Из любопытства я пошевелил ногой. Ответом стала еле слышная боль. Снова не то, должно быть больно до слез. Я уперся в матрас левой ногой, стиснув зубы и готовясь к худшему, однако ногу только обдало жаром.
Как пить дать, чары. Иначе мне не было бы так хорошо.
Теперь я переполошился всерьез.
Не открывая глаз, я прислушался. Звучала ночная Илдрекка, но вместо обычной какофонии из пьяных криков и брачного кошачьего воя до меня донеслись жужжание ночных насекомых, обрывки грубого смеха и далекий перестук барабана. Где бы я ни находился, это была точно не Пустошь и не Десять Путей.
Я собрался повернуться на бок, но услышал шорох одежды и звук, словно кто-то отпил из чашки. Я оцепенел, затем велел себе расслабиться. Охранник, сиделка или кто-то еще? Звякнуло стекло.
Я медленно вдохнул и с удовольствием не учуял садовой зелени. Но чем-то знакомым все же повеяло. Базилик? Сушеный тимьян?
Я снова принюхался. Да, это простыни. А я знал только одного человека, который любил надушенные простыни. Кристиана. Значит, в комнате находится…
— Задери тебя черти, Деган! – сказал я, переворачиваясь на бок и открывая глаза. – Зачем ты меня сюда притащил, когда знаешь…
И осекся.
Джелем наградил меня лукавой улыбкой.
— Я тоже не сильно тебе обрадовался, – признался он. – Но жена увидела, что ты залил кровью всю улицу… – Он красноречиво пожал плечами. – Короче говоря, я не имею права голоса в этих стенах.
Джелем полулежал в мягком кресле, вытянув скрещенные ноги. Темные волосы были всклокочены, а длинный черно–зеленый кафтан выглядел необычно измятым. Серебряная масляная лампа на столе множила тени. Рядом отсвечивал красным бокал с вином. В открытом окне темнело ночное небо.
Я огляделся. Нет, это точно не сестрин дом. Она бы не потерпела беленых стен, потому что у знати были в моде яркие цвета. Впрочем, она простила бы побелку ради ковров, которые заняли все стратегические позиции. Золотые, зеленые, алые и ярко–синие нити сплетались в затейливые арабески и геометрические узоры, облагораживая помещение в прочем смысле невзрачное.
Я не заметил ни моей одежды, ни вещей. Хотел спросить у Джелема, где они, но усмотрел у него на коленях потрепанную книгу в кожаном переплете. К черту одежду.
— Это то, что я думаю? – спросил я.
Джелем оторвал взгляд от книги.
— Это? – переспросил он, поддев уголок страницы. – Если ты спрашиваешь, тот ли это намокший фолиант, который мне с таким трудом удалось просушить, то да, это он.
— Закрой, – велел я.
Джелем вскинул бровь:
— Прошу прощения?
Я сел, не обращая внимания на возмутившиеся мышцы, и указал на книгу:
— Убери ее. Немедленно.
Сон, где меня предупредили, или не сон, а я не для того бродил по канализации и дрался с Белыми Кушаками, чтобы Джелем почитывал в свое удовольствие.
Джелем смерил меня долгим взглядом. Выражение легкого удивления сменилось холодной досадой. Он очень медленно закрыл книгу и положил на стол.
— Как тебе будет угодно.
Он взял бокал, откинулся в кресле, сделал длинный глоток и поднес бокал к свету лампы. Потом улыбнулся.
Знакомая улыбка. Он что-то вычитал в этой книге. Что-то, достойное торга.
Ладно. Пусть улыбается. Что он там мог найти за какие-то…
Я посмотрел на яркие звезды на безоблачном небе, которое запомнилось мне пасмурным, до того как я отключился.
О черт!
— Сколько времени я здесь лежу? – спросил я.
Улыбка Джелема стала еще шире.
— Ночь, день и еще почти ночь. По вашему календарю наступает день Совы, а с ним и новая неделя.
— Совы?.. – переспросил я.
Проклятье! Возможно, он все-таки успел углубиться в книгу. Но откуда она у него и зачем?
— Где Деган? – спросил я.
— Да все бегал туда–сюда, как наседка, а не Рука. – Джелем снова приложился к бокалу и посмотрел на меня. – Спрашивай прямо, не стесняйся. Я уже оскорблен.
— Отлично, – отозвался я. – Откуда и зачем у тебя книга?
— Уже лучше, – кивнул Джелем. – Отвечу кратко: ты не давал ее унести. Взял с Дегана слово, что книга останется при тебе. Он подчинился.
— А ты просто взял почитать?
— Мне никто не запрещал.
— Похоже, ты вычитал там что-то интересное.
Джелем отсалютовал мне бокалом.
— И это мне дорого обойдется, – продолжил я.
Джелем поставил бокал на стол.
— Это целиком и полностью на твое усмотрение. – Он снова взял книгу. – Я уверен, что ты и сам прекрасно расшифруешь этот текст или кого-нибудь наймешь, но это потребует времени и доверия. Сомневаюсь в богатстве твоего выбора.
Я не стал отрицать. Он загнал меня в угол, и мы оба это знали.
— Сколько? – спросил я, готовый услышать несусветную сумму.
Джелем, к моему удивлению, отмахнулся:
— Деньги? За это? Забудь. Ты и так мой должник, да и кто я такой, чтобы быть алчным?
Я держался молодцом и не расхохотался ему в лицо.
— Нет, – продолжил Джелем, – я подумывал о вещи нужнее.
— Например?
Джелем многозначительно постучал пальцем по книге.
— Нет, – отрезал я. – Исключено. Книга останется у меня.
— Ты меня не понял, – возразил Джелем. – Мне она не нужна, я не дурак и не самоубийца. Но я хочу знать, зачем она понадобилась тебе. Обычно ты держишься подальше от магии, Дрот, особенно от имперской, а потому я…
— Что?!
Я отшвырнул простыни и свесил ноги. Затем встал – во всяком случае, попытался. Ноги подкосились, и я не упал только потому, что успел схватиться за спинку кровати.
— Осторожнее, – рассеянно заметил Джелем. – Ноги будут слушаться не сразу. На исцеляющее заклятие ушла основная сила окружающих мышц. Они восстановятся примерно за сутки.
— Спасибо, что предупредил, – прорычал я, ползком подбираясь к подушкам. Затем сделал прерывистый вдох и выдохнул не лучше. – Ты хочешь сказать, что это книга об имперской магии?
Джелем лениво улыбнулся:
— Насколько я понимаю, да. И нет. Она…
— Что значит – насколько ты понимаешь? Нас либо казнят за нее, либо не казнят. Ты же Рот, черт возьми! Это запрещенная литература или нет?
Джелем сел прямо и посмотрел жестко.
— Могу сообщить, – сказал он ровно, – что эта книга написана той самой причудливой смесью термитных следов и крысиного помета, которую вы, имперцы, называете буквами. Могу сообщить и то, что она написана на диалекте, отличном от нынешнего, а также указать, что книгу написала Иокладия Неф, имперский Эталон, – в основном потому, что эта славная женщина дала себе труд подписаться. О чем я не могу сообщить, так это о содержании, потому что кто-то проснулся не в духе и велел мне отложить книгу, прежде чем я дочитал.
— Но если ее написал имперский Эталон, о чем же еще ей быть?
Эталонами называли отборную касту имперских магов. По закону, только они могли использовать имперскую магию.
— Я не хочу спешить с выводами, пока не прочту.
Я долго смотрел на Джелема, расплывшегося в самодовольной улыбке. Мерзавец знал больше, но не собирался делиться и ясно давал это понять.
— Хорошо, – произнес я. – Если тебе не нужна книга, где говорится – или не говорится – об имперской магии, то что тебе нужно?
— Я уже сказал.
— Да, но к чему тебе знать, зачем она мне?
— Все очень просто, – ответил Джелем. – Поняв твой интерес, я пойму, почему за ней охотятся остальные. Круг не так уж часто связывается с имперской магией, а поскольку это случилось и я оказался замешан, мое положение становится уникальным.
— Значит, тебе понадобился козырь против конечного владельца книги, будь он имперцем или преступником.
Джелем пожал плечами.
— Ну да, можно и так сказать. Козырь никогда не помешает.
— Это может быть чертовски опасный козырь, – заметил я.
— Орудие не бывает опаснее хозяина.
Я откинулся на подушки и задумался. С точки зрения Джелема, предложение было разумным: чем больше он знал, тем лучше мог использовать знание к своей выгоде. И если я правильно понял его намеки, он уже порядочно успел прочитать. Но все это будет без толку, если он не поймет, с кем торговаться, а от кого держаться подальше.
Что касалось меня, то рассказать пришлось бы до черта. То, что началось как обычная зачистка и поиск пропавшей реликвии, обернулось мороком с участием моей сестры, ассасинов, Серых Принцев, клановой войны, Белых Кушаков, а теперь, очевидно, еще и давно покойного имперского Эталона с ее заметками об имперской магии. Понятно, что я мог выложить все это Джелему – почти все – и не предать ни Келлза, ни Дегана, но мне такой вариант не нравился.
Инстинкт Носа предписывал мне помалкивать, пока не разобрался сам. Правда, сейчас я рисковал не дожить до момента истины, если не выясню, с чем имею дело.
К тому же мне очень хотелось доподлинно знать, из-за чего сыр–бор.
— Зерна есть? – спросил я.
Джелем порылся в рукаве и бросил мне кисет. Я вытряхнул два коричневых зернышка, раскатал в пальцах и бросил в рот. Они были выше всяких похвал.
— Ты должен помалкивать, – сказал я. – Понятно, что ты этим воспользуешься, но услышанное не должно разойтись. Понятно?
— Полностью.
— Хорошо, – кивнул я.
И все выложил. Я рассказал, как меня отправили мочкануть Федима, как мы подслушали разговор над решеткой канализации, как меня пытались убить. Поведал о пропавшей реликвии, клочках бумаги, Железном Дегане, Сером Принце и Десяти Путях. Я рассказал вообще обо всем, что могло иметь отношение к книге Иокладии, Десяти Путям, ссоре Никко и Келлза – даже о том, как разговаривал во сне с Серым Принцем. Правда, о том, что я Длинный Нос, о Клятве между мной и Деганом и о том, что Кристиана – моя сестра, я умолчал.
Когда я закончил, Джелем долго молчал. Он играл остатками вина в бокале и рассматривал блики. Когда он заговорил, его голос был тих, словно доносился издалека.
— Сон… Не нравится мне этот сон.
— И мне, – согласился я.
Джелем покачал головой.
— Я не о предупреждении, хотя тебе лучше прислушаться, – целее будешь.
— А о чем?
Джелем оторвал взгляд от бокала:
— Управление сновидениями… это невозможно. Во всяком случае, я о таком не слышал. Не в империи.
— Но где-то же умеют?
— Об этом рассказывали в старинных джанийских вахик–талах – вы назвали бы их магическими академиями, будь у вас что-то похожее. Там говорили о древних мастерах, способных переходить из одной реальности в другую, как мы переходим из комнаты в комнату. Но эти изыскания запретили много веков назад. Деспоты решили, что подобная власть над снами есть нечестивое подражание странствиям наших богов, ибо сказано, что первым шагом на этом пути всегда бывает способность вторгаться в чужие сны.
— Ты хочешь сказать, что за книгой охотится кто-то из джанийских йазани?
— Нет, – возразил Джелем. – Я говорю о том, что тот, кто послал тебе сон, умеет пользоваться магией, которая запрещена на моей родине уже несколько веков. Мне неизвестно, способны ли на это ваши имперские маги.
— Но зачем эти пляски? – спросил я. – Почему, черт возьми, не прибегнуть к магии для поиска книги?
— По двум причинам, – объяснил Джелем. – Во–первых, искать предметы с помощью магии невероятно трудно. Нужно точно представлять себе то, что ищешь, иначе шансы на успех заклинаний близки к нулю. Это все равно что бросать на каждом перекрестке монетку. Во–вторых, если ты заподозришь, что эту вещь разыскивают другие сильные маги и сам император, будешь ли ты афишировать свое участие?
— Не забывай, что я только этим и занимался, – ответил я.
— Но ты-то дурак, – безмятежно откликнулся Джелем. – А эти люди умнее. Они знают, чем рискуют, а ты начинаешь понимать это только сейчас.
— Ну и расскажи мне, что такого особенного в этой проклятой книге.
Джелем отставил бокал и открыл книгу. Переплет протестующе хрустнул.
— Я уже сказал, – начал он, безжалостно перелистывая задубевшие страницы, – что не могу быть полностью уверен в содержании. Здесь странный шрифт. У меня не было возможности как следует с ним познакомиться. И честно говоря, меня порой по–прежнему удивляют ваши представления о теории магии. Джанийская магия далеко не так эксцентрична.
— Довольно отступлений, к делу, – призвал я.
Джелем молчал достаточно долго, чтобы я впитал его мрачный взгляд, после чего продолжил листать страницы.
— Это личный дневник. Одни записи посвящены придворным интригам, другие касаются магии. И трудно сказать, какая о чем. Иокладия перескакивает с пятого на десятое, как возбужденный ребенок. Подобно многим имперцам, она не получила должного образования в смысле риторики, но если говорит о магии, то явно об имперской. Более того: похоже, что Иокладия Неф являлась личным магическим советником императора и членом его ближайшего окружения. Когда ему было нужно заколдовать кого-то или что-то, он звал ее. Добыть сведения, наказать, защитить, заставить что-то сделать… Всем этим занималась она.
— Серьезный был Эталон, – присвистнул я.
— Иначе никак, если колдуешь для императора или над императором. Но главное не это.
— Ах, не это?
— Нет.
Джелем все листал страницы, по ходу просматривая их. Дойдя до нужной, он встал и поднес ко мне книгу.
— Вот смотри, – он указал на нужный абзац. – Прочти вот это.
Книга оказалась в лучшем состоянии, чем я ожидал. Мне приходилось иметь дело с историческими и религиозными трактатами, которые скорее напоминали месиво, а большинство из них было втрое младше ее. Да, книга была попорчена водой, давно и недавно; чернила кое–где расплылись или выцвели, а корешок разболтался, но книга оставалась единым целом, пригодным к чтению. Если бы не грязь с Пустоши, следы которой еще кое–где виднелись, я бы решил, что она хранилась в библиотеке.
Я подтолкнул книгу к свету. Джелем был прав: ну и почерк у этой Иокладии! Идеограммы напоминали стилизованную сефту, но были начертаны небрежно. Я вообще с трудом узнавал в написанном текст.
— Давай посмотрим, – пробормотал я. – «Я нахожу, что у меня остаются трудности с третьей частью… формулы. Может быть, дело в точке приложения? Возможно, но я подозреваю, что дело в природе самого заклинания. Теорема Гистии гласит, что…»
Я посмотрел на Джелема.
— Теорема Гистии?
— Терпение, – ответил тот. – Читай дальше.
Я поудобнее устроил книгу на коленях.
— «Теорема Гистии гласит, что магическую силу можно сосредоточить посредством… фала н’арим»?
— Это джанийский термин. Читай.
— «Этим нельзя повлиять на такое же. Это известно. Это Истина, данная нам Ангелами и непреложная, как время.
И все же мы нашли в теореме изъяны. Да, фала н’арим – идеальная линза, но может послужить и лекалом. Линзы можно отполировать и огранить, но можно и увеличить их фокусное расстояние. Нельзя ли сделать то же самое с фала н’арим? Я признаю, что аналогия не полная, но если это так, то мы способны на большее, чем думали… Намного большее, чем нам было сказано…»
Я поднял взгляд.
— Очень хорошо, – сказал я. – Похоже, что она на пороге важного открытия. По крайней мере, для нее. Все не так, как думали раньше. Замечательно. Но что это значит?
Джелем забрал у меня книгу, вернулся в кресло и перечитал тот же абзац.
— Фала н’арим – старинный магический термин. Точного имперского аналога не существует ни в языке, ни в теории магии. – Он рассеянно провел пальцем по обрезу книги и поспешно убрал его. – Фала н’арим есть самая суть заклинателя, сердцевина его «я». Великие йазани Джана всегда писали о необходимости защищать и содержать фала н’арим в чистоте и непорочности. Там не должна пребывать сила, ибо, если она вольется туда, порча войдет и в самого человека. Это один из древнейших заветов нашей магии. Но Иокладия пишет об использовании фала н’арим в качестве линзы, о наделении ее силой с последующим оформлением внутри. Она намекает даже на применение фала н’арим для извлечения силы из самого Нефира.
Джелем замолчал и потеребил нижнюю губу.
— Наверное, это теоретически возможно, – проговорил он наконец, – и предоставит доступ к неисчерпаемому источнику энергии, но…
— Джелем, – перебил его я. – Фала н’арим – это душа?
— Да, поскольку лучше не перевести. – И Джелем посмотрел на меня. – Иокладия пишет о подключении своего ядра к Нефиру. Не довольствоваться натекшим оттуда, как поступают Рты; не ограничиваться колодцами – оставить только Иокладию и Нефир.
— Значит, имперская магия проводится через душу?
— Похоже, именно это она и имеет в виду. По крайней мере, я так понял. Но нужно читать дальше.
Я уставился на книгу, покоившуюся у него на коленях. Я не был силен в теологии, но невозможно не набраться кое–чего, сбывая краденые реликвии. То, что я знал, вовсю сигналило об опасности.
— Она богохульствует, – вымолвил я. – По–крупному.
Даже Ангелы не сразу решились разделить душу Стефана Дорминикоса на три части и запустить цикл Императорских Воплощений. Никто не связывался с душами. Третья Заповедь Книги Возвращения, сразу после «Почитай Ангелов во всех вещах» и «Ангелы суть истинные наследники Мертвых Богов».
На этом основывалась вся имперская магия.
— Это не один, а два смертных приговора, – пробормотал я.
— Или ключ к почти абсолютной власти, – подхватил Джелем.
— Неудивительно, что за ней охотились Кушаки.
Я дотронулся до бедра, и оно чуть заныло там, где его пронзил меч.
— Нам повезло. Было бы намного хуже, если бы они прорвались и доложили императору, что книга у нас.
— Может, ему уже и доложили, – сказал Деган.
Я вздрогнул. Деган стоял в дверях с холщовой сумкой под мышкой. Большие люди не могут ходить так бесшумно.
Под глазами у него залегли глубокие тени. Он переоделся, но снова в драное и мятое. На левой руке красовалась грязная повязка.
— Третий Кушак?
— Канула в ночь.
— Проклятье!
Я прикрыл глаза. Трижды смерть.
