Глава четырнадцатая

Люди двигались по городу как потерянные. Все то и дело опаздывали, самые обычные дела шли наперекосяк, а все из-за того, что многие привычные городские маршруты оказались завалены снегом. Любой путь занимал теперь больше времени, чем раньше, и люди, похоже, выходили из дому только для того, чтобы бросить вызов необычайно затянувшейся зиме. Для многих она наверняка станет последней. У румелей было больше шансов снова увидеть лето, наблюдать, как деревья и вся земля вокруг словно взорвутся жизнью.

Джерида особенно раздражало, когда люди внезапно вставали посреди дороги как вкопанные, прямо у него на пути. Так и хотелось иногда стукнуть кого-нибудь по затылку, чтобы помнили, что они не одни. Особенно часто прохожие останавливались здесь, восхищаясь этим уголком в стиле цивилизации Азимут, с его небольшими куполами и укромными площадями из песчаника, которые так не вязались с более поздними постройками города, высеченными из местного известняка и становившимися чем дальше, тем выше. Зато ему нравилось ощущать снег, поскрипывающий под сапогами, его хрусткую плотность.

Эта улица, на которой располагались старейшие магазины города, была истинным раем для торговцев антиквариатом, экзотикой и пряностями. На одной ее стороне бок о бок стояли три дешевых отеля. Однако ночью здесь все менялось: тротуар перед отелями становился местом куда более сомнительных сделок. Разного рода темные личности встречались здесь друг с другом, одно быстрое движение – и незаконный товар переходил из рук в руки за бешеные деньги. Здесь можно было повстречать культиста, которому срочно понадобились деньги, болтали, что здесь же продают странных существ, скользких гибридов людей и животных, но Джерид никогда не видел ничего подобного.

Свернув в узкий боковой проулок, Джерид почувствовал, как на него нахлынули воспоминания о тех днях, когда он, совсем еще молодой румель, регулярно ходил сюда с Марисой. Он не помнил, когда она в последний раз держала его за руку, но хорошо помнил, как еще до свадьбы она то и дело таскала его сюда, посмотреть на безделушки, милые ее сердцу. Когда-то ему хотелось проникнуться ее интересами, чтобы больше о ней узнать. Наверное, лет сто прошло с тех пор, как он пришел сюда впервые и стоял на залитом солнцем тротуаре, наслаждаясь тишиной и покоем, пока она прочесывала магазин. Вот и сейчас ему хотелось думать, что он по-прежнему с Марисой, хотя это было не так. Возможно, к старости он стал сентиментальным, как люди. А может быть, между двумя ветвями гоминидов различий было меньше, чем утверждали некоторые.

Перешагнув через попавшуюся под ноги крысу, Джерид зашел в антикварный магазинчик, показавшийся ему знакомым, и дверной колокольчик звякнул у него над головой. Пока его глаза привыкали к полумраку, он оглядывал груды старинного барахла, наваленные повсюду в таком беспорядке, что, казалось, стоит сделать по неровному полу только один шаг, и случится дорогостоящая катастрофа. За прилавком стояла пожилая женщина, другая, спиной к нему, была шагах в десяти от первой. Выглядели они одинаково, обе в комбинезонах цветастой расцветки, которая была в моде лет тридцать тому назад, застиранных и полинявших. На полу вокруг беспорядочно расставленной мебели валялись украшения и безделушки. У него мелькнула отчаянная мысль: «Надеюсь, под всем этим барахлом не прячутся пауки». Внутренне строгий, следователь стыдился своей боязни арахнидов.

Осторожно ступая, Джерид двинулся по комнате в поисках чего-нибудь, что могло бы прийтись по вкусу Марисе, какой-нибудь мелочи, способной произвести на нее впечатление и показать, что он все еще любит ее. Возможно ли отыскать сочетание всех этих качеств в одном предмете? Может быть, и нет. Он отчаянно пытался припомнить, что именно ей нравилось, и проклинал себя за неспособность принять решение. Он чесал в затылке, склоняясь над прилавками, брал в руки одну вещицу за другой и тут же ставил обратно.

Прошло совсем немного времени, а он уже начал разговаривать сам с собой.

–  Что, следователь, сами с собой беседуете? А может, ей приглянулись бы те медные инструменты? Они могут воспламенить интерес самого страстного коллекционера.

На Туе было светло-голубое платье, непопулярный среди нынешних модниц цвет, сдвинутая набок соломенная шляпка прикрывала половину лица. Он постарался не шарить глазами по ее гибкой фигуре, рельефы которой выделялись даже под несколькими слоями одежды. В ее полных губах, хорошо очерченных скулах и плавных линиях лица было нечто, против воли притягивавшее взгляд.

–  Вы говорили, что ваша жена коллекционирует антиквариат, наверное, вы пришли сюда, чтобы подобрать ей подарок? – Она коснулась ближайшей антикварной статуэтки. – Обратите внимание на те вещи, в углу. Там есть замечательные навигационные приборы.

Туя повела его за собой.

Она объяснила ему предназначение разных вещей, чем совсем вывела его из равновесия, хотя он и не мог понять почему. Может быть, потому, что напомнила ему, как то же самое делала Мариса. Он подумал, не плохо ли это, что он говорит с ней так легкомысленно, и дал себе внутренний зарок не поддаваться ее чарам. В инквизиции бывали случаи, когда румели выше рангом, чем он, становились жертвами женских уловок.

Запах плесени царил в этих комнатах, застойный воздух с ароматом прошлого, испарения остатков былых цивилизаций. Его удивляло, что людям нравится собирать старье в таких количествах, даже не зная его точного предназначения. Он припомнил вещи, которыми владел сам, и подумал о том, что будет с ними лет через сто, станут ли и они украшениями в будуарах богатых дам? Кто знает, а вдруг метелка, которой он нынче сметает дерьмо в клозете, обернется желанным подарком какой-нибудь юной особе? Эта мысль его развеселила.

Туя показывала ему вещь за вещью, сопровождая демонстрацию комментариями, но его мысли уже устремились в прошлое.

–  Румекс, вы ведь меня не слушаете, правда? Как же вы надеетесь завоевать расположение женщины, если даже не слушаете, что она говорит вам?

–  Я всегда слушал ее, когда она была рядом, – ответил он слегка сердито. Какое этой Туе дело, в конце концов? Может, ей просто нравится совать нос в чужую жизнь? – Ну, может, я был не самым лучшим супругом.

–  Но у вас были для этого все шансы, – сказала она.

–  Может быть, вы меня научите?

–  Конечно, если вы не против того, чтобы обсуждать интимные вещи с главной подозреваемой в деле об убийстве.

Проблемы в личной жизни стали отвлекать его от работы в инквизиции. Но разобраться в своих личных делах было сейчас для него важнее всего. Он чувствовал себя неловко в компании проститутки, но каждая минута, проведенная в ее обществе, позволяла ему подойти ближе к этой загадочной женщине, понять, кто она такая и что связывало ее с покойным Гхудой.

–  Нет, я не против. Но если мне придется потом арестовать вас – ничего личного, – предупредил он, вопросительно вздернув бровь.

Ей это, кажется, понравилось.

–  Конечно. Кроме того, я так много времени провожу одна, что компания будет мне только в радость. В свое время мне довелось выслушать немало мужских признаний, и, позвольте заметить, мужчины тоже любят поговорить, только для этого нужна правильная женщина. Вы же знаете, какая у меня профессия, так вот она позволяет мне заглядывать в чужие жизни и видеть, что в них не так и как тайны и взаимные мелкие обманы держат порой супругов вместе… – Тут она внимательно поглядела на маленькие металлические часики и взяла их в руку. – А вообще-то, я зарабатываю себе на жизнь тем, что люблю. Не будь меня, мужчины ходили бы за удовольствием к кому-нибудь другому. Я не проблема – я симптом.

–  Никто и не называл вас проблемой, – осмелел Джерид.

Поставив часики на место, она заправила за ухо выбившуюся из-под шляпки прядь рыжих волос.

–  В общем, я хотела сказать, что отношения с мужчинами – моя сильная сторона. – Она усмехнулась чему-то – вероятно, какой-то ей одной видимой иронии. – Хотя у меня самой их никогда не было. И все же мне хочется думать, что я смогу вам помочь. А у вашей супруги, очевидно, хороший вкус. – И она внимательно посмотрела на Джерида.

Он смущенно отвел взгляд.

–  Расслабьтесь, следователь, – расхохоталась она. – Я говорила об антиквариате.

–  Я знаю, – сказал Джерид, защищаясь.

–  Не надо принимать вещи настолько серьезно. Вы такой грустный. По-моему, вы слишком много работаете. Что бы вы делали, не будь у вас работы?

Джерид нахмурился:

–  Представить себе не могу.

–  Многим людям страшно даже подумать, что бы они делали, не будь у них работы. Наверное, именно поэтому многие работают как одержимые: просто боятся остановиться.

–  И как это поможет мне вернуть Марису?

–  А так, что для вас, судя по всему, работа была всякий раз прежде нее, когда она нуждалась в вашем внимании и заботе. Вы ее не слушали как следует. Она не чувствовала, что важна для вас. А значит, вы не заслужили права быть любимым. Скажу больше, вы и работали так много только потому, что просто любить ее вам было недостаточно.

–  Вы прямо осыпали меня комплиментами, – сухо буркнул Джерид.

–  Скорее, показала вам реальность. И судя по всему, попала в самую точку.

–  Может быть, и так. Слушайте, я встречаюсь с ней сегодня вечером. Как бы мне ее… соблазнить?

Она стала давать ему советы.

Перед ним будто раскрылись все тайны женского мира.

Пришлось даже кое-что записать.

–  Итак, – обрел он наконец дар речи, – что мне подарить Марисе?

–  Хорошую антикварную вещь, которую при желании можно считать реликвией. Это возбудит ее любопытство, мистифицирует ее, ваш подарок не будет выходить у нее из головы. А вам этого и нужно – чтобы она все время о вас думала.

–  Разумеется. – Джерид сложил на груди руки и прислонился к стене, разыгрывая спокойствие. Да, он может разыграть уверенность, может убедить Марису вернуться к нему. Судя по всему, соблазнение – вещь совсем не сложная и даже приятная. – А у вас, судя по всему, большой опыт в этих делах.

–  Конечно. – Похоже, комплимент ей понравился.

Воспользовавшись моментом, Джерид снова вернулся к тому, в чем сам был как рыба в воде, и сделал попытку раздобыть еще информацию.

–  Так как вы все-таки познакомились с Деламондом Гхудой?

–  А у вас на уме только работа, да? – сказала она.

–  Боюсь, мой обеденный перерыв закончился.

–  Мы познакомились с ним в трактире, Румекс. Вот и все. Просто он был симпатичным мужчиной, и я легла с ним в постель. Сама, для собственного удовольствия. Это ведь не преступление, правда?

«Хотя должно бы считаться таковым», – подумал он, но вслух ничего не сказал, так как еще не разобрался в своих чувствах. Как многие румели, он не слишком хорошо понимал устройство современного мира, а себя в нем зачастую понимал еще меньше, чем других.

Сумерки, рядом с бистро «Юула». Джерид взглянул вверх, на птеродетту, которая только что едва не нагадила на него. Мелкая рептилия взлетела на конек крыши и поглядывала на него оттуда.

–  Нет, дорогая, только не на эту мантию, – твердо произнес Джерид, которому совет другой женщины придал уверенности в себе.

Антикварная вещица, тщательно упакованная, торчала из-под его локтя. На нем была черная мантия из тонкого шелка поверх белой сорочки, из кармашка высовывался носовой платок в тон. Наряд стоил ему почти целого ямуна. Еще раньше он побрился дорогой бритвой. Поэтому в данный момент ветерок холодил его гладкие щеки, несмотря на толстую румелью кожу. Более того, он сделал то, в чем никогда и ни за что не признался бы никому из своих коллег по инквизиции, – побрызгал свои белоснежные волосы ароматическим маслом.

Он старательно вспомнил все, что говорила ему Туя. Перечитал свои заметки раз десять, не меньше, каждый раз вспоминая молодость и экзамены в инквизиции.

Джерид взглянул на циферблат соседней колокольни. Наверняка Мариса опоздает – она всегда опаздывает. Он волновался, как перед первым свиданием. Небо быстро темнело, высокие дома начинали казаться еще темнее на его фоне. Птицы и птеродетты завораживающе кружили возле бесчисленных шпилей. Вдоль улицы вспыхивали фонари, их разноцветные огни отражались в известняковых стенах. Из дверей какого-то кабачка долетал аромат сандалового дерева. Возможно, Джерид стал сентиментальным, но вся сцена показалась ему романтической.

А вот и она, Мариса, медленно поднимается по крутой улице, покачивая бедрами, и сердце у него колотится, как в юности. Подойдя ближе, она ловит его взгляд и тут же опускает глаза. Минуту оба молчат. Ее элегантное черное платье чуть темнее ее кожи, вокруг шеи повязан пестрый шарф. Белые волосы покрывает какая-то блестящая сетка – наверняка последний писк моды, о котором он еще и не слышал, – а яркая подводка глаз придает лицу новую выразительность. Она чувственно качает хвостом.

–  Здравствуй, – выдавил Джерид. – Выглядишь просто потрясающе.

–  Спасибо. И мне нравится твоя новая мантия.

Как давно он не слышал ее ровного, ласкающего голоса.

–  О, это тебе, – вспомнил он и протянул ей подарок. – Так, мелочь, но, может быть, тебе будет интересно. – Стараясь не выказывать нетерпения, он добавил: – Открой посмотри.

Она молча развернула обертку и просияла. Подарок был совсем маленький, шириной не больше ладони, с замысловатым механизмом – древний навигационный прибор, наверное.

–  Антикварная, – сказала она с почтением в голосе. – Выглядит прямо как реликвия.

Джерид сделал шаг назад, сложив на груди руки, очень довольный собой:

–  Ну вот, теперь тебе пару дней будет чем заняться, пока ты не разгадаешь, что это.

–  Это очень красиво. – Она поцеловала его в щеку – поступок, который мог означать что угодно, поэтому он постарался не связывать с ним никаких ожиданий.

–  Ну что, пойдем? – Джерид кивнул на двери бистро.

Несмотря на то что сначала обоим было неловко, вечер прошел куда лучше, чем он надеялся. Впервые за многие годы он слушал ее по-настоящему. Теперь ее, похоже, интересовала древняя архитектура, в особенности развалины империи Азимут, которые то и дело находили и реставрировали в разных концах города. Она рассказала ему немало интересных подробностей об этой исчезнувшей цивилизации: большие дороги, скрытые теперь под холмами, руины дворцов, утонувшие в болотах. Она беседовала с археологами, которые находили кости древних животных, на побережье достали из-под земли грудную клетку мастодонта, панцирь гигантской каракатицы, человеческие останки в несколько размахов рук длиной, даже неизвестного зверя с тремя головами. Она нарисовала Джериду яркую картину истории Бореальского архипелага. Почему же раньше ему не было с ней так интересно?

То и дело между ними возникали жесты, легкие касания пальцами запястья, улыбка после особенно значительных слов, взгляд, перехваченный над пламенем свечи, – все выразительнее, чем раньше, все не спеша, с удовольствием, как будто только теперь, пожив в разлуке, оба поняли, как много значили они друг для друга.

Разговор, как и следовало ожидать, перешел на их брак, и Джерид признал, что был плохим мужем. В ответ она показала ему свой список требований, на случай если он захочет попробовать еще раз.

Он согласился, что в них нет ничего невозможного, все они касались времени, проявления внимания, подробностей. Выполнимо даже для него. И ее реакция внушила ему надежду.

В тот же вечер он проводил ее до временной квартиры – она снимала комнату на Гата-дю-Сеггр, по ту сторону от Гата-Сентиментал, в районе, где обитали отставные солдаты. Она шепнула ему, что провести эту ночь вместе было бы неправильно, так что, прощаясь с ней у дверей, он просто прижался губами к ее руке, повернулся и ушел в темноту.

По дороге домой он заметил, что за ним кто-то идет, – чьи-то тяжелые шаги все время звучали у него за спиной, но ничего страшного не случилось. Войдя в дом и оглядевшись, он заметил, какой у него беспорядок, и решил прибраться. После он сидел голый на своей кровати, рядом с горящей печью, опустив голову на руки, не двигая хвостом, а его новая дорогая мантия, аккуратно сложенная, висела на стуле в углу. Вспоминая события прошедшего вечера, он чувствовал боль в груди. Все вроде бы прошло гладко, но он не хотел чрезмерно предаваться надеждам. Ничто не приводит к таким тяжелым разочарованиям, как избыток оптимизма.

Интересно, как Туе удалось изменить его взгляд на брак, на всю его жизнь? Она с такой изумительной точностью указала ему на все его ошибки, она единственная дала ему понять, что по-настоящему важно в жизни. Без Марисы в его жизни было бы так… пусто. Эту пустоту он и пытался заполнить работой, чтобы убежать от мыслей о том, как все стало плохо.

Он лег и начал погружаться в сон.

Его разбудил звук шагов, чьи-то каблуки цокали по каменной мостовой под его окнами. Его сердце пропустило удар, когда входная дверь его дома открылась и снова закрылась. Он резко повернулся в кровати, потер глаза, уставился на часы. И понял, что проспал только половину колокола. Шаги были уже на лестнице, кто-то подошел к двери спальни. Притворяясь спящим, одним глазом он следил за тем, как открывается дверь.

Кто-то подошел к его кровати, остановился.

–  Ну ты и инквизитор! – усмехнулась Мариса. – А если бы я была вором?

«Все, что у меня есть, и так твое», – подумал он, но вслух ничего не сказал. Она сбросила туфли, выскользнула из платья, опустилась на постель. Они поцеловались, он был с ней нежен, и, когда они занимались любовью, она тихонько покусывала его грудь и изгибала спину, точно лук.

«Сегодня и всю мою оставшуюся жизнь я буду делать все ради нее одной», – пообещал он себе.

Напротив дома Джерида стоял помощник Трист; прислонившись спиной к стене, он наблюдал за игрой света и теней на мостовой. Он прокрался сюда задворками, умело прячась от любого взгляда, скользя сквозь потоки теней, составлявших ночное движение Виллджамура, мимо ночных торговцев с их скользкими и странными магическими гибридами животных, наполнявшими эти часы мрачной экзотикой.

И вот теперь ночной ветерок то и дело доносил до него нежные стоны Марисы.

В руке он держал свиное сердце. Кровь затекла ему в рукав до самого локтя, пока он медленно повторял овинистскую мантру, поток путаного шепота срывался с его губ.

«Я проклинаю этого человека, – думал он. – За то, что он не выдвигает меня на должность, которой я заслуживаю, и за то, что он не расследует смерть брата Гхуды, а забавляется со своей женой.

А сам притворяется моим другом».

Выйдя из полутранса, Трист очнулся и снова стал отдавать себе отчет в том, что происходит вокруг. Как он очутился здесь, у этого дома, ночью, исполненный злобы и ненависти?

Пока он раздумывал об этом, на него нахлынули воспоминания о юности, о том времени, когда лето казалось бесконечным. Домик к югу от города, где жили его родители. Его отец, бородатый здоровяк, который пил и бил его и мать, был жрецом Бора. Сама мать, маленькая, хрупкая и красивая, ничем не заслужившая того ада, что устраивал, возвращаясь домой, отец. Трист любил мать и всеми силами своей души хотел ее защитить.

Но для его отца она не значила ничего, ему все на свете заменил Бор, невидимый бог, и, может быть, поэтому Трист стал овинистом.

Оттого, что он хорошо успевал в школе, мать настояла, чтобы он учился как можно дольше, несмотря на все усиливающиеся пьянство и буйство отца. Она научила его не останавливаться на достигнутом, стремиться вперед, не обращая внимания на обстоятельства, не позволять им брать верх над собой. Возможно, ее слова отчасти отражали ее собственные страхи. Ее смерть от какой-то неведомой болезни подорвала его оптимизм. Как ни странно, ее смерть сломала и его отца, чего Трист совсем не ожидал. Вот почему теперь, когда все его надежды на карьеру инквизитора рухнули, Трист вспоминал те дни, снова и снова переживая чувство беспомощности.

Его мать говорила ему, что он умен и достигнет всего, чего захочет, и вот теперь у него на дороге встал Джерид.

Трист вытащил из рукава изукрашенный кинжал. Отрезав ломтик свиного сердца, он положил его в рот в знак преданности новому богу – тому, кто помогает переживать плохие воспоминания.

Но справиться с проблемой Джерида он пока не мог.

И так, продолжая внутренне кипеть, он пошел домой, раздумывая над тем, как бы насолить Джериду.