25

Хотя брат Свечка твердо намеревался не дать мирской суете себя ослепить, древний город заставил его душу затрепетать. Печать времени ощущалась в Броте гораздо явственнее, чем где бы то ни было.

Каурен и Кастрересон тоже построили в стародавние времена: когда бротские завоеватели прибыли в Коннек, эти города носили другие имена.

На каждой бротской улочке встречались следы былой славы: по этим самым мостовым ходили когда-то знаменитые полководцы, а по дорогам маршировали победоносные армии. Нынешние жители Брота не понимали, что славное прошлое навсегда кануло в вечность. Хотя, думал брат Свечка, наверное, для многих славное прошлое Древней Империи не так уж и важно, бедняков гораздо больше волнуют ночлег и еда.

Нынешних жителей Брота никто и не вспомнит через сотню лет, вспоминать будут о человеке, который заставил их трудиться ради процветания империи и выжимал из них налоги, чтобы воздвигнуть памятники и отправить в поход войска. Зато бротской черни всегда жилось не в пример лучше, чем беднякам в других городах. Такова уж истина, простая и жестокая, пусть и претящая брату Свечке.

— Брат, что вас тревожит?

— Я размышлял о судьбе бедняков, — отозвался монах, оглядываясь по сторонам и проверяя, не отстал ли он от остальных.

Они как раз добрались до того места, откуда открывался великолепный вид на Терагай, перекинутые через него мосты, острова с воздвигнутыми на них крепостями, величественные дворцы и памятники Мемориума, залитые янтарным предзакатным светом.

— Потрясающе! — сказал брат Свечка.

— Я уже бывал здесь, — отозвался Микаэль Кархарт. — Дважды. И все равно не могу не восхищаться.

Местные жители удивленно глазели на коннектенцев: они не привыкли к тому, что представители разных религий собираются вместе.

— Самое подходящее время дня, чтобы любоваться видом, — заметил Кархарт. — И погода отличная. Свет падает…

Слова его заглушил далекий грохот. В охристое вечернее небо поднялся столб пыли.

— Где-то дом рухнул, — сказал кто-то.

— Наверное, там, — ехидно отозвался другой голос, — куда нам велели не ходить, потому что бои еще идут.

Битва с пиратами приближалась к концу.

Брат Свечка видел пленников. Голодные и перепуганные, они радовались, что все наконец закончилось, и еще не понимали, что им грозит. Интересно, как поступит с ними Братство Войны?

Братьям не терпелось узнать, кто же именно подбил кальзирцев напасть на Брот. Ведь налеты на восточное побережье по-прежнему продолжались.

Коннекские священнослужители уселись поудобнее, чтобы полюбоваться закатом в изумительной декорации дворцов и памятников. Прищурившись, брат Свечка разглядел на другом берегу солдат, охранявших остатки трофейных кораблей.

— Что там, интересно, происходит? — вздохнул Микаэль Кархарт.

Пока свита бродила по городу и осматривала достопримечательности, герцог Тормонд и королева Изабет беседовали с патриархом. Ничего хорошего от этой встречи никто не ждал. Тормонд был слишком нерешителен, а характера Изабет никто толком и не знал. Она ведь уехала в Наваю к будущему мужу, когда ей исполнилось всего четырнадцать.

— Позволю себе поиграть в ясновидца, — сказал Свечка. — Королева Навайская поведет себя еще более наивно, чем герцог. А тот, не разобравшись толком в происходящем, передаст все свои законные права Безупречному. Ведь так проще — не придется проявлять стойкость и отстаивать правое дело.

— Глядите, — показал рукой кто-то, — еще солдаты.

По мосту, по направлению к Кройсу, шагал отряд из тридцати наемников. Безупречный стягивал силы. Рановато он начал готовиться к походу на Кальзир. С его стороны опрометчиво было полагаться на Йоханнеса Черные Сапоги, ведь тот вполне мог воспользоваться уязвимостью патриарших земель.

Возле Кройса показались Тормонд, Изабет и придворные, они направились к южному берегу Терагая. Значит, аудиенция закончилась.

Герцог с сестрой и их приближенные остановились в особняке клана Колоньи — палаццо Бракко. Раньше в нем жил принципат Флороцено Колоньи. Однако, опасаясь кальзирских пиратов, он перебрался во дворец Чиаро — там тогда укрылись многие принципаты.

Флороцено Колоньи обожал оказываться в центре внимания, именно поэтому и приютил коннекское посольство. Хотя на самом деле принципат ничего из себя не представлял и ему суждено было остаться в истории исключительно как священнику, у которого в доме останавливался во время своего неудачного визита в Брот герцог Тормонд.

Спутники герцога один за другим собрались в главном дворе палаццо Бракко, где их дожидался герцог. К чести Тормонда, в тот вечер он накормил всех присутствующих. За счет Безупречного.

— Ешьте и пейте вволю! Мы с Безупречным теперь друзья.

Брат Свечка тоже попировал во дворе палаццо, где не было слуг и каждый сам брал со стоявших вдоль стен столов, что ему приглянется. Зловещее застолье продолжалось несколько часов подряд. В какой-то момент монаха поймал в уголке Лекро. Епископ успел основательно накачаться фиральдийским вином и впасть в отчаяние: он был уверен, что герцог отрекся от Непорочного.

— Но мы еще ничего не знаем, — возразил ему брат Свечка. — Тормонд верен своим убеждениям. А одно из них таково: герцог Кауренский не может забыть, что Достойного Шестого законно избрали патриархом епископальной церкви.

— Разумеется, он ничего не забыл. Но он не станет ради правого дела жертвовать своей выгодой.

Тормонд махнул рукой, и слуга громко призвал всех к тишине.

— Сегодня, — медленно выговаривая каждое слово, объявил герцог, который и сам уже успел порядком поднабраться, — сбылось то, ради чего мы явились сюда. Коннек заключил мир с церковью.

Никто не кричал от радости, но многие про себя усомнились в его словах.

— Четыре часа мы с Изабет беседовали с патриархом. — Тормонд на мгновение запнулся. — То есть с претендентом на мантию патриархов великой церкви, основанной святыми Эйсом, Домино и Арктю. Мы обсудили обязанности Коннека перед церковью и обязанности церкви перед народом Коннека. Друзья мои, у меня для вас хорошие вести.

Герцог снова замолк — излишек вина мешал ему говорить связно.

Впрочем, о «вестях» стало известно и без него. Ведь на встрече Безупречного с герцогом присутствовали свидетели — многочисленные безликие чиновники, записывавшие каждое слово.

И от вестей этих весьма дурно пахло.

Шестьдесят мужчин и одна женщина слушали, как заплетающимся языком чуть протрезвевший Тормонд рассказывает о своем соглашении с Безупречным. Временами его речь почти невозможно было разобрать.

Коннек обязан признать бротского патриарха. Тех священников, кто откажется это сделать, предадут в руки нового епископа Антье. Этого самого епископа через пять лет изберут в коллегию, а его преемника, следующего коннекского принципата, будет выбирать правящий герцог.

— Вы решили предать свою веру? — обрушился на Тормонда разгневанный епископ Лекро. — В обмен на мир, который посулил вам этот никчемный шакал? Вы ничего не добились, мой господин! Ровным счетом ничего! Если бы вы воспротивились, он не смог бы ничего сделать. Он бессилен и воткнет нам нож в спину при первой удобной возможности. Никаких коннекских принципатов в коллегию не допустят.

Тормонд дал ему выговориться и подождал, пока гнев епископа чуть поутихнет.

— Во-вторых, мы должны искоренить еретиков и неверных.

Это было самое предсказуемое требование патриарха, и именно оно вызывало больше всего ярости. Даже верные Броту священники возмущались таким наглым и беспардонным вмешательством в дела Коннека.

Брат Свечка мрачно молчал: его только что предал старый друг.

Речь Тормонда сделалась разборчивее и яснее, но радости это никому не прибавило.

— Коннек должен предоставить в распоряжение Брота две тысячи восемьсот вооруженных солдат, чтобы помочь покарать Кальзир за то оскорбление, которое он нанес церкви.

— Не церкви, а клану Бенедокто! — выкрикнул кто-то.

— Иными словами, племянник, — сказал епископ Лекро, — вы своими руками отдали мнимому патриарху все то, что мы пытались защитить, когда он вторгся на наши земли. А потом еще вдобавок обрекли наших юношей на смерть, чтобы Безупречный смог убивать и грабить. Да, племянник, вы настоящий дипломат. В Коннеке, услышав эти вести, устроят грандиозное празднество. В Каурене будут плясать на улицах.

Герцог был пьян, но все же уловил намек епископа: плясать коннектенцы, вполне возможно, явятся с факелами и вилами в руках. Не захотят ли они взять историю в свои руки и избавиться от герцога?

Слезы навернулись на глаза Тормонда. Он ведь был совершенно уверен, что проявил чудеса дипломатии. Почему же все друзья и советники так разгневались на него?

— Позвольте дать вам совет, племянник, — прорычал Лекро, — оставайтесь-ка вы в Броте, пока не вернутся из Кальзира домой наши солдаты. Ведь иначе за такой прекрасный мир с патриархом вас в Коннеке могут и убить ненароком.

Герцог, хоть и одурманенный вином, ясно слышал, о чем шепчутся приближенные. Что скажет граф Гарит? Ведь он может, услышав эти новости, совершить что угодно, и большинство коннектенцев его поддержит.

Тормонд ничего не понимал. Как же можно, поразился брат Свечка, быть настолько слепым и так упорствовать в своих заблуждениях? Неужели они что-то сотворили с ним в Кройсе?

Расстроенный и сбитый с толку, Тормонд поковылял прочь со двора, где, как он надеялся, все должны были праздновать столь удачный исход дела.

Его сестра, на время позабыв о своей обычной застенчивости, взялась рассказать всем, чем именно закончились переговоры. Заключенные соглашения затрагивали, помимо Коннека, Фиральдии и патриарших государств, Наваю, остальную часть Диреции, Кальзир и империю. Безупречный не оговаривал никаких сроков, кроме одного — ему в скорейшем времени требовались солдаты, осенью он планировал начать поход против Кальзира.

По словам Изабет, ее муж готов был обеспечить независимость Коннека и обещал отправить свои корабли и опытных воинов помочь в войне с Кальзиром.

Брат Свечка обратил внимание на эти слова — карательный поход уже успел превратиться в полномасштабную войну. А война грозила обернуться священным походом, который обещал поддержать не имеющий к нему никакого отношения король.

Изабет вела переговоры гораздо жестче своего брата. В обмен на помощь короля Питера Безупречный должен был отдать в распоряжение Наваи Шиппен и окружающие его острова. Остров Шиппен был достаточно большим и временами считался даже независимым королевством, размерами он превосходил подвластную Питеру Дирецию, хоть и был гораздо беднее.

Еще Изабет рассказала о соглашении, заключенном между Безупречным и Граальским императором.

Бо́льшая часть Кальзира, а также острова у его побережья отойдут империи и Аламеддину. Различные города и крепости достанутся тем, кто проявил себя во время Реконкисты, но подчиняться будут также империи и Аламеддину.

Безупречный, не скупясь, раздавал еще незавоеванные земли.

Питеру была выгодна предстоящая война. А еще она должна была ослабить фиральдийских врагов патриарха и в то же время усилить Йоханнеса.

Брат Свечка начал подозревать, что в исходе переговоров виновата была не только слабохарактерность Тормонда, здесь явно прослеживался какой-то план.

Если Шиппен отойдет Навае, Платадура станет самым влиятельным торговым городом на востоке Родного моря, в ущерб Сонсе, Датеону и Апариону. Особенно пострадает Сонса, ведь основные торговые пути этой республики проходили через узкий и коварный пролив Райп, отделяющий Шиппен от Кальзира.

Монах протолкался поближе к королеве.

— Здесь скрыта какая-то тайна. Что же получит Йоханнес? — спросил он у нее. — Что изменилось? Почему вдруг Граальский император решил примириться с патриархом? Они же всегда были как кошка с собакой.

Остальные уже потеряли к переговорам интерес.

— Скоро все об этом узнают, — прошептала ему на ухо Изабет. — Поэтому я расскажу вам. У Йоханнеса есть единственный сын, Лотарь. Мальчику двенадцать, и он очень болен, явно не переживет отца. А Ганзель желает, чтобы у власти осталось семейство Иджей. Безупречный своей патриаршей властью поклялся ему, что церковь устроит так, чтобы трон перешел к его детям.

— Дочерям? — удивился брат Свечка.

— Совершенно верно. В списке наследников после Лотаря будут указаны сначала Катрин, а потом Элспет. Взамен Йоханнес обещал патриарху помощь в войне с Кальзиром. Вы уже слышали, как они собираются поделить тамошние земли.

Здесь явно крылось что-то еще. Вряд ли Безупречный так легко уступил бы своему заклятому врагу. Да и Ганзелю не с чего быть сговорчивым.

— Будет ли все так, как они решили? — спросил у монаха после пира Микаэль Кархарт. — Тормонд может пообещать Безупречному что угодно, но что, если он действительно повернет против мейсалян, дэвов, дейншокинов, праман с терлиагского побережья или свободомыслящих святых отцов Коннека?

— Тогда он останется совершенно один, — заметил обычно немногословный Тембер Серт.

— Именно, — согласился Лекро. — От него отвернутся многие, а ему нужна помощь, без нее ему никак не справиться.

— Никто, — задумчиво промолвил Кархарт, — с самого избрания Гонарио Бенедокто так и не заикнулся об очевидном: скольких бед можно было бы легко избежать, если б он не был патриархом.

— Вы хотите сказать, следует что-то предпринять по этому поводу? — спросил брат Свечка.

— Нет-нет! Просто излагаю факты. Избрание Безупречного повлекло за собой несметное количество смертей и горя. А ведь это только начало.

— Он прав, — кивнул монах. — Теперь мы еще больше запятнаем свои души, потому что Коннек все-таки ввязался в войну с Кальзиром. Я знаю некоторых праман. Многие до сих пор живут вокруг Терлиаги и на побережье. Это добрые люди, как и коннектенцы. Как и те кальзирцы, которых хочет изничтожить Безупречный.

— Даже не упоминайте Терлиагу, — предостерег его Микаэль Кархарт. — Если Безупречный прознает, что Вольсард не перебил их во время войны с Меридианом, он тут же вознамерится истребить их вместе с нами. Или даже еще скорее.

— Может быть, мы волнуемся понапрасну? — предположил брат Свечка. — Вы же помните, каков наш герцог. Не думаю, что он сможет собраться и хоть что-то сделать. Разве что отправит Реймона Гарита в Кальзир, чтобы граф и его молодцы не натворили бед дома. Если Кальзир будет стоять так же упорно, как и всегда, Безупречному, может, и не хватит времени на Коннек.

— Но Безупречный молод, — вздохнул Лекро. — Вполне протянет еще лет тридцать-сорок.

— Тогда, — фыркнул Тембер Серт, — остается только обратиться напрямую к вашему богу. Пусть отменит избрание патриарха.

Никто не улыбнулся его шутке.

Коннекские послы пробыли в Броте девять дней, восемь из которых Тормонд и Изабет потратили на то, чтобы добиться еще одной аудиенции у патриарха и обсудить все те соглашения, которые вызвали такой гнев у их спутников. Но Безупречный все откладывал встречу, пока наконец не стало совершенно ясно: ничего больше он обсуждать не намерен.

Разгневанный герцог велел приближенным готовиться к отъезду сразу после того, как все заговорили о грядущем визите в Брот императора Йоханнеса. Ходили слухи, что Ганзель склонится перед патриархом в обмен на церковный указ о порядке престолонаследия, выгодном для клана Иджей. Тут и там обсуждали, что же готовит будущее. Безупречный изо всех сил стремился воплотить в жизнь свои грандиозные планы и не желал тратить время на хнычущих деревенщин, которые упорно не хотели играть уготованную им роль в пробуждении чалдарянского мира. И злая воля Орудий Ночи совершенно его не страшила.

На мосту через Терагай брат Свечка оглянулся. Он знал, что больше никогда не увидит Брот. С собой он уносил лишь воспоминания.

Так мало сделано. Так мало доведено до конца. Они вернутся в Коннек и будут жить, делая вид, что ничего не случилось.

Война с церковью откладывалась, но не надолго.

По дороге коннектенцы постоянно бранились друг с другом. Брат Свечка, устав от вечных склок, рад был бы пуститься домой в одиночку, но все-таки остался в свите герцога. Пока его еще терпят епископальные чалдаряне, можно достучаться до здравого смысла и призвать их к миру. Монах хоть и обладал определенным влиянием, но не мог изменить уже принятые решения.

Погода была немногим лучше той, что сопровождала их по дороге в Брот. Но как только герцог объявлял привал на день или два, небо стремительно прояснялось.

Впрочем, на этот раз Тормонд не желал терять времени даром. Дома недовольный Реймон Гарит собирал обещанные Безупречному войска. Некоторые опасались, что с помощью этих войск безрассудный граф захватит Коннек.

И страх этот имел под собой основание: друзья Реймона надеялись, что он восстанет против своего сеньора, и пытались всеми правдами и неправдами задержать возвращение герцога.

Но Тормонд не поддавался ни на какие уловки и просто-напросто оставлял тех, кто задерживал отряд, позади. Очень быстро они его догоняли.

Герцог то и дело посылал гонцов к сэру Эарделею Данну и Реймону. Данн писал, что в Каурене все спокойно. Но новости от него вечно запаздывали.

Граф Реймон перебрался из Антье в Кастрересон, в самый центр страны. В его письмах не было упреков, которые сыпались на герцога со всех сторон, — лишь уважение и готовность подчиниться. Казалось, все внимание Гарита поглотили приготовления к походу: попробуй-ка найти две тысячи восемьсот вооруженных солдат в краю, где сроду никто ни с кем не воевал.

Национальное самосознание, с такой силой пробудившееся в Коннеке после резни у Черной горы, сменилось разочарованием и отчаянием еще тогда, когда герцог решил отправиться в Брот.

Жители Коннека не сомневались в своем владыке: он-то точно поддастся мнимому патриарху и уступит ему все их богатства и права. Так оно и вышло, но все-таки они не отвернутся от своего герцога.

Или отвернутся?

Брат Свечка боялся, что зависит это не от политического расчета, а скорее от гордости и амбиций.