Когда-то на складе повсюду, словно мифические сокровища, грудами лежали мечи и доспехи. Сэйзед вспомнил, как пробирался через них, удивляясь приготовлениям, которые Кельсер организовал без помощи своих товарищей. Вечером, после смерти самого Выжившего, оружие разобрали повстанцы, что и позволило им взять город.

Теперь это оружие хранилось в сундуках и арсеналах. Освободившееся место занимали люди. Сбившись в кучу, они укрывались всеми одеялами, какие только смогли найти. Мужчин было мало: тех, кто мог сражаться, забрал в свою армию Страфф. Оставшимся – слабым, больным, раненым – позволил пройти в Лютадель, зная, что Эленд их не выгонит.

Сэйзед переходил от одного беженца к другому, пытаясь хоть немного утешить. Они лишились всего: даже сменную одежду, и ту было практически невозможно отыскать в городе. Торговцы, осознав, что тепло в преддверье надвигающейся зимы превращается в роскошь, начали поднимать цены на все товары, а не только на съестные припасы.

Террисиец опустился на колени возле плачущей женщины.

– Тише, Дженедер. – Вспомнить ее имя помогла медная метапамять.

Женщина покачала головой. Во время нападения колоссов она потеряла троих детей, еще двоих – по пути в Лютадель. Последний ребенок – малыш, которого она держала на руках, – был болен. Сэйзед взял у нее ребенка, внимательно изучил симптомы. Со вчерашнего дня изменений не произошло.

– Есть ли надежда, мастер Террисиец?

Сэйзед посмотрел на худенькое личико, отметил болезненный блеск в глазах. Шансов было мало. Только как такое сказать матери?

– Пока он дышит, надежда есть, добрая женщина. Ты кормящая мать, поэтому я попрошу короля увеличить твою порцию. Держись поближе к огню – ребенок должен находиться в тепле; и время от времени смачивай в воде ткань и выдавливай ему в рот. Малышу очень нужна жидкость.

Вяло кивнув, Дженедер приняла ребенка обратно. Как бы Сэйзед хотел дать ей больше. Он потратил жизнь, пытаясь убедить людей верить во что-то иное, кроме Вседержителя. Десятки разных религий прошли сквозь его память, но по какой-то причине сейчас он не смог ни об одной из них рассказать Дженедер.

До Крушения все было иначе. Каждый раз, говоря о религиях прошлого, Сэйзед чувствовал слабые отголоски бунта, потому что невольно выступал против Вседержителя и Стального братства. Теперь же просто не существовало того, против чего стоило бы восставать. Перед лицом ужасной скорби, которую он увидел в глазах Дженедер, было трудно говорить о давно мертвых религиях, давно забытых богах. Эзотерические знания не облегчат боль этой женщины.

Террисиец поднялся, собираясь перейти к следующей группе беженцев.

– Сэйзед?

Он и не заметил, как на склад вошла Тиндвил. Поскольку приближалась ночь, двери большого здания были закрыты, а костры давали неверный свет. Чтобы выходил дым, в крыше пробили дыры, и если посмотреть наверх, можно было увидеть, как внутрь заползают щупальца тумана. Впрочем, они испарялись на полпути. Только беженцы нечасто смотрели наверх; потрескивал огонь, и все они лежали молча, точно в оцепенении.

– Ты здесь уже почти весь день, – заметила Тиндвил.

– Здесь много раненых. Думаю, лучше меня за ними никто не присмотрит. И я не один – король направил сюда еще лорда Бриза. Он гасит их отчаяние.

Сэйзед кивнул в сторону кресла, в котором, якобы читая книгу, сидел Бриз. Одетый в дорогой костюм, он смотрелся здесь совсем неуместно. Однако одно его присутствие, с точки зрения Сэйзеда, представлялось замечательным фактом.

«Бедные люди, – думал террисиец. – Сначала они страдали под властью Вседержителя, а теперь лишились и тех крох, что имели».

Их и было-то совсем немного – сотни четыре – в сравнении с сотнями тысяч, которые все еще жили в Лютадели.

А что делать, когда закончатся последние запасы продовольствия? Уже ходили слухи об отравленных колодцах, и Сэйзед слышал, будто на некоторых продовольственных складах уже произошли случаи саботажа. Что будет с этими людьми? Как долго может длиться осада?

Но еще страшнее было представить, что случится, когда осада закончится. Что, если армии перейдут к штурму и разграблению? Сколько горя и разрушений способны сотворить солдаты в поисках спрятанного атиума?

– Ты беспокоишься о них, – подходя ближе, тихо сказала Тиндвил.

Сэйзед повернулся к ней, потом опустил глаза:

– Не так, как следовало бы, наверное.

– Нет, – возразила Тиндвил. – Я вижу. Ты сбиваешь меня с толку, Сэйзед.

– Похоже, у меня к этому талант.

– Ты выглядишь уставшим. Где твоя бронзовая метапамять?

Внезапно Сэйзед почувствовал себя разбитым. Он игнорировал усталость, но после слов Тиндвил ощущение это, словно волна, захлестнуло его с головой.

– Большую часть я использовал, когда бежал в Лютадель. Я так хотел сюда побыстрее добраться…

Его исследования в последнее время зачахли. С прибытием беженцев почти не осталось свободного времени. Кроме того, Сэйзед уже переписал скопированный текст. Дальнейшая работа требовала детализации, перекрестных ссылок на другие труды, поиска ключей. Наверное, он не успеет…

Террисиец нахмурился, заметив странный взгляд Тиндвил.

– Ладно, – вздохнула она. – Покажи мне.

– Показать что?

– То, что нашел. Открытие, которое заставило тебя бежать через два доминиона. Покажи его мне.

Внезапно все отступило на второй план. Усталость, тревоги, даже печаль.

– С удовольствием, – улыбнулся Сэйзед.

«Хорошая работа», – мысленно поздравил себя Бриз, наблюдая, как пара террисийцев покинула склад.

Многие, даже аристократы, неправильно понимали гашение. Они думали, будто это что-то вроде контроля над разумом. Даже те, кто знал больше, предполагали, что гашение – ужасная, агрессивная штука.

Бриз все видел иначе. Гашение вовсе не агрессия. Тогда и обычное взаимодействие с другим человеком следовало бы считать агрессией. Гашение, если его делать правильно, являлось не бо́льшим насилием над другим, чем низкое декольте или повелительный голос у женщины. Все три действия производили обычную, понятную и – самое главное – естественную реакцию людей.

Взять, к примеру, Сэйзеда. Было ли насилием устранить большую часть его усталости и боли, чтобы тот мог лучше справляться с чужими страданиями и болью?

Тиндвил оказалась еще более подходящим примером. Возможно, кто-то бы посчитал, что Бриз вмешивается не в свое дело, раз погасил ее чувство ответственности и разочарование при виде Сэйзеда. Однако Бриз не создавал других эмоций – тех, что прятались в тени разочарования: любопытство, уважение, любовь…

Нет, если бы гашение являлось простым контролем разума, Тиндвил отвернулась бы от Сэйзеда, как только они вдвоем покинули зону влияния Бриза. Но гасильщик знал, что этого не случится. Ключевое решение было принято, и Бриз на него не повлиял. К этому все шло на протяжении недель – Бриз лишь ускорил.

Улыбаясь своим мыслям, он достал из кармана часы; оставалось еще несколько минут. Бриз откинулся в кресле, посылая вокруг себя общую волну гашения, уменьшая скорбь и боль людей. Фокусируясь на таком большом количестве народа, он не мог делать ничего конкретного; некоторые могли почувствовать легкое эмоциональное отупение, но для всей компании это было хорошо.

Книгу он не читал и, по правде говоря, не мог понять, как Эленд и остальные проводят за этим занятием столько времени. Ужасающе скучная вещь. Читать гасильщик смог бы, только не окажись вокруг ни единого человека. Вместо этого он вернулся к занятию, которое прервал, когда его внимание привлек Сэйзед. Бриз изучал беженцев, пытаясь определить, что чувствовал каждый из них. Не так важна сама алломантия, как талант наблюдателя. Мягкое прикосновение и впрямь всегда помогало, однако гашение не позволяло алломанту узнавать чьи-то чувства. Их Бриз угадывал самостоятельно.

Ключевым моментом была опять-таки естественность. Даже самые неопытные скаа поняли бы, что их гасят, если бы эмоции нахлынули внезапно. Истинное искусство гашения заключалось в усилении естественных эмоций, а это достигалось путем аккуратного уменьшения силы прямо противоположных. Люди представляли собой путаницу чувств; «чувством» они обычно считали эмоции, которые доминировали в их сознании в определенный момент.

Внимательный гасильщик видел, что скрывается под поверхностью. Понимал, что чувствовал тот или иной человек, даже если сам он не отдавал себе отчета – или не хотел признаваться – в определенных эмоциях. Таков был случай Сэйзеда и Тиндвил.

«Вот ведь странная пара, – подумал Бриз, машинально гася одного из скаа, которому никак не удавалось расслабиться и уснуть. – Остальные считают, что эти двое враги. Но ненависть редко создает такую смесь горечи и досады. Нет, эти две эмоции происходят совсем от другой совокупности проблем. Кстати, разве Сэйзед не евнух? Интересно, как же все это приключилось…»

Его размышления прервали вошедшие Эленд и, к несчастью, Хэм. Эленд был в одном из своих белых мундиров, в белых перчатках и при мече. Человек, одетый в белое, в городе пепла и сажи производил сильное впечатление. Мундиры Эленда шились из особых тканей, которые отталкивали пепел, но все же их приходилось чистить каждый день. Эффект стоил усилий.

Тотчас же перебрав эмоции Эленда, Бриз сделал его менее усталым, более уверенным в себе, хотя последнее оказалось уже почти ненужным. В этом отчасти была заслуга террисийки – Бриза впечатлили ее способности влиять на мысли людей без помощи алломантии.

Гасильщик чувствовал эмоции Эленда: отвращение и жалость – вполне объяснимые, учитывая обстановку. Он не удержался и слегка подтолкнул Хэма к тому, чтобы стать менее склонным к спору: Бриз был не в настроении потакать желанию громилы потрепать языком.

При виде Эленда люди оживлялись: его присутствие каким-то образом будило в них надежду, до которой Бриз так и не смог докопаться даже при помощи алломантии. Скаа шептались, называя Эленда королем.

– Бриз, – Эленд кивнул поднявшемуся навстречу гасильщику, – Сэйзед здесь?

– Боюсь, он только что ушел.

Эленд заметно расстроился.

– Ладно, найду его позже. – Он оглядел комнату, и углы его рта потянулись вниз. – Хэм, я хочу, чтобы ты завтра собрал торговцев одеждой с Кентонской улицы и привел сюда; пусть посмотрят.

– Им это может не понравиться, Эленд, – заметил Хэм.

– Очень на это надеюсь. Увидим, что произойдет с ценами после того, как они здесь побывают. Я могу понять, почему дорожают продукты питания – их недостаточно. Однако оставить людей без одежды можно только по одной причине – от жадности.

Громила кивнул, но Бриз заметил, как он вдруг замкнулся. Неужели другие не понимали, каким удивительно неконфликтным был Хэм? Он любил спорить с друзьями, но на самом деле редко доводил свои философствования до конца. Кроме того, терпеть не мог драться с незнакомцами. Бриз всегда считал это странной чертой для человека, которого, собственно, и нанимали главным образом для драк. Он пригасил Хэма, чтобы уменьшить его беспокойство по поводу предстоящей стычки с торговцами.

– Ты же не останешься тут на всю ночь, да, Бриз? – спросил Эленд.

– Вседержитель, нет! – воскликнул гасильщик. – Мой дорогой, тебе вообще повезло, что ты сумел заманить меня сюда. Честно говоря, это место не для джентльмена. Грязь, угнетающая атмосфера – и это я еще ничего не сказал про запах!

– Бриз, когда-нибудь тебе придется научиться думать о других, – нахмурился Хэм.

– Как только я смогу думать о них с некоторого расстояния, Хэммонд, с удовольствием именно этим и займусь.

– Ты безнадежен. – Громила сокрушенно покачал головой.

– Так ты возвращаешься во дворец? – уточнил Эленд.

– Вообще-то, да. – Бриз глянул на карманные часы.

– Подвезти?

– Я приехал в своей карете.

– Отлично. – Эленд повернулся к Хэму, и они ушли, беседуя о грядущей встрече Эленда с каким-то депутатом Ассамблеи.

Некоторое время спустя Бриз вошел во дворец. Кивнув стражам у дверей, пригасил их утомление. Проходя через кухню, подзадорил судомоек. Этого хватит ненадолго, но подобные легкие прикосновения давно уже стали второй натурой Бриза.

За кухней располагалась одна из уединенных дворцовых столовых – крохотная, чем-то напоминавшая будку, комнатка с каменными стенами.

Уложив на скамью увечную ногу, в углу сидел Колченог и сердито глядел на Бриза.

– Ты опоздал.

– Это ты пришел рано. – Бриз опустился на скамью напротив.

– Какая разница, – проворчал Колченог.

Рядом с початой бутылкой вина на столе ожидала вторая кружка. Расстегнув жилет, Бриз наполнил ее и со вздохом откинулся назад.

– Твое облако на месте? – спросил он, отпивая вслед за Колченогом из кружки.

– Вокруг тебя? Как обычно.

Глотнув еще вина, Бриз улыбнулся и расслабился. Колченог, которому теперь редко приходилось использовать свою силу, был курильщиком. Когда он воспламенял медь, способности остальных алломантов становились невидимыми для того, кто жег бронзу. Но важнее всего – по крайней мере для Бриза – было то, что медь делала Колченога неуязвимым к любой форме эмоциональной алломантии.

– Не понимаю, чему ты так радуешься, – заметил Колченог. – Я думал, тебе нравится играть с эмоциями.

– Так и есть.

– Так зачем же ты приходишь пить со мной каждый вечер?

– Тебя не устраивает моя компания?

Колченог не ответил. Это был его способ сказать, что он не возражает. Бриз разглядывал сварливого генерала. Большинство членов шайки предпочитали держаться от Колченога подальше. Кельсер привел его в последний момент, поскольку курильщик, чьими услугами они обычно пользовались, умер.

– Ты знаешь, каково это, Колченог? Быть гасильщиком?

– Нет.

– Это дает тебе замечательный контроль. Это удивительное чувство – влиять на тех, кто вокруг, все время ощущать, что ты можешь управлять реакцией людей.

– Звучит восхитительно, – безразличным тоном откликнулся Колченог.

– Большую часть времени я провожу, наблюдая за людьми, корректируя их, поджигая или пригашая. Это здорово меня изменило. Я… больше не могу относиться к людям, как раньше. Поверь, очень непросто, к примеру, дружить с тем, кто способен меняться согласно твоей воле.

– Так вот почему мы никогда не видели тебя с женщинами, – проворчал Колченог.

Бриз кивнул:

– Ничего не могу с этим поделать. Я всегда касаюсь эмоций тех, кто вокруг. Поэтому, стоит женщине мною увлечься…

Конечно, приятно было бы думать, что он не управляет ее эмоциями. С другой стороны, как в подобной ситуации верить той, что говорит «люблю»? А вдруг это всего лишь ответ на его алломантию?

Колченог наполнил очередную кружку.

– Ты намного глупее, чем кажешься.

– Самое смешное, из-за меня ты мог и не попасть в нашу шайку.

– Пусть будут прокляты все гасильщики, – пробормотал Колченог.

– Но ты же нам не поддаешься.

Бриз улыбнулся. Колченог не поддавался как алломантическому воздействию, так и обычному манипулированию. При этом эмоции его были полностью предсказуемы: старого генерала все раздражало.

– Вашей алломантии, видимо, да, – согласился Колченог. – Но это не единственный способ, которым вы, ребята, делаете свои дела. Нужно всегда оставаться начеку, если поблизости гасильщик.

– Так почему ты позволяешь мне каждый вечер с тобой выпивать?

Генерал некоторое время молчал, и Бриз уже решил, что он не ответит.

– Ты не такой плохой, как большинство, – неожиданно пробурчал Колченог.

Бриз глотнул вина.

– По-моему, это самый честный комплимент, который я когда-либо получал.

– Надеюсь, он тебя не испортит.

– О, меня уже поздно портить, – наполняя кружку, заметил Бриз. – Эта шайка… план Кела… что могло быть испорчено, уже испортилось.

Генерал не спорил.

– Что с нами произошло, Колченог? Я присоединился к Келу, чтобы испытать свои силы. Но я так и не узнал, что двигало тобой.

– Деньги.

Бриз кивнул:

– Его план провалился, его армию уничтожили, а мы остались. Потом он умер, а мы опять остались. Это проклятое Элендово королевство обречено, ты же знаешь.

– Даже месяца не продержимся, – подтвердил Колченог.

Это был не пессимизм: Бриз достаточно хорошо знал людей, чтобы понимать, когда они говорят серьезно.

– И все же мы здесь, – продолжал гасильщик. – Я провел весь день, уменьшая боль скаа, потерявших семьи. Ты тратишь время на подготовку солдат, которые – с твоей помощью или без нее – не выстоят и нескольких ударов сердца в случае атаки. Мы следуем за мальчишкой-королем, который, похоже, не имеет ни малейшего понятия о том, насколько все плохо. Почему?

– Кельсер. Кельсер отдал нам этот город, заставил поверить, что мы должны его защищать.

– Но мы же не такие! Мы воры и мошенники. Нам должно быть все равно. Вместо этого я гашу эмоции посудомоек, чтобы им было веселее работать! С тем же успехом мог бы нарядиться в розовое и раздавать всем цветы. На свадьбах бы кучу денег зарабатывал.

Колченог фыркнул, потом поднял кружку.

– За Выжившего, – сказал он. – Будь он проклят за то, что знал нас лучше, чем мы сами себя знаем.

Бриз тоже поднял кружку и тихо повторил:

– Будь он проклят.

Оба помолчали. Разговор с Колченогом постепенно превращался… во что-то иное. Однако Бриз чувствовал простое удовлетворение. Гашение было прекрасным делом, оно сделало его таким, каким он являлся теперь. Но это также и его работа. Даже птицы не могут все время летать.

– Вот ты где!

У самого края стола, одетая в светло-голубое, возникла Альрианна. Откуда у нее столько платьев? И макияж, конечно, безукоризненный, и в волосах бант. Эти длинные светло-русые волосы – обычные на Западе, но большая редкость в Центральном доминионе, – и это дерзкое, зовущее тело. Желание так и расцвело внутри Бриза.

«Нет! – подумал гасильщик. – Она в два раза моложе тебя. Ты грязный старик. Грязный!»

– Альрианна, – сказал смущенно Бриз, – тебе разве не следует быть в постели?

Закатив глаза, она спихнула со скамьи его ноги, освободив себе место.

– Сейчас только девять часов, Бризи. А мне уже восемнадцать – не десять.

«Невелика разница», – отворачиваясь, подумал гасильщик, пытаясь сосредоточиться на чем-то другом.

Бриз знал, что должен быть сильнее, должен не подпускать к себе девчонку, но ничего не сделал, когда она придвинулась ближе и отпила из его кружки. В конце концов гасильщик со вздохом обнял ее за плечи.

Колченог покачал головой, и на его губах появилась тень улыбки.

– Что ж, по крайней мере на один вопрос мы ответ получили.

– Госпожа? – откликнулся из темноты Ор-Сьер.

Благодаря олову из этой комнаты было отлично слышно все, что происходило в кабинете по соседству.

– Альрианна – алломант, – пояснила Вин.

– В самом деле?

– Ага. Она разжигает эмоции Бриза – притягивает его к себе.

– Он должен был это заметить.

– Это тебе так кажется.

Вин и сама не понимала, чему радуется. А вдруг девочка – рожденная туманом? Впрочем, сама мысль, что эта пуховка для пудры прыгает ночами по крышам, была просто смехотворной.

«Возможно, она именно этого и добивается, – подумала Вин. – Нельзя забывать о Клисс и Шэн – они оказались совсем не теми, за кого я их принимала».

– Похоже, Бриз не считает свои эмоции неестественными, – сказала она вслух. – Должно быть, его и так к ней тянет.

Ор-Сьер закрыл рот и склонил голову набок – это была его собачья версия хмурого взгляда.

– Знаю, – согласилась Вин. – Но мы выяснили, что не он использует алломантию для соблазнения. Как бы то ни было, это все к делу не относится. Колченог не кандра.

– И как же вы это определили, госпожа?

Вин помедлила. Колченог всегда зажигал медь в присутствии Бриза – один из тех редких случаев, когда он ее использовал. Когда алломанты жгут медь, трудно сказать что-то определенное, потому что в первую очередь они прячут себя. Но поскольку Вин умела видеть сквозь медное облако, она чувствовала воздействие Альрианны, чувствовала легкую пульсацию, исходившую от Колченога, и даже собственный алломантический пульс меди. Это, как подозревала Вин, было под силу лишь немногим, включая ее саму и Вседержителя.

– Я просто знаю.

– Как скажете, госпожа, – привычно поддакнул Ор-Сьер. – Но… разве вы уже не решили, что шпион – Дему?

– На всякий случай я хотела проверить и Колченога. Перед тем, как перейду к решительным действиям.

– Решительным действиям?

У Вин почти не было доказательств, зато имелось чутье. И чутье подсказывало, что Дему – шпион. И то, как он крался в ночи, и очевидная логика выбора хозяина чужого кандры – все сходилось. Нет, больше нельзя продолжать делать вид, будто ничего не происходит, – пора действовать.

– Пойдем, – поднимаясь, сказала Вин. – Пришло время отправить Дему в темницу.

– То есть как это – потерял? – Вин стояла перед дверью в комнату Дему.

Слуга покраснел:

– Простите, моя госпожа. Я следил за ним, как вы приказали, но он вышел в дозор. Я должен был пойти следом? То есть я хотел сказать, вам не кажется, что это смотрелось бы подозрительно?

Демонстрировать свою злость, конечно, не стоило, но Вин не удержалась и тихонько выругалась.

«Я должна была сразу же все рассказать Хэму», – подумала она с досадой.

– Моя госпожа, он ушел только несколько минут назад, – пролепетал слуга.

Глянув на Ор-Сьера, Вин, не теряя времени, бросилась вперед по коридору и выпрыгнула в ближайшее окно, кандра кинулся следом.

«В прошлый раз я видела, как он возвращался через ворота во дворец», – думала она, когда неслась по двору сквозь туман.

Ворота охраняли двое солдат.

– Капитан Дему здесь проходил? – врываясь в круг света от их факелов, требовательно спросила Вин.

– Госпожа Наследница? Да, он только что вышел… патрулировать… минуту-другую назад.

– Один? – уточнила Вин.

Охранники кивнули.

– Разве это не странно?

– Он иногда уходит один. Мы не задаем вопросов. Он же наш командир.

– Куда он пошел?

Несколько секунд спустя Вин уже неслась в указанном направлении, Ор-Сьер не отставал.

«Я должна была лучше за ним следить. Я должна была нанять настоящих шпионов, чтобы не спускали с него глаз. Я должна была…»

Она замерла. Впереди, едва различимая в тумане, двигалась фигура.

Дему.

Бросив монету, Вин пролетела высоко над его головой и приземлилась на крышу здания. Преследуемый продолжал идти вперед, ничего не замечая. Ни Дему, ни кандра алломантическими силами не обладали.

С кинжалами в руках Вин могла прыгнуть в любую минуту, но пока что медлила. У нее по-прежнему не было настоящих улик. Да и дело не только в этом: Вин вспоминала Дему таким, каким его знала раньше.

«Неужели я и в самом деле верю, что он кандра? Или просто хочу, чтобы он оказался кандрой, и мне тогда больше не придется подозревать настоящих своих друзей?»

Усиленные оловом уши явственно улавливали звуки постепенно удалявшихся шагов. Потом на крышу вскарабкался Ор-Сьер – подошел, уселся рядом.

«Я должна хотя бы посмотреть, узнать, куда он идет, – думала Вин. – Получить доказательства».

А возможно, по ходу дела выяснится что-нибудь еще.

Махнув Ор-Сьеру, она бесшумно последовала за Дему по крышам и вскоре заметила впереди странный, мерцающий в тумане свет. Дома отбрасывали призрачные тени. Дему шел по переулку, прямо к огню.

«Что это?..»

Вин спрыгнула с крыши. Ей понадобилось всего три скачка, чтобы добраться до источника света. В центре маленькой площади потрескивал скромный костер. Вокруг него сгрудились скаа – в тумане лица их казались немного испуганными. Вин не поверила своим глазам: в последний раз она видела выходивших в туман скаа после ночи Крушения.

Вынырнувший из боковой улицы капитан Дему поприветствовал собравшихся. Дему или кандра с его лицом.

На площади собралось, наверное, человек двести. Капитан собирался сесть прямо на мостовую, но кто-то принес ему стул, а молодая женщина подала кружку с чем-то горячим.

Взмыв на крышу, Вин пригнулась, чтобы не выдать себя в свете костра. Прибыли еще скаа: большинство передвигались группами, но некоторые осмелели настолько, что пришли поодиночке.

Звук за спиной заставил Вин оглянуться: Ор-Сьер, который, видимо, чуть было не свалился, с трудом преодолев последние несколько футов, вскарабкался на гребень крыши. Вин приложила палец к губам, кивком указывая на растущую толпу внизу. При виде этого зрелища Ор-Сьер склонил голову набок, но ничего не сказал.

Наконец Дему поднялся; над кружкой, которую он по-прежнему держал в руке, все еще поднимался пар. Собравшиеся сидели на холодной брусчатке, ежась под одеялами или плащами.

– Мы не должны бояться тумана, друзья, – начал Дему.

В его голосе не чувствовалось властности или напора, это был голос потрепанного жизнью юноши, немного нерешительного, но все равно умеющего быть убедительным.

– Выживший учил нас… – продолжал Дему. – Я знаю, что очень трудно думать о тумане, не вспоминая историй о туманных призраках или других ужасах. Но Выживший дал туман нам. Мы должны попытаться вспомнить его, и туман нам в этом поможет.

«Вседержитель… – подумала потрясенная Вин. – Он один из них – он входит в Церковь Выжившего…»

Она не знала, что и думать. Так кандра он или нет? Зачем кандре встречаться с этими людьми? А самому Дему?

– Я знаю, всем нам трудно, – доносился снизу голос Дему, – трудно без Выжившего. Я знаю, вы боитесь войны. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю. Я тоже вижу вражеские армии. Знаю, как вы страдаете из-за осады. Я… не знаю, могу ли я убеждать вас не беспокоиться. Сам Выживший перенес великие испытания: смерть жены, заключение в Ямах Хатсина. Но он выжил. Разве не в этом весь смысл? Мы должны жить, как бы трудно нам ни приходилось. И в конечном счете мы обязательно победим. Как и он.

С кружкой в руке Дему совсем не походил на других проповедников-скаа, с которыми Вин доводилось встречаться. Чтобы основать религию – точнее, устроить революцию, из которой произошла религия, – нужны страстные люди. Кельсеру требовались лидеры, способные воспламенять своих последователей, создавать из них разрушительную бунтующую силу.

Дему был чем-то другим. Он не кричал, говорил спокойно. Однако люди, прямо на камнях расположившиеся вокруг, слушали внимательно и смотрели с надеждой – даже преклонением – в глазах.

– Госпожа Наследница, – прошептал один из них. – Как она?

– На леди Вин лежит великая ответственность. Вы и сами можете видеть, как она ее гнетет, какой расстроенной леди Вин кажется из-за проблем в городе. Она женщина искренняя и прямодушная – не думаю, что ей нравятся политические игры Ассамблеи.

– Но она же защитит нас, так?

– Да, – подтвердил Дему. – Да, я в это верю. Иногда мне кажется, что она еще сильней, чем Выживший. Вы же знаете, он всего два года был рожденным туманом. А она? Она и того меньше…

«Вот опять, – подумала Вин. – Они говорят разумно, потом вспоминают меня, и сразу же…»

– Когда-нибудь она принесет нам мир. Наследница вернет солнце, остановит дожди из пепла. Но мы должны выжить. И должны драться. Выживший все отдал, чтобы убить Вседержителя и освободить нас. Неужели мы ответим черной неблагодарностью и сбежим сейчас из-за армий? Идите и скажите депутатам из Ассамблеи, что вам не нужны ни лорд Сетт, ни даже лорд Пенрод в качестве короля. До голосования остался всего день, и нам нужно убедиться, что королем станет правильный человек. Выживший выбрал Эленда Венчера, и теперь мы должны следовать за ним.

«Это что-то новенькое», – подумала Вин.

– Лорд Эленд слаб, – возразил чей-то голос. – Он не защитит нас.

– Леди Вин любит его, – парировал Дему. – Она бы не полюбила слабого человека. Пенрод и Сетт относятся к скаа так же, как и при Вседержителе, поэтому вам и кажется, что они сильные. Но это не сила – это угнетение. Мы заслужили лучшего! Мы должны доверять решениям Выжившего!

Вин с некоторым облегчением оперлась о край крыши. Если Дему и впрямь был шпионом, то он не собирался подбрасывать ей улики этой ночью. Поэтому она отложила ножи и устроилась на гребне крыши, скрестив перед собой руки. Огонь потрескивал в холодном зимнем воздухе, посылая волны дыма, которые смешивались с туманом, а Дему продолжал говорить тихим, успокаивающим голосом, рассказывая людям про Кельсера.

«Это ведь даже не религия, – прислушиваясь, думала Вин. – Теология самая простая – совсем не как в сложных верованиях, о которых говорит Сэйзед».

Дему излагал основные принципы. Он взял Кельсера за образец и говорил о выживании, об испытаниях, требующих стойкости. Вин понимала, почему прямые слова нравились скаа. У людей на самом деле было всего два выхода: продолжать бороться или сдаться. Учение Дему давало им мотивацию, чтобы продолжать жить.

Скаа не нуждались в ритуалах, молитвах или кодексах. Пока не нуждались. Неискушенные во всем, что касалось религии, они боялись ее, они еще просто не доросли до подобных вещей. Церковь Выжившего давала необходимое для жизни, полной испытаний, поднимала на более высокий, внушающий оптимизм уровень.

Неудивительно, что учение продолжало развиваться: обожествление Кельсера, благоговение перед ним было понятным. Вот только с чего Дему взял, что Вин остановит пепел и вернет солнце? Откуда знал о зеленой траве и синих небесах?

В его рассказах мир представал полным красок – чуждым и сложным для понимания, но удивительно прекрасным. Неведомые цветы и зеленые растения казались странными и непривычными – настоящими чудесами. Даже Вин с трудом их себе представляла, а ведь она слышала, как все это описывал Сэйзед.

В то время как окружающий мир не оставлял места для надежды, Дему рисовал нечто совсем не похожее на обычную жизнь – рай для скаа: без приближающейся голодной зимы, без армий, которые угрожали расправой, без смятения в правительстве.

Когда Дему смолк и люди начали расходиться, Вин отодвинулась чуть назад и попыталась осознать, что чувствует. Сейчас все ее подозрения казались необоснованными. Да, выбираясь ночью из дворца, капитан вел себя подозрительно, но теперь Вин знала почему. Нет, кандра держался бы более естественно.

«Это не он, – решила Вин. – Или если это он, сорвать с него маску будет не так просто, как я думала».

От досады она нахмурилась. Потом поднялась и прошла к другой стороне крыши. Ор-Сьер затрусил следом.

– Когда Кельсер сказал тебе взять его тело, – повернувшись, спросила Вин, – что он велел говорить людям?

– Не совсем понял, госпожа.

– Ты появился перед ними, как если бы Кельсер вернулся с того света.

– Да.

– Что он конкретно велел тебе сказать?

– Ничего особенного, госпожа. Я должен был сказать, что пришло время для восстания. Что я, Кельсер, вернулся, чтобы дать им надежду на победу.

«Я то, что ты не сможешь убить, как бы ни пытался, – таковы были последние слова Кельсера, брошенные в лицо Вседержителю. – Я надежда».

«Я надежда…»

Стоило ли удивляться, что эта идея стала главной в Церкви, которая возникла вокруг него?

– Он наказывал тебе проповедовать о том, о чем сейчас говорил Дему? – спросила Вин. – О том, что пепел больше не будет падать с неба, а солнце станет желтым?

– Нет, госпожа.

– Так я и думала. – Вин прислушалась к доносящимся снизу шорохам, потом заглянула за край здания.

Дему уже возвращался во дворец. Рожденная туманом спрыгнула в переулок у него за спиной. К чести капитана, он услышал и повернулся, держа руку на дуэльной трости.

– Тише!

– Леди Вин?

Она подошла ближе, чтобы Дему мог получше разглядеть ее в темноте. Тусклый свет все еще лился с площади позади них, туман и тени клубились, играя друг с другом.

– Я не знала, что ты входишь в Церковь Выжившего, – мягко начала Вин.

Дему опустил глаза. Он был почти на две ладони выше ее, но словно уменьшился в росте.

– Я… я знаю, что вам это неприятно. Простите.

– Все в порядке. Ты делаешь благое дело. Эленд высоко оценит твою верность, когда узнает.

– А обязательно ему говорить?

– Должен же он знать, во что верят его люди, капитан. Почему вы хотите, чтобы я промолчала?

Дему вздохнул:

– Просто… я не хочу, чтобы ваши товарищи решили, что я потворствую людям. Хэм считает проповеди о Выжившем глупостью, а лорд Бриз говорит, будто единственный прок от Церкви в том, что она делает людей более покладистыми.

– Ты и в самом деле веришь?

– Да, моя леди.

– Но ты же знал Кельсера. – На лице Вин появилось удивление. – Ты был с нами с самого начала. Ты знаешь, что никакой он не бог.

Дему посмотрел на нее с легким вызовом:

– Он своей смертью свергнул Вседержителя.

– Это не делает его божественным.

– Он научил нас выживать и надеяться.

– Вы и раньше выживали, – возразила Вин. – У людей была надежда и до того, как Кельсера бросили в те Ямы.

– Не такая, как теперь, – покачал головой Дему. – Кроме того… он обладал силой, моя леди. Я чувствовал это.

Вин помедлила. Она знала, что произошло: Кельсер использовал Дему как пример для солдат в битве со скептиком, направляя его удары с помощью алломантии, так что остальным казалось, будто Дему обладает сверхъестественной силой.

– О, теперь я знаю об алломантии, – улыбнулся Дему. – Но… я чувствовал в тот день, как он управляет моим мечом. Чувствовал, как он использует меня, делает меня чем-то большим, чем я был на самом деле. Кажется, я временами его опять чувствую. Он усиливает мою руку, направляет мой меч…

Вин нахмурилась:

– Ты помнишь, как мы впервые встретились?

– Да. Вы пришли в пещеры, где мы прятались в день, когда армия была разбита. Я находился среди караульных. Знаете, моя госпожа, даже тогда я знал, что Кельсер придет за нами. Знал, что он придет, найдет сохранивших верность и отведет обратно в Лютадель.

«Он пошел в те пещеры, потому что я его заставила. Он пытался покончить с собой, сражаясь против целой армии в одиночку».

– Уничтожение армии было проверкой, – продолжал Дему, глядя в туман. – Эти армии… осада… это все просто проверки. Чтобы увидеть, выживем мы или нет.

– А пепел? Откуда ты взял, что он перестанет падать?

Дему повернулся:

– А разве Выживший не говорил?

Вин только покачала головой.

– Люди твердят – значит это должно быть правдой. Все складывается: желтое солнце, голубое небо, растения… – с убежденностью в голосе произнес Дему.

– Да, но где ты впервые о подобном услышал?

– Я не уверен, моя госпожа.

«Где ты услышал, что изменить мир должна именно я?» – подумала Вин, но почему-то не смогла заставить себя задать вопрос вслух.

Да и какой смысл: Дему понятия не имел. Слухи распространились, и сложно теперь отследить их источник.

– Возвращайся во дворец. Я должна рассказать Эленду, но попрошу его не говорить остальным.

– Благодарю, моя леди. – Дему поклонился.

Потом повернулся и заторопился прочь. Спустя секунду Вин услышала глухой удар позади: на мостовую спрыгнул Ор-Сьер.

– Я была уверена, что это он.

– Госпожа?

– Кандра, – пояснила Вин, поворачиваясь в ту сторону, где исчез Дему. – Думала, что нашла его.

– И?

– Это как с Доксоном: думаю, Дему знает слишком много, чтобы притворяться. Он кажется мне… настоящим.

– Мои собратья…

– Знают свое дело, – со вздохом договорила Вин. – Да-да. Но мы его не арестуем. Не сегодня, по крайней мере. Мы будем за ним следить, но теперь я больше не считаю, что это он.

Ор-Сьер кивнул.

– Пошли, – сказала Вин. – Пора проведать Эленда.