Книга: Копье милосердия
Назад: Глава 13. Пират
Дальше: Глава 15. Копье

Глава 14. Манускрипт

Трифон Коробейников не находил себе места от неопределенности, в которой очутился. Из Палестины по-прежнему не было никаких вестей. Они с Греком уже и свои товары продали, и договорились с армянскими купцами о закупке турских шелков и персидских ковров по сходной цене, когда придется собираться в обратный путь, а от истанбульского грека Маврокордато так и не пришло ни единой весточки.
Купец нутром чуял, что с фанариотом что-то случилось, но как проведать его судьбу? Трифон мог, конечно, поспрашивать соплеменников Маврокордато, да боялся. Ведь тогда ему поневоле придется раскрыть свои карты — рассказать, о чем он сговаривался с греком. А это равносильно смертному приговору — купец не забыл, какими карами грозил ему царь, ежели он кому проболтается про Копье.
А тут еще и печаль свила черное гнездо внутри. Третьего дня, шатаясь от нечего делать по Истанбулу, они с Греком набрели на великолепную церковь с некогда золоченым куполом. Войдя внутрь, купцы увидели, что от ее былого величия и благолепия остались лишь изрядно поблекшие изображения святых на стенах и под куполом, а также главный алтарь. Церковь имела много просторных часовен, превращенных в помещения для зверей. Там размещалось множество разных зверей — львы, барсы, морские коты, рыси и прочие. Как потом выяснили купцы, это была церковь святого Иоанна Евангелиста, и теперь она называлась арслан-хане — зверинец.
«Господи боже всемогущий! — мысленно возопил Трифон Коробейников, когда купцы, возмущенные святотатством османов, поторопились покинуть оскверненную церковь. — Оглянись и узри, посети сады сии и исцели, ибо это невеста твоя и мать наша, которую увенчал ты своей драгоценной кровью святой, украсил славою и домом молитвы назвал! Лучше бы мне пропасть либо умереть, чем видеть своими глазами такое горестное, скорбное бедствие. Горе нам, христианам, горе! Почему она ныне презрена и опорочена неверными и почему Ты молчишь и терпишь?!».
В тот же день они наткнулись еще и на зрелище, которое хоть немного потешило их души, морально израненные басурманами. По улицам Истанбула шествовала многочисленная процессия, впереди которой несли две зеленые мусульманские хоругви с конскими хвостами. По обе стороны знамен шли по пятьдесят янычар с саблями наголо, и за ними — музыканты с трубами и бубнами. А за хоругвями ехал на коне… рыжий шпион! Он был одет в красный кафтан, а его одра (лошадь была старой и подслеповатой) вели — скорее, тащили под узды два янычара. В правой руке рыжий держал две стрелы оперением вверх, и со стороны казалось, что они раскалены, потому что физиономию шпиона перекосило то ли от боли, то ли от страха перед грядущим, а зубы выбивали дробь.
Из разговоров зевак, подслушанных купцами, они узнали, что это действо — обращение гяура в «истинную» веру. И что сейчас его ведут к мясным лавками, где в специальном помещении проведут процесс обрезания. Наверное, рыжий шпион потому и дрожал, как осиновый лист, что ему предстояла столь болезненная и малоприятная операция.
Поделом этому псу! — мстительно решили купцы. Ибо нет на свете больше греха, нежели отказ от своей веры. Они были уверены, что теперь уж точно шпион османов будет гореть в геенне огненной.
Самым большим своим везением и самым сильным огорчением купцы считали посещение храма Святой Софии. Для этого при посредничестве армянского вардапета*, с которым купцов познакомил патриарх Иеремия, им пришлось дать взятку шейхам*, и они провели купцов внутрь. Увидев великолепие храма, московиты восхитились, потому что никогда прежде им не доводилось видеть подобного величественного сооружения. Свод храма поддерживали многочисленные колонны из разного мрамора; одни были красные, другие — белые, как снег, некоторые светло-синие, а также — зеленые, черные, багряные или пестрые. Многие колонны украшала сложная резьба, а углубления были залиты золотом и ляпис-лазурью.
В храме также находилась большая колонна, из которой постоянно сочилась вода. Ее облицовали на высоту человеческого роста бронзой. Несколько позже вардапет рассказал, что внутри колонны находятся мощи святого Григора Лусаворича* и Григория Богослова. А шейхи объяснили, что люди, посещающие храм, снимают с колонны капли и увлажняют ими свои лица, поэтому от множества рук колонна потерлась, уменьшившись в диаметре на два-три пальца, и пришлось поставить бронзу для ее сохранения.
Затем купцы поднялись на самый верх. В западной стороне находились два мраморных камня, излучавших свет, которые на турском языке назывались «янарташ». Они увидели там изображения страстей Христовых, а также образа Девы Марии, святых апостолов, пророков, патриархов и других святых, которые сильно повредили басурмане. Пройдя далее, купцы увидели стену и в ней дверь из белого мрамора, поверх которой были изваяны Христос и двенадцать апостолов; их также соскоблили и повредили. Далее Трифон и Юрий Грек по пятидесяти ступеням поднялись под самый потолок. Там строители храма прорезали с четырех сторон окна, из которых Истанбул был виден, как на ладони. Но купцам это потрясающее зрелище не принесло никакой радости. Они горевали о судьбе знаменитого храма, этой древней христианской святыни, испоганенной мусульманами…
Трифон Коробейников в полном унынии курил кальян и предавался горестным размышлениям. Все выходило на то, что придется им вернуться в Москву не солоно хлебавши — с пустыми руками, без Копья. Какие кары может обрушить на их головы Великий князь Московский, оставалось только гадать. Как, каким образом уберечься от почти неминуемой расправы?! Купец содрогнулся, на миг представив пыточный подвал Кремля. Хорошо, если просто голову отрубят…
Стук в дверь прервал его невеселые думы, и Трифон, облегченно вздохнув, перекрестился — негоже вводить себя в грех печали и хандры.
— Кто там? — спросил он, поднимаясь с постели.
В Царьграде грамотному и начитанному купцу нравилось наедине с самим собой изображать древнего римского патриция, который пировал в лежачем положении. Тем более что состояние души оказалось вполне подходящим для созерцательности, переходящей в лень.
— Это я, Ишук Бастанов.
— Чего тебе надобно? — вяло поинтересовался Трифон.
Ишук Бастанов, бывший опричник, возглавлял отряд стрельцов, охранявших посольство. Чтобы не сильно бросаться в глаза басурманов форменной одеждой, стрельцов на кордоне переодели в обычные кафтаны, но все они были вооружены огненным боем и представляли собой сплоченную ватагу, готовую, если понадобится, головы сложить, но уберечь купцов от любой напасти. Таков был наказ государя, переданный командиру стрельцов самим Богданом Бельским.
В Истанбуле стрельцы вели себя на удивление тихо. Они практически не покидали караван-сарая, оберегая имущество посольства, ну разве что для похода в баню. А по городу ходили группами по пять человек и держались кучно, не поддаваясь многочисленным соблазнам. Правда, в караван-сарае они все же душу отводили, наливаясь раки под завязку, но не буйствовали, как нередко случалось в Москве, а пели песни родной стороны, иногда с пьяной слезой.
С Мишениным на Афон ушли всего пять стрельцов — Ишук Бастанов знал, кого нужно охранять со всей серьезностью. Поэтому и относился к Трифону как к воеводе с уважением и некоторым подобострастием.
— К нам местный купчина пожаловал, — ответил Ишук. — Из нехристей иудейских. Просит принять по важному делу.
Он уже вошел в комнату купца и стоял у порога, переминаясь с ноги на ногу. Ишук Бастанов был здоровенным детиной с головой без шеи; она сидела прямо на плечах будто большая тыква с раскосыми глазами. Однако, несмотря на внешне простоватый вид деревенского увальня, Ишук оказался весьма проворен и сметлив. Да и служба в опричнине не прошла для него даром — Ишук был из тех людей, что своего никогда не упустит.
— Гони его в шею, — недовольно сказал Трифон.
Ему уже надоели купцы-романиоты, слетавшиеся на московитов как мухи на медовый пряник. Они сулили золотые горы, предлагая свои услуги в качестве посредников при торговле товарами, которые московские гости привезли в Истанбул, но их цены были смехотворно низкими, а Трифон Коробейников был чересчур бывалым и опытным в торговых делах человеком, чтобы дать себя обмануть.
— Он сильно просит, Трифон Матвеевич… — Ишук смотрел на Трифона умоляюще.
«Поди, мзду хорошую получил, — догадался купец. — Вишь, как зенки пялит. Ладно, пущай деньгу зарабатывает. Это ему вроде приварка к котлу…».
— Зови, — тяжело вздохнув, милостиво разрешил купец.
Обрадованный Ишук едва дверь не вынес своим крупным мускулистым телом, исчез так быстро, словно его корова языком слизала.
Еврей, который предстал перед Трифоном, был лицом бел и не похож на смуглого романиота с характерным разрезом восточных глаз. В его одежде чувствовалось сильное европейское влияние; даже пейсы у него были короче, почти незаметные, а крепкая широкоплечая фигура и смелый взгляд подсказывали Коробейникову, что молодой человек (на первый взгляд, ему исполнилось не более тридцати) умеет не только считать деньги, но и неплохо владеет оружием.
Нужно сказать, что евреи-романиоты имели надежную охрану из единоверцев. Иногда они нанимали османов, однако больше отдавали предпочтение своим, а также нередко вербовали в охранники жителей Иудеи и Палестины, более диких и нецивилизованных с точки зрения романиотов, с варварскими наклонностями, что лишь добавляло наемникам храбрости; кроме всего прочего, они служили не только за деньги, но и по совести. Поэтому в первый момент Трифон подумал, что молодой человек — всего лишь гонец какой-то важной персоны из кагала романиотов. А значит, и отношение к нему должно быть не как к ровне, а как к слуге.
— Приветствую тебя, Трифон Матвеевич! — сказал еврей и низко поклонился.
Коробейников от неожиданности поперхнулся — нежданный гость говорил на чистом русском языке! Он машинально встал и ответил поклоном на поклон; правда, без особого рвения.
— Неужто земляк? — спросил он недоверчиво.
— Почти… — Еврей широко улыбнулся. — Я купец из Берестья, а зовут меня Мордехай.
— Что ж, коли пришел, милости прошу, — немного разочарованный Трифон указал на диванчик, возле которого стоял резной столик. — Эй, кто там! — он хлопнул в ладони.
На его зов прибежал юный слуга по имени Елка.
— Гостю кальян и кахву! — приказал купец.
Елка обернулся шустро. В его сноровке не было большого секрета. Московиты всегда держали наготове два запасных кальяна и приборы для кахвы на случай появления таких вот незваных гостей, как Мордко (а это был он, верный помощник старшины берестейского кагала). Особенно часто московитов навещали османские чиновники. Некоторым из них — рангом повыше — приходилось давать мзду, но большинство обходилось неторопливой обстоятельной беседой за чашкой кахвы; всех интересовала таинственная и богатая Московия, где дорогие и высоко ценимые османами меха едва не на деревьях росли.
Какое-то время и Трифон, и Мордко молча отдавали должное ароматному напитку. Нужно сказать, что Елка на удивление быстро научился готовить его не хуже, а то и лучше, чем в самых престижных кофейнях Истанбула. Об этом и были первые слова Мордка после того, как он назвал свое имя:
— Удивительно! — воскликнул он, опять изобразив самую приятную и располагающую улыбку из своего обширного арсенала обольщения потенциальных клиентов. — Лучше кахвы пить мне еще не доводилось! Не продадите ли секрет приготовления?
— От добрых людей, да еще и почти земляков, мы секретов не держим, — сдержанно улыбнулся в ответ Трифон.
А в голове у него в этот момент вертелся один чрезвычайно назойливый вопрос: «Откуда мне известно это имя? Мордехай, Мордко… Убей Бог, забыл. Старею… эх!».
— Елка! — позвал он слугу. — Расскажи господину, как ты варишь кахву. Только, чур, без утайки! Смотри мне…
— Это очень просто… — начал хитрый отрок; по грозному тону купца он понял, что тот как раз подразумевает обратное: держи секрет при себе.
Мордко выслушал рецепт (который показался ему совсем диким, потому что Елка городил, что ему в голову взбрело) с большим вниманием, а затем щедро одарил юнца, дав ему полновесный левок.
— Не нужно баловать парня, — недовольно сказал Трифон, но потом смилостивился. — Поди прочь, шельмец, — сказал он Елке; и, обернувшись к Мордко, добавил, чтобы перестраховаться, если рецепт будет совсем уж негодным: — Должен тебе сказать, что ни у кого другого кахва не выходит столь отменной по вкусу. Он будто колдует над ней.
— Тем более мальчик заслуживает поощрения.
— Не буду спорить… Однако мне хотелось бы знать, какая необходимость привела тебя ко мне? — долго не мешкая, сразу взял быка за рога московит.
Он точно знал, что Мордко не будет на него за это в обиде; московские купцы могли долго торговаться, иногда по два-три дня, но предварительное бессодержательное словоблудие не входило в их правила. Тех же неписаных уложений, насколько Трифону было известно, придерживались и купцы Речи Посполитой.
— Слыхали мы, что Великий князь Московский Иоанн Васильевич шибко хворает… — начал издалека Мордко.
— Про то нам неведомо, — строго ответил Коробейников. — Нас не посвящают в такие высокие сферы. Мы люди маленькие — купил, продал, заплатил честную пошлину. А государевыми делами заведуют бояре и воеводы. Вот их и попытай.
— Так нашим людям как раз бояре и рассказали об этом.
— На чужой роток не накинешь платок. Мало ли кто чего говорит. Мой тебе совет: будешь когда в Москве, не вздумай с такими речами обратиться к незнакомым людям. Враз попадешь на дыбу.
— За совет благодарствую, учту, однако хвори вашего государя меня обходят меньше всего… пусть хранит его ваш Бог. Но мы деловые люди, потому я и пришел к тебе, Трифон Матвеевич, с интересным предложением…
— Ежели оно касается продажи наших товаров, то ты маленько опоздал, — бесцеремонно перебил его Трифон. — Мы уже все распродали. И ни в какие кумпанства входить не имеем намерений.
— Речь об этом не идет. Я хочу предложить тебе нечто такое, благодаря чему ты попадешь к своему государю в фавор. И это только потому, что я питаю большое уважение к московитам и хочу в будущем завести с ними торговые дела. Именно так, скрывать не буду.
Мордко смотрел на Трифона таким честным взглядом, что московский купец едва не раскрылся перед ним как ракушка моллюска. Берестейский купец знал, чем можно заинтриговать собрата по ремеслу. Что может быть престижней для купца, нежели приобретение какой-нибудь невиданной заморской диковинки? За нее можно и деньги выручить большие, способные оправдать дорогой вояж в чужие страны, и перед купеческим сообществом порисоваться своими успехами на торговом поприще, а еще лучше — сделать ценный подарок государю, который потом вернется к купцу сторицей.
Шаул Валь не ошибся, выделив Мордка из общей массы соплеменников, входивших в берестейский кагал. Несмотря на свой внешний вид рубахи-парня, к тому же не обделенного силушкой, что у евреев связывалось со слабыми умственными способностями, у Мордка были очень даже неплохие мозги. Он сумел понять, что стоит за устранением Ивашки Болотникова, затеянным слугой князя Радзивилла. Все выходило на то, что и великий маршалок литовский, и купцы-московиты охотятся за одним и тем же объектом. Очень ценным объектом. Но что он собой представляет, Мордко так и не смог выяснить. А попытать уже не у кого.
Проданный на галеры Болотников исчез, словно в воду канул. И спросить, куда он девался, Мордко боялся. Это опасно. Такие расспросы среди военных моментально перевели бы его в разряд иноземных шпионов, а с ними султан разбирался быстро — «аудиенция» у палача в пыточном застенке, а затем прекрасный вид с холма на бухту Золотой Рог, который открывался перед отрубленной и насаженной на кол головой.
Обломились и контакты с Ванькой. Этот хитроумный идиот чем-то проштрафился перед османами и не нашел ничего лучшего, как поменять веру. А затем нового потурнака, вопреки его страстному желанию остаться в Истанбуле на вольных хлебах, чтобы заниматься торговыми делами, записали в янычары и отправили к черту на кулички — сторожить какую-то окраину огромной Османской империи. Так что теперь Мордку до него — как дураку до неба.
Что касается князя Радзивилла, то здесь Мордко и его агенты дали маху. Они элементарно проспали маршалка. В одну из ночей князь погрузился на корабль — и был таков. Куда он направился, никто не знал. Можно было, подкупив асес-баши, «порасспрашивать» с пристрастием пирата, который тайно встречался с князем, — он явно что-то знал, но как удержишь ветер в ладонях? Пиратская шебека будто испарилась, ушла из порта так тихо и незаметно, что даже бдительная портовая стража осталась в дураках.
Походило на то, что только московиты в состоянии открыть Мордку тайну князя Радзивилла, ради которой ему пришлось совершить небезопасное и длительное путешествие в Истанбул. То, что страдали его торговые дела, об этом Мордко не сильно волновался. Шаул Валь всегда найдет возможность щедро отблагодарить своего верного наперсника за оказанную услугу. Но только в том случае, когда Мордко вернется в Берестье не с пустыми руками. Или, на худой конец, с ценными сведениями, которые в перспективе могут превратиться в бочонок с золотом.
— Что именно? — осторожно спросил Трифон.
А сам подумал: «Однако… Краснобай. Вишь, как ублажил меня своими речами. Я осовел, словно кур на солнышке».
— Сам увидишь, — ответил Мордко. — У меня не хватает слов, чтобы описать сию прекрасную и весьма полезную вещь.
— Когда и где я могу ее увидеть? — спросил заинтригованный купец.
— А прямо сейчас. Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, я привез ее с собой. Позволь моим слугам принести. Они ждут во дворе караван-сарая, возле фонтана.
— Хорошо. Елка! — позвал Трифон слугу.
Он объяснил ему, кого нужно позвать, и вскоре два молодых, бедно одетых еврея-романиота принесли большую деревянную шкатулку, расписанную восточными мастерами и отлакированную специальным лаком, который не боится воды. Свойства такого покрытия Трифон знал, потому что и у него имелся подобный герметично закрывающийся походный ларец.
— Смотри, — сказал Мордко, отомкнул шкатулку миниатюрным ключом и поднял крышку.
В шкатулке лежал старинный манускрипт. Берестейский купец перелистал несколько страниц, и Трифон увидел прекрасные цветные рисунки разнообразных растений и каллиграфический текст. Написано было по-гречески. Коробейников развел руками; говорить-то на этом языке он мог, а вот читать — увы.
— Я позову своего компаньона, — сказал Трифон. — Он в этих делах больше разбирается, чем я.
Мордко согласно кивнул.
Юрий Грек и впрямь получил весьма приличное образование. Он происходил из семьи греков-книжников, но выбрал себе купеческую стезю. Юрий даже баловался сочинительством, но никому, даже Трифону, не показывал свои творения. Все особо важные грамотки, которые должен был писать Коробейников как «гость» — купец, старший по рангу, обычно составлял Грек.
Когда Юрий увидел манускрипт и прочитал несколько фраз, его глаза вспыхнули неестественно ярко. Он сильно разволновался, это Трифон понял сразу, так как можно было сказать, что он уже съел со своим зятем пуд соли, однако виду перед Мордко не подал; по крайней мере, не стал охать да ахать от восхищения.
— Сколько просишь за сию книжицу? — Юрий небрежным движением закрыл манускрипт.
Мордко хитро ухмыльнулся. Берестейский купец сразу понял, что второй московит и впрямь дока в книжных делах; у него даже руки задрожали, когда он увидел рисунки и прочитал название манускрипта. Правда, Юрий Грек быстро взял себя в руки, но Мордко его волнение успел подсмотреть, потому что все чувства берестейского купца были обострены до предела. Мордко вышел на купеческую охоту, и тут уж нельзя сплоховать, иначе красный зверь не попадет в капкан.
— Десять тысяч левков, — ответил Мордко.
Купцы ахнули.
— Сколько?! — переспросил Трифон, потому что Грек и вовсе потерял дар речи.
Мордко повторил свою цену.
— Ты или не в своем уме, или шутишь, — совладав с нервами, сурово ответил Коробейников. — Иди с Богом, купец. У нас много на сегодня забот. Приятно было познакомиться.
— Что ж, коли так… — Мордко сделал постную мину и начал собираться, закрыл крышку шкатулки и стал возиться с ключом, который почему-то никак не хотел попадать в замочную скважину. — Ай, напрасно… Будете жалеть потом. Какой бы подарок вышел вашему царю… Ц-ц-ц! — зацокал он языком.
— Погоди! — решительно сказал Юрий Грек. — Нам надобно посоветоваться. Выйдем на минутку, — обратился он к Трифону.
Они вышли, а в комнату Коробейникова, повинуясь его немому приказу, сразу же шмыгнул Елка — посторожить. Мордко приятно улыбнулся мальчику, но тот посмотрел на него как на пустое место и застыл столбом возле двери, зорко наблюдая за гостем.
— Ты знаешь, что это за манускрипт? — взволнованно спросил Юрий Грек.
— Откуда?
— Еврей хочет продать нам «Алимму*».
Трифон Коробейников едва не задохнулся от огромного волнения. «Алимма»! Он знал, что Иоанн Васильевич готов заплатить за этот манускрипт любые деньги, потому как верил, что только в нем есть рецепты, способные принести ему исцеление от мучивших его болезней. Кто уж об этом царю рассказал, неизвестно, но всем купцам, торговавшим с Востоком, предписывалось в первую голову искать «Алимму». Однако этот манускрипт словно в воду канул. И вот он, перед ними!
Мстиславна, получившая при коронации второе имя Зоя, слыла знахаркой. Приемы лечения травами она изучала, еще будучи в Киеве, а затем, под влиянием трудов Гиппократа и Ибн-Сины, Зоя-Мстиславна и вовсе стала большим авторитетом в медицинской науке. В манускрипте «Алимма», состоявшем из пяти частей, были описаны правила гигиены, рецепты диетического питания, рекомендации по применению мазей при лечении кожных болезней, рассказано о лечебном массаже и о том, как пользовать больных сердечными и желудочными заболеваниями.
— Что будем делать? — растерянно спросил Трифон.
— Если сторгуемся, нужно покупать, — решительно ответил Юрий.
— Но деньги! Мы останемся ни с чем! За какие шиши товар будем в Истанбуле покупать?!
— Боюсь, Копья нам уже не видать как своих ушей. Да, мы будем в убытке, потому что «Алимму» придется поднести в дар государю, чтобы смилостивился над нами. Но жизнь дороже любых денег. А она у нас и так висит на очень тонкой ниточке.
Трифону пришлось ввести своего зятя в курс дела, взяв с него клятву молчать об этом даже под пытками. Юрию он верил как самому себе.
— Похоже, ты прав, — сказал Коробейников. — Попытаемся поторговаться! Цена вовсе несусветная.
— Ну, это понятно. Иудей, конечно, своего не упустит, это давно известно, но и мы не лыком шиты.
— Но ежели он не скостит хотя бы половину с запрошенной суммы, пойдем в отказ! Отдадимся на волю Божью. Коли суждено нам кончить жизнь на плахе, что ж, так тому и быть. Изменить что-либо в предначертаниях судьбы нам не под силу.
С этим они и возвратились в комнату Трифона, где Мордко с сосредоточенным видом рассматривал потолок, расписанный искусным византийским живописцем. Османы превратили бывшее общественное здание Константинополя в караван-сарай. Он был уверен, что его замысел удастся; по всему видно, что московиты клюнули на приманку.
— Цена твоя не лезет ни в какие ворота, — решительно заявил Трифон.
— Так ведь я не против торговли, — ответил Мордко. — Но скажу сразу — больше тысячи не уступлю. Я заплатил за этот манускрипт немалую сумму. Должен же я получить хоть какую-то прибыль? Купец я или не купец?
— Должен, — согласно кивнул Трифон. — Прибыль в купеческом деле — всему голова. Но не может книга стоить как целый табун лошадей в пять тысяч голов. Даже будь она сделана из чистого серебра.
— У вас, московитов, есть хорошая поговорка — дорога ложка к обеду. Тебе эта книга, может, и ни к чему, а вот Великому князю Московскому…
— Две тысячи! — решительно заявил Трифон. — И ни левка больше. Мы чтим своего государя и готовы за него головы сложить, но еще неизвестно, пригодится ли ему эта книга али нет. А покупать воду в решете у нас не принято.
— Девять тысяч — и ни шеляга* меньше!
— Ну, тогда и огород городить не будем! — сказал Трифон. — Таких денег у нас нет, — соврал он, глазом не моргнув.
«Может быть, и так, — подумал Мордко. — Только в это слабо верится». Он уже навел справки, что за товар привезли московиты, а также по какой цене и кому продали. Все выходило на то, что десять тысяч левков они могут наскрести. Поэтому Мордко и объявил такую огромную, нереальную сумму. Рыбу, которая села на крючок, нужно поводить, чтобы она умаялась…
— Часть суммы я могу взять распиской, — вкрадчиво молвил еврей. — Вернетесь домой — отдадите. Купцы-московиты — люди слова. Поэтому я вам поверю.
— Нет! — отрезал Трифон. — Две с половиной тысячи — наша последняя цена. Отдав эти деньги, нам придется возвращаться в Москву с пустыми кошельками. Стыдоба-то какая… А ведь ты хочешь всучить нам кота в мешке. Притом даже неизвестно какой масти. Мы ведь не ученые и не лекари, чтобы определить на глаз ценность манускрипта. Вдруг это дешевая подделка.
— Клянусь святой Торой! — горячо сказал Мордко. — Пусть меня съест парша, если я вру! Манускрипт старинный, в единственном экземпляре. Вы посмотрите на рисунки, на оклад. И потом, что значат какие-то десять тысяч левков за такое сокровище?! Книге просто цены нет!
— Все имеет свою цену, — спокойно ответил Трифон. — Можно весь мир купить и унести с собой, да вот беда, в мешок он не влезет. И денег не хватит.
— Разумные слова… — Мордко льстиво улыбнулся. — Но, может, еще поторгуемся? Из уважения к вам — а, где мое не пропадало! — я готов снизить цену до восьми тысяч левков. Конечно, мне придется посыпать голову пеплом от таких больших убытков, но я надеюсь вернуть все сторицей, потому как хочу завести в Москве лавку, а иметь в таком деле добрых знакомых — уже половина успеха.
«А ведь у него что-то другое на уме… — вдруг понял Коробейников. — Вишь как извивается, словно уж, которому наступили на хвост. И в глаза не смотрит, все время отводит их в сторону. Знать, тайный умысел боится выдать взглядом. Мордехай, Мордко, литовский купец… Ну где, где я слышал это имя?!».
— А нам что восемь, что пять тысяч, — сказал Трифон с деланным безразличием. — Книга хорошая, может, и пригодилась бы кому… но вот вопрос: кто ее купит в Москве за такие немыслимые деньги? Наши товарищи нас засмеют. Поехали по шерсть, а сами вернулись стрижеными. Кто нас потом станет уважать? Нет, нет, и не настаивай! Сделка не состоится.
Мордко коротко рассмеялся каким-то ржавым смехом. Глаза берестейского купца сверкали, пейсы растрепались, и на его лице в этот момент появилось зловещее выражение.
— У вас есть возможность получить манускрипт даром, — сказал он вкрадчиво. — Или почти даром… заплатив всего тысячу левков…
Коробейников насторожился. Вот оно! Сидевший рядом Юрий Грек затаил дыхание; похоже, он, как и Трифон, уже сообразил, что Мордко имеет какую-то иную цель, нежели продажа московитам ценного манускрипта. Книга — это всего лишь удобный предлог войти в контакт.
— Бесплатной бывает лишь приманка в самоловах, — строго молвил Трифон. — Ты уж говори прямо, не виляй хвостом, по какому делу нас хочешь приневолить.
— И в мыслях подобного не держу! — с деланной обидой воскликнул Мордко. — Наоборот — я хочу вам помочь.
— Если твоя помощь заключается в том, чтобы облегчить наши кошельки, то мы как-нибудь без нее обойдемся.
— То, за чем вы приехали в Истанбул, уже уплыло у вас из-под носа, — с ледяным хладнокровием сказал Мордко и попытался раскурить кальян, который едва тлел.
Московских купцов словно ледяной водой облили. Трифон ни на йоту не усомнился в том, что берестейский купец говорит правду. Евреи-романиоты, с которыми Мордко находился в контакте, и впрямь могли проведать о Копье, тем более что Маврокордато показался московитам каким-то дерганым, несолидным; он вполне мог продать чужую тайну за хороший куш. И потом, не исключено, что кто-то перехватил посредника из Палестины.
— Не понимаю, о чем речь… — Трифон пытался сохранять спокойствие, но это плохо получалось.
— Полно вам… — Мордко ехидно ухмыльнулся. — Вы много чего не знаете. Вашего слугу, Ивашку Болотникова, насильно продали на галеры. Кто это сделал, мне неизвестно, но кто поспособствовал этому преступному умыслу, я знаю.
— Кто?! — в один голос спросили купцы.
— Эти сведения отдаю вам бесплатно, — снова улыбнулся Мордко, на этот раз снисходительно. — Всю интригу затеял слуга князя Николая Радзивилла. Зовут его Иван Грязной. Может, вы видели его; он невысокого роста, рыжий и конопатый. Пронырливый, сукин сын… Он принял ислам и записался в янычары. Так что вы даже отомстить ему не сможете. Но и это не главное…
Мордко помедлил, наслаждаясь эффектом от своих откровений. Купцы даже не дышали, слушая его речи. Они были сражены наповал и тем, что Мордко сказал, и его осведомленностью.
— Ваша беда заключается в другом. У вас есть опасный конкурент. Это великий литовский маршалок Николай Радзивилл Сиротка. К нему прибыл гонец с важными сведениями, и князь на следующий день отплыл на купленном им судне. С того момента уже прошли две недели. Так что, сами понимаете, князь намного опередил вас. Ванька Грязной за вами шпионил и, похоже, все выведал. Так что мне остается лишь вам пособолезновать.
Рыжий шпион! Трифон даже застонал, как от зубной боли. Негодяй… Негодяй! Изменник! Все верно, рыжий мог подслушать их разговоры… после доброй порции заморского вина. Эх! Язык мой — враг мой…
— Поэтому я и предлагаю вам манускрипт, — неумолимо продолжал Мордко. — Я так понимаю, что вы не по своей воле занимаетесь этим делом, а по наказу царя московского. Ваши посольские дела — это все для отвода глаз. Я не прав? Прав, конечно, прав! Как будете отчитываться перед Иоанном Васильевичем, чем?
— То не твое дело, — глухо сказал Трифон.
— Верно, не мое, — легко согласился Мордко. — Однако мне вас жаль. И потом, я хочу, чтобы в Москве среди купцов у меня были приятели, — живые приятели, способные составить мне протекцию. По-моему, это понятно.
— Понятно… — буркнул Трифон. — Чего уж… Но только мне что-то не верится в твое человеколюбие и бескорыстие. С десяти тысяч левков скостить цену манускрипта до тысячи — это подозрительно пахнет.
— Ни в коей мере! — запротестовал Мордко. — Свои деньги я никому не собираюсь дарить просто так. Я всего лишь хочу ОБМЕНЯТЬ свой товар на ваш с совсем смешной доплатой в тысячу левков.
— Свои товары мы уже распродали, — грустно сказал Трифон.
— Речь идет о другом. Я отдаю вам манускрипт, который может спасти ваши жизни почти даром, а вы расскажете мне, за чем идет охота. Всего лишь. Тем более что вы, как не крути, уже все профукали.
Трифон и Юрий Грек заледенели. Они ожидали чего угодно, только не этого. Пауза несколько затянулась. Трифон лихорадочно соображал. Ежели все, что рассказал Мордко, правда, то им и впрямь пора поворачивать оглобли в сторону Москвы. Притом не солоно хлебавши. А манускрипт действительно может послужить им палочкой-выручалочкой.
И потом, если евреи, а Трифон абсолютно не сомневался, что в этом деле Мордко не один, что он всего лишь исполнитель и что главные фигуры прятались за его широкой спиной — напали на след, в данном случае князя Радзивилла (московиты знали, что он в Истанбуле; такие новости быстро распространялись среди иностранцев, проживавших в столице османов), то в конечном итоге приз достанется им. Если, конечно, Сиротке не повезет.
— Выйдем, — сказал Трифон своему зятю.
Они вышли. Мордко довольно оскалился им вслед — телега на мази!
— Что делать-то будем? — спросил Трифон.
— Ты старшой, ты и решай, — ответил изрядно опечаленный Юрий.
— Этот Мордко прав. Мы тоже об этом думали. И потом, коль уж рыжий негодяй знал о Копье, то вскоре о нем будут трещать даже сороки в лесу. Шила в мешке не утаишь. Царь грозил мне вырвать язык, ежели я проболтаюсь кому о данном мне поручении. Так эту кару я уже заслужил, открывшись тебе. Поэтому терять мне как бы и нечего.
— Оно конешно… ежели что… — Юрий беспомощно развел руками.
— А, семь бед, один ответ! — махнул рукой Трифон. — Моя вина — мне и отвечать. Рискнем. Коли судьбина приведет меня на плаху, не зобижай мою родню. Присмотри за ними, особенно за мамкой.
Юрий угрюмо кивнул.
— Что ж, мы принимаем твое предложение, — твердо сказал Трифон, когда они вернулись в комнату. — Но прежде чем ты услышишь от нас то, что тебе надобно, мы должны подписать у кадия* торговый договор купли-продажи манускрипта. Нет-нет, мы тебе верим! Это на всякий случай, чтобы таможенная стража османов не имела к нам никаких претензий.
Мордко с кислым видом согласно кивнул…
Спустя три часа все формальности были выполнены. Кадий оказался на удивление покладистым и не придирался к мелочам, тем более что Мордко не пожадничал в оплате его услуг. И потом, кадий вовсе не считал книгу гяуров какой-то особенной ценностью. Когда мусульмане завоевали Константинополь, они сожгли десятки тысяч христианских книг, и все равно их оставалось непозволительно много. Ими торговали на многих базарах — раньше из-под полы, а теперь в открытую. И если купцы увезут этот хлам в свою Московию, то Истанбул только выиграет от этого, станет чище.
Московиты, освободившись от дурных мыслей, вернулись в свой караван-сарай с тяжелым манускриптом в руках и легкой душой, а в кошельке берестейского купца прибавилась тысяча левков; но сам он был мрачнее грозовой тучи.
Как он опростоволосился! Мордко даже замычал, будто от нестерпимой боли. Удача сама шла к нему в руки, а он отвернулся от нее. Что мешало ему заточить Ваньку в подвал и попытать его каленым железом? Рассказал бы все, как миленький… И московиты тогда были бы ему не нужны. Эх!
«Что ж, продолжим игру», — решил Мордко. Продав ценный манускрипт, он, конечно, продешевил, но сведения о Копье Судьбы стоили того. Берестейский купец знал историю Копья; знал он и то, что в Европе за «Алимму» можно выручить раз в пять больше. Но подлинное Копье Судьбы, если оно и впрямь объявилось, просто бесценно.
Представив на миг, какими милостями осыпал бы его Шаул Валь, привези он Копье в Берестье, Мордко заскрежетал зубами. К дьяволу! Копье князю Радзивиллу не достанется! Он в лепешку расшибется, а перехватит этот ценный приз!
И все-таки как жаль, что манускрипт ушел за бесценок; ах, как жаль…
Последняя неделя пребывания в Истанбуле оказалась для московитов неделей сюрпризов — и приятных, и не очень. На следующий день после встречи с берестейским купцом Юрий Грек пообщался с фанариотами, имевшими отношение к морскому делу. И от них он узнал, что на галере, где сидел на веслах Ивашка Болотников, случилось восстание и что невольники, перебив стражу, ушли в открытое море. Боевые суда османов, последовавшие вдогонку за беглецами, возвратились ни с чем.
«Матерь Божья и святой Николай Мирликийский тебе в помощь, Ивашка!». С такими словами пришли московиты в церковь, чтобы помолиться и пожелать Болотникову, который нравился им своим неунывающим, веселым нравом, удачи. Они почему-то совершенно уверились, что во время восстания его не срубила сабля янычара и что Ивашка остался в живых.
Следующая приятность, которая и вовсе подняла дух купцов, случилась во время закупки товаров на обратный путь. За время пребывания в Истанбуле они так поднаторели в хитростях восточных торговцев, что умудрились приобрести хорасанские ковры и турские шелка за сущие гроши (конечно, если рассматривать их цену в сравнении с рыночной московской). А все потому, что Трифон и Юрий Грек пожелали приобрести оптом на сэкономленные у тех же купцов деньги турские сабли, которые в Москве ценились очень высоко.
Но затем наступила черная полоса. Она явилась к ним в лице… Маврокордато! Когда московиты увидели грека-романиота, их словно столбняк хватил. Они долго не могли прийти в себя от изумления, где-то даже радостного, потому что считали его погибшим. И купцы были недалеки от истины. Это они поняли, услышав историю приключений Маврокордато.
— … После освобождения из заточения, — рассказывал Маврокордато, — я сильно заболел. Почти неделю лежал без памяти. Мои родные уже думали, что жить мне осталось недолго. Но с Божьей помощью мне удалось одолеть болезнь, и я пошел на поправку, хотя еще неделю был слаб, как малое дитя… — Грек был бледен и даже добрая мальвазия, которой его угощали московиты, не смогла добавить румянца на его ланиты. — Пока я лечился, верные люди по моей просьбе много чего разузнали. Вам грозит большая опасность. В Истанбуле обретается берестейский купец по имени Мордехай, большой интриган. Из откровений моего поработителя, слуги князя Радзивилла, я узнал, что Иван Грязной как-то связан с этим купцом. Почему рыжий негодяй был так откровенен со мной? Думаю, что не будь моих молитв о заступничестве к Господу нашему, то гнить бы мне в этом подземелье до скончания века. Грязной не имел намерений оставить меня в живых…
Маврокордато перевел дух, отхлебнул вина из кубка и продолжил:
— Так вот, этот Мордехай что-то против вас затевает. Мои люди узнали, что он нанял большую разбойничью шайку, которая должна напасть на ваш обоз по дороге в Московию. Вы имели с ним какие-нибудь торговые дела?
У Трифона словно пелена упала с глаз. Мордко! Он вспомнил, где и когда слышал это имя. О нем говорил Федот Погорелов на праздновании Рождества. Похоже, это тот самый берестейский купец-обманщик, который разорил своей аферой с медью и серебром Дорофея Смольнянина. Ах, как они опростоволосились! Кому поверили?!
— Да, было дело… — глухо ответил обескураженный Трифон.
— Тогда тем более понятно. Христианам, даже когда это посольство, вообще небезопасно передвигаться по землям османов. Похоже, Мордехай позарился на ваш товар и хочет чужими руками жар загрести. Если разбойники отобьют у вас обоз, кто вам потом поверит, что все это затеял какой-то берестейский купец?
«Хитер… Ах, хитер, сукин сын! — думал совсем упавший духом Трифон. — Ему даже потратиться не придется, чтобы заплатить разбойникам. Они заберут наш товар, а Мордко достанется манускрипт. Ведь разбойники понятия не имеют, какова его цена. Что делать, что делать?! Нам не избежать разорения, а то и гибели…».
На его мятущиеся мысли ответил Маврокордато:
— Вы уж меня простите, Христа ради. Это я во всем виноват. Не поберегся. Но кто ж знал?! Как вы понимаете, мне пришлось рассказать этому Ивану Грязному о посреднике. Иначе он запытал бы меня до смерти. Этому рыжему негодяю откуда-то стало известно о цели вашего путешествия. Поэтому он и выследил меня. Но я искуплю свою вину! Вам нельзя возвращаться в Московию по суше, нужно идти морем.
— Но мы уже погрузили наш скарб на возы! — в отчаянии воскликнул Коробейников. — Послезавтра в путь. И потом, мы не сможем нанять судно, чтобы это прошло мимо внимания этого Мордка… будь он проклят!
Маврокордато хитро улыбнулся и ответил:
— Судно уже ждет вас. Мне посодействовала в этом деле наша греческая община. Корабль доставит ваш груз в устье Дуная, где вас будут ждать повозки. Я уже отправил туда гонца, который подготовит для вас все необходимое. Дальше вы сможете продолжить путь по суше, через Валахию.
— Не знаю, как и отблагодарить тебя… — Трифон почувствовал огромное облегчение. — Но у нас не хватит денег, чтобы оплатить фрахт. Я уже не говорю про повозки.
— Это уже моя забота, — твердо сказал Маврокордато. — Все заплачено, так что попутного вам ветра. Пусть Господь вас не оставит в своих милостях. А что касается Мордехая… Его дружок, Иван Грязной, и он нанесли страшное оскорбление семье Маврокордато. А такие вещи мы не прощаем… — При этих словах черные глаза романиота опасно блеснули.
— Значит, послезавтра мы должны покинуть Истанбул…
— Нет! — перебил его Маврокордато. — Сегодня ночью. Разбойникам, я уверен, уже известно время вашего отправления. Они готовы идти по вашему следу. Но мы сильно их разочаруем. Мало того, нужно постараться все сделать тихо и тайно. Что касается соглядатаев Мордка, которые следят за вами, это моя забота.
— Что ж, коли так…
— Именно так. Доброго вам пути. С Богом!
Все дружно перекрестились.
* * *
На этом над средневековой историей о Копье Судьбы можно опустить занавес. Осталось лишь внести некоторые дополнения, которые не имеют непосредственной связи с повествованием.
Трифон Коробейников и Юрий Грек благополучно, без особых приключений, возвратились в Москву. Им и впрямь удалось с помощью ценного медицинского манускрипта «Алимма» сберечь свои головы на плечах. Да и прибыль от путешествия у них получилась знатная. После этого путешествия Трифон при живейшем участии Юрия Грека написал книгу «Хождение Трифона Коробейникова в Царьград». Она разошлась по городам и весям во множестве списков, став на протяжении почти трех столетий любимой книгой русских читателей.
В 1593 году Трифон Коробейников возглавил делегацию, отправленную царем Федором Иоанновичем в Царьград, Иерусалим и Антиохию для того, чтобы раздать милостыню во здравие родившейся дочери Феодосии. По возвращении Трифон все-таки получил вожделенный чин дьяка и оставил свое купеческое дело сыну Матвею. И вновь из-под его пера вышла книга, на этот раз «Хождение купца Трифона Коробейникова по святым местам Востока». И опять к этому труду приложил руку Юрий Грек, но по скромности своей и из-за родственных отношений с Трифоном и на сей раз он никому об этом не рассказывал.
Князю Николаю Радзивиллу Сиротке в погоне за Копьем Судьбы пришлось посетить острова Крит и Кипр, побывать в Сирии, Палестине и Египте. Удалось ли ему заполучить Копье Судьбы, доподлинно неизвестно. Когда он возвращался домой из Святой земли, на его шебеку напали пираты, притом в таком месте, где их никто не ждал. Князя от верной гибели спасла лишь помощь де Гуржа, который будто вынырнул из морской пучины со своими берберами. Француз одно из суден пиратов потопил, а второе отогнал, причинив ему орудийным огнем немалый урон.
Несмотря на большие трудности, путешествие в Святую землю все же излечило Николая Радзивилла. Он даже помолодел и стал еще более энергичным. По возвращении из путешествия Сиротка начал большое строительство в Несвиже: возвел каменный замок на месте прежнего деревянного, а в самом городе построил иезуитский, бенедиктинский и доминиканский монастыри. В 1586 году он отказался от должности великого маршалка литовского в пользу своего брата Альбрехта и получил должность трокского каштеляна. В 1590 году князь Николай Радзивилл был назначен трокским, а в 1604 году виленским воеводой.
В 1599 году он переработал свой дневник путешествия по Ближнему Востоку и издал его в 1601 году. Книга выдержала около двадцати изданий на польском, немецком, латинском и русском языках. Со временем князь Николай Радзивилл стал одним из крупнейших землевладельцев Великого княжества Литовского. В 1586 году он основал Несвижскую ординацию*. По его ходатайству Стефан Баторий пожаловал Несвижу магдебургское право. В браке князь имел шестерых сыновей и трех дочерей. Современники сильно завидовали его необычайно крепкому здоровью и удачливости в делах, ставшей притчей во языцех.
Что касается Мордка, то в Берестье он больше не появлялся. Что с ним случилось в далеком Стамбуле, не смог узнать даже Шаул Валь. А другие — тем более.
Более занимательно сложились судьбы двух остальных героев повествования — Ивашки Болотникова и потурнака Ивана Грязного. После двух лет пребывания в Запорожской Сечи Болотников попал в плен к татарам и его снова продали в рабство туркам. В качестве гребца-невольника он участвовал в ряде морских сражений и был освобожден из плена немцами. Они привезли его в Венецию, где Болотников первое время жил на немецком торговом подворье, расположенном вблизи моста Риальто через Большой канал. Затем он возвратился в Россию.
При возвращении домой ему довелось побывать в Германии и Польше. Слухи о спасении царевича Дмитрия привлекли его в Самбор, к Лжедмитрию I. Самозванец долго беседовал с ним, а затем снабдил письмом к князю Григорию Шаховскому и отправил в Путивль в качестве своего личного эмиссара и «большого воеводы».
Иван Исаевич Болотников организовал собственную армию в южных районах России, сражался под Москвой, Калугой и Тулой. После гибели Лжедмитрия I в 1606 году он начал боевые действия против правительства Василия Шуйского, именуясь «воеводой царевича Дмитрия», который, как утверждал Болотников, остался жив и должен скоро появиться лично. Московиты активно его поддерживали, в особенности крепостные крестьяне. После победы войск Шуйского в октябре 1607 года Болотникова сослали в Каргополь, а затем ослепили и утопили.
Но самым интересным было то, что командиром одного из отрядов армии Болотникова был… Иван Грязной! Хитроумный Ванька недолго пробыл в янычарах. При первой же возможности он оставил пост и сбежал из армии османов. При этом он зарезал янычарского агу, не забыв прихватить с собой казну отряда.
Вернувшись из басурманских земель, теперь уже снова Ванька Грязь на семь недель поступил под начало церкви, чтобы честно и без утайки рассказать о том, что с ними происходило: не принял ли он чужой веры, не проходил ли «скверных» обрядов и еще много чего. На удивление, в этих вопросах Ванька не солгал (скажем так: почти не солгал; некоторые моменты он все же утаил). Он сказал, что принял мусульманскую веру, но под сильным принуждением. Поэтому ему пришлось выполнить все установленные в данном случае правила, а главное, покаяться в грехах. После этой процедуры Ваньку отпустили на все четыре стороны.
Разбогатевший благодаря казне янычар Ванька Грязь завел свое дело, но вскоре опять оказался во Вшивом ряду московского торга, потеряв почти все свои деньги на тайных сделках, обещавших баснословно большую прибыль, но на поверку оказавшихся обманом. Не хватило у него ни ума, ни опыта, ни сноровки заниматься купеческим ремеслом. На добрые дела у Ваньки хитрости почему-то недостало.
Долго ли он или недолго околачивался в привычной роли старьевщика, про то неведомо. Но когда Иван Болотников осадил Москву, Ванька Грязь примкнул к одной из шаек, в основном состоявших из беглых холопов, которые своими набегами и разбоями держали столицу в осадном положении, а вскоре стал и ее главарем.
Когда войско Болотникова ушло из-под Москвы, так и не взяв ее, Ванька почуял беду одним из первых и перебежал на сторону царя Василия Шуйского. Возможно, ему и не миновать бы плахи, но Ванька Грязь пришел в лагерь царя не с пустыми руками.
Как раз на тот момент Шуйский осаждал Тулу, где укрылся Иван Болотников. Бои под Тулой длились немногим более трех месяцев. Ни атаки осаждавших, ни истощение продовольственных припасов не ослабили энергии и твердости Ивана Болотникова и его воинов. И неизвестно, сколько еще времени продолжалась бы эта осада и чем бы она закончилась (особенно после того, как между царскими полководцами возникли разногласия), не явись к Шуйскому два больших «хитродельца» — Ванька Грязной и Мешок Кравков. Они посоветовали царю запрудой реки Упы затопить Тулу. Что и было сделано.
После этого следы Ваньки теряются. Он будто провалился в преисподнюю. Ни в одном из документов той эпохи не встречается его имя. Хотя купцы-московиты, которые лично знали Ваньку и побывали в Кракове, будто бы видели там человека, очень похожего на старьевщика Вшивого ряда. Он носил монашеское платье и прислуживал в костеле. Но опять-таки, это были всего лишь слухи.
Назад: Глава 13. Пират
Дальше: Глава 15. Копье