Глава тринадцатая

Рандур, сделав рукой замысловатый жест, отступил назад и наблюдал, как Эйр растянулась на холодном полу, потеряв при падении меч, отлетевший в сторону. Выругавшись, она потянулась за ним.

–  Так хотелось уколоть меня, правда? – заметил он. – Вот не думал, что у вас, дворцовых жительниц, так хорошо подвешены языки.

Тяжело дыша, Эйр оттолкнулась от пола и встала, в ее лице была гроза.

–  Во время витасси нельзя вкладывать сердце в каждый удар, – напомнил ей Рандур, возвращаясь на исходную позицию. – Так, конечно, тоже можно снискать репутацию храброго бойца, но лишь посмертно, в некрологе. Ты не думала о том, что делаешь. Ты не жила этим мгновением. Злость заставила тебя забыть все, что ты умеешь. Запомни, дело вовсе не в мече, он лишь твое продолжение.

Эйр смотрела на него с презрением – он достаточно лазил по чужим спальням, чтобы хорошо знать этот взгляд, – бросившись на него снова, она тут же была принуждена занять оборонительную стойку, после чего Рандур прогнал ее через целую серию классических поз витасси. Металл лязгал о металл, подошвы сапог скребли по полу – он так сроднился с этими звуками, что в моменты, подобные этому, даже забывал, что держит в руках меч.

–  Хорошо, – сказал он. – Вот это уже гораздо лучше. – Со вздохом он скользнул мимо нее, хлопнув ее при этом плоскостью меча по заду специально, чтобы разозлить ее, распалить ее гнев и научить ее контролю над своими чувствами. Потом он подставил ей ножку, и она упала.

–  Ненавижу тебя. – Из разбитой губы Эйр текла кровь.

Он отошел, чтобы поднять ее меч:

–  А я здесь не для того, чтобы нравиться. Я здесь для того, чтобы ты научилась кое-чему и при случае не дала себя прихлопнуть, – задача, выполнение которой кажется мне в данный момент сомнительным. А потому ты все еще нуждаешься в моей помощи.

–  И ты надеешься, что я буду танцевать с тобой после всех этих унижений?

–  Нет, это ты надеешься, что я буду с тобой танцевать.

Она села прямо, скрестив ноги, и, похоже, занялась разглядыванием своих синяков.

Он протянул руку, чтобы помочь ей подняться, но она проигнорировала ее и встала сама. Рандур подал ей меч:

–  Тем не менее с мечом ты уже обращаешься увереннее, и я вижу в тебе неплохие задатки. Через месяц сможешь сражаться хоть с драгунами.

Ничего не сказав, она пошла прочь, чуть прихрамывая, потом вдруг остановилась, и он, проследив за ее взглядом, понял, что она смотрит в окно. В комнату ворвался порыв холодного ветра.

Вместе они подошли к проему в толстой стене, откуда открывался вид на одну из сторон города. Правда, постройки частично терялись за паутиной шпилей и мостов. Над ними, соединяя землю с серым небом, стеной стоял снег. В его удушающих объятиях тонула линия горизонта.

–  Как его много… – прошептала Эйр задумчиво.

–  Да, – согласился Рандур, думая о своем.

Дартун видел, как мальчишка стащил реликвию у группы культистов. Парень – храбрец, надо отдать ему должное. Культисты были не из его ордена и держали предмет у всех на виду. Разве можно быть такими самоуверенными, наглыми, неосторожными?

Плотнее запахнувшись в фулиджиновый плащ, словно притягивавший тени, Дартун пошел за замарашкой в лохмотьях, видимо обитателем Кейвсайда, бежавшим как раз туда. Ныряя то в один переулок, то в другой, ветвившиеся прихотливо, точно кровеносные сосуды, парнишка оторвался от всех преследователей, кроме Дартуна.

Прошлой ночью на него напал такой приступ кашля, что Дартун едва не начал харкать кровью, никогда еще с ним такого не было.

Булыжники мостовой маслянисто блестели от снега, который таял под лучами солнца, показавшегося после снегопада. Некоторые улицы уже успели помыть соленой водой. Ветер упорно прокладывал себе путь даже в самые тесные тупики. В одном из них, в окружении высоких домов, отбрасывавших на них глубокую тень, Дартун и настиг парнишку. Здесь, вдали от шумных и людных центральных улиц, царили странная тишина и покой, и почему-то становилось ясно, что, если идти этими проулками все дальше и дальше, можно и не вернуться назад.

–  Дай сюда! – скомандовал Дартун.

Любопытство во взгляде мальчика мешалось с высокомерием, он явно оценивал культиста. Глаза у него были ослепительно-синие.

–  А не пошел бы ты, мистер.

Дартун засмеялся:

–  Вижу, ты не трус.

–  Тебе-то что, кретин? – Мальчишка переступил с ноги на ногу, оглядываясь в поисках путей отступления.

–  Просто отдай мне реликвию, и все. – Датун протянул руку. – Ты ведь не хочешь, чтобы с тобой что-нибудь приключилось?

–  Нет, она мне предназначена, в ней моя судьба, – возразил мальчик. – Сейчас как направлю ее на тебя!

–  Не вздумай.

–  Нет? – Мальчишка сунул руку в карман и вытащил серебряную коробочку. Внешне она напоминала компас, хрупкий навигационный механизм, использовавшийся, вероятно, для того, чтобы определять направление.

–  Нет, – повторил Дартун.

Не обращая на его слова никакого внимания, мальчишка открыл коробочку и начал тыкать в нее наугад, то и дело посматривая на культиста, а тот, догадываясь, что сейчас может произойти, и не зная лишь, какую форму оно примет, отступил назад.

Правильный круглый клуб пурпурного дыма возник из ниоткуда и начал расползаться во все стороны.

Дартун успел увидеть, как с мальчика лохмотьями слезла кожа, а тело под ней превратилось в мириады осколков плоти и костей, которые тут же стали жидкими и потекли, словно краска. Дартун едва успел пригнуться и закрыть лицо фулиджиновым плащом, когда раздался негромкий хлопок. Он почувствовал, как ошметки того, что было мальчиком, сначала ударились в него, а потом шлепнулись на мостовую.

Выпрямившись, Дартун огляделся. Реликвия лежала на земле, чистая и незапятнанная, а вокруг нее была кольцом разбрызгана кровь. От мальчишки почти ничего не осталось: какая-то косточка да крошечный осколок черепа. Счастье еще, что его плащ так темен, что на нем почти не видно пятен.

–  Дураки всегда остаются в дураках, – произнес он вслух, нагнулся, поднял реликвию, спрятал ее в карман и пошел прочь.

Две ночи назад Дартун ощутил странную тяжесть в ногах, какой не замечал никогда раньше.

Четыре дня назад он оцарапал руку о камень, пошла кровь.

Он час глядел на царапину, раздумывая о том, почему это с ним происходит, и о том, как истончается грань, отделяющая его от небытия.

Дартун твердил эти слова про себя, точно мантру, да так, что сам в нее поверил. Дома, в темных покоях в глубине штаб-квартиры ордена Равноденствия, он рассматривал реликвию, которую забрал у погибшего мальчика. У каждой реликвии была своя защита, чтобы ею не могли воспользоваться люди несведущие, и лишь опытные культисты, которых немало было разбросано по островам, знали ее секрет. Невежды, баловавшиеся с реликвиями, могли отравиться и умереть или заразиться чем-то неведомым, в лучшем случае – потерять руку. Попадались и такие реликвии, которые при неаккуратном обращении выделяли энергетические лучи, направленные прямо в сердце, или отравляющие газы. Не слишком приятные средства, зато эффективно защищающие секреты культистов. И так было не одну тысячу лет.

Он поднес артефакт к лучу света, проникавшего сквозь щель в деревянном ставне. Новая реликвия напоминала навигатор, служивший древним в их путешествиях. И хотя она вряд ли сможет вернуть ему бессмертие, он все равно радовался, что заполучил ее, как радовался каждой новой реликвии, в чем бы ни состояла ее сила. Эта отличалась особой красотой. Внутренняя часть явно была сработана в другую эру, серебряный корпус походил на произведения современных мастеров, так что ее, вероятно, подновляли. Круглая, легко помещавшаяся в ладони, где она лежала в луче света, коробочка приковывала к себе его внимание.

Дартун считал себя лучшим из живущих культистов. Он умел не только пользоваться реликвиями, но и преобразовывать их, вырабатывая свои приемы на основе древних чудес. Он мог сочетать их, прибегая в своих исследованиях к различным технологиям, и за свою непомерно долгую жизнь накопил немало записей, на основе которых разрабатывал новые теории и проверял их, стремясь заполнить пробелы в знаниях. Он раздвигал границы известного, размывая тем самым саму грань между жизнью и смертью. И все же решение проблемы не давалось ему до конца, а он очень хотел решить ее. Особенно сейчас, когда он с новой силой осознал свою смертность.

«Так кончится мой мир, – размышлял он, – не слезами и стонами, а огромным страшным взрывом».

И сегодня он вновь созерцал признаки своего старения.

Углубившиеся морщины на лице.

Седые волоски.

Боли.

Порезы и царапины на коже.

Таково было наследие смертных, то, к чему он не привык. Каждый раз, замечая очередное ухудшение, он застывал у зеркала и почти час не мог отойти от него, рассматривая себя, пытаясь смириться с фактом своей грядущей смерти. Эта мысль завладевала всем его сознанием. В его уме не оставалось места ни для чего другого.

Наконец он отложил реликвию в сторону, встал, подошел к одной из своих бесчисленных книжных полок и снял с нее книгу. С другой полки, нагруженной свитками, достал карту. Зажег три фонаря, поставил их на стол и сел работать.

В прошлом месяце он два дня страдал от мигрени. Такой неприятности с ним не случалось уже несколько сотен лет.

Главной заботой всех жителей Виллджамура, острова Джокулл и прочих островов империи было сейчас Оледенение – ледниковый период, давно уже предсказанный астрономами и историками. Однако в этом событии были свои позитивные стороны, – в частности, для Дартуна оно означало осуществление давно манившей его возможности исследовать один из древнейших мифов.

Врата Миров.

Мифические проходы в другие пространства. Говорили, будто их построили дауниры, создатели островов под красным солнцем, чтобы связать одни миры с другими. Одни жрецы шептали, что сквозь них можно шагнуть в жилище богов, другие утверждали, что они, напротив, ведут прямиком в ад. Но наверняка никто ничего не знал, и потому многие полагали, что это только сказки, которые рассказывают жрецы Джорсалира. Сам Дартун провел сотни лет, собирая и записывая все имеющиеся исторические свидетельства. Но у него был доступ лишь к тому, чем обладали империи запада, а этой информации нельзя было доверять полностью. Народы Варлтунга и другие жители востока передавали свою историю из уст в уста, без сомнения сидя вечерами у костра. «Романтично, – думал Дартун, – но однобоко». Тем не менее ему удалось, пусть и в самых общих чертах, вычислить, где могли бы располагаться Врата Миров. Чтобы добраться до них, пришлось бы плыть на север, за пределы империи, забраться дальше Фолка и Тинеаг’ла. Однако теперь мороз выкует надежный и прочный ледовый щит. А значит, он сможет исследовать эту область быстрее, не сбиваясь постоянно с курса из-за прихотей сурового северного моря.

Наступление Оледенения для него лично означало возможность путешествовать по миру.

Ему тем более хотелось начать пользоваться ею как можно скорее, потому что бессмертие ускользало от него, а значит, он больше не владел такой роскошью, как неограниченное время. Итак, скоро он тронется в путь в компании нескольких членов ордена Равноденствия, которые уже покинули Виллджамур. На севере они найдут новые миры. И еще его не покидала смутная, отчаянная надежда, что там, в этих мирах, его будет ждать технология, которая поможет ему продлить свою жизнь. Больше ему не на что было рассчитывать.

В дверь постучали, и он удивленно поднял голову:

–  Кто там?

–  Это я, Верэйн, – ответил ему женский голос.

Его взгляд, как обычно, сначала задержался на ее фигуре, а уж потом перешел на лицо, хотя лицо было не менее изысканно – тонкое, с правильными чертами, под шапкой черных как смоль волос. Как всегда, она была в темном обтягивающем облачении. Дартун встретил ее, девочку-сиротку, когда она с помощью реликвии развлекала посетителей одного сомнительного трактира в Кейвсайде. Прежде всего он заинтересовался тем, где она ее достала, и только потом – как научилась ею пользоваться. Оказалось, она стащила реликвию у культиста, которому делала минет, после того как он объяснил ей, для чего нужна эта штука. Ей было тогда всего тринадцать, но она всегда неплохо соображала. Дартун немедленно разыскал того культиста, представителя какой-то мелкой бесполезной секты. Он отхлестал его энергией дауниров, оставив в нем ровно столько жизни, чтобы тот понял, что больше ему не жить.

Скоро стало ясно, что даже в столь нежном возрасте Верэйн усваивает технологии дауниров не хуже, чем иной записной культист. Поэтому он решил взять ее к себе, а не бросать одну на улицах Виллджамура. Десять лет спустя она стала его любовницей. Возможно, ему льстило внимание молодой женщины, а может, все дело было в том, что в период своего бессмертия ему казалось проще потакать своему влечению к красивому телу, чем строить отношения с кем-то, кому суждено уйти из жизни раньше его.

Верэйн улыбнулась ему одной стороной лица, как делала всегда. Его влечение к ней было исключительно сексуальным. Будучи бессмертным, он уже терял партнеров, с которыми у него складывались глубокие эмоциональные отношения. Никто из них не хотел жить вечно, даже в тех редких случаях, когда он осмеливался предложить им этот дар; отказ ранил его чаще, чем ему хотелось вспоминать. Только легкие, ни к чему не обязывающие сексуальные отношения доставляли ему теперь радость и меньше всего боли. Даже теперь, когда он знал, что умирает.

–  Кое-кто из наших отправляется на Тинеаг’л на корабле, – объявила она.

–  А первая группа уже там?

–  Еще нет, но со дня на день будут.

–  Хорошо. – Он с облегчением вздохнул. Все уже на мази. Все вот-вот начнется. Проверка его знаний, учебы и работы; его теории, его надежды, его желания воплотятся в жизнь.

–  Ты хорошо себя чувствуешь? – забеспокоилась Верэйн, от которой не укрылся его вздох.

–  А почему бы и нет?

–  Ни почему. Просто… скоро ведь все станет по-другому, да?

–  Конечно. Такова природа нашего мира.

–  Я беспокоюсь, Дартун. Ты так переменился в последние несколько недель. Когда-то ты говорил мне, что, если мне станет страшно, я могу прийти к тебе. Но что, если я страшусь тебя?

–  Меня? – Дартун засмеялся. – А чего меня бояться, да еще тебе? – Шагнув к ней, он взял ее ладони в свои. Затем поцеловал ее в лоб, скорее как отец, чем как возлюбленный.

Она посмотрела на него словно издалека, как обычно. Он чувствовал, что она его не понимает – может быть, даже не хочет понять. А может быть, просто не может.

Не исключено, что на всем свете нет человека, который мог бы его понять.

–  Иди к ним, – сказал он ей, – и скажи, пусть готовятся. Следующая остановка – север. А там, глядишь, найдем местечко потеплее.