Глава 5

Неприятности у всех начинаются по-разному. Едет человек в машине, а в ней вдруг отказывают тормоза. Или выходишь из подъезда, а там пара недоброжелателей с кирпичом. Или жена не вовремя домой придет, а то и муж слишком рано из командировки вернется. Всякое бывает.

Некоторые утверждали, что в своих неприятностях Гринчук виноват сам. И были, скорее всего, правы. При этом, правда, некоторые произносили эту фразу иначе, и у них получалось, что Гринчук сам выбирает неприятности, в которые попадает. Разница, в общем, не очень большая, но принципиальная.

Те, кто верил в первую версию, с одной стороны, во всем обвиняли рок, а с другой – снимали с себя ответственность за происходящее. Верившие во вторую версию, старались вообще держаться от Гринчука подальше, а если вдруг у того начинались неприятности и проблемы, пожимали, фигурально выражаясь, плечами и спокойно ожидали, когда проблемы вдруг превратятся в очередной фокус неугомонного Зеленого. Он сам выбирает свои неприятности.

Первых с годами становилось все меньше, вторых, соответственно, все больше. Но Владимира Юрьевича Капустина эти изменения общественного мнения не касались. Майор милиции Капустин подполковника той же милиции Гринчука не любил, можно сказать, трепетно и самозабвенно.

В принципе, это было неправильно. В принципе, Владимир Юрьевич Капустин должен был следить за тем, чтобы сотрудники милиции, защищая закон, не слишком его нарушали. Взяточники и прочие преступники должны были выметаться из рядов самым безжалостным образом.

Райотдельский опер капитан Гринчук взяток не брал, рекетом не занимался и в связях, порочащих его, замечен не был. По мере сил тянул лямку, портил отношения с начальством, но при этом умудрился не выполнить личной просьбы тогда еще капитана Капустина. Пустяковую просьбу снять с крючка одного не в меру шустрого паренька.

Паренек специализировался на квартирных аферах, разводил стариков на предмет обмена и продажи жилплощади, всегда делился с кем нужно и перспективы имел самые радужные. Пока не попал в поле зрения Гринчука.

Перспективы вдруг потеряли праздничную расцветку, паренек запаниковал, а его милицейская крыша, лет пять благополучно покрывавшая деятельность махинатора, вдруг натолкнулась на нежелание Гринчука принимать во внимание не только смягчающих обстоятельств, но и увесистый конверт с деньгами.

Более того, милицейская крыша была неприятно поражена в болезненные точки своего организма при попытке доверительного разговора с опером. Крыша, как это она делала обычно, обратилась к Капустину. Логика здесь была самая простая. Гринчук был, естественно, не единственным ментом с аллергией на взятки. И если кто-то из его единомышленников вдруг не принимал близко к сердцу деньги, то пожелания борцов за чистоту в милицейских рядах был принять вынужден. Каждому нормальному человеку понятно, что защищать закон и не подставиться при этом – может только либо гений, либо ангел. И тех, и других в милиции было не слишком много.

Посему Капустин привычно взял гонорар и забежал, по дороге, в кабинет, который Гринчук делил со своими коллегами. Коллеги быстро сообразили что к чему и покинули кабинет. Они как раз курили в коридоре, нарушая все инструкции по пожарной безопасности, когда дверь кабинета распахнулась и оттуда вылетел борец за чистоту рядов.

Появившийся следом Гринчук посочувствовал Капустину и посоветовал на будущее внимательнее смотреть под ноги. Капустин тогда промолчал.

Он вообще старался не высказывать в слух свои мысли. Но весь инцидент запомнил. Стал внимательно следить за опером, неторопливо собирал все, что могло стать компроматом, и ждал своего часа.

И, как ему показалось, прошлым летом этот час настал. Гринчук мало того, что принял от местного авторитета взятку купюрами с переписанными номерами, но умудрился это сделать под прицелом видеокамеры.

Капустин возликовал, и даже прокуратура сочла доказательства достаточными, чтобы устроить обыск в квартире у Гринчука.

Триумф обернулся фарсом, Гринчук непостижимым образом сумел не только выйти сухим из воды, но даже наказать Капустина и тогдашнего его приятеля. А еще Капустин понес материальные убытки. Свой золотой «ролекс» Капустин вспоминал с печалью и злостью.

Гринчук сам выбирает свои неприятности, говорили знающие люди, но Капустин в это так и не поверил. Поэтому, когда до него дошла информация о конфликте Гринчука с тремя пацанами Атамана… с тремя покойными пацанами покойного Атамана… Капустин понял, что настал его звездный час.

Старший лейтенант Горкин показания дал подробные. Да, Гринчук разговаривал с потерпевшими, да, разговор был напряженный, да, Гринчук говорил о стрельбе. Угрожал? Нет, но… О стрельбе говорил? Да. Значит, угрожал.

Капустин так обрадовался, что не стал откладывать дел в долгий ящик, а умудрился попасть на прием к самому начальнику областного управления. Генерал выслушал его внимательно, покосился на телефон прямой связи с министерством и согласился. При этом в его взгляде Капустин увидел даже некоторое злорадство. Но только обязательно все делайте в контакте с прокуратурой, предупредил генерал.

Прокуратура не возражала.

Так что неприятности у Гринчука возникли самые конкретные. И он сам был в них виноват, в который раз подумал Капустин.

Гринчука вызвали в областное управление не прямо к Капустину, а к начальнику штаба, которому Гринчук в качестве начальника оперативно-контрольного отдела формально подчинялся.

Типа, какие-то формальности утрясти. Что-то там из министерства прислали.

Гринчук усмехнулся, закончив телефонный разговор, напомнил Михаилу и Братку о расписании их дел на сегодня и отправился в областное управление.

На входе его ждали два крепких лейтенанта, которые очень вежливо попросили его подняться не к начальнику штаба, а вовсе даже в кабинет Капустина. И заодно, по дороге, занести и сдать, согласно приказа, табельное оружие. Гринчук не возражал.

Лейтенанты были напряжены, прапорщик на проходной старательно отводил взгляд, а в углу вестибюля, как бы между прочим, маячили четверо сержантов в бронежилетах и с оружием.

– А танк куда спрятали? – громким шепотом спросил Гринчук у прапорщика.

– Это… – смог выдавить прапорщик через полминуты терзаний. – Мне только что сказали…

Это прозвучало как извинение. Узнав обо всем этом раньше, прапор, возможно, попытался бы Гринчука предупредить. Во всяком случае, прапорщик сейчас в это верил.

– Пойдемте, – сказал один из лейтенантов.

Второй тяжело вздохнул и покосился на сержантов. Сержанты старательно делали вид, что их в вестибюле нет и быть не может. И всего, что сейчас происходит в вестибюле, также нет, и не может быть. Это ведь Зеленый…

– Слышь, друг, – сказал Гринчук прапорщику, и в руке подполковника вдруг оказался пистолет.

Рукоятью вперед, с облегчением рассмотрел прапорщик.

– Положи, пожалуйста, мой ствол к себе в тумбочку, а я потом буду идти назад и заберу. Ломает меня что-то тащить его оружейникам. Меня срочно ждет наша общая неподкупная совесть в звании майора. Сопровождающие меня лица не возражают. Не возражают? – Гринчук обернулся к лейтенантам.

– Нет, – покачал головой один из них. – Потом можно будет забрать.

Прапорщик взял пистолет и сунул его в ящик стола.

– Хотя, – задумчиво покачал головой Гринчук, – в чужие руки оружие передавать не положено. Отдавай ствол взад!

Прапорщик затравлено посмотрел на лейтенантов и пистолет вернул.

– Я его с собой возьму, – улыбнулся Гринчук. – Он мне в кабинете Капустина душу согреет. А ты, товарищ прапорщик, следи здесь за порядком. И сержантам вон не позволяй отлынивать от работы. Взяли бы кого с улицы и побуцкали палками, пока суд да дело.

– Смотри у меня! – погрозил пальцем Гринчук и пошел к лестнице. Лейтенанты бросились за ним.

Лейтенантам вся эта история тоже не нравилась, но выбора у них не было. Просить извинения у Гринчука также не было смысла – мало ли что там на него накопал Капустин. Лейтенанты не хотели ссориться с самим Зеленым, но и карьеру свою губить не собирались.

– Привет, – сказал Гринчук, входя в кабинет.

– Садись, – ответил ровным голосом Капустин, указывая на стул перед своим столом.

– Присаживайся, – поправил Гринчук, направляясь к стулу.

– Садись, – повторил Капустин.

Он с трудом сохранял невозмутимый вид. Довольная улыбка упрямо просилась на лицо. Вот и все, господин подполковник. Быстро ты звездочки получил, быстро и потеряешь. Даже сам не знаешь, как быстро. А ментовская зона не слишком отличается от обычной. И там с резкими ментами тоже происходят разные приключения.

– Я вас слушаю, – Гринчук сел на стул.

Вся его поза и уверенное выражение лица демонстрировали, что Гринчук ни в грош не ставит хозяина кабинета и что Гринчук уверен в себе.

Слишком уверен, подумал, давясь улыбкой, Капустин. Ну-ка…

– Ознакомьтесь, – Капустин открыл папку и выложил на стол перед Гринчуком несколько листов бумаги и фотографии.

Зеленый взял сначала фотографии и с интересом их просмотрел. Дамба, водоем. Машина, не слишком помятая, но с выбитыми стеклами. И три мертвых тела.

– Узнаешь? – спросил Капустин.

Гринчук поманил его пальцем и, наклонившись к столу, прошептал:

– На всякий случай – я по званию немного старше тебя, могу, в принципе, тебя и по стойке «смирно» поставить. Во всяком случАе – Гринчук сделал ударение на «а» – тыкать себе не позволю. Уяснил?

Капустин кивнул. Пусть подполковник немного покуражится.

– Узнаете?

– Пруд – нет, машину и пацанов – да.

– Узнаете, – удовлетворенно протянул Капустин. – А…

– Протокол будем писать? – спросил Гринчук.

– Успеем, – позволил себе, наконец, улыбнуться Капустин. – Пока – просто побеседуем.

– Под видеокамеру? – уточнил Гринчук и помахал рукой стоящему на подоконнике кондиционеру. – Я хорошо освещен? Вообще-то я лучше получаюсь в профиль. Повернуться?

– Почитай дальше, – посоветовал Капустин.

– Да я прочитаю, – успокоил его Гринчук, – я быстро читаю. Просто помню, что у тебя обычно с видеозаписями не все складывается.

– Не волнуйся за меня, читай.

– Читай… – протянул Гринчук, просматривая листки. – Читаю. Читаю. Читаю. Прочитал.

Гринчук отодвинул бумажки в сторону и посмотрел в лицо Капустину:

– Дальше что?

– Ты последний листок внимательно прочитал? – осведомился Капустин.

– Этот, что ли? – уточнил Гринчук. – Там где прокуратура не возражает и даже настаивает?

– Именно.

– И ты меня прямо вот сейчас заарестуешь? – Гринчук все еще улыбался, причем, улыбался самым естественным образом.

Капустин откашлялся и подвинул бумаги к себе. Он и не рассчитывал, что Зеленый испугается сразу. Он знал, что Гринчук всегда контролирует ситуацию, и застать его врасплох очень и очень трудно. Вот, как тогда со взяткой. Но даже Гринчук не мог себе представить, что есть у Капустина возможность как следует надавить на двух-трех товарищей с чистой биографией. Так надавить, что те подтвердят все, что угодно. Вот, как подтвердили, что наблюдали подполковника милиции Гринчука Юрия Ивановича возле места падения легкового автомобиля в пруд. Причем, сразу же после падения. Буквально через секунду. И даже, кажется, с выражением радости на лице.

Сами эти люди о падении не сообщили, но свои показания под диктовку написали практически без возражений.

– А вот еще пара очень смешных документов, – сказал Капустин довольным голосом и протянул Гринчуку те самые показания.

– Фигня, – сказал Гринчук, прочитав тексты-близнецы. – Вы диктовали, господин майор?

– А какая разница? – Капустин забрал показания и спрятал их в папочку. – Важно не как написано, а что. И из всего этого следует, что это ты принял участие в смерти тех троих бойцов покойного Атамана.

– Мир праху его, – сказал Гринчук.

– Что? А, ладно, – откинулся на спинку кресла Капустин. – И выходит, что светит тебе статья, как минимум, о соучастии в убийстве.

– Что ты говоришь?! – ужаснулся, всплеснув руками, Гринчук. – А скотоложество в особо крупных размерах там никак не вырисовывается?

– Веселишься? – Капустин попытался решительно хлопнуть ладонью по столу, но больно ушиб палец и поморщился. – А мы тебя сейчас в СИЗО, а там, не торопясь, поработаем с тобой, пообщаемся.

Капустин понизил голос и наклонился к столу:

– А ты слышал, что в СИЗО иногда ошибаются, и могут сунуть мента в общую камеру? И знаешь, что там с ментами происходит?

– Ужас, – спокойно сказал Гринчук. – Просто кошмар. Я вся дрожу, не пойму от чего.

– А мне и не нужно, чтобы ты боялся, – уже не скрывая злорадства, выдохнул Капустин. – Мне нужно, чтобы ты сел. Пусть на время. А там я найду способ тебя развлечь. Все мы под богом ходим…

– А некоторые, так еще и под тобой, – усмехнулся Гринчук.

Он все еще не может поверить, что это происходит с ним, подумал Капустин. Ничего, когда ему наденут браслеты и проведут по коридорам Управления…

– Ты знаешь, где я живу? – спросил Гринчук.

– А что?

– Крутой дом?

– Не испугаешь, – отмахнулся Капустин.

– А я и не пугаю. Я объясняю, – Гринчук потянулся. – В этом крутом доме на входе стоит камера наблюдения. Пардон, на двух входах, на основном и запасном. Все входящие попадают на компьютерный диск. Знаешь, такой забавный, вроде как стеклянный. А в углу, в правом нижнем, там обозначается белыми буковками дата и время записи. Достаточно посмотреть диск, чтобы увидеть – я в ту ночь пришел около полуночи, а вышел уже утром, около девяти.

– Диск… – настроение Капустина начало ухудшаться. – А где он там?

– У охраны. Мне охрана не подчиняется. Тебя, если что, тоже пошлет очень далеко. Так что – у меня есть алиби.

Капустин сложил в папку бумаги. Папку положил перед собой и выровнял ее по краю стола. Погладил папку ладонью, словно прощаясь.

– Мне нужен этот диск, – сказал Капустин.

– Давай, – разрешил Гринчук. – Забирай.

– Я серьезно, – Капустин принялся барабанить пальцами по папке. – Если я не получу этот диск, то вначале закрою тебя, а потом получу разрешение на выемку…

– От следователя прокуратуры, – закончил Гринчук. – А разве следователь не сидит где-нибудь в соседнем кабинете, чтобы приняться за меня сразу, по мере надобности? Нет?

Капустин еле сдержался, чтобы не выругаться. Следователь действительно находился в соседней комнате. Капустин все подготовил для того, чтобы эту ночь Зеленый провел уже в камере. И вот теперь все начинало катиться под откос. Любое другое алиби можно было проверить завтра, или послезавтра. Можно было бы даже попытаться его, мягко говоря, подмочить. Но диск…

Тягостные раздумья Капустина прервал Гринчук:

– Хорошо. Не будем тянуть с этим идиотизмом. Пошли кого-нибудь из лейтенантов, а я позвоню, чтобы им выдали диск без бумаг. Давай, а то мне некогда.

– Давай, – тяжело вздохнул Капустин.

Он подвинул Гринчуку телефон.

– Але! Кто у аппарата? Алеша? Привет. Там к тебе минут через пятнадцать подъедет один шустрый летеха из управления… Отдай ему диск с записью позавчерашней ночи и вчерашнего утра. Да. Под мою ответственность, конечно. Подготовь сейчас, чтобы я не слишком долго отвлекал от копания в грязных носках одного очень занятого товарища. Мерси, – Гринчук положил трубку и посмотрел на Капустина. – Отправляй гонца, я подожду.

– Я подожду, – сказал прапорщик Бортнев и отправился на лавочку, стоявшую посреди двора морга.

В это заведение Браток попал впервые и чувствовал себя не совсем в своей тарелке.

Городской морг располагался в старинном особняке почти в центре города. Как раз через дорогу от музыкальной школы. Детки могли регулярно наблюдать за выносом тел, что, по мнению директора школы, наносило вред их психике, а по замечанию одного местного журналиста, готовило будущих музыкантов к их профессиональному будущему. Играть на похоронах – не самый скверный заработок для музыканта в наше суровое время.

Сам Браток в жизни не приехал бы сюда, но так распорядился Гринчук. И Браток, в общем, был с Гринчуком согласен – пацанов нужно было нормально похоронить.

Ярика, Грыжу и Сливу Браток лично не знал и особо нежных чувств к ним, естественно, не испытывал. Но так получилось, что у всех троих не было родственников в городе, а братва принимать участия в их похоронах не собиралась. Типа, заподло оказывать последние почести тем, кто на Атамана руку поднял.

И Гринчук отдал распоряжение заняться всеми вопросами похорон Братку.

Браток прибыл в морг, но оказалось, что и там бывают очереди. Браток хотел, было, сунуть в физиономию дамы из канцелярии удостоверение, но сдержался. Как ни противна была дама, но место, по мнению Братка, к повышенным тонам не располагало.

Погода была хорошая. Теплая. Светило солнце. Из музыкальной школы напротив доносилось какая-то мелодия, что-то живенькое, из классики, как понял не слишком образованный в этой области Браток. Хотя, он вообще готов был принять за классику все исполняемое на рояле.

На лавочке кроме Братка размещались еще трое мужиков, приехавших за телом родственника одного из них. Мужики курили и трепались по поводу того, что да, жаль Коляна, только вот дом отремонтировал, и баба у него толковая, шалава, правда, но заботливая. Толковая. Хотя и рогов Коляну навешала… Точно. С половиной поселка.

Мужики говорили со знанием дела, обсудили достоинства вдовы, потом перешли на количество закупленной для поминок водки, потом начали вспоминать, как погуляли на свадьбе у Бороды, потом, почему-то, заговорили о ценах на уголь, потом…

– Это в морг?

– Что? – не понял Браток.

Возле него стояла старушка неопределенного, но весьма преклонного возраста. Небольшого роста, в темном платье, в белом платочке и с узелком в руке.

– Это в морг? – повторила свой вопрос старушка.

– В морг, мамаша, – сказал один из мужиков.

– А кто крайний? – спросила старушка.

В музыкальной школе заиграла труба. Это мелодию Браток знал. Сам не помнил откуда, но мелодия была неаполитанская. В детстве они еще пели на этот мотив: «Милая бабка, сыграй мне на скрипке, а за это тебе, бабка, подарю…»

– Кто крайний? – повторила старушка, потому что и мужики, и Браток ошарашено молчали.

«… кило сосисок!» – допела труба и замолчала, захлебнувшись сложной мелодией.

– Тьфу ты, господи! – опомнился мужик, сидевший с краю. – Ты, бабка, оформлять пришла? Иди туда, направо.

Старушка кивнула и медленно пошла к канцелярии, опираясь на палочку.

– Будь ты неладна, – сказал второй мужик. – Ляпнет такое… И не поймешь, плакать или смеяться.

Третий мужик молча достал из кармана пачку сигарет и протянул ее приятелям. Взяли по сигарете. Мужик протянул пачку Братку, но тот отказался.

– Да… – неопределенно протянул Браток.

Мужики согласно кивнули.

– А она того… – сказал мужик, тот, что с краю. – Верно сказала. Все мы в очереди туда.

Все посмотрели в ту сторону, куда мотнул головой мужик. Вход в подвал.

– Некоторые туда и без очереди попадают, – сказал родственник покойного.

– Раньше в очередях номерки на руках писали, – вспомнил первый мужик. – Чтобы, значит, не просчитаться…

Все автоматически посмотрели на свои руки. Помолчали.

– У меня есть с собой, – сказал родственник.

– Давай, – поддержали приятели.

Душа требовала разрядки.

Пили из горлышка. Третий, вытерши губы, протянул бутылку Братку. Тот, было, потянулся за ней, потом покачал головой:

– Я на службе.

Родственник покойного посмотрел на Братка и набрал воздуха, видно что-то хотел спросить. Но не успел. Из двери канцелярии послышался истошный женский вопль.

Браток и мужики вскочили с лавочки и бросились в канцелярию.

Визжала канцелярская дама, а старушка стояла перед ее столом, держа узелок обеими руками.

– Вон отсюда! – снова закричала дама и ткнула пальцем в сторону двери.

– Милая, – пробормотала старушка, – ну, пожалуйста.

– Ты с ума сошла, бабка! – выкрикнула дама и только сейчас заметила вошедших. – Помогите мне ее отсюда вывести.

– А че случилось? – спросил родственник покойного.

– А что случилось? – переспросил Капустин. – Что?!

Капустин посмотрел на скучающего Гринчука, и на лице майора появилась усмешка.

– Точно? – спросил Капустин в телефонную трубку, и улыбка его стала еще шире.

Ответ Капустину явно понравился.

– Подожди, – сказал майор в трубку и поцокал языком.

– Что там у тебя радостного? – спросил Гринчук.

– А у тебя проблемы, – сообщил Капустин. – Бо-ольшие проблемы.

– Что так?

– А нету диска с записью. Все есть, а этого – нет.

Гринчук недоверчиво усмехнулся:

– Как это нет?

– Отсутствует. Охранник порылся в архиве и обнаружил, что на месте диска с записью находится диск без записи. Чистый, – теперь лицо Капустина было практически счастливым. – Так что – нету у тебя алиби, подполковник.

«Подполковник» было произнесено с особым нажимом и выражением. Пока подполковник, уже не подполковник…

– Дай трубку, – потребовал Гринчук.

– Держи.

– Кто там? Отдай трубку охраннику… да… как это нету? С ума посходили, что ли? У вас там что – проходной двор? Еще раз посмотри… Четвертый… И пятый посмотри. Подписаны… Сам знаю, что они у вас подписаны. А тот, чистый? Тоже подписан… То самое число и время?..

Гринчук бросил быстрый взгляд на Капустина. Майор просто светился от счастья.

– Внимательно смотрел? – упавшим голосом спросил Гринчук. – А если завалился куда? Я тебя прошу – посмотри как следует. Лейтенант пусть возле тебя покрутится. Если найдешь… я говорю, если найдешь – отдай ему и пусть он сразу перезвонит Капустину. Да, Капустину. Майору.

Капустин бесцеремонно отобрал у Гринчука трубку и, не сводя с Зеленого счастливого взгляда, отдал распоряжение лейтенанту. Дождаться, когда закончатся поиски. И если – Капустин сделал ударение именно на «если» – найдется диск, немедленно везти его в Управление.

– Кажется, – не торопясь, произнес Капустин, – ваше везение закончилось, гражданин Гринчук. Кто бы мог подумать? Пропал диск с записью…

– Можно допросить охранников, которые тогда дежурили, – сказал Гринчук.

– Можно, – согласился Капустин. – Но завтра. Или даже послезавтра. Я очень занят. И мне кажется что и следователь будет очень занят.

Капустин встал из-за стола и прошелся по кабинету.

Повезло. А он уже чуть не опустил руки. Бог – не фраер, вспомнил старую дурацкую присказку Капустин. Бог – не фраер.

Не зря, выходит, Капустин подсуетился этой ночью, выдергивая из постелей разных людей. И встретят Гринчука в СИЗО как нужно. Самого Гринчука! Великого Гринчука.

– А может договоримся?

– Что? – резко обернулся Капустин.

Этого не мог сказать несгибаемый Гринчук. Он не мог этого сказать. И уж во всяком случае, не Капустину. Он ведь всегда давал понять, что относится к Капустину как к… Даже не хочется об этом думать.

– Договоримся? – тон стал просительным.

Гринчук смотрел на крышку стола, а пальцы, это поразило Капустина еще больше, нервно теребили куртку.

– Договориться предлагаешь… – Капустин вернулся на свое место. – Может, еще взятку предложишь? Это ничего, кстати, что я с тобой на «ты»?

Гринчук промолчал.

Сломался. Сломался, несгибаемый Зеленый. Капустин наслаждался каждым мгновением этого зрелища. Подрагивающие пальцы, опущенный взгляд… Хорошо. Неожиданно хорошо.

– О чем мы с тобой можем договариваться? – спросил Капустин.

– Ты…

– Вы, – жестко поправил Капустин.

– Вы ведь все равно понимаете, что у меня найдутся свидетели, которые подтвердят мое алиби…

– Не знаю, – губы Капустина пренебрежительно искривились. – Не знаю, посмотрим. Завтра. Или послезавтра.

– Мне нельзя в камеру… – с явным усилием выдавил Гринчук.

– Отчего же? Очень даже можно. И даже нужно.

– Не нужно загонять меня в угол, – глухо произнес Гринчук.

– Это угроза?

– Я прошу, – помолчав, сказал Гринчук. – Не нужно в камеру.

Понимает, злорадно подумал Капустин, что не зря его хотят закрыть хотя бы на день. На ночь, уточнил про себя Капустин.

– Сколько ты хочешь? – спросил Гринчук.

– Что?

– Я спрашиваю, сколько ты хочешь за то, чтобы не отправлять меня в СИЗО?

– А, ты же у нас не просто чистенький мент. Ты у нас еще и богатенький мент. Неужели и вправду не врут о тех баксах? Ты их и действительно нашел и зажал? – Капустин продолжал улыбаться, но в голове уже начал стучать арифмометр.

Деньги или удовольствие? Удовольствие или деньги? Такое вот поле чудес получается.

Деньги… Деньги с Гринчука можно взять немалые. Если он и вправду зацепил те бабки. Но чтобы их получить с него, нужно будет выпустить его из Управления… А что он потом сделает, не знает никто. Просто исчезнет на пару дней, пока не подготовит защиту и не подключит своих влиятельных друзей.

Капустин знал, что совсем недавно судьбой подполковника Гринчука интересовался сам министр. Деньги, конечно, хорошо, но если подумать о дальнейшей карьере…

Человек, сваливший Зеленого, в этом городе будет пользоваться очень большим авторитетом. Чертовски большим. И даже «ролекса» не жалко по такому поводу. Потом все окупится.

– Мы взяток не берем, – сказал Капустин. – И законов не нарушаем. Меру пресечения мы тебе выберем – содержание под стражей. Такие вот у тебя дела.

– Дела… – тихо повторил Гринчук.

Голову он опустил так, что лица Капустин уже рассмотреть не мог. Но голос звучал глухо и обреченно.

Капустин снял трубку с телефона и быстро набрал номер:

– Мне генерала. Да. Майор Капустин… Мной задержан подполковник Гринчук. Да. У него нет алиби на ту самую ночь. Да. Свидетели у меня есть. Как докладывал. И следователь прокуратуры приглашен. Как вы приказали. Да. Спасибо.

Капустин повесил трубку.

– Ты дурак, Капустин, – сказал вдруг Гринчук и поднял голову.

Капустин вздрогнул, увидев выражение лица Гринчука.

– Ты дурак, Капустин, и не знаешь инструкций. Это тебя и погубит, – Гринчук, наверное, думал, что улыбается, но со стороны это было похоже на волчий оскал. – Ты почему послал лейтенантов меня арестовывать?

– Не арестовывать, а…

– Правильно, приглашать меня в кабинет, да еще и после того, как я сдам оружие… Меня ведь задерживать должен был старший офицер, а не эти пацаны. Вот ты, например, мог. И мог потребовать у меня сдать оружие. Причем, при тех беднягах-сержантах, которые не знали, куда глаза девать от неловкости. Послать сержантов на подстраховку задержания подполковника. Совсем с ума сошел, Капустин. А сам ты побоялся?

– Это мое дело…

– Правильно, это твое дело. Именно твое дело, проследить, чтобы все было правильно. Но ты слишком острожный, Капуста. Ты не хотел совершать необратимых поступков. Ты на всякий случай хотел подставить лейтенантов, чтобы потом была возможность свалить что-то на них…

– Чушь…

– Нет, не чушь. Если бы ты сам вышел в вестибюль и предъявил мне бумаги на мое задержание, то ты мог бы лично отобрать у меня табельное оружие. А если бы ты не так спешил покуражиться надо мной, что дал бы возможность лейтенантам сообщить тебе, что я пистолета не сдал. Что он у меня с собой.

– Как? – Капустин почувствовал, что сердце рухнуло куда-то в желудок.

– Приблизительно, вот так, – сказал Гринчук и показал пистолет.

Когда он его достал, Капустин не заметил.

– Меня часто ругали за то, что я ношу оружие с патроном в стволе, – сказал Гринчук и большим пальцем правой руки сдвинул флажок предохранителя на пистолете. – Но я продолжаю нарушать инструкцию. Если придется стрелять, лучше это делать сразу, а не передергивать затвор. Можно не успеть. Вот ты, например…

– Что я… – пробормотал Капустин, не сводя взгляда с оружия.

– Вот у тебя под пиджаком – пистолет. Существует прямая угроза твоей жизни, и ты мог бы попытаться выстрелить в меня. Тем более что видуха твоя все пишет. Я угрожаю. Но ты даже не дернулся к стволу. Ты понимаешь, что не успеешь обнажить оружие, снять его с предохранителя и перезарядить. И ты также понимаешь, что ту ночь, на которую ты меня хочешь закрыть в камере, я могу просто не пережить. Или еще хуже, опетушат меня аборигены. И после этого можно будет поставить крест на подполковнике Гринчуке.

– Это…

– Работа такая, – сочувственно произнес Гринчук. – Но я не хочу быть оправданным посмертно. Я хочу жить долго и счастливо.

– Ну…

Гринчук опер пистолет рукояткой о стол. Зрачок дула стал что-то пристально рассматривать между глаз Капустина, и это майора просто парализовало.

Он даже говорить не мог. Просто сидел и смотрел в дуло пистолета.

– Для начала ты мне скажешь, кто тебя подвигнул на это темное дело, – сказал Гринчук. – Ну!

Капустин что-то просипел. Пистолет чуть дрогнул. Капустин закашлялся и, наконец, выдохнул:

– Никто.

– Сам, значит… А зачем?

– Ты… Я… Это…

– Старые счеты, – протянул Гринчук. – А генерал?

– Он сказал, чтобы с прокуратурой я это согласовал…

– С прокуратурой. Согласовал. Замечательно. Давай мы с тобой сделаем так – ты сейчас напишешь мне одну бумажку. Предварительно выключив видеокамеру и отдав мне кассету. Поехали.

Капустин медленно, словно во сне, встал, подошел к коробке кондиционера, снял панель, извлек из видеокамеры, спрятанной там, кассету и вернулся к столу.

– Молодец, – одобрил Гринчук. – Теперь – диктант.

Капустин взял чистый лист бумаги и ручку.

– Пиши, – сказал Гринчук. – У меня мало времени.

А вот у начальника областного управления времени было достаточно. В том смысле, что обычно генерал-лейтенант никуда не торопился. Он справедливо полагал, что спешка, чаще всего, вредит, и что торопиться – это удел лейтенантов и стукачей. Лейтенантам нужно успеть добежать до высокого звания, а стукачам – до ближайшего телефона. Хотя, и тем и другим часто не хватает целой жизни. Чтобы добежать.

У генерал-лейтенанта хватило в свое время и сил и желания, чтобы добежать, допрыгнуть, доползти до своего нынешнего положения. Сколько всего пришлось перетерпеть и выхлебать – генерал старался не вспоминать. Хотя… Нет, он скорее полагал, что все, испытанное и преодоленное на этом тернистом пути дает ему право наслаждаться жизнью. Он имел право. А вот некто Гринчук…

Кто такой этот Гринчук? Опер, капитан, не сумевший ничего добиться. Да генерал о нем и не знал ничего до прошлого лета. Там вначале произошла какая-то история с пьянкой и утерей оружия, потом оказалось, что это Гринчук оружие спрятал. Потом пошла катавасия со взрывами и стрельбой, а потом вдруг оказалось, что в областном управлении был создан некий оперативно-контрольный отдел во главе подполковником Гринчуком. И даже сам начальник областного управления не знал, чем именно этот отдел занимается.

А заниматься он, кстати, мог чем угодно, вплоть до сбора компромата на самого генерал-лейтенанта. Не зря министр пару раз лично проявлял заинтересованность делами этого самого отдела. Никто, ни один начальник ни одного областного управления не стал бы терпеть такого положения вещей. Как и не стал бы портить отношений с министерством.

Вот поймать Гринчука на чем-нибудь эдаком… И сам как бы не виноват, и от бельма этого избавился.

А тут, кроме всего прочего, и не нужно было доводить дело до суда. Достаточно закрыть Гринчука всего на сутки. Капустин клялся и божился, что этих суток для подполковника хватит на всю оставшуюся жизнь.

Генерал-лейтенант даже хотел достать из шкафчика заветную бутылочку, чтобы отпраздновать это небольшое событие.

Подал голос внутренний телефон.

– Да, – сказал генерал привычным властным тоном.

– Тут… – голос Капустина вибрировал, словно майор был на гране истерики. – Гринчук готов давать показания… Признаться… Но только лично вам. Немедленно.

– Немедленно, говоришь… – протянул генерал.

Это уже было интересно. В чем именно собирался признаваться Гринчук? В организации убийства трех пацанов Атамана? Это было бы забавно.

– Ладно, веди его ко мне, – сказал генерал.

– Он сказал, что можно идти, – аккуратно положив трубку, сказал Капустин. – К нему в кабинет.

– Вот и отлично, – удовлетворенно улыбнулся Гринчук, – а говорят, к нему на прием трудно попасть. Пара пустяков.

Гринчук спрятал пистолет и встал со стула. Задумчиво посмотрел на Капустина:

– Я вот сейчас выйду, а что будешь делать ты?

Капустин пожал плечами.

– Да, – кивнул Гринчук, – нельзя тебя оставлять одного в таком состоянии. Еще, не дай Бог, руки на себя наложишь. Вместе пойдем. Не возражаешь?

Капустин не возражал.

Не возражал он также против того, чтобы перед посещением кабинета генерала Гринчук сдал свое оружие.

– Приказы нужно выполнять! – сказал Гринчук. – Любые. Потому что они – закон для подчиненных. И должны быть выполнены беспрекословно, точно и в срок.

– Ты меня тут подожди, – бросил через плечо Гринчук Капустину перед кабинетом генерала. – Тебя, как я полагаю, вызовут за наградой.

Когда дверь кабинета закрылась за Гринчуком, дежуривший в приемной лейтенант, офицер для особых поручений, вопросительно посмотрел на Капустина. Тот торопливо отвел глаза и сел на стул возле стены.

– Что за проблемы? – спросил лейтенант.

– Лучше не спрашивай, – пробормотал Капустин. – Лучше не спрашивай.

– Спрашивайте, гражданин начальник, – жизнерадостно предложил Гринчук, усаживаясь на стул. – Все как на духу скажу, малины сдам, явки и пароли спалю.

Генерал нахмурился. Он отвык, чтобы с ним разговаривали таким тоном.

– Я вам не разрешал садиться, – сказал генерал.

– Странно, – удивился Гринчук, – а мне показалось, что вы хотели меня именно посадить. Вот, например, майор Капустин, мне так и сказал. Хочу, говорит, с благословения самого начальника посадить тебя хотя бы на сутки. А там с тобой, проклятый преступник, по-другому разберутся. Ну, признайтесь, генерал, ведь хотели?

Генерал хмыкнул, поправил карандаши в письменном приборе на столе перед собой.

– Вы хотели сделать признание, – немного подумав, сказал генерал. – Приступайте.

– А можно, я перед этим сделаю один звонок? – спросил Гринчук и достал мобильный телефон. – Я быстро.

Генерал не успел возразить, Гринчук номер набрал быстро, по памяти:

– Але? Зеленый беспокоит. Ага. Тут такое дело… На меня вешают убийство пацанов Атамана. Да. Что значит – кто? С подачи самого начальника. Генерал-лейтенанта. Я тут решил дать показания… Типа, явку с повинной… Ага. А у меня пропал диск с моим алиби на ту ночь. Компьютерный. С записью от входа моего дома… Ага. Я тоже не думаю, что он сам пропал… Не ваших рук дело? Нет? А мне без разницы. Я, понимаете, не люблю, когда слово не держат. Что? Тут он, передо мной. Или, если соблюдать субординацию, я перед ним. Ага. Передаю. Только вы не слишком долго, мне платить за разговоры. Ага…

Гринчук протянул телефон генералу:

– Вас.

– Да, – сказал генерал.

– Охренел? – осведомился Мастер, не здороваясь.

– Вы кому звоните?

– К тебе, козел, – сказал Мастер. – Не хрен прикидываться.

– Это ты с ума сошел, – генерал расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.

Жарко.

Гринчук встал со стула и отошел к окну.

– Я тебе говорил, чтобы ты отцепился от Зеленого? – спросил Мастер.

– От како… От Гринчука? А что случилось?

– Пасть закрой, – оборвал генерала Мастер. – Твой урод вешает на Зеленого убийство…

– Ну?

– Не нукай, козел! Мы же договорились, что трое погибли в несчастном случае, типа, пытались сбежать из города. Нет?

– Да…

– А твой фраер что-то буровит о мокрухе. Да еще цепляет это на Зеленого. Не понимаешь, что Зеленый станет искать, кто именно тачку в пруд спустил? – Мастер говорил ровным голосом, но генерал понимал, что спокойствие это дорогого стоит.

И генерал понимал, что дорогого это будет стоить именно ему, начальнику областного управления.

– Я разберусь, – сказал генерал. – Правда, тут уже задействована прокуратура, а у меня с прокурорскими отношения не слишком…

– А это уже твои проблемы, – почти ласково сказал Мастер. – Твои и только твои. Выкручивайся, как знаешь.

Мастер отключился.

Генерал осторожно положил телефон на стол.

– Дела, – сочувственно протянул от окна Гринчук. – Как будем выкручиваться?

– Просто иди отсюда, – сказал генерал-лейтенант, глядя строго перед собой, на фуражку полицейского славного города Нью-Йорка, подаренную в прошлом году американской делегацией.

Фуражка лежала в застеленному шкафу, между маленькой Эйфелевой башней и фотографией Биг Бена. Делегации приезжали часто. Да и генерал ездил за границу регулярно. По обмену опытом.

– Не получится, – сказал Гринчук. – Слишком много народу знает, что меня обвинили. И прокуратура уже выписала нужные бумаги. И пацаны в СИЗО уже помылись в ожидании моего появления. Знаете, как в СИЗО любят ментов, по ошибке попавших в общую камеру? Я просто так не уйду.

– Чего ты хочешь? – сквозь зубы спросил генерал.

– Орден нельзя попросить? – Гринчук вернулся к столу. – За мужество. Или за отвагу. Какой-нибудь степени.

Генерал скрипнул зубами.

– Нельзя, – разочаровано произнес Гринчук. – И дочери на выданье у вас нет. Ведь нет?

– Я тебе не… – начал генерал, но Гринчук погрозил ему пальцем, и генерал от неожиданности замолчал.

– Вы мне не позволите? Ерунда. Позволите. Еще как. Вы ведь не хотите ссориться с Мастером. Причем, я даже не задаю вам вопросов по этому поводу. Я просто констатирую.

– Мастер… – генерал потер гладко выбритый подбородок, пытаясь придумать хоть что-нибудь.

– Понимаю, – снова кивнул Гринчук. – вы его завербовали, и теперь безопасность агента требует, чтобы соблюдалась секретность. Я никому не скажу. Крест на пузе. А вот Капустин…

– Что Капустин? – спросил генерал.

– А вот Капустин у вас – слабое звено. Стучит на кого попало, словно швейная машинка фирмы «Зингер». Иногда даже стучит в письменном виде, – Гринчук достал из внутреннего кармана свернутый листок бумаги и бросил его на стол перед генералом. – Написал, сволочь, что это вы его принудили, используя, так сказать, служебное положение, состряпать на меня это дело.

– Я? – искренне возмутился генерал.

– Он так пишет, – пожал плечами Гринчук. – И это вы приказали ему подготовить лжесвидетелей. Вы.

– Вот ведь тварь мелкая, – процедил сквозь зубы генерал, разворачивая бумагу.

– Довожу до вашего сведения… – начал читать вслух генерал, но задохнулся от возмущения и порвал бумагу на мелкие клочки.

– Правильно, – одобрил Гринчук. – Грязная бумага. Да еще и написанная под прицелом пистолета.

– Что?

– Под прицелом моего пистолета. Этот козел действительно решил, что я его могу застрелить от безысходности.

Генерал никогда не общался с Гринчуком лично и не мог оценить всей силы его обаяния. Но теперь, если бы хотел, мог насладиться зрелищем широкой и искренней улыбки Зеленого. Улыбки человека, выполнившего свой долг и уверенного в своей неотразимости.

– Кстати, – лучезарно улыбаясь, продолжил Гринчук. – У меня есть второй экземпляр этого заявления.

Гринчук достал из кармана второй листок и помахал им в воздухе.

– Только не нужно прыгать через стол, – предупредил, посерьезнев, Гринчук. – Вы же генерал, а не горный козел.

– Я тебя… – начал генерал. – Я тебя…

– Что? – спокойно спросил Гринчук. – Под суд? На нары? Куда? И как? Вам ведь сам Мастер не велит меня трогать. Сам Мастер. Вы, кстати, где прошлым летом отдыхали? На море?

– Нигде я не отдыхал, – генерал выдохнул это с ненавистью, – некогда мне было. Прошлым летом здесь такое творилось…

– Помню. Извините. Так на чем мы остановимся?

– Что ты хочешь?

– Наверное, я хочу на пенсию, – грустно сказал Гринчук. – Можно даже по состоянию здоровья, хотя я уже все выслужил. Могу уйти по выслуге.

Генерал молча ждал продолжения.

– Сделаем так, – сказал Гринчук. – Я прямо сейчас напишу вам рапорт о том, что хочу свалить из органов на фиг. Вы его, естественно, подпишите. Но поставите условие, что меня уволят после подбора кандидатуры на мое место, на место начальника оперативно-контрольного отдела и после того, как я передам ему все дела. А начальника этого отдела я подберу сам. Мне на это понадобится месяца два-три. Вас это устраивает?

Генерал снова потер подбородок.

– И уволят меня классно, торжественно, с наградой. Можно даже не орденом. Я не гордый, я согласен на медаль. Повесьте меня, скажем, на доску почета. И подарите мне от управления пылесос. Или даже кофеварку. Не жмитесь, генерал. А по увольнению я вам отдам эту писульку и не буду мешать разобраться с Капустиным. Ага?

– …и генерал, естественно, согласился, – закончил свою историю Гринчук. – Бросился мне на шею, плакал и просил прощения. И я был великодушен.

Весь личный состав оперативно-контрольного отдела был собран на кухне и традиционно совмещал обед с планеркой.

Дослушав историю, Михаил еле заметно улыбнулся. Браток тяжело вздохнул.

– Что так тяжко, Иван? – спросил Гринчук. – Проблемы?

– Не у него, – сказал Михаил. – Или не совсем у него.

– Точнее, – потребовал Гринчук.

Браток снова тяжело вздохнул.

Проблема действительно была не его. Или, как верно сказал Михаил, не совсем его. Та старушка в морге…

– Мы думали, она старика своего хоронить собралась. А она… – Браток покачал головой. – Можно, говорит, я у вас здесь умру.

– Прикидываете? Умирать бабка собралась, решила, что пора. Выкупалась, одела чистое…

– Надела, – механически поправил Гринчук. – Одела – если кого-то, надела, если на себя.

– Надела чистое, – не стал спорить Браток. – Она чего засуетилась, болезная. Ей уже восемьдесят, живет одна. Квартира однокомнатная. Родственников во всем городе нет. И узнала бабка, что в соседнем доме старушка такая же вот одинокая умерла и почти месяц лежала мертвая в квартире. На полу. Возле балкона. И никто из соседей ничего не учуял, пока почтальонша не хватилась, что никто дверь не открывает, когда она пенсию принесла. Прикинули, в каком виде бабку нашли?

Гринчук кашлянул и снял с конфорки чайник.

– Приятного аппетита, – сказал Гринчук.

– Приятного мало, – Браток отодвинул тарелку. – И решила старушка, что не хочет так умирать. Нанять кого? А кого? И за что? За какие деньги? Думала она, думала, пока не решилась. В петлю лезть или в окно кидаться – грех. Вот она пошла в морг, подготовившись. Я тут, говорит, если можно, посижу день-другой. А как почувствую, что уже скоро, то чистое одену… надену и преставлюсь. И никого не нужно будет просить, чтобы обмыли там и обрядили. Беспокоить, типа, никого не хочет. Она иконку принесла и что там еще положено…

Михаил встал с табурета, молча собрал грязную посуду и, поставив ее в мойку, начал мыть.

– Чай будешь? – спросил Гринчук.

– Чай? Буду, – кивнул Браток. – Хотя лучше бы водочки тяпнуть.

– У нас еще есть работа, – напомнил Гринчук.

– Помню, – Браток положил в чашку сахар, размешал. – Бабка это все козе в тамошней канцелярии и рассказала. Та – в крик. Сама не понимает чего, а орет и требует, чтобы бабка прекратила хулиганить. Прибежал тамошний начальник. Ему старушка тоже все спокойно объяснила. Начальник охренел. И, сука, давай бабку выпихивать. Я даже дернуться не успел, как мужики вмешались. Они там своего родственника дожидались. Тела. Вся эта компания выкатывается во двор, Крик, гвалт. Меня в сторону отодвинули, я даже корочку показать не успел.

Пока я смотрел, чтобы старушку не затоптали, начальнику морговскому уже по сопатке дали, и он весело так по двору прокатился в сторону подвала. А из подвала как раз тамошний работничек. Видит – начальнику фейс попортили. Типа, наших бьют. Работник кликнул корешей, тех еще человека три выскочило. Народ тертый, со жмурами накоротке. Обедают на покойниках. Мужики, которые начальника в нокаут отправили, в стенку стали, привычные, видать. Чисто Куликово поле.

Старушка в сторонке, к стеночке прижалась и мелко крестится. Я ей узелок подал, который она обронила, и принялся порядок наводить.

– Навел? – спросил Гринчук.

– С третьего удара, – вздохнул Браток. – Чтобы внимание к себе привлечь, типа. Мясники упали, а когда стали подниматься, я им корочку и показал. Успокоились. Тут старушка к ним обратилась. Не поверите, эти мясники белыми стали. Все видали, а такого… Они ей и про то сказали, что там у них плохо пахнет, и что спать негде, и что холодно. И про крыс, которые покойников объедают… А она свое твердит, я быстро, сыночки. Всего два денька. Чувствую, мол, на больше сил уже не хватит. Полный абзац. А из школы музыкальной, как на грех, кто-то на трубе Неаполитанский танец наяривает. И, зараза, как до второго куплета доходит – сбивается и заново начинает. Пока мы там во дворе толкались – раз десять сыграл.

Михаил к столу не вернулся. Он подошел к окну и стоял неподвижно, рассматривая что-то во дворе. Гринчук оглянулся на него, но ничего не сказал. Понятно, что Михаил беспокоится об Ирине. Ей, во всех этих проблемах с Михаилом, может быть труднее всего. Тяжелее.

– И что ты предпринял, гражданин прапорщик? – спросил Гринчук, когда Браток сделал паузу, чтобы отхлебнуть чаю.

– Я? – неуверенно переспросил Браток.

– Ясное дело – ты, – кивнул Гринчук. – Я ж тебя знаю – ты не мог все оставить в таком странном виде. Тем более что бабка поступила технически совершенно правильно.

Браток со стуком поставил чашку на стол и сердито посмотрел на Гринчука.

– Чего зверем смотришь? – осведомился Гринчук. – Я о бабке что-то не так сказал.

«Не так!» – хотел сказать Браток, но промолчал. Гринчук явно не прикалывался, а в насмешливых его глазах Браток рассмотрел еще и какую-то странную грусть.

– Формулируй, Ваня, – потребовал Гринчук. – Не таи в себе.

– Иван полагает, что говорить о старушке в таком тоне, какой выбрали вы, Юрий Иванович, не стоит, – Михаил сказал это не оборачиваясь. – Иван полагает, что бабушка поступила искренне. Иначе она и поступить не могла.

– Так, Иван? – Гринчук посмотрел в глаза Братку, и тот отвел взгляд в сторону. – Иван все еще полагает, что человек не может искренне поступить технически правильно? Чисто интуитивно выбрать единственно правильный ход?

Браток что-то пробормотал, глядя на крышку стола.

– Ваня, – засмеялся Гринчук. – Я ж ни тебя, ни старушку ни в чем не упрекаю и не подозреваю. Старушке действительно было страшно. Но ведь она могла пойти в исполком или еще куда. Могла писать письмо президенту или проситься в дом престарелых. А она пошла в морг. И поставила сразу нескольких человек в ситуацию, когда они стали искать выход за нее. Она ведь ничего такого не требовала, только места для того, чтобы спокойно умереть. Понимаешь? Если бы она просила денег, помощи, заботы – ее бы послали, да и ты на все это не слишком бы отреагировал. К попрошайкам мы привыкли. А она… Она все повернула так, что это вы, вы все начали придумывать, как выбраться из этой жуткой истории. Мы же все – существа нежные. У меня вот, например, когда слышу о женских медицинских проблемах, начинает болеть в таких местах, в которых у мужика в принципе болеть не может. А вы…

– А чего мы? – вскинул голову Браток.

– А вы себе представили, как это бабка будет сидеть в морге, среди покойников, чтобы умереть при свидетелях, чтобы не сгнить в одиночестве в своей комнате.

У Братка что-то захрипело в горле, он откашлялся и залпом допил свой чай.

– И я так полагаю, что именно ты, Ваня, принял меры к преодолению кризиса, – ровным голос подвел итог Гринчук.

– Я пообещал ей заезжать в гости каждый день, – тихо сказал Браток. – И, если что, заняться похоронами. И денег дал… Давал.

– А она отказалась, – Гринчук невесело усмехнулся.

– Да, отказалась. Говорит, что выжить без чужой помощи она может. А вот умереть…

Все помолчали.

Михаил вернулся к столу, взял оставшуюся посуду, отнес ее к мойке.

Гринчук убрал со стола сахарницу и чайник для заварки.

– Кстати, Ваня, – прервал, наконец, молчание Гринчук. – А с похоронами…

– Все нормально, – Браток посмотрел на часы. – Вот сейчас, как раз, все должно заканчиваться. Обещали всех троих похоронить нормально, без понтов, но по-человечески. Цветов я не заказывал.

– И правильно сделал, – кивнул Гринчук. – Покойнички были уродами. Но замочили их, в какой-то мере, и из-за меня. Ладно.

Гринчук хлопнул ладонью по столу.

– Кто и что делает дельше?

– Я встречаюсь с Мальвиной, – сказал Браток. – Встречаюсь и договариваюсь с ней о подробностях выступления. Хотя, Юрий Иванович…

– Что?

– Какого хрена вот так выделываться и крутиться вокруг этих уродов? Надавать ему тупо в дыню, припугнуть и поставить в угол.

– А потом – следующего, – подхватил Гринчук. – И следующего. И еще одного. Лучше уж все пресечь одним махом.

– Как скажете, Юрий Иванович, – в голосе Братка все-таки прозвучала нотка неодобрения.

– Михаил? – Гринчук обернулся к Михаилу.

– На сегодня у меня – все. Собирался поехать к маме Ире. Ночевать, наверное, буду там же.

Гринчук молча кивнул. Он и так чувствовал себя виноватым перед Ириной, а тут еще… Гринчук решительно встал из-за стола:

– У меня несколько небольших встреч, а потом – посещение крутого кабака. Если что – звонить на трубу. Вопросы?

Зазвонил мобильник.

– Слушаю, – сказал Гринчук. – Да. Естественно, иду. Обязательно. Понимаю, что могут быть проблемы. Спасибо за предупреждение.

Гринчук спрятал телефон в карман.

– Что случилось? – спросил Браток.

– Нет, но как народ меня любит! – патетически воскликнул Гринчук. – И так обо мне заботится.

– Снова о Махмутове?

– Да. На этот раз – сам Баев звонил. Кто-то из подчиненных сказал, что Махмутов задумал какую-то пакость для меня.

– Третий, – сказал Браток.

– Пятый, – поправил Гринчук. – Третьим меня предупреждал Граф, а четвертым… четвертой – Милочка. Что-то задумал этот засранец. Какой-то сюрприз приготовил.

– Поехал я к Мальвине, – сказал Браток. – Мало ли что.

– Мало, – согласился Гринчук. – Смотри там – соблюдай моральный кодекс строителя капитализма и не пей.

– Я на работе не пью, – сказал Браток.

Начальник областного управления милиции тоже на работе не пил. Обычно. Мог, конечно, принять рюмочку, но обязательно по важному поводу и в компании. Вообще, пьяным генерал-лейтенанта не видели уже очень давно. Или, если быть совсем точным, напивался до потери контроля над собой последний раз генерал-лейтенант еще тогда, когда был старшим лейтенантом. Он тогда впервые выполнил важный заказ, отмазал очень серьезного человека и получил самую большую в своей жизни на тот момент сумму денег. На душе было мерзко. Рот наполнился горечью, и чтобы эту горечь смыть, старший лейтенант влил в себя две бутылки водки.

Генерал-лейтенант допил бутылку коньяка, закрутил пробку, тщательно контролируя свои движения, и потянулся к селектору. Заказать еще бутылочку. Сука Мастер. Сука Капустин. Сука Гринчук. Все суки! И летеха, офицер для особых поручений, тоже сука. Если приказать принести бутылку – уже к вечеру все будут знать, что генерал надрался у себя в кабинете.

А генерал собирался надраться совершенно конкретно. Душу жгло. И это не только коньяк. Позор. С ним поступили, как с сопляком. Как…

Генерал встал из-за стола, надел фуражку. Твердым шагом вышел в приемную. Приказал лейтенанту вызвать машину к подъезду. Спустился по лестнице и вышел на улицу, сел в машину и приказал везти себя на дачу. Не хватало, чтобы жена стала задавать дурацкие вопросы, отчего это муж решил напиться. А муж решил напиться. И на даче для этого все было – наполненный бар, тишина и одиночество. Когда жена генерал-лейтенанта узнала об этом, то очень удивилась.

Как удивилась и жена старшего лейтенанта милиции Горкина. Только в ее случае все было немного по-другому. Старший лейтенант, почувствовав желание выпить, не стал собирать друзей или забиваться в уголок, а купил пару бутылок шампанского, конфет, икры и, почему-то, оливкового масла. И приехал домой раньше обычного. Хотя домом комнату в коммуналке, муж и жена Горкины называли только по привычке. Комнату они снимали. Муж, жена и двое детей. Муж стоял в очереди на квартиру, но порядковый номер в очереди и темпы строительства жилья для сотрудников милиции если и обещали жилплощадь, то где-нибудь к пенсии.

– Выпьем, – сказал Горкин, и поставил бутылки на стол.

Старший сын был в детском саду, а годовалая дочка как раз спала.

– Ты чего? – спросила жена.

Шампанское и тем более икра не могли входить в расходные статьи их семейного бюджета. Просто не вмещались туда.

– Есть повод, – сказал Горкин.

Он не знал, что в это же самое время напивается генерал-лейтенант. Не знал, что и майор Капустин целенаправленно вливает в себя водку. И тем более не знал Горкин, что причина у всех их практически одна. Подполковник Гринчук.

– Какой повод? – жена Горкина достала из шкафа два фужера и села к столу.

Горкин, оглянувшись на спящую дочь, тихо открыл шампанское, хотя хотелось, чтобы пробка выстрелила в потолок. Налил шампанское в фужеры.

– Что случилось? – спросила жена.

Горкин приложил палец к губам, потом полез в свою сумку, которую обычно брал на дежурство, и достал из нее бумажный пакет. Протянул его жене. Пальцы Горкина дрожали. Принимая пакет, его жена вдруг почувствовала, что это волнение передалось и ей.

Развернув бумагу, Горкина охнула. Деньги. Американские. Много. Она никогда не держала столько денег в руках. Горкина попыталась на глаз прикинуть, сколько именно, но испугалась. Деньги упали на стол.

– Откуда? – выдохнула Горкина. – Зачем?

Не мог никто заработать такую сумму честным путем, это сразу же полыхнуло в мозгу Горкиной. Значит, ее муж… Ее непутевый муж…

– Успокойся, – тихо сказал Горкин. – Это не ворованные. И не от бандюков. Просто я помог хорошему человеку. Его хотели подставить, а я предупредил.

– И он тебе дал столько? – недоверие и радость на лице Горкиной смешались в равной пропорции. – Кто?

– Какая разница? – улыбнулся Горкин. – Мы сможем купить квартиру.

Горкин взял фужер.

– За Зеленого, – сказал Горкин.

Они чокнулись и выпили. Горкина не стала уточнять, за какого такого зеленого они пьют. Наверное, за доллар, подумала Горкина.

– За упокой, типа, – сказал Синяк и залпом осушил стакан.

Нужно было говорить, «царство небесное», но у Синяка были конкретные сомнения, что Ярика, Сливу и Грыжу ждет то самое небесное царство. Котик думал о том же, поэтому молча, не чокаясь, присоединился к тосту Синяка. Остальные пацаны, сидевшие за столом в «Космосе» также пили молча. Не должны они были поминать тех троих, забыть нужно было о них, суках, продавших Атамана, но, во-первых, никто не верил в то, что именно эти три славных представителя пехоты замахнулись на Атамана. А во-вторых, когда стало известно, что Браток, а, значит, Зеленый, организовал и оплатил похороны Ярика, Сливы и Грыжи, совсем уж хреново стало на душе у быков. Совсем.

Ведь Зеленый свободно мог погибнуть вместе с Атаманом, а посему не могло быть у мента нежных чувств к организаторам нападения. И если хоронили пацанов на деньги Зеленого, то это значило, что Зеленый не считает их виновниками.

И пацаны решились хотя бы помянуть.

В чем-то это был подвиг. Нечто вроде прогулки по минному полю. Мастер сказал – зарыть как собак. Мастер сказал – они продали. Мастер сказал…

А пошел он в задницу, этот Мастер. Что они, не знали Петруху, Грыжу и Ярика? И что, они не знали, что крохотные мозги Сливы просто не вместится мысль о предательстве?

– За упокой! – повторил Котик.

– За упокой! За упокой! За упокой! – повторили тихо все сидящие за столом.

И никто не оглянулся с опаской на дверь. Хрен им бояться Мастера. Особенно, после второго стакана. Пошел он к чертям собачьим, этот Мастер.

– Что с ним, с Мастером? – спросил Абрек у Али.

Спросил громко, не боясь, что услышат. Али принимал гостя в отдельном кабинете своего ресторана. Привычку эту Али перенял у своего предшественника, Садреддина Гейдаровича Мехтиева. Так действительно было спокойнее. Да и уважаемые гости чувствовали себя увереннее. И говорили свободнее. Вот как сейчас Абрек.

– Что с ним произошло? Головой повредился? Или конкретно на иглу сел? – Абрек налил себе вина и выпил. – Какого хрена он беспредельничает? Ты этих с Юго-Запада знал? Тебе нужно чужих на нашу территорию пускать? Нужно? Ты хочешь, чтобы они нас выдавили? Скоро вон новые уроды приезжают, с Севера. Что им Мастер отдаст? Твой кабак? Мою территорию?

Али еле заметно улыбнулся своей знаменитой неопределенной улыбкой.

– Лыбишься? – обиделся Абрек. – Думаешь, тебя твои эти отмажут?

Абрек не знал точно, кто именно «эти», но то, что есть у Али какие-то серьезные покровители на самом верху, догадывались многие из серьезных людей. Как и догадывались, что эти серьезные люди поддерживали вначале Гирю. И что, возможно, только благодаря этой поддержке, Гиря смог выйти живым из разборки, ставшей последней для того же Мехтиева.

– Ты с ними поговори, – понизив голос, предложил вдруг Абрек. – Попроси, чтобы они надавили на Мастера. Им же тоже беспредел не нужен. Ведь не нужен? Я же не смогу своих удержать, если и дальше такое будет твориться. И сам за ствол возьмусь. И не только я.

Али снова улыбнулся.

– Поговоришь или нет? – спросил Абрек. – Поговоришь?

– Поговорю, – сказал Али, и Абрек удовлетворенно хмыкнул.

Если Али сказал – Али сделает.

– Я поговорю, – сказал Али, – только не думаю, что они будут этим заниматься.

– Почему?

– Сам подумай. Мастер держит всех. Никто с ним не спорит. Общак тоже у Мастера. Если убрать Мастера, кто займет его место? Снова начнется беспредел. Ты и сам полезешь на территорию Атамана. Другие тоже кинутся туда. Начнете выжигать чужих, которых Мастер впустил. Нет?

– Не хрен им на чужой территории… – вспылил Абрек, но тут же замолчал.

Али был прав.

– И что тогда делать? – спросил Абрек.

– Не знаю, – спокойно сказал Али. – Я поговорю, но ты сам понимаешь.

– Понимаю… – Абрек встал из-за стола, пожал руку Али и направился к двери.

Потом, словно вдруг вспомнив что-то, остановился и посмотрел на Али.

– Что? – спросил тот.

– Ты поговори, – сказал Абрек. – А я тоже поговорю.

– С кем?

Абрек усмехнулся, и улыбка эта, похожая на оскал, была почти счастливой. Так мог улыбаться волк, нашедший выход из ловушки.

– Я поговорю с Зеленым, – сказал Абрек.

Али на этот раз не улыбнулся. Он молча достал из кармана ручку и написал на салфетке несколько цифр. Протянул салфетку Абреку.

– Это что? – спросил Абрек.

– Телефон Зеленого, – сказал Али. – Звони, если не боишься.