Пока они шли по морене, температура поднялась до минус одиннадцати градусов. В представлении полярников это уже была почти тропическая жара, от которой они излишне потели и изнывали.

Скотт решил держаться поближе к глетчеру, открывавшемуся к северу от хребта Беккли, но, оказавшись перед спуском, он обнаружил, что тот слишком крутой и погибельно заледенелый. Решиться на спуск по нему могли только самоубийцы. Пришлось пойти в обход, но и там спускаться пришлось по уступам, тоже местами обледенелым, причем настолько, что сами эти уступы казались замерзшими речными водопадами.

Зато когда они оказались в горной долине, то сумели найти место стоянки, на которой располагались лагерем 20 декабря, и только здесь устроили себе завтрак.

Температура по-прежнему держалась в пределах одиннадцати-двенадцати градусов. День оставался тихим и ясным, и во время привалов полярники в буквальном смысле «загорали», нежась под солнечными лучами. Однако все это благополучие казалось Скотту слишком зыбким. Да, пока что они питались относительно неплохо, но слишком уж много получалось привалов, и для того, чтобы провианта хватило до следующего склада, двигаться теперь следовало почти без остановок, разве что выкраивать несколько часов для сна.

Теоретически все было правильно, на практике все вышло по-другому. Они настолько устали, что утром смогли выйти на маршрут лишь к десяти утра, а завтракали в пятнадцать ноль-ноль.

— Продовольствия, сэр, у нас осталось на два дня, — доложил Бауэрс после завтрака.

— А сколько дневных переходов до следующего склада? — спросил Скотт.

— Тоже два. При условии, что мы будем продвигаться без каких-либо осложнений и вовремя достигнем этого склада, который именуется на нашей карте «Средним глетчерным». Если же не уложимся, придется голодать.

— Это исключено, мы и так смертельно устали, — возразил капитан с такой пылкостью, словно благополучие их путешествия зависело исключительно от каптенармуса экспедиции.

В поднебесной словно бы услышали об их опасениях, потому что буквально в миле от лагеря погода резко испортилась. Солнце скрылось за пеленой тумана, видимость уменьшилась до сумеречной, а встречный ветер начал бить в лицо зернистым снегом, мешая ориентироваться на местности. Причем бил он с такой силой, что пришлось сделать привал и поставить палатку.

— Если к завтрашнему дню солнце не появится, — молвил Бауэрс уже перед сном, — придется идти «на ощупь». Только в этом наше спасение. Иначе нас окончательно добьет голод.

— Но и «на ощупь» нас хватит только до ближайшей расщелины, — возразил Отс.

— Я пойду первым и буду прокладывать путь. Хотя бы таким образом постараюсь уберечь вас от неприятностей.

Утром лейтенант так и поступил. Однако группу это не спасло.

«Такого трудного дня у нас еще не было, — писал потом Скотт, — и в значительной степени виноваты мы сами. Вышли мы по очень плохой поверхности, при легком юго-западном ветре, под парус и на лыжах; освещение ужасное — от него все приобретало призрачный вид. По мере того как мы шли, становилось темнее, и вдруг мы оказались среди гряд. Здесь мы совершили фатальную ошибку — решили свернуть на восток. В течение шести часов мы шли в этом направлении, рассчитывая, что прошли немалое расстояние, в чем мы, кажется, не ошибались, но в последний час попали в настоящую ловушку.

Полагаясь на хорошую поверхность, мы не уменьшили порции во время завтрака и считали, что все идет хорошо, но после завтрака попали в ужасный ледовый хаос, какой мне когда-либо приходилось видеть. Целых три часа мы бросались на лыжах из стороны в сторону; то нам казалось, что мы ушли далеко вправо, то забрели слишком далеко влево; тем временем места становились все менее проходимыми, и я очень упал духом. Казалось, что найти выход из этого хаоса почти невозможно…»

На коротком совещании, которое они устроили у санок, склоняясь голова к голове, Скотт прямо признался, что они окончательно сбились с пути, и куда вести их дальше, он попросту не знает.

— Мы действительно плутаем между скалами и трещинами, — попытался подбодрить его и всех остальных Бауэрс, чувствовавший в этом блуждании и свою собственную вину, — но не думаю, что мы слишком далеко ушли от нашего «полюсного маршрута». Мы ведь уже давно не придерживаемся старого следа, а пытаемся идти напрямик и напролом. Тем не менее до сих пор не упустили ни одного склада с провизией. Сколько миль мы прошли сегодня, сказать трудно, поскольку из-за обилия камней, счетчики с саней пришлось снять. Но уверен, что, как только появится солнце, мы вновь изберем правильный маршрут.

— Мне бы хоть немного вашей уверенности, лейтенант, — тяжело вздохнул Скотт.

— Главное в эти минуты — отбросить страхи и избрать четкое направление, — посоветовал ему Бауэрс. — Причем сделать это следует, не теряя больше ни минуты.

— Вы правы, лейтенант, — согласился Скотт и скомандовал поворачивать сани влево.

Все четверо его спутников молча подчинились. Но вскоре стало ясно, что и в этом направлении каменные гряды перемежались с трещинами и ледовыми полями. Лыжи в данной ситуации уже были бесполезными, поэтому начальник экспедиции приказал сложить их на санки и идти без них. Правда, после этого оказалось, что они стали проваливаться в те трещины, которые на лыжах просто перепрыгивали, но к счастью, никто, даже невезучий унтер-офицер Эванс, серьезных травм при этом не получил.

Прошло еще около часа мучительных метаний, прежде чем Бауэрс, который шел впереди группы, сообщил, что вновь видит оголенную ото льда землю и что ведет к ней довольно пологий спуск. Когда же они спустились на ярус ниже, оказалось, что долина буквально растерзана широкими провалами, каждый из которых пришлось обходить.

Привал Скотт объявил лишь после двенадцатичасового перехода, когда люди буквально валились с ног.

— Как далеко мы находимся от склада, лейтенант? — спросил Скотт, когда после ужина Отс, Эванс и Уилсон забрались в свои мешки и тотчас же уснули. Бауэрса капитан умышленно задержал у саней, чтобы поговорить наедине.

— Теперь уже трудно сказать, сэр. Завтра постараюсь определиться. Одно понятно, что мы сильно отклонились от курса. А поскольку спидометр с санок мы сняли, то даже трудно сказать, сколько миль мы сегодня прошли.

— Точнее, проблуждали.

— Можно сказать и так, сэр, — невозмутимо признал Бауэрс. Порой Скотту казалось, что лейтенант ведет себя так, словно его самого все эти беды не касались. Создавалось впечатление, что он наблюдал за всем происходящим как бы со стороны, лишь время от времени вмешиваясь в ход событий, и знает нечто такое спасительное, чего не знает никто из них.

— Что у нас с провизией?

— Плохо. Но продержаться мы еще можем. Из трех порций пеммикана, который является у нас теперь основным питательным продуктом, вынуждены будем сделать четыре. Если завтра не удастся наверстать то, что мы упустили сегодня, придется отказаться от второго завтрака. Это все, что я пока что способен предложить.

— Честно говоря, мне не верится, что мы выдержали такой длительный переход. Особенно в то, что его мужественно выдержали Отс и унтер-офицер Эванс. Главное, что от него требовалось, — чтобы он не отстал от группы. Завтра нужно подняться пораньше и сразу же выйти на маршрут.

— Если только наши спутники в состоянии будут подняться пораньше.

— Ваша задача, лейтенант, определить местонахождение и вывести группу к бывшей стоянке, к складу или хотя бы вернуть нас на старый след экспедиции.

— Утром я займусь этим, но сейчас мне лучше несколько часов поспать.

— Потрудитесь, лейтенант, иначе мы окончательно заблудимся и погибнем.

— Это было бы несправедливо, сэр.

— Кстати, я впервые услышал из ваших уст некий намек на усталость. Никогда раньше усталости своей вы не выдавали.

— Просто работа с приборами требует терпения и ясного ума. Помутнения разума небеса не приемлют.

— Тем не менее ответ ваш — четкий, ясный и вполне осознанный.

Как раз в это время до их стоянки докатился порыв ветра. Он прорывался из глетчера, и Скотт с надеждой смотрел на то, как поземка очищает заледенелую поверхность долины, а сам ветер развеивает поднебесную пелену. Все это дарило капитану надежду на то, что завтрашний день окажется более удачным.