Глава 6. Специалист по привидениям
«Старики-разбойники» исчезли, как в воду канули. Глеб проснулся поздно, — до двух часов ночи проторчал за компьютером, читал новости и прочую чепуху, которой хватало в Интернете, — и когда зашел на кухню, то увидел две чашки с остатками кофе на донышках и огрызки бутербродов. Похоже, интернациональная бригада романтиков от подпольной археологии куда-то сильно спешила, с иронией подумал Тихомиров-младший. Подумал и тут же переключился на другое — нужно помыть свою БМВ; вчера у него не хватило ни сил, ни желания загонять машину в гараж и она неприкаянно стояла рядом с мастерской.
Мастерская была идеей отца — собственно, как и все оборудование в доме. Николай Данилович оснастил ее современными малогабаритными станками, и теперь различные приспособления для выходов в «поле» они делали сами, так же, как и мелкий ремонт своих авто. Мастерскую отец задумал не ради экономии средств, а потому, что любил ковыряться с железками, чего нельзя сказать про Глеба.
День пролетел незаметно. Заботы у Глеба наличествовали чисто холостяцкие: отвез белье в стирку, отправил в химчистку ковры, потому что от пыли они стали тяжелее вдвое, съездил на Колхозный рынок и прикупил свежих овощей, фруктов и свиную вырезку.
Рынок называли Колхозным по инерции. Уже и колхозов давно нет, и фермеры числились лишь в отчетах чиновников, и только частники по-прежнему продолжали кормить горожан со своих мизерных земельных наделов. Но больше всего было приезжих азербайджанцев. Они оккупировали все самые «денежные» места на рынке и правили бал, как у себя в Баку. Глеб невесело улыбался — такое впечатление, что пора переименовывать «Колхозный» в «Каза-базар». Ему приходилось бывать в столице Азербайджана, и он знал, что так называется центральный бакинский рынок.
Весь следующий день Глеб занимался реставрацией находок. Это было многотрудное, но увлекательное занятие. Когда темная невзрачная железка на глазах превращалась в изящное произведение ювелирного искусства, сияющее на темной поверхности лабораторного стола, словно звезда на небосклоне, Глеб испытывал ни с чем не сравнимое чувство. Наверное, так мать любуется своим новорожденным дитем, как он отреставрированным раритетом.
Об отце он вспомнил только вечером. Глеб поискал его записку, но не нашел, что очень удивило Тихомирова-младшего — обычно отец сообщал, где будет находиться. Наверное, по запарке забыл нацарапать пару слов, решил Глеб. Он набрал номер мобильного телефона Николая Даниловича с надеждой услышать его голос, но в ответ раздалось: «Абонент недоступен». Чертыхнувшись, Глеб спустился в гараж и определил, что отец уехал не на своей новой машине, а на его видавшем виды «бычке» — УАЗ-469-багги, верном «Росинанте» для дальних поездок в «поле». Глеб усовершенствовал «уазик», и теперь не боялся никаких дорожных коллизий, потому что машина стала как мини-БМП. Только «броня» потоньше.
«И куда это батя рванул? — встревоженно думал Глеб. — Ох, не нравится мне все это… Похоже, отца совратил на «подвиги» пан доктор. Что они задумали?». Увы, ответ на этот вопрос никто не мог ему дать. Помыкавшись в тревоге часа два, он выпил рюмку коньяка, сварил себе кофе и уселся за компьютер.
На этот раз Тихомиров-младший решил не читать «желтую» прессу и новости, от которых при регулярном посещении новостных сайтов можно стать душевнобольным, а покопаться в архивах, доступных сети Интернет. У него уже вызревал план выхода в «поле» на следующий год, но для этого нужна солидная подготовка. Глеб причислял себя к редкому среди «черных» археологов кабинетному типу кладоискателей. Он не любил по-дурному, на авось, ковыряться в земле, а всегда бил точно в цель благодаря архивному поиску.
Удивительно, но ни коньяк, ни кофе не способствовали, как обычно, большой работоспособности. Скорее наоборот, вскоре Глеба начало неудержимо клонить ко сну. Широко зевнув и сказав: «А ну его!..», он отключил компьютер и, едва добравшись до постели, уснул еще до того, как голова коснулась подушки.
Пробуждение его оказалось сродни потрясению, которое человек испытывает, когда попадает в эпицентр сильного землетрясения. От ужаса у него волосы встали дыбом и по всему телу пошел озноб, словно в спальне стало зимно. Впрочем, так оно и было — Глеб ощутил, как по комнате начал гулять гнилой холодный воздух, будто в подземелье. А уж по части подземных приключений редко кто из коллег по ремеслу мог сравниться с Тихомировым-младшим, поэтому он хорошо знал, чем пахнут замшелые, осклизлые тоннели и лабиринты.
Посреди спальни стояла женщина дивной красоты. Она смотрелась во всех подробностях. Полная луна, заглянувшая в окно, высветила и ее неестественно бледное лицо, и туфельки, усыпанные драгоценными камнями, и одежду, которая напоминала платье польских паненок шестнадцатого века, как совершенно машинально, по устоявшейся профессиональной привычке, определил Глеб.
Главной деталью одежды шляхтянки являлся рантух — большое белое покрывало, надетое на голову и драпировавшееся вокруг лица, шеи и плеч. Поверх рантуха она надела шапочку из меха соболя, а края покрывала украшало золотое шитье в виде цветочного орнамента.
Платье неизвестной из золотистой, «люстровой», материи явно восточного происхождения состояло из узкого закрытого лифа, заканчивавшегося мысом и отделкой на груди, конусообразной гладкой юбки и короткой пелерины. Платье декорировали золотым и серебряным кружевом и плетеным шнуром. Удивительно тонкий стан паненки был туго стянут шелковым поясом, а на груди в таинственном лунном свете переливалось всеми цветами радуги баснословно дорогое (даже на первый взгляд) бриллиантовое колье. На плечи она набросила легкую шубку из куньего меха, чему Глеб невольно подивился — на дворе стояла теплынь.
Но кто она, и как сумела пробраться в дом Тихомировых, похожий на крепость, при этом обойдя все суперсовременные охранные системы, которые Глеб обычно включал на ночь? Этот вопрос — он оказался единственной здравой мыслью в отупевшей голове — Тихомиров-младший и задал:
— К-кто вы?
Казалось, что его слабый голос не долетел до ее ушей. Женщина молчала и смотрела на Глеба своими огромными глазищами с какой-то странной надеждой, словно верила, что он прочитает ее мысли. Может, она немая? — тупо подумал Тихомиров-младший. Он сидел на кровати и был не в состоянии не то что встать, но даже двинуть рукой или ногой.
— Что вы здесь делаете? — наконец родил он непослушными губами еще один, совершенно глупый, вопрос.
Наверное, паненка все же услышала его, потому что ее глаза вдруг наполнились слезами. И только теперь Глеб наконец заметил, что она прозрачная! Он видел сквозь нее, что нарисовано на картине, висевшей на стене за ее спиной, во всех подробностях, но словно в тумане. Привидение! У них в доме появилось привидение! Ничего себе номер…
«Пойду в церковь… — подумал Глеб. — Приведу батюшку, пусть окропит тут все освященной водой. А может, я сплю?». Недолго думая, он ущипнул себя и тихо охнул; нет, все-таки привидение не во сне, а в натуре!
— Изыди… — сказал Глеб и отмахнулся от привидения рукой, будто разгоняя клубы сигаретного дыма; тело уже освободилось от столбняка и кровь по заледеневшим жилам начала убыстрять свой бег. — Брысь, Христа ради!
Привидение начало бледнеть, скукоживаться; на белом лице паненки появилось выражение огромного страдания. Когда женщина стала почти совсем прозрачной — и впрямь призрачной, она неожиданно очертила рукой круг в воздухе и исчезла с тихим хлопком: «Флоп-п!..».
Но Глебу от этого легче не стало. Он во все глаза уставился на изображение, появившееся в начертанном круге, словно это был экран телевизора. Там он увидел… отца и пана доктора! Они сидели в каком-то мрачном подземелье и что-то сосредоточенно жевали. По выражению отцовского лица Глеб понял, что «старики-разбойники» попали в какой-то очень неприятный переплет. Пока он приходил в себя от неожиданного видения, экран «телевизора» призрачной паненки погас.
Глеб на негнувшихся ногах подошел к выключателю и зажег верхний свет. Его трясло, как в лихорадке. Он схватил начатую бутылку с дорогим французским коньяком и тремя богатырскими глотками осушил ее до половины.
Отпустило. Он закурил, глубоко затянулся несколько раз и покачал головой — это же надо, такое привиделось… Женщина, конечно, сама прелесть, ему даже в эротических мужских снах такие не снились, но лучше бы она оказалась во плоти. М-да… Однако что за картину она показала? Глеб схватил телефон и позвонил отцу. И опять противный женский голос ответил на английском языке: «Абонент недоступен… гав, гав гав…». Что за чертовщина?!
Он встал и пошел на кухню, чтобы сварить кофе. Сна не было ни в одном глазу, поэтому терзать подушку не имело никакого смысла. Обычно Глеб, когда долго не мог уснуть, вымещал свое раздражение на ни в чем не повинной подушке: он и мял ее, и молотил кулаками, и едва зубами не грыз, чтобы придать ей удобную форму. И все равно ему казалось, что подушка над ним издевается, — то самовольно превращается в блин, то сбивается в комок и из-за неудобной позы у Глеба начинала болеть шея.
«Надо что-то делать… — размышлял он в большой тревоге, дымя сигаретой. — Если мне не изменяет интуиция, у бати большие проблемы. Скорее всего призрак — плод моего больного воображения. Батя мысленно послал сигнал опасности, и я его получил. Так уже бывало… Правда, призраки «кино» не показывали. Да и не было их в таких случаях вовсе. Только сны. Но что делать, что делать?! Где мне искать отца и пана доктора? Похоже, они рванули вместе. Но куда и зачем? Поди знай… Нужен ключ к загадке. Ключ! А может, призрачная дама он и есть? Это идея. Нужен спец по привидениям! Смотаюсь утром к Альфреду…».
Альфред Курочкин был известной в городе личностью. Он являлся и лозоходцем, и экстрасенсом, и специалистом по части фэн-шуй*. Ни один уважающий себя бизнесмен не строил дом или дачу, не посоветовавшись с Альфредом. Он подсказывал не только где копать котлован под фундамент, но даже в каком месте дома нужно сооружать туалет.
Однако главной его «специальностью», можно сказать хобби, были барабашки и привидения. Альфреда однажды даже пригласили прочитать цикл лекций о российских привидениях на кафедре паранормальных явлений Хертфордширского университета. После этого Курочкин совсем возгордился, его услуги вздорожали на порядок, а окружающие (даже близкие) непременно должны были обращаться к нему не просто по имени, а еще и по отчеству — Альфред Львович.
Только Глеб не призновал Альфреда. Он лишь посмеивался, когда Курочкин пытался корчить из себя мрачную демоническую личность, которой ведомы все тайны бытия. И не только земные, но и загробного мира. Дело в том, что они учились в одном классе. И двоечник Курочкин постоянно списывал у Глеба домашние задания. Хотя нужно признаться, Альфреда никто тупым не считал, просто его одолевала лень. А еще Курочкин был неимоверным скрягой и трясся над каждой копейкой.
Возможно, он и пошел бы учиться чему-нибудь полезному, но началась перестройка, на телеэкранах замелькали разные чревовещатели, экстрасенсы, доморощенные врачеватели и целители, и Альфред понял, ЧТО является его призванием и ГДЕ лежат большие деньги. И надо отдать ему должное — в своей весьма нестандартной, необычной «профессии» он и впрямь стал большим знатоком. Куда и лень делась…
* * *
Едва дождавшись, пока рассветет, Глеб созвонился с Альфредом и тот, после нудной проповеди о том, как сильно он занят, все же «милостиво» согласился принять школьного товарища. «Забронзовел… сукин сын! — зло думал Глеб, выезжая из гаража. — Будет строить из себя цацу, ей-ей, набью морду — как в детстве».
Альфред принял его в строгом английском костюме — ну вылитый лондонский денди. Он жил в огромной квартире, занимавшей весь третий этаж. «А что, неплохо продается опиум для народа… — с иронией подумал Глеб. — У людей крыша едет от всех этих перестроек, построения нового капиталистического общества и прочих либеральных выкрутасов, а такие жучки, как Альфред, карманы набивают на человеческих слабостях. Хотя, конечно, он еще и не худший представитель шустрого племени мошенников».
— Кофе, коньяк?.. — предложил Альфред и быстро-быстро потер белыми узкими ладошками, которые никогда не знали физического труда.
Курочкин явно косил под хрестоматийного профессора: очки в тонкой золотой оправе, аккуратная, но жиденькая бороденка клинышком, эффектно взлохмаченные пегие волосы и выражение большой значимости своей персоны на длинном и несколько постном лице; привычка к ханжеству появилась у Альфреда еще в школьном возрасте. Он был высок, аскетически худ и своими длинными ногами не ходил по земле, а измерял ее — как циркулем.
— Некогда… уж извини, — ответил Глеб.
— Что так?
— Мне нужна срочная консультация по твоей специальности.
Альфред снисходительно улыбнулся.
— Никак дачу решил построить? — высказал он предположение; при этом в его бледно-голубых глазах блеснул огонек зависти.
— Не было печали… Нам с отцом одного дома на двоих вполне хватает.
— Тогда что тебя привело ко мне?
— Привидение.
— Да ну?! — оживился Альфред. — Где, когда?..
— У меня дома, в спальне. Женщина.
Альфред рассмеялся, наполнил рюмки коньяком и пододвинул одну из них поближе к Глебу.
— Тогда тебе точно нужно выпить, — сказал он, продолжая скалиться. — Я вот тоже холостяк… с некоторых пор, и временами бывает так, как в одной песне поется: «Но иногда такое, мама, снится… Давай-ка, мать, дровишки поколю». Мне это знакомо. Длительное воздержание для здорового мужика губительно. Начинают появляться различные фобии. В том числе и привидения.
— Я не страдаю от отсутствия женской ласки! — отрезал Глеб. — Говорю тебе, видел призрак, как тебя сейчас. Во всех подробностях. Женщина была словно живая, только молчала. А потом растаяла в воздухе. Это случилось среди ночи.
— Допустим, ты и впрямь увидел призрак. Но что ты тогда хочешь от меня? Чтобы я избавил тебя от дальнейших посещений этой дамы? Так ведь не факт, что она появится еще раз. Похоже, это так называемое блуждающее привидение. Чья-то неприкаянная душа мается между двумя мирами — земным и загробным — без определенной локализации. То есть какая-то сила лишила ее даже последней радости — существовать в родных развалинах; или в той местности, где привидение прежде жило.
— Я хочу, чтобы ты классифицировал это привидение.
— Вот теперь до меня дошло. Хочешь узнать, откуда привидение появилось.
— Да, именно так. Неплохо бы определить, где оно обычно локализуется. Привидение не современное, примерно шестнадцатый-семнадцатый век. Судя по одежде, эта женщина полька. Я знаю, что у тебя имеется картотека на все привидения мира.
— Откуда? — удивился Альфред.
— Прессу иногда почитываю. Однажды мне попалось на глаза твое интервью.
— А-а… Тогда понятно. Что ж, пойдем в мой кабинет.
Они просидели за компьютером битый час. Глеб сильно удивился и озадачился — во всем мире насчитывалось огромное количество привидений — от людей до животных и монстров. Много было их и в Польше, и в России.
Оказалось, что Булгаков в своем романе «Мастер и Маргарита» не с кондачка определил место завязки книжной интриги на Патриарших прудах. Эта местность пользовалась нехорошей славой издревле. Будто бы в прудах водилось чудо-юдо, которое утаскивало детей и скот, а по дворам бродил огромный черный козел, и там, где он появлялся, случалась беда. Видели здесь задолго до Булгакова и огромного черного кота, проходившего сквозь стены. К Патриаршим прудам извозчики боялись ездить — лошади здесь храпели и норовили повернуть обратно.
Наконец им улыбнулась удача. Увидев на экране монитора очередное женское лицо, Глеб сначала протер глаза — не может быть! не верю! — а затем вскричал:
— Останови прокрутку! Вернись назад… Вот она!
Сомнений не оставалось — живописный портрет польской паненки оказался точной копией привидения. Только одежда на ней была другая и красота живая, человеческая, а не холодная, демоническая, как у привидения.
— Не ошибся? — спросил Альфред.
— Нет! — уверенно ответил Глеб. — Кто эта дама?
— Да-а, брат, мне бы ночью побыть на твоем месте… Завидую. Лицезреть такое шикарное привидение! Везет же людям… Кто эта дама? Долго объяснять. Сам ознакомься с комментариями.
Глеб занял его место и начал читать:
«Призрак Черной Панны. Барбара Радзивилл, родилась в 1520 году. Была блестяще образована и необыкновенно красива. Имела необычно высокий для женщин того времени рост (163 см), у нее были густые золотистые волосы и восхитительно белая кожа. В 17 лет ее выдали замуж за графа Станислава Гаштольда, но спустя два года он умер, не оставив наследников. Барбара получила прозвище «Черная Панна» за свой неизменный траурный наряд — кроме мужа один за другим на протяжении трех лет умерли ее свекор, свекровь и отец.
По окончании траура Барбара переехала в Вильню, столицу Литовского княжества, и стала украшением великосветского общества. На одном из балов взгляд короля Великого княжества Литовского Сигизмунда II Августа остановился на Барбаре Радзивилл; современники назвали этот роман «любовью века». Венценосный влюбленный повелел прорыть тайный ход из своего вильнюсского дворца к резиденции Радзивиллов, чтобы каждую ночь тайно навещать свою возлюбленную. Но однажды братья Барбары, князья Радзивиллы, внезапно явились на одно из таких свиданий вооруженные саблями и… ксендзом. И под покровом ночи был освящен тайный брак короля и его дамы сердца.
О тайном браке сына королю Cигизмунду I Старому и королеве Боне Сфорца сообщил двоюродный брат Барбары, Николай Черный. Он получил в Вене от императора Карла V княжеский титул для своего рода, и теперь княжна Барбара Радзивилл не уступала в знатности королевской бабке, Софье Холщанской, на которой когда-то женился дед Сигизмунда, король Ягайло. Однако разгневанный старый правитель разослал письма к панам, запрещая признавать брак, «позорящий Корону». Но пока депеши дошли до адресатов, Сигизмунд I умер.
Став полноправным правителем двух государств, первое, что сделал Сигизмунд II Август, — представил двору Барбару как свою жену. Магнаты Польши возроптали. На сейме вся палата депутатов на коленях умоляла короля развестись с женой. На что Сигизмунд ответил: «То, что свершилось, переменить нельзя. Я дал слово быть верным супруге и не нарушу его, пока Господь Бог будет оберегать меня на этом свете. Слово чести для меня дороже, чем все государства мира».
1 декабря 1550 года состоялась коронация Барбары. Король торжественно объявил: «Барбара — моя жена. Знайте, что никакая сила на свете этот союз разорвать не в силах». А вот ответная речь молодой королевы поразила всех: «К другой короне меня Небесный Король зовет. Просите, чтобы этот земной скипетр он на пальму небесную заменил, а милого моего мужа после смерти моей в отчаянии и горе приласкал». Вскоре откроется пророческий смысл этих слов — Барбаре в статусе королевы судьба отвела всего пять месяцев жизни; она сошла с престола на смертное ложе.
Уже через два месяца после коронации первую красавицу королевства нельзя было узнать. Вскоре королевская стража схватила шляхтянку из окружения королевы-матери, которую обвинили в колдовстве. Пытками добились от нее признания в том, что она должна была с помощью злых чар свести Барбару со свету. Колдунью приговорили к повешению, а молодая королева вскоре слегла. Молва винила во всем венценосную свекровь, владевшую привычными для итальянской знати секретами ядов. Известно даже имя аптекаря, Людвига Монти, приготовившего снадобье, которым под видом лекарства медленно сводили в могилу Барбару.
После скандала с колдуньей Бона Сфорца удалилась на родину, в Милан, перед этим забрав государственную казну, а Барбара 8 мая 1551 года умерла. Ей шел всего тридцать первый год.
Сигизмунд две недели провел у гроба в слезах и молитвах, не позволяя провести похороны. По традиции тело Барбары должны были поместить в усыпальницу польских королей в краковском Вавеле, но Сигизмунд приказал похоронить ее в Вильне: «Не приняли, не полюбили ее здесь при жизни — не оставлю тут и мертвой».
Сигизмунд продолжал любить Барбару всю оставшуюся жизнь. И был готов на все, чтобы еще хоть раз увидеть любимую. Однажды ко двору вызвали знаменитого алхимика и колдуна Твардовского. Он обещал устроить встречу короля с умершей при помощи зеркал. На одном из них выгравировали Барбару в полный рост в белом одеянии. Алхимик поставил королю условие — к призраку нельзя прикасаться ни в коем случае.
Спиритический сеанс провели в Несвижском замке, резиденции Николая Радзивилла Черного. В полночь в полутемном зале неожиданно раздался мелодичный звон, и из зеркала вышла Барбара в подвенечном наряде.
«Басенька!» — вскричал король и, забыв о предупреждении, бросился к ней. Грохнул взрыв, по залу пошел трупный запах, и призрак, почернев, со стонами растворился в воздухе. И с тех пор душа Барбары обречена вечно скитаться по Земле неприкаянной.
Уже более 400 лет призрак Черной Панны появляется в Несвижском замке ровно в полночь, со стоном и плачем обходит залы и башню, а в четверть пятого исчезает в подземных ходах. Людей она не трогает, но если покажется кому-то на глаза — жди беды».
— Доволен? — спросил Альфред, когда Глеб отодвинулся от компьютера.
— Более чем… — рассеянно ответил Тихомиров-младший.
— Здесь еще не все сказано…
— Ты о чем?
— Во-первых, касательно этого колдуна и алхимика Твардовского. Я раскопал, что это не выдуманный персонаж, а реальное историческое лицо. В свое время Адам Мицкевич писал, что, по легенде, Твардовский продал душу дьяволу с условием, что тот заберет ее, если он умрет в Риме. Поэтому алхимик избегал поездок в Рим. И что ты думаешь? Смерть настигла Твардовского в корчме под вывеской «Roma».
— А что во-вторых?
— По преданию, своим появлением призрак Барбары предупреждает о грядущих бедах. Последний раз ее видели в Несвиже как раз накануне сильного пожара 2002 года, когда сгорела большая часть дворца. Я вычитал, что с середины восемнадцатого века Черная Панна стала блюстительницей нравов. Она начала следить за поведением молодых красивых девушек и женщин. Если те позволяли себе прийти на бал в очень откровенных нарядах, Черная Панна появлялась перед ними в темных переулках и коридорах и пугала их до полусмерти. Но у нее есть, если так можно выразиться, две ипостаси. Обычно она появляется в черном одеянии в знак траура по своей загубленной жизни и любви. Но бывают исключения. Очень неприятные исключения. Некоторые видели ее в красивом наряде, достойном королевы. И все эти господа плохо кончили. Первый из них, кому показалась Барбара в бальном платье, попал на дыбу. Это исторический факт.
Глеб подумал: «Все сходится. Старые искатели приключений на свое заднее место поперлись в Несвиж откапывать мифическое Копье Милосердия. И, похоже, торчат в подземелье Несвижского замка, где их и завалило. Потому-то призрак пани Барбары и явился ко мне в спальню с немым призывом: «Забери этих старых богохульников, которые нарушают мой покой! Иначе будет им худо». А что касается перемен в ее одежде, то это уже точно домыслы. Все, пора сваливать! Я узнал все, что мне нужно».
— Спасибо, дружище! — Глеб с жаром пожал руку Курочкину. — Я твой должник. Ежели тебе понадобится эксперт по части антиквариата — милости прошу. Все, бывай, извини, спешу…
И с этими словами, не дав Альфреду даже рта открыть, он выскочил за дверь. Тихомиров-младший точно знал, о чем на прощанье поведет речь его школьный приятель-сквалыга — об оплате его услуги. Глебу было известно, что Курочкин и с женой расстался только потому, что считал ее нахлебницей и требовал, чтобы она каждодневно отчитывалась за каждую потраченную копейку. Однако платить Альфреду за «консультацию» он и не собирался — из принципа.
«Ты, Цыпа, должен мне как минимум десять «косых» американскими тугриками за то, что списывал у меня домашние задания, — посмеиваясь, думал Глеб. — А уж сколько раз я спасал твою хитрую физиономию от кулаков дворовых пацанов, это не поддается учету. Так что мы с тобой, кореш, квиты. Пардон! — спохватился Глеб; вдруг еще придется консультироваться у Курочкина насчет какой-нибудь нечисти. — Почти квиты».
Цыпой прозвали Альфреда в школе; почти до десятого класса он носил старый кургузый пиджачок и короткие — по щиколотки — брюки, напоминая своим видом длинношеего общипанного цыпленка.
По дороге домой Глеба начали одолевать сомнения. «А что, если мое видение — бред сивой кобылы? Батя с паном доктором разговаривали насчет Несвижского замка, вот мне и привиделась Черная Панна. Конечно, доселе мне не приходилось встречать ее портреты (что, кстати, странно; исторический персонаж ведь незаурядный), но человеческая психика и не такие сюрпризы преподносит. Может быть, может быть… Нет, все-таки надо еще поискать в отцовском кабинете! Возможно, я не заметил его записку. Ну не мог он, не мог уехать к черту на кулички, не поставив меня в известность!»
Откуда выскочил бомж, Глеб так и не понял. Он вдавил педаль тормоза до отказа, однако было поздно. Удар оказался несильным, но все равно бомжа бросило на капот, откуда он благополучно сполз на асфальт. Ошеломленный Глеб вылез из машины, подбежал к бомжу и присел, чтобы разобраться, насколько сильно тому досталось и вообще жив ли он. Крови Глеб не заметил, это уже легче, но все равно бомж не подавал признаков жизни, лежал в полной отключке.
Глеб не без душевного трепета приложил два пальца к грязной шее бомжа, чтобы послушать пульс, и тут пострадавший открыл глаза, гнусно осклабился, показав желтые кривые зубы, и сказал абсолютно нормальным голосом, в котором прозвучали издевательские нотки:
— Привет, фраерок!
Тихомирова-младшего словно шибануло током. Он мигом сообразил, что это подстава. Глеб резко отшатнулся назад, хотел вскочить на ноги, но тут сильный удар по голове швырнул его на землю и погрузил в небытие.