Глава 9
Город затих. Еще густо светились окна домов, еще двигались тени по задернутым шторам, но на улицах уже почти никого не было. На пути к Центральному парку Шатову попалась только одна парочка, слишком увлеченная собой, чтобы бояться темных закоулков.
А Шатов еще помнил время, когда по вечерам Парк был ярко освещен, и до одиннадцати часов вечера в нем работали аттракционы. Сотни людей стояли в очередях на карусели и колесо обозрения. На танцплощадке, ее тогда называли «болото», было людно и шумно.
Куда все это подевалось? Кому это мешало? Прошло всего лет пятнадцать. И все. И не узнать парка.
Вот там, вспомнил Шатов, там, где сейчас стоит павильон автодрома, стоял старый, еще деревянный кинотеатр «Парк». А вот там, где сейчас автодром поменьше, было колесо обозрения. Не то здоровенное, которое поставили не так давно, с сидениями из металла и пластика, а уютное, с деревянными лавочками, как в парке. И поднимало это колесо не хрен знает куда, а только к вершинам сосен.
Шатов зажмурился и остановился – так ярко вдруг нахлынули детские воспоминания. Они пришли в парк. Они на каждый праздник приходили в этот парк, как тысячи и тысячи других горожан. Карусель с уютными и симпатичными лошадками, цепи, крутившиеся с умопомрачительной скоростью… А вот там, в самой глубине, два заветных аттракциона, мечта каждого мальчишки – крохотные самолетики, крутящие мертвую петлю и иммельман. Но там кататься нельзя, туда пускают только взрослых. А мальчишки могут только стоять и смотреть с завистью.
И еще печенье, слоеное печенье под названием «Союзное». Он очень любил это печенье, и ему всегда покупали его. Всегда, когда приходили в парк.
Сейчас он в парк не приходит. Сейчас ему некогда. Он может только пройти по старым аллеям для того, чтобы срезать расстояние. Шатов глубоко втянул воздух.
Хорошо! Осень – его любимая пора года. Наверное, это признак старости, раз он может точно сказать, какое именно время года ему нравится. Осень. Бабье лето и листопад, который следует за ним.
В воздухе пахло дымом. Жгут листья. Шатов принюхался и засмеялся. И это тоже запах его детства.
Шатов поднял голову и только после этого обнаружил, что с неба сеется мелкий безвкусный дождик. Мельчайший, легкий, словно пыль.
– Который час не подскажете?
Шатов вздрогнул, обернулся на голос. Еще одна парочка. Сопляки лет восемнадцати. Им наплевать на дождь, на темноту и на то, что в парке теперь можно нарваться на кого угодно. Они даже останавливают одиноких прохожих, чтобы спросить время. Безумцы.
– Двадцать два – двадцать.
– Спасибо, – пискнула девчонка и обвинительным тоном обратилась к своему кавалеру, – Я же говорила, что уже поздно. А ты…
Что там пробормотал в свое оправдание кавалер, Шатов выслушивать не стал. Потянуло зябким октябрьским ветром, и его холодная лапа размазала по лицу капли дождя. Прошло уже больше часа с того момента, когда он оборвал телефонный звонок Дракона.
Шатов вытащил из кармана телефон, взвесил его на руке. Сколько раз он уже хотел зашвырнуть проклятый аппарат подальше. Или растоптать. Или бросить его в огонь и смотреть, как пластик будет корежится, словно змея, попавшая в огонь, или Дракон, застигнутый всепоглощающим пламенем.
И каждый раз что-то останавливало. Шатов так и не придумал названия этому чувству. Не страх. Точно – не страх.
Телефон подал голос, как только Шатов его включил. Как Дракон хочет позвонить! Как он жаждет поговорить.
– Да.
– Вы ведете себя не корректно…
– И вы за это меня накажете?
– Я… Я не потерплю…
– Потерпите. Час же потерпели, потерпите и еще.
– Вы заставляете меня думать, что терпение мое слишком затянулось. А оно не безгранично, уверяю вас.
– Ну и что? Что произойдет, когда ваше терпение закончится? Вы начнете убивать всех подряд? Вы разрушите город, снесете каждый его дом, изнасилуете каждую женщину и девушку? И все для того, чтобы продемонстрировать мне свою ярость? Не смешите!
Шатову вдруг действительно показалась вся эта ситуация очень смешной. Что, в конце концов, происходит? Кто-то убивает людей? Какой ужас… Нужно теперь забыть обо всем и посыпать себе главу пеплом? Бросаться выполнять приказы Дракона, играть в его игру? Чушь.
– Что-то с вами произошло, – констатировал Дракон. – Это плохо.
– Конечно, плохо.
– Это плохо не для меня. Вы ведь обратили внимание – до последнего времени я максимально корректно вел себя по отношению к ближнему окружению и вашему, и ваших друзей. Я даже организовал для одного из них встречу с матерью. Представляете, он не встречался с ней уже больше двух лет! И еще я дал вашим друзьям возможность продемонстрировать своим родным заботу о них. Придется, правда, некоторое время пожить в общежитии, но это такая малость по сравнению с тем, что случилось с Анатолием Петровичем Изотовым…
– Я не знаю никакого Изотова…
– Это и не важно. Просто запомните эту фамилию. Остальное будет в сводках. И запомните, что это – цена часового перерыва в нашем с вами общении, – в голосе Дракона громыхнула сталь, – кстати, вы можете быть свидетелем последнего вздоха Анатолия Петровича.
– Что за… – начал было Шатов, но замолчал.
В трубке послышалось чье-то дыхание, стон, отдаленный голос Дракона: «Его зовут Евгений Шатов».
– Евгений Шатов… – сказал незнакомый голос в трубке.
Потом всхрип, что-то похожее на бульканье, какой-то шум. И тишина.
Ножом по горлу. Это не больно. Если вам доведется выбирать – попросите, чтобы ножом по горлу. Так ему говорил Дракон в комнате, освещенной белым мертвым светом и пропитанной запахом смерти. И снова… Он снова стал свидетелем. И снова ничего не мог поделать.
– Если вам кажется, что своим хамством вы сможете меня уязвить и заставить делать ошибки – ошибаетесь сами, – сказал Дракон в телефоне. – Не нужно прикидываться, что вы стали вдруг равнодушны к чужим смертям. Вам мало одной? Хорошо. Я вам перезвоню завтра и сообщу дополнительную информацию, кто еще умер с вашим именем на устах. А пока можете отдыхать. Спокойной ночи.
– Маша, ну еще полчаса! – просительно протянул парень неподалеку.
– Я обещала быть дома вовремя, – отрезала Маша, и пара быстро направилась к выходу из парка. Туда, где раньше стояла высокая колоннада, а сейчас просто зияла пустота между деревьев.
Изотов Анатолий Петрович. Он умер только что, Шатов слышал его предсмертный хрип и ничего не мог поделать. Даже сейчас он может только ждать. Только ждать.
Шатов набрал номер.
Длинный гудок. Еще один. Еще. Да где же ты, Сергиевский? Гудок.
– Майор Сергиевский.
– Это Шатов.
– Слушаю.
– Мне только что звонил Дракон. И только что он убил человека…
Пауза. Сергиевский ничего не сказал, просто молчал и ждал продолжения.
– Изотов Анатолий Петрович. Я слышал, как Дракон его убил. Прямо возле телефона. И еще он сказал, что до утра убьет еще кого-нибудь.
– Где он убил?
– Откуда я знаю? Он не сказал. Предложил читать сводки.
– Вы где?
– Это тоже не важно – я иду домой, – сказал Шатов. – А вы – ищите. Объявляйте «Перехват», «Сирену» или что у вас там положено объявлять в таких случаях. А я иду домой. К жене. А завтра я приду. Или не приду. И вообще, идите вы к черту!
К черту! Идите вы все к черту! Подохните все! Почему Шатов должен думать о всех вас?
Почему Шатов должен чувствовать себя виноватым в смерти и еще этого неизвестно мужика? Дракон. Неужели нельзя было все сделать проще? Просто убить. Просто заставить умереть.
Ты хочешь, чтобы я себе стер? Или ты…
Шатов сел на мокрую скамью на краю аллеи.
Он слишком много времени теряет на самокопание. Дракон беспрерывно подбрасывает ему пищу для самобичевания. Шатов уже захлебывается чувством вины. И эти нервные срывы.
Успокоиться. Слышь, Шатов, тебе нужно просто успокоиться. Не дергаться, а думать. Дракон ведь потому и лупит по тебе, что ты можешь его понять, можешь если не просчитать, то хотя бы почувствовать его душу. А почувствовав ты сможешь предчувствовать. Давай, Шатов. Давай.
Ты уже стоишь на грани. Либо ты все поймешь и сможешь остановить Дракона, либо сойдешь с ума.
Шатов почувствовал, как мелкий озноб начал трясти все его тело. Не сырость и холод, те пробирали бы его тело снаружи. Озноб шел изнутри, заставляя дрожать вначале сердце, а потом уж пальцы на руках.
Черт. Успокойся. Не ты их убиваешь. Не ты. Тебя просто делают виновным. Но ты чувствуешь, что это дело твоих рук.
Дело твоих рук. Ты убиваешь, не прикасаясь. Эта мысль уже приходила сегодня Шатову в голову. Охотник и свора собак. Собакой у Дракона Шатов уже был. Был. И знает, какая у того хватка. И знает, как может тот все просчитать и заставить действовать.
Он ничего не делал случайно. А теперь ведет себя, будто вынужден импровизировать. И вообще, зачем он вернулся?
Отомстить? Бред. Он мог убить Шатова, но вместо этого затеял игру. А ведь как все это было просто – убить. Или искалечить. Подранить, а потом сломать позвоночник. Или ослепить. Он бы смог. Он очень хорошо знает человеческую анатомию…
Шатов вздрогнул. След? Нужно искать человека с медицинским образованием? Бессмыслица. Где искать?
Итак, Дракон возвращается. Хотя мог продолжать прикидываться мертвым. Ладно, первый звонок по телефону он сделал сгоряча, просто от яростного желания напугать Шатова напоследок. Но потом… Зачем? Ведь он мог даже вернуться и продолжить свою охоту на людей, при этом не рискуя, не афишируя себя.
Ведь он так талантливо инсценировал самоубийства и несчастные случаи… И опять – стоп. Не он. Не инсценировал. Ведь убивал не он один. Или даже он вообще не убивал. Кроме редких случаев острой необходимости. Как с оперативно-поисковым отделом. Не убивал он. Он только планировал эти убийства.
Как хозяин псарни.
А потом говорил, что своими руками… Что убивал своими руками. И говорил правду. Все это было до их поединка возле болота.
Лес, туман, удар палкой в лицо, плеск болотной жижи и обещание вернуться…
Но после возвращения Дракон словно стал другим. Он не планирует убийства… Стоп. Планировал до тех пор, пока не убил своего помощника. Явно не единственного. И – как отрезало. Дракон начинает действовать самостоятельно. Своими руками. Охотник сам бросается из засады на дичь, не выпускает свору, а подстерегает самолично. И даже пытается выдать несчастный случай за дело своих рук.
Чем это вызвано? Безумием?
И то, что он прячет свое лицо… Прятал свое лицо от Шатова. Действительно изменил лицо? Деньги и место. Деньги ладно, похоже, это для него не проблема. А вот место…
Шатов знает только одно более-менее подходящее место для этого. Клиника «Гиппократ». Место, где не действуют никакие законы, кроме установленных братвой, а следит за выполнением этих законов некто Александр Гаврилин. Вернее, Михаил Хорунжий от имени Александра Гаврилина по кличке Наблюдатель.
И в свое время Гаврилин просил помочь найти Дракона. И аргументировал это тем, что Дракон, или тот, кто действовал под его видом, убил человека в клинике. Если бы Дракон появился в «Гиппократе» с разорванным лицом, то быстро попал бы к Хорунжему. Любое другое лечебное заведение сдало бы Дракона ментам.
Частник? Отчего-то Шатову кажется, что Хорунжий перетряс всех местных специалистов. И милиция также искала очень тщательно. Выходит, что Дракон выезжал после ранения за пределы города.
И вернулся. Из спокойного, надежного места вернулся туда, где его знают в лицо. Хотя, Шатов встал со скамейки и потер руки, новое его лицо никто не видел. Даже Шатов.
И убить Дракон успел многих. Или смог организовать убийство многих?
Пока это выглядит так – Дракон выбирает жертву, не подходя особенно близко, нацеливает на нее человека, чтобы тот все изучил, а потом дает команду этому человеку…
Почему именно этому человеку? Шатов сплюнул. Если предположить, что у Дракона целая цепочка исполнителей, то логичнее все выглядело бы так – один проводит разведку, а второй убивает. Потом следующий разведывает, а первый наносит удар. И так далее. Разведку проводит один, а убивает другой. И Дракон над всем этим в роли мозга.
Похоже. С одним только допущением, что очередь убийц не иссякнет. Очередь убийц.
Убийц. Очередь.
Шатов оглянулся в глубину парка. Там раньше стоял тир. Длинное каменное сооружение, с жестяными фигурками внутри. И маленький Женька выпрашивавший у матери денежки, на то, чтобы стрельнуть из воздушки в плывущих уток, или заставить жестяного медведя забарабанить в помятый барабан. И Женька был готов терпеливо ждать, пока освободится ружье, пока счастливчики, пришедшие раньше, получат удовольствие от стрельбы. Три копейки за пульку.
Вода с волос потекла за шиворот. Нужно идти домой, не хватало еще схлопотать простуду. И еще нужно обсудить с Викой некоторые моменты. Не хочет Хорунжий появляться – его дело. Но кое-что выполнить мы его заставим…
Телефон. Он подал голос неожиданно. Дракон ведь обещал позвонить только завтра. Завтра… Это не он. Это точно не его звонок.
– Да.
– Я не отвлек ни от чего важного?
– Нет, – слово далось трудно.
– Вот и хорошо. Просто у меня для вас новость. Не знаю – хорошая или плохая… Я вдруг подумал, что мы играем не совсем по правилам. Выбирает вы или нет – погибает всего один человек. Поэтому я предлагаю… Вернее, даже настаиваю. Или нет, я просто ввожу новые правила – если вы не угадываете или отказываетесь выбирать, то штраф с вас взимается в трехкратном размере. Это должно будет сделать нашу игру интересней и увлекательней, – Дракон засмеялся.
Шатов молча ждал продолжения.
– Молчите? И правильно. Вы же не знаете, за что я могу вас оштрафовать. Так вот, тут с вами решила поговорить по телефону милая дама.
– Кто?
– Вы ее не знаете. Я, собственно, тоже. Вижу ее первый раз в жизни и, я уверен, в последний. Зовут ее… как вас зовут, милая? – в сторону спросил Дракон. – Вот сюда, в телефонную трубку.
– Алена, – всхлипнул женский голос.
– Хорошее имя! – восхитился Дракон. А теперь – игра. Алена, вы хотите жить?
– Да.
– Вы слышали ее ответ, Шатов?
– Слышал.
– А вы хотите, чтобы она выжила?
– Хочу.
– У нее есть шанс.
– Какой, к черту, шанс? – вырвалось у Шатова. – Если она видела твое лицо…
– Ваше, – поправил Дракон.
– Ваше лицо. Если она его видела…
– Вы тоже его видели.
– Но не после пластической операции, – выдохнул Шатов.
Попал или нет? Попал или…
– Молодец, – практически без паузы ответил Дракон. – Сам догадался?
– Сам.
– Молодец. И что вы будете с этой информацией делать дальше?
– Не знаю.
– Ну, подумайте на досуге, а пока вернемся к нашей игре. Скажите нашему приятелю, Алена, вы видели мое лицо? Не стесняйтесь, честно скажите.
– Нет, он в капюшоне.
– Так что, шанс у нее есть. Вы готовы, Женя? Или просто ее убить? – из трубки донесся то ли всхлип, то ли стон. – Выбирайте, у нас все – по честному.
Шатов затаил дыхание.
– Смелее, Евгений. Вот и Алена просит.
– Пожалуйста, – почти выкрикнула Алена, – играйте.
Играйте. Шатов сжал зубы. Играйте. Пожалуйста, играйте. А если я не хочу, подумал Шатов.
– Вы, кстати, можете и не играть, – сказал Дракон, будто прочитав мысли Шатова, – откажитесь. Алена просто и безболезненно умрет, а я постараюсь выполнить свое обещание о трехкратном размере. Итак – считаем до трех. Два с половиной.
– Согласен, – Шатов сошел с аллеи и прислонился плечом к дереву.
– Я задаю вам десять вопросов, отвечать на которые вы будете без размышлений. Если вы наберете три неправильных ответа, то Алена… Вы меня понимаете. Да?
– Понимаю.
– Вот и хорошо. Вопрос первый – сколько лет Алене. Быстрее.
Сколько ей лет? Молодая. Голос достаточно взрослый, но интонации…
– Возраст? – напомнил Дриакон.
– Шестнадцать.
– Сколько нам лет, Алена? Сколько? Громче!
– В декабре – шестнадцать.
– У нас проблема, – сказал Дракон. – Засчитывать или не засчитывать этот ответ как правильный? С одной стороны – ей всего лишь пятнадцать лет и десять месяцев. С другой стороны, всего два месяца…
Шатов закрыл глаза и сглотнул.
– Хорошо, будем благородны. Зачтем. Вопрос номер два – какой рост у нашей красавицы?
– Метр шестьдесят пять… семь, – выпалил Шатов.
Дракон что-то невнятно спросил, засмеялся. Шатов ждал, затаив дыхание.
– Метр шестьдесят… пять. Нужно больше доверять своей интуиции, Женя. Если бы просто ошиблись на два сантиметра, я бы, честное слово, эту ошибку простил, но вы вначале назвали правильное число, а потом исправили его на ошибочное. Проигрыш. Цвет волос нашей милой Алены?
Шатов зажмурился. До боли в глазах и до появления огненных сполохов под веками. У него же получалось… Он же чувствовал Дракона. И в лесу, и в спорткомплексе он, кажется, видел его глазами, мог почувствовать то, что чувствует Дракон…
– Брюнетка, – прошептал Шатов. – Брюнетка, но…
– Что «но»? – быстро переспросил Дракон.
– Она крашенная брюнетка. А натуральный цвет – темно русый.
Сейчас все красятся в черный цвет. А русый – это часто встречающийся в наших местах цвет волос. Есть шанс, подумал Шатов, есть шанс.
– Ну, Женя, вы снова меня потрясли. Действительно – черный. И действительно – русый. Но – светло-русый, – Дракон сделал паузу, словно раздумывая, – ну, да бог с вами. Зачтено. Но вы не расслабляйтесь, времени мало. На Алене надето пальто. Симпатичное такое демисезонное пальто. Цвет?
– Черный.
– Правильно, черный, сейчас все носят черный цвет. А вот какой сейчас все носят цвет глаз?
– Серый, – светло-русые волосы – должны быть серые или голубые глаза.
– Не правильно. У нашей дамы глаза карие. Очень красивого оттенка. Возьмите себя в руки, Шатов. Еще одна ошибка – и вы проиграете. Сосредоточьтесь, от вас зависит жизнь девушки. Красивой, надо сказать, девушки. Изящной. Немного невезучей, но тут уж как судьба рассудит. Брюки или юбка?
– Брюки… Нет, юбка… Или… – Шатов понял, что потерял над собой контроль. Успокоиться. – Брюки. Да, брюки. Брюки!
Шатов выкрикнул это слово, как заклинание.
– Да, – сказал Дракон после молчания. – Да. Плохо вы знаете нынешнюю моду. Юбка с разрезом до бедра. Вы проиграли…
– Стойте, еще раз… Дайте еще шанс! Я просто оговорился. Я… – Шатов заторопился, сбиваясь на просительный тон, – пожалуйста.
– Извините, Евгений, но я не думал, что вы станете просить вторую попытку. Вы же у нас человек слова, решительный и несгибаемый охотник на драконов. Алена уже умерла. Извините еще раз. До свидания.
Шатов опустился на корточки. Сжал голову руками и застонал. Сколько можно? Сколько он еще может вытерпеть? Алена. Он ее не знает. И теперь он будет помнить только ее имя и возраст. И рост. И цвет волос. И цвет глаз. И то, что она была одета в черное пальто и юбку с разрезом до бедра.
За что?
Шатов выпрямился, опираясь о ствол дерева. Спрятал телефон в карман.
Просто жить дальше. Просто жить.
С тошнотой, кровью, ненавистью к себе… Жить. И увидеть Виту, стать перед ней на колени и извиниться за то, что… что… что он появился на свет, что не умер там возле болота.
Исчез запах паленных листьев и мокрой хвои. Только запах крови. Запах этот заполнил все вокруг. И капли усилившегося дождя пахли кровью. Шатов поймал несколько капель губами. И вкус у них, как у крови – солоноватый металлический вкус.
Ехать к Вике? Рассказать обо всем? Поплакать? А она потом все это расскажет Хорунжему. Или они уже установили парочку микрофонов у него в квартире, чтобы ни крошки информации не просыпать. Чтобы все заботливо сложить в корзину.
Словно на автопилоте Шатов вышел из парка. Остановился. Куда? Домой? А хоть и домой…
Шатов свернул налево и пошел к троллейбусной остановке. Тут недалеко, тут всего сто метров и перейти через улицу. Тут у нас останавливаются и троллейбусы, и автобусы. Даже маршрутки тут у нас останавливаются.
Мы можем остановить все, что угодно. Даже танк мы можем остановить. Только Драконов мы остановить не в состоянии. Шатов поднял голову, словно ожидая увидеть летящего над дорогой дракона с окровавленной пастью.
Темнота. Она непроницаемым сводом сомкнулась над уличными фонарями. Только стиранная и ношеная фата осеннего дождя свисала из темноты до самого асфальта.
Изотов. Алена. Это из-за тебя, Шатов. И выброшенная из окна проститутка тоже из-за тебя. Ты не смог убить Дракона тогда, когда была такая возможность. Не смог – и Дракон вернулся. Он сменил лицо, у него изменились повадки, но он все равно остался Драконом.
Шатов не заметил, как перешел дорогу и сел в подошедший автобус. Только когда кондуктор окликнул его во второй или третий раз, Шатов понял, что нужно заплатить за проезд и вынул из кармана деньги.
Полупустой автобус. Освещенный и теплый. Один из тех импортных обносков, которые постепенно заполонили улицы города.
Знакомых лиц нет. Шатов никого из пассажиров не знает. Или не помнит. Какая разница?
Им только по пути. Через пятнадцать минут он выйдет из автобуса, и остальные так и не узнают, что ехали со смертельно больным человеком. И что болезнь его – заразна. И что любой из них может в любой момент умереть.
Какого цвета глаза у той девушки справа? А рост у парня с книгой? А вес о дородного мужика на переднем сидении? Не знаешь, Шатов? Тогда они умрут.
Шатов прошел в самый конец салона и стал лицом назад, глядя в заднее стекло.
Ночь. Фонари. Пренебрежительные взгляды светофоров вдогонку. И редкие люди на остановках. Живые. Пока еще живые. Пока.
На них еще не обратил внимания Дракон. Еще не поставил их на кон.
Напиться и забыть обо всем. Проснуться утром – и снова напиться. И так изо дня в день. Напиться…
– Ало, Вика? – Шатов прижал телефон к уху. – Слышишь меня?
– Да, Женя. Ты где?
– Я еду домой. Извини, не предупредил, что опаздываю.
– Ничего. Ты голодный?
– Нет, – Шатов подавил приступ тошноты, – я не голоден.
– Ты скоро?
– Минут через десять, я уже в автобусе. Вика…
– Да.
– У нас в доме есть что-нибудь из алкоголя?
– Вроде бы нет. А что?
– Ничего, – сказал Шатов, – я скоро приеду.
Он скоро приедет.
Можно, конечно, зайти в кабак или бар и остограммиться там. Но Шатов не был уверен, что снова не ввяжется в потасовку. Он слишком легко начал срываться. Слишком издергал себя. Он на самой грани.
Не проехать бы свою остановку, автобус как раз свернул направо. Ночью он останавливается только по требованию. Значит, нужно вовремя потребовать.
– Водитель! – крикнул Шатов, подойдя к средней двери.
Открылась дверь, и Шатов вышел под дождь. Как в пропасть шагнул.
Через дорогу светилась вывеска магазина. Это хорошо, что есть в природе круглосуточные торговые точки. Это очень здорово. Вот сейчас он купит пойла, и ему станет легче. Даже мысль об этом погнала теплую волну по жилам.
– Добрый вечер! – поздоровался Шатов с продавцом.
– Добрый вечер, – ответила девушка.
Шатов так и не удосужился выучить ее имя, хотя покупал у нее часто.
– Водку, пожалуйста, – Шатов наугад ткнул в сторону полок.
Девушка поставила бутылку на прилавок, потянулась за кульком.
– Не нужно, – Шатов положил на прилавок деньги, и пока продавец выбирала сдачу, отвинтил крышку на бутылке. – Ваше здоровье!
Глоток. Еще. И еще.
– Сдача, пожалуйста.
– Потом, сейчас вы мне скажите, что, например, вы сами предпочитаете из выпивки?
– Крепкое?
– Крепкое, – Шатов снова отхлебнул из бутылки.
– Водку.
– Отличный выбор! – похвалил Шатов. – Тогда дайте мне еще пару бутылок такой же. А лучше – три. И коньяк. У вас как – коньяк не поддельный?
– Дам хороший.
– Отлично. И все это в кулек. И скажите, какую шоколадку вы предпочитаете? – Шатов с удивлением обнаружил, что в руках у него пустая бутылка. – Бывает. Сколько с меня? Сами выберите.
Шатов выгреб из кармана все деньги, высыпал их на прилавок и задумался, не открыть ли еще бутылку. Странно, но водка еще не подействовала. Она еще не могла подействовать, а Шатов убедил себя в том, что приятная легкость уже разлилась по всему телу. Хотелось… Бог его знает, чего ему хотелось. Хотелось жить.
Шатов забрал остаток денег, кулек, потом хлопнул себя по лбу и вынул из кулька плитку шоколада:
– Чуть не забыл – это вам!
– Спасибо, – засмеялась продавец. – Выиграли что-нибудь?
– Проиграл, – пробормотал Шатов. – Проиграл.
– Следующий раз повезет.
– Обязательно.
Следующий раз он обязательно угадает, какого цвета нижнее белье у очередной жертвы. И спасет ей этим жизнь. И всем спасет жизнь. И…
Шатов понял, что водка все-таки начала действовать. Он не ел с самого утра. И начал пить, когда поминали Рыжего. И ни чем не закусил.
Ну и что? Ну и напился. Ему есть, кого поминать. Он, правда, отчего-то не помнит, можно ли поминать умершего до похорон. И не важно.
– Не важно! – прокричал Шатов, запрокинув голову.
Чем скорее его развезет, тем быстрее он сможет забыться. Тем быстрее… Подавить желание прямо тут, на улице, откупорить еще одну бутылку оказалось непросто.
Становишься алкоголиком, Женя, вон как сосет под ложечкой в предвкушении. И руки трясутся от вожделения. Алкоголик. И трус, мелькнуло в голове, и это была последняя трезвая мысль.
Потом все вдруг как-то сместилось, в голове словно лопнула перепонка, и Шатова окатила волна покоя. Он даже остановился на мгновение. Раньше так моряки выливали масло на разбушевавшиеся волны, чтобы успокоить шторм.
Умиротворяли стихию. А он умиротворяет свои взбесившиеся мысли. И они послушно замирают. Ка-акие молодцы!
Все хорошо. Замечательно. Сказочно и волшебно. Он жив, Вита жива, Вика – тоже жива.
Вон, ты смотри, даже двое дежурных в машине перед домом – тоже живы.
– Привет, ребята! Меня зовут Евгений Шатов, это вы меня охраняете. Молодцы, – Шатова качнуло, кулек в руке ударился о дверцу машины. – О!
Шатов сунул руку в кулек и достал бутылку.
– Это, ребята, водка. Замечательная вещь, если вдуматься. Выпил – и уже хорошо. Если не стошнило. А от этой не стошнит. Девушка гаран… гарантировала, что хорошая… Или это она коньяк? Не важно, я одну бутылку уже приговорил – нормально. Берите. Как это – нет? Чо, с ума сошли? А помянуть? Рыжего помянуть? Изотова, Алену… Меня, в конце концов… Вы не помните, можно поминать еще не похороненного? А еще пока не убитого? Да берите вы бутылку! Или коньяку захотели? Берите коньяк… Ну, как знаете… – Шатов со стуком поставил бутылку на капот «девятки» и помахал оперативникам рукой. – Пока.
Вот такие дела! Не хотят пить – будут тренировать силу воли. Это не просто высидеть целую ночь, глядя на бутылку перед самыми глазами. А выбросить они ее не смогут, какой мужик сможет разбить бутылку водки?
Вывод почему-то развеселил Шатова. Разбить бутылку. Смешно. И то, что ступенька чуть не выпорхнула из-под ноги, тоже несказанно развеселило Шатова. Очень забавно забормотал лифт, открывая двери. Отлично. А теперь еще раз! Хорошо, молодец. Еще!
Поехали! Он сказал: «Поехали!», и я сказал – «Поехали!».
Перед дверью квартиры Шатов похлопал себя по карманам, в поисках ключа, а потом махнул рукой. Это они с Витой так играли, а с Викой… Можно и просто позвонить в звонок. Пусть и птичка поработает…
– Привет, Вика! – Шатов шагнул в квартиру, стукнул коленом о кулек.
Бутылки звякнули.
– Динь-дилинь, – сказал Шатов. – Возьми их, пожалуйста, и поставь в холодильник. Или… это… Водку в холодильник, а коньяк в холодильник ставить не нужно. Коньяк нужно хранить при комнатной температуре. И пить, согревая в руках, чтобы он пах… Это если хороший. А это хороший коньяк, мне это обещала девушка в магазине. Представляешь, я так и не узнал ее имя.
Шнурки на туфлях отчего-то запутались.
– Ч-черт! – Шатов сел на пол и принялся стягивать туфли. – А я ноги промочил!
Один туфель, второй туфель. До завтра высохнут. Теперь встать. Слышишь, Жека? Подъем! В смысле – встать! И снять куртку.
Божечки, ведь выпил всего бутылку! Ка-кой крепкий напиток. Просто с ног валит. Шатов встал, постоял, прислушиваясь к выводам своего вестибулярного аппарата. Нет, не валит. Во всем теле – тишь да гладь. Координация движений – отлично. Это в голову шандарахнуло.
– Привет, Вика! – Шатов вошел на кухню, сел на табурет и обнаружил, что куртку все еще держит в руках. – А я куртку приволок!
– Что случилось, Женя? – Вика села напротив Шатова.
– Ничего, просто я выпил немного. Бутылочку.
– Это я заметила. По какому поводу?
– А что, нужен повод? – удивился Шатов. – Чтобы человека замочить – повод не нужен, нужно просто желание. Чик, бац! Ты, кстати, знаешь, что перере-ре… тьфу ты, перерезание горла – один из самых гуманный способов казни? Человек вроде бы даже и не мучается почти. Просто засыпает…
– Женя…
– Ага. Вместо колыбельной – ножом по горлу. Очень эффективно…
– Женя…
– Да что ты заладила – Женя, Женя! Меня Вита так не называла. Она меня называла Евгений Шатов. Понимаешь? Ни черта ты не понимаешь, Вика, потому, что ты только подмена. Восковая кукла перед окном. Как у Шерлока Холмса. Помнишь?
– Я помню.
– Вот и замечательно. Ты мне еще скажи, почему девки сейчас не носят брюки, а надевают юбки с разрезом для бедра… До бедра. Почему? Это же опасно для жизни. И не смотри на меня так, Вика. Ну, напился! Хотя, если честно, – Шатов понизил голос до шепота, – это я еще не совсем напился, это я еще притворяюсь. Но очень хочу напиться, потому что устал притворяться. Имею я право устать притворяться? Имею. Куда я бутылки дел?
– Ты отдал их мне, чтобы я поставила в холодильник, – ровным голосом ответила Вика.
– Правильно. Ты думала, что я забыл? Ничего подобного. Это я тебя проверял. Доставай бутылку. И два стакана, – Шатов на всякий случай поднял два пальца. – Мне и тебе. Ты же составишь мне компанию? Я не хочу пить в оди…ночку. Это похоже на название тюремной камеры – одиночка. И еще…
Шатов наклонился к лежащей на полу куртке, достал из кармана телефон:
– Поставь, пожалуйста, на подзарядку. А то вдруг позвонит кто-нибудь, предложит сыграть…
Нужно срочно добавить. Ощущение легкости начало потихоньку уходить. Быстро пьянеешь – быстро трезвеешь, Шатов. Только деньги зря тратишь.
Нужно налить. Бутылка, оказывается, уже стояла на столе. И стаканы. Два. Какая умница, эта Вика. Только вот имя немного подкачало. Вика. Нет, одна буква все может изменить.
– Давай, Вика, выпьем за Виту. За мою Виту! – Шатов поднял стакан. – Давай. А теперь – за тебя. И после – за меня…
– Не нужно так часто, – тихо сказала Вика.
– В точку попала. Не нужно так часто. И уби-вать так часто – тоже не нужно! Зачем так часто? Зачем вообще убивать? – Шатов вытер рот. – Я не могу понять. И никто не может понять. Даже Сергиевский понять не может. И Хорунжий тоже не может, иначе не прятался бы от меня. Давай выпьем за Хорунжего? Ты не можешь отказаться, он твое начальство. Вот и славно. Черт!
Шатов посмотрел на свои руки и обнаружил, что они в грязи. Это когда он снимал туфли…
– Свинья, – сказал Шатов. – Я – свинья. Напился до свинского состояния. Я сейчас, только руки помою. Сейчас.
Кран в ванной поддался сразу. Пошла теплая вода.
Шатов подставил под струю руки и с интересом смотрел, как вода по крупинке смывает успевшую подсохнуть грязь. Он умывает руки. Он умывает руки, не желая… Чего он, собственно, не желает, Шатов додумывать не стал. В голову вдруг пришла идея, что душ – это то, что нужно.
Ему нужно принять душ. Немедленно.
Шатов расстегнул рубаху. Одна пуговица заупрямилась, и за это была оторвана.
– Что там у тебя, Женя? – из-за двери спросила Вика.
– Все нормально, просто я решил принять душ и уронил тазик. Все нормально.
Шатов осторожно стал в ванну и задернул занавеску.
Вначале – горячую. Пошел пар. Хорошо они сегодня раскачегарили. Почти кипяток. Теперь добавить холодной. Еще. А вот теперь начать потихоньку выключать горячую. Совсем понемногу, миллиметр за миллиметром.
Холоднее, еще холоднее. Человек может привыкнуть к чему угодно, если привыкать по чуть-чуть. Вот как сейчас – горячая вода перекрыта, только холодная, а он стоит и даже не вскрикнул.
Так ты привыкнешь и к убийствам. И чувство вины уйдет от тебя. По чуть-чуть. Сегодня не обрати внимание на выброшенную из окна женщину. С утра. А к вечеру не принимай близко к сердцу то, что шестнадцатилетней девчонке перерезали горло… Или воткнули нож в позвоночник. Наплевать.
И потихоньку ты перестанешь воспринимать все это слишком лично. И тогда ты… Шатов выключил воду, растерся полотенцем. Тогда ты перестанешь быть человеком, Женя Шатов. Или Дракон имел ввиду именно это? Ты перестанешь быть человеком? Ты сделаешь выбор и перестанешь дергаться по поводу его игры. Откажешься – и никто не сможет заставить тебя ее продолжить. А то, что он будет штрафовать тебя в тройном размере… Это его проблемы, и проблемы тех, кто ему подвернется по руку. И, кстати, у Дракона появляется куда больше возможностей, чтобы ошибиться и попасться.
Что-то он протрезвел. Это не входит в его планы на сегодня. Он хочет напиться.
Шатов обернулся в полотенце и вышел из ванной.
Вики на кухне не было. Бутылка и стаканы стояли на столе.
– Вика, ты где? – крикнул Шатов.
– Стелю постель.
– Я сейчас приду, только вот захвачу бутылку и стаканы.
Пить не обязательно на кухне. Пить можно и в комнате.
Вика сидела в кресле, завернувшись в халат. При неуверенном свете ночника она была особенно похожа на Виту. Шатов торопливо отвел взгляд и сел на постель:
– Тебе налить?
– Это обязательно? – спросила Вика.
Шатов хмыкнул:
– Еще пятнадцать минут назад я думал, что обязательно.
– А сейчас?
Шатов посмотрел на бутылку:
– Не знаю. Как хочешь. Я, например, выпью, если ты не возражаешь.
– А это что-нибудь изменит? – Вика встала с кресла. – Ты делай что хочешь, а я схожу под душ. Чистое белье – в шкафу, как обычно.
– Хорошо, – Шатов поставил один стакан на пол, к стене, во второй налил водки, грамм пятьдесят. Поднес стакан к губам.
Зажмурился. Это ведь ничего не меняет. Ровным счетом ничего. От этого никто не оживет. Никто не восстанет из мертвых. Это просто он отгородится от них и от памяти о них зыбкой стеной опьянения. А завтра… Завтра либо снова пить, либо помнить.
Как мерзко пахнет водка. А он этого не замечал. Просто пил. Потому, что хотел забыться. Мерзость какая. Шатов почувствовал, как к горлу подкатила тошнота.
Выпить? Допить эту бутылку? Шатов сглотнул. А потом отправиться дразниться с унитазом.
Черт! Шатов встал, пристроил стакан на журнальный столик и открыл шкаф. Хотя бы трусы надел, моралист алкоголичный. Неудобно перед посторонней женщиной.
Шатов лег в постель, закинув руки за голову. Закрыл глаза и тут же почувствовал, как комната резко провернулась. Так с ним бывает часто. Положительный компонент опьянения, то, ради чего он вливал в себя водку, уходил быстро, оставляя тошноту и головокружение. Его давний приятель называл такие ощущения ночными полетами.
А Шатову не нужны ночные полеты. Шатов просто хотел забыться. Просто испытать облегчение. Если бы можно было выплакать все это, просто разреветься.
Отчего мужики не плачут? Отчего люди не летают, вопрошала героиня старой пьесы. А потом – хрясь с высокого волжского берега.
В комнату вошла Вика:
– Будем спать?
– Будем, – коротко ответил Шатов.
Вика сняла халат, оставшись в ночной рубашке, осторожно, чтобы не прикоснуться к Шатову, легла в постель, к стене.
Шатов на ощупь, не глядя, нашарил выключатель ночника, нажал на кнопку.
– Спокойной ночи, Вика – сказал Шатов.
– Спокойной ночи, Евгений Шатов.
Евгений Шатов. Она приняла к сведению его пожелания. Евгений Шатов. Так к нему обращалась Вита. И еще запах. Шатов понял, что Вика воспользовалась духами Виты. «Дюна».
Напрасно это она. Все это бессмысленно. Она никогда не станет Витой.
– Не нужно, – сказал Шатов, почувствовав, как Вика легонько провела рукой по его плечу. – Не нужно.
– Почему? – чуть охрипшим голосом спросила Вика.
– Ты не Вита.
– А почему я должна быть Витой? Я не восковая кукла. Я живая баба, и меня тоже может разозлить мужик, который спит со мной в одной постели которую ночь и даже не попытался…
– Не нужно, – повторил Шатов.
– Это ты говоришь. Это только слова. А что ты чувствуешь? Что? – Вика положила руку к нему на грудь. – У тебя колотится сердце.
– Я знаю. Еще у меня кружится голова и мне тошно. Я слишком торопливо пил.
– Только это? – рука скользнула по его лицу, пальцы прикоснулись к губам. – Только водка?
– Не только, – Шатов лежал неподвижно, даже не пытаясь отстраниться или оттолкнуть ее руку. – Еще три свежих трупа. Ты уже знаешь о площади Культуры?
– Да, – губы Вики почти коснулись его уха.
– А пока я шел домой через Парк, ко мне дважды позвонил Дракон. Первый раз дал мне послушать последний вздох человека по фамилии Изотов, а во второй раз, всего через пятнадцать минут, заставил меня отвечать на вопросы. Я ошибся в ответе и умерла Алена, которой не хватило двух месяцев до шестнадцатилетия. Ты полагаешь, что это должно возбуждать?
– И ты поэтому решил напиться?
– И я поэтому решил напиться. И даже этого толком не сумел сделать. Типичный неудачник.
– Типичный, – Вика потерлась щекой о его плечо.
Шатов почувствовал, что задыхается. Вздохнул раз, другой, словно всхлипнул. В горле запершило, и что-то едкое попало на глаза. Больно. Это не слезы, нет, это…
Отвернуться, хотя в темноте она все равно не заметит. Мужик он или нет…
Рядом с ним не Вита. Не Вита. Не Вита… Он не хочет, он не имеет права, он не может…
Он не ответил на ее поцелуй. Она просто притворяется. Ей приказали. Она выполняет инструкцию по поддержанию поднадзорного в нормальном психическом состоянии… Сейчас – она прошепчет: «Евгений Шатов», и он убедится, что его элементарно…
Какие у нее настойчивые губы… Ее учили целоваться на специальных курсах. Искусство обольщение мужиков. Глава вторая – женатые, раздел третий – жена в отъезде, пункт пятый – средняя стадия отравления алкоголем. Шлюха. Она просто шлюха… Ей приказали… Она трахнет любого, на кого ей укажет Хорунжий. И ляжет под любого… И…
– Женя, – прошептала Вика.
– Я…
– Молчи. И не смей обо мне думать плохо, – Вика чуть отстранилась, – не смей. Я знаю, что ты думаешь.
– Я не…
– Не ври. Ты думаешь, что мне приказали.
– А тебе не приказывали? – Шатов смотрел в темноту, пытаясь разглядеть Вику. – Не приказывали?
– Мне рекомендовали… Оставили на мое усмотрение.
– И ты сегодня усмотрела…
Резкая пощечина зажгла перед глазами Шатова гроздь огоньков.
– Еще добавить? – спросила Вика.
– А если фонарь подвесишь?
– Скажешь, что по пьяному делу на дверь налетел.
– Хорошая идея. И что теперь?
– А что теперь?
– Теперь мы будем спать? Или ты еще раз мне врежешь, чтобы доказать искренность своих чувств?
Перед глазами снова полыхнуло.
– Однако, – оценил Шатов, – хорошо удар поставлен.
– Хочешь еще?
– Искалечишь объект домоганий… – новый удар Шатов отбить успел и тут же пропустил следующую пощечину. – Отлично. А как насчет пистолета к виску? Только не волосы!
– За прическу боишься? – Вика наклонилась к самому его лицу. – Боишься?
Шатов попытался пошевелиться, но Вика крепко сжала его лицо ладонями:
– Боишься?
Ее губы шептали, чуть прикасаясь к его губам.
– Вика, – его губы пошевелились, и это был почти ответ на поцелуй.
– Ты ведь хочешь меня, – это был не вопрос, это было утверждение. – Хочешь. Сейчас, сию минуту. Я знаю…
– Не…
– Молчи, – ее губы стали требовательными, и от них стало просто невозможно отстранится.
А потом – оторваться.
Шатов попытался оттолкнуть ее тело, сжал плечи… И привлек ее к себе.
– Вот так, – выдохнула Вика, – вот так.
– Я…
– Молчи, молчи, не смей ничего говорить… Вот так… Вот так…
Кажется, она в последний момент закричала. Ее ногти скользнули по его спине, но и на это он не обратил внимания. Еще рывок, еще… Он застонал, чувствуя, как каждое движение ее тела обдает его жаром, как засасывает его в пылающий водоворот… Еще… Он вскрикнул, и разом все исчезло.
Только пустота, темная комната и тошнота, подкатившая внезапно к горлу. Шатов почти упал с дивана, борясь с позывами к рвоте. Встал с колен и на неверных ногах пошел в туалет.
Мысли разлетелись в клочья, только тошнота и отвращение к себе. И мерзкий вкус во рту. Не нужно было…
Что? Пить? Трахаться?
Шатов вышел из туалета и вошел в ванную. Наклонился над умывальником.
Не нужно было… Ничего не нужно было… Ничего.
Он не может даже шагу ступить, чтобы не ухудшить и без того хреновую жизнь. Мало ему было вины перед погибшими. Мало? Теперь он будет всем телом ощущать липкую пленку измены.
Шатов подставил голову под воду. Под ледяную воду. Закрыл кран, вытер волосы.
Возвращаться в постель? Как там отражение в зеркале? Живой. Помятый, но живой.
Что он сейчас скажет Вике? Просто придет в комнату, молча ляжет рядом с ней… Пожелать спокойной ночи? Или сказать, что все это было ошибкой… Ошибкой и изменой. И не может измена принести облегчения. И не может… Ни чем она не может быть.
А ему не дано быть в мире с самим собой.
Он пытается, честно пытается, но не может. Ведь мог он просто оттолкнуть Вику. Мог. Но не оттолкнул, понимал умом, что должен, но не смог… Самец.
Шатов прошел в комнату.
Тишина. Даже дыхания Вики не слышно. Затаила. Она сейчас ждет, что скажет он, как обидит. И она сейчас не агент Хорунжего, не восковая кукла, а просто баба, которая сжалась в ожидании удара или оскорбления.
И, наверное, правильно было бы сейчас сказать, что вышла ошибка, что больше этого не нужно, что он…
Но нельзя. Не может он вот так просто ее оттолкнуть.
Осторожно протянул руку в темноту, коснулся ее тела. Вика вздрогнула, словно от удара тока. Попыталась отодвинуться, но Шатов удержал ее. Наклонился и поцеловал в щеку. Во влажную от слез щеку.
– Извини, – сказал Шатов.
– За что?
– За водку, – Шатов осторожно привлек к себе Вику, погладил по голове, – я выпил слишком много водки…
– И полез из-за этого на чужую бабу?
– И полез из-за этого дразниться с унитазом. Извини.
Вика еле слышно всхлипнула, ее тело расслабилось.
– Извини, Вика – повторил Шатов.
Это я виноват. Только я.
Она поцеловала его в губы.
– Можно, я усну? – спросила Вика.
– Конечно.
– Вот так, прижавшись? – голос стал жалобным и просительным.
– Конечно, глупая.
– Спасибо, – еле слышно пробормотала Вика.
– Спокойной ночи, – Шатов осторожно погладил ее по плечу. – Спи.
Спи, подумал Шатов. Все будет хорошо. Завтра утром мы не вспомним об этой ночи. Завтра утром мы снова станем настороженными и злыми. И исполосованными собственными мыслями и собственными ошибками.
Завтра утром. А пока – спокойной ночи, подумал Шатов, проваливаясь в сон.
