Глава 4

Дождь застал город врасплох. Да еще гроза, такая ранняя, что другую такую никто из горожан припомнить не смог. Могло показаться, что какая-то громадная уборщица там, наверху, поливает город из шланга, не прекращая раздраженного бормотания.

И в лучших традициях уборщиц общественных мест, эта небесная не обращает внимания на прохожих, поливает всех, не взирая на модельную обувь или модную одежду. Вас много, а я одна.

Машины ехали медленно, осторожно раздвигая капотами завесу из воды. Люди, застигнутые на улице, первые две минуты пытались бежать, перепрыгивая лужи, а потом смирялись с неизбежным. Вода была везде – сверху, снизу и сбоку, от проезжавших машин.

Наверное, если бы вдруг из мокрого сумрака посреди дороги выдвинулась бы громада крейсера, это никого бы не удивило.

Гринчук, естественно, мог загнать машину в подземный гараж, но делать этого не стал. Вместо этого он остановил «джип» напротив своего дома и набрал на мобильнике номер Полковника.

– Слушаю! – сказал Полковник.

– Нам нужно поговорить, – сказал Гринчук.

– Поднимайтесь, – предложил Полковник.

Гринчук промолчал.

– Вы не хотите заходить? – спросил Полковник.

– Я вас жду в машине напротив дома, – сказал Гринчук.

Теперь паузу сделал Полковник.

Он смотрел в окно. Правильнее было сказать – на окно, потому что по стеклам текло так, что ничего кроме этой самой текущей по стеклу воды рассмотреть было нельзя.

– Я жду, – сказал Гринчук и выключил телефон.

Снова включил рацию. На милицейской волне дежурными голосами сообщали о совершенно дежурных вещах.

Люди заняты делами, один Гринчук занят черт знает чем! Он слушает жуткие рассказки в исполнении некоего Ильи Ильича, который на самом деле не является ни каким Ильей Ильичем.

Однако, каков отец Варфоломей! Такие связи! Одни звонок – и явно очень занятой человек прибывает на рандеву с каким-то подполковником Гринчуком. И весело так выбалтывает ему жуткие тайны про самоубийства и исчезновения. И счастливый удаляется, получив от Гринчука заверения в том, что лично Гринчук в это дело не полезет.

Руки, правда, при этом не подает.

Распахнулась дверца и на переднее сидение сел Полковник. Зонт застрял в двери, и Полковник несколько секунд дергал его, разбрызгивая по салону холодную воду.

– Сидение намочите, – сказал Гринчук.

– Вы Фрейда читали? – осведомился Полковник, справившись, наконец с зонтом и закрыв дверцу машины.

– Это про Эдипов комплекс?

– Это про то, что не имея возможности убить меня, вы осуществляете это свое подсознательное желание, замочив меня при помощи дождя.

– Это для меня слишком сложно, – покачал головой Гринчук. – Если я вас когда-нибудь решу замочить, то сделаю это своими руками. Без дождя.

– Вот спасибо! – церемонно склонил голову Полковник.

– Не за что, – Гринчук похлопал себя по карманам, словно пытаясь что-то найти.

Наконец он извлек из бокового кармана куртки диктофон и протянул его Полквонку.

– Это еще что такое? – осведомился Полковник.

– Это цифровой диктофон, – спокойно сказал Гринчук.

– Это я и сам прекрасно вижу. Зачем вы мне его суете?

– Мне кажется, вы захотите послушать записи двух моих сегодняшних разговора. Даже – трех. Одни, правда, ночной.

Гринчук нажал кнопку и положил диктофон на подлокотник сидения Полковника.

– … и мочить меня ты пока не собираешься, – сказал Мастер.

Запись была негромкая, но совершенно отчетливая. Лишь пару раз Полковник вопросительно оглядывался на Гринчука, и тот пояснял, что именно сказал Мастер или он сам.

– Интересно, – сказал Полковник, когда первая запись закончилась.

– Вы о Мастере?

– Я о диктофоне. Вы всегда ходите с ним?

– Часто, – ответил Гринчук. – Знаете – суета, сутолока, можно свободно что-то забыть. А тут – диктофон.

– Следующий раз, беседуя с вами, я предварительно вас обыщу, – желчно пообещал Полковник. – Я с вами общаюсь как с порядочным, а у вас, извините, камень за пазухой.

– Диктофон.

– Не вижу, в данном случае, особой разницы. Что там у вас еще записано?

Гринчук нажал кнопку.

– …Меня зовут Илья Ильич.

Эту запись Полковник слушал внимательно, не отвлекаясь и не комментируя. Когда запись закончилась, Полковник откинулся на спинку кресла и потер переносицу.

– У вашего знакомого священника очень интересные связи, – сказал, наконец, Полковник.

– Несколько минут назад я подумал об этом теми же самыми словами, – признался Гринчук. – А ведь как долго притворялся порядочным человеком!

Полковник не стал комментировать это заявление. Он молчал еще с минуту, сидя неподвижно. Только пальцы правой руки, не переставая, крутили пуговицу у него на плаще.

– Дальше, – потребовал через минуту Полковник.

Дальше был утренний разговор с Михаилом.

Пока шла эта запись, Полковник несколько раз удивленно оглянулся на Гринчука. Удивленно и как-то разочарованно.

– Что? – спросил Гринчук.

– Михаил знал, что вы пишете разговор?

– А зачем? Мы поговорили, выяснили подробности и позиции обеих сторон.

– По душам поговорили, – сказал Полковник. – И очень душевно.

Гринчук пожал плечами:

– Это нам, знаете ли, решать, душевно или нет.

Полковник еле заметно покачал головой.

– Я не могу вас понять, Юрий Иванович, – сказал Полковник, – иногда вы мне кажетесь очень сентиментальным человеком, а иногда…

– Меркантильной сволочью, подонком и мерзавцем, – закончил Гринчук. – И вы меня то любите безумно, то ненавидите от всей души.

– Нечто в этом роде, – согласился Полковник.

– А это потому, Полковник, что вы, как и все люди судите меня по своим интересам. Когда я с ними совпадаю – умница, Зеленый, браво! А когда нет – какой же вы мерзавец, Юрий Иванович. Стукачей среди ваших уважаемых новых дворян и их обслуги навербовал – молодец. Разговор с Михаилом записал – бесчувственное чудовище. Вы ведь на меня разочарованные взгляды бросаете потому что я не только записал наш с Михаилом разговор по душам, но и за то, что я этот разговор вам дал прослушать. А там такие трогательные есть пассажи! Вот если бы я вам просто пересказал ситуацию, сообщил бы с деловым видом, что у Миши едет крыша, что он может вести себя неадекватно – вот тогда вы с серьезным видом принялись бы это обсуждать. Вы ведь не мое поведение осуждаете, а форму, в которую оно вылилось. Нет?

– Да, Юрий Иванович. Да. Мне уже стоило привыкнуть к вашему цинизму, но каждый раз я наталкиваюсь на него и каждый раз это происходит внезапно и в новой, неожиданной форме. Вы и с женщинами своими потому не можете толком отношений сложить?

Гринчук внимательно, не моргая, посмотрел в глаза Полковника. Молча. Полковник выдержал секунд пятнадцать, а потом отвел взгляд.

– Во-первых, – ровным голосом сказал Гринчук, – я никому не советую обсуждать мою личную жизнь.

Полковнику вдруг нестерпимо, как в детстве, захотелось стать невидимым, или просто зажмуриться и зажать уши, чтобы не слышать этого голоса, чтобы эта странная и неприятная ситуация прошла как можно скорее.

– Во-вторых, – продолжил Гринчук, – я сам буду решать, как мне строить отношения с моими подчиненными, исходя из необходимости и своего виденья проблемы. И, в третьих, записи я вам дал послушать не для того, чтобы вы могли меня пожурить. Я вообще стараюсь в разговоре с начальством не произносить ничего лишнего и не делать ничего ненужного.

– Начальство должно знать только то, что вы сочтете нужным ему сообщить, – язвительным тоном произнес Полковник.

Он был зол на себя за то, что влез в эту дискуссию об этике и еще за то, что позволил себе… испугаться, черт возьми. Испугаться этого непредсказуемого Гринчука, как ни нелепо это звучит в устах прожженного политика, каковым считали Полковника многие, включая и его самого.

От этой злости и язвительности в голосе было многовато. И фраза прозвучала театрально. Как в кукольном театре. Полковник вдруг представил себя марионеткой, которая разговаривает с кукольником и требует, чтобы тот не слишком своевольничал.

Черт, подумал Полковник. Черт, черт, черт…

Гринчук выждал паузу, словно давая возможность собеседнику излить свое раздражение, убедился, что Полковник не собирается развивать свою мысль, и спокойно продолжил.

– Начальство должно знать то, что ему необходимо знать. Начальству, – повторил Гринчук. – Необходимо. Поэтому записи разговоров с Мастером и Ильей Ильичем я дал вам прослушать, чтобы вы поняли ваши проблемы. Ваши. Проблемы. А мой разговор с Михаилом вы услышали для того, чтобы понять – ваши проблемы – это ваши проблемы, и решать их вы будете без меня. Потому, что с этой минуты я занимаюсь только Михаилом.

– Но… – попытался возразить Полковник.

– Но, с другой стороны, – сказал Гринчук, – я понимаю, что внутренние разборки среди ваших новых русских дворян продолжаются и могут потребовать моего внимания.

– Да, – неожиданно для себя самого подтвердил Полковник. – Вот именно. И…

– Поэтому я оставляю прапорщика Ивана Бортнева на боевом посту, – Гринчук чуть улыбнулся.

– Нет, подождите, что значит – Бортнева? Вы имеете обязательства…

– Да? – чуть приподнял брови Гринчук. – Обязательства… Но, если мне не изменяет память, вы, господин Полковник, брали на себя обязательства помочь Михаилу. Вы обещали разыскать остатки вашей сверхсекретной программы. Вы гарантировали, что мы разыщем прошлое Михаила. Во всяком случае, сделаем все возможное. Нет?

Полковник кашлянул.

– Простудились? – спросил Гринчук.

– Я обещал…

– Слово солдата больше не золото?

– Золото, но…

– Знаете, Полковник, когда человек дает слово, он теряет право на служебные части речи типа «но». Если у меня не будет слова, то что у меня будет? А, Полковник? – Гринчук улыбался, но теплее от этой улыбки не становилось.

Полковник оторвал, наконец, пуговицу от плаща и сунул ее в карман.

– Месяц, – сказал Гринчук.

– Что? – не понял Полковник.

– Я даю вам месяц. В течение этого месяца я продолжаю нести нелегкую службу дни и ночи. А вы в течение того же месяца перестаете ссылаться на объективные трудности и начинаете искать реальные возможности. В конце концов, это вы работали в той программе. И вы нашли Михаила. А как говорят мои подопечные, за базар нужно отвечать, – Гринчук покрутил в руках диктофон, словно прикидывая, куда его пристроить, а потом, решив, протянул диктофон Полковнику. – Это вам, герр оберст. Можете порадовать еще и Владимира Родионыча.

Порадовать Владимира Родионыча не получилось.

Нет, впечатление записи всех трех разговоров на него произвели. Но впечатление это радостным было назвать трудно. Скорее даже наоборот. А комментарий Полковника к записям и краткий пересказ тяжкого разговора с Гринчуком, к озабоченности добавил изрядную долю злости. Переходящей в ярость.

– И сообщив вам это…

– И сообщив мне это, он попросил очистить салон автомобиля. Ему нужно было срочно ехать на встречу с Милой Чайкиной. И дело не терпело отлагательства.

– К Чайкиной, значит. Там дело не терпит отлагательства, а здесь, значит…

– А здесь, по утверждению Гринчука, у него пока вообще нет дел. Ибо таинственный город Приморск в круг его интересов не входит, – Полковник развел руками, словно извиняясь за резкость Зеленого. – Сам он заниматься волшебными превращениями Мастера не собирается. Да и нашими проблемами он будет заниматься еще месяц. А потом бросит все на прапорщика…

– И у нас резко повысится рождаемость среди новых дворян, – оборвал Полковника Владимир Родионыч. – Вы мне это уже говорили.

Владимир Родионыч нарисовал на листе бумаги большущий вопросительный знак. Посмотрел внимательно на рисунок и обвел вопросительный знак овальной рамочкой, с завитушками и вензелями.

Полковник молча ждал завершения художественных работ.

– Ладно, – сказал Владимир Родионыч почти спокойным голосом, – предположим, что Гринчук действительно во всем этом участия принимать не будет. Тогда что будем делать мы? Есть предложения?

– Можно просто изъять Мастера из обращения, вывезти его на одну из наших баз и плотно поговорить, – Полковник достал из кармана плаща, который так и не снял, оторванную пуговицу и принялся крутить ее в руке. – Наверное, он скажет все.

– В вашем голосе мне мерещится некая неуверенность, – заметил Владимир Родионыч. – Будто вас самого что-то не устраивает в этом варианте. Нет?

– Отчего же? – возразил Полковник. – Я бы даже сказал – отнюдь. Это действительно очень эффективный и не дающий сбоев метод. Тем более что мы могли бы его дополнить химическими компонентами. Как это принято называть в романах – сывороткой правды. Но…

– Но?

– У нас с вами будет очень странное выражение лиц, если Мастер и под давлением расскажет об оборотнях и злых колдунах. А кроме этого… – Полковник взял со стола диктофон, – кроме этого в разговоре с Гринчуком Мастер так ничего толком и не сказал. И не исключен вариант, что, допросив его, мы получим информацию о мелкой разборке Мастера и Атамана. Но при этом, изъяв Мастера, мы нарушим весь баланс сил в городе. Начнется передел и беспредел. Вы ведь читали отчет? На Мастера завязано слишком много всего. И сейчас нет реальных кандидатов на его место. Вернее, кандидаты есть, но поддержки у них, достаточной для беспроблемного воцарения, нет.

– И получается, что Мастера выводить из игры нет никакого смысла, – медленно произнес Владимир Родионыч. – И получается, что нужно просто вести расследование. Послать людей в Приморск…

– Можно, – согласился Полковник.

Слишком быстро согласился. Настолько быстро, что Владимир Родионыч поморщился и скомкал в руке свой рисунок.

– Из вас сегодня исключительно скверный собеседник, – сказал Владимир Родионыч. – Прескверный. Вы постоянно что-то недоговариваете и отводите взгляд.

– А еще я промок стараниями Гринчука и, кажется, простыл, – добавил Полковник. – Знобит.

Владимир Родионыч нажал кнопку на селекторе:

– Инга, принесите, пожалуйста, мне чай, а Полковнику…

– Как обычно, но с коньяком, – сказал Полковник.

– А Полковнику – чай с коньяком.

– В одной посуде? – уточнила Инга.

– В разных, – подсказал Полковник.

– Сейчас, – ответила Инга.

Владимир Родионыч задумчиво посмотрел на скомканный листок бумаги в своей руке.

– Озябли, значит, – неопределенным тоном произнес Владимир Родионыч.

– Да.

– Настолько озябли, что даже ничего в голову толкового не приходит…

– Отчего же? Приходит. Вот сейчас хлопну коньячку…

– А печень?

– Вот сейчас хлопну чуть-чуть коньячку, – поправился Полковник, – и мне станет теплее.

– И вы скажете то, что вас так тревожит, – подхватил Владимир Родионыч. – Вы же как на иголках сидите. И постоянно что-то обдумываете и взвешиваете. Что?

– Юрий Иванович… – начал Полковник, но замолчал, когда открылась дверь кабинета, и вошла Инга с подносом в руках.

Полковник подождал, пока Инга поставит принесенное перед ним и Владимиром Родионычем, поблагодарил и молчал, пока дверь за секретаршей не закрылась.

Владимир Родионыч взял в руки стакан в серебряном подстаканнике, осторожно отхлебнул. Полковник отвинтил пробку с бутылки и осторожно налил себе коньяка. На самое донышко хрустального стакана.

– Все меняется, – почти шепотом сказал Владимир Родионыч, покосившись на дверь. – Теперь даже в собственном кабинете приходится секретничать. Вы, кстати, не в курсе, что там у них с Гринчуком? Инга сегодня целый день на взводе.

– Не знаю, – пожал плечами Полковник и выпил коньяк. – Вы же сами знаете – за Гринчуком следить – себе дороже.

– Знаю, – подтвердил Владимир Родионыч, – и, кстати, о Гринчуке. Вы что-то начали говорить о нем, когда вошла Инга.

– Да, – Полковник закрыл бутылку и с видимым сожалением отодвинул ее на край столика. – Говорил. Дело в том, что на прощание Юрий Иванович сообщил мне все-таки, отчего не хочет заниматься этим делом. Делом о Приморске и Мастере.

– Забота о Михаиле? – предположил Владимир Родионыч.

– И это тоже, но… – Полковник махнул рукой и снова подвинул к себе бутылку.

– Печень! – снова напомнил Владимир Родионыч, но Полковник налил себе почти полстакана и залпом выпил.

– Гринчук на прощание объяснил, почему разговаривал на эту тему только со мной. Понимаете, Полковник, сказал Гринчук, так уж получилось, что из всех уважаемых и влиятельных людей только относительно вас я уверен в одной детали…

Полковник замолчал, посмотрел на Владимира Родионыча. Тот молча ждал продолжения.

– Вот уже пять лет, как у меня не было отпуска, – сказал Полковник.

– Не понял.

– Это значит, что я точно не был в Приморске, и меня не могли подменить.

Владимир Родионыч кашлянул:

– Я тоже не был в Приморске.

– Вот именно по этой причине я с вами говорю по этому поводу, – медленно произнес Полковник. – А Гринчук говорил со мной. А вот по остальным у него такой уверенности нет.

– Чушь, – неуверенно произнес Владимир Родионыч и зачем-то оглянулся на темноту за окном. – Бред.

– Вот именно это я тоже сказал Гринчуку. А он мне напомнил… Указал на один забавный факт, – Полковник насыпал в чашку сахар и размешал. – Начальник областного управления милиции с большой неохотой приказал оставить Гринчука в покое. Не смотря на то, что вы его об этом настоятельно просили.

Владимир Родионыч замер:

– А он что – ездил в Приморск?

– Гринчук по этому поводу ничего не сказал. Просто констатировал.

– Сукин сын! – с чувством произнес Владимир Родионыч.

– Сукин сын! – сказал Гринчук. – Типичный. Мажор. И где ты их только берешь?

– А где мне брать других? – поинтересовалась Мила.

На такую характеристику своего нового парня она не обиделась. Похоже, стала привыкать.

Вообще ее отношения с Гринчуком складывались странно. Вначале она его ненавидела и даже попыталась убить. Ей казалось, что Гринчук погубил ее первую настоящую любовь, что он стал виной смерти ее любимого телохранителя, что… Когда Гринчук принес видеокассеты, отснятые в спальне ее ненаглядным, Мила молча просмотрела одну из них, потом плакала, потом почти двое суток лежала у себя в комнате, глядя сухими глазами в потолок, потом позвонила Гринчуку и извинилась. Потом… Потом, через месяц, она позвонила ему и попросила совета.

За ней начал ухаживать парень из десятого класса, и Мила очень хотела, чтобы Юрий Иванович высказал свое мнение. Гринчук мнение высказал. Через неделю – снова. Еще через неделю – снова.

И так – уже семь раз.

Седьмой парень, по имени, кажется, Павел, к счастью, слов Гринчука в свой адрес не слышал – как раз ходил за пивом по просьбе Милы. Возле стойки бара народу было много, пришлось ждать, и Гринчук смог высказать свои соображения по поводу парня, не торопясь. Приходилось, правда, повышать голос, чтобы докричаться до Милы сквозь шум дискотеки.

Гринчук чувствовал себя в этом зале глупо и даже немного неуверенно. Шум, вспышки света, выкрики. Всем присутствовавшим это, похоже, нравилось. Гринчуку – нет. Наверное – старость, решил Гринчук. Точно, старость, подумал он, обнаружив, что легко, а иногда даже скудно одетые девушки, танцующие вокруг, не вызывают у него интереса или желания.

Старость. Или брезгливость, поправил себя Гринчук.

– Где мне взять другого? – повторила Мила, и Гринчук вдруг понял, что вопрос не риторический, что четырнадцатилетняя девчонка ждет от Гринчука конкретного совета по этому поводу.

– А что – очень нужно? – спросил Гринчук.

Как раз динамики взревели как-то особенно пронзительно, и Мила не расслышала ответ.

– Что? – крикнула она.

– А на фига тебе? – крикнул Гринчук.

– А вот и пиво! – сказал парень, вернувшийся от стойки.

– Я за рулем, – сказал Гринчук.

Мила потянулась за бутылкой, но получила увесистый шлепок по руке.

– Ей – всего четырнадцать, – сказал Гринчук.

– Юрий Иванович! – протянула Мила.

Парень посмотрел на бутылки в своих руках, на Милу и перевел взгляд на Гринчука. На лице парня начало проступать раздражение.

Парень пришел конкретно оторваться с приятной девчонкой. У него даже были некоторые планы по окончании дискотеки. И планы эти были напрямую связаны с количеством пива, выпитого Милой.

Этот мужик в планы не вписывался. А теперь еще и начинал им мешать.

– Ничего, – сказал парень и протянул Миле бутылку. – Это же пиво!

Бутылка вдруг исчезла из его руки и оказалась в руке Гринчука.

– Ей – четырнадцать! – сказал Гринчук. – И ты, Паша, не лез бы к ней со своим пивом.

Паша оглянулся по сторонам. Кем бы там ни был этот мужик, он начинал конкретно мешать.

– Отвезти тебя домой? – спросил Гринчук у Милы.

– Вот вы все испортили, – обиженно протянула Мила.

Паша высмотрел кого-то в прыгающей толпе и помахал рукой.

Мила этот жест заметила. Гринчук не обратил на него внимания.

– Пойдемте, Юрий Иванович! – Мила схватила Гринчука за руку и потащила к выходу.

– Пойдем, – кивнул Гринчук.

В холле клуба было относительно тихо. Относительно. Две девчонки, вынырнувшие из туалета, громко обсуждали какого-то Юрика, и, судя по разговору, обе они знали этого самого Юрика достаточно близко. И обе были согласны, что он в постели намного лучше Вадика, но значительно уступает Игорьку.

Девчонкам было лет по шестнадцать. И снижать голос при обсуждении тактико-технических данных Юрика они не собирались.

Мила быстро забрала свой плащ из раздевалки и потащила Гринчука из клуба.

Гринчук оглянулся. Охранник был незнакомый, братья Кошкины сегодня почему-то отсутствовали, Нина, владелица клуба «Кентавр», также, по-видимому, была занята. Может быть, оно и к лучшему. После их разрыва Гринчук так и не смог заставить себя просто заговорить с Ниной. Да и она тоже не стремилась к общению. Может быть, оно и к лучшему.

Дождь закончился.

Гринчук остановился на крыльце клуба, глубоко вдохнул влажный воздух.

– И все-таки – весна! – сказал Гринчук.

– Поехали быстрее, – Мила подошла к «джипу» Гринчука.

– Зачем? – спросил Гринчук. – А как же Паша с ребятами? Если мы уедем, то они могут остаться разочарованными. Только собрались проучить наглого мужика. Ты же не говорила, что это наглый мужик – мент?

– Нет.

– Тогда не будем мешать ребятам веселиться.

Дверь клуба распахнулась, и по ступенькам быстро сбежало человек десять парней. Точнее Гринчук считать не стал. Он даже вроде и не смотрел в сторону появившейся компании.

– А Паша твой – полный урод, – громко сказал Гринчук. – У самого не хватает ума или силы наехать на меня, так он наверняка соберет толпу таких же уродов.

Уроды молча двинулись на Гринчука.

– О! – удивился Гринчук, увидев компанию. – А я тут только о вас говорил.

Парни взяли Гринчука в полукольцо.

Площадка была освещена, поэтому все парни смогли увидеть улыбку на его лице. И улыбка эта их немного смутила. Спокойная и уверенная улыбка.

– В принципе, – сказал Гринчук с самым доброжелательным видом, – нельзя применять оружие против несовершеннолетних. Вы же несовершеннолетние?

Несовершеннолетние переглянулись.

– С другой стороны, если эти несовершеннолетние нападают группой, то стрелять в них можно.

– Ты мозги нам не… – подал голос Паша.

Просто так начинать драку было непривычно. Если бы мужик побежал, или попытался спрятаться в машине, то все было бы понятно – догоняй и бей. Такой опыт у Павла и приятелей был. Но мужик стоял спокойно и нес какую-то пургу.

– Чтобы я мог вам компостировать мозги, вам нужно эти мозги иметь, – сказал Гринчук. – А если бы у вас мозги были, вы не стали бы перебивать умного человека, который излагает важные моменты вашей будущей биографии.

– Ты, чего, козел, нарываешься? – выдал, наконец, дежурную фразу Павел.

– Отцепитесь от него, – попыталась вмешаться Мила, но Гринчук отодвинул ее к себе за спину.

– Оставь девку в покое! – потребовал Павел. – Она останется с нами.

– Пошел ты! – выкрикнула Мила.

– Так вот, – продолжил свою мысль Гринчук. – Если несовершеннолетние нападают группой, то что нужно делать мне, чтобы потом легко доказать – их было много? Минута пошла.

Павел, понимая, что на него сейчас смотрят все приятели, шагнул вперед.

– Правильно, – одобрил Гринчук. – Смелый мальчик. У тебя, часом, с собой нет ничего военного?

Паша откуда-то из рукава достал нунчаки.

– Вот. Вот он результат слияния культур, – восхитился Гринчук. – Простой славянский мальчик с китайским орудием производства в руках. И, небось, ты этими восточными делами уже лет десять занимаешься?

– Одиннадцать, – сказал Паша.

– Вот, одиннадцать. Это тебя папа с мамой для гармонического развития личности отправили рукомашеством заниматься. Целых одиннадцать лет! – Гринчук покачал головой. – А я занимаюсь, дай бог памяти, восемнадцать лет. Стрельбой.

В руке Гринчук вдруг оказался пистолет.

Один из парней от неожиданности охнул и попятился.

– Минута прошла, – сказал Гринчук. – Теперь выслушаем правильный ответ. Для того чтобы я мог доказать, что на меня нападала целая группа несовершеннолетних, я должен положить на месте не менее двух. А еще лучше – трех человек. Первый, понятное дело, Паша. И еще двоих…

Паша не выдержал и взмахнул нунчаками.

Гринчук качнулся в сторону, пропуская их мимо себя. А потом Паша захрипел и рухнул в лужу, как подкошенный.

Брызги полетели в разные стороны.

– Вот ведь сволочь, – сказал Гринчук, отряхиваясь свободной рукой.

Паша лежал неподвижно. Парни застыли, напряженно глядя на пистолет в руке Гринчука.

– А если это не настоящий? – спросил у них Гринчук. – Я имею ввиду – пистолет. Макет таскает с собой мужик для понта. Может, все-таки навалять этому мужику?

– Настоящий у него пистолет! – выкрикнула Мила. – Это мент. Подполковник. Зеленый!

– Твою мать, – сказал один из парней.

Похоже, прозвище Гринчука они слышали не в первый раз.

– Мы… – неуверенно начал крайний справа.

– Это, не хотели, – закончил его сосед. – Мы не знали…

– А если я уберу пистолет? – спросил Гринчук и спрятал оружие.

Парни отступили на шаг.

– Драки не получится? – уточнил Гринчук.

Парни отступили еще.

– Мельчает молодежь, – покачал головой Гринчук. – Настоящих буйных мало.

Распахнулась дверь клуба, и на арене появились трое охранников. Они, наконец, заметили сложную ситуацию на автостоянке и решили вмешаться.

– Брось оружие! – крикнул один из охранников.

– Очень вовремя, – похвалил Гринчук. – Вас сюда Баев прислал? Для поддержания порядка?

Охранники приблизились. Одни из них, видимо, старший, скомандовал:

– Руки на капот машины!

– Это вы мне? – осведомился Гринчук.

– Тебе! – охранники выхватили оружие.

Гринчук тяжело вздохнул:

– Еще раз повторяю вопрос – вас на дискотеку прислал Егор? Вы из «Булата»?

– Это Зеленый, – тихо сказал один из парней охранникам.

– Нас прислал Баев, – охранники как-то обмякли.

Пистолеты исчезли под пиджаками.

– Как обидно, – почти простонал Гринчук. – Обидно ведь. Настроение – хреновое. Погода – мерзкая. Всякая сволочь норовит в душу плюнуть, а как решишь немного расслабиться и отвести душу, так никто и драку поддержать не хочет.

Паша застонал и попытался сесть. Не удержался и снова плюхнулся в лужу.

– Ладно, – сказал Гринчук и обернулся к Миле, – поехали, отвезу тебя домой. Приятели подхватили стонущего Пашу на руки и быстро понесли его к клубу. Охранники остались стоять, неуверенно переглядываясь.

Гринчук закрыл за Милой дверцу машины и оглянулся на охранников:

– Нехорошо!

Старший потер шею.

– И сколько вам сунул этот красавец, чтобы вы им не мешали? – поинтересовался Гринчук.

– Да… – вяло взмахнул рукой старший.

– Двадцатку зеленью?

– Ну…

– Давай, – протянул руку Гринчук.

Старший тяжело вздохнул и вытащил из кармана купюру.

– Вас трое… – сказал Гринчук.

Охранники не стали ни подтверждать, ни опровергать эту очевидную истину.

– Двадцать на три не делится, – продолжил Гринчук, с интересом рассматривая купюру. – Без остатка.

– Нет, – вздохнул старший.

– А вот и делится, – радостно сообщил Гринчук. – Каждому из вас полагается по шесть долларов с мелочью. Держите.

Гринчук аккуратно разорвал купюру на три равных части и протянул их охранникам:

– Заработали.

Охранники взяли обрывки.

Гринчук сел за руль.

Старший подошел ближе, и Гринчук снова открыл дверцу:

– Что?

– Вы не говорите, пожалуйста, Баеву…

– О чем? – спросил Гринчук.

– О… – начал старший, но спохватился. – Ни о чем. Спасибо.

– Странная штука – жизнь, – задумчиво сказал Гринчук, выводя машину на дорогу. – Твой Паша – имеет бабки, имеет возможность купить почти все, что хочет. Но лезет в драку за, извини, Мила, за сопливую девчонку, которых у вас в лицее хоть пруд пруди. При этом романа у вас с ним нет.

– Нет, – согласилась Мила.

– Как думаешь – почему?

– Не знаю. Наверное, трахнуть меня сегодня хотел, а вы помешали, – Мила вздохнула. – И пацанам, наверное, уже рассказал.

Гринчук молча искоса посмотрел на Милу, но от комментариев воздержался.

– А что мне теперь делать? – в голосе Милы звучала грусть. – Где мне найти такого…

– Какого? – спросил Гринчук, чтобы поддержать разговор.

– Как вы, – просто ответила Мила.

– Это ты брось, – быстро сказал Гринчук. – Эту тему давай сразу же обсуждать не будем.

– Почему? – удивилась Мила. – А, вы думаете, что я вас хочу в постель затащить…

Гринчук хмыкнул.

– Нет, я понимаю, что не в вашем вкусе. И я видела вашу Ингу, на дне рождения у Гончарова. Я с такой соревноваться не смогу… А вот такого как вы найти…

– Слышала песню «малолетка – дура дурой»? – спросил Гринчук. – Это про тебя. Ты еще не поняла, что такие как я счастья женщине принести не могут? Это со стороны может показаться, что такие крутые пацаны, как сам Зеленый…

Мила заинтересовано обернулась к Гринчуку, и тот осекся. Помолчал.

– Понимаешь, Мила, – совсем другим тоном сказал Гринчук, – ты и твои приятели… Парни твои… Вы еще слишком маленькие. Юные. У вас пока выросло то, чем вы можете трахаться. А то, чем можете любить… Как тебе это объяснить…

– Я понимаю, – серьезно сказала Мила.

– Да? Хорошо. А то я сам ни как не пойму, что происходит со мной и женщинами. С Ингой… Вся жизнь приучила меня к тому, что нужно быть готовым к потерям. Что в любой момент то, что мне дорого, может исчезнуть, – Гринчук говорил задумчиво, будто говорил сам с собой, словно Милы не было в салоне. – И я готов к этим потерям. И каждый раз, прощаясь с Ингой, я готов к тому, что завтра ее не увижу. Это похоже на любовь? Или нет? Когда любят – не могут жить без человека. А я с первой минуты готовлюсь ее потерять… Потерять и жить дальше.

Рука Милы легла на руку Гринчука:

– Дядя Юра, не нужно так. Все…

Гринчук усмехнулся невесело.

– Извини, Людмила, задумался, – сказал он.

– Я понимаю, – сказала Мила. – Я Инге ничего не скажу. Честно. Только…

– Что?

– Пиво мне даже родители разрешают. И если вы в следующий раз мне станете запрещать… – Мила хитро улыбнулась.

– Девушка, – суровым тоном произнес Гринчук. – Шантаж – это преступление. Я, конечно, готов пойти на некоторые уступки, но…

Машина остановилась возле дома Чайкиных.

– Вы теперь будете делать все, что я скажу! – заявила шантажистка. – Вот, например, можете поцеловать меня в щеку.

– Ладно, – покорно согласился Гринчук, – давай свою щеку.

Уже выбравшись из машины, Мила спохватилась:

– Чуть не забыла… Вы идете послезавтра на день рождения Махмутова? Вам уже прислали приглашение?

Гринчук закрыл глаза и застонал.

– Надеюсь, что обо мне забыли.

Но надеялся он напрасно. Приглашение в длинном конверте ему вручил Михаил, когда Гринчук приехал к бабе Ире.

Гринчук вошел в комнату, Михаил полез в карман, достал конверт и молча протянул.

– Есть хочешь? – спросила Ирина.

– Только чаю.

– А коньячку? – предложил Доктор. – Медицина рекомендует.

– А правила дорожного движения – нет, – сказал Гринчук. – Я за рулем.

Ирина взяла чайник и вышла на кухню.

– Что это вы все смурные? – спросил Гринчук. – Телевизор и тот не разговаривает.

Михаил взял из вазы яблоко и стал его чистить ножом.

– Миша рассказал нам о своей проблеме, – Доктор посмотрел на Михаила. – Ирина ужасно расстроилась.

– Ничего, – сказал Гринчук. – Прорвемся. Я уже предупредил Полковника. Еще месяц, и мы вплотную этим займемся.

– Со своей стороны… – Доктор снова оглянулся на Михаила, – я не вижу особых изменений. Есть некоторая усталость, но не более того. Вот наступит лето, вы соберетесь вместе и съездите на море. Помню, в семьдесят третьем, я ездил в Крым. Жена… Тогда у меня еще была жена… Жена осталась дома, а я… Вино, море и женщины. Я, кстати, настоятельно рекомендую именно такую диету. Море, женщины, вино. Причем, вином и морем – не злоупотреблять.

– А женщинами? – спросил Гринчук.

– По возможности, – сказал Доктор и поднял указательный палец. – Всех женщин вы осчастливить не сможете, но стремиться к этому нужно. С единственным условием. Осчастливить. Сделать женщину счастливой хоть на миг. Им так не хватает счастья.

Вошла Ирина. Молча налила в чашку Гринчуку кипяток. Добавила заварку. Подвинула сахарницу и вазу с печеньем.

– Вы не поверите, Юрий Иванович, – продолжил тему Доктор. – Я сейчас, с вашей легкой руки, выступаю в роли психоаналитика, так чего только не услышишь от наших уважаемых и материально обеспеченных женщин. И, как верно писал классик, все они несчастны по-своему.

– Фрейд? – уточнил Гринчук.

– Побойтесь бога! – всплеснул руками Доктор. – При чем здесь Фрейд?

– Так ведь психоанализ.

– Это Толстой! Лев Николаевич.

– Он тоже занимался психоанализом? – Гринчук насыпал себе в чашку сахар и посмотрел на Доктора с самым невозмутимым видом.

– Кто? Толстой? – опешил Доктор.

– Лев Николаевич, – кивнул Гринчук.

Доктор набрал в легкие воздух, но потом вдруг засмеялся и погрозил Гринчуку пальцем:

– Снова купили старика. Я никак не привыкну к этой вашей манере внезапного розыгрыша. Никак не вобью себе в голову, что с вами нужно быть каждую секунду наготове.

– Как пионер, – Гринчук взял из вазы печенье. – И что там о несчастье женщин?

– В принципе, оказалось, что счастливых среди них вообще нет. То есть, они обращают внимание только на то, что не получилось, принимая все положительные моменты, как должное. Одна дама была в жутком горе, когда муж забыл привезти ей из Парижа какое-то особое платье. Всегда привозил, а в этот раз… Еле ее успокоил.

– Тяжелая у них жизнь, – усмехнулся Гринчук.

– А вы не иронизируйте, – серьезно сказал Доктор. – Они искренне полагаю, что тяжелая. И страдают.

– Кстати, о страданиях. Лелюкова, случайно, среди ваших пациенток не значится?

– Простите, Юрий Иванович, но существует такая вещь, как врачебная тайна. – Доктор строго посмотрел на Гринчука.

– Значится, – констатировал удовлетворенным тоном Гринчук. – Так что же вы, Доктор, не поняли, что мадам Лелюкова решила своего мужа искалечить? И что завела себе любовницу?

– Ольга? – растерянно переспросил Доктор.

– Ольга.

– И с кем она?..

– Есть такая вещь, Доктор, как тайна следствия, – с ханжеским выражением лица заявил Гринчук. – И я, как порядочный человек, не могу вам сообщить, что у Лелюковой и ее мужа роман с одной и той же дамой. С красивым именем – Маргарита.

– С Гоноратской?

– С ней, родимой. Она что, тоже среди ваших пациенток?

– Не поверите, Юрий Иванович, – тяжело вздохнул Доктор. – За те три месяца, которые я… гм… практикую, ко мне на прием записались практически все обеспеченные дамы этого города. Мне, во всяком случае, так кажется. Времени не хватает совершенно. Приходится даже некоторым отказывать…

– Да, – кивнул Гринчук, – кто бы мог подумать? И ведь без рекламы, без, извините, раскрутки…

Михаил, заметив, что Ирина начала убирать со стола, встал и принялся ей помогать. Подхватив тарелки, вышел из комнаты.

Гринчук перехватил взгляд, которым Ирина проводила его, и отвернулся. Лучше бы она ругалась. Лучше бы требовала от него выполнения данного обещания, называла его как угодно, лишь бы не молчала вот так. Лишь бы не смотрела на Михаила как на смертельно больного щенка.

– А в этом деле вовсе не нужно рекламы, – сказал Доктор.

– Что? – Гринчук не сразу вернулся к разговору.

– Я говорю, что для этого дела вовсе не нужна реклама. Даже наоборот! Одна дама рассказала своей подруге, причем так рассказала, что той захотелось просто прийти посмотреть. Пришла, поговорила. А я ей…

– А ты ей наплел с три короба! – Ирина привычно перебила Доктора и вышла на кухню.

– А я ей за две минуты рассказал всю ее тяжкую жизнь.

– Пророческий дар открылся?

– Зачем? Каждой из них только кажется, что она такая единственная. У них только повод для несчастья разный – платье, любовница мужа, скверная портниха и тому подобное. А причина у всех одна. Вернее, не причина, а много причин – безделье, лень, скука. И всякой можно это рассказать, и всякая подумает, что это я такой прозорливый, – Доктор развел руками. – Я себя чувствую шарлатаном. Жуликов, эксплуатирующим женские слабости.

Доктор понизил голос и наклонился к Гринчуку с таинственным видом:

– Я уже не знаю, куда девать деньги. Честно. Если бы мне кто-то сказал полгода назад, что я столкнусь с такой проблемой – засмеял бы. А тут… Я принимаю каждую даму по часу. Восемь часов по пятьдесят долларов. Шесть дней в неделю. Вы считаете?

– Что? Да, считаю. Четыреста в день, две четыреста в неделю, девять шестьсот в месяц… Что? – Гринчук ошарашено посмотрел на Доктора. – Сколько?

– Девять тысяч шестьсот долларов в месяц, – тяжело вздохнул Доктор. – При этом я не плачу за жилье, спасибо вам, а одежды, еды и прочих излишеств мне много не нужно. Может, начать налоги платить?

Гринчук покачал головой.

Тогда, в январе, когда Гринчук порекомендовал одной нервной даме обратиться к Доктору, он и не предполагал, что все может обернуться таким вот неожиданным образом. Счастье еще, что Доктор не спился на радостях. Хотя тут, по-видимому, нужно благодарить Ирину. Да, проблемы у Доктора…

– Так что мне делать? – спросил Доктор. – Ко мне начинают приезжать из других городов. Вот вчера приехала дама, я с ней пообщался уже после работы, вне расписания, она сразу же уехала, а сегодня мне звонила ее подруга и спрашивала, не могу ли я… А я не могу.

– Поднимите расценки, – предложил Гринчук. – В два раза.

– И зачем? – печально вздохнул Доктор. – Будет получаться… девять шестьсот умножить на два… Девятнадцать двести в месяц. И куда мне это девать? Они же все равно от меня не отцепятся. Они же ко мне приходят раз в неделю, для них это выйдет всего четыреста долларов в месяц. Они на кафе больше тратят. До меня даже дошли слухи, что они начинают покупать друг у друга место в очереди.

Гринчук сделал над собой усилие, чтобы не засмеяться. Печальный богатый Доктор, который еще этим летом был бомжом и даже приворовывал по мелочам в магазинах и на рынке.

– Повышайте, пока им не надоест. Сто, двести, триста… Рано или поздно они отстанут от вас.

– Так мне же их жалко! Я ведь для них стал волшебным источником, если хотите. Они уже привыкли, что я точно им помогу. И им достаточно только прийти ко мне и поговорить о погоде, что излечиться от хандры. Не навсегда, но на неделю, как минимум.

– Типа, на иглу подсели? – улыбнулся Гринчук.

– Знаете, – голос Доктора вдруг немного дрогнул, как от обиды. – Напрасно вы так легко об этом говорите. Когда я еще работал в больнице… Я тогда еще работал в больнице и лечил больных, а не пудрил мозги пресыщенным дамам. С одним нашим очень уважаемым доктором, светилом, между прочим, произошла очень поучительная история. К нему обратился…

В комнату вернулся Михаил и молча сел в кресло напротив телевизора. Потом пришла Ирина, взяла с журнального столика свое вязание и устроилась в кресле напротив Михаила. Она вообще старалась все время держать Михаила в поле зрения.

Доктор дождался, пока они рассядутся, а потом заговорил снова, но уже громче и выразительнее, словно этого требовало увеличение количества слушателей.

– К этому светилу обратился один сельский житель. Маялся, бедняга, желудком, в родной районной больнице ему поставили диагноз – рак. Но кто-то из добрых людей посоветовал поехать в город. И не просто в город, а именно в нашу больницу и именно к тому самому доктору. Этот доктор – самый лучший, и самый большой специалист по желудкам. Он только глянет – сразу лучше станет. Мужичек и поехал. И попал как раз на этого доктора. Тот глянул на больного, на диагноз, да и запустил его на обследование. А доктор действительно был авторитетный, так что селянина всюду принимали без очереди. Управились за пару дней.

– В районной напутали? – предположил Гринчук, увидев, что Доктор сделал драматическую паузу.

Гринчук всегда старался попадаться в расставленные Доктором ловушки. И вовремя подбрасывал нужные фразы.

– Ничего подобного! – с довольным видом сообщил Доктор. – К сожалению, в районной больнице ему все сказали правильно. Рак, с метастазами. Жить бедняге получалось не больше года. В лучшем случае. И что делать доктору?

– Действительно, – подхватил Гринчук.

Похоже, слишком азартно подхватил, потому что Доктор взглянул на него с подозрением. Пришлось придавать лицу самое невинное выражение из возможных.

– Светило решило, что негоже портить бедняге последние месяцы жизни, и сообщило ему с самым серьезным видом, что идиоты в районке напутали, что все у мужика нормально, что он сам себя накручивает…

– Что все болезни от нервов, только сифилис от любви, – вставил Гринчук.

– Нечто вроде этого, – кивнул Доктор. – Колхозник уточнил, нужно ли придерживаться диеты, а, услышав, что нет, особо поинтересовался на счет самогона. И получил разрешение даже на самогон.

– Все вы, доктора, алкоголики, – сказала Ирина, не отрываясь от вязания. – И людей спаиваете.

– А ему все равно терять уже было нечего, – сказал Доктор. – Личные дела таких пациентов можно через год уничтожать за ненадобностью. С такими метастазами… Да. Но дело колхозника выбросить не успели. Он сам приехал через год, нашел того самого знаменитого врача и торжественно вручил ему торбу с сельскими гостинцами. Сало там, кур всяких. Светило не поверило, снова запустило пациента по анализам. И представьте себе…

Доктор сделал многозначительную паузу.

– Представьте себе – ничего.

– Желудка нету? – ужаснулся Гринчук.

– Рака нету, – сказал Доктор. – Ни единой метастазы. Или не единого? Все время путаю рода…

– А куда все это подевалось?

– Вылечилось, – торжественно произнес Доктор. – Абсолютно. Бедняга на столько поверил, что сам себя спас. Вот.

– И теперь живет счастливо в кругу многочисленной семьи, – заключил Гринчук.

Доктор немного погрустнел:

– Не совсем. Вернее, совсем не… Похоронили селянина через месяц.

– Рак?

– По пьяному делу разбился на мотоцикле.

– Вот я и говорю – сами алкоголики, и других приучают, – сказала Ирина.

– Ну, вы хоть своим пациенткам коньячок не советуете? – спросил Гринчук.

Доктор потупился.

– Да, Доктор, – осуждающе протянул Гринчук. – С такими рекомендациями и рецептами вы еще и их мужей к себе привлечете.

– Лучше уж пусть коньяк попивают, чем забивают себе мозги волшебным объявлением, – сказал Доктор.

– Чем-чем? – не понял Гринчук.

– Волшебным объявлением, – повторил Доктор. – Помните, наверное, в детстве, истории о черной руке, белом пятне и гробе на семи колесиках? Теперь городской, извините, фольклор, пополнился замечательной сказкой о волшебном объявлении. В духе времени, так сказать.

– И?

– Достаточно разместить в некоей газете объявление о том, что ты хочешь немного счастья. И к тебе через некоторое время обратятся и предложат помощь.

– Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете… – напел посерьезневший Гринчук. – Бесплатно предложат?

– В том-то и дело, что помогут только тому, кто очень хочет. И за некую безумную плату. Чуть ли не душу потребуют. Но желание исполнять почти любое.

– Замечательно! – восхищенно сказал Гринчук. – Может, подскажете мне газетку? Сам счастливым быть хочу.

– В том-то и заковыка, – улыбнулся Доктор. – Душу многие из моих пациенток отдали бы с удовольствием. Тем более что в душу сейчас не слишком верят. Вот я, например… Только мало кому открывается название этой самой газеты. А кому открывается, тот, получив счастье, никому об этом не говорит.

Свою историю Доктор закончил замогильным голосом.

Гринчук постучал задумчиво пальцами по столу:

– Анекдот мне когда-то рассказал один католический священник. При нем кто-то заспорил о бессмертии души, так он к месту и вставил. Один сперматозоид спрашивает другого: «Ты веришь в жизнь после рождения?» – «Не знаю, но оттуда еще никто не возвращался».

Доктор вопросительно посмотрел на Гринчука.

– Это я к тому, что осчастливленные стараются о счастье помалкивать. Хотя, это настораживает. Особенно тот пункт, который о душе, – извиняющимся тоном произнес Гринчук. – Богу, как известно, такая плата не нужна.

Доктор разгладил скатерть перед собой.

– И вам не попадались такие счастливые? – спросил Гринчук.

– Среди моих пациенток все больше несчастные, – напомнил Доктор.

– А, ну да. И городской фольклор не подразумевает имена, фамилии, явки и пароли.

– Между прочим, Юрий Иванович, вы тоже стали частью этого самого городского фольклора, – улыбнулся Доктор. – Я уже насколько раз слышал историю о менте, который продал душу дьяволу.

– Что? – Гринчук удивился искренне.

– Да-да! Представьте себе, – довольный произведенным эффектом Доктор потер ладони. – Оказывается вы, Юрий Иванович, подписали договор с… ну, с этим, сами понимаете… и у вас теперь пошла карьера, привалили деньги, а всякий, кто попытается с вами поссориться, неминуемо погибает. Не от вашей руки, а случайно или даже загадочно. И еще вам в помощники направлен демон, который…

Доктор вдруг побледнел и замолчал. Он вскочил из-за стола и суетливо огляделся:

– Руки пойду помою. После еды нужно непременно мыть руки.

Гринчук проводил Доктора удивленным взглядом, потом посмотрел на Ирину. И вздрогнул.

Ее глаза…

Гринчук торопливо отвернулся.

В ванной что-то грохнуло.

– Там наш Доктор не упал? – Гринчук встал из-за стола и вышел из комнаты.

Надеясь, что не слишком суетливо.

Доктор сидел на краю ванны и смотрел на стену перед собой. На полу валялась эмалированная кружка.

– Не расстраивайтесь, Доктор, – как можно мягче произнес Гринчук.

– Я идиот, – с отчаяньем в голосе произнес Доктор. – Полный кретин. Бедная Ирина!

– Ничего, – сказал Гринчук. – Она поймет и успокоится. Тем более что я действительно решил заняться Михаилом вплотную. Все будет нормально.

Доктор тяжело вздохнул.

– Успокойтесь, Доктор, – скомандовал Гринчук. – На вас смотрят все печальные дамы нашего города и окрестностей. Вы ведь их единственная опора и надежда. Если не считать волшебного объявления.

– Не сыпьте мне соль на сахар, – слабым голосом попросил Доктор. – Мне это волшебное объявление!..

– А что так? – заинтересовался Гринчук и тоже присел на край ванны возле Доктора. – Что-то конкретное?

– В шизофрении не может быть ничего конкретного, кроме диагноза. Обычная страшилка. Некая дама разместила объявление в одной курортной газете. На юге где-то. К ней пришли, спросили, чего она хочет. Она захотела избавиться от мужа, жлоба, развратника и садиста. И все.

– Что – все?

– Они как раз отдыхали в небольшом приморском городе…

– А в каком именно? – немного напряженным голосом спросил Гринчук.

– Это же сказка. Откуда я знаю?

– Извините.

– Они там провели недельку, а потом поехали, как было запланировано, за границу. То ли на Средиземное, то ли на Красное. Отлично провели там пару недель, и уже собирались ехать домой. Жена проснулась – мужа в номере нет. Час нет, два, три. Она спустилась в вестибюль, и портье ей сообщил, что супруг вышел из гостиницы рано утром. Был спокоен и даже как-то отрешен. Ни бумажника, ни документов, ни даже телефона он с собой не взял. Нашли таксиста, который подвозил супруга в центр города.

– Бесплатно? – спросил Гринчук.

– Что, простите?

– Он же бумажник оставил в номере.

– Откуда я знаю? Это, повторяю – сказка. Страшилка. Какой вы здесь хотите найти смысл?

– Действительно, – согласился Гринчук. – И дальше что?

– Все. Дама приехала домой безутешной вдовой, извините за нечаянные стихи, и жила счастливо, пока не повесилась.

– Повесилась?

– Именно, – серьезно кивнул Доктор. – А перед смертью успела рассказать о волшебном объявлении подруге. Ну, и так далее.

– Замечательно, – подвел итог Гринчук. – И так – все дальше и дальше. И в это верят?

– Представьте себе. Верят же в летающие тарелки, снежных людей… Мы все очень хотим верить в чудо. Оно за нас все решит, оно произойдет, и мы поверим во что угодно, – Доктор печально улыбнулся. – Так что я – еще не самый ужасный представитель чудесного мира сказок и волшебства.

– А я?

– А вы, Юрий Иванович, опасный представитель этого мира. Вам достаточно обидится на кого-либо, чтобы тот был проклят. Гиря достославный, Мехтиев… Или даже вот Атаман и его люди…

– Стоп, – приказал Гринчук. – А об этом откуда вы знаете?

– У меня сегодня была жена одного из конкретных пацанов, вот она и поведала эту историю. А потом жена одного из милицейских начальников подтвердила и даже добавила. Вы ссорились перед нападением на вас с людьми Атамана?

– Ну… – неопределенно протянул Гринчук.

– Вот все трое и погибли в автокатастрофе. Нет?

Гринчук кашлянул. Можно было, конечно, сказать, что нет, что фигня все это, но ведь действительно был у него с пацанами серьезный разговор. И действительно он, типа, наехал на ребят. И был даже тому свидетель…

– А жена какого ментовского начальника вам сказала о моей ссоре с людьми Атамана?

– Ну, Юрий Иванович… – протянул Доктор, вставая.

– Поссориться хотите? – с неприятным выражением на лице поинтересовался Гринчук. – Вы же сами рассказывали – кто со мной ссорится, у того начинаются проблемы.

– Юрий Иванович…

– Я уже почти сорок лет Юрий Иванович.

– Ну не знаю, как это называется, – отведя взгляд, пробормотал Доктор. – То ли внутренняя безопасность, то ли отдел чистки рядов. Своих, в общем, ловят.

Гринчук улыбнулся:

– Ладно, мне пора. Спасибо за информацию.

– Не за что… – протянул Доктор.

– Миша! – крикнул Гринчук из коридора, чтобы не попадаться на глаза Ирине. – Поехали, у нас есть дело.

– Иду, – сказал Михаил.

– И, доктор, – Гринчук обернулся уже на пороге. – Очень вас прошу – все, что всплывет об этом самом волшебном объявлении – немедленно мне сообщите. Но это если всплывет. Сами ни в коем случае не расспрашивайте.

– А что? – спросил Доктор подходя поближе.

– Тот, кто покупает душу, не любит, чтобы об этом говорили, – почти прошептал Гринчук. – Поверьте мне на слово.

– Да ну вас, – после секундной паузы махнул рукой Доктор, – я снова чуть не попался. Ваши шутки…

Гринчук молча смотрел на Доктора.

– Розыгрыши… – уже тише сказал Доктор.

Гринчук продолжал молчать.

– Не хотите же вы сказать… – пробормотал Доктор.

– Я уже сказал. Будьте осторожнее.

Доктор закрыл за Гринчуком дверь и почти минуту стоял пред ней, глядя себе под ноги.

– Тот, кто покупает душу, не любит чтобы об этом говорили, – еле слышно повторил Доктор.

Чушь, конечно. Очередной розыгрыш.

По ногам потянуло сквозняком. Доктор передернул плечами и торопливо пошел в комнату, в которой было светло, в которой была Ирина и в углу которой висела икона.

– Как самочувствие? – спросил Гринчук в машине.

– Плохо, – ответил Михаил. – Маму Иру жалко.

Гринчук тронул машину, медленно проехал по неосвещенному двору и выехал на улицу. Движение было не слишком сильное.

– А что мы можем еще сделать? – спросил Гринчук, не поворачивая головы.

– Все равно – жалко, – сказал Михаил. – А дальше будет еще хуже.

Гринчук втянул воздух сквозь зубы.

– Ты-то сам – выдержишь? – помолчав, спросил Гринчук у Михаила.

– Постараюсь, – сказал Михаил.

– Смотри, завтра, я думаю, с утра, у меня начнутся проблемы.

– Что именно?

– Ерунда. Если они завтра не начнутся, то их придется придумать, – улыбнулся Гринчук. – Думаю, что завтра все будет идти до безобразия правильно. А если нет…

– То проблемы начнутся послезавтра, – закончил Михаил.

– Откуда такая уверенность?

– Послезавтра – день рождения Махмутова-младшего. Когда его мама передавала мне пригласительные для меня, вас и Братка…

– Даже Братка? – удивился Гринчук.

Он сам и Михаил в последнее время стали дежурными гостями на всех массовых мероприятиях новых русских дворян, но Браток обычно счастливо избегал подобных приглашений.

– Даже Ваню, – кивнул Михаил. – И мама проговорилась, что именно ее сынок хочет видеть нас на своем празднике. И, как я догадываюсь, неспроста.

– А поспрашать?

– Поспрашал.

– Не тяни, – потребовал Гринчук, но тут подал голос его мобильник.

– Да? – сказал Гринчук.

– Юрий Иванович? – спросил Браток.

– Он самый.

– Вы где?

– Еду домой.

– Тут вас один мент разыскивает. Говорит, что очень важно.

– Старший лейтенант? – спросил Гринчук.

– Да, – подтвердил Браток.

Он уже привык к тому, что застать Гринчука врасплох очень трудно.

– Передай, что буду минут через пятнадцать, – Гринчук спрятал телефон в карман и оглянулся на Михаила. – Становится скучно жить.

– Что?

– Завтра грянет буря. Появился буревестник, серой молнии подобный.

– Черной.

– Серой. В менты идут люди серые. Большей частью. Встречаются, конечно, черные, но приблизительно в той же пропорции, что и белые. И те, и другие из органов потихоньку вытесняются. И кстати…

– А мне казалось, что все менты разные, – перебил Михаил.

– А ты слышал, что серый цвет имеет множество оттенков? Мне физик один знакомый говорил. Оптик. Вот и менты бывают серыми по-разному. В оттенках. А разговор у нас, кстати, получается совершенно дурацкий, – засмеялся Гринчук.

Михаил молча пожал плечами.

– Ладно, – сказал Гринчук. – Что ты выяснил о послезавтрашнем празднике?

«Джип» Гринчука проехал мимо стоявшего на обочине «вольво».

В «вольво» сидели два человека, которых Гринчук не знал. Во всяком случае, в лицо. Их звучные погремухи, Котик и Женя Синяк, Гринчук пару раз слышал, но не более того. Жизнь не сводила парней с Зеленым. Чему парни были несказанно рады. Особенно – в последнее время.

Котик, сидевший за рулем, успел заметить номера на «джипе» и молча толкнул приятеля локтем.

– Чего? – не сразу понял Женя Синяк, но, увидев «джип», быстро сообразил. – Зеленый.

– Твою мать, – простонал Котик.

Женя Синяк поискал глазами иконку на «торпеде» и даже поднес пальцы правой руки ко лбу.

– А ведь Атаман хотел нам отправить к менту, – сказал Котик.

– В натуре, – согласился Синяк. – И это нас бы сейчас нашли в пруду…

Оба помолчали. Мысль получалась страшная. И тянула за собой другие мысли, также не слишком приятные. Пацаны вообще не очень любили морщить лоб, размышляя, но сейчас был как раз тот случай, когда пошевелить заскорузлыми извилинами было не просто можно, но даже и необходимо.

Если Атаман хотел послать за Зеленым их, а не Сливу и других пацанов, то как же это выходило, что именно Грыжа, Ярик и Слива под руководством Петрухи спланировали ту самую заказуху? Атаман сам выбирал, кого послать. И если выходило, что не они заказывали Атамана, то почему Мастер на них все повесил?

– А мне Ярик говорил, что у Зеленого глаз дурной. Запросто сглазить может, – сказал Синяк.

– Пошел ты… – буркнул Котик.

– Чего? – не понял Синяк.

– Такие разговоры на ночь, придурок.

Обычно Синяк обижался легко. Но на этот раз промолчал. Котик был прав. Не стоит на ночь говорить о Зеленом. Не то, чтобы Синяк верил в нечистую силу… Но – не стоит.

И пацаны про то же базарят.

Лучше поговорить о чем-нибудь менее страшном. Можно даже о послезавтрашних похоронах Атамана. Похороны должны проходить по первому классу – за все взялся лично Мастер. Атаман ему, типа, сыном был.

А вот Грыжу, Ярика и Сливу зароют как бродячих собак. Ведь это они заказали Атамана. Так сказал Мастер. И этому приходилось верить. Хотя…

Но эта тема и у Синяка, и у Котика вызывала озноб.