20

Зима в Коннеке выдалась тревожной для всех, кто пытался осмыслить события, уже окрещенные арнгендцами резней у Черной горы. Сами арнгендцы утверждали, что их собственной вины здесь нет вовсе.

В Коннек устремились сердобольные паломники, жаждущие защитить гонимых чалдарян от злобных еретиков, которые живьем ели младенцев и умерщвляли девственниц (или наоборот).

— Так вот что вы возомнили? — негодовал граф Реймон Гарит, услышав обвинительную речь отца Остина Ринпоче, мерзкого горбуна и посланца из Салпено. — Ничего более нелепого вам в голову не пришло? Могли бы сразу так и сказать: вы, мол, сношаетесь с козами. Глупец! Наверное, именно из-за упорства наших вероотступников и еретиков в Каурене на каждой улице можно найти действующую епископальную церковь. Да в Коннеке соборов больше, чем во всем вашем вонючем Арнгенде. Но соборы-то коннекские, а значит, по-вашему, мы их выстроили, чтобы там сношаться с козами.

Герцог Тормонд попытался вразумить юного вельможу, но тщетно. После победы Гарита над бароном Альгресом к графу стали прислушиваться на советах.

— Что — лишились дара речи? А еще священник! Ответьте мне, священник! Назовите хоть одного служителя епископальной церкви, кто пострадал в Коннеке от рук ищущих свет.

— Епископ Антье, Серифс, — радостно отозвался Ринпоче.

Ответом ему было молчание.

Долгое молчание.

— Пресвятой Аарон и его осел, — сказал кто-то, — а глупец-то не шутит.

— А он не глупец, — презрительно усмехнулся Гарит. — Все гораздо серьезнее: он умалишенный.

Даже герцог Тормонд, прозванный Недотепой, воззрился на отца Ринпоче так, словно перед ним был буйно помешанный.

— Отец, неужели вы сами верите в то, что говорите? Серифс — настоящий вор, он всегда злоупотреблял своим саном и ни во что не ставил ничьи права. Клятвопреступник, содомит и растлитель. Список его прегрешений можно продолжать бесконечно. Если бы не заступничество Безупречного, его бы давным-давно повесили. Сначала я еще собирался поддержать вашу миссию, но услышать такое! Мы все тут отлично знаем, какова была при жизни эта крыса — епископ Серифс.

— Сам принципат Бронт Донето, — отрезал Реймон, — а он родственник патриарха, столкнул эту сволочь со скалы, после того как им не удалось разграбить Антье.

Но отца Ринпоче невозможно было переубедить.

— Святой отец, я благочестивый прихожанин, — герцог поднялся с кресла, сцепив перед собой руки, — каждый день хожу в церковь и всегда исповедуюсь. Я отправил патриарху письмо и спросил его, чего еще он от нас ждет. Ответа я так и не получил, но нас по-прежнему обвиняют во всех смертных грехах те, кто надеется использовать имя господне, чтобы разграбить Коннек. Послушайте же, Ринпоче, услышьте нас. В этом зале собрались почти все хоть сколько-нибудь значимые жители Каурена. Я взываю к вам: найдите среди них хоть одного неверного.

«Призыв не самый мудрый», — подумал брат Свечка. Вот, например, он сам. А кроме него, и многие другие присутствующие тоже не верили в непогрешимость Безупречного V.

Но арнгендский священник призыву не внял — он просто ничего не ответил.

Ринпоче вернулся в Салпено и передал, что Коннек закостенел в грехе, а лазутчики мейсалян, этих прислужников ворога, тайно распространили там свое влияние. Единственный выход в сложившейся ситуации — сделать то, к чему уже давно призывает патриарх: объявить священный поход против мейсальской ереси.

Власть предержащие с радостью выслушали отчет Ринпоче. Многие из них жаждали мести, другие — наживы, а правда мало кого интересовала. К тому же в Арнгенде правил немощный король, который ни умереть толком не мог, ни исполнить монаршие обязанности (хотя и смерть его за неимением наследного принца ничего бы не решила).

Сложившееся положение подстегивало амбициозных герцогов, баронов и всевозможных законных и незаконных родственников.

И не только в Арнгенде, но и в Сантерине. Особенно тех рыцарей, чьи владения располагались неподалеку от границ с Арнгендом.

Что ни день случались все новые схватки и набеги — от южной границы Трамейна с Коннеком и до самых северных деревень на морском побережье в самых восточных пределах Аргони. Местное ополчение почти не сопротивлялось, ведь члены их семей жили зачастую по обе стороны постоянно отодвигавшейся границы, а феодальные обязательства менялись каждый раз, когда заключался очередной брак, рождался очередной наследник или умирал очередной сеньор, не говоря уж об изменчивости военного времени.

Для местных жителей смена власти ровным счетом ничего не меняла. Некоторые крестьяне не понимали языка своих владык (причем как старых, так и новых).

У каждого хоть сколько-нибудь знатного арнгендского семейства были родственники за морем, в одном из государств, основанных во время священных походов. На восток обычно посылали молодых рыцарей — закалиться в ожесточенных боях за Святые Земли.

Юные отпрыски знатных семей забирали с собой слуг, солдат и деньги.

А возвращались уже совсем не юными и нищими.

Памятуя обо всех этих сложностях, Арнгенду ни в коем случае не следовало соглашаться с Безупречным, который молил о помощи и рвался покарать непокорных коннекских чалдарян и восставших против самого господа ищущих свет. Чистой воды безумие.

В любовницах у арнгендского короля была некая Анна Менандская, прижившая от него двоих детей. Старшего мальчика звали Регард. В свои четырнадцать он обладал здоровым телом и умом и вполне царственной внешностью. В обычных обстоятельствах никому бы и в голову не пришло прочить его на место отца, ведь арнгендская знать истово пеклась о чистоте крови. Но нынешние обстоятельства обычными трудно было назвать. Заядлые интриганы собирались в обход закона признать его права на трон.

Анна облагодетельствовала своей благосклонностью не только короля, но и некоторых других избранных, таким образом создав вокруг себя доверенный круг. Сам монарх готов был уступить ее назойливым просьбам и признать Регарда наследным принцем, но существовали и другие кандидаты, которых поддерживали иные могущественные фракции.

Анна Менандская была настоящей интриганкой и шлюхой в придачу и спала с кем попало не только ради политики, но и из похоти. При этом она искренне верила в постулаты чалдарянской церкви и непогрешимость патриарха. Если Безупречному нужны войска, чтобы покарать коннекских вероотступников, быть посему.

Благодаря своему влиянию Анна добилась того, что восемьдесят арнгендских рыцарей со своими приближенными выступили в священный поход. Но маленькая армия так и не добралась до Коннека: они вернулись, так и не встретив по дороге ни одного еретика. Жизни трех дюжин солдат унесли болезни и несчастные случаи.

Брат Свечка странствовал по Коннеку и ободрял ищущих свет, которые предчувствовали надвигавшуюся бурю. В каждом городе монах встречался с местной знатью. Надо убедить их, что обязанность сеньора — защитить всех своих вассалов от иноземного захватчика. Снова и снова брат напоминал им слова менестрелей и поэтов, которые называли Коннек мирным краем. Жители здешних земель умели жить в гармонии с окружающими и гордились этим умением.

Это было время, когда перед лицом нависающей угрозы задавался нравственный тон и звучали самые нелепые оправдания.

Безупречный V выпускал одну гневную буллу за другой, порицая все мейсальское, а заодно и все традиционно коннекское. Он, очевидно, решил окончательно отвратить от себя свою паству.

Жители Коннека начали активно поддерживать Непорочного II, которому хватило пороху выпустить несколько собственных булл. Пробротских священников и раньше недолюбливали, а теперь стали ненавидеть вполне открыто.

Сонный Коннек просыпался. И встать явно намеревался не с той ноги.

Брат Свечка опасался, что недальновидность и жадность Безупречного вызовут настоящий ураган. Ему не нравился охвативший Коннек воинственный национализм, который креп с каждым днем, питаясь страхом — страхом перед большой и свирепой армией, грозившей вот-вот вторгнуться в страну.

Повсюду монах видел, как укрепляют крепостные стены и готовят к осаде зáмки, как ветераны, закаленные в боях за Святые Земли, муштруют ополченцев. И повсюду слышал о посланниках Тормонда, которые опережали его буквально на день и просили людей не готовиться к войне, ведь Брот и Арнгенд могли счесть такие приготовления вызовом.

Подобные доводы удивляли даже миролюбивого Свечку.

Но за пределами Каурена герцога никто не желал слушать. Все рьяно готовились к нападению, словно десятки тысяч арнгендских людоедов должны были появиться на границе уже с первыми весенними почками.

Весна сменилась летом, а захватчики все не спешили. Герцог Тормонд предложил отправить посольство в Брот, чтобы договориться наконец о чем-нибудь с Безупречным. Брат Свечка отсутствовал в Каурене и не участвовал в разгоревшихся дебатах — в это время он отмечал мейсальский праздник в окружении единоверцев в Кастрересоне. Даже сторонники Безупречного не хотели посылать гонцов в Брот. Мате Ришено, новый епископ Антье и уроженец Арнгенда, тоже предлагал не торопить события. Ведь любое такое посольство Безупречный воспримет как признание собственной власти.

Советникам Тормонда удалось на время отговорить его, но они так и не убедили герцога, что ему не удастся ни о чем договориться с Безупречным. Ведь патриарх непогрешим — зачем ему вообще вести переговоры?

Тормонд ненавидел определенность и никогда прочно не занимал ни одну позицию. Этот подход, которого придерживались все последние герцоги, оправдывал себя вот уже более века.

Ни весной, ни летом никто так и не напал на Коннек. Жители меньше времени стали посвящать приготовлениям к войне, а чуть подальше от северной границы о них вообще и думать почти забыли.

Летом герцог уступил и решил ничего не предпринимать. Только лишь отправил посольство в Салпено, пытаясь примириться с Арнгендом, но безуспешно. Пришла осень, и тут Тормонд снова позабыл о благоразумии. Он рвался начать переговоры с Безупречным.

И в этот раз никто не смог его отговорить.

Брат Свечка вернулся в Каурен за несколько дней до того, как повсюду разнеслись мрачные вести. Остановился монах в доме добропорядочного мейсальского кожевника Раульта Арчимбо. Раульт опасался, что решение герцога столкнет Коннек в пропасть.

Обычно ищущие свет собирались по вечерам перед ужином и обсуждали разные дела. Эти же посиделки затянулись далеко за полночь. К Арчимбо пришло много разного народа: хотели послушать, что скажет совершенный. Все знали, как бротские священники обращаются с дэвами и дейншокинами, и опасались за собственное будущее. Безупречный, по всей видимости, решил перейти от слов к делу и всерьез заняться истреблением еретиков.

— Раульт, мы с тобой уже беседовали об этом, — сказал брат Свечка. — Но объясни, пожалуйста, свою точку зрения, чтобы гости тоже поняли ход твоей мысли.

Оказавшись в центре всеобщего внимания, Раульт Арчимбо смутился.

— Отправив посольство в Брот, — запинаясь, объяснил он, — Тормонд ослабит Коннек.

— Продолжай, — ободрил его монах. — Каким образом?

— Ну, Тормонд будто этим самым признает, что патриарх имеет право вмешиваться в наши дела. Плохое начало. К тому же в каком свете это выставит патриарха в Вискесменте? А ведь он-то как раз законный патриарх, так ведь?

— Выставить этого человека в невыгодном свете — не слишком сложная задача, — вздохнул Свечка. — Пусть поднимут руки те из вас, кому известно, кто такой антипатриарх? Вот видите, братья и сестры, это Непорочный Второй. А узнали вы о нем, скорее всего, потому, что его пытались убить прошлой весной.

— Он просто жалок, — вздохнул Раульт.

— Да. И этот человек должен быть нашим патриархом — патриархом, который говорит от лица всех чалдарян — арианистов, антастов, епископальных и восточных чалдарян, шейкеров и мейсалян. — (Большинство мейсалян считало себя добропорядочными чалдарянами в антастском духе.) — Патриархом, который должен не дать пяти кланам Брота доить церковь словно дойную корову.

— Не понимаю, — вмешалась мадам Арчимбо (ищущие свет считали женщин равными мужчинам, им дозволялось свободно говорить), — почему герцог идет наперекор своим советникам. Получается какая-то бессмыслица. Почему они всё ему не объяснили?

— Объяснили, — кивнул брат Свечка. — Много раз. Как-то я был при том: Тормонд выслушал все и сказал, что понял. Но те из вас, кто растил собственных детей, знают: нельзя объяснить человеку то, что он не желает понимать.

— Может, он просто сошел с ума? — спросил пекарь по имени Скарре.

— Наверное, это все происки Ночи, — тоненьким голоском предположил кто-то.

— Или бог, которому поклоняется Безупречный, помутил его рассудок, — предположил Раульт. — Может, епископальный бог о нас того же мнения, что и Безупречный.

Это была шутка, но восприняли ее довольно серьезно.

— Мне нужно встретиться с епископом Лекро и узнать его мнение, — сказал Свечка.

— Невероятно, — прошептал кто-то.

— Вмешаются ли приближенные Тормонда? — спросила мадам Арчимбо. — Брат, вы говорили, при дворе у герцога нет приспешников Брота.

— Если и есть, то не много. Но люди герцога верны ему и помнят о чести. Если они поймут, что переубеждать его бесполезно, то выполнят приказ.

— А что сделает граф Реймон? — спросил кто-то.

— Важный вопрос. Но на него может ответить лишь сам граф. Своего отвращения он не скрывает.

— Реймон молод, — заметила жена кожевника. — А молодые бросаются в омут с головой.

Принципы мейсальской веры близки были в основном тем, кто распрощался с переменчивой молодостью.

Хозяйская дочка Кедла подала брату Свечке кубок с вином. Девушка очень волновалась и радовалась, что ей разрешили присутствовать на важной встрече, но в присутствии совершенного не решалась и рта раскрыть, хотя ей стукнуло тринадцать и она уже считалась женщиной.

Ищущие свет называли себя истинными чалдарянами и учение свое возводили от учения Аарона, Эйса, Лалиты и других отцов-основателей (до того, как их слова извратили последователи вроде Иосифа Алегианта и его приспешников). Бог арианистов и пришедших им на смену епископальных чалдарян, как считали мейсаляне, на самом деле ворог, которого и обличали отцы-основатели.

Ворог скрывался среди Орудий Ночи и сеял бесчисленную ложь. Распутать клубок сплетенной им лжи не мог никто, потому что на смену одной неправде тут же являлась другая.

Брат Свечка чуть спокойнее откинулся в кресле. Разговор постепенно перешел к теме реинкарнации — это понятие хоть и пришло с востока, но успело просочиться в мейсальскую веру.

Собравшихся в доме кожевника мейсалян интересовали нравственные аспекты реинкарнации. Кто-то думал, что перерождение помогает тем, кто грешил при жизни, и с его помощью можно исправиться.

Брат Свечка и сам еще не решил, что думает по этому поводу, но идея казалась ему отрадной. Хорошо получить второй шанс и возможность все исправить. Так и вращается великое колесо жизни.

Мадам Скарре спросила, должны ли ищущие свет давать отпор, если на них нападают?

— Конечно. Это один из способов противостоять злу. Если мы не дадим отпор, то этим будем потворствовать злу.

Все, кто сидел в доме Арчимбо, затаили дыхание: вот сейчас великий мейсалянский мыслитель изречет истину.

— И это всё, — разочаровал их монах. — Такова правда. Что именно делать — всегда неясно. Нет на свете абсолютно правильного, но зато есть абсолютно неправильное, а его трудно узнать. Оно предстает перед нами в огромном количестве разных форм.

— Что это значит, брат? — спросил пекарь.

— Мы рабы здравого смысла, — начал нараспев Свечка. — Здравый смысл победит любые доводы наших врагов. Правота утечет сквозь их пальцы, подобно воде. И останутся только эмоции. Наша слабость в том, что мы не видим правоты, когда нас направляют эмоции и мечты. И становимся такими же жертвами Орудий Ночи, как и те, кого порицаем за неразумность.

Монах боялся, что ему не удалось выразить мысль так, чтобы все ее поняли. Даже ему не под силу было понять истинную природу взаимоотношений между человеком и Орудиями Ночи.

Каждая вера создавала свои собственные моральные принципы и неустанно остерегала последователей, вкладывая в уста богов призывы к добродетели. Но Свечка еще ни разу не видел ни одного подтверждения тому, что Орудия Ночи сами исповедуют хоть какую-то мораль, проповедуют зло или добро. Подобно земле, ветру, воде и огню, они просто были. И подобно самой жизни, желали.

Добро и зло придумали люди, и люди же насаждали эти понятия своими верованиями или же силой и волшебством.

«Трудно быть духовным наставником, — думал брат Свечка. — В мире так мало абсолютных истин, которые могли бы послужить маяком».

— Если мы, ищущие свет, и исчезнем с великого полотна истории, — сказал он, — то не потому, что нас победят силой логики и убеждения, а потому, что нас сметут с лица земли оружием и ужасом.

Брат Свечка боялся того, какое будущее может вырасти из дурно пахнущего решения Тормонда вести переговоры с Безупречным V. Бротский патриарх совсем не походил на простодушного и желающего всем добра герцога.

Может быть, Гонарио Бенедокто — розыгрыш, устроенный Орудиями Ночи? Боги в некоторых религиях, судя по легендам, ради собственного развлечения были способны еще и не на такое.