Ветер обжигал их лица и легкие; солнце слепило так, что зеленоватые защитные очки, к помощи которых полярники обратились слишком поздно, теперь уже не помогали; а коварные снежные корки, под которыми скрывались глубокие трещины, то и дело устраивали им смертельную западню, словно бы отпугивая полярников от идеи продвигаться в глубь материка.

Положение этих запряженных в тяжелые сани людей усугублялось еще и тем, что вот уже в течение более десяти дней они все время взбирались на вершину глетчера, и лейтенант Бауэрс, взявший на себя обязанности навигатора, на каждом привале сверялся с гипсометром, чтобы сообщить начальнику экспедиции: «Сэр, мы поднялись еще на 160 футов, и теперь находимся на высоте 7750 футов. Температура — минус 20 градусов, барометр показывает 550 миллиметров ртутного столбика». «Сэр, мы уже на высоте 8000 футов, при минус 21 градусе и 550 миллиметрах по барометру…»

Казалось, этим подъемам и неожиданным спускам в неглубокие горные долины не будет конца. И никто из полярников не мог знать: удастся ли им в конце концов преодолеть этот высокогорный глетчер или же они окажутся перед таким ледовым барьером, на который им, неальпинистам, подняться, да к тому же с тяжелыми санями, будет просто невозможно.

— …И ведь самое страшное, — буквально под ухом капитана бубнил Отс, — что никто, ни один человек, ни одна карта мира, не способны предугадать, что нас ждет за вон тем горным кряжем: то ли неприступная, ангелами заговоренная гряда, что ли источающая адский смрад и холод бездна.

— Поздравляю, драгун-ротмистр, — иронично заметил Уилсон, — вы заговорили языком апостола Матвея. Если бы вы не ленились записывать на стоянках свои высказывания, к концу экспедиции мир получил бы «Евангелие от ротмистра Отса».

— Первое, заметьте, антарктическое евангелие, — поддержал его выводы унтер-офицер Эванс.

— Только боюсь, — в своем духе проворчал ротмистр, довольный тем, что сумел спровоцировать своих спутников на разговор, — что, прочтя заметки об этом «мертвом континенте мертвых», об этом ледовом аде, меня нарекут не «евангелистом», а «сатанистом».

Скотт знал, сколь угнетающим становится длительное молчание запряженных в сани людей, которых трудная дорога и полярное безлюдье способны довести до полного безумия, и только поэтому тоже подключился к разговору:

— Вряд ли мы стали бы тащиться сюда, если бы знали, что движемся по давно проложенному маршруту, джентльмены. Так что цените наше первенство, господа, ибо во всяком первенстве заложено великое служение науке и отечеству, — не заметил капитан, как и сам перешел на некое подобие «евангелического стиля».

— В таком случае не завидую тем, кто станет тащиться по этому Великому южному тракту после нас, — проворчал Отс. — Но ведь обязательно потащатся, теперь этот процесс уже не остановить.

Их светскую беседу прервало появление впереди трещины. Полярники даже не заметили, как ледовая равнина, на которой они оказались, начала превращаться в лабиринтную паутину трещин. Более часа они блуждали между ними, пытаясь добраться до ближайшей возвышенности. А когда капитану показалось, что команде это удалось, Уилсон вдруг заметил, что в экипаже лейтенанта Эванса что-то произошло — люди суетились у края очередной трещины, пытаясь извлечь кого-то из своих.

Как потом оказалось, это Лешли по неосторожности провалился в трещину и чуть было не потащил за собой всех остальных. От падения экипаж спасло, возможно, только то, что санки продвинулись вперед и застряли между краями этого провала. Первым овладел собой Бауэрс. Он тут же достал из мешка с инструментами альпинистскую веревку и сначала организовал спасение старшего корабельного кочегара Уильяма Лешли, а затем, с помощью подоспевших членов первого экипажа, и основательно засевших саней.

— Вам, унтер-офицер Эванс, надлежит внимательно следить за всем, что возникает впереди нас и по сторонам, — попытался сделать выводы из этого чрезвычайного происшествия начальник экспедиции, — а вас, доктор Уилсон, я попрошу постоянно оглядываться, чтобы держать в поле зрения задние сани. Не хватает только, чтобы мы потеряли их вместе с людьми.

Новый, 1912 год полярные странники встречали все еще на ледовом плате глетчера, на высоте более девяти тысяч футов. В последний день уходящего года они немного разгрузили сани, заложив «Склад третьего градуса», где содержался провиант и для вспомогательной группы лейтенанта Эванса, которая вскоре должна будет возвращаться на базу, и для штурмовой группы после ее возвращения с вершины планеты. Кроме того, унтер-офицер Эванс и бывший рулевой «Дискавери», а ныне — матрос «Терра Новы» Томас Крин, взялись за сооружение — на старой основе — новых десятифунтовых саней, тех, с которыми Скотт должен был достичь полюса.

И хотя на переделку этих нарт ушло значительно больше времени, нежели предполагалось, капитан остался доволен. Они оказались прочными и нетяжелыми, и можно было лишь удивляться, что люди способны смастерить нечто подобное на двадцатиградусном морозе, посреди Антарктиды.

Ну а само празднование Нового года было ограничено взаимными поздравлениями и выданной каждому плиточкой шоколада. В Антарктиде захватывающим событием становится даже то, что на любом другом континенте, возможно, вообще осталось бы незамеченным. Вот почему не только настоящей весточкой из океана, но и весточкой из «иного мира», стало появление на Южном тракте чайки «скуа».

Как она оказалась в такой дали от морского берега, об этом можно было лишь гадать, но в течение целого дня птица сопровождала полярников, время от времени садясь на снег прямо по курсу их движения, а затем взлетая при их приближении.

— Разрази меня гром, если это обычная чайка, — прокричал унтер-офицер, когда птица в очередной раз уселась на ледовый пригорок, чтобы с интересом понаблюдать за движением людей.

— А что вы нашли в этой блуднице морей необычного, Эванс? — насторожился доктор Уилсон, давно увлекавшийся орнитологией. — Поделитесь-ка наблюдениями с научным миром.

— То и нашел, что в чайке этой — душа кого-то из погибших в этих краях полярников, так и не дошедшего до полюса и теперь предупреждающего нас о предстоящих опасностях.

Когда, совершив прощальный круг над экспедицией, чайка наконец устремилась на север, то есть назад, к морю, полярники провожали ее со слезами и завистью в глазах. Да, и с завистью тоже.

Именно под впечатлением от этих проводов Скотт неожиданно вспомнил, что пора отправлять на базу последнюю вспомогательную группу, поскольку до полюса должны были дойти только четверо из восьми, находящихся теперь при нем. После долгих и тягостных раздумий капитан объявил:

— Исходя из создавшейся ситуации, я принял окончательное решение, джентльмены. Завтра на базу уходят: командир судна лейтенант Эванс, а также матрос Крин и старший кочегар Лешли.

Моряки удивленно переглянулись.

— Разве «полюсная» партия будет состоять не из четверых полярников, а из пяти?! — удивился лейтенант.

— Вы наблюдательны, Эванс: лейтенант Бауэрс присоединяется к моей группе.

— Но ведь и я тоже мог бы присоединиться, — сдержанно возмутился Эванс.

Стоянка уже была развернута, и они собрались между двумя стоявшими друг против друга палатками и нартами, на маленьком пятачке, создававшем иллюзию защищенности от окружающего их ледового безумия и хоть какой-то обетованности.

— Не спорю, могли бы. Но вам предстоит довести свою группу до базы, что тоже очень ответственно.

— Поэтому-то лейтенант Бауэрс нам очень пригодился бы, — несмело обронил Лешли, хорошо помнивший о том, что оспаривать решение командира не положено, тем более нижним чинам. Но в то же время он не мог забыть, что только недавно благодаря смекалке этого парня полярники быстро извлекли его из гибельной трещины. — Все-таки еще одни руки, еще одни плечи в упряжке.

— Возвращаться всегда легче, моряк, — без излишней раздражительности напомнил ему Роберт. — Сани будут не тяжелыми; след, ведущий от склада к складу, свежий… Справитесь.

Произнеся это, Скотт интуитивно повернулся лицом к стоявшему у него за спиной драгуну. И не ошибся: тот уже тоже готов был высказать свои претензии. Причем, как один из финансистов экспедиции, имел на них заранее оговоренное джентльменским соглашением право.

— Согласен, появление в нашей группе такого навигатора, как Бауэрс, лишь укрепляет нас в вере, что до полюса мы все же дойдем, — в присущем ему ироническом тоне согласился Отс. — Но позволю себе заметить, что палатка у нас рассчитана на четверых. Запасы продовольствия и горючего во вспомогательных «складах возвращения» — тоже.

Скотт понимал, что это серьезный упрек; увеличивать состав группы, у которой и палатка, и запасы провианта рассчитаны на четверых, — решение не из лучших. Но в то же время он понимал, что при том физическом состоянии, в котором находятся его основательно подмороженные и утомленные дополнительными экспедициями спутники, выносливый, морозостойкий и сообразительный крепыш Бауэрс становился хоть какой-то подстраховкой успеха.

— Предполагаю, что это мое решение будет подвергаться критике не только в нашем нынешнем кругу, — взглядом обвел полярных странников капитан. — Особенно, если мы потерпим неудачу. Но каждый из тех, кому выпало идти со мной дальше, сможет убедиться, что решение мое было правильным. Даже с учетом того, что и в палатке нам придется потесниться, и в отдельных случаях поделиться провиантом. Еще какие-то соображения на этот счет последуют?

Отряд ответил молчанием.

— Благодарю за доверие, джентльмены. Эту ночь вы, лейтенант Бауэрс, уже проведете в нашей палатке. Кстати, запаса провианта, который мы увозим с собой, должно в течение месяца хватить на пятерых, а дальше ситуация покажет.

Утром часть провианта, находившегося на санях вспомогательной партии, Скотт приказал перегрузить на свои. Затем Бауэрс, без лыж, впрягся между капитаном и Уилсоном, только чуть-чуть позади, а за ними — унтер-офицер Эванс и Отс. Все почувствовали, что сани значительно потяжелели, однако тянуть можно. Группа лейтенанта Эванса уже давно должна была уйти, однако еще около получаса все трое полярников провожали их налегке, помогая тащить сани и всячески подбадривая. Когда же настала пора возвращаться в лагерь, прощание оказалось более чем трогательным.

«Товарищи, которые оставляют нас, — записывал потом в своем дневнике капитан Скотт, — еще в течение какого-то времени провожали нашу группу, так, на всякий случай, как бы чего-то ни случилось. Но вскоре я убедился, что у нас все в норме, мы остановились и начали прощаться. Тедди Эванс был очень огорчен (тем, что не попал в штурмовую группу), но бодрился и перенес обиду, как и подобает мужчине. Бедный Крин расплакался, и даже Лешли был взволнован. Я был рад, что их санки теперь будут казаться для них игрушечными; поэтому верил, что в дороге они задержатся не надолго. Расставшись, мы прошли без привала более шести миль…»

Но эта запись появилась лишь со временем, а пока что две группы все дальше уходили друг от друга, оставаясь наедине с безжизненным Полярным плато, с коварной Антарктидой, со своей судьбой…