Часть 2.
Глава 8
– За Рыжего, – Сергиевский поднял стакан и встал.
Встали остальные, и вместе с ними поднялся со стула и Шатов. Он не мог ни говорить, ни даже отвечать на вопросы. Слова запеклись в горле, взялись коркой, словно кровь на ране. В голове и сердце зияла пустота. Шатов устал от смертей.
Устал оттого, что смерть наносит свои удары, минуя его, используя его даже не как орудие, а как игральную кость – для жребия. Смерть по имени Дракон.
На площади он их обманул. В квартире, откуда выпала женщина, никого не было. Сама квартира была снята еще месяц назад, и соседи по лестничной площадке видели только высокого спортивного парня лет двадцати пяти. По описанию соседи опознали того, кто был обезглавлен в спорткомплексе. И ни каких следов.
Погибшая оказалась проституткой, промышлявшей неподалеку, в ночном клубе «Адмирал». Когда она выпала в окно – Дракона рядом уже не было. Перед уходом он соорудил простое устройство из веревки, стула на подоконнике и свечи. Проститутка около получаса могла наблюдать, как огонь свечи приближается к веревке.
В этом случае Дракон играл честно – если бы выбор пал на запад, то он вполне успевал вернуться и погасить свечу. Но Сергиевский выбрал север, и двадцатидевятилетняя проститутка погибла. А пятнадцатилетний мальчишка Коля Быстров остался жив.
Машина, протаранившая автобус возле банка на момент удара уже была пустой. Дракон вытащил Быстрова из багажника, комбинацию из камня, веревки и свечи на педалях – оставил. Как доказательство своей честности.
Мальчишка ничего толком объяснить не смог, кто-то ударил его сзади по голове, очнулся он уже на асфальте в арке. О том, что у него было пятьдесят процентов вероятности погибнуть, ему, естественно, не сказали.
Обо всем этом Шатов узнал только к вечеру. Врач, сопровождавший автоматчиков, вкатил Шатову слоновью дозу успокоительного. Сновидений не было.
Шатов вначале провалился куда-то, а потом также внезапно вынырнул. Осталась только головная боль. И чувство пустоты.
Опера молча выпили и сели на свои места за столом.
Сергиевский покрутил стакан в руках, покусывая губы. Оглянулся на Барановского:
– Сходи погуляй…
– Что? – не понял лейтенант.
Он как раз потянулся за бутербродом, намериваясь закусить водку.
– Или пойди поработай, мы тебя позовем.
Компьютерщик неопределенно пожал плечами, встал и вышел из столовой, зацепив плечом сидящего возле двери Шатова.
– Для тех, кто еще не знает, – тихо сказал Сергиевский, – мы поминаем старшего лейтенанта милиции Рыжова, погибшего при исполнении служебных обязанностей. Мы получили сообщение о местонахождении преступника, убившего участкового врача, прибыли на место, завязалась перестрелка, в результате которой был ранен старший лейтенант Таранов, который и раненый пытался задержать преступника. Получил удар ножом. Жизнь ему спас журналист Шатов. В ходе преследования старший лейтенант Рыжов заметил, что случайная свидетельница подвергается риску, и попытался вывести ее из опасной зоны. Лестница рухнула.
Один из преступников был убит старшим лейтенантом Тарановым, второй, воспользовавшись ранением оперативного работника, ушел, отрезав голову и руки своему мертвому подельнику с целью затруднить опознание.
Пирог кашлянул негромко.
– У кого есть вопросы? – спросил майор.
Тишина в ответ. Шатову показалось, что никто даже не дышал. Тишина.
– Всем все понятно? – Сергиевский надавил на слово «всем» так, словно хотел втереть его в память намертво.
Шатов поймал на себе взгляды оперов.
Это майор о нем, о Шатове. Все – это Шатов. С остальными Сергиевский уже это обсудил. И Барановскому, которому не стоит забивать себе голову лишней информацией, было разрешено покинуть помещение. Все – согласны. А Шатов?
Шатову все равно. Наверное – все равно. В голове легкий звон. Словно мысли собираются у него в голове каплями и раз за разом срываются, исчезая в опустошенной душе. Кап. Кап. Кап.
Старший лейтенант Рыжов погиб, спасая Ляльку. Кап. Таранов был ранен в перестрелке. Как. Голову Дракон отрезал застреленному соучастнику. Кап. И словно эхом, отзвуком падения этих капель тихонько прошуршало: «Зачем?».
– Зачем? – сказал Шатов.
– Что «зачем»? – майор сел на свое место.
– Зачем врать?
– Врать? – медленно переспросил Сергиевский. – А кто врет?
– Вы, – Шатов посмотрело в глаза майора, – вы и врете. Не было преследования. И перестрелки не было. И Ляльку эту никто не собирался спасать. Мы ее подставили. Взяли и подставили. А чтобы она не боялась, подставили еще и Рыжего.
– Рот свой поганый закрой… – с угрозой прошептал Климов.
– Это чтобы не порочить нашего друга? – спросил Шатов. – Нашего незабвенного старшего лейтенанта милиции Рыжова? А как я его опорочу? Это вы все сводите к случайности. Он ведь сознательно пошел на риск. Сам выбрал. А вы хотите отобрать у него это? Вы все почему-то решили, что гораздо благороднее ему будет умереть случайно, а не из-за нашей с вами ошибки? Кого мы прикрываем? Кого вы прикрываете? Его? Нет. Вы прикрываете майора Сергиевского. Вы себя прикрываете от гнева начальства.
Шатов говорил это ровным голосом, глядя перед собой, куда-то между Пирогом и Гремлином. Ему было наплевать на то, что сейчас может произойти – сорвется Климов, ударит кулаком по столу майор… Все равно. Он говорил то, что думал. И ему было наплевать на то, что думают об этом другие. Они не понимают, что унижают себя и Рыжего? Их дело. Шатов больше не собирается…
– Что я прикрываю? – переспросил Сергиевский. – Я объясню.
– Да мне… – начал было Шатов, но Сергиевский перебил его.
– Я защищаю. Да, защищаю. Таранова защищаю, которому иначе придется объяснять, как он умудрился проломить череп безоружному человеку. Жену Рыжова защищаю, – Сергиевский налил себе водки и залпом выпил, – дите их не рожденное защищаю. Им обещали дать квартиру. Понимаешь? Если это подвиг – Рита сможет переехать в однокомнатную. Если это наша лажа – о ней забудут.
– Какое благородство! – Шатов взмахнул руками. – Какой шикарный жест! А что под ним? Что под твоим благородством, майор?
Что-то попытался сказать Балазанов, но Сергиевский остановил его резким жестом:
– Пусть говорит.
– А я скажу, – Шатову вдруг показалось, что с каждым словом, брошенным в лицо операм, в лицо майора уходит из души безысходность, – я скажу…
И нет среди оперов единодушия, подумал Шатов, нету. Вон, Гремлин отвернулся к окну, что-то пытается там рассмотреть сквозь закрытые жалюзи. С Климовым как раз все понятно, он ненавидит Шатова хотя бы потому, что это Шатов. Желваки на лице гуляют, руки сжимаются в кулаки. Ничего, Климов, потерпи, майор приказал молчать.
А вот Пирог, похоже, сомневается. Он никогда не станет возражать майору, но и Шатова он перебивать не станет. Господи, кто же придумал, что менты все на одно лицо? Чушь. Каждый из них…
– Вам же не нужна правда! Вы не защищаете правду, вы защищаете себя, в лучшем случае, друг друга, а остальных – если хватит времени, – Шатов потянулся к бутылке, но не взял.
Не нужно ему пить. Не нужно. Сама возможность бросить им в лицо все, что уже давно накопилось, кружила голову. Не сдерживаться! Можно швырять в их замершие лица…
– Ребенка будущего пожалели? А тех, кого Дракон убьет – пожалели?
– Причем здесь Дракон? – не поднимая взгляда от крышки стола, спросил тихо Пирог.
– При чем? А как вы собираетесь его ловить, если начинаете врать? Вы хотите уничтожить подонка, но сами при этом становитесь такими же, как он. Нет? – Шатов обвел взглядом всех. – Не так?
– Не так, – сказал Сергиевский. – Не так. Не нужно высоких слов, Шатов. Ты не Шарапов, а я не Жеглов. Я не защищаю закон. Я не собираюсь защищать правду. У меня просто не хватит на это сил. Я могу защищать конкретных людей. И справедливость я могу восстанавливать только в конкретном, отдельно взятом случае. И мне наплевать, что мое понимание справедливости не совпадает с твоим. И что закон мне велит закрыть глаза на судьбу одного конкретного человека…
– Наплевать? А чем же ты тогда лучше тех, кого ловишь? Чем? Ты крутой майор, на твоей стороне система. А кто против тебя? Урка? Преступник, который по определению хуже тебя, потому, что его система не поддерживает? Вы же нацелены на то, чтобы хватать, гнать, вцепиться в горло и не выпускать, пока вам не дадут команду «фу». Наплевать на закон? Замечательно. Это – правда. Вам наплевать на закон. Он для вас только прикрытие, повод продемонстрировать свою крутизну, – Шатов даже не кричал.
Он спокойно проговаривал слова, делал паузы и даже чуть улыбался, самым уголком рта. Вот и все, билось в голове, теперь он не сможет работать в группе. Теперь Сергиевский вышвырнет его, брезгливо сплюнув на прощание. Кто он такой, этот Шатов, чтобы так разговаривать с майором Сергиевским?
И все молчали, словно решив дать Шатову выговориться.
– Вы не понимаете, что, соврав, вы подыгрываете Дракону. Что рано или поздно ваша ложь повиснет у вас на плечах, и вы не сможете ни повернуться, ни бежать. Вы сами себя опутаете ложью, станете играть в политику, вместо того, чтобы защищать справедливость. Даже ту убогую справедливость, которую придумать. Вспомните, Сергиевский, Дракон смог убить несколько десятков человек только потому, что ваше высокое начальство из самых высоких соображений решило не говорить простым людям там, внизу, что они стали объектом охоты, что кто-то убивает их из чистого спортивного азарта. И ваш оперативно-поисковый отдел также стал убивать людей, прячась за значок бумажного дракона только потому, что… Да вы сами все это великолепно понимаете!
Шатов тяжело вздохнул.
– Вы все понимаете, каждый из вас хоть раз, а прессовал бестолкового козла, который не хотел колоться. Нет? Скажите, что я соврал, что вы никогда не передергивали, что вы никогда не давили, не врали для того, чтобы закончить дело или не повесить на себя «глухаря»? Кто-нибудь из вас сможет сейчас сказать мне, что я не прав? Давайте, говорите!
Шатов встал и прошел по комнате.
Странно получилось. Он вовсе не собирался читать им всем мораль. Он хотел говорить совсем о другом, о том, что они впускают Дракона в себя, обманывая и выискивая обходные пути. А получилась лекция о… черт знает о чем!
Журналист Шатов вышагивает перед операми и стыдит их, прижигает каленым железом, так сказать, язвы общества. С ума сошел журналист Шатов, совсем спятил. Он ведь должен сейчас волком выть, пытаясь поймать за хвост мысль, зудящую в мозгу, мысль, которая вот уже почти сутки бьется в черепе и никак не может достучаться до здравого смысла.
А опера молчат. Признают его правоту или не хотят мешать майору лично объяснить зарвавшемуся уроду, в чем состоит их ментовская правда.
– Жарко, – прошептал Шатов.
И тихо.
Гудит кондиционер, Гремлин перекатывает между ладоней стакан, Пирог постукивает пальцами по столу, Климов сцепил руки под столом и тоже молчит. Как Балазанов и майор.
Шатов потер лицо:
– Почему вы молчите?
Нелепый вопрос. Собственно, весь разговор нелеп и абсурден. Так что – все нормально, все в общей тональности.
– Мы не молчим.
Это Гремлин. Его Шатов ожидал услышать сейчас в последнюю очередь. Климов, Балазанов, майор. Но заговорил Гремлин.
– Ты все правильно сказал, Шатов. Все точно. И прессовали, и вещдоки прятали. Не буду я тебе грузить, как мы отмазывали от суда пацанов, первый раз залетевших по глупости. Не буду толдычить про то, как сами, без суда ставили на место крутых и подкрученных, которые думали, что остальные – быдло. Я тебе, Шатов, скажу о другом. Ты почему не говоришь о том, как нас прессуют? А?
– А ему это не интересно, – усмехнулся Климов, – это не укладывается в его концепцию.
Слово «концепция» прозвучало у Климова как ругательство. Как грязное, матерное ругательство.
– Ты мне не тычь пальцем в дерьмо. В мое дерьмо, – оторвал наконец взгляд от стола Пирог, – я его вонь чую и днем и ночью. Правда, справедливость – фигня все это. Это для тех самых политиков, о которых ты так красиво говорил. Мы не работаем, мы живем здесь. Понимаешь? Живем. И возле нас живут еще многие разные субъекты. Ты думаешь, сколько их нарушает закон для удовольствия? Сто процентов? Девяносто? А сколько лезут во всякую дрянь только потому, что мы – и ты, и я – их туда толкнули. И сами можем там оказаться в любую секунду. Чик – и мы по ту сторону закона. И мы после этого перестанем быть людьми? У нас перестанет болеть печень, и мы лишимся права на жизнь? Ты все правильно говоришь, но только жизнь у нас такая, что выполняй мы законы полностью, или не выполняй их вовсе – пострадавших будет одинаковое количество. С точностью до человека. Это я тебе говорю.
– И вы решаете, где включать закон, а где нет? – переспросил Шатов.
– А о нас вспоминают тогда, когда нужно защитить себя хорошего, или при каждом нарушении закона? – в тон Шатову спросил Сергиевский. – Ты же сам не захочешь, чтобы все законы выполнялись на сто процентов. Не захочешь ведь? Потому, что мы с тобой в любой момент сможем найти пунктик, по которому ты провинился перед законом. Не перед людьми, богом и государством, а перед бумажкой, на которой какой-то умник начертать изволил пару предложений. Причем, заметь, из самых лучших побуждений. Да еще для того, чтобы хорошо выглядеть в глазах мировой общественности. Что там врали о перестройке? Цепь подлиннее, миску подальше и лаять можешь сколько угодно? Так вот сейчас, у нас, ментов, все наоборот. Цепь короткая, ошейник узкий, гавкнуть не смей, а миска пустая. И мы защищаем что-то возвышенное.
Шатов почувствовал, как кровь прилила к лицу. Не стыд, не осознание своей неправоты, а понимание того, что помимо его правды, есть еще и правда Сергиевского, и правда Климова, и правда Гремлина… А еще есть правда их начальства. А это значит, что есть еще и правда Дракона. Что наверняка есть нечто, что оправдывает его в собственных глазах и вполне может оправдать еще в чьих-нибудь. И получается, что более прав из них тот, кто сильнее?
– Вы еще что-нибудь хотите сказать, Шатов? – после минутной паузы совершенно деловым тоном спросил Сергиевский.
– Нет, – Шатов мотнул головой, – я могу идти?
– Куда? – Сергиевский приподнял удивленно правую бровь.
Очень здорово у него получается приподнимать правую бровь, превращая пустяковый вопрос в очень глубокомысленное замечание.
Куда? Действительно, куда может уйти Шатов. Домой? Там не Вита, там Вика. И Хорунжий ждет, когда Шатов принесет в гнездышко еще кусочек информации, или щепотку выводов. Все чего-то ждут от Шатова.
– Я еще не отпускал никого из членов группы, – сказал Сергиевский.
– Я думал, что…
– Что после этой истерики я вычеркну из состава группы единственного человека, лично разговаривавшего с Драконом и, если верить слухам, чувствующего Дракона на расстоянии? Я, может быть, двуличен и коррумпирован, но я не идиот. И ради того, чтобы иметь удовольствие заглянуть Дракону в глаза, я воспользуюсь помощью кого угодно. И мне будет наплевать на то, из какого источника ко мне это пришло. Наплевать. И если для того, чтобы выйти на этого твоего Дракона мне нужно будет врать и изворачиваться – я буду изворачиваться и врать. И всех вас заставлю делать это вместе со мной. Я доступно объясняю?
Сергиевский хрустнул пальцами.
– Дракон вне закона. Он живет за границей этого самого закона и поймать его можно одним способом из двух. Либо ждать, пока он пойдет на нашу территорию, либо самим пойти к нему. Посему я прекращаю прения и рассуждения на тему морально нравственных категорий и предлагаю работать. Тем более, что сейчас мы можем использовать практически неограниченные силы. Наша задача – думать.
– Тогда получается, что главная задача Дракона – не дать нам думать, – эта фраза вырвалась у Шатова почти произвольно. – Он будет делать все, чтобы вывести нас из равновесия. И действовать теперь он будет своими руками. Только своими.
Шатов прикрыл глаза рукой.
Только своими. Что там говорилось о странностях всех преступлений Дракона? Будто бы там действовали разные люди. Не он один, а разные. И он, естественно, не мог менять обличье, он находил способ заставлять людей все делать за него. Как тогда, когда он заставил Шатова играть роль гончей собаки и подсадной утки одновременно. И все в этом случае становится на свои места – он сказал, что убивал всех лично. Лично.
А охотник, отправляющийся на травлю зверя со сворой собак, разве не говорит, что лично затравил этого зверя. Вопрос только в том, как он умудряется содержать свою псарню, и где берет собак?
Если это так, то смерть того парня в спорткомплексе может что-то значить. Что?
– Шатов! Шатов! – майор повысил голос, пытаясь привлечь внимание Шатова.
– Да? Извините…
– О чем задумались?
– Так, ерунда.
– Я вас очень прошу – все версии выкладывать на стол. Самые фантастические и бредовые, – Сергиевский кашлянул, – у нас что-то нет ничего достаточно безумного.
– Я не знаю… – задумчиво протянул Шатов. – Пришла в голову мысль…
– Точнее.
– Помните, мы обсуждали внешность Дракона исходя из того, как совершались преступления? У вас в кабинете.
Сергиевский кивнул.
– Скажите, а подходит ли этот, без головы, на роль преступника? – Шатов оглянулся на Климова. – По всем параметрам?
Климов ответил не сразу. Вначале посмотрел на майора, словно ожидая разрешения или поддержки, но, не дождавшись, дернул щекой и тяжело вздохнул:
– Я точно не смотрел. Но на вскидку – не так чтобы полностью. Один из – может быть. Все преступления – с той же вероятностью, что и Дракон.
– Понятно… – протянул задумчиво Шатов.
– Что понятно?
– После смерти этого парня, Дракон совершил еще два убийства. И оба – своими руками.
– Оба – это какие ты имеешь ввиду? – переспросил Пирог. – Три.
– Два, – ответил Шатов, – девочку у меня во дворе и женщину возле «Севера»…
– А ту, которую он столкнул под машину?
– Ту, что под машину?
Действительно. Шатов отчего-то не вспомнил ее. Просто напрочь выбросил из головы, хотя не должен был.
– Не важно, – сказал Балазанов, – двое-трое, важно что всех своими руками. Только что это дает?
– Не знаю. Не знаю… – Шатов медленно встал. – Мне нужна распечатка сегодняшней сводки. Той самой, с погибшей под машиной. И я подумаю… Что-то крутится в голове…
– Скажите Барановскому, чтобы распечатал.
– Хорошо… – Шатов встал и медленно вышел из комнаты. Как в тумане. В холодном липком тумане из кошмара. Где-то в нем прячется Дракон. И Шатову предстоит шарить руками в этом тумане, раздвигать его рыхлые пряди и рисковать столкнуться с Драконом лицом к лицу.
Но почему ему понадобилась сводка? Что он хочет в ней найти? Очередная шутка подсознания. Словно что-то толкает его в нужном направлении. Как той ночью, в спорткомплексе. Озарение. А потом – вздрагивающая от боли плоть, выстрелы, отдача пистолета и вонь от сгоревшего пороха, смешивающаяся с пряным запахом крови. И кто-то расплачивается за озарение Шатова, расплачивается своей кровью.
Барановский сидел перед компьютером, надев наушники. По экрану монитора металось какое-то чудовище, лейтенант энергично елозил «мышкой», дробно щелкая кнопкой.
Шатов откашлялся, но Барановский то ли не услышал, то ли проигнорировал. Чудовище на экране рухнуло, расплескав вокруг фонтаны крови.
– Илья, – позвал Шатов, подождал и окликнул уже громче, – Барановский!
– А?
– Хрен на, – чуть не выпалил Шатовы, но сдержался, – распечатайте мне сводку. Сегодняшнюю.
– ДСП, – улыбнулся вежливо Барановский.
– Что? – не понял сразу Шатов, но потом вспомнил – для служебного пользования. – Мне можно.
– Извините, но… – Барановский развел руками и снова вернулся к своей игре.
– Ты не понял… – Шатов задохнулся от неожиданности.
На мониторе заплясал очередной монстр.
– Барановский!
– Только с личного разрешения майора, – не, отрывая взгляда от экрана, сказал лейтенант. – Потому что – нельзя.
Шатов осторожно положил руку на плечо Барановского. Тот, не глядя, стряхнул. Можно было, конечно, вернуться за майором, но в последнее время Шатова перестали привлекать обычные пути. Пару дней назад Шатову показалось, что он уже выплеснул наружу годовую дозу своей злости. Но что-то у него повысилась производительность желез, отвечающих за злость и ярость. Или это обстановка располагает?
Оплеуха свалила лейтенанта на пол. С грохотом отлетевшего стула и недоуменным вскриком пострадавшего. Шатов резко присел на корточки возле Барановского, надавил коленом на его правую руку и сжал лейтенанту горло пальцами.
– Тебе еще не говорили, что я не люблю ментов? – Шатов постарался это сказать вкрадчивым тоном. – А еще я не люблю компьютерщиков. А ментов-компьютерщиков я просто ненавижу.
Барановский дернулся. Шатов напряг пальцы:
– Лежать. Ты решил, что стал крутым опером? Я ведь тебе русским языком сказал, что мне нужна сводка. Сказал ведь?
Барановский захрипел, и Шатов ослабил хватку.
– Я тебе вежливо сказал, интеллигентно. А ты решил поиграть со мной в служаку? Что-то со мной в последнее время все пытаются играть в разные игры. И мне это чертовски надоело. Ты меня понял?
Барановский моргнул.
– Вот и отлично. Сейчас ты встанешь и сделаешь то, о чем я тебя попросил. А потом, если захочешь, сам сходишь к майору и спросишь, имею ли я право эти сводки читать. А если после этого ты захочешь выяснить, свалил я тебя только благодаря внезапности или смогу это сделать в любой момент – милости просим на разборку. Только предупреждаю – я человек ленивый, драться долго не люблю. Поэтому искалечу тебя в первую же минуту. Во всяком случае, приложу к этому максимум усилий. Понимаешь?
– Да.
– И последнее, чтобы ты не умничал, я наш с тобой разговор закреплю воспитанием у тебя рефлексов, – Шатов вытащил из—под пиджака Барановского пистолет.
– Пистолет! – запротестовал лейтенант.
– Пистолет, – согласился Шатов, вставая. – Пистолет «макарова», калибр девять миллиметров, емкость магазина – восемь патронов.
Щелкнул затвор, еще раз. Патрон, вылетев из пистолета, стукнулся об экран монитора и упал на пол. Еще раз щелчок – второй патрон покатился по столу.
– Ты чего, охренел? – Барановский вскочил и протянул руку к оружию.
– Вас не учили, что нельзя хвататься за взведенное оружие? – осведомился Шатов, и еще два патрона полетели по кабинету. – Ты бы лучше занялся делом пока.
Барановский постоял несколько секунд, взвешивая свои шансы и прикидывая возможные варианты. Шатов еще дважды передернул затвор.
– Мне нужна сводка, – сказал Шатов.
Лейтенант молча кивнул, поднял опрокинутый стул и сел к компьютеру.
Дверь кабинета открылась, и заглянул сержант:
– Егора Шорохова здесь нет?
– Как видишь, – пряча за спину руку с пистолетом, ответил Шатов.
Не хватало еще, чтобы сержант заподозрил неладное и бросился обезоруживать нарушителя. Майор ведь разрешил Шатова впускать и выпускать, а о том, чтобы угрожать отобранным пистолетом сотруднику милиции – такого уговору не было.
– А где он?
– В столовой, – Шатов неопределенно взмахнул левой рукой. – А что?
– К нему мать приехала, – сообщил сержант и исчез.
Загудел принтер.
Шатов задумчиво посмотрел на дверь. Ну, приехала к человеку мать. Ну и что? К Шатову приезжать некому. Так уж сложилось.
– Готово, – буркнул Баранвский и бросил на стол листки распечатки.
– Премного благодарны, – Шатов еще дважды щелкнул затвором. – Возвращаю вам табельное оружие. Я не помешаю вам, если устроюсь на диване?
Барановский молча взял пистолет и наклонился за патроном.
Сводка. Шатов сел на диван. Видел он такие. Ничего особенного. Суконным языком о банальных делах. На почве неприязненных отношений после совместного распития. Какого черта его потянуло на развлекательное чтение?
И что-то у него с нервами. Слишком легко он переходит от одного состояния души к другому. Едва не пустил патетическую слезу в столовой и через минуту чуть не запинал сотрудника милиции. Это, кстати, был бы уже второй член группы, оказавшийся жертвой испортившегося характера Шатова. На него бы надели намордник.
Барановский внятно выругался, пытаясь добраться за патроном под шкаф.
– Ругаться нехорошо, – сказал назидательно Шатов.
А еще эта истерика возле «Севера». Шатов потряс головой, отгоняя видение окровавленного обнаженного тела. Нет, не нужно вспоминать. Лучше сосредоточиться на сводке. Что тут у нас? У них.
Как всегда – ничего особенного. Все предельно просто и обыденно. Полуторамиллионный город за сутки неизбежно даст материал на пять шесть машинописных листков. Где тут жертва Дракона?
Дзержинский район, перекресток двух полтинников. Смертельно травмирована. И что?
Шатов быстро просмотрел сводку, вернулся к первому листку. Сутки, судя по всему, выдались достаточно спокойными. Убийств и тяжких телесных почти нет. Точнее – убийств два. Оба – на бытовой почве, классические нигде не работающий и ранее судимый. И находящийся в состоянии сильного алкогольного опьянения. В обоих случаях убивцы задержаны по горячим следам.
Тяжкие телесные… Три. Один случай – со смертельным исходом. И опять таки взяли всех. Тем более что в одном случае преступник заснул прямо на месте преступления, а в двух других дождался приезда сотрудников милиции. Спокойные сутки. Кражи и хулиганство – не в счет. Вот на дорогах было не спокойно. Три ДТП со смертельным исходом. В двух случаях – машины столкнулись со встречным автобусом и спокойно стоящим деревом по вине водителя. И только женщина, которую столкнул под колеса Дракон…
Еще раз перечитать. И дальше что? Дракон столкнул женщину под машину. И грозится вести себя так и дальше, если с ним перестанут играть в его увлекательную игру. Это ведь так просто – толкнуть, ударить ножом…
Стоп. Шатов еще раз просмотрел сводку. А вот это уже, кажется, интересно…
В кабинет вошел Сергиевский.
– Есть идея! – вскочил Шатов.
– Потом, – майор подошел к столу и снял телефонную трубку.
– Дежурный? Это Сергиевский. Что значит «какой»? Сергиевский. Да вынь ты банан изо рта, в конце концов. Слушай внимательно. Сейчас поднимешь по тревоге кого сможешь и прочешешь все вокруг моей базы. Да, от Авиаторов до Фанинского. Все. Искать серую «волгу». Вроде бы тридцать первую. А я откуда знаю? Водила лет тридцати, брюнет, с сильными залысинами. Сам знаю, что десятки. И с дорожниками свяжись. И… еще, с линейным отделением Центрального вокзала свяжись, он там может ошиваться. Все. И давай быстрее. – Сергиевский бросил трубку.
– Что случилось? – спросил Шатов.
– Что случилось? – Сергиевский потер щеку, поморщился. – Двое суток не брился. Ничего особо страшного. К Егору приехала мама.
– И что?
– В общем, ничего особого. Просто, кажется, ее сюда доставил Дракон.
Мать Гремлина оказалась маленькой сухонькой старушкой, в белом платочке и неопределенного цвета пальто, снимать которое она напрочь отказалась. От чая она тоже отказалась, только сидела на стуле возле Гремлина и держала его за руку.
На лице Гремлина дрожало странное выражение, нечто среднее между радостью и ужасом.
– У меня все в порядке, мама, – который раз подряд говорил Егор, и который раз подряд мать тяжело вздыхала, качала головой и просила ничего не скрывать.
– Ты лучче скажи, Егорка. Не сильно тебя подстрелили? Куда? Ты правду скажи, – мать ощупывала Гремлина, а тот косился на окружающих и смущенно пытался отвести ее руку.
– Да все нормально, мама. Правда, все нормально. Никто меня не подстрелил. Наврали тебе.
– Да как же это – наврали? – старушка всплеснула руками. – Так ведь приехал человек, нашел меня, езжай, говорит, Никифоровна в город, там сына твоего сильно ранили. Как бы не смертельно. И билеты привез на поезд, и за машину заплатил от нас до райцентра. И потом возле вокзала такси нанял, адрес дал на бумажке и отправил меня сюда. Как же обманул? Деньги ведь какие потратил! Быстрее говорит, езжай. И вежливый такой. Сумки нес, даже за постель сам заплатил. И вагон этот, купейный. На два места. Чаем угощал. Как же – соврал?
В голову матери Гремлина явно не могло вместится то, что кто-то способен так обмануть и еще при этом потратить ради обмана столько сил и денег. Не могло такого быть. Это ее непутевый Егорка что-то от нее скрывает, не говорит и рану свою тяжелую не показывает.
Выслушав историю, Шатов почувствовал, как желудок сдавило чем-то ледяным. Дракон. Это Дракон. И совершенно понятно для чего он это сделал. Еще одна демонстрация силы и того, что он не остановится ни перед чем. Абсолютно ни перед чем.
Гремлин осторожно погладил мать по голове. Шатов отвернулся.
– Выйдем поговорим, – сказал Сергиевский. – Пусть Егор с мамой посидит.
В дверях Шатов обернулся. Егор что-то шептал матери, а в глазах его светилось отчаяние.
– Климов и Балазанов – на вокзал, – войдя в кабинет, приказал Сергиевский. – И все позвоните домой, предупредите, чтобы никуда не выходили пока.
– Пока что? – спросил Пирог.
– Пока не приедет машина. Этим займешься ты, – Сергиевский подвинул к себе телефон, набрал номер.
Это правильно, подумал Шатов, нужно вывезти семьи оперов. Нужно было это сделать сразу, но они не поверили в серьезность угрозы. Теперь – поверили.
Майор договорился с кем-то об автобусе, потом перезвонил куда-то и потребовал, чтобы семьи приняли в общежитии на территории какого-то охраняемого объекта. В выражениях майор не стеснялся. Потом позвонил своему начальнику и доложил о произошедшем.
Начальство действия Сергиевского, насколько понял Шатов, одобрило. Во всяком случае, повесив трубку, Сергиевский никак не прокомментировал разговора.
– Возьми двух наших автоматчиков, – сказал майор Пирогу, – и дуй на микроавтобусе к управлению. Там пересядешь в автобус, а автоматчиков на «мицубиси» вернешь сюда. Охраной в управлении автобус обеспечат. И не ходи по улице один. Куда ехать – понял?
– Да.
– Тогда бегом. Стой, – Сергиевский обернулся к Барановскому, – ты двигай с ним. Ни на шаг не отоходить.
– Есть, – лейтенант встал со стула, одернул пиджак, потоптался, глядя на монитор.
– Что-то не понял?
– Нет, все нормально.
– Тогда не задерживай. А ты, Шатов, садись, поговорим.
Барановский вышел.
– Как тебе приключение? – осведомился майор.
– Не ожидал. Хотя ждать стоило, – честно признался Шатов. – У Гремлина мать живет дальше всех?
– Да. И это значит, что нам демонстрируют свои широкие возможности, – констатировал Сергиевский. – Мол, любого могу достать.
– Похоже на то… Мать описала попутчика, или только таксиста?
– Как она могла его описать? Молодой, лет сорок. Среднего роста. Что еще? Очень вежливый и заботливый. Лысоват с затылка. Но, в общем, волосы густые.
– Да… – протянул Шатов.
– В том-то и дело. Будем надеяться, что хоть водитель его запомнил лучше. И проводницы в вагоне. Так что ты хотел сказать?
– Сколько до нее добираться?
– До матери? Считай – сутки. И там нужно еще часов двенадцать ждать проходящего поезда. Выходит – двое с половиной суток в пути.
– Не Дракон, – покачал головой Шатов.
– Сам понял, не дурак. Так полагаю, если мы попутчика даже найдем, ничего он нам не скажет толком. Его тоже, видимо, наняли.
– Похоже на то. Похоже. А вот эту женщину ночью под машину Дракон не толкал.
– С чего такая уверенность?
– Не толкал и все, – Шатов пожал плечами и недовольно поморщился.
Как это еще объяснить? Не похоже это на Дракона.
– Мы же только что говорили, что нам сейчас нужно думать. А он должен нам помешать. Спугнуть, пустить по ложному следу. Просто запугать…
– Не убеждает.
– Не убеждает? А если так – он остался один, без помощников. И теперь ему всю подготовительную работу приходиться проделывать самому. Отсюда и то, что он попытался обмануть меня с той девочкой возле школы. Попытался отделаться одним трупом при всех вариантах. Я в разговоре его зацепил, и на площади Культуры он уже действовал в рамках собственной игры, почти по правилам. Но здорово при этом рисковал. Его могли заметить, или еще что-нибудь… И он действовал в одиночку. У него пока кончились помощники.
– Исчерпал запас… А тот, что ездил за матерью в село?
– Этого он использует в темную. А вот тех, кто убивал, почему-то нету. Почему?
Действительно, почему, подумал Шатов. Все шло по плану, все было нормально. Дракон опережал их на два шага, и вдруг прокол в спорткомплексе все меняет. Начинается игра. И все производится только собственными руками.
– Вы посмотрите сводку, – Шатов протянул листы Сергиевскому.
– И что я должен здесь увидеть?
– Посмотрите и скажите, если бы кто-нибудь хотел соврать и взять на себя чужое преступление – что бы он выбрал? Со смертью или, на худой конец, с тяжкими телесными… Прикиньте.
В комнате снова воцарилась тишина.
Сергиевский читал сводки, аккуратно перекладывая листки с места на место.
Майор думает. И правильно. Думать нужно всегда. И сколько бы он не вчитывался в текст, ничего более подходящего, чем случай с женщиной, он не найдет.
Дракон не дурак. Он понимает, что действуя в одиночку он рискует просто случайно влипнуть. Банально напороться на патруль. Или вдруг прохожие совсем сойдут с ума и бросятся ловить преступника и вдруг даже поймают. А паузу Дракон делать не может. Пауза дает возможность группе Сергиевского и Шатову сократить дистанцию.
Назвавшись Драконом нужно поддерживать реноме. Ни дня без убийств. Тем более что приезд матери Гремлина был спланирован. Кстати…
– Согласен, – Сергиевский отложил листки в сторону. – И что из этого следует?
– Из этого следует, что он не хочет рисковать и перешел на резервный план. Чтобы и темп поддерживать, и не рисковать больше необходимого. Ему нужно выдержать паузу.
– Зачем?
– Не знаю. И, кстати, не знаю, почему он решил мать Гремлина привезти, а не просто убить там, на месте. Не могу себе даже представить…
– А я могу, пожалуй, – майор улыбнулся как-то тяжело, словно лицо свело судорогой.
– Если не секрет…
– Тебе скажу. Только больше ни с кем не трепись об этом.
Шатов кивнул. Это уже интересно – у майора появились секреты от собственной группы. Группы, которую он сам же и отбирал. Очень интересно.
– Я тебе не все сказал, когда доносил официальную версию. Не только Рита и не только Таранов, – Сергиевский снова улыбнулся, но на этот раз устало. – Представь себе – оперативная группа ведет дело. Гибнет один сотрудник. И не просто гибнет, а попадает в подготовленную ловушку. Второй получает пулю в спину плюс удар ножом. Группу свободно могут расформировать. Что бы ты там о начальстве ни думал. И каким бы оно на самом деле ни было плохим, но рисковать всей группой оно не станет. Это вредно для карьеры. Убрать нас, поставить других.
– И что здесь плохого?
– Плохо то, что и меня отстранят.
– А это так плохо?
– Плохо. Я тебе пытался объяснить в кафе. Если кто-то и найдет дракона, то это только я.
– Ошибочка, – засмеялся Шатов, – только я. Вы все – не в счет.
– Интересная версия. Это тот самый случай, когда наживка хочет сожрать рыбу.
– А хоть бы и так.
– У меня нет настроения спорить.
– И что это значит? И почему все-таки не убили мать Гремлина?
– После этого нашу группу расформировали бы со стопроцентной гарантией. Без сомнения, – майор замолчал, откинувшись в кресле и рассматривая Шатова.
Ну и что? Расформировали – кто опечалился бы? Сергиевский? Так Дракону плевать на мнение майора милиции. Шатов? Так его все равно бы воткнули в качестве наживки и добровольного помощника в новый состав группы. И это было бы, кроме всего прочего, выгодно и Дракону. Эта была бы та самая пауза, которой он добивается… Если Шатов правильно его понял. Так что, не желая убивать мать Гремлина, Дракон не желает расформировывать группу?
Почему он сегодня такой тупой? Майор вот, например, все понял сразу. Молодец. Быстро отреагировал. И понятно, почему начал секретничать, прятать информацию от своих.
Выходит, что он может на сто процентов сейчас доверять только себе и Шатову. Потому, что расформирование группы мешало Дракону только в одном случае – когда в группе кто-то работает на него, на Дракона.
Остается только выяснить – кто?
– Есть варианты? – спросил Шатов, стараясь оставаться спокойным.
– Рыжего можно вычеркнуть, – майор вынул из ящика стола лист бумаги и нарисовал на нем крест.
– И Таранова.
– И Таранова, – на листе появился еще один крест.
– И меня, – подсказал Шатов.
– И тебя, пожалуй, тоже, – третий крест.
– Гремлин?
– Не знаю. Может быть – да. А если история с матерью только прикрытие? Она ведь в этом случае ничем не рискует. А на нас это производит неизгладимое впечатление.
Когда сотовый телефон в кармане куртки зазвонил, Шатов не задумываясь вынул его, нажал кнопку и, не слушая, сказал:
– Мне некогда. Пошел к черту, и раньше чем через час не звони.
И Шатов выключил телефон. И замер, ошарашено разглядывая аппарат. Потом медленно перевел взгляд на Сергиевского. Словно в зеркало посмотрелся. Растерянность и удивление.
Шатов отключил телефон и осторожно положил его на край стола.
– Что это было? – спросил Сергиевский.
– Вы о звонке?
– Я об ответе.
– Не знаю, – Шатов растерянно пожал плечами. – Само вырвалось.
– Включи телефон, он перезвонит.
– Не включу. Я же сказал – через час, – Шатов спрятал телефон в карман.
– Он же кого-нибудь убьет.
– Он и так кого-нибудь убьет. Мы ведь в смешном положении – какое бы решение не приняли, он все равно убивает человека. У него на рулетке нет «зеро». И я думаю, что он позвонит именно через час, – Шатов говорил тихо, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. – В крайнем случае – перезвонит на другой телефон. На ваш, или на телефон в комнате у оперов…
Шатов замолчал.
Все это у него действительно вырвалось случайно.
– Да, – сказал Сергиевский, – это как в анекдоте о психиатре. Сегодня у меня оговорочка вышла, точно по Фрейду. Хотел за завтраком попросить жену подать чай, а сказал: «Сука, блин, ты мне всю жизнь изгадила!».
Странное тепло начало распространяться от телефона, лежащего во внутреннем кармане куртки. Тепло, переходящее в жар. Шатов слишком привык относиться к телефону и звонкам Дракона как к чему-то жизненно важному. Это не правильно – вот так вот обрывать разговор. Это ведь Дракон! Дракон!
Ну и что? Что из этого, спросил себя Шатов. Ну – Дракон. Ну, соизволил позвонить. Хочет продолжить игру? Подождет. Если ему хочется услышать реакцию на приезд старушки – подождет. Подождет…
– Что у нас дальше по личному составу, – как можно более спокойным голосом спросил Шатов.
– Пирог, Балазанов, Климов… – на листе бумаги появились три вопросительных знака. – Не знаю. Любой из них.
– Климов с меньшей степенью вероятности может работать на Дракона.
– Это почему?
– Он слишком провоцирует меня на конфликты. Слишком демонстрирует свою антипатию ко мне. Я, кстати, так и не понял почему.
– То, что он демонстрирует – это ничего не значит. Он для того может и отрываться, чтобы снять с себя подозрение. А тебя он не любит… Ты плохо относишься к ментам из-за того, что они тебя чуть не убили? А он не может забыть, как такой же, как ты журналист чуть не вышиб его из органов. Он нарвался на компанию пятнадцатилетних пацанов, здорово угашенных. Они полезли в драку. Малолетки с ножами – все, как положено. Он одному из них сломал руку. Второму организовал сотрясение мозга. Все, в общем, в пределах разумного. Но одного из мальчиков решили отмазать, а для этого нужно было затоптать мента. И журналист поднял кампанию против жестокости и превышения… Не с чего Димке вас любить, господин журналист.
– Не с чего, – согласился Шатов. – И кто же стучит Дракону? А, чуть не забыл, Барановского тоже можно вычеркнуть из списка подозреваемых.
– Что так? Неужто из-за того, что он только сегодня появился в группе.
– Ну…
– Он пришел из информационного центра. А там, понимаешь, можно получить данные на любого из нас. И, кстати, сводку Дракону там добыть очень даже просто. Нет?
– Да, – Шатову вдруг пришла в голову забавная мысль, – а ведь и я мог бы…
– Мог. Только в вашей истории, господин Шатов, слишком много эмоционального. Такое трудно придумать. Кроме этого, у меня есть другие источники.
– Кстати, об источниках…
– Без комментариев.
– Вот даже как? Тогда поясните мне, почему это не может быть майор Сергей Сергиевский?
Майор ответил не сразу, тщательно взвесил эту мысль и цыкнул зубом:
– Может. Совершенно спокойно может. А разговоры о «кроте» ведет только для того, чтобы запудрить мозги Шатову. Сергиевский вообще мог бы всю группу укомплектовать своими людьми, убийца к убийце. И выходит, что у меня положение чуть легче, чем у Евгения Шатова. Я могу верить себе и ему, а Шатов – только себе. Тяжело ему будет.
– Справлюсь, – резко ответил Шатов.
Снова – слишком резко. И снова кровь очень легко бросилась в лицо. И кулаки сжались. И заколотилось сердце. Что это с ним? Ведь не было никакого повода. Просто разговор. Просто обсуждение проблемы…
А какого черта майор прицепился? Что за намеки и ирония? Считает, что может все? Козел в погонах! Шатов торопливо отвел глаза. Не нужно, чтобы Сергиевский увидел их выражение. Совершенно не нужно. Да чего же Шатов так трясется перед майором? На фиг! Ни минуты. Ни секунды. Сейчас я выскажу Сергиевскому…
Спокойно! Спокойно, Шатов. Что с тобой? Это напоминает безумие. Ты бросаешься в драку по любому поводу, ты срываешься из-за пустяка. Сейчас успокойся, глубоко вдохни и выдохни. И разожми пальцы. Молодец. А теперь посмотри в глаза майору. Спокойно, уверенно. Ты сможешь.
– Что случилось? – спросил майор.
– Ни-че-го… – по слогам произнес Шатов.
– Я же вижу.
– Да!… – спокойно, – нервы. Просто нервы. Я в последнее время слишком близко все принимаю к сердцу.
Зазвонил телефон, не сотовый в кармане, а тот, что стоял на столе. Шатов напрягся. Дракон все-таки перезвонил?
– Майор Сергиевский. Да. – Сергиевский посмотрел на Шатова и еле заметно покачал головой – не Дракон. – Да, Пирог. Старший лейтенант. Да, с ведома Ознобишина. Да что ты ко мне прицепился. Перезвони генералу, узнай. Да. С вами не то, что в бутылку, в за… куда угодно полезешь. И не задерживай их там. Пока.
Не Дракон. Кровожадный безумный маньяк терпеливо ждет назначенного времени. Смешно? Очень. Обхохочешься. Изойдешь смехом.
– Перезвони своей жене, – сказал майор. – Чтобы подготовилась к приезду Пирога, вещи там собрала, самое необходимое.
Вещи… Вывезти ее вместе со всеми… Это будет забавно, подумал Шатов. Хорунжий будет биться в истерике, узнав, что его тщательно спланированная и скрупулезно исполненная операция прикрытия получит такое развитие.
– Нет, – сказал Шатов.
– В смысле? Тебе не жалко жены?
– Он ее не тронет.
– Откуда такая уверенность? Он что – предупреждал?
– Не знаю… Если сейчас исчезну я, или я спрячу ее, то Дракон отреагирует болезненно. Он хочет, чтобы я знал, чтобы я каждую секунду чувствовал свою уязвимость. Я себе даже представить не могу, что он сделает… Я… – Шатов почувствовал, что теряет мысль, что объяснение выходит путаное и невнятное.
Но не может же он, в конце концов, просто заявить, что Вика на службе и не может покинуть своего боевого поста. И самое главное – он не собирается отчитываться перед майором, пусть у него даже два высших образования и спецназ. Плевать! Он всегда сможет заткнуть пасть этому майору…
Стоп.
И еще раз – стоп. Что-то тут не так. Нервы. Он слишком издергался и срывается от малейшего толчка. Так нельзя. Нельзя. Нужно просто уйти отсюда. Выйти на улицу. Здесь слишком душно. Давят стены и потолок. Душно…
Шатов потянул ворот рубахи. Что-то треснуло. На улицу… Ему нужно уходить. Все бросить и уходить. Домой. Там нет Виты, но это и не важно. Просто уйти отсюда.
Шатов встал.
– Что случилось? – спросил Сергиевский.
– Ничего. Просто мне нужно идти домой. Ждет жена.
– Нельзя.
– А кто мне помешает? Ты, майор? Попробуй. Думаешь, твое спецназовское прошлое сможет меня остановить? Я тебе вобью его в глотку, только сунься, – Шатов засмеялся. – Я буду делать только то, что решил я сам. И лучше не становись на моем пути. Въехал?
– Въехал, – Сергиевский сказал это очень-очень тихо.
– Вот так, милейший, я пошел. Если что – звоните, но не на сотовый, а на мой домашний. И – все.
Шатов шагнул к двери. Остановился. Немного поколебался, потом оглянулся. Сергиевский смотрел ему вслед, и во взгляде его читался не страх. Нет. Напряжение? Настороженность?
– Извините, – сказал Шатов неожиданно для себя. – Не обращайте внимания. Это нервы. Это просто нервы.
