10

– Нет, – отрезал Джелем. – Категорически нет. Это невозможно.

– Да почему, черт возьми?

Мы сидели за столиком. Обдумывая мои слова, Джелем надолго приложился к латунному мундштуку шланга, соединенного с общим кальяном. Поначалу с нами сидело еще двое, но вскоре после моего прихода Джелем сказал им пару слов, и они пошли искать новое место. Остальные завсегдатаи внимали сказителю, который сидел в своем тесном алькове и для пущего эффекта то и дело ударял в пол латунным клинком.

Мы находились в уличном кафе в кордоне Раффа-Наир, джанийском районе Илдрекки. Помещение было наполнено серо-голубой дымкой, которая приглушала солнечный свет, вливавшийся через арочный фасад. Внутри стояло с десяток низких столиков, окруженных истертыми напольными подушками. Каждый был оборудован кальяном с тремя-пятью кишками без мундштуков. Посетители брали мундштук напрокат или приносили свой, как Джелем, и оплачивали дым по своему вкусу. Еще здесь был широчайший выбор вин, чая, кофе и сиканджубина, а также выпечки и блюд, которые ели руками и до которых были так охочи джанийцы на исходе ночи и на заре нового дня.

Джелем, в отличие от меня, выглядел свежим. Его полотняный бешмет и штаны были накрахмалены, на шерстяной безрукавке – ни пятнышка, щеки поверх бороды и горло чисто выбриты. Нет, это не означало, что он не бодрствовал всю ночь, однако судить об этом по виду не удавалось. Он воплощал джанийское самодовольство.

Что бесконечно бесило меня.

– В настоящее время возвращение в Джан для меня… неблагоразумный поступок, – молвил он наконец.

– Рискованный?

Джелем поднес ко рту мундштук.

– Смертельно опасный? – не унимался я.

Вода забулькала, и Джелем втянул дым. Мрачное выражение стерлось, но не вполне.

– Что-то между, – ответил он после паузы.

– Возможно, я сумею…

– Нет, ты вряд ли сумеешь, – перебил Джелем. – Но я ценю предложение. Это джанийские дела: политика, семья, магия – очень запутанные. Не думаю, чтобы ими обременился имперец, – не говоря о том, чтобы понять.

– Тем не менее, – настаивал я, – может быть, ты малость просветишь меня, раз уж я все равно там окажусь. – Я взял еще печенья. – Видишь ли, мне неохота накосячить и натворить бед похуже, будучи простым имперцем и не разбираясь в местных порядках.

Джелем фыркнул. Я знал его много лет. Для меня он всегда был джанийским Ртом, временным пропуском в Закур, сборщиком сведений и чертовски хорошим игроком. Иногда он бывал даже другом. Но все это время он ни разу не то что не открыл – не намекнул на причины, по которым жил среди исконных врагов своей родины. О да, конечно, слухи ползли – убийство, придворные интриги, тайная связь с наложницей деспота, – но все они плохо сочетались с хладнокровным, сметливым и наглым сукиным сыном, который сидел напротив меня и торговал своей магией и с имперцами, и с джанийцами. Его соотечественники тоже не собирались прояснять эту тему.

Поэтому его упоминание «политики, семьи и магии» явилось диссертацией в сравнении с тем, что мне было известно, а также причиной, по которой я поднажал.

Джелем выпустил краем рта клуб серого дыма.

– Похуже? – повторил он. – Нет, даже с твоими исключительными талантами я сомневаюсь, что ты отдавишь достаточно ног, чтобы сделать мне хуже. Куда ты нацелился в Деспотии?

– В Эль-Куаддис.

– Эль-Куаддис? – Он кашлянул. – Беру свои слова назад: ног наберется достаточно.

– Тем больше поводов тебе отправиться со мной и постараться, чтобы я не наступил.

Мне пригодился бы местный житель, а Рот уровня Джелема мог сыграть решающую роль, обернись дела скверно.

Джелем не клюнул.

– Почему Джан? – спросил он. – А главное, почему сейчас?

Я думал об этом, когда покинул сестру и выступил на ночную охоту в поисках Джелема, – о байках, которые мог наплести; о полуправде, которую мог обронить, и о вещах, о которых мог без потерь умолчать. После этого я решил, что для успеха перечисленного будет мало. Из множества людей в имперской столице, не считая сестры, Джелем знал о нас с Деганом больше, чем любая другая душа. Поэтому я просто ответил:

– Там Деган.

Мундштук не то чтобы выскользнул из его пальцев, но почти. Джелем умело скрыл это тем, что отложил шланг и взялся за чашку с сиканджубином.

– Деган. Вот как. Интересно. Есть мысли почему?

– Отчасти я затем и отправляюсь, чтобы выяснить.

– А еще зачем?

– Мне хвалили тамошние воды.

– Да, разумеется, – откликнулся Джелем. – Мы славимся нашими «водами» в пустыне.

После этого мы какое-то время пили в молчании; каждого подмывало вызнать, что известно другому, и не раскрыться самому из страха лишиться того или иного мнимого преимущества. Наконец, по завершении второго раунда тишины под кофе, сиканджубин и новый поднос со сластями, Джелем откинулся и отставил чашку.

– Я не могу пойти, – молвил он. – Родные будут рады свидеться, но дело кончится кинжалом под ребра. Но у меня остались союзники, которых можно уговорить помочь. Я пошлю весточку. Если повезет, они сумеют посодействовать тебе, как только окажешься в Старом Городе.

– Во что же обойдется эта помощь? – спросил я.

– Моя? Передашь посылку. Что касается моих друзей в Джане, то это вам решать.

– Что за посылка?

– Небольшая.

– Что в ней?

– Всякая мелочь.

– Какого рода мелочь?

– Письма. Ходатайства. Ничего, о чем тебе следует беспокоиться.

Я побарабанил пальцем по краю чашки, созерцая рябь на поверхности кофе.

– Когда я слышу, что мне незачем о чем-то беспокоиться, то это, как правило, оборачивается именно беспокойством. – Я поднял глаза и встретился взглядом с джанийцем. – Что в письмах?

– Извини, но запамятовал: зачем, говоришь, тебе понадобился Деган? – Джелем улыбнулся со всем обаянием змеи.

– Мне всего-навсего не нужны сюрпризы. – Я состроил гримасу. – И не хочу, чтобы таможенники выудили из моего кармана пакет секретных дипломатических бумаг и потребовали объяснений.

– Тогда я предлагаю спрятать их как можно лучше. К тому же ты знаешь, что я такими вещами не занимаюсь.

– Правильно, твои секреты наверняка гораздо опаснее.

– Опасность обитает в очах взирающих. – Джелем пожал плечами. – Но так и быть: я покажу тебе письма, перед тем как запечатаю. Устраивает?

Я изучил моего собеседника в попытке прочесть его мысли и решить, морочат ли мне голову и если да, то насколько серьезно. Беда была в том, что он был слишком искушенным жуликом, чтобы чем-то себя выдать, а я – слишком гордым, чтобы признать поражение.

– При условии, что ты запечатаешь их у меня на глазах, – сказал я наконец.

– Как угодно. – Джелем отпил кофе, всосал дым. – Но если тебе интересно мое мнение, то позаботься лучше о том, как проникнуть в Эль-Куаддис, потому что это намного серьезнее, чем мои письма.

– Документы я выправлю.

Для пересечения границ и посещения больших городов в империи и Джане требовались паспорта и подорожные. Имперским и деспотийным бюрократам, не говоря о сборщиках податей, всегда становилось легче на душе, когда они знали, кто, куда и зачем идет и сколько можно урвать на этом действе. Чем дальше ты направлялся и чем больше пересекал границ, тем хитроумнее становились требования, но у меня были для этого свои люди.

– Да, я не сомневаюсь, что Балдезар подделает тебе бумаги, – согласился Джелем. Он познакомился и поработал с главным писцом, которого я нехотя вернул в мою организацию, когда скрывался от Тени. – Их было бы достаточно, направься ты не дальше Вааса, Гешары-на-Заливе или какого другого торгового города. Но мы говорим об Эль-Куаддисе; для получения доступа в политические и религиозные центры Деспотии нужно больше, чем поддельный паспорт с фальшивым штампом о пересечении границы, особенно для неизвестного имперца, который странствует сам по себе.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебе нужны проходные письма. А для них – покровитель.

Джанийский патронаж. Я слышал о нем, но никогда не сталкивался. В те считаные разы, когда я бывал в Джане, дело ограничивалось встречами с моими доверенными людьми или взиманием платы за имперскую реликвию из тех, что подороже, контрабандой которых я промышлял. Эти свидания происходили в какой-нибудь захудалой, иной раз безымянной пограничной деревушке или в торговом городе покрупнее, где удавалось беспрепятственно миновать ворота за пару монет и с обычным паспортом. Я никогда не имел надобности углубляться в Деспотию, а потому не нуждался в связях, о которых толковал Джелем.

– Насколько трудно организовать патронаж?

– Для почтенных купцов и дипломатов? Ерунда, обычно хватает нескольких отвратительно крупных взяток и пары посулов. Но для Серого Принца и Носа? – Он покачал головой. – Патронаж преследует двоякую цель: сохранить старые торговые монополии купеческих племен и отвадить случайных шпионов. Ни у кого из торговых шейхов нет никаких оснований за тебя поручиться, и я сомневаюсь, что ты найдешь знатного горожанина, готового подписаться под письмом, которое возложит на него ответственность за твои действия. Странствующее семейство свидетель – я не рискнул бы ради тебя моим состоянием.

– Да, но ты меня знаешь.

– Это верно, но мы сейчас не касаемся превратностей моей жизни. Мы говорим о твоей. И незатейливая правда в том, что тебе не войти в Эль-Куаддис без надлежащих проходных писем. Это во многих смыслах закрытый город, когда речь заходит о неизвестных или подозрительных имперцах.

– Вроде воров и бывших Носов.

– Именно так.

Я подался вперед и задел кофейную чашку. Из-за выпитого и зерен, которые я поглощал с того момента, как разыскал Джелема, мои руки мелко дрожали. Отходняка не будет еще часа два, но когда наступит, мне придется худо. За это время мне предстояло успеть как можно больше.

– А подделать нельзя? – спросил я с напускной беспечностью.

– Возможно. – Джелем вскинул брови, прикидывая в уме. – Но имей в виду, что мы, джанийцы, взираем на документы иначе, чем вы, имперцы. Особенно на неофициальные.

– Это как же?

– Для тебя важно то, что сказано в бумаге; то, что она позволяет тебе по вашим законам; для нас важнее личность подписавшегося и красочность документа. В Джане важные документы и выглядят важными; содержание в лучшем случае третьестепенно. Даже мелкие чиновники лезут из кожи вон, стараясь разукрасить свои грамоты и доклады. Что касается проходного письма… что ж, это сложное дело. У каждого дома и племени писцов существует собственный замысловатый свод правил. Орнаментация, раскраска и каллиграфия в таких документах – далеко не мелочь, и это вдвойне справедливо для письма, предоставляющего доступ в Эль-Куаддис. Позолоченные листы, хитроумные печати, драгоценные чернила и краски, даже спайка волокон самой бумаги – все это тщательно прописано для каждого покровителя. Письма суть произведения искусства.

– А искусство подделать трудно, – пробормотал я.

– Тем более на скорую руку.

– Сколько времени это займет?

– Многое зависит от покровителя, стиля росписи, цены и наличия материалов… – Джелем пожал плечами.

– Джелем, сколько?

– Если раздобыть все это быстро? Неделю; скорее всего, дольше.

Недели у меня не было – Волк дышал в спину.

– Должен найтись какой-то способ, – заявил я. – Ни один город нельзя запереть наглухо, тем более такой крупный, как Эль-Куаддис.

– Конечно нет, – согласился Джелем. – Но у Закура нет резонов оказывать радушный прием иностранному криминальному принцу, а у тебя нет связей, чтобы смазать другие шестерни. Наверно, дело было бы проще, не собачься империя с Деспотией так шумно, как это происходит сейчас, но если ты не войдешь с почтенным караванщиком или вдруг не освоишь барабан и не присоединишься к труппе менестрелей, то я не знаю легкого способа проникнуть в город.

– Вот зараза! – буркнул я и повернулся, намереваясь заказать свежий кофейник, но тут меня осенило. – Труппа менестрелей? – переспросил я. – Почему ей легко попасть в Эль-Куаддис?

Джелем пренебрежительно отмахнулся.

– Шестой сын деспота, падишах Язир, считает себя покровителем искусств. Он условился с отцом – скорее, сказать по правде, добился своим нытьем его молчаливого согласия – распространить покровительство падишаха на всяческих музыкантов, скульпторов и поэтов, облегчив им проход в город. Его посетило видение о превращении Эль-Куаддиса в рай для Новой культуры, как он выражается. Никто не знает, что это такое, но мои источники сообщают, что в настоящий момент там числятся в основном позеры и бродяги, которые пользуются покровительством падишаха, чтобы набить брюхо и опустошить его кошелек.

– И он просто раздает свое покровительство?

– Так мне сказали.

– Позерам и бродягам?

– В хороший день.

– Скажи, – произнес я, и на губах у меня заиграла улыбка, – как относится падишах Язир к актерам?

– Нет, – сказал Тобин. – Решительно нет.

– Да почему нет-то, черт побери?

– Джан? – переспросил руководитель труппы и указал широким жестом на якобы Джан. Я не стал париться с объяснениями, что он показывал на запад, а не на юг. – Джан? – повторил он снова. – Пустыни, сударь! Бандиты! Кочевники! Не говоря о джанийцах, которые изъясняются… по-джанийски. В отличие, смею добавить, от нас.

– Два года назад труппа Паллиаса совершила турне по Деспотии, – заметил Езак.

Он привалился к стене в дальнем конце сеновала и хладнокровно взирал на ясеневую палку, из которой выстругивал посох. Судя по горке тонкой стружки в ногах, его труд был близок к завершению. Между Езаком и нами на сене и на полу расселась остальная труппа, вертевшая головами по ходу беседы туда и сюда, как зрители на судебном разбирательстве.

– И что они получили за это? – вспылил Тобин. – Выпали на месяц, а после докатились до деревень и торговых городишек. А взятки! Даже не напоминай мне о взятках, которые Паллиас заплатил этому ворью, рядившемуся под деспотийских чиновников!

– И чем это отличается от некоторых наших туров по империи? – осведомился Езак.

Труппа загудела, разделившись на два лагеря.

– В империи есть вода, – огрызнулся Тобин. – И имперцы. Они хотя бы достаточно хорошо понимают нас, чтобы платить.

– Как правило, – уточнил Езак.

– Большей частью.

Езак пожал плечами и провел своим ножичком по палке, снимая тонкий завиток древесины.

– Суть в том, – подал я голос, – что я должен отправиться в Джан и мне нужно, чтобы вы пошли со мной.

– Нужно? – вскинулся Тобин, развернувшись. – Нужно? А в чем, позволь узнать, причина этой нужды?

Над ответом на этот вопрос я думал большую часть дня. С того момента, как расстался с Джелемом; затем по ходу беседы с Келлзом насчет отъезда из Илдрекки; потом по ходу поисков Птицеловки и посвящения ее в назревающий замысел – все это время я размышлял над тем, что скажу. Я перебрал угрозы, подкуп, сделки, шантаж, мошенничество – весь привычный арсенал Круга, и от всего отказался. Я собирался путешествовать с этими людьми в течение месяца, деля с ними воду, пищу и кров, а в конце путешествия опереться на них, чтобы проникнуть в Эль-Куаддис. И если выступить в путь мне без труда удалось бы при помощи лжи и угроз, то к моменту достижения цели положение могло полностью измениться. Месяц – долгий срок, чтобы держаться на лжи или страхе, и я не хотел рисковать разладом посреди Джана. Гораздо лучше рискнуть в самом начале, здесь, пока я не вложил в затею не только силы и время, но и надежду. Гораздо лучше выложить правду.

– Мне нужно попасть в Эль-Куаддис, – признался я. – Я должен там… кое с кем переговорить. Загвоздка в том, что у меня нет патронажного письма.

– Тащиться до Джана ради беседы? – спросил один актер. – Святые Ангелы, да напиши письмо, старина! Она не стоит того!

Раздались смешки. Я выделил этого типа, постаравшись запомнить имена.

– Заглохни, Лекало, – сказал Езак, перехватив мой взгляд.

– А как же мы поможем тебе попасть в Эль-Куаддис? – осведомился Тобин. – По мне, так станет даже труднее. Тебе понадобится не одно письмо, а десяток!

Я уже открывал рот, когда Езак оторвался от своего занятия и ответил:

– Принц Пьес.

– Что? – Тобин повернулся к своему братцу. – Пьес? Я думал, что это было в Ассираме.

– Ты путаешь с Беем, который платит серебряными чушками за лимерики. – Езак помотал головой.

– Уверен? – Тобин упер руки в боки. – Мне казалось, он был в Тиранде.

– Нет, – донеслось из труппы. – Это графиня, которой нравится нанимать актеров за…

– Дело в том, – вмешался я, повысив голос, чтобы они не пошли вразнос, – что один из сыновей деспота, падишах Язир, завел обычай покровительствовать людям искусства, которые ему нравятся, и этот патронаж включает доступ в Эль-Куаддис.

– Патронаж, говоришь? – Тобин повернулся ко мне. Теперь в его глазах зажглась неприкрытая алчность.

– И не только.

– Тебе же сказано: Принц Пьес, – повторил Езак, все еще обстругивая свою палку. – Сын деспота. Помнишь, Паллиас о нем говорил?

– Помню, – сказал Тобин. – Я только думал, что он был… Ладно, не важно. – Он смерил меня взглядом. – И ты считаешь, что нам удастся выиграть этот патронаж?

– Я склонен отправиться в Джан и выяснить.

– Это серьезное доверие, – заметил Езак. – Ты не видел ни одного нашего выступления.

– В настоящий момент я назвал бы это не столько доверием, сколько отчаянием, – возразил я. – Но с учетом того, что вы доверились мне, когда дело коснулось ваших пьес, мне кажется справедливым ответить тем же.

Тобин и кое-кто еще начали приосаниваться, услышав такие слова; затем престарелая матрона Муйресс, сидевшая в самой гуще, заперхала и выбила почву из-под моих ног.

– Пьес-то как не было, так и нет, – проворчала она, не отрываясь от своего шитья. – Ворюга.

Улыбки, расцветшие было на сеновале, увяли. Старая коза ухмыльнулась.

– Добрая Муйресс говорит правильно, – заметил Тобин. – Ты просишь о новой сделке, не выполнив старой. О сделке намного серьезнее. Что скажешь?

– Скажу, что она важна для меня так же, как ваши пьесы для вас.

– Однако нам все еще нужны эти самые пьесы.

– Нужны.

– Чисто из любопытства, – подал голос Езак, теперь оторвавшись от своего занятия. – Как ты собираешься их вернуть?

– Никак не собираюсь. – Я скрестил руки.

– Что? – вскинулся Тобин. – Но ты…

– Они уже у меня.

Протест, зародившийся было у Тобина, бурно исторгся, сменившись рокочущим смехом. Улыбки расцвели заново.

– Две ночи назад мои люди забрали их у Петира, – сообщил я.

Не говоря кое о чем подороже, обнаруженном на складе заодно с рукописями. В конце концов, путешествие в Джан обойдется недешево, и мне предстояло покрыть издержки.

Что касалось Петира, то все его возможные претензии канули вместе с ним в бухту. Я слышал, что Птицеловка лично приторочила к его ногам камни и шепнула на ухо имя Ссадины перед тем, как столкнуть с каика.

Правда, я не поделился с труппой этими новостями и просто сообщил:

– Реквизит мы тоже вернули. И фургон.

Тобин запрокинул голову и восторженно хохотнул.

– Отличная работа, сударь. – Он положил руку мне на плечо и хлопнул раз, второй. К счастью, меч Дегана елозил по другому. – Отличная работа. Ты сделал нас. Потому что тогда я подумал…

– Что?

– Ну, что ты пренебрежешь сделкой.

– Пренебрегу? – повторил я. – Никогда.

– Хорошо, потому что я…

– Другое дело – пересмотреть ее, – подался я к нему.

Доброе настроение, которым сияло лицо Тобина, слилось, как вода из дырявой трубы.

– Пересмотреть? – отозвался он эхом. – Как это – пересмотреть?

Актеры, пустившиеся смеяться и болтать, умолкли. Голоса стихли, и лица вновь обратились к нам.

– У нас был уговор, который мы выполнили, проведя тебя в город. Для тебя естественно ответить тем же.

– Верно, – согласился я. – Так и будет. Но вот незадача: когда мои люди отправились трясти Петира, они обнаружили, что он уже начал распродавать кое-какие ваши пьесы. Похоже, он решил, что вы не сумеете расплатиться, а даже если сможете, он поднимет процент, и вам хватит только на то, что осталось. Сволочная выходка, признаю, но таков был Петир. Помимо этого, поймите и мои затруднения. Я обещал вернуть вам все пьесы, однако на месте оказались не все. А поскольку вы, как сами сказали, выполнили свою часть сделки, я хотел выполнить свою. Но для этого мне предстояло найти остальные пьесы. – Я покачал головой. – Что мне было делать? Я не хотел вернуться с двумя третями комплекта и быть обвиненным в нарушении слова. Поэтому я направил по их следам моих людей, а одну даже раздобыл лично. Единственный нюанс в том, что мне пришлось потратить больше времени, сил и денег. Что касается людей, купивших ваши пьесы, – ну, им не хотелось расставаться с недавним приобретением. Иных пришлось убеждать.

– Убеждать? – переспросил Тобин.

– Убеждать. – Я дал этому слову повисеть в воздухе и набрать вес. Затем откашлялся. – Но добрые вести в том, что мы в конце концов преуспели. За одним исключением.

– За исключением чего?

– Того, что из-за ваших пьес я влез в долги. Задолжал моим людям. Другим паханам. – Я подался вперед и шепнул: – А мне не нравится быть должным кому бы то ни было.

– Но ты же не можешь винить нас… – Тобин вытер ладонь о штаны.

– Я могу делать все, что захочу, поскольку ваше барахло у меня. – Я надвинулся так, что он попятился. – Единственная причина, по которой я его еще не пристроил, – мое слово. И я собираюсь сдержать его. Все бумаги, которые я выудил со склада Петира, принадлежат вам. Но! – Тут я взглянул мимо него на Езака и других актеров заодно с Муйресс, все корпевшей над шитьем. – Если ты хочешь получить остальное – реквизит, фургон и проданные пьесы, – то нам придется потолковать о Джане.

Тобин моргнул раз-другой, после чего сделал глубокий вдох и взял себя в руки. Он вздернул подбородок и расправил плечи – я так и видел, как он входит в образ.

О, черт тебя побери, Тобин, не вынуждай меня врезать тебе за скотство.

Он уже изготовился заговорить, а я приноравливался, когда вмешался Езак.

– Добавь свое покровительство – и по рукам, – сказал он.

Мы с Тобином уставились на него. Даже Муйресс оторвалась от дел.

– Что? – спросил я.

– Ты слышал: покровительство.

– Воровское? – откликнулся Тобин. – Прости, братуха, но это за гранью даже для нас.

– Ты что, не слушал его? – возразил Езак, оттолкнувшись от стены. Я невольно отметил, что посох он так и держал; вспомнились слова Тобина о том, что его брат был оружейником труппы. – «Мои люди, мои воры», «другие паханы». Мы имеем дело не с каким-то вором, братуха, а с серьезным Кентом. У которого под началом бригада. – Он понимающе улыбнулся. – Своего рода Принцем, если не ошибаюсь. Я прав, мастер Дрот?

– Серый Принц? – произнес Тобин, вновь оборачиваясь ко мне.

Я не стал заморачиваться расспросами, откуда Езак это вызнал. Помимо оговорок, я этого особо и не скрывал. К тому же Петир достаточно разбахвалился после наезда на меня, чтобы об этом заговорил весь кордон Мутных Вод.

– Серый Принц. – Я пожал плечами и кивнул.

– Тебе же всегда хотелось королевского покровительства, братан, – не унимался Езак. – Лучшего у меня нет.

– Да, но я имел в виду фигуру с короной, дворцом и личным поваром, – насупился Тобин.

– Наши перспективы убоги, – сказал Езак. – Без наших бумаг я не смог подать надлежащие документы министру пьес. А без этого нас не наймет ни один постоялый двор. Да и лето кончается, а это значит, что большинство таверн уже обеспечено театрами на всю осень.

– Это более чем убогие перспективы, братишка.

– Не хуже, чем снова пуститься в дорогу, – по крайней мере, мы будем защищены в пути, не говоря о перспективах в его конце. – Езак осклабился за спиной брата. – К тому же разве тебе не хочется доказать Паллиасу, что он ошибся насчет Джана?

– Ммм, – произнес Тобин. – Я всегда недолюбливал этот надутый мешок с… ветром.

Он оглянулся на труппу. Пожимание плечами, качание головами – поровну. И Муйресс, приковавшаяся взглядом к иголке с ниткой. Убедившись наконец, что все глядят на нее, она шмыгнула носом и чуть кивнула.

– Ну, значит, так тому и быть, – объявил Тобин, повернувшись ко мне. – В обмен на твое покровительство и возвращение нашего имущества – всего имущества – мы согласны отправиться в Джан и выступить ради тебя перед Принцем Пьес. Учитывая характер договоренности, я сомневаюсь, что кто-то из нас может надеяться на много лучшее. Что скажете, сударь?

Что мне было сказать? Я взял руку Тобина и преобразил захват в Замо́к.

– Похоже, я купил себе театральную труппу, – констатировал я.

Они возликовали.

О, Волку они полюбятся.

Актеры. Да помогут мне Ангелы.