Книга: Почерк дракона
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10

Глава 9

Как там у классика? Трясясь в прокуренном вагоне… Трясясь в загаженном вагоне. Отвык Евгений Шатов от пригородных поездов. Совсем отвык. Оторвался от народа, от его чаяний и ежедневных проблем.
Старый лозунг о том, что чисто не там где убирают, а где не сорят, со временем нанес страшные разрушения всему народному хозяйству в целом и железной дороге в частности. Подразумевалось, что народ разом перестанет сорить, а посему можно не убирать. Во всяком случае, подумал Шатов, перестали часто убирать.
Вагон электрички был набит почти битком. Трудно было понять, то ли это огородники уже успели обернуться с утра, то ли едут те, кто ночевал на своих сельских угодьях.
Шатов пристроился в углу тамбура и попытался отвлечься от окружающего, чтобы немного поразмыслить. Было о чем.
Как в старом неприличном стишке: «Вдруг откуда не возьмись, появился…» и так далее по тексту. Удачно сегодня прошел день. Насыщено, я бы сказал.
Стало понятно, что госпожа Воеводина вполне могла промышлять шантажом… Если верить ее безутешной вдове – точно промышляла, а раз так, вполне могла напромышлять себе неприятностей. Классический вариант. И этот кто-то, накинувший петлю и выбивший табурет, еще и удосужился оставить у ее ног вырезанного из бумаги дракона. Фигня какая-то!
Если Воеводину замочили, то на кой ляд было оставлять бумажку? Хотя один раз бумажка могла и не вызвать особого ажиотажа у следствия. Мало ли что может валяться у взбалмошной лесбиянки в ногах?
Но на кой ляд тогда такую же бумажку оставлять у погибшего в результате несчастного случая химика? Два раза – это уже даже самый тупой журналист, типа Шатова, сможет сообразить, что имеет место некое сходство в обстоятельствах.
И уж совсем полным кретином нужно быть, чтобы и в третий раз не обратить внимания на происходящее размножение бумажных драконов. И, надо полагать, внимание на это обратили. Появился некий майор Ямпольский, который всем запретил разговаривать на бумажные темы.
А вот интересно, не находили ли бумажки у других покойников из списка Арсения Ильича? Вот, например, Фроленков вполне мог выпорхнуть в окно, прижимая к груди маленького бумажного приятеля.
Или Мазаев мог держать в бардачке такого зверя…
– Да не выхожу я на следующей! – взорвался наконец Шатов, после того, как дородная селянка в четвертый раз ткнула его в израненный бок корзиной.
– Так чего стал на проходе? – взвизгнула баба.
– А мне что, лечь здесь? Твою мать… – последнюю фразу Шатов прошептал сдавленным голосом, получив удар все той же корзиной в бок и ведром по коленной чашечке. Баба гордо прошла по его ногам и вступила в пререкания с кем-то другим, оказавшимся на ее пути.
О чем это он? Шатов погладил себя по ребрам. Спокойно, это еще не побои. Это только чувство единения со своим народом.
Двери вагона с шипением открылись, и в тамбур, сметая нерасторопных, вломилась новая порция пассажиров. Ничего, нужно потерпеть. До города осталось всего ничего. Минут десять. И лучше не дожидаться Центрального вокзала, выскочить на Карповке. А там – метро или машина. В любой конец города.
Осталось только выяснить, в какой.
Если вспомнить, что возле четырех покойников из восьми были маленькие бумажные дракончики, то совершенно логичным будет предположить, что и у четырех остальных также были эти мифические звери. Что это дает? А черт его знает.
Предположим… Только предположим, напомнил себе Шатов, что все восемь были убиты, и что все восемь были убиты одним и тем же человеком. Или одними и теми же людьми, торопливо добавил Шатов. Или одними и теми же людьми.
Остановиться на этом предположении или искать подтверждения? Продолжать топтаться по адресам погибших, рискуя, кстати, нарваться и на посланцев Васильева? Или дождаться звонка Арсения Ильича и спихнуть ему свою гипотезу в качестве решения? Может быть, его устроит предположение, что все смерти связаны одним этим бумажным драконом, что неминуемо приводит к предположению о существовании одного или нескольких убийц… И так далее.
Далее что?
Возможны варианты. Фантастический – Арсений Ильич удовлетворяется изысканиями Шатова в виде бумажного дракона, связывается с Васильевым, и тот перестает жаждать крови Шатова. Все довольны, все – смеются.
Реалистический вариант выглядел не так весело. Арсений Ильич успел произвести на Шатова впечатление человека настойчивого и последовательно-неприятного. Дракона, говорите? Бумажного? И хотите, чтобы вас за такую пустяковую информацию сняли с крючка? А вы забыли, что, охраняя вашу жизнь, мы, Арсений Ильич, уконтрапупили трех человек? Помните? Ну, раз у вас такая хорошая память, то вбейте в нее, что теперь вам стоит узнать, чьи именно ручки дракона из бумаги вырезали и на место преступления подбросили. Вперед!
Вперед, невесело протянул Шатов. Похоже, что именно так закончится телефонный разговор с работодателем. И, если честно, Шатов понимал всю логичность такой постановки вопроса. Если бы дело не было окрашено кровью, и не маячили бы за спиной мальчики, жаждущие получить десять тысяч долларов, Шатов ни в коем случае никому – ни себе, ни другим, не зачел бы материал как готовый, без хотя бы гипотетического преступника.
Электричка затормозила, и Шатов несколько запоздало понял, что если он решил не ехать до конечной, то ему лучше выходить. И еще он сообразил, что между ним и открытой дверью вагона десятка полтора тесно спрессованных дачников.
– Пропустите пожалуйста, – Шатов попытался протиснуться между двумя дородными дамами, но был отброшен на исходные позиции. – Позвольте!
Дамы медленно повернули к Шатову головы.
– Мне нужно пройти! – выкрикнул Шатов.
– Раньше нужно было думать, – спокойно ответила одна дама, а вторая согласно кивнула.
– Но… – двери с шипением закрылись.
Дамы удовлетворенно улыбнулись. Много ли им нужно для счастья? Вот так вот осадить молодого, наглого – и все, можно считать, что день прожит не зря.
Значит, попытался успокоить себя Шатов, не судьба ему выйти на Карповке. А судьба ему выйти на Центральном вокзале. Ну и пожалуйста. Шатов вообще в последнее время все чаще и чаще полагается на судьбу. Если суждено ему выбраться из этой истории живым, то помимо этого, станет он еще и фаталистом.
Если выберется. Сослагательное наклонение в отношении своего дальнейшего существования… Шатов покачал головой. Думать надо. Думать. Шевелить мозговой извилиной.
Кстати, попытаться понять, что нового в расклад вносит появление таинственного майора Ямпольского. Майор этот, судя по всему, имеет, во-первых, информацию о резных бумажках, а во-вторых, отчего-то считает бумажки эти очень важным моментом минимум в двух убийствах.
Стоп, не двух убийствах, а убийстве и несчастном случае. Пока не доказано, что Чупина грохнули, не стоит считать это убийством. Или…
Шатов прикусил губу. Ладно, черт с ним, пусть и Воеводину, и Чупина, и Фроленкова, и чету Шпигелей убили одни и те же руки. Что нам это дает?
Как вы полагаете, Ватсон, дает ли нам это хоть что-нибудь? Разумеется, Холмс! Это нам дает то, что кто-то в этом городе за последние два месяца отправил на тот свет восемь человек, пометив все убийства одним и тем же значком. Только вот зачем, Холмс?
Зачем? Предположим, решил убивца замочить одного двух, десяток… пусть хоть сотню. Поджало его подсознание. По Фрейду. И давай он тайное делать явным. Ножом, молотком, кислотой… Если бы он просто мочил, то все было бы понятно. Но зачем, если ты обустроил все как самоубийство или несчастный случай, потом укладывать рядом с покойным еще и особый значок?
Вот она, загадка. И явно ею заинтересуется и Арсений Ильич. И, похоже, ею заинтересуется и майор Ямпольский. Или уже интересуется. Еще раз стоп!
Жарко-то как! И душно… Мозги совсем не работают.
Он ведь так и не удосужился лично просмотреть сводки. Хотя… Вася… Покойный Вася-Некрофил не ошибался обычно в своих справках. Официальную милицейскую версию он обычно излагал точно и без отклонений. Тогда… Все равно жарко.
Тогда получается, что родная милиция и все правоохранительные органы игнорируют, во всяком случае официально, тот факт, что некий бумажный значок объединяет все эти смерти и превращает их в убийства. Которые, опять таки, непонятно зачем кто-то вначале маскирует, а потом… а милиция, вначале находит значки, а потом делает вид, что их не находила. Но внимательно следит за теми, кто драконами будет интересоваться приватно.
Шатов ляпнул о своем желании немедленно пообщаться с майором Ямпольским с ходу, не подумавши, но после некоторого размышления пришел к выводу, что общаться все равно придется. Вопрос только в том, делать это до разговора с Арсением Ильичом или после? А вдруг телефонный друг вообще не одобрит общения с официальными лицами?
С него станется.
Или вначале заехать к Грише Пащенко? Хотя зачем заезжать?
Шатов вытащил из кармана сотовый телефон. Ухмыльнулся. Классно он теперь будет смотреться в глазах окружающих! Бабы, не выпустившие его на остановке, теперь просто вырастут в собственных глазах. Не просто так мужика обломали, а того, который с телефоном!
– Слушаю! – ответил голос Пащенко.
– Гриша! – позвал Шатов.
– Говорите громче!
– Гриша, это Шатов! Ша-тов!
– А, – вроде бы обрадовался Гриша, – ты как с того света разговариваешь!
– Почти! – сказал Шатов.
– Не слышу!
– Почти! – крикнул в трубку Шатов.
– Чего разорался! – взвизгнула одна из баб.
– Моду взяли, орать на ухо, – поддержала ее напарница.
– Что там у тебя за шум? – спросил Пащенко.
– У меня здесь, товарищ подполковник, чрезвычайная ситуация! – как можно громче крикнул в телефон Шатов, – группа пассажиров сорвала операцию на платформе Карповка. Подозреваю, что они в сговоре с преступной группировкой. Разрешимте применить оружие?
– Ты чего, Шатов, крышей поехал? – неуверенным голосом спросил старший лейтенант Пащенко.
– Всего двоих, – просительно протянул Шатов, оглядываясь на двух склочниц.
Бабы разом затихли, и вокруг Шатова вдруг появилось пустое пространство.
– Прикалываешься, Шатов?
– Так точно, товарищ подполковник. Есть пока оружие не применять. Их возьмут на Центральном? Хорошо. А пока, не подскажете мне, кто такой майор Ямпольский? – отвернувшись к стене, уже тише спросил Шатов.
– Ямпольский? – переспросил Пащенко.
– Ямпольский. Мне очень нужно узнать, кто это такой и чем занимается.
По тамбуру за спиной Шатова пробежал говорок, а потом наступила тишина.
– Это… Ямпольский – начальник оперативно-поискового отдела.
– Какого?
– Оперативно-поискового отдела. Отдел было расформировали лет пять назад, а потом, в начале этого года, снова создали. Тебе зачем?
– Нужно. Мне еще вот что нужно, – Шатов оглянулся через плечо и с удовлетворением обнаружил, что все отвернулись и демонстрируют полную лояльность к гражданину, только что испрашивавшего по телефону разрешения убить двух огородниц.
Какой дисциплинированный у нас народ, в который раз восхитился Шатов.
– Мне еще нужно узнать, чем именно сейчас занимается этот отдел.
– А я откуда знаю? – в свою очередь спросил Пащенко.
– А кто знает?
– Ямпольский и знает!
– А он к вам в райотдел заходил в последнее время?
– Он? – в трубке послышались невнятные переговоры – Пащенко отвернулся от телефонной трубки и консультировался с соседями по кабинету. Насколько знал Шатов, их там имелось не менее пяти. – Слушаешь, Шатов?
– Да.
– Сам он не приходил, а его человек был, то ли в прошлом месяце, то ли в этом…
– Чем-то конкретным интересовался?
– Ты, Шатов, совсем наглость потерял! – засмеялся Пащенко, и Шатов осознал, что действительно несколько зарвался.
– Я сейчас продиктую две фамилии, а ты, пожалуйста, пробей в течение часа все, что сможешь…
– А если нет? – поинтересовался Пащенко.
– Пробей-пробей, только аккуратно, а я твой должок спишу! – тихо, прикрывая трубку рукой, сказал Шатов.
– Слово?
– Слово!
– Пишу, – сообщил Пащенко после секундной паузы.
– Андрей Павлович Мазаев, сорок три года, предприниматель. С третьего на четвертое мая. Автокатастрофа.
– Автокатастрофа… Дальше.
– Дальше – Николай Станиславович Каневецкий, сорок семь, убит ножом на улице, двадцать третьего июля.
– Принято, – деловым голосом сказал Пащенко, – и это будет последней информацией…
– Договорились.
– Через час позвони! – Пащенко положил трубку.
Жалко, конечно, отпускать на волю такого засранца как Пащенко, но иначе не получается. Значит, пусть плавает Гриша. Даст Бог, еще попадется.
Шатов спрятал в карман телефон и повернулся лицом к зрителям. Захотелось сказать что-нибудь бодрое, жизнеутверждающее. Типа – всем спасибо за сотрудничество. Но электричка как раз въехала на перрон Центрального вокзала, затормозила, и открылись двери. Как по волшебству расчистился проход от Шатова к выходу.
– Всем спасибо! – все-таки продекламировал Шатов и выпрыгнул на перрон.
И снова вопрос – куда пойти, куда податься?
К Пащенко – только через час. Домой? Судя по перронным часам, сейчас – начало первого. Арсений Ильич будет звонить только в шестнадцать ноль-ноль. Есть еще три часа на личную жизнь и поиск новой информации.
И еще хочется жрать. Такое впечатление, что с утра в желудке не было ничего, кроме молока. Что значит – складывается впечатление? Он сегодня действительно не принимал вовнутрь ничего, кроме молока в гостях у участкового.
Три часа. Заехать в аптеку к Вите? Не стоит. Он в последние дни слишком часто таскает за собой неприятности. К Вите можно будет пойти только после того, как все утрясется. А если не утрясется, то к Вите он просто не сможет пойти. Очень простой и душевный расклад.
Шатов через подземный переход вышел на привокзальную площадь. Поедем – поедим. На вокзале и в радиусе трех километров от него кушать рискованно. Даже если это новый Макдональдс. Тем более, если это новый Макдональдс, поправил себя Шатов. Один запах импортной забегаловки отбивал у Шатова всякое желание кушать.
Оставалась кафешка «Ураган», которую в просторечии именовали «Уркой». Двадцать минут пешком и на метро.
У входа в метро Шатов замер. Снова он забывает оглядываться, твою мать. Или он меньше стал бояться? Привык?
Шатов прислушался к своим ощущениям. Жить хочется. Это не новость. Это как раз уже должно было войти в привычку – хотеть жить. Бояться жизнь потерять? Вот об этом думать не стоит. Шатов почувствовал, что все в его душе переполнено ужасом, что каждая клеточка его тела живет в постоянном страхе перед смертью, и что только какой-то внутренний стопор удерживает сознание Шатова от срыва. Лучше не думать об этом, подумал Шатов. Не сметь думать об этом, приказал себе Шатов.
Думай о чем угодно. О бабах… О них – тоже не стоит. О работе… На хрен, думать о работе – это значит вспомнить о злосчастной статье и Васильеве. Выходит, чтобы не сойти с ума, ему можно думать только о выполнении задания Арсения Ильича. Только о нем. Больше ничего у Шатова не осталось. Только задание. И только после выполнения этого задания есть шанс, что к Шатову вернется все остальное.
И на эскалаторе, и в вагоне, и на выходе из метро Шатов продолжал шарить взглядом по толпе. Нету. Никого нету, успокаивал он себя. Иначе его попытались бы спихнуть под электричку. Самый простой способ спрятать концы в воду – сделать вид, что произошел несчастный случай. Или самоубийство. Никто искать не станет…
Черт, эту мысль он уже думал, только по несколько иному поводу. Это он думал по поводу списка. Зачем светиться лишний раз, если есть возможность остаться в тени?
Что по этому поводу говорят импортные и отечественные детективы? Убить, чтобы другим неповадно было. Понятно, это как раз понятно. Только кому должно быть неповадно в случае с Шатовым? Насколько он знает, никто больше не копался в слоновьей заднице под названием дрожжевой завод. Значит, Шатова могут убрать тихо, вроде бы случайно.
Как убрали Чупина, Фроленкова, Мазаева, Воеводину… Он этот список твердит целый день, не переставая. Твердит и твердит. И все с одним и тем же успехом. Если их убили, то…
Мысли скользнули в накатанную колею. Он это уже обдумывал. И не смог ничего придумать. Нужно сделать перерыв на обед.
Но поесть спокойно Шатов не удалось. Сразу после салата у столика материализовался Кеша Сомов из экономического отдела «Новостей»:
– Привет! У тебя здесь свободно?
Шатов кивнул, тем более что Сомов уже уселся за столик не дожидаясь разрешения.
– Плохо выглядишь, – сообщил Кеша.
– Как могу, – буркнул Шатов.
– А мы думали, что ты уже уехал из города.
– С чего бы это?
– Домашний телефон у тебя не отвечает, в редакцию ты не появляешься после того случая… – глаза Сомова вдруг расширились, – кстати, а что там у тебя получилось?
– По какому поводу? – Шатов отодвинул недоеденную котлету – разговор явно входил в неприятное русло.
– Ну, как же? Это же к тебе приходили те двое.
– Какие двое? – есть перехотелось совершенно. Принесло чертова Сомова не вовремя.
– Нет, подожди, – Кеша азартно хлопнул ладонью по столу, – Макс сказал, что двое амбалов ворвались в редакцию, потребовали тебя, а поскольку ты уже сбежал через черный ход, сломали ни в чем не повинному Максу челюсть. Колись, Шатов!
– Это тебе Макс со сломанной челюстью сказал? – Шатов допил залпом чай и встал.
– Это он ментам сказал. Тебя, кстати, менты ищут для дачи показаний. Домой к тебе ездили, но не нашли…
– Хорошо, мне некогда, бежать нужно…
– Ты подожди, Женя, – Кеша также встал из-за стола, – там еще Сергей, верстальщик, говорил, что ты на него наехал по поводу статьи о дрожжевом заводе…
– Все, пока! – Шатов махнул рукой, шагнул к выходу и чуть не снес соседний столик. Стакан с соком перевернулся, заливая платье какой-то девушки… Возмущенный вскрик, звон бьющегося стекла.
– Извините, – пробормотал Шатов и вылетел на улицу.
Удачно он поговорил. Просто замечательно. Нервы. Ведь можно было просто спокойно выслушать треп Сомова, потом, не торопясь, попрощаться, сообщить, что уезжает на Юг, что поезд сегодня вечером. И пусть себе Кеша распространяет эту информацию.
Теперь у него будет о чем пофантазировать. Блин. Но как все четко связалось у Кеши. За тобой приходили двое. И что, кстати, ты хотел от Сережи? А, Шатов?
Все будет до боли просто. Нервный Шатов – статья – двое накачанных парней – два трупа – испуганный Шатов.
Что делать дальше? Что?
Шатов свернул в сквер, минут пять шел бесцельно, потом опомнился, огляделся и достал из кармана телефон. Чуть не вылетело из головы – нужно связаться с Пащенко.
– Слушаю! – сказал Пащенко.
– Это Шатов.
– Понял. Ты далеко от райотдела?
– Минут через пятнадцать могу быть у тебя.
– Не нужно. Прогуляйся по нашему скверу к памятнику, я через десять минут буду там.
Вот и не верь после этого в судьбу, которая привела Шатова почти к тому самому месту, на котором ему назначил свидание Пащенко. Хотя, ничего особо странного в этом нет. Чаще всего о вещах интимных они говорили именно в сквере. Всего лишь бессознательное воплощение объективной привычки.
Шатов сел на скамейку. Как в лучших детективах, он подойдет к месту встречи только после Пащенко. И еще он внимательно осмотрится, нет ли вокруг кого-нибудь подозрительного. А еще, пока есть немного времени, он попытается решить, идти к Ямпольскому или нет.
Тут ведь тоже есть свои нюансы.
Ладно, он сможет промычать что-то более-менее связное на тему смерти химика. Кто-то проболтался о нем и о драконе. Приблизительно тоже самое можно будет сказать и о семействе Шпигель. Можно, но кто в это поверит? Он бы сам, например, не поверил.
Бог с ним, он еще может спалить свою встречу с пьяной Ирэн. Пьяная баба – себе не хозяйка, сболтнула лишнего, хотя и ей, наверняка, говорили, чтобы она о драконе не шептала никому. А как он узнал о Воеводиной? Тоже нашептали слухи? Замечательно. Все слухи и все об историях с бумажным драконом.
И Фроленков… Кстати, а ведь бессмертный сержант мог даже не хотеть калечить Шатова, он мог просто выполнять указания того самого майора Ямпольского о необходимости задерживать всех, кто будет много вопросов задавать по поводу Фроленкова.
Не исключено, кстати, что, получив информацию от участкового, Ямпольский на всякий случай проверит… или уже проверил… все случаи появления дракона. И быстро сообразит, что неизвестный, избивший сержанта, и журналист Евгений Шатов – одно и то же лицо.
Шатов поежился. В этом случае встреча с майором будет равносильна добровольной сдаче. А он еще умудрился ляпнуть мадам Маше, что пришел от тех, от чьего имени торговал наркотой Фроленков. Господи, выходит, что он запутался по самые некуда.
Теперь любое его движение будет работать против него же. Черт.
Выходит, что если даже он сможет выпутаться из истории с Васильевым, если его действительно сможет «отмазать» Арсений Ильич, то еще неизвестно, как оно обернется с Ямпольским.
Нападение на сотрудника милиции… У Шатова засосало под ложечкой. И ничего никому нельзя говорить. И так, и так – хреново.
А вокруг живут веселые свободные люди. Им совершенно наплевать на то, что мозг Шатова сдавил страх, что чувство безысходности выдавливает из груди воздух, что жилки начинают мелко трястись. Где выход?
Шатов потер щеки. Спокойно! Все можно преодолеть. Еще ничего не потеряно, до тех пор, пока он сам не опустил руки. Но это только слова. Жалкие нелепые слова. Жалкого, нелепого человека, скорчившегося на скамейке посреди сквера.
За что же это ему? Почему именно он? Почему? Почему именно на него обрушилась эта тяжесть? Почему, почему, почему…
– Вам плохо? – Шатов оглянулся.
Возле скамейки остановилась молодая мамаша с коляской.
– Все нормально. Немного нервов, – Шатов встал со скамейки.
– У меня есть валериана, – предложила мамаша.
– Спасибо, я обойдусь, – Шатов глянув в сторону памятника и обнаружил, что Пащенко уже стоит возле клумбы, – спасибо.
– Здравствуй, Гриша, – Шатов помахал издалека рукой.
– Привет, – Пащенко особого восторга не выразил, но руку протянул, – опаздываешь.
– Задерживаюсь, – мрачно ответил Шатов и быстро добавил, пресекая возможные замечания по поводу начальников и не начальников. – Выяснил?
– Выяснил, – кивнул головой Пащенко, – только…
– Не мнись, старлей, говори!
– Понимаешь, какое дело… – Пащенко очень не хотелось говорить всего, явно выяснил он что-то такое, что оказалось информацией запретной, и, одновременно с этим, запретная информация распирала Пащенко, желая выбраться наружу. Нужно было только помочь, дотронуться иголкой до этого шарика, надутого тайной.
– Хватит мычать, – сказал Шатов, – пора телиться.
– Ладно, – кивнул Пащенко, – хорошо. По поводу твоих фамилий…
– По поводу моих фамилий, – согласился Шатов, – давай только пройдемся и не будем маячить здесь.
– Давай. Значит, фамилии. Мазаев… – Пащенко почесал кончик носа, – Тут все вроде бы понятно и одновременно как-то не слишком.
– Точнее!
– Понимаешь…
– Пойму, как только ты мне все объяснишь толком.
– С точки зрения формальной – все в порядке. Авария, лысая резина, да еще и пьяный был как зюзя.
– Это я уже знаю, в автоинспекции выяснил.
– Ага… Дело как бы одновременно закрыли и у них забрали, – Пащенко снова замялся.
– В ОПО, – подсказал Шатов.
– В ОПО.
– Замечательно. И ничего дополнительно?
– Дополнительно? Дополнительно парни из ОПО топтались вокруг фирмы Мазаева, дома, родственников, связей…
– Но дело по убийству возбуждено не было?
– Не было.
– Отлично. Теперь об этом, как его…
– Каневецком.
– Да, о нем. Зарезали мужика, на ноже пальцев нет, в окружении желающих его пришить найдено не было, жизнь вел спокойную – это все, что удалось выяснить. А потом…
– ОПО? – спросил Шатов, делая удивленное лицо.
– ОПО, – снова кивнул Пащенко.
– И дальнейшая судьба дела покрыта мраком таинственности и неизвестности?
– Мраком.
– Все дела у тебя покрыты мраком неизвестности, Гриша. Это не к добру. Кстати, вопрос на общую эрудицию – ты что-нибудь слышал о Константине Башкирове?
– О ком?
– О Косте Шкире?
– Первый раз…
– Да, не слишком ты информированный мент, Гриша. Как тебя на службе держат? Но это не все, что ты успел накопать, – Шатов остановился и ткнул пальцем в грудь Пащенко.
Тот тяжело вздохнул, переступая с ноги на ногу.
– Гриша, тебе не идет детское выражение лица, – предупредил Шатов.
– Тут… Такое дело…
– Гриша, скоро заморозки ударят.
– Оба эти дела как бы закрыты, но с контроля не сняты…
– Не понял. Это что-то новое в практике юриспруденции.
– Любая информация по поводу этих закрытых дел… новая информация… должна немедленно сообщаться в ОПО.
– А то, что я интересуюсь этими делами, – закончил за Гришу Шатов, – как раз и есть новая информация по этим старым делам и должна быть немедленно доложена майору Ямпольскому. Например, тобой. Так?
– В общем, так.
– И тут мы плавно переходим к личности майора Ямпольского и его бесстрашного подразделения. Что у тебя есть по этому поводу? – любого другого человека с таким печальным выражением лица Шатов не стал бы допрашивать. Любого другого, но не Пащенко.
– Я уже тебе говорил, что оперативно-поисковый отдел был заново создан…
– Это ты мне уже действительно говорил. В связи с чем он был создан заново?
– Откуда я знаю? Создан и все. Подчиняется областному начальству.
– Ты что-нибудь об этом ОПО слышал еще? В связи с чем-нибудь, кроме этих двух дел?
– Ничего я о них не слышал, – чуть ли не со слезой в голосе сказал Пащенко, – знаю одно, с Ямпольским лучше не завязываться.
– Вот даже как? Такой крутой? Или у него там где-то наверху есть рука?
– Не знаю. Мне только вот сегодня, полчаса назад, опера посоветовали, – голос Пащенко стал жалобным, – темное это дело…
– И никто не гарантирует, что опера не сообщат Ямпольскому, что ты им интересовался, – что-то перепугался Пащенко больше положенного.
– Никто не гарантирует. Влип я из-за тебя, Шатов.
– И никто не гарантирует, что в разговоре со мной Ямпольский не узнает о наших с тобой теплых дружеских взаимоотношениях. То есть, если ты не сообщаешь в ОПО о моем любопытстве, то тебя могут долбануть по голове за нерадивость. А если ты стуканешь на своего приятеля Шатова, то приятель Шатов может совершенно спокойно рассказать о тех крепких узах, которые связывают продажного журналиста и продажного мента по фамилии Пащенко, – Шатов притянул к себе Пащенко за ворот рубахи, – и продажный мент по фамилии Пащенко не просто потеряет погоны, но даже и сядет.
Пащенко рванулся, но Шатов держал крепко, и рубаха затрещала.
– Сука ты, Шатов.
– А жизнь какая, товарищ старший лейтенант? Не бойся, милый. Я тебя не сдам. Ты мне еще понадобишься.
– Ты же обещал…
– Снять тебя с крючка? Только в обмен за информацию. А ты умудрился меня еще и заложить.
– Не закладывал я! – выкрикнул Пащенко.
– Какой ты молодец, – похвалил Шатов и отпустил воротник, – но ты ведь еще заложишь?
Пащенко отвел глаза.
– Не дрейфь, Григорий, я и сам собирался сегодня связаться с Ямпольским. Ему обо мне уже сообщили. Или сообщают вот в настоящий момент. Я и сам хочу с майором поболтать.
Пащенко облегченно выдохнул.
– Все, Гриша, свободен. Ту заветную кассету ты еще не заслужил, но уже на пути. Более того, выполняешь два условия и получаешь ее просто задаром.
– Какие условия? – быстро спросил Пащенко.
– Очень простые, – Шатов, не торопясь, огляделся, – во-первых, в течение ближайших трех-четырех дней сообщаешь мне о любой суете вокруг меня и этих дел, о которых мы только что говорили. А во-вторых, быстро сейчас мне говоришь все, что знаешь о бумажном драконе.
– О чем?
Встречный вопрос прозвучал спокойно, насколько Пащенко вообще мог говорить сейчас спокойно.
– Ни о чем, забудь, – Шатов потерял к Грише всякий интерес.
– А кассета?
– Я же сказал, через три-четыре дня. Точно.
– Тогда пока? – Пащенко протянул руку.
– Пока, – Шатов проигнорировал руку, – я тебе позвоню.
– Я пошел… – вид у Пащенко был несколько побитый.
Шатов посмотрел ему вдогонку. Плечи опущены, шаг неуверенный. Когда Пащенко оглянулся, в глазах его была безысходность и страх.
Он боится. Он устал быть постоянно в страхе перед тем, что Шатов в любой момент может просто обнародовать его грехи.
Так ему и нужно, подумал Шатов. Так и нужно. Нечего было… Шатов осекся.
Джунгли. Мангровые заросли. Сельва. Как там еще называл Арсений Ильич этот мир? Скопище животных, которые рвут друг друга на части, пытаются захапать побольше жратвы и самок, закрепить за собой большой участок земли. Смять слабого, сломаться перед сильным.
Звери – собаки, шакалы, черви…
И он, Шатов, один из них. Еще позавчера он был сильнее Васильева, вороватого директора дрожжевого завода, потому что мог рассказать всем о его промысле. Потом мгновенно ситуация изменилась, Васильев напомнил, что в джунглях правила другие, и что побеждает не самый горластый, а тот, кто это горло может перекусить. И Шатов побежал. Он перестал ощущать себя свободным хищником. У него осталась одна возможность – бежать, прятаться, быть на побегушках, – и все для того, чтобы другой хищник смог отогнать Васильева от его жертвы.
Шатов усмехнулся.
Как там у него было в метро? Мелкий паразит издевался над женой, пока не вмешался Шатов. Шатов мог избивать Васю-Некрофила до тех пор, пока из темноты не прозвучал выстрел и пришлось убегать. И у Шатова тогда не возникло желание остановиться и разобраться раз и навсегда. Он просто бежал.
Бежал, бежал, бежал… До тех пор, пока снова не почувствовал возможность пнуть Пащенко. И пнул, и даже получил от этого удовольствие.
И все только для того, чтобы снова пуститься в бега. По приказу более сильного. По приказу Арсения Ильича.
Вот такая занимательная зоология.
Шатов достал из кармана телефон. Позвонить Ямпольскому? Просто взять и позвонить майору Ямпольскому, договориться о встрече, потом в ходе разговора попытаться понять, может ли он помочь…
Замечательно. Нужно просто прикинуть и поменять хозяина. Покровителя. Понять, будет ли Ямпольский надежным покровителем. Крышей, которая сможет отмазать в случае чего.
– Слушаю, – ответил Шатову по телефону спокойный голос.
– Мне нужен майор Ямпольский, – Шатов еще раз заглянул в визитку, – Юрий Алексеевич.
– По какому вопросу?
– А это не все равно? – поинтересовался Шатов.
– Не все, Ямпольский занят.
– Я надеюсь, что для меня он найдет минуту времени. Это вас беспокоит журналист газеты «Новости» Евгений Шатов. Не исключено, что вам обо мне уже звонили.
– Еще раз спрашиваю – по какому вопросу? – человек в конторе Ямпольского был спокоен и непробиваем. Ему явно было плевать и на то, что звонит журналист, и на то, что фамилия этого журналиста Шатов.
– По вопросу бумажного дракона, – сообщил Шатов.
В телефоне повисла, наконец, пауза. Замечательно, поздравил себя Шатов, нам удалось привлечь к себе внимание.
– Слушаю, Ямпольский, – голос, прозвучавший в телефоне на этот раз, был значительно более уверенный и властный.
Такой голос мог принадлежать только человеку, способному принимать жесткие решения и претворять эти жесткие решения в жизнь.
– Это Евгений Шатов.
– Мне сообщали о вашем интересе к… к некоторым происшествиям.
– Григоров сообщал? – поинтересовался Шатов.
– Какая разница?
– Григоров?
– Григоров.
– И, кстати, не к происшествиям я проявил внимание, а к убийствам, замаскированным под происшествия.
– Это ваша версия, – без интонации сказал Ямпольский.
– Это будет версия каждого, кто узнает подробности этих дел, – Шатов почувствовал, что выбрал не самый лучший тон в разговоре, что это похоже, скорее, на наезд зарвавшегося журналиста, чем на звонок человека, нуждающегося в помощи.
– И тем не менее, это только ваша версия. Насколько я понимаю, у вас тоже не очень глубокое знакомство с подробностями этих дел.
– Достаточное, чтобы делать некоторые выводы.
Ямпольский помолчал, то ли подбирая аргументы, то ли собираясь с мыслями.
Шатов оглянулся. Сквер опустел, осталась невдалеке только мамаша с малышом и валерианой.
– Нам нужно встретиться, – сказал Ямпольский.
– Вам нужно встретиться? – переспросил Шатов.
– Нам с вами нужно встретиться, – повторил Ямпольский, – немедленно приезжайте.
Вот это «немедленно» было лишним. Шатов мог хорохориться, но встретиться с Ямпольским он хотел. Встретиться на равных, как собеседники, а не как участковый и несовершеннолетний хулиган, примчавшийся по первому свистку.
– Немедленно у нас не получится, – сказал Шатов, – мне некогда сейчас, у меня важные встречи. И как раз по поводу бумажных драконов.
– Послушайте, Шатов…
– А мне нечего пока слушать. Я занимаюсь совершенно законным журналистским расследованием. Информация, которую я получаю, не засекречена…
– Серьезно? – в голосе Ямпольского мелькнула ирония, – а то, что вы получили на руки сводки, и информацию о деле Мазаева? Это вполне официальный путь расследования?
Так, сказал себе Шатов, лихо это у них в ОПО. Быстренько все происходит. Демин, сука.
– Это Демин подсуетился?
– А какая разница?
– Все-таки Демин?
– Ну, Демин…
– Вот ведь скотина… Григоров, тот честно предупредил, что обязан стукануть. Вот Пащенко из Киевского райотдела, тот только что тоже честно предупредил, что с минуты на минуту будет вам перезванивать и стучать по телефону. А Демин, гад, мог бы сказать мне все еще позавчера, но не стал…
– Это что-нибудь изменило бы?
– Само собой, я бы еще позавчера связался бы с вами. И на сегодня не назначал столько важных дел, которые мешают мне насладиться личной встречей с вами.
– Нам нужно встретиться немедленно, – в голосе Ямпольского звякнул металл.
– Как только смогу, я вам немедленно перезвоню, – быстро сказал Шатов, – очень был рад с вами познакомиться, сегодня вечером позвоню обязательно.
– Шатов… – начал было Ямпольский, но Шатов выключил телефон.
В последнее время все просто словно с цепи сорвались – норовят приказывать Шатову и приказывать. Некоторые даже пытаются Шатова убить. Сволочи.
Шатов снова огляделся. Никого, даже сердобольная мамаша ушла. И ему тоже нужно уходить.
Черт, ему даже нужно бежать. Как можно быстрее.
Если майор Ямпольский действительно такой резкий, то он может оказаться в сквере очень быстро. Звонок Пащенко, его назвал сам Шатов, перепуганный Пащенко немедленно сообщает, что виделся он с Шатовым в сквере и через несколько минут… Хрен его знает, где расположен ОПО. Если даже в здании областного управления, то на машине Ямпольский сможет сюда попасть минут через десять.
Мысль эту Шатов додумывал уже на ходу.
Пять минут на телефонный разговор, пять – на то, чтобы сесть в машину и десять, чтобы доехать сюда. Итого – двадцать. И время уже пошло.
Только не бежать. Бегущий в такую жару человек привлекает внимание. И, кроме этого, бежать с отбитыми боками – не самое веселое времяпрепровождение.
Шатов вылетел из сквера, свернул в переулок, потом через проходной двор вышел к троллейбусной остановке. И к остановке немедленно подошел тридцать девятый троллейбус.
А теперь, майор Ямпольский, можете прочесывать сквер сколько угодно, удовлетворенно подумал Шатов, усаживаясь на раскаленное кресло с солнечной стороны. Теперь – домой, в тот уголок, который выделил своему верному песику Арсений Ильич. Пять остановок на троллейбусе.
Хорошо, что есть минуты, когда не нужно принимать решений, когда можно просто выполнять приказы. Мозги отдыхают, самолюбие отдыхает, нервы отдыхают… Шатов вздрогнул, когда к его плечу кто-то прикоснулся.
– Что? А… – Шатов выскреб из кармана рубашки мелочь, протянул кондуктору и получил билет. Не счастливый, разочарованно покачал головой Шатов, пересчитав цифры в номере. Фигня, конечно, но немного счастья ему бы сейчас не помешало.
И как жаль, что он не знает телефона аптеки Виты. Жаль. Но, наверное, это и к лучшему. Он и так еле сдерживается, чтобы не плюнуть на все и не поехать прямо сейчас к ней. Выйти на следующей из троллейбуса, вскочить в метро, через пару остановок пересесть на линию до рынка, а там…
Нельзя, сказал себе Шатов. Нельзя.
Что там у него сегодня получится, не знает даже сам всеведущий Арсений Ильич. Даже он не знает. Хотя на сегодняшний вечер он, кажется, планировал для Шатова какие-то развлечения. Что бы это ни значило, скучать, скорее всего, не придется.
Звонить Арсений Ильич будет в четыре. В шестнадцать ноль-ноль. Это значит, что еще можно будет принять холодный душ. Это при условии, что воду не отключили.
И еще одно, кстати. Нужно время от времени вспоминать о бдительности. Шатов сидел на своем месте до тех пор, пока все желающие ни вышли. Потом вошел новый пассажир с залитой солнцем остановки. В этот момент, Шатов встал с сидения, быстро прошел к двери и успел выскочить как раз за секунду перед их закрытием.
Как в шпионском боевике, поздравил себя Шатов. Очень ловко он отшил возможного наблюдателя. Это, правда, в том случае, если наблюдатель не ехал в машине сзади, а полез в троллейбус.
Шатов посмотрел на проезжающие легковушки. Ни одна из них не притормаживали, ни их одной не высовывался бинокль, фотоаппарат или ствол.
Будем надеяться, что хвоста нет. Будем надеяться. С этой мыслью Шатов сделал несколько небольших кругов по микрорайону, зашел в магазин, купил палку копченной колбасы, пакет томатного сока и булку. Есть жратву из холодильника ему не позволяла гордость. Арсений Ильич все сделал так, чтобы лишний раз унизить своего гончего пса. Значит, пес не должен питаться тем, что для него приготовили. То есть, абсолютно.
Это поможет сохранять слабое подобие чувства собственного достоинства. А еще он не любит кильку в томате. С детства. И еще…
И еще он забивает себе голову всякой ерундой, чтобы не думать о вещах болезненных и жизненно важных. Например, как будет выглядеть его сегодняшний вечер.
А действительно, как?
Есть два больших варианта. Вариант под знаком Арсения Ильича. Евгений, вы не выполняете норму посещений мест бывшего обитания покойных. Немедленно собирайтесь и двигайте в сторону… Кого?
Шатов еще не поклонился останкам двух покойников – Каневецкого и Башкирова. Башкирова и Каневецкого.
Обо всех остальных уже некоторая информация собрана. Некоторая. По некоторым – так даже достаточно полная. Ну, типа, не сам он помер, а помогли ему. Им.
И дракоша из промокашки свой след оставил как минимум у трех из… У четырех, муж и жена получили, скорее всего, одного дракона на двоих. Значит, четверо – точно с драконом. Дела трех из них находятся под контролем у господина Ямпольского. Замечательно.
То есть, трое из четверых подопечных майора – с драконом. Можно предположить, что и четвертый, то бишь автомобилист Мазаев также помечен этим зверем. Но…
– Добрый день, – автоматически поздоровался Шатов, и только через несколько шагов сообразил, что поприветствовал давешнего бдительного старика. Шатов оглянулся. Дед сидел на той же лавочке, в тех же рубашке и кепочке от солнца, в той же позе, словно и не уходил никуда на то время, пока новый жилец квартиры Гольдмана слонялся где попало.
Диод не светился.
А чего ему светиться? Никто, кроме Арсения Ильича, о сей берлоге не знает. А если бы Ильичу пришло в голову тайно посетить Шатова и поджидать его в квартире, то уж кто-кто, а он про светодиод великолепно знал.
Шатов похлопал себя по карманам.
Первым под руку попался ключ от квартиры Виты. Шатов осторожно переложил его в карман рубашки. Потом связка из трех ключей.
Вот вы и дома, приветствовал себя Шатов, закрывая дверь и нажимая кнопку на бра. Вот вы и дома.
В квартире пахло сыростью и чем-то химическим, словно после дезинфекции. Тараканов травили, подсказал себе Шатов, травили тараканов.
Что нужно сделать первое, по приходу домой? Хрен вам, господин Шатов, а не душ. Вначале нужно подключить к зарядному устройству телефон, чтобы не прервалась трепетная ниточка от сердца к сердцу.
Шатов нашел зарядное устройство на кровати, подключил телефон и огляделся. Теперь – душ. Долгий-долгий душ под холодной водой. Хотя жарко на дворе так, что где тут взяться холодной воде в трубах. Достаточно уже того, что она мокрая.
И все-таки – хорошо. Как мало нужно простому загнанному журналисту, чтобы забыть обо всех неприятностях. Смыть с себя пот и пыль. Смыть.
И ушибы не так чтобы особенно болели.
Вода в кране – холодная крайне, процитировал вслух Шатов. Это из Маяковского. Как там еще? Ну ж и ласковость в этом душе, тебя никакой не возьмет упадок… Пригладит волосы, почешет уши… Или это уши пригладит, а волосы почешет? Шатов всегда путался в этом месте бессмертного стихотворения. Впрочем, не важно, дальше у Маяковского про то, что вода течет промежду лопаток, но все равно лучше ванная. Разве что нет рыб и пароходов.
Кстати, о пароходах и Маяковском. У него еще есть стихотворение о Теодоре Нетте. Нетте был дипкурьером и его застрелили при исполнении. Где-то в Прибалтике.
И чтобы никому не пришла в голову написать что-нибудь подобное о Шатове, ему лучше не декламировать под душем, а думать. Думать, думать… Хотя без усилий ему думается только о пожрать и поспать. Шатов вспомнил, что за последние три дня поспал всего пару-тройку часов, если не считать обморока. И ел, правда, недавно в «Урке». Но вот хоть убейте, совершенно не помнил, что именно съел. Салат? Котлета?
Шатов закрыл душ, вылез из ванны и остановился перед зеркалом. Хорошее, большое зеркало. Почти в рост. И в зеркале этом не старый еще мужик, в не слишком блестящей спортивной форме, но еще не так чтобы совсем лишившийся признаков физической подготовки.
Лицо немного потоптано. Стоп. Это тело у него потоптано. Вон все в подтеках и синяках. А лицо у мужика только немного помято. Самую малость. Как после бессонной ночи. Двух бессонных ночей. Трех бессонных ночей.
Шатов встряхнул головой. Только бы не заснуть.
Ему еще нужно подумать.
Шатов вышел из ванной, взял из пакета колбасу и булку. Подумал, вытащил также пакет с соком и зубами оторвал у пакета угол. С хрустом откусил колбасы, вспомнил, что не очистил ее, выругался, поставил пакет на пол возле кровати, сунул зачем-то булку подмышку и принялся чистить колбасу.
Колбаса была сухая, чистилась плохо.
Он не закончил свои печальные размышления. То, что из четырех дел, курируемых майором Ямпольским, три про дракона, наводит на мысль, что и четвертое – тоже про резьбу по бумаге. Следующий шаг – все дела майора Ямпольского так или иначе связаны с драконом, а это значит, что сюда же можно отнести и дело зарезанного Каневецкого. А это уже шесть из восьми. Шесть. Вот если бы додумался и спросил во время телефонного разговора у майора в лоб, мол, не числится ли в ваших кондуитах дело летающего студента Фроленкова и авторитетного мужика Башкирова.
Так бы майор и проболтался, ждите больше. Шатов, наконец, очистил колбасу и с аппетитом откусил.
Всю эту мысль, не о колбасе, а о покойниках и драконах, нужно рассказать Ильичу. Тот внимательно выслушает, а потом скучным голосом скажет… И что он скажет? Что?
К кому податься Шатову – к Каневецкому или к Башкирову? К тому или к другому?
Шатов отхлебнул сока и поморщился. Не любил он томатного сока без соли, но идти на кухню за солью не хотелось. Ладно.
Что может повлиять на выбор Ильича? Выбор между простым Каневецким и непростым Башкировым. Каневецкого пошло зарезали на улице, ночью, без свидетелей. Да и кто там этот Каневецкий? А вот Башкиров умер в людном месте, и наверняка сохранилась и его история болезни, и результаты вскрытия. И свидетелей там должно быть… Свидетелей чего, одернул себя Шатов, скоропостижной и загадочной?
Куда бы он сам послал себя в таком случае, если бы хотел получить результат и если бы ему было наплевать на то, что случится с посланцем?
Гадом буду – в клинику. В частную клинику «Гиппократ», куда простым смертным путь закрыт. И если правда то, что говорили о клинике, то и милиция там не особо может разгуляться. Значит, начальник Шатов послал бы подчиненного Шатова именно в клинику.
Какие сволочи все эти начальники!
Шатов так возмутился, что пролил на себя сок, снова выругался, поставил пакет на пол и сходил на кухню за полотенцем, заодно захватив и соль. Соль пришлось всыпать аккуратно в дырочку от сорванного уголка. Потом еще пришлось аккуратно круговыми движениями взбалтывать пакет. И все только для того, чтобы после первого же глотка убедиться, что пересолил.
Ну и черт с ним.
То есть начальник Шатов отправил бы себя в клинику. Записали. Теперь, что может произойти с Шатовым в разговоре с майором Ямпольским, если вдруг Ильичу захочется отправить Шатова именно туда.
Итак, чтобы стал спрашивать майор Шатов у наглого, зарвавшегося журналиста Шатова.
– Имя и фамилию опустим, откуда у вас информация о бумажных драконах?
– Бумажных драконах? Да так, случайно узнал.
– От кого?
– От… От Васи-Некрофила. Он иногда подбрасывает мне за денежки интересные темы.
– От Васи-Некрофила? Не от того ли, что убит давеча у себя в квартире? А кстати, что вы делали той ночью? И фамилии свидетелей, пожалуйста.
Так не пойдет, сказал Шатов. Не пойдет.
Попробуем по-другому. Иначе.
– Итак, о бумажном драконе я узнал от розовой сожительницы покойной мадам Воеводиной. В приватной беседе.
– Что вы говорите! И от нее, надо полагать, вы узнали и о химике, и о семье Шпигелей, и об автокатастрофе с участием Мазаева. Тем более что, если мне не изменяет память, о Мазаеве вы начали справляться почти за сутки до того, как попали в квартиру Воеводиной. Итак, кто вас вывел на бумажного дракона?
– Арсений Ильич, фамилию коего я не знаю. Живет в лесу, связь со мной поддерживает посредством мобильного телефона.
– Ах, Арсений Ильич! А подать сюда Арсения Ильича!
И Арсений Ильич поведает, что видит Шатова первый раз, и надеется больше не видеть. И результатом этого станет безвременная смерть Шатова от руки наймитов Васильева.
Нельзя сейчас идти к Ямпольскому. Даже если этого потребует Ильич. У Ямпольского невозможно получить новую информацию, а вот неприятностей можно огрести в полный рост. Нужно идти все-таки в клинику. Хоть это, наверняка, тоже не сахар.
Шатов допил сок, и одновременно с этим подал голос телефон.
– Смольный, – сказал Шатов.
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10