Глава 5

Первые несколько дней Игорь Зотин наслаждался бездельем и ликовал душой, радуясь, что в очередной раз по добру, по здорову унес ноги из адского пекла, где ничего не стоило сгинуть без следа даже с самими распрекрасными охранными грамотами. Там жизнь, как свеча на ветру — дунуло чуть сильнее, и теплившийся в тебе искрой Божьей слабый огонек разума потух, а проклятым азиатам и дела никакого до того нет. Для них ты чужд, непонятен и далек, как и они для тебя. Тут полная взаимность, лишь вот только без любви. Да и какая с ними, к чертям собачьим может быть любовь, с этими зверьками?

Игорь наливал себе еще водки, залпом выпивал, вяло закусывал, закуривал очередную сигарету и шалыми глазами обводил кухню. Потом вставал и бродил по комнатам, трогая стены и мебель руками: все никак не мог поверить, что он дома. Изредка садился к телевизору и с жадным интересом смотрел репортажи из Южных Предгорий, временами разражаясь хриплым пьяным хохотом — ложь, все ложь! Не зря говорят что телевидение у нас насквозь сионистское и продажное! Они же ничего толком не знали о том, что действительно там творилось, особенно в горах! А если и знали, так упорно молчали, а это еще хуже, это подлость и предательство интересов нации: еще стоило серьезно разобраться, чьи именно интересы представляли те, кто засел на телевидении.

Ни с одной из компаний или программой Игорь никогда не сотрудничал, хотя имел некоторый печальный опыт подобных попыток, когда его отвергли, отдав предпочтение явно более слабой работе, зато «своего». После этого он возненавидел все ТВ и тех, кто там работал, предпочитая иметь дело с журналами и зарубежными агентствами. Иногда было очень смешно видеть свой собственный видеоряд, показанный нашим телевидением, как кусочек репортажа какой-то западной телекомпании.

Теперь часто говорили, что профессия журналиста стала очень опасной, но чем рисковали те, кто писал про макияж или показывал, как лучше выдергивать волоски на ногах, вещал про модные шмотки и стильную мебель, бутики и рецепты праздничных пирогов? Они сидели в теплых кабинетах и шлялись по презентациям, где заводили ни к чему не обязывающие интрижки и лакали даровое шампанское, а потом строчили всякую ересь, поскольку писать нормально просто не умели и никогда — никогда! — не научатся. Разве их загонишь под пули в пропаленные солнцем и продуваемые всеми ветрами горы? Да Боже упаси!

А он действительно рисковал и имел право расслабиться: выйти, к примеру, во двор в домашних шлепанцах и сесть на лавку и блаженно прикрыть глаза, твердо зная, что ниоткуда вдруг не прилетит в голову пуля и не ухнет рядом взрыв мины. И что, открыв глаза, он увидит детскую песочницу и сидящих на соседней лавочке бабок, а не дочерна загорелые бородатые рожи в чалмах и пенжабках, вылупившие на него глаза, как на жертвенного барана. Да ну их к дьяволу!

При всем при том Зотин был человеком деловым и не мог себе позволить бесконечно предаваться праздному времяпрепровождению: надо подумать и о хлебе насущном. Отснятые материалы старели, и цена их падала с каждым днем. Поэтому в одно прекрасное утро Игорь твердо сказал себе: хватит кайфовать!

Он наскоро умылся, позавтракал, прибрался в квартире и устроился на кухне, поставив перед собой телефон и чистую пепельницу. Рядом положил полную пачку сигарет и пухлую записную книжку — прежде, чем куда-либо отправляться на переговоры, стоило сделать предварительный звонок, поскольку зря жечь бензин потрепанных «жигулей» и терять попусту время Зотин не любил.

Игорь раскрыл книжку и начал медленно перелистывать ее странички, надеясь, что некое хитрое внутреннее чувство безошибочно подскажет, кому сделать первый звонок, который может оказаться самым удачным.

И тут телефон зазвонил. Сняв трубку, Зотин услышал знакомый голос Минаева.

— Привет, — поздоровался Куприян и осведомился: — Чем занят?

— Собирался сесть на телефон, — не стал скрывать Игорь. — Покупателей обзванивать, а то, знаешь, когда отправляешься в экспедицию все готовы наобещать золотые горы, а когда приходит время расплаты, начинают крутить носом: то им не так, то крови маловато, то на сексуху не тянет.

— Я бы сказал, что скорее крутят не носом, а задницей, — засмеялся Минаев. — Кстати, возил бы ты с собой бутыль с красными чернилами, обливал ими публику и заставлял боевиков палить в воздух. Вот и кровавые ужасы горной войны.

— Их там и так хватает, — отчего-то обозлился Зотин. — Давай, говори, что там у тебя, и распрощаемся, а то мне некогда. Извини, материалы тухнут, а промедление смерти подобно: сейчас не продашь, так потом за них и копейки не получишь.

— Получишь, — заверил Куприян. — Все, что причитается. Давай, подскочи к Савеловскому вокзалу, дело важное есть. Встречаемся у входа в камеры хранения. Сорок минут тебе хватит?

— Да не могу я сейчас! — попытался отказаться Зотин, однако Минаев был категоричен и неумолим.

Обозленный фотограф пошел выводить «жигули» из прокаленного солнцем гаража-ракушки во дворе: в конце концов с Куприяном лучше не ссориться, поскольку неизвестно, каким боком это потом тебе выйдет. К тому же сам виноват — мог встать пораньше, да и справлять счастливое возвращение, которое он, пользуясь отсутствием супруги и детей, растянул на несколько дней, можно было бы не столь долго.

К Савеловскому он приехал не в самом лучшем настроении — день, по большому счету, уже загублен. Самое золотое время, с десяти до двенадцати, у него отнимал Куприян, а теперь оставался только вечер, когда потенциальные покупатели насосутся коктейлей, нагуляются с бабами в ночных клубах и приползут к постелям. Но тут тебя поджидает ловушка, хорошо известная по сказке про попа и его собаку: стоило поймать клиента, как он, утомленный и разомлевший, тут же предлагал тебе перезвонить завтра!

Минаев ждал, медленно прохаживаясь у дверей зала автоматических камер хранения. Молча пожав Игорю руку, он потянул его за собой к пустой платформе, около которой не стояла электричка. Развернув газету, Куприян достал из нее небольшой конверт и вынул из него фото мужчины лет тридцати.

— Вот, — он протянул снимок Зотину. — Погляди, знаешь этого друга? Может, встречал где? Как следует посмотри, повнимательнее!

Игорь посмотрел. Что-то смутно знакомое или так казалось, поскольку Минаев настаивал и явно хотел, чтобы он узнал этого незнакомого мужчину. Но он его не знал. И ради такой ерунды Куприян вытащил его из дому, не дав заняться делами? Соврать ему чего-нибудь в отместку и пусть потом разбирается, как знает.

— А вот этот?

Минаев подсунул другую фотографию, явно сделанную совсем недавно: около неизвестно куда и откуда ведущей лестницы с блестящими стойками перил стояли мужчина и женщина. Дама была молода и весьма хороша собой, — на это Игорь сразу обратил внимание, — а вот мужчина. Коротко стриженный, загорелый широкоплечий… У Зотина в мозгах словно защелкало, отматывая назад кадры: вот он на дворе дома в кишлаке, где происходил странный поединок на ножах, вот он сидит в комнате, где вокруг блюда с пловом собрались гости Мамадаеза Аминова — человека непонятного и во многом, без преувеличения, загадочного. Впрочем, в горах на азиатском Востоке множество тайн и загадок, которые никогда не разгадать европейцу.

Да, этот мужчина был тогда среди гостей Мамадаеза, а на следующий день их обоих взяли в плен боевики Абдулкасыма. Он узнал его, но вот стоило ли говорить Куприяну правду?

— Кстати, — словно желая скоротать время, пока Зотин разглядывал снимки, как бы между прочим сказал Минаев. — Можешь особенно не суетиться. Я тут переговорил с одним деятелем. Его зовут Эрик Момет. Не слыхал? У него офис на Киевском бульваре.

— Нет, не слыхал, — буркнул в ответ Игорь: он все еще не решил, как поступить? По большому счету, этот мужчина спас ему жизнь при нападении боевиков на горной дороге. Интересно, уж не за ним ли они тогда и охотились?

— Эрик представляет здесь ряд информационных агенств, в том числе американских. Есть предложение сдать ему скопом все, что ты привез.

— Сколько? — сразу же оживился Зотин.

— Скажи сначала об этом! — забирая у него снимки, напомнил Куприян.

— Это он! — Игорь решил плюнуть на слабый голос совести: что они с тем мужиком, сватья или кровные братья? Каждый за себя в суровой жизни, и даром никто ничего не дает, а семья хочет жрать каждый день. — Он был у Мамадаеза и потом сбежал от парней Абдулкасыма. Ловкий малый.

— Судя по всему, да, — скучно согласился Минаев и убрал фото в конверт. — Так вот, Эрик предлагал восемь.

— Маловато.

— Я привез две задатка, — равнодушно сообщил Куприян.

И Зотин сломался. В принципе он рассчитывал получить за все материалы от семи до десяти тысяч баксов, но, как говорится, дурак думкой богател. А тут валилось сразу две и шесть в подрасчет. Плюс не нужно никуда бегать, никого ловить и искательно заглядывать в глаза, выпрашивая деньги.

Если бы только кто знал, как он люто ненавидел тех, кто теперь ворочал бешеными деньгами и в особенности их сучек на иномарках, презрительно смотревших сквозь людей, словно они и не люди совсем, а бессловесные рабы, как во времена фараонов. А их дети вообще моральные, да и не только моральные, уроды, зато он сам, сколько не уродуйся и не рискуй, все равно не отправит сына учиться в Англию или в Штаты, как это может себе позволить какой-нибудь раскрученный безголосый певец с эстрады. Проклятая страна воров, где проститутки живут лучше академиков!

— Давай деньги, я согласен! — Зотин, в душе проклиная себя, протянул руку и принял от Куприяна конверт с долларами.

Хоть две тысячи, а не тридцать серебряников, но ощущения схожие. Хотя кто может знать, что именно чувствовал тот, кто первым получил деньги за предательство? И кого вообще предал фотограф?! Если только себя, собственные принципы? Но те, кто обокрал и предал самого Зотина со всей семьей столько раз, что и не сосчитать, получили миллиарды, а отвечать за все безобразия, как всегда некому!

— Материалы отдай, — Минаев взял фотографа под руку и потянул к выходу на привокзальную площадь. — Эрик сейчас в отъезде, а как он появится, я ему сразу же все и подсуну.

— Как скоро?

— Неделя, максимум две, — пожал плечами Куприян. — Поезжай пока, отдохни с семьей. Потом небось опять куда-нибудь наладишься?

— Небось, — со вздохом согласился Игорь.

Вместе они поехали домой к Зотину, и тот передал Куприяну все фотоматериалы по Южным Предгорьям. Игорь хотел сказать, что лучше бы он сам показывал и объяснял покупателю что к чему, но Минаев уже сгреб все со стола, сложил в объемистый пластиковый пакет, помахал на прощанье рукой и исчез.

Фотограф сел за стол, закурил, пересчитал полученные баксы и задумался — стоило ли торопиться к своим? Туда он еще успеет, тем более какой смысл ехать на недельку, если вскоре должен объявится этот Момент или Мумет и дать окончательный расчет: вот тогда, как говорится, со спокойной совестью и полным карманом можно и отдохнуть. А пока не отдать ли в ремонт складень?

В семье Зотиных хранилась старинная антикварная вещица — складная медная иконка с эмалью, — но от времени у нее сломалась одна из петель, и Игорь постоянно собирался отдать ее в починку знакомому ювелиру. Да все недосуг или хронически не хватало денег. Но вот теперь, особенно без бдительного присмотра супруги, он наконец выполнит задуманное.

Отыскав в записной книжке номер ювелира, фотограф быстро завертел диск и через полминуты уже разговаривал со старым знакомым.

— Помнишь мой складень?

— Решил продать? Тут один чувак уезжает в Израиль…

— Да нет, — прервал ювелира Зотин. — Продавать не собираюсь. Петля там полетела, починить хочу. Во что это мне обойдется и сколько времени займет?

— Ну, за недельку, думаю, управимся, а насчет цены надо посмотреть вещь.

— Сейчас подвезу, — решив не терять драгоценного времени, пообещал Игорь.

Ну вот, как все удачно сложилось. И с ремонтом складня. Конечно, ювелир по своему обычаю врет, что уложится за неделю, но это уже дело десятое.

Машина Минаева медленно ползла по пыльному, плотно забитому транспортом Дмитровскому шоссе. Он уже несколько раз с трудом, рискуя ободрать борта, втискивался в щели между большегрузными мастодонтами, выигрывая несколько метров в надежде, что ему все же удастся вырваться из пробки на простор, но все тщетно — видно, впереди сломался светофор или какие-нибудь чайники въехали друг в друга, что, в общем-то, совсем немудрено в давке на московских дорогах. А ГАИ только сдирает с водителей бабки, а толку от них как от козла молока: как не было порядка, так и нет. Да и может ли он быть вообще там, где все куплено, продано и перепродано по несколько раз? В порядке должен быть кто-то заинтересован, а сейчас в нем заинтересованы лишь нищие слои населения, а кто их станет слушать? Уж точно не те, кого избирали в депутаты! Им сейчас интересен только тот, за кем денежный интерес.

В очередной раз остановившись, Куприян достал мобильный телефон и набрал номер Финка.

— Серега? Привет!

— Я внимательно слушаю, — с обычной невозмутимой язвительностью отозвался правовед. — Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться: у тебя дело. Не поздороваться же ты позвонил?

— Кончай, — скучно сказал Минаев. — Действительно, есть дело и надо повидаться.

— Ты где?

— Увяз в пробке на Дмитровском.

— Чего тебя туда занесло?

— Это к делу не относится, — отрезал Куприян. — В общем, сиди и жди до упора. Понял?

Несмотря на все старания, домой к Щапе удалось попасть только ближе к обеду. Хозяин любезно предложил перекусить, но Минаев отказался:

— Некогда.

— Как знаешь, — равнодушно пожал плечами Финк и проводил гостя в кабинет. — Что у тебя?

— Вот, — Куприян выложил на стол конверт. — Очередной заказ, потом подброшу еще работенку, но это нужно побыстрее. Так там и скажи.

— А-а?.. — Щапа выразительно помусолил пальцы.

— Деньги им уже перевели: сейчас это быстро, электроника. Пусть не чухаются.

— Хорошо, — адвокат прибрал конверт. — Сколько у тебя еще намечается клиентов?

— Не знаю, — честно ответил Минаев. — Ты прекрасно понимаешь, не я заказываю музыку! Все идет по цепочке, и где она кончается или начинается, у меня нет никакого желания выяснять.

— Да уж, — скривился Щапа и цинично заметил: — За тебя даже конвертика не пришлют.

— За тебя тоже, — обиделся гость.

— Вполне вероятно, — неожиданно легко согласился хозяин. — Извини, если у тебя все, то давай распрощаемся. Мне нужно еще сегодня кое-куда поспеть.

— Удачи, — пожелал на прощание Куприян.

Закрыв за ним дверь, Финк вернулся в кабинет, открыл конверт и осторожно, чтобы не оставлять на глянцевой стороне отпечатков пальцев, вынул фото. Всегда любопытно поглядеть, кого ты должен отдать — вдруг, увидишь знакомое лицо или, упаси Бог, свое собственное?! Хотя такое мало вероятно, и не потому, что его так любят или он так нужен, а потому, что просто пристукнут без лишних затей — и все дела. А чтобы не пристукнули, нужно быть предельно осторожным, необходимым и похожим на ядовитую букашку, которую лучше птичке не клевать, чтобы потом не мучиться животом.

Да, любопытно взглянуть, поскольку это могло потянуть за собой ниточку весьма полезной информации. Финк аккуратно смотает ее в клубочек и спрячет в тайничке памяти до лучших времен, когда эта информация может вновь понадобиться — вдруг именно она вскоре будет стоить бешеных денег или поможет ему разом превратиться в ядовитую букашку?

Лицо мужчины на фото оказалось совершенно не знакомым и не вызвало никаких ассоциаций. Оно даже чем-то не понравилось адвокату, вызвав глухую неприязнь. И тем не менее в нем было нечто, наводящее на суеверные мысли о грядущих неприятностях: наверное, лучше его действительно поскорее отдать и пусть там не тянут резину!

Спрятав фото в конверт, правовед сделал несколько телефонных звонков, потом переоделся и поехал в фирму Маркина. Как всегда, его не заставили долго ждать в приемной, и вскоре Щапа очутился в кабинете главы акционерного общества «Ачуй».

— Давненько ты у нас не появлялся, — Колчак вышел из-за стола и подал гостю руку, одновременно усаживая его в кресло. — Давненько.

— Ну, Гриша, не стоит кокетничать, — адвокат растянул в подобии улыбки тонкие губы под черными усами. — Не так уж и давно. Важно, впрочем, не сколь часты, а насколько приятны визиты.

— Угощайся, — Маркин подвинул к правоведу шкатулку с сигаретами.

— Неизменный «Ротманс»? — взяв сигарету, улыбнулся Щапа. — Приверженность традициям — залог стабильности?

— Пожалуй, так.

— Ну, тогда по традиции я должен передать тебе кое-что.

Прежде, чем открыть кейс, Финк, как всегда, с немым вопросом обвел глазами комнату, как бы спрашивая, можно ли здесь быть вполне откровенным, и Маркин, тоже как всегда, сделал успокаивающий жест: все нормально. Он действительно регулярно проверял помещение, опасаясь всех — и конкурентов, и оперативников. Ну их к бесу, лучше отдать лишние деньги технарям и потом спать спокойно. Адвокат положил на край стола конверт. Колчак взял его, но не открыл, а повертел в пальцах и с иронией сказал:

— Тут я недавно по телеку один фильм занятный видел из древней истории. Там мужик на лодке через реку перевозил за деньги из царства живых в царство мертвых.

— Харон? — с чувством превосходства образованного человека усмехнулся адвокат, и тут же получил за это.

— Ага, Харон. Вот ты, Серега, только не обижайся, мне его очень напоминаешь: тоже вроде как конвертик передал, а на самом деле за денежку человечку помог переехать из царства света в царство вечной тьмы и холода.

Финк чуть не поперхнулся дымом сигареты: ничего себе философские мысли начали посещать светлую голову господина Колчака? Уж от кого от кого, а от одного из заправил криминального мира услышать подобное Щапа никак не ожидал. Следовало достойно ответить, но так, чтобы легкая словесная пикировка обернулась шуткой, а не переросла в свару — злопамятность Маркина слишком хорошо известна.

— Знаешь, как сказано в Талмуде? — лукаво прищурился адвокат. — «Всякий труд важен, ибо облагораживает человека… Большего уважения заслуживает живущий от трудов своих, чем тот, кто кичится одной своей богобоязненностью». Вот так.

«Ловко вывернулся, стервец, — с некоторой долей восхищения подумал Колчак. — Умеют же некоторые… Им хоть лей в глаза, а все Божья роса. Хотя, чего далеко ходить, этот еще сошка мелкая, а посмотри на властьпредержащих?! Но коли тебя самого за руку схватят, попробуй только на них кивнуть!»

— Насчет Талмуда тебе виднее, — с ехидцей заметил он вслух и открыл конверт. Достал фото и листок с несколькими машинописными строками, прочел, вздохнул и положил на стол.

— Деньги где?

— В банке, — заржал Щапа, но тут же оборвал смех. — В твоем банке. Уже перевели и просили особенно не тянуть.

— Что значит, не тянуть? Я не скорая помощь, — недовольно вскинулся Маркин.

— За скорость тоже перевели.

— М-да? — Колчак состроил кислую мину и вновь взял фото. Посмотрел и признался: — Не нравится он мне. Кто такой?

Адвоката вдруг поразило, как неожиданно точно совпали его ощущения при взгляде на фотографию обреченного человека с ощущениями Григория. Тот тоже немало повидал на своем веку и умел разбираться в людях, а коли так, то пусть Маркин не ворожея, не бабка-угадка, однако не пророчил ли он грядущие неприятности? Впрочем, чем они могли грозить Сергею Финку?

— Какая разница? — безразлично пожимая плечами, сказал он с деланой небрежностью, стараясь развеять внезапно возникшие у Колчака сомнения. — Господь там сам разберется.

Маркин молча кивнул и смахнул конверт в ящик стола, давая понять: заказ принят. Справедливо решив, что не стоило лишнего мозолить тут глаза, Щапа церемонно откланялся, оставив Колчака наедине с собственными мыслями.

А мысли у Григория были не слишком веселыми. Он закурил, выпустил струйку дыма к потолку и попытался догадаться: что же в физиономии заказанного мужика привело его в мрачное расположение духа? Отчего едва слышимый, слабый внутренний голос, мнением которого Маркин никогда не пренебрегал, советовал откреститься от этой затеи? Но открещиваться уже поздно: сразу нужно было отказываться, к примеру, под предлогом занятости, и тогда с тебя взятки гладки, но коли ты уже подписался на дело, так будь любезен выполни, не то сам рискуешь получить свинец в башку — таков закон!

И все-таки заниматься этим мужичком не хотелось, несмотря на уже переведенные деньги — шут с ним, с гонораром, что у него, своих бабок нету? Важнее, чтобы душа оставалась на месте, а не дрыгалась словно овечий хвост по абсолютно непонятным причинам, а причины пока действительно совершенно не ясны.

Колчак на секунду прикрыл глаза, словно что-то вспоминая и облегченно рассмеялся: выход найден! Он отдаст этого парня Мишке Кругу, который считался чем-то вроде дочерней фирмы и, время от времени, выполнял деликатные поручения. Придется, конечно, поделиться деньгами, но как без этого? Даром только птички поют, и то далеко не везде…

В метро, где теперь постоянно царил час пик, Юрию удалось найти местечко в уголке и, положив сумку на колени, он тихо подремывал. Все-таки встал вчера рано, чтобы вылететь ночным рейсом, потом столь неожиданная встреча с Марго и бурно проведенное с ней время. Да какое там бурно, — если они почти сутки не отлипали друг от друга, лишь изредка проваливаясь в короткий, не успевавший принести отдохновения сон?

Поднимаясь по эскалатору на «Новокузнецкой», он сунул руку в карман куртки, намереваясь достать кошелек и посмотреть, сколько там осталось — надо же закупить продукты, а то дома шаром покати, — но пальцы наткнулись на гладкий холодный металл ключа от квартиры Марго: словно она вновь напоминала ему о себе!

«Все правильно, все по кругу, — подумал Бахарев, — все начнется сначала? И засосет она тебя, как трясина, не оставив на поверхности ничего, и тебе станет нечем дышать в ее жарких любовных объятиях. Поэтому ты когда-то и сбежал от нее, как она тебя ни влекла».

А что теперь? Да, неожиданная приятная встреча, да, поддался слабости, но кто из мужчин устоял бы при виде жаждущей любви Маргариты? Ну, распустил на какое-то время сопли и вожжи, но начинать все сначала? Нет, увольте, это бессмысленно, да и просто невозможно, хотя бы потому, что нельзя дважды войти в одну и ту же воду: в этом отношении древние никогда не ошибались! Так и у них с Маргаритой — при ласкающих душу воспоминаниях о прошлом все придется строить заново. Но вот надо ли ему с ней хоть что-то строить?

Выйдя на улицу, он направился в магазин на Пятницкой. Купил пакетики картофельного пюре, всяких нарезок из колбасы и бекона, сосисок, приличный кусок баранины, чтобы сделать плов, овощей, масла, хлеба и бутылку водки. Вдруг, кто заглянет на огонек, а ему и угостить нечем?

До дому всего два шага — пройти мимо метро, пересечь трамвайные пути, и вот он, родной дом. Когда нагруженный покупками Бахарев обходил круглое здание станции метро, ему вдруг пришла в голову шальная мысль прогуляться до мутно-грязной Яузы, подойти к парапету, протянуть руку с ключом над именуемой водой черной жижей с радужными нефтяными разводами и разжать пальцы. И все! Ключ даже не булькнет. Пусть себе покоится на дне, ржавеет и превращается в ничто, а записку с номером телефона он сожжет — все равно их отношения неизбежно вновь закончатся разрывом. Так стоило ли бегать по кругу, как пони в зоопарке?

Но тут он вспомнил, как она стояла обнаженной в ванной, подняв руками тяжелую густую гриву золотистых волос, и понял, что снова смолодушничает: не пойдет к Яузе топить ключ, не станет сжигать бумажку с номером ее телефона и адресом. Господи, имеет он в конце концов право хоть иногда проявить слабость? Он даст самую страшную клятву не видеться с ней часто — с Марго вообще так, чем реже видишься, тем она лучше, — но не может отказать себе в праве и удовольствии время от времени испытывать упоительное безумие…

Дома все стояло на тех же местах, как перед его отъездом в командировку, да и кому бы здесь что изменить, если даже некому оставить ключи?

Юрий включил холодильник, разложил продукты, переоделся, взял тряпку и начал методично протирать пыль, густо лежавшую на шкафу-серванте, подлокотниках кресел. Есть пока не хотелось, и он решил сначала пропылесосить всю квартиру, приготовить обед и принять душ. Затем поесть, посмотреть телевизор и ложиться спать, поскольку завтра понедельник и нужно пойти на службу. Кстати, после встречи с Марго не мешало хорошенько отдохнуть.

Неожиданно зазвонил телефон, и Бахарев поспешно снял трубку: вдруг это кто-то из знакомых ждет не дождется его приезда? От мысли, что звонит Марго, он был далек — ее характер вряд ли изменился, и она сама не позвонит, если только в экстренном случае. А что за экстренный случай, если они расстались три часа назад?

— Алло? Вас слушают.

В трубке царила тишина. Обычно доносились хоть какие-то трески и шорохи, а тут вообще ничего.

— Перезвоните, вас не слышно, — Юрий повесил трубку и вновь взялся за тряпку.

Может быть, действительно не соединило, а, может быть, развлекается неумный шутник? Или это все-таки Марго решила проверить: действительно ли он отправился домой, но не захотела признаться в этом? И тут позвонили в дверь.

От неожиданности Бахарев на секунду застыл, потом положил тряпку и направился в прихожую: интересно, кто решил его навестить? И не связан ли странный телефонный звонок с этим визитом? Конечно, по своей привычке он может все излишне усложнять, но… Заглянув в дверной глазок, Юрий несказанно удивился — на лестничной площадке перед его дверью стоял одетый в штатское начальник отдела полковник Чуенков.

Первым позывом было не открывать, сделать вид, что его нет дома: в конце концов имеет он право на личную жизнь и отдых или нет? Но, с другой стороны, Виктор Николаевич вряд ли заявится, да еще в воскресный день просто с бухты-барахты. Мог бы и официально вызвать на службу.

И Бахарев открыл. Перешагнув порог, Чуенков быстро прижал палец к губам, захлопнул за собой дверь, и даже не сняв плаща, потащил изумленного Юрия в ванную. Пустив воду из всех кранов, он сел на корзину для белья, сдвинул на затылок шляпу, достал сигареты и лукаво подмигнул:

— Не ждал?

— Честно признаться, нет.

Бахарев опустился на край ванной. На душе у него возникло странное тоскливое предчувствие, и он подумал: может, зря не остался еще на одну ночь у Марго? Ведь она настойчиво предлагала, но его словно магнитом тянуло домой. Однако теперь, когда дело уже сделано, все задним умом крепки!

— В чем причина такой таинственности, Виктор Николаевич? Что мы тут пристроились, как в детективе про шпионов?

— Потому, что я не уверен: не насажали ли тут всякой электронной гадости за время твоего отсутствия. — Чуенков чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся.

— Мне? — Юрий недоуменно покрутил головой. — Кто, наши? Да зачем на меня тратиться, если я только спустился с гор и ни о чем ни сном ни духом. Глупость какая-то, простите, конечно.

— Это ты так полагаешь, а я считаю, что ты в горах сумел кое-кому шерсти подпалить, да так, что и тут завоняло.

— Мало вероятно.

— Что? — буркнул полковник.

— Все, — развел руками Бахарев. — Пыли в квартире столько, что должны были непременно остаться следы, а насчет шерсти… Может, хватит загадок?

— Я тоже так думаю, — Чуенков стряхнул пепел в раковину, и его тут же унесло струей быстро бегущей воды. — Помнишь сбитый вертолет?

— Естественно.

— Здесь, в столице, один генерал в конфиденциальной беседе недавно сказал: «сбит наш вертолет». Понимаешь? Интересно знать, чей же это наш? Ведь на машине никаких опознавательных знаков, никаких документов у пилота и даже оружие краденое. Я не поленился, нырнул по своим каналам в Главразведуправление армии: они там ни при чем. А тебя не интересует, чья это вертушка, откуда у пилота краденый пистолет и такое же фото, как у боевиков, пытавшихся перейти границу?

— Очень интересно.

— Вот и хорошо. А всадить какую-нибудь гадость могли и снаружи, необязательно для этого внутрь лезть, тебе об этом не хуже меня известно. Так что, уж извини, придется тут пообщаться.

Заинтригованный Юрий только махнул рукой: мол, чего уж, теперь не до церемоний.

— Это вы звонили? — догадался он.

— Я, — не стал скрывать Чуенков. — Из таксофона. Хотел проверить: дома ли ты, а то вдруг застрял у своей пассии? А откликаться боялся, чтобы не записали.

То, что полковнику уже известно о Марго, сразу же насторожило Бахарева — откуда Виктор Николаевич знал о случайной встрече в аэропорту? Только если встреча оказалась не случайной?

Нет, так можно слишком далеко зайти в умопостроениях. Маргарита и спецслужбы — две совершенно несовместимые вещи, которые никоим образом не могли пересекаться в пространстве жизни, где властвовала судьба. Значит, оставался один вывод: за ним следили, а Чуенков либо вел контрнаблюдение, либо имел возможность практически немедленно знакомиться со сводками наружного наблюдения. Вот это больше похоже на истину.

— За тобой начали приглядывать прямо от трапа самолета, — словно подслушав мысли Бахарева, сообщил начальник. — Сейчас, пока ты дома, они угомонились, но как только выйдешь на службу, шагу не дадут ступить спокойно, а мне нужно, чтобы ты никаким образом не вызывал их интереса.

— Зачем? И чей интерес я вызываю? Самое главное, хотелось бы знать, по какому поводу? — Юрий потихоньку начал заводиться: еще бы, вернулся, называется, в дом родной! Ту же за тобой потянулись топтуны, начальник пробирался к тебе, словно вор, и говорит с тобой в ванной под шум струи воды, а квартира возможно, напичкана подслушивающими устройствами? Веселенькое дельце!

Что тут творится, в конце концов? Не посходили ли они с ума за время его отсутствия? Но вроде в городе все, как надо. Неужели новый заговор или опять плетут хитрые закулисные интриги в борьбе за власть?

— Интерес Моторина, — ошарашил его Чуенков. — А вот кто за ним стоит, я пока до конца так и не выяснил. Не исключено, что нашим драгоценным Валерием Ивановичем просто манипулируют, как марионеткой.

— Но какой у него интерес ко мне?

— Дело твое запрашивал. Личное.

Полковник аккуратно затушил окурок под струей воды, положил его на край раковины и закурил новую сигарету. Окутавшись облаком табачного дыма, он мрачно сообщил из него:

— Аветян, помощник начальника управления, да ты знаешь эту лису, втихаря собрал все сведения о твоей деятельности в Южных Предгорьях и перед командировкой туда. Все, до единой бумажки.

— Я не делал из этого никаких секретов, — недоуменно развел руками Бахарев. — Все шло по официальным каналам.

— Зато я без санкции руководства начал одну разработку, — прервал его Чуенков. — Ты бы ее тоже начал, если эти материалы попали к тебе в руки. Теперь дело разрослось словно снежный ком. Там оказался настолько запутанный клубок, что без свободы рук не справиться, а свободы-то как раз не дают: вчера генерал лично ознакомился с материалами и взял дело под контроль. Ну да ничего, у меня копии есть! И показал я ему далеко не все!

— Заговор, что ли? — иронично улыбнулся Юрий.

Он знал: Виктор Николаевич иногда чересчур увлекался и пытался найти не то, что есть на самом деле, а то, что ему привиделось. Однако он опытный оперативный работник, и чутье у него отменное — не раз случалось, что искомое им вылезало на свет Божий спустя некоторое время после того, как начальство со скандалом заставляло Чуенкова прекратить разработку.

— Черт его знает? — честно признался полковник. — Пока не могу до конца всего понять.

И он начал рассказывать Бахареву все с самого начала, с того момента, когда ему принесли запись разговора советника МИДа Ульмана с чиновником из Администрации Дороганом, сделанную в биллиардной модного ночного клуба «Робинзон». О встрече Дорогана с отставным генералом Шатуновским и совершенно неожиданном появлении среди фигурантов дела авторитетов криминальных группировок. А потом, по словам Виктора Николаевича, пошло еще хлеще: вылезли шифровки боевиков оппозиции о «караване». Произошли убийства в Стамбуле трех посредников, связанных с МОССАДом и представлявших интересы израильских торговцев оружием. После этого случая представитель лидеров оппозиции республики Южных Предгорий переехал из Турции в Италию. К тому же для полноты ощущений, один из погибших израильтян оказался связанным с мафией и крупными торговцами наркотиками на Ближнем Востоке.

— Во, сюжет! — Чуенков пристроил рядом с первым очередной окурок и достал новую сигарету.

— Мы же задохнемся, Виктор Николаевич! — взмолился Бахарев.

Рассказанное начальником его заинтересовало, но он пока не мог понять, какова же его роль во всей этой, прямо скажем, непростой истории? Отчего за ним наружку поставили?

Полковник со вздохом сожаления убрал сигарету обратно в пачку и буднично сообщил, что по имеющимся сведениям, в настоящее время генерал, вернее, отставной генерал Шатуновский, выехал в Италию, где встречался с представителем оппозиционеров Азимовым. О чем они беседовали, к глубокому сожалению, узнать не удалось, но сам факт этой встречи весьма примечателен. Да еще разбившаяся вертушка с ее загадками и упорное нежелание Мамадаеза Аминова говорить о «караване». Множество странностей, непонятных совпадений, причем в весьма отдаленных друг от друга местах. Но самое главное, отчего так всполошились наверху, что Бахарева даже встречали.

— Значит, что-то я такое знаю, но сам не знаю что? — горько пошутил Юрий.

— Понятия не имею, — пожал плечами Чуенков. — Ясно одно, наверху крутят задницами! Только вот в какую сторону? Иначе отчего без конца упоминалось какое-то решение президента? И контрнаблюдение за нашими людьми тоже не так то просто поставить: для этого нужен приказ человека в лампасах.

При упоминании о лампасах Бахарев поскучнел: в последнее время вообще стали слишком лихо раздавать чины, звания и награды направо и налево, чем все совершенно обесценили. А в генералы, как правило, выходили люди чиновные, но обычно весьма недалекие умом, зато изощренные в закулисных интригах. Ох, и наломали же они дров по всей матушке-России. И, не дай бог, если недоумки в генеральских погонах опять где-то задумали применить силу, совершенно не заботясь о последствиях. Впрочем, зачем им заботиться, если в нашей стране еще никто из руководителей никогда не понес ответственности за содеянное им. Не зря же с горькой иронией говорят: у нас страна воров! Украл, поделился и откупился, а то еще на более высокий пост пролез, где лучше воровать.

— Под каким же прикрытием Шатуновский отправился в Италию? Как турист? — поинтересовался Бахарев.

— По делам фирмы, в которой числится консультантом, — ответил Чуенков. — Не куда-нибудь, в Венецию подался… Слушай, Юрка, ты как насчет того, чтобы нам все-таки попытаться раскрутить это дело до конца?!

— Ну, в принципе я за, но как крутить, если по рукам и ногам повяжут? Завтра выйду на службу и навалят воз поручений от генерала, а вы и вступиться не сможете. Какая уж работа?

— Все продумано, — Виктор Николаевич шутливо постучал себя по лбу пальцем. — Извини, я все же закурю, не могу терпеть.

— Тогда я приоткрою дверь!

— Шут с ними, открывай! Так вот, пиши рапорт на отпуск, я визирую, ты получаешь денежное содержание и — вольная птичка. С отгулами за твои горы набежит прилично, чуть не два месяца. Но на самом деле будешь выполнять мои распоряжения. Пойми, кроме тебя и Петьки Черняева, мне и опереться толком не на кого.

— Но если следят и прослушивают, как же работать?

— Хороший вопрос, — улыбнулся Чуенков и вынул из кармана плаща пейджер. — Держи! Там к нему скотчем прилеплена бумажка с номерами телефона абонента. Хорошо придумал? Будем активнее использовать новые средства связи. Меня могут практически вывести из игры, а если ты объявишься на службе, то и тебя тоже.

— Ладно, рапорт я напишу, — кивнул Бахарев.

— Сейчас напиши и отдай мне, а когда появишься за деньгами, глаза там особенно не мозоль.

— Ладно. Деньги, оружие дадите? Ведь, уходя в отпуск, я пистолет обязан сдать.

— Я думал, ты догадаешься из командировки что-нибудь этакое прихватить, — лукаво прищурился полковник. — Неужели не имел трофеев?

— Только пичох, нож такой национальный привез, — честно ответил Юрий и вздохнул. — Значит, ни денег, ни оружия, ни другой помощи ждать не придется? Одни указания по пейджеру?

— Ну, ты это, прекрати, — нахмурился Виктор Николаевич. — Оружия не дам, но с деньгами что-нибудь придумаю и с помощью тоже не оставлю.

Он достал из бездонного кармана плаща портативный фотоаппарат, тонко звякнувшую сталью связку универсальных отмычек, маленький диктофон и удостоверение налоговой полиции. Юрий взял его и раскрыл — выписано на его имя и с его фотографией. Стало быть, расстарался полковник на документ прикрытия?

— Отмычки зачем?

— Навестить квартиру Шатуновского, — обреченно вздохнул Чуенков. — Пока есть такая возможность: сам он в Италии, а вся семейка на отдыхе. Можно действовать спокойно.

— Спасибо, — шутовски раскланялся Бахарев. — Приказываете в домушника переквалифицироваться?

— Другого выхода у нас пока нет. Осмотрись, конечно, прежде чем лезть к нему.

— Но сможем ли мы потом использовать как доказательства то, что, возможно, удастся найти?

— Кто знает.

Бахарев печально вздохнул и подумал, что в складывающейся ситуации скорее уместно думать не о доказательствах для следствия и суда, а о том, кто быстрее наберет весомый компромат — они или Моторин и компания. Награда одна — жизнь! Кто опоздал в гонках со смертью, тот неизбежно потерял все.

Но тут ему в голову пришла другая мысль: чистку, — то есть отстрел причастных к утечке тщательно скрываемой информации, — могут начать и не посоветовавшись с Моториным. Не исключено, что вычислят и его самого! Тут уже не до компроматов. И в это грязное дело он соглашается влезть? Впрочем, зачем лицемерить, когда давно увяз в нем по уши, иначе его не вела бы наружка прямо от трапа самолета!

Конечно, Чуенков мог дать ему отпуск и предложить уехать подальше, пока гнойник сам не лопнет. Однако, если приспичит, уберут и за границей, а в компании с полковником и Петькой, глядишь, еще вдруг и удастся объегорить безносую с косой? Может, Бог не выдаст и наградит счастливым билетом, неким пропуском в жизнь? Ведь выйти из игры все одно не дадут, разве только ляжешь на кладбище, так лучше играть в команде, пока не… Нет, лучше об этом не думать!

— Компромат на них нужен кровь из носу, — глухо сказал Чуенков. — Понял? Иначе уроют они нас!

Юрий понял его без лишних слов. Лихо он, сам того не ожидая и находясь за тысячи километров от Москвы, подзалетел в серьезные разборки между власть имущими. Лихо!

Он пошел в комнату, взял лист бумаги, сел за стол и написал рапорт об отпуске. Вернулся в ванную, отдал его полковнику. Тот молча пожал хозяину руку и направился к дверям.

— Увидимся, — уже на площадке тихо сказал он. — Удачи!

Бахарев только кивнул в ответ и захлопнул дверь, прислонился к ней спиной и, медленно опускаясь, сел на корточки, закрыв лицо ладонями — Боже, как же все погано в этой жизни! Мерзко, смердяще кровью и грязью от власти и власти денег. А другой у нас, наверное, просто нет? И он с размаху прямо туда…

Как бы еще знать, какую опухоль нащупал Чуенков и отчего она отдалась такой страшной болью при его прикосновении? Естественно, каждый человек жил в своей среде, подчас весьма консервативной: общение преимущественно в рамках только своего социального слоя неизбежно сужало представления о жизни, особенно если этот слой еще хотя бы относительно благополучен и сыт среди всеобщей нищеты. А социальный слой властьимущих не просто сыт, он зажрался, но полагал, что хорошо знал народ и мог им манипулировать по собственному усмотрению, отделившись от него кордонами челяди, охраны и чиновной спесью. Все, как прежде, ничто не ново под луной! Это страшно до жути, так, что хотелось завыть, подобно лесному зверю, не видя выхода. Что же ждет их и вообще всех, если они с Чуенковым промахнутся? Новый Афганистан? Или нечто похуже?..

Шабалин работал в саду на своей даче: он любил, как только выдастся свободное время, повозиться с кустами роз — эти цветы всегда вызывали в нем искреннее восхищение. Когда-то, еще очень давно, когда он даже и мечтать не смел о даче с приусадебным участком чуть ли не в гектар, Михаил Иванович дал себе слово, что как только у него появится клочок земли, он тут же высадит на нем кусты роз. Мечта сбылась, и теперь все домашние знали: отрывать Михаила Ивановича от любимого занятия можно только при чрезвычайных обстоятельствах, иначе не миновать грозы.

Подрезая засохшие ветки с длинными шипами, которые так и норовили проколоть даже толстые перчатки, генерал думал, что осень уже полностью вступила в свои права и пора готовить розы к зиме — увязывать кусты мешковиной, закутывать их, чтобы не померзли, и с нетерпением ждать новой весны, когда опять вокруг все зазеленеет и его любимицы проснутся от спячки. Хотя зимы сейчас стали какие-то сопливые, с бесконечными оттепелями, циклонами и антициклонами или как их там?

Да и то, как ждать хорошего, если нахозяйствовали в стране? Леса порубили, горы срыли, наделали искусственных морей, мать бы их! Хорошо еще реки не успели повернуть, а то, кроме того, что по горло сидим в говне всеобщей коррупции и криминала, сидели бы еще и в обстановке экологической катастрофы глобального масштаба. Даже если бы ООН приняла постановление, запрещающее поворот рек, их бы все равно повернули: в России никто никому не указ, чего уж нам ООН?! Плевать мы на них хотели!

Декларировали всеобщее равенство, а какое, к чертям собачьим, равенство между молодым лейтенантом и генералом, разъезжавшем на персональном автомобиле, хотя они по уставу и обзывали друг друга «товарищами»?! «Равенство» Шабалин сполна испытал на собственной шкуре, пока дослужился до больших звезд на погонах, и сколько раз задумывался, как несправедливо устроена жизнь — лезешь наверх, обдираясь до крови, ломая ногти и зубы, получая безжалостные удары под зад и по черепу, а когда достиг вожделенной власти и блага, то вместе с ними, в большинстве случаев, получаешь вставные челюсти и тысячи болячек. Или молодость просто хороша сама по себе? Но откуда же взяться гордому и сильному, уверенному в себе и хорошо образованному человеку, если он в молодости не имел ничего и родители не могли дать ему даже крохи тех благ, которых можно достичь в старости, которая, кстати, для подавляющего большинства населения не гарантировала сытости и покоя?! Старость в России страшное несчастье.

Сейчас опять декларировали равенство, но разве равен инженер или учитель, месяцами не получавший нищенской зарплаты, с господином министром или господином советником? Формально, на бумаге все равны, но все для того же подавляющего большинства это по-прежнему равенство в бесправии, полное отсутствие денег и независимости!

Один знакомый недавно приносил книжонку какого-то политика, цитировавшего статью декабриста Михаила Фонвизина «О коммунизме и социализме». Сам Шабалин добавил бы к этому названию еще и демократию, особенно такую, как сейчас. Что любопытно, так это, как Фонвизин прогнозировал ситуацию в стране: «самые попытки осуществить подобные мечты угрожают обществу разрушением, возвращением его в состояние дикости и окончательно самовластною диктатурою одного лица как необходимым последствием анархии».

Идея окончательной самовластной диктатуры одного лица, являющейся необходимым последствием анархии, очень импонировала генералу. Разве вокруг не разгул анархии, не отвратительный бардак, устроенный нынешними правителями?! Разве мы не потеряли свои позиции в Чехословакии, Венгрии, Польше, Германии? Сколько там оставлено денег, а сколько бумажек подписали эти, с позволения сказать, дипломаты, поставившие страну в унизительное положение — чем и как мы теперь будем защищаться, если, не приведи бог, грянет гром? Как фиговым листком, прикрываемся их договорами об уничтожении химического оружия и ракет?

От таких мыслей бросало в жар. Генерал разогнулся, стянул с руки перчатку и тыльной стороной ладони вытер выступившую на лбу испарину. Рядом шумел уже тронутый осенним увяданием лес — с желтизной и багрянцем в листве, сухой травой на пригретых последней лаской солнца пригорках и веселым цоканьем белок, делавших последние запасы на зиму.

Однако Шабалин не видел ничего: в наше время мало с кем можно позволить себе предельную откровенность, так будь откровенным хотя бы сам с собой! Признайся честно: не только о благе державы печешься, но, как безусый лейтенант, вновь готов лезть наверх, ломая ногти и зубы. Хотя мало что осталось ломать, но готов! Готов пролить чужую кровь, однако непременно взять свое!

Да, да, он признался, и что дальше?! Сейчас все упиралось в сделку с проклятыми тупоголовыми азиатами, в успешное проведение операции под кодовым наименованием «Караван», должной принести огромные средства. Да, она противозаконна, но в конце концов тут давно страна воров! Еще не так давно гнали эшелонами на Запад суперсовременные танки, а разрешение на это давало правительство. И те же люди, которые были в нем тогда, теперь готовы поддержать начинания Шабалина. Почему он должен от них отказаться?

Вот пройдет «Караван», тогда можно приоткрыть карты и попробовать начать разворачивать страну в другую сторону. И всего-то нужно подождать какой-нибудь месяц. Ну, скажем, до первого снега.

Естественно, в одиночку руль в другую сторону не повернуть, поэтому и пришлось пойти на создание организации, что очень не нравилось, однако приходилось играть по правилам «соратников», которых он про себя частенько называл рыбами-прилипалами. Если удастся осуществить самый главный замысел, то он от них навсегда избавится в первую очередь и без всякой жалости.

Организации, всякие там конспирации и прочие дурацкие штучки генералу не нравились, и он оказался прав, поскольку в невыясненном пока звене произошла утечка информации, пусть небольшая, но произошла, и теперь дело огромной важности зависело от глупых случайностей, а в расторопность исполнителей Михаил Иванович не очень-то верил. Однако подобное положение неизбежно в стране, где царил общий хаос при видимости подобия порядка и законности.

Ладно, если удастся повернуть хотя бы первую часть задуманного, то в одном из надежных и солидных банков на Западе на его счет ляжет очень крупная сумма, а при неудаче второй части замысла, можно плюнуть на все и эмигрировать. Впрочем, о неудачах лучше не думать, чтобы не притягивать их к себе. Ведь если добьешься самой высокой цели, то все станет твоим. Все! Ради этого стоило рискнуть.

— Миша?!

Генерал обернулся. На дорожке около розария стояла жена. В простом платье, выгодно подчеркивавшем ее хорошо сохранившуюся фигуру, она выглядела весьма соблазнительно, и Шабалин решил, что сегодня, пожалуй, он не будет допоздна засиживаться, а пораньше поднимется на второй этаж, в комнату жены.

— Тебя к телефону.

— Кто? — генерал направился к дорожке: неожиданный звонок вызвал легкую тревогу и некоторое раздражение.

— Моторин.

— А-а, — Шабалин улыбнулся: на ловца и зверь бежит. Он сам собирался позвонить контрразведчику, как только закончит возиться в розарии, но тот опередил его. Что-то он скажет?

На веранде генерал разулся и, как в далеком детстве, с удовольствием ступая по гладким половицам пола обутыми в шерстяные носки ногами, подошел к аппарату:

— Да!

— Здравствуй, Михаил Иванович, — раздался в наушнике голос Моторина. — Надеюсь, эту линию не прослушивают?

— Тебе виднее, — язвительно заметил генерал-полковник и сразу же перешел к делу. — Меня беспокоят частности, понимаешь? Всякие мелкие частности. Очень жаль, если они помешают главному.

— Не стоит так переживать, — успокоил контрразведчик. — Мы уже нащупали нужное звено и активно работаем.

— Жестче нужно, жестче! — прервал его Шабалин. — Нечего миндальничать! Действуй решительней, слишком многое поставлено на карту.

— Тут не фронт, Михал Иваныч, — хмыкнул Моторин. — Танки не двинешь и удары с воздуха не нанесешь. Иная специфика, другие тактика и стратегия.

— Не крути, скажи когда все уладится?!

— Потерпи немного, но скоро, обещаю.

— Темнила ты, как молодые говорят.

— Профессия такая, — засмеялся в ответ контрразведчик. — Отдыхайте, все сделаем. Самое главное, найдена дырка, откуда потекло.

И он, не прощаясь, отключился от связи.

«Ну, насчет дырки, ты врешь, — положив трубку, зло подумал генерал-полковник. — Врешь, как сивый мерин, набиваешь себе цену и наводишь тень на плетень. Знаем мы вашего брата: кругом секреты и сами себя обманываете!»

Ну, если не уладит, пусть пеняет на себя, а как минует в нем надобность, так и придет пора расставания. Без слез и жалости, навсегда…

В одном из таких зеленых пригородов столицы, среди множества павильонов торгового центра, который правильнее было бы назвать круглогодичной ярмаркой, располагался хорошо известный любителям животных магазин под названием «Друг». На его прилавках можно найти все: ошейники и поводки, игрушки для собак и кошек, корм для рыбок и попугайчиков и даже для экзотических животных или пресмыкающихся типа удава или питона.

Именно корма составили славу «Другу», причем заслуженную славу — там всегда купишь для своих любимцев приличное мясо, субпродукты, кости, крольчатину, а по заказу так и мелких грызунов или птиц. Где именно добывал их хозяин магазинчика Михаил Круг, оставалось его коммерческой тайной, но фирма процветала.

Сюда и приехал Маркин погожим осенним днем. Жаль, ах, как жаль было тратить такое чудесное время на улаживание дел, переговоры, торговлю за проценты от прибыли — не лучше ли махнуть подальше от насквозь провонявшего выхлопными газами города и хотя бы час спокойно погулять по лесу. И чтобы на голову тебе сыпались опадающие золотистые листья, а на руку приземлился крошечный паучок, отважно пустившийся путешествовать в неведомые дали на тонкой серебряной паутинке. А потом выйти к реке или еще лучше к лесному озеру с низкими берегами и потемневшей стоячей, похожей на черный китайский лак, водой и смотреть, как словно, в калейдоскопе, под легкими дуновениями ветерка постоянно меняется причудливый узор плавающих на его поверхности листьев — желтых, еще совсем зеленых, багряных и тускло-золотистых. Присесть на старую скамью, неспешно выкурить сигарету и, наблюдая за вьющейся серой ленточкой дыма, подумать о жизни, о душе и о том, с чем придешь к концу. Это одновременно грустно и сладостно, но полезно, поскольку очищало от скверны, которую волей-неволей несли в себе люди. И чтобы из леса тянуло сырой грибной прелью и косые лучи солнца путались между стволов старых сосен.

Григорий даже головой помотал, отгоняя нахлынувшее видение и дал знак охранникам, приехавшим следом за ним на другой машине, оставаться на месте. Едва Колчак вошел в торговый зал, на него сразу же вылупилась смазливая девица, стоявшая за прилавком. Всем своим видом она выражала желание помочь единственному в этот момент покупателю, но тот в ее помощи не нуждался.

В углу, за сверкавшей стеклом и хромом витриной сам Круг рубил мясо на колоде, легко помахивая широким и тяжелым топором, под которым лишь тонко и жалобно всхрустывали косточки. На голове хозяина магазина красовался белоснежный накрахмаленный поварской колпак. Прямо на голое тело он надел двубортную белую куртку с закатанными рукавами, выставив на всеобщее обозрение перевитые жилами мускулистые лапы с блекло-синими разводами давних татуировок. Весь он был тяжелый, как набитый золотом сейф, приземистый, широкий и, с первого взгляда, оставлял ощущение несокрушимой, первобытно-животной силы.

Заметив Колчака, хозяин магазина улыбнулся, показав золотую коронку в углу рта, вогнал топор в колоду и направился к выходу в подсобные помещения, на ходу бросив смазливой девице:

— Я покурю. Приглядывай тут!

Григорий поглазел на витрины с яркими упаковками импортного кошачьего и собачьего корма, окинул оценивающим взглядом продавщицу и решил, что, судя по ее статям, она работала у Мишки не только за прилавком. Впрочем, это их личное дело, и не зря говорят: на чужую кровать нечего рот разевать! Усмехнувшись, он вышел на улицу, оставив девицу в полном недоумении.

Обойдя магазин, Колчак нырнул в неприметную щель между павильонами и оказался на широком четырехугольном дворе торгового центра. Неподалеку разгружали с машины бочки с рыбой и взвешивали пустую тару, а посредине двора лежали несколько грязных бродячих собак, кормившихся на здешней помойке. Где-то дули свежие ветры перемен, а картина задворок торговли не менялась десятилетиями, да что там, столетиями! Впрочем, чему удивляться, если задворки жизни тоже оставались неизменными? А торговля всего лишь ее малая часть.

Круг курил у задней двери магазина. Увидев подходившего Колчака, он вытер висевшим у пояса полотенцем и подал гостю короткопалую лапу.

— Привет!

— Да не жми так, — сердито прикрикнул Григорий. — Соображать надо, когда имеешь дело с человеком интеллигентного труда.

— У нас не рыбка, у нас мясо, — засмеялся Круг и пригласил гостя в кабинет.

Там он сменил куртку на белоснежный халат, вымыл руки и поставил на стол электрический самовар — гость за рулем, спиртного лучше не предлагать, а разговор на сухую, не разговор. Не поедет же Колчак в такую даль попусту?

Наблюдавший за хозяином гость с легкой завистью отметил, какое еще крепкое и сильное у Мишки тело, как литое, хотя он уже давно перевалил на шестой десяток. Впрочем, помахай каждый день топором, ни какой гимнастики не нужно. А по ночам, наверняка, разминается с продавщицей.

— Все рубишь? — Колчак присел к столу и закурил. — Может, ты втихаря и человечинкой приторговываешь? То-то я гадал, куда это временами твои клиенты пропадают? А их, оказывается, по кусочкам съедают братья наши меньшие.

— А череп? — не приняв шутки, вполне серьезно ответил Круг. — Кисти рук, ступни? Человечинкой, — беззлобно передразнил он гостя. — Тебе какого чаю, обычного или фруктового?

— Обычного.

Маркин откинулся на спинку стула и подумал: видно, Круга не зря еще в первую его ходку в зону прозвали «Мясником». Впрочем, он действительно когда-то начинал рубщиком мяса на одном из столичных рынков, но сел не по хозяйственной статье, а за тривиальную уголовщину.

Михаил заварил чай, налил в чашки и грузно сел в директорское кресло. Он ждал, когда Колчак сам начнет разговор о деле, по которому приехал.

— Есть работа, — мелкими глотками прихлебывая из чашки горячий чай, буднично сообщил Григорий. Поскольку Мясник никак не отреагировал, молча ожидая продолжения, пришлось пояснить: — Надо убрать одного человечка.

— Кого?

— Какая разница? Господь сам разберется, — словами ловкача Щапы отбрехался Колчак. — Твое дело выполнить, мое заплатить за работу.

— Кто его заказал? — Круг тоже закурил и положил на стол тяжелые руки.

Лгать Мяснику и изворачиваться не стоило, поэтому Колчак ответил со всей откровенностью:

— Не знаю, да и не хочу знать. Адвокат, да ты знаешь его, Щапа, принес заказ. Оплата царская, но просят срочно. На вот, можешь полюбоваться.

Он положил на стол конверт, и Круг тут же подгреб его медвежьей лапой. Открыл, вынул фото, посмотрел на коротко остриженного малого лет тридцати и решил, что паренек, видно, не так давно откинулся из зоны, но уже успел кому-то перебежать дорогу или знал нечто такое, с чем ему лучше не ходить среди людей, а лечь в могилку.

«С чего это я решил, что он из наших? — продолжая разглядывать фото, подумал Круг. — Из-за короткой стрижки? Малый может оказаться обычным беспредельщиком и вообще зачем ломать голову? Колчак прав:. Господь сам разберется!»

Ага, а карточка-то обрезанная, и видно руку, причем явно женскую. Уж не из-за бабы ли сыр-бор разгорелся? Да наплевать!

— Беру, — буркнул Мясник и пробежал глазами по строчкам адреса «клиента». — Это чего, в центре?

— Наверное, — меланхолично пожал плечами Колчак. — Вот задаток.

Он положил на стол еще один конверт. Круг не глядя смахнул его в ящик: не стоило унижаться при Гришке и, уподобляясь мелкому барыге, мусолить купюры. Колчак все одно куклу не подсунет, знает ведь, с кем имел дело.

— Еще чаю? — радушно предложил хозяин.

— Нет, спасибо, — Маркин встал. — Не провожай, не нужно лишне светиться. А то вон какой у тебя двор и у всех окна в него выходят.

— Не волнуйся, тут у каждого в день по десятку человек бывает, — успокоил его Мясник.

— Как спроворишься, позвони, — благоразумно не подав на прощанье руку, уже от дверей сказал Колчак. — Тогда еще разок и повидаемся по данному вопросу.

— Хорошо, — кивнул хозяин магазина «Друг».

После отъезда гостя он пересчитал оставленные им деньги и довольно хмыкнул: старый приятель не поскупился и передал ему выгодный заказ. Ну что же, коли он принят, надо его выполнять?

— Николай! — приоткрыв дверь, зычно крикнул Круг, и через пару минут в кабинет вошел молодой подтянутый мужчина в синем халате — это был экспедитор Николай Федосов, еще много лет назад получивший кличку «Бешеный».

— Скажи Раисе, что останется одна и, пока мы не вернемся, лавку пусть не закрывает. А ты заводи тачку и погнали.

— Куда?

— В центр, посмотрим там на одно местечко. Давай, шевелись, по дороге все обговорим.

Спустя четверть часа они уже катили к центру в пикапе, прозванном «каблуком». За рулем сидел Федосов. Сообщение Круга о предстоящем деле не вызвало у Бешеного никаких эмоций, зато упоминание о гонораре тут же заставило оживиться:

— Почаще бы таких подкидывали!

— Ладно, не раскатывай хобот раньше времени, — ворчливо осадил его Мясник. — Вон, гляди, метро «Новокузнецкая». Давай приткнемся где-нибудь и дальше ножками.

Припарковав машину, они не спеша направились к метро, обошли его и сразу же увидели нужный дом. С одной стороны очень удобное место — рядом трамвай и метро, прыгнул и уехал. Но, с другой стороны, трамвай может и не подойти вовремя или только создать излишнюю помеху, а в метро любили ошиваться менты: там тепло, светло и значительно меньше всяких неожиданностей, чем на улице. Встречаться с ментами ни Круг, ни Бешеный не любили и старались избежать подобных встреч, даже если им их навязывали.

Следующей неприятной неожиданностью оказалась массивная дверь подъезда с кодовым замком — открыть его плевое дело, но наличие подобной преграды означало, что жильцы непременно обратят внимание на любого чужого человека, болтавшегося на лестничной площадке. Значит, они наверняка опишут его приметы ментам, которое прискачут на место происшествия. Нет, вариант, при котором клиента заваливали в подъезде, тут явно не подходил, но тем не менее Мясник вместе с подельником вошли в дом, внимательно осмотрели лестницу и засекли время, в течении которого они могли оказаться на улице. Учитывая старинную постройку дома, длинные и широкие лестничные пролеты и дверь с замком, получалось не меньше двадцати секунд, да и то, если не возникнет никаких неожиданностей, а они, как на зло, обычно вылезали в самый неподходящий момент. И все равно, двадцать секунд слишком долго!

Круг изучил замки на двери квартиры клиента и предложил Бешеному поскорее убраться из тихого и гулкого подъезда, где каждый шаг отдавался так, словно ты маршировал в пустой бочке. Вот, наверное, радости жильцам, когда пьянь какая-нибудь горлопанить начинала: акустика, как в Большом.

— Запираются все, сучьи дети! — зло выругался Бешеней, когда они присели покурить на лавочке в чахлом скверике рядом со станцией метро. — Нажили капиталы, теперь боятся с ними расстаться!

— Да не в капиталах дело, — примирительно заметил Круг, совершенно не желавший, чтобы его помощник завелся из-за замка на двери подъезда. — У меня в подъезде тоже жить хотят чисто и культурно, как на Западе. А сейчас бомжей полно, ночевать в подъезды рвутся, нагадят. Сейчас вообще стальные двери на подъезды ставят.

— Да? — удивился Николай, словно для него явилось сногсшибательной новостью, что у Мясника есть квартира, дом с подъездом и соседи, как это полагается обыкновенному нормальному человеку. — От домушников все одно не убережешься.

Круг промолчал: он думал, что делать? Обычный прием, когда один киллер страховал, а другой ждал клиента на лестнице, здесь явно не проходил. Может быть, подкараулить сидя в машине и потом, не вылезая из нее, прямо через окно всадить в клиента свинец из пистолета с глушителем. И по газам!

М-да, но куда потом мчаться? В сторону вечно забитого пробками Садового кольца или через мостик перескочить Яузу и попасть на не менее загруженное Бульварное кольцо?! Проклятое место какое-то, да и только! К тому же какая-нибудь бдительная старуха непременно запомнит номер машины, а она принадлежала магазину «Друг»: вот мы, господа менты, сам Мясник вместе с Бешеным. И больше не прижмешь Райку в подсобке, чувствуя, как она упруго изгибается в твоих руках, и не испытаешь чувства ни с чем несравнимого острого наслаждения, овладев ею на ложе из пакетиков с кошачьим кормом. Естественно, Михаил постоянно проделывал все то же самое с продавщицей в более цивилизованных условиях, но там не возникало той остроты ощущений.

— А если с крыши?

Вопрос подельника оторвал Круга от размышлений, и Мясник завертел головой, высматривая подходящий объект, откуда можно сделать прицельный выстрел. Однако его энтузиазм быстро угас: надо где-то добывать винтовку с оптическим прицелом и глушителем, проникать на крышу или чердак, неизвестно сколько ждать там, пока появится клиент. Нет, лишнего риска лучше избежать.

— Замки у него вшивые, — выбросив в урну окурок, задумчиво протянул Михаил.

— Зато дверь, как кремлевские ворота, — откликнулся Бешеный, сразу уразумевший, к чему клонил Крут.

— А что дверь? Не сейфовая же! Из замков лишь один приличный, импортный, а остальные так себе. Я открою, а ты на шухере постоишь. Устраиваемся со всеми удобствами и ждем клиента. Потом просто тихонечко захлопываем за собой дверь и пошли. Как?

— Нормально, — одобрил Бешеный. — Я и сам об этом подумал, тем более там такие стены, хоть из пушек пали. Но вдруг он живет не один? Тогда всех мочить придется?

Этот вопрос занимал и самого Круга. Клиента завалить дело чести, но вот устраивать натуральную Варфоломеевскую ночь?

— Пошли в жилищную контору, — Михаил поднялся. — Сейчас заглянем в магазин, купим приличную коробку конфет, а потом в паспортный стол.

Засветиться он не боялся: для разведывательных визитов у него в машине были заранее приготовлены серая импортная ветровка и черная бейсбольная шапочка, с яркой надписью на тулье. Надев их. Мясник просто преображался, а в довершение всего он наклеивал усы. Правда театральный клей немилосердно щипал кожу и жутко щекотало в носу, но Крут стоически терпел. По достижении цели, — окончательной разборки с клиентом, — маскировочный камуфляж безжалостно уничтожался и на вещевом рынке покупались новые вещи, иного фасона и цвета.

В жилконторе Мясник использовал не раз приносивший успех безотказный прием: дождавшись, пока у окошечка паспортистки рассосется очередь, он сунул в него коробку конфет, дешевенький косметический наборчик и, обольстительно улыбаясь, попросил немного помочь. Так, сущая ерунда, просто он собирался купить квартиру в доме рядом с метро и хотел бы знать: кто его возможные соседи сверху и снизу? А то, не приведи бог, попадется какой-нибудь алкаш и начнет заливать, а потом бегай по ремонтным фирмам и судам. Да какие деньги еще с пьяницы или наркомана получишь?

Или сам попадешь в историю и не разберешься с соседом снизу. Так ведь тоже бывало и не раз.

В просьбе незнакомого мужчины, подкрепленной подношениями, средних лет паспортистка не увидела ничего предосудительного: она сама действовала бы точно так же, если бы могла купить новую квартиру. О, если бы она только могла!

Перебрав картотеку, она обрадовала потенциального покупателя жилья:

— Если купите, над вами будет жить одинокий, очень приличный мужчина.

— Совсем один, без семьи? — уточнил Круг. — А он не того, не закладывает? Где работает-то?

— Закладывает или нет не знаю, — убирая карточку, усмехнулась паспортисткаю — А работает в органах.

— Гинеколог? — грубовато пошутил Михаил.

— Да нет, из ФСБ.

— Ага… — у Мясника сразу неприятно засосало под ложечкой: а не подставу ли устроил ему разлюбезный Колчак? — Спасибо, если можно я потом еще загляну.

Не слушая, что ответила паспортистка, — эта безмозглая дура его больше не интересовала, — Круг выскочил из здания жилконторы и отодрал жутко раздражавшие усы. Отодрал безжалостно и больно, вместе со своей щетиной, но какое это сейчас имело значение? Он чуть не влетел со всего маху в такую волчью яму! Ну, Колчак, ну, приятель! Удружил, называется.

— Тебя чего, укусили? — увидев его, хмыкнул Бешеный.

— Вроде того, — буркнул Мясник.

Он решил пока подельнику ничего не говорить, зачем зря трепать языком, если еще ничего не выяснил с Колчаком: вот кто должен ему ответить, что все это означает?! И он ответит, никуда не денется.

— Ты давай в лавку, — велел Круг меланхолично покуривавшему Бешеному, — и ждите меня, а я тут еще в одно местечко загляну.

— Тебя подбросить?

— Ничего, левака поймаю…

Увидев входившего в кабинет Мясника, глава фирмы «Ачуй» удивился — неужели клиента уже успели убрать и Мишка приперся за подрасчетом? Странно, обычно такие дела не решались в один день, а тут не успел заказать, как уже готово? Нет, что-то тут не так, и следовало держаться настороже, поскольку Круг перенял немало привычек своего дружка и подельника Бешеного, а тому всегда море по колено, даже если это море крови.

— Честно говоря, я тебя так скоро не ждал, — Колчак отложил в сторону бумаги и раскрыл перед Мясником шкатулку с сигаретами. — Угощайся, настоящие, английские. Британия, это всегда высшее качество.

— Ты чего, дешевку нашел? — Мишка даже не обратил внимания на сигареты. Он уперся огромными кулаками в стол и глыбой навис над невольно сжавшимся Григорием, обдав того запахом табачного перегара и чеснока. — Подставу мне выстроил, суче-нок?!

— Окстись, ты чего городишь?!

Колчак попытался прикрикнуть, но ничего не получилось: видно, хозяин магазина «Друг» вошел в раж.

— Я в здравом уме и полной памяти! А вот ты чего за городушку устроил, подсунув мне фээсбэшника?! Козла нашел?

— Какого фээсбэшника? — вяло отбрехивался Колчак, хотя понял, как их всех подставил пронырливый и скользкий Финк. Однако поезд уже ушел, ты сдуру успел подписаться на дело, а теперь отказываться западло: потеряешь авторитет!

— Такого, с Новокузнецкой!

— Миша, это клиент серьезный, только тебе и мог доверить, — зачастил Маркин. — Пойми, дорогой, слишком многое на него завязано, не сделаем, за горло возьмут…

— Раньше я тебя возьму!

Толстые и жесткие пальцы Круга, словно стальной капкан, сомкнулись на шее Колчака, и тот почувствовал себя маленьким и безвольным: стоило лишь тупому громиле нажать посильнее, как тонко хрустнут шейные позвонки, и от адской боли навсегда потемнеет в глазах. Но, может быть, переход в мир иной не настолько тяжел, как кажется тем, кто живет на грешной юдоли?

Господи, да о чем он, ведь это животное действительно может придушить в припадке ярости! Маркин судорожно вцепился в запястья Мясника и просипел:

— Пусти, падла! Я сам не знал!

— Врешь!

— Христом Богом клянусь! Чем хочешь, не знал!

Мясник убрал руки, и Колчак, растирая шею, отодвинулся назад вместе с креслом, подальше от сумасбродной гориллы. Надо сейчас как-то успокоить его, улестить и все-таки заставить сделать дело, а потом вместе с подельником отдать Васину: тот не подведет и заодно вмажет свинца и Бешеному. Ну их на хрен, весь магазин нужно перестрелять вместе с похотливо-смазливой девкой. А потом поджечь! Идут они к чертям, и концы в воду! Но Щапа, сучья лапа, за все ответит, поганец, ему Женечка Васин тоже удавочку на шею накинет, подлецу. Однако не теперь, не теперь…

— Не знал я, — как заклинание, бубнил Колчак. — Ну, виноват, не зная броду полез в воду!

Он достал из бара толстый хрустальный графин с виски и пару стаканов. Щедро плеснул в них «Уокера» и протянул один Кругу. Тот взял, понюхал и презрительно скривился:

— Пойло! У тебя водка есть?

— Нет, — выдохнул Григорий и одним махом опрокинул в себя спиртное.

Какая сейчас разница, что пить? Лишь бы покрепче, чтобы унять разболтанные нервы и дать успокоиться взбудораженному, все еще тяжело сопевшему от ярости Мяснику. А то, не ровен час, опять кинется душить, и придется его тогда кончать прямо в кабинете. Такой поворот событий ни в коей мере не устраивал Маркина: и дело не сделано, и неприятности на голову, да еще того гляди можешь и не успеть вызвать телохранителей или треснуть чем-нибудь тяжелым по черепу Мишки. Кстати, череп у него, наверняка, твердокаменный. Лучше стрелять, но во избежание непредвиденных случаев Колчак предпочитал ни в кабинете, ни при себе оружия не иметь. Теперь, видно, пришла пора в корне пересмотреть собственные взгляды и припрятать где-нибудь пушку: чтобы не на глазах, но под рукой.

— Фу, самогон, — Круг выпил и жадно втянулся сигаретой. — Как ты его лакаешь?

— Приходится, — наливая ему еще, начал оправдываться Колчак. — Так сказать, дань времени. Все теперь стараются на западный манер. Да ты пей, пей! Хочешь, за водкой пошлю? Мигом слетают.

Он сейчас готов был послать за чем угодно, не только за водкой, лишь бы Мишка успокоился и не отбрыкивался бы он от дела с проклятым чекистом. Вот еще интересно бы знать, чем же и кому фээсбэшник так насолил, что его решили убрать? Обычно их контора сама решала собственные проблемы, да, видно, времена переменились, и у нее то же поджилки ослабли? Или просто не хотят впутываться? Но что же сделать, чтобы Мишка не ерепенился?

— Не надо, — отмахнулся Мясник и выпил второй стакан. Потом опустился в кресло и мрачно поглядел на хозяина кабинета налитыми кровью глазами. — Ну что еще скажешь?

Он думал, что нет худа без добра: узнав про чекиста, он ловко засадил на острый крючок скользкого и хитрого Колчака, а теперь намеревался как следует выдоить его. Вот еще бы узнать, кто заказал фээсбэшника, но разве Щапа скажет, скот безрогий?! Зато теперь Колчаку от Круга все одно не отвертеться, долго рыгать будет станцией метро Новокузнецкая!

— Тухлятину подсунул и молчишь? — вслух сказал Круг, прикидывая, как бы получше повести игру, чтобы не пережать с обидами и вовремя перейти к финансовым вопросам?

Первый испуг у Мишки прошел, и теперь он считал, что Колчак прав: Господь сам разберется, кого ему прислали. Чекисты так же смертны, как прочие директора, депутаты и журналисты, а если все сделать с умом, то комар носу не подточит. Хотя, с другой стороны, в тюремных камерах на нарах сидят чуть не профессора, но… сидят!

— Я добавлю, — к немалому удивлению Круга, прижимистый Григорий сам завел речь о деньгах. — Серьезно добавлю, но нужно сделать.

— Я грузовичок хотел, — прикуривая сигарету, поделился с ним сокровенными мечтами Мясник. — А то «каблук» уже не справляется, приходится по несколько раз гонять. И себе думал приличную иномарку. Ты же знаешь, у меня старенькая, из сидений уже труха сыплется.

— На шестисотый мерс нацелился? — внешне вполне равнодушно осведомился Колчак, хотя внутри его всего раздирало: диктует ему условия, портяночник! А сам только и может кормом для собак и кошек торговать, да шеи сворачивать. Ну, ничего, сделай только, а там сочтемся.

— Зачем мне шестисотка, чужие глаза мозолить? Нет, лучше возьму японскую или чешскую татру… Да, и квартирку надо бы поменять, тесновато.

«В гробу тебе в самый раз будет, — зло подумал Колчак. — Специально скажу, чтобы подобрали попросторнее».

— Хорошо, хорошо, — согласился он. — Только об одном прошу: не тяни!

— Ну, тут с осмотрительностью надо, раз он из конторы, — рассудительно заметил Мясник. — Ты зря не гони лошадей, все в срок исполнится, но только после того, как добавишь.

— Добавлю, — Григорий поиграл желваками на скулах и разлил остатки виски. — Давай за успех!..

Вечером Колчак припарковал свой автомобиль неподалеку от ресторана на Чистых прудах, где договорился встретиться с адвокатом. Как Маркин и ожидал, Щапа проявил строптивость и никак не хотел согласиться повидаться сегодня же вечером, ссылаясь на неотложные дела и уже назначенные встречи, которые нельзя отменить. Но Григорий проявил настойчивость, как любовник, добивающийся долгожданного свидания, на котором она должна наконец-то уступить его домоганиям: он несколько раз многозначительно выделил слово «надо» и, пользуясь терминологией правоведов, намекнул на вновь открывшиеся обстоятельства. Наконец, Финк сдался, не желая ссориться с Колчаком и надеясь быстренько от него отделаться — какие там у него еще обстоятельства? Небось денег решил попросить наличными или кто-то залетел из его братии и нужно срочно выручить. В этом случае, придется уже серьезно раскошеливаться самому Гришке.

Зная, что у адвоката есть в ресторане знакомства, Колчак попросил его заказать сервировку на два столика.

— Зачем на два? — удивленно переспросил Щапа. — Неужели будут дамы?

— Нет, моя охрана, — и Маркин повесил трубку.

Честно говоря, Финка мучили сомнения: стоило ли ехать на неожиданно организованную встречу? В отличие от Колчака у него охраны нет и никогда не было, и его не защищали ни статус офицера спецслужбы, ни статус криминального авторитета. Даже оружия законопослушный правовед никогда не носил — его оружием являлись хитрость, связи и умение улаживать дела, а в качестве крупного калибра выступали компрматериалы и деньги. Кто-то бы назвал это шантажом и взятками, как это квалифицировал Уголовный кодекс, но Сергей Александрович считал все средства одинаково хорошими, если они быстро вели к цели и использовались так, чтобы не вступить в открытые трения с законом.

В конце концов он решился съездить в кабак: от него не убудет, с Гришкой ссориться невыгодно, а разговор с ним он сумеет свернуть в считанные минуты. Конечно, в других местах придется извиняться за опоздания, да что уж поделать?

Войдя в зал, Финк сразу же увидел скучавшего в одиночестве Колчака. Услужливый мэтр проводил адвоката к столику, и Григорий ворчливо заметил:

— Опаздываешь!

— Ничего, куда нужно, всегда успею, — огрызнулся Щапа и сразу же предупредил: — Давай по быстрому, у меня времени в обрез. Пить тоже не стану: я за рулем. Ну чего там у тебя? Не мог по телефону сказать?

— Торопишься? — не предвещавшим ничего хорошего тоном, с ехидной улыбочкой спросил Маркин.

— Да, знаешь ли, нужно многое успеть.

— В том числе и человечка из ФСБ под пулю подставить?

— Тише ты! — Финк опасливо оглянулся. Пьян, что ли, Гришка? Несет околесицу или у него шутки такие? — Сейчас хоть и демократия, но всяким шуткам есть предел!

— Я тоже так думаю, поэтому считай, что сегодня он наступил!

— Я тебя не понимаю, — Щапа, нутром почуяв недоброе, нервно скомкал салфетку.

«Ну, — мысленно обратился он к себе, — где твоя ядовитость, дружок?! Немедленно покажи ее этому охламону, чтобы он и не думал тебя тронуть, а тронуть он явно собирается! Господи, еще бы знать, что произошло?»

— Клиент твой, которого ты с последним притащил, оказался офицером ФСБ.

У адвоката похолодело внутри: только этого еще не хватало! Ведь в этой конторе есть отдел или подразделение — кто их там знает, как оно точно называется? — специально занимающееся защитой их личного состава. Да и ментов на уши поставят после убийства человека из конторы, а те в уголовном мире ориентируются не в пример лучше, чем вся ФСБ вместе взятая. И Гришка теперь не отстанет, попал ему бедный Сергей Алексаныч на крючок, как ни кичился своей ядовитостью. Неужели они уже?..

— Он что? — Финк замялся, подбирая нужное слово. Сейчас техника на грани фантастики и у собеседника вполне может оказаться в кармане портативный диктофон. — С ним что-нибудь случилось? И отчего ты именуешь его моим клиентом? Ты с ума сошел, Гриша!

«Затрепетал, — понял Колчак. — И дал глубокую трещину. Теперь остается немного нажать, и он расколется до задницы».

Ему вдруг стало невыразимо тоскливо, и он понял: с той минуты, как этот кудрявенький усатенький прохиндей притащил ему конверт с фотографией хмурого коротко остриженного мужика, оказавшегося офицером ФСБ, полновластно вступила в силу старая, проверенная временем мудрость, что сколько веревочка не вейся, а конец приходит. Вот и через придурка Щапу всесильная Судьба дала Колчаку понять, что наступил конец спокойной жизни и грядут неприятности самого разного свойства. Он должен благодарить ее за то, что она не врезала ему сразу обухом по затылку, щедро отпустила время — или только так казалось? — чтобы он мог подготовиться к встрече с непредвиденным.

В кармане у Григория действительно лежал диктофон, а его микрофон он на шнуре вытянул в левый рукав и пристроил на запястье, предварительно сняв часы: техника слишком чувствительная и тиканье швейцарского механизма могло послужить помехой при записи. Сейчас он окончательно сломает адвоката, но радости и азарта, как бывало прежде, Маркин совершенно не испытывал.

— Кто тебе клиента сдал?

— Я не понимаю, о чем ты? — Финк упрямо гнул свое, все еще надеясь, хоть и обосравшись, но выбраться из западни и потом, в ответ, попытаться качнуть права работодателям: пусть ответит!

Хотя он прекрасно знал, что этим людям он никогда качать права не станет, чтобы не оказаться пропавшим без вести: там к подобному вопросу подходили просто — нет человека, нет и проблем, связанных с ним. А Финк страстно хотел жить!

Посмотрев на Колчака, адвокат похолодел — бандит вертел в руках небольшой изящный стилет. Пронеси, Господи! От этого варнака всего можно ждать: уж кто-кто, а Сергей Александрович, защищая Гришку на процессе, это знал слишком хорошо.

— Кто тебе клиента сдал, Щапа? Не прикидывайся глухонемым! Попробуешь встать, я тебя тут же к стулу пришпилю, — Колчак, рисуясь, поиграл стилетом. — А станешь в молчанку играть, тогда мои парни тебя накачают водочкой, подхватят под белы ручки и увезут за город. А там, извини, воля полностью моя.

— Чего ты хочешь? — помертвевшими губами едва выговорил Финк.

— Имена и деньги! Добавить бы серьезно надо за такую фигуру.

У Сергея Александровича сразу же отлегло от сердца и стало легче дышать: там, где речь шла о деньгах, там торг означал жизнь. Иначе, зачем торговаться? Но вдруг это очередная уловка гораздого на разные выдумки Колчака? Сейчас отдашь ему имена, потом деньги, а там тебя и пристукнут? А действительно, зачем ты после — лишний ненужный свидетель, и все.

— Гриша, ты же понимаешь, — зачастил адвокат. — Так дела не решаются, я должен позвонить, переговорить, посоветоваться. И у меня, насколько тебе известно, нет таких сумм!

— Насколько мне известно, у тебя-то как раз есть, — усмехнулся Маркин.

— Помилуй Бог, откуда? — плачущим голосом прокричал Финк, и несколько посетителей, сидевших за другими столиками, недоуменно посмотрели в их сторону.

— Сиди тихо! — зло прошипел Колчак, и острие стилета немедленно повернулось к правоведу. — Не то заколю!

Он блефовал, поскольку совершенно не собирался кончать с Щапой при таком стечении публики, да еще в модном кабаке, но делал все, чтобы Финк об этом не догадался. Григорий вообще никогда никого не хотел убивать, а сейчас в особенности — зачем брать грех на душу, а вместе с ним получать множество неприятностей и жизнь в вечном страхе? Если правовед не расколется, то его даже не повезут на дачу: все это тоже угрозы и рассчитано на испуг. С Финком, конечно, придется покончить, раз он начал такие фортели выбрасывать, но окончательный расчет наступит не сейчас и не сегодня. И вообще стоило все хорошенько обдумать и взвесить. Но прежней спокойной жизни конец, это точно! За это принесший в его дом беду правовед должен ответить, и он ответит!

— Что ты, Гришенька, дорогой, — залепетал насмерть перепуганный Сергей Александрович. — Минаев меня подписал, Куприян Минаев. Адреса точного не знаю, но телефончики могу дать.

— Черкни на салфетке, — велел Колчак, Финк раскололся, но никакой радости или торжества победы Маркин не ощутил. Наоборот, внутри образовалась некая сосущая пустота.

— Вот, пожалуйста, — правовед подвинул к нему салфетку с номерами телефонов и заверил. — А деньги я завтра же привезу, вот те крест! Скажи только, сколько нужно?

— Чем больше, тем лучше. Сам должен понимать.

— Понимаю, — Щапа на секунду прикрыл глаза, и Колчак заметил, как мелко подрагивали синеватые жилки на веках правоведа. — Главное, сделать дело. Там люди серьезные, не мне тебе объяснить.

«Да уж, судя по их заказам, — зло подумал Григорий. — Угораздило же скрестить с ними пути-дорожки».

— Сделаем, — скучно сказал он, искренне веря в то, что говорил: действительно, куда денутся его клиенты? — Деньги завтра привези и заказчику скажешь, что докопались про клиента и просят добавить., да зря там языком не мели… Хотя, что тебя учить? Выпьешь? Кстати, и закусить бы не мешало, время ужина.

— Благодарю, сыт по горло!

Ответ Финка был весьма двусмысленным, но Колчак решил не обращать на это внимания. «Психологическое эхо» — как объяснил ему много лет назад один ученый сокамерник: когда человек ничем не может ответить, он потом ерипенится или пытается напыжиться, чтобы не чувствовать свою душеньку полностью обгаженной.

Пусть себе! Маркин давно сделал вывод, еще когда ему объяснили про «психологическое эхо»: те, кто его проявлял, ничем ему не опасны — значительно хуже, когда эхо разносило звуки выстрелов или раздавался предсмертный хрип человека с ножом под сердцем. Те, кто привык на угрозу или оскорбление отвечать действием, про всякие психологии никогда не слыхали. А Щапа отрыгивает проглоченное говно!

— Пятьдесят хватит? — поднявшись из-за стола, тихо спросил Финк.

— Чего пятьдесят? — прикинулся недоумком Григорий.

— Ну, не рублей же?! Тысяч долларов.

— Лучше семьдесят.

Наверняка, Серега так или иначе себе хоть что-то да отжилит: попросит восемьдесят, дадут семьдесят пять, а он отдаст семьдесят. Все его привычки давно известны.

— Лети, голубок, — спрятав стилет, рассмеялся Колчак, и дал знак охране беспрепятственно пропустить адвоката.

Колчак нисколько не сомневался: завтра же тот привезет деньги и никому ничего не скажет о состоявшемся между ними разговоре — Серега не дурак, чтобы сам себе подписывать смертный приговор!

О том, что смертный приговор им обоим могут подписать другие, Маркин даже не подумал…

Встретились, как всегда, в клубе «Робинзон». Сегодня Ульман был в приподнятом настроении — день прошел удачно. Хотя тот регион, которой он, как принято говорить, курировал, постоянно преподносил сюрприз за сюрпризом: азиаты борзели на глазах, тем более, что у некоторых из них имелись месторождения нефти и природного газа. То, что русские когда-то спасли их от физического уничтожения и вымирания, продвинули из первобытности в современность, многое построили и терпеливо обучали нацкадры, разом и накрепко забыто — вот уж действительно не делай добра не получишь зла! Теперь все стали самостоятельными и корчили из себя невесть кого. Но история все равно расставит нужные акценты и каждому народу неизбежно отведет надлежащее место. Однако когда это случится? Вряд ли при жизни Льва Михайловича, а пока изволь улыбаться тем, кому хочется в рожу плюнуть.

Когда Ульман вошел в бар, Дороган уже ждал его за столиком. Они традиционно выпили — один крепкий коктейль, другой кофе по-турецки, и направились в биллиардную.

Заняв свой излюбленный стол в углу, Александр Исаевич скинул пиджак и, намелив кончик кия, разбил пирамиду шаров.

— Что новенького в твоих палестинах? — протянул Дороган, обходя вокруг стола. — в Южных Предгорьях по-прежнему стреляют?

— Одно из любимых развлечений местного населения, — с злым сарказмом ответил Лев Михаилович и открыл банку с пивом. — Естественное продолжение их политики. Но более всего они сейчас озабочены предстоящими переговорами. Оппозиционеры усиленно и срочно ищут возможность приобрести современные вооружения для успешных наступательных операций. Есть сведения, что их интересуют системы залпового огня и даже ракеты.

— Кто же их запустит? — от души рассмеялся Александр Исаевич. — Ведь они же по большому счету дикари! Мало иметь ракеты, нужны целые комплексы по их обслуживанию. Или я не прав?

— Отчего же, прав.

— Предположим, у них есть деньги и они приобрели современное оружие, но кто из него стрельнет?!

— Найдутся, — оторвавшись от банки с пивом, мрачно ответил Ульман, и Дороган посмотрел на него с недоумением.

— Неужели?

— Представь себе! Они же входили в состав Союза и среди их военных есть специалисты, ранее служившие в Советской армии. Вот они наведут ракеты и дадут залп.

— Бог мой, какой кошмар, — ошарашенно пробормотал чиновник. — Честно признаться, об этом я как-то не подумал.

Он все-таки нашел парочку шаров, стоявших почти напротив лузы, и ударил, но неудачно. И это его разозлило.

— Остается надеяться, что суперсовременного оружия они не найдут и не купят!

Дороган закурил и подумал, что сидишь там, в Администрации, перебираешь пустые бумажки и как-то некогда оглядеться и посмотреть, каких же гадюк мы столько лет пригревали на своей груди?! А они пили нашу кровь, высасывали живительные соки из России, а теперь нам же фиги кажут?! И никак с ними не разобраться, поскольку в собственном доме полный бардак, в стране верховодят воры: копни любого богатея и окажется, что его капиталы нажиты отнять не честным путем. А какие состояния делали во времени застоя, а потом отмывали денежки и легализовали их, создав разные банки и фирмы? Лучше, наверное, ни о чем вообще не думать, иначе точно свихнешься.

— К сожалению, придется тебя разочаровать, — Ульман вернул его к прерванному паузой разговору. — Оружие они купят: за хорошие деньги всегда найдутся желающие помочь.

— А что? В арабском мире множество крупных торговцев оружием, причем дельцов мирового класса. Думаешь они останутся в стороне? Но оппозиционеров не интересует западное вооружение!

— Чем же оно плохо? — удивился Дороган.

— У них нет специалистов по его обслуживанию в отличие от нашего. Нанимать инструкторов, тратить лишние деньги, а эта публика расчетлива.

— Ну, наши им оружия не дадут, — уверенно заявил Александр Исаевич.

— Зря ты так думаешь, — понизил голос Лев Михайлович. — От жирного куска редко кто откажется.

— Но это же серьезная опасность, — Дороган заволновался и отложил кий. Ему сразу стали понятны многие ходы Шатуновского и компании: вон, оказывается, куда они клонили?! А он-то, дурак, развешивал уши и развязывал язык! — Опасность не только во вне, но и внутри страны. Особенно в свете решений президента. Он упрям и не захочет их менять.

— Могут заставить.

Ульман допил пиво и смял банку. Она жалобно хрустнула в его руке, и Александру Исаевичу показалось, что так же жалко и тонко может вдруг хрустнуть все, что ты успел с таким трудом нажить. И никто никогда тебя не пожалеет, не даст тебе ни рубля, ни доллара, а только пнет ногой побольнее, как шелудивую собаку.

— Ты предполагаешь или точно знаешь, что его заставят?

Он смотрел на Льва Михайловича с надеждой, но тот его надежд не оправдал.

— На фоне этой опасности неизбежно возникает новый расклад: без дальнейшего сокращения армии и, следовательно, без сокращения огромного числа генералов.

Ну да, подумал Дороган, оппозиционеры купят оружие у наших генералов и пустят его в ход в период мирных переговоров, чтобы получить как можно больше политических дивидендов, показав свои возросшие силы. А правительство республики Южных Предгорий вцепится в Россию мертвой хваткой, как утопающий хватается за того, кто пытыется его спасти и тянет за собой на дно. Силовики из нашего руководства не преминут настоять на усилении военного присутствия, и в Южных Предгорьях заварится каша, подобная Афганистану, откуда уйти уже будет не так просто. Военное присутствие станут наращивать, а оппозиционеры одновременно тайно «подкармливать» вооружениями, чтобы те могли успешно проводить наступательные и оборонительные операции. И тогда уже ни о каком сокращении армии и генералитета не может быть и речи — нечто подобное не раз случалось хотя бы у тех же американцев во Вьетнаме. Расплачиваться за все, как обычно, придется народу: обнищанием и жизнями своих детей, поскольку сынки начальства ни на одну из войн никогда не попали и не попадут.

Боже, да что же твориться? Наверняка, чтобы продать оппозиционерам оружие, генералы создали какие-то тайные каналы или даже организацию. Или она у них уже была и теперь потихоньку начинала высовывать из подполья свое страшное, несущее ужасы войны и тоталитаризма рыло? И что тут президент со всей своей охраной и даже верным ему полком в Кремле — их безжалостно сметет сила объединенных общими интересами генералов, плевать хотевших на приказы любых президентов: главное, им договориться между собой, а они реальная политическая сила, уже научившаяся кое-чему на опыте неудавшихся путчей.

Скажут, их власть не легитимна? Кто скажет, тому быстро заткнут рот и потом устроят любые выборы — долго, что ли? А когда поставят к стенке несколько зарвавшихся донельзя, проворовавшихся чиновников и банкиров, то народ может поверить, что к власти наконец-то пришли именно те, кто искренне желал навести порядок в стране воров! А если не поверит, то его заставят поверить те же продажные журналисты, которых не зря постоянно сравнивали с проститутками! Проститутка она и есть проститутка — изобразит фальшивую страсть и отдастся тому, кто платит или кто сильнее: заплатить ведь можно и возможностью жить, как платили в жуткие тридцатые годы.

Ну а уж коли генералы отдадут кого-то на заклание из своей среды, отобрав машины, хоромы и дачи, тогда все окончательно поверят в сказку! Наше общество вообще сильно мифологизировано, — менталитет такой у населения. Не готов пока народ верить фактам и только фактам, поэтому сейчас еще может наступить время генералов, которые понимали, — или им объясняли умные полковники! — что вскоре это время кончится и страна приобретет иную ментальность. Арапа тогда уже не заправить и власть не взять!

Впрочем, они способны оказаться значительно хитрее и, не вылезая вперед, поставят нового президента или заставят плясать под свою дудку нынешнего. Власть страшная штука, чего она только не делала с людьми!

— Что, навел на серьезные размышления? — вернул его к действительности вопрос Ульмана.

— Естественно… Есть над чем задуматься.

— М-да, действительно есть. — Лев Михайлович открыл новую банку пива и сделал из нее большой глоток. — При осложнениях неизбежна свалка наверху, и надо очень постараться, чтобы в суматохе нас не затоптали.

— Свалка ладно, — усмехнулся Дороган. — А если кровавая драка?!

— Тогда каждый будет сам за себя, — убежденно ответил Ульман. — Как в лозунге ирландских повстанцев: шин бейт! Надейся только на себя!

— А потом примкнут к победителю, — закончил Александр Исаевич….

По отданному генералом Моториным распоряжению, установленная в биллиардной клуба «Робинзон» оперативная техника бездействовала, и разговор между советником МИДа и чиновником из Администрации, который мог весьма интересовать Чуенкова, не стал ему известен. Его уже старались отрезать от источников информации…

Поздно вечером, когда Моторин собрался уезжать домой, к нему в кабинет заглянул Аветян.

— Мелкий вопрос, Валерий Иванович, — он словно облизал генерала масляно блестевшими темными глазами. — Люди, которых нашли для выполнения акции по зачистке, проявили прыткость и установили принадлежность клиента к нашей системе.

— И что? — бесцветно откликнулся Моторин, подумав, что еще никогда ничего не проходило гладко, как задумано: хоть сам становись киллером.

О каких людях шла речь, он прекрасно понимал: это тривиальные уголовники. А раз так, не исключена возможность шантажа с целью высасывания денег, мало головной боли, так еще добавилась эта?!

— Просят увеличить гонорар на восемьдесят тысяч.

— Дайте, — с помощью Ашота влезая в модное пальто, брезгливо скривился генерал. — Деньги не великие. А заодно подскажите им какой-нибудь ход, чтоб разом вывести из игры побольше интересующих нас лиц. Не мне вас учить, вы у нас гроссмейстер по этой части.

— Непременно подумаем, — заверил Аветян.

— Как вы понимаете, криминальные исполнители нам потом совершенно не нужны, — назидательно поднял палец Моторин. — Люди нет, но их деньги да!..

Назад: Глава 4

Дальше: Глава 6