Глава 7
Товарищ Хаоран друзей не имел. Товарищ Хаоран был поднебесником, руководил самой сильной канторой в Харькове и не слишком жаловал большие компании. Товарищ Хаоран предпочитал отсиживаться в глубине Барабана, в самом центре китайского квартала, и встретиться с ним для личной беседы было очень и очень непросто.
Поднебесник имел для этого веские основания, за шестьдесят долгих лет его жизни он пережил почти сотню покушений, и если в молодости расценивал их как знак своего растущего статуса, то с возрастом, принимая особенности своего статуса, все-таки решил не помогать потенциальным убийцам.
И все знающие люди на СЭТ признали, что вопросом собственной безопасности товарищ Хаоран занимался с той же основательностью, с какой подходил к самым важным аспектам своей жизни. И за пять последних лет – три до Катастрофы и два после – никто не мог припомнить ни одного покушения на жизнь товарища Хаорана.
Хотя, как все понимали, желающих отправить поднебесника к его китайским праотцам было более чем достаточно. Даже в кабинете ректора Учкома из пяти гостей четверо с удовольствием убили бы товарища Хаорана своими руками.
Китаец это тоже знал, но все равно приехал в Учком, и это означало, что события прошлой ночи даже поднебесники считают очень важными. Или опасными.
В ссоре, вспыхнувшей с первой же минуты встречи, товарищ Хаоран участия не принимал, молча сидел в кресле, сложив руки на животе, и, казалось, дремал, лишь изредка бросая взгляды из-под полуопущенных век на остальных участников беседы.
М’Бога, как всегда, пытался напугать – рычал, размахивал руками, вращал выпученными глазами, ни на кого из присутствующих это впечатления не производило, но все понимали, что это ритуал, который нужно просто перетерпеть.
Вот то, что Абдула никак не может усидеть в кресле, постоянно вскакивает, резко жестикулирует и время от времени срывается чуть ли не на визг, внушало определенное беспокойство. Тарле нервничал, а это значило, что он себя плохо контролирует, что, в свою очередь, могло привести к самым непредсказуемым последствиям. Если глава муслимской канторы не получит ответов, полностью его удовлетворяющих, то вполне может попытаться что-то доказать или изменить с помощью оружия. Несмотря на недвусмысленное предупреждение председателя Городского Совета и вполне прозрачный намек шефа Службы Безопасности.
У М’Боги даже появился соблазн немного подтолкнуть Абдулу, дать ему возможность сделать глупость и объявить войну сразу всем. Это могло сулить приятные для М’Боги перемены в городской жизни. Сначала все вместе уничтожили бы Абдулу, при этом наибольшие потери понесли бы поднебесники, как ближайшие соседи. Потом, после уничтожения Тарле, можно было бы подвинуть и товарища Хаорана, а там…
Мысли были приятные, но опасные.
Фрейдин еще до рассвета связался с М’Богой и предупредил, что очень надеется на мирное разрешение проблемы. Во всяком случае, на то, что лично повелитель Конго провоцировать кровопролитие не будет.
Даже когда Абдула схватил со стола стакан и разбил его о стену, М’Бога лишь усмехнулся. А хозяин кабинета, ректор Учкома, поморщился, но замечания не сделал.
– Ты сегодня очень шумный, – с укоризной произнес Дядюшка Ха. – Я всегда восхищался твоим самообладанием, Абдула, но сейчас только сочувствую тебе.
– Ти сасунь сепе свой сочувствие знаишь куда? – прошипел Адула.
Русский язык он знал, но когда нервничал, то акцент снова всплывал, будто не двадцать лет назад приехал Абдула «блохой» на «суперсобаке» из Европы, а только неделю назад.
– Для тебя, Абдула, я могу сделать все, что угодно, – еле заметно усмехнулся Дядюшка. – И даже могу снести незаслуженную обиду… Но что подумают наши друзья?
Дядюшка Ха обвел взглядом всех собравшихся в кабинете.
– Кто-нибудь может не понять, что ты просто очень обеспокоен произошедшим, и может подумать, что ты меня не уважаешь. Или даже решить, что со мной любой может разговаривать в таком тоне… И что мне придется тогда делать?
– Я! – голос Абдулы взлетел до визга, но в последний момент Тарле взял себя в руки. – Я прошу прощений… Дядюшка. Ти извини меня… Но кто-то должен ответить… Я не потребую, что мои люди скажут? Как дальше жить, товаром торговать? Почему «сон» хреновый продаешь, спросят. И что я скажу? Скажу, что товар у ректора-мектора беру? Что это он мине яд подсунул? Так скажу? Так почиму ти его до сих пор на куски не порвал, Абдуло? Или ты не хочищь больше уважения, Абдуло? Ты умереть хочищь, Абдуло? Уступи место тому, кто не станет плохой товар в Учкоме брать… Кого уважают в Учкоме, место уступи…
– Если бы я тебя не уважал, Абдула, то не впустил бы в свой дом, – тихо проговорил ректор. – Сюда, в мой кабинет, могут попасть только те, кого я уважаю…
– Скажи! – воскликнул Тарле.
– Не боюсь, уважаемый Абдула, а уважаю, – не повышая голоса, сказал ректор. – И я настолько уважаю всех собравшихся, что не стану спрашивать, кто именно привел бойцов к Учкому…
– Кто привел? Каких бойцов? – удивился Абдула.
– Ты о чем, Николай? – удивился М’Бога. – Какие бойцы? Сказано же было – поговорить? Я без охраны приехал.
– И я! – Тарле вернулся в свое кресло. – Ты, Дядюшка, привел кого-то?
– Я сказал, что буду один, и приехал один, – покачал головой Дядюшка Ха. – Если я говорю, то…
М’Бога посмотрел на Хаорана, поднебесник еле заметно улыбнулся.
– И не китайцы, – сказал М’Бога. – Остаются Дима и Паленый…
Ни Дима, ни Паленый ответить не успели, Ректор легонько хлопнул ладонью по подлокотнику кресла, и М’Бога замолчал.
– Я не спрашиваю о том, кто привел бойцов, мне это неинтересно, – мягко произнес ректор. – Но мне, как и вам всем, интересно, что произошло с товаром. Смею вас заверить, что в моих лабораториях…
– Я не знаю, что там в твоих лабораториях, – оборвал ректора Дима, – но на улицу попало откровенное дерьмо.
– Как будто в первый раз, – брезгливо опустил уголки губ ректор. – Вы же сами заказываете время от времени…
– Мы заказываем дерьмо, да, иначе порядка на улицах не было бы. Время от времени приходится пугать клиента отравой. Вроде как из чужих рук. Думаешь, раклы хотят брать товар дорого? Рано или поздно какой-то умелец варит «сон» в подвале, продает за копейки, и что прикажешь делать? У нас с тобой договор, Николай Александрович, ты поставляешь нам товар, а мы берем только у тебя. Так ведь, уважаемые? – Дима обвел взглядом канторщиков. – Так? Так. А теперь получается, что мы взяли товар у тебя, продали как чистый, а он оказался…
– Я мелких пушеров еле успокоил, – сказал Паленый. – Они же все перепугались… Это как же им теперь работать? А мне как? Самому на улицу идти товар продавать? Так где гарантия, что дальше такая же ерунда происходить не будет? Вы, Николай Александрович, как-то очень уж спокойно к этому относитесь. За такие фокусы виноватых нужно вешать…
– За яйца, – добавил Дима при общем молчаливом одобрении.
– Сейчас ведется расследование, – негромко произнес ректор. – Виновные…
– Виновных ты отдашь нам, – прорычал М’Бога. – Нам. Всем.
Черные пальцы сплелись в узел и хрустнули.
– И каждый отрежет себе по кусочку… – повелитель Конго был похож на паука, длинные тощие конечности, короткое тело, громадные глаза. В каждом из вечно шевелящихся пальцев рук было, кажется, не меньше десяти суставов. – Я зубами вырву у них печень…
– Все должны видеть, как будут наказаны виновники, – добавил Дядюшка Ха. – Иначе люди подумают…
– Что подумают? Что? – Абдула снова вскочил. – Они подумают, что мы товар только у ректора берем? Это они подумают? И что можно сюда идти, мимо нас – это они подумают? Мы раньше товар разный везли из разных мест. Траву с юга, «пыльцу» с востока. Я вез «весельчака» из Европы. «Весельчака», «пуч-пуч», «вставку» – у меня было двадцать три наименования. Двадцать три! Что-то я продавал дальше оптом, что-то сбывал сдесь… Люди знали, что у Абдулы Тарле есть отрава на любой вкус. И чито тепер? Когда Катастроф ударил, и мне сказали: больше везти неоткуда – я понял. Сказали, что теперь «сон» только будет, на другое сырья не найти – я понял… И он понял, и он, и он… И что варить «сон» будет Учком – тоже понятно, никто не спорил… Но никто не знал, что и я, и Дядюшка, и Дима с Паленым, даже Хаоран – все у тебя брать будем. Мы знали. Никто больше не знал… А теперь что? Виновного мы разорвем и всем скажем, что вот так? Что сюда, в Учком ходи за товаром… А мы зачем? Мы вроде пушеров-мушеров получаемся? Ты, Дима, пушер?
Дима кашлянул и сжал свои громадные кулаки.
– Дима – не пушер. Так и я – не пушер. Я хозяин. Хозяин! Я верил, что ты, уважаемый ректор, дашь хороший товар. Кто не верил? Ты не верил? – Абдула ткнул пальцем в сторону Паленого. – Верил. Два года верил… А теперь… Получается, что верить нельзя… Рассказывать своим людям правду – нельзя… Кто из всего выигрывает? Ректор выигрывает… Он захочет – товар даст, а захочет – дерьмо. И как его наказать, если что? Через стены лезть? В крепость его лезть? Я вас всех спрашиваю! Что мине делать? Приходить, в дверь стучать, милостыню просить? Так делать? Просить ректора… Уважаемый ректор, ты мне не дерьмо продай, а товар… Спасибо, уважаемый ректор. Да продлит Аллах твои годы, уважаемый ректор, чтобы ты на шее у меня и дальше ездил? Так?
Абдулу не перебивали. Абдула делал глупость, ссориться с ректором было опасно, но говорил Тарле чистую правду, это понимали все. И даже сам Николай Александрович.
– Может, мне не брать у тебя товар, уважяемый ректор? – Абдула склонился в поклоне перед хозяином кабинета, прижимая руки к груди. – Не беспокоить типя, уважяемый ректор? Раз ты не можешь за своими людьми уследить, так я пилюну на твои слова, на мои обещанья, на договор и сам начну «сон» варить? Что я, не найду мастера? Найду… Подвал или сарай не смогу под лабораторий отвести? Я сто лабораторий на Барабане могу построить… Я весь город, как снегом, товаром засиплю… Ты мине зачем, уважяемый? Я тибе – нужен. Я тибе людей для операции привожу… Чик-чик на эти, на органы… ты свой товар сам есть ложьками будищь? Зачем ты мине, уважяемый? Скажи… Научи меня, глупого… Просвети дурную башку…
Абдула снова поклонился и вернулся на свое место.
– По-моему, у вас ломка, – сказал ректор. – Уважаемый господин Тарле, кажется, не принял сегодня свою обычную дозу…
– Я? – Абдула вскочил с кресла. – У меня ломка?!
– Сядь, Абдула. – Дима тяжело посмотрел на Тарле. – У тебя ломка. Вон, ногти посинели, веки подрагивают… У тебя и пульс сейчас до ста. У тебя «сон» закончился? Могу сейчас своим позвонить, из старых запасов привезут…
– Ломка… Да, ломка… Я тоже нюхаю… И что? Нельзя?
– Можно. Только чего ты мучишься? Что мы, не поняли бы?
– Поняли бы… У меня у самого есть запасы. Я утром, перед тем как сюда ехать… Достал, отмерил, трубку взял… – Абдула сжал голову руками и говорил тихо, раскачиваясь из стороны в сторону. Нормальным тоном, без акцента: – Уже почти нюхнул… Только подумал… а если – отрава? Если обознаюсь? Пушер перед смертью сказал – хороший товар, сам им пользовался. Сам пользовался, а потом…
– Азамат свое жрал без опаски, – добавил Паленый. – И я ему товар отпускал чистый, не смешивал ни с чем. Я своих поспрашивал… На аппарате спрашивал, под химию… Никто ничего не подменял, что взял, то отдал… Я потому и приехал, что только здесь ерунда могла случиться. В твоем хозяйстве, Николай Александрович…
– Я это понимаю…
– Понимаешь… – простонал Абдула. – А мне что делать? Без дозы – нельзя. И с дозой… С дозой тоже опасно…
– Я могу предложить курс детоксикации, – сказал ректор. – Две недели…
– Две недели? Две недели! В твоей клинике… Что ты мне вольешь, ректор? Яд вольешь? Или на органы меня порежешь? И все равно, что мне людям сказать? – Абдула раскачивался и говорил речитативом, словно пел какую-то грустную песню: – Что мы все людям скажем?
– Когда ломка навалится, то все равно к нам придут за товаром, никуда не денутся. Ты еще пару-тройку часов потерпишь, а потом помолишься своему Аллаху и за старые запасы возьмешься. – Дима потер небритый подбородок. – Не так, что ли?
Абдула застонал, продолжая раскачиваться.
– Так что будут они покупать, будут денежки нести… И работать на нас будут. Бояться и работать. Обгадятся от страха, но потянут «сон» через ноздрю… Меня не это интересует. Не это…
Дима поцокал языком.
– И остальных не это заботит, что бы там они ни говорили… И ты, Абдула, если бы не ломка, то не про торговлю бы говорил, не о старых временах, а про времена новые, будущие, толковал. Вон товарищ Хаоран приехал. Сидит, молчит. Так и хочется его по пузу погладить, чтобы деньги водились… Он, думаешь, если бы все было так просто, приехал бы сюда? У него, что ли, на Барабане места для лабораторий не найдется? Найдется. А если там не захочет, то я ему в Рогани предоставлю. Я на другом зарабатываю, мне «сон» так, чтобы только чужие на мою территорию с этой дрянью не лезли… Тут другое интересно, правда, Хаоран?
– Правда, – сказал товарищ Хаоран. – Дмитрий правильно заметил – я мог бы все решить, не приезжая… И я не только претензии хотел выдвинуть нашему уважаемому Николаю Александровичу… Хотя и это тоже – каждое благое дело должно быть награждено, а каждое плохое – наказано. Но больше меня интересует то, зачем все это произошло? Такое бывает обычно, если кто-то хочет захватить рынок. Подставить для начала поставщика, а потом предложить свой товар, как более качественный и безопасный. Кто-то из нас?
Канторщики переглянулись.
– Вряд ли. – Товарищ Хаоран вежливо улыбнулся. – Среди нас нет настолько глупого человека. Ведь совершенно понятно, что тот, кто попытается вытеснить Николая Александровича с рынка…
– Долго не проживет, – засмеялся Паленый.
– Всякий, кто попытается вытеснить Николая Александровича с рынка, автоматически признается в том, что это он все провернул. И неизбежно столкнется с нашим неудовольствием… – товарищ Хаоран сделал паузу, давая всем собравшимся оценить иронию сказанного. – Так что ни для кого из здесь присутствующих нет смысла распространять яд вместо «сна». Мы все с этим согласны?
Никто не ответил.
– Согласны. – Товарищ Хаоран удовлетворенно кивнул. – Значит, мы все сейчас должны понять, кто и зачем все это сделал.
– И найти суку! – стукнул кулаком по журнальному столику Паленый и сшиб с него на пол стакан. – Порвать суку!
– Но вначале – найти. Я не стал доверять этого разговора Сети и телефону… – сказал товарищ Хаоран. – Надеюсь, и дальше мы будем избегать при разговорах на эту тему технических средств, которые могут быть прослушаны…
– Что тут обсуждать? – спросил М’Бога. – Вначале допросить тех, кто делал «сон». Потом проследить по цепочке. Если у ректора нет «чипов правды», то я подарю. И химию тоже. Выясним, кто подменил… или добавил, допросим… А если его кто-то уберет, то нужно будет найти убийцу. Зря, что ли, весь город в камерах слежения? Где Максимкины, а на Конго – мои. Знаю, что на Барабане есть своя система контроля… В Рогани есть?
– Само собой, – кивнул Дима. – Найдем, если что. Только зацепиться нужно…
– И что из этого следует? – вкрадчиво спросил поднебесник. – Что следует из всего сказанного?
– На первый взгляд можно решить, что все это сделал безумец, – сказал Дядюшка Ха. – Очень хорошо информированный безумец, очень умелый безумец. Очень умный безумец…
– Или тот, кто уверен в своих силах. – Товарищ Хаоран свел ладоши в бесшумном хлопке. – Некто, два года ожидавший своего часа. Копивший силы… И решивший, что теперь – можно. Вы способны себе представить, кто это такой?
В кабинете залегла тягостная тишина. Поднебесник сказал правду, спорить смысла не было. Никто из них не имел ни малейшего шанса в одиночку победить всех остальных в открытой схватке. Если бы попытался устранить конкурентов тайно, то это быстро выплыло бы наружу.
Но в то, что кто-то смог собрать достаточно сил, чтобы бросить вызов всем серьезным людям города, – поверить было невозможно.
– Может, Максимка? – неуверенно предположил Паленый. – Нет, я понимаю, что ерунда, но все-таки?.. Больше ничего в голову не приходит. Только у него есть люди и средства. Всех сразу не вынесет, но…
– Вот именно – всех сразу не вынесет, – Дима вздохнул. – По одному – уже давно бы справился. Заваруха на Барабане, он вмешивается, поддерживает, скажем, поднебесников – и все, нету Абдулы… Не так? Так. А потом при первой же разборке с Конго… А М’Бога обязательно полез бы на Барабан после такой драки, Максимка поддержал бы своих соплеменников…
– Это вряд ли, – буркнул М’Бога. – Он не любит черномазых даже больше, чем белых.
– Поддержал бы поднебесников, – не стал спорить Дима. – А потом предложил бы мне сломать хребет победителю в этой войне, а я бы согласился… А кто бы не согласился? А в это время Дядюшка Ха воевал бы с Паленым… В общем, Максимке не нужно затевать эту историю с отравой. Это кто-то со стороны…
– Я оставлю без комментариев слова уважаемого Дмитрия по поводу моей войны с уважаемым Паленым. – Дядюшка чинно наклонил голову в сторону Паленого, тот пожал плечами. – И я совершенно согласен со словами глубокоуважаемого Дмитрия о том, что многоуважаемый господин Фрейдин несомненно действовал бы иначе… Остается, в таком случае, просить Николая Александровича…
Дядюшка сказал просто «Николая Александровича», без добавления «многоуважаемый» или даже просто «уважаемый» – это все в кабинете оценили в устах Дядюшки почти как оскорбление.
– Просить Николая Александровича постоянно информировать нас о ходе расследования, – продолжил Дядюшка Ха, поглаживая редковатую бородку. – Не забывать уведомить нас в случае возникновения новых обстоятельств и не принимать решений в одиночку. Боюсь, что любое сомнение в искренности Николая Александровича я вынужден буду трактовать, как неуважение лично ко мне со стороны Учебного комплекса.
Угроза была произнесена, принята и, что самое главное, молчаливо поддержана канторщиками.
И даже сам ректор Учкома не мог не признать, что высказана она была корректно и однозначно. То, что кантора Дядюшки Ха была самой малочисленной из кантор, руководители которых находились в кабинете, вовсе не делало угрозу пустым звуком. Племянники Дядюшки Ха никогда не отступали и не сомневались в приказах своего патриарха.
Ректор медленно встал.
Он мог говорить и сидя, не в его привычках было покидать надежное кресло, оснащенное множеством гаджетов, предназначенных в том числе и для защиты ректора, но момент требовал какого-то особого жеста. И канторщики это поняли и оценили.
Они тоже встали.
– Я обещаю провести расследование в кратчайшие сроки и готов принять ваших людей для непосредственного наблюдения за ходом следствия. Я понимаю, что не могу компенсировать понесенный моральный убыток, поэтому предлагаю вести следующий месяц поставки в прежних объемах бесплатно. Это первое. Второе – и тут мне понадобится ваша помощь. Я мог проводить анализ продукции, но понимаю, что это будет не очень показательно. Посему предлагаю ввести правило при проверке. Упаковка в Учкоме – одна на всю партию. И по требованию покупателя – проба качества на человеке, которого предоставит сам покупатель.
– Как на крысах, значит? – засмеялся Паленый.
– У вас с этим могут быть проблемы?
– Смеешься? Могу и остальным подбросить, если нужно…
– Обойдемся, – сказал Дима. – Предложение подходит. Лично я удовлетворен. И мне нужно ехать. Дела.
Все раскланялись, не подавая рук, и двинулись к выходу.
– Кстати, Дмитрий, – спохватился Николай Александрович. – Я забыл у вас спросить…
Дима вернулся к столу.
М’Бога оглянулся на него, но ничего не сказал. Общий разговор закончен, ректор может перекинуться с Димой парой слов приватно. Правда, теперь у канторщиков могут зародиться разные мысли по поводу Димы и ректора, но всеобщего мира никто не объявлял.
– Дима, – дождавшись, когда дверь кабинета закрылась, Николай Александрович сел в кресло, оставив собеседника стоять, словно посетителя. – На что вы рассчитывали, присылая своих стрелков к Учкому? Вы серьезно полагали, что они смогут взять штурмом какой-нибудь из пропускников?
– Конечно нет.
– И зачем тогда?
– Ну… – усмехнулся Дима, подобрался и перешел на «вы», обращаясь к ректору. – Если бы вдруг разговор пошел как-то не так… Не с вами, а с Паленым, например. Вот его бы мои ребята и встретили за оградой.
– Или даже всех… – задумчиво протянул Ректор.
– Или даже всех, – кивнул Дима. – Но это – вряд ли. На кой мне всеобщая разборка в городе? А вот индивидуально…
– Вы лукавите, Дима, – сказал Николай Александрович. – Не стоит со мной играть в эти игры…
– Хорошо, не будем… – Дима оперся руками о крышку стола и наклонился к ректору. – Я не смогу вломиться в Учком, но я смогу перекрыть вход и выход. Очень сильно осложнить жизнь ваших людей… Это ведь вы отсюда не выходите, а они бывают и на Гуляе, и в Нагорник ходят, в оба Периметра…
– То есть я правильно понял – это была угроза?
– Это была угроза, – не отводя взгляда от лица ректора, подтвердил Дима. – Если это вы начали шутки шутить, то я готов их поддержать… после переговоров. А втемную меня использовать у вас не получится. Нет, вы, конечно, Учком, источник и хранилище цивилизации, медицины и все такое… А я – просто держу мастерские: механики, электрики, кузнецы и прочее. Не советую вам проверять, что круче – наука или техника. Нанотехнологиями я не занимаюсь, но удивить при случае парой-тройкой механических приспособлений – смогу. Я бы на вашем месте особо на стены и пулеметы не полагался. Город – немолодой, под ним чего только не нарыто…
– Вы не о старом метро?
– Какая разница? Мы ведь с вами понимаем, что обычный коллектор открывает такие возможности в городской войне… Победить у нас с вами не получится, но разнести весь этот город – очень даже просто. И если я почувствую, что вы…
– Я вас понял, – кивнул ректор. – Давно хотел поговорить с вами именно по этому поводу. И рад, что наши точки зрения в этом вопросе совпадают. Нам стоит дружить, от нас с вами слишком многое зависит…
– Дружить… – пробормотал Дима, словно проверяя странное слово на вкус. – Дружить… Давайте для начала поставим более выполнимую задачу – не воевать. Для этого вам стоит поторопиться с поиском виновного. Или хотя бы подобрать подходящего кандидата на эту роль.
– Будьте уверены, все будет сделано как нужно. – Ректор протянул руку к столу. – Хотите взглянуть?
На стене включился монитор.
Блок гаража.
Абдула подошел к своему мобилю, что-то сказал водителю, распахнувшему перед ним дверцу, и забрался в салон. Водитель сел на свое место, мобиль плавно тронулся, подъехал к пандусу.
– Наверное, это такой соблазн, – с сочувствием в голосе произнес ректор.
– Вы о чем?
– О том, что можете сейчас отдать приказ и уничтожить этого идиота, – пояснил Ректор.
– Даже в мыслях не было, – с безразличным видом произнес Дима. – В городе – равновесие. Я не собираюсь его нарушать.
– Понятно, ведь когда все восстановится, и господа из Исламского союза снова заявятся сюда… – в тоне ректора было что-то такое, что заставило Диму повернуться к Николаю Александровичу.
– Хотите сказать, что они не появятся? Что там… – Дима махнул рукой в сторону. – Что за границей города ничего нет?
– Я этого не говорил. Но вот в том секторе границы, что контролируете вы… Там часто появляется кто-то снаружи?
– Вы же прекрасно знаете…
– Я имею в виду, по-настоящему снаружи. Из других городов, из Великой Турции, из России… Хотя из России это скорее попадут к Абдуле и Паленому. Кто-нибудь появлялся? Вы ведь своих людей отправляли в поиск. Сколько они прошли? Сто километров? Больше?
– Никого я никуда не отправлял, с чего вы взяли? – удивился Дима. – Мы же договорились не выходить за пределы…
– Вот и я об этом же, – удовлетворенно кивнул ректор. – Мы все сидим в границах города и надеемся, что кто-то придет к нам, принесет туалетную бумагу, китайские товары и европейскую технику… И строим наши отношения внутри границ города так, будто нужно только подождать, и все встанет на свои места. Как было. Как прежде. А если не будет – как прежде? Если там ничего не осталось. Если только нам удалось не свалиться в дикость и варварство… Тогда что? Будем и дальше делать вид, что все нормально? Кстати, наш возбужденный друг, Тарле, рассказывая о пользе от Учкома, забыл упомянуть, что из всей системы здравоохранения уцелела только клиника Учкома. То, что сейчас продолжают называть городскими аптеками и больницами, – всего лишь пустышки. Если кто-то хочет получить квалифицированную помощь, то ему нужно к нам. Пока мы стараемся особо не рассортировывать потенциальных пациентов. Пока у нас все функционирует… но, я не могу изготавливать нужный объем медикаментов, у меня на это нет ни мощностей, ни сырья. Я смогу ремонтировать оборудование, поддерживать его, но сделать новое… мы сейчас над этим работаем, однако успехи не вдохновляют и не внушают особого оптимизма… Да.
– И что из этого следует?
– Сами подумайте. Сами. Подумайте.
– И все же… Может, подскажете? Вы, похоже, это уже неоднократно обдумывали… Судя по уверенному тону и выверенности формулировок…
– А вы, Дима, напрасно ушли из Учкома… – вздохнул Николай Александрович. – Я вам еще тогда говорил…
– Да, говорили, что оборудование для канторщиков можно клепать и здесь, в Учкоме… А я вам сказал, что предпочитаю быть хозяином, а не мальчиком на побегушках. И за двенадцать лет, как мне кажется…
– Да, ваши успехи впечатляют. Но мое предложение с тех пор остается в силе.
– Я понял. Но вы не ответили на мой вопрос. Что же теперь нужно делать? Если вдруг и вправду к нам никто не придет? Вы же наверняка слушаете спутники? То, что мы на них не можем выйти, вовсе не означает, что и у вас не получилось? Мне вообще давно уже кажется, что кто-то просто глушит сигналы спутников в черте города… Даже возникал соблазн послать кого-нибудь подальше от города с приборами, чтобы послушать.
– Там нечего слушать, Дима. Нечего. Большая часть спутников погибла в момент Катастрофы – импульс, знаете ли, был очень мощный. Полгода мы получали картинку с пары российских спутников-шпионов… Результаты землетрясений, цунами, вулканов и прочих напастей… Я мог бы вам показать запись взрыва Йеллоустонского заповедника. Это впечатляет. И Кракатау… Это нас тряхнуло до четырех баллов, а по всему миру – не меньше восьми. Все вулканы проснулись. Береговая черта… скажем так, очень изменилась. В первый день было сообщено о двух сотнях миллионов погибших. А потом сообщать цифры перестали. – Николай Александрович взял со стола карандаш и постукивал им о столешницу, как обычно делал на лекциях, когда еще был преподавателем. – Возможно, все происходящее вокруг нас – только временная пауза. А возможно – начало настоящей катастрофы. Знаете, так бывает на льду: вначале кажется, что еще можно удержаться на ногах, только чуть-чуть проскользнула подошва ботинка. Ерунда, вас только качнуло, вы взмахиваете руками, удерживая равновесие… и вам почти удается его удержать… вы машете руками, но равновесие не восстанавливается, ноги разъезжаются, но вы все пытаетесь, и вместо того, чтобы сгруппироваться и упасть так, чтобы не разбиться, а потом встать, вы пытаетесь устоять… пытаетесь-пытаетесь-пытаетесь… а потом земля окончательно уходит из-под ног и ударяет вас по затылку. С размаху, по тонкой косточке да всем земным шаром… Смерть? Сотрясение мозга? Ушиб? Не знаю. Но если бы вы приняли правильное решение, то в самом тяжком случае лишь немного бы испачкались.
– Ну да, руки можно помыть потом…
– Совершенно верно. Руки можно и помыть… – удовлетворенно кивнул ректор. – Я был рад встрече. Надеюсь, мы еще поболтаем.
– Об удержании равновесия?
– О нем – в первую очередь. – Николай Александрович протянул руку через стол. – До свидания, Дима. Дмитрий Евгеньевич, если не ошибаюсь…
– Дима Механик, – сказал Дима, поколебавшись секунду, пожал руку и вышел из кабинета.
– Дмитрий Евгеньевич, – сказал ректор, достал из кармана белоснежный носовой платок и тщательно вытер ладонь. – Никуда ты не денешься…
Николай Александрович включил селектор:
– Анатолий? Пригласи, будь добр, господина Фрейдина ко мне.
– Да, Николай Александрович, – ответил референт.
Через полминуты в кабинет вошел Максимка.
Молча подошел к креслу и сел.
Демонстративным жестом положил на стол блок коммуникатора и посмотрел на ректора.
Тот чуть приподнял бровь, придав лицу вопросительное выражение.
– С интересом прослушал… – сказал, наконец, Максимка.
Ректор брезгливо поджал губы.
– Вы почти молодец. – Максимка несколько раз хлопнул в ладоши, медленно, будто не аплодировал, а вызывал лакея. – Но только почти.
– Мне сегодня не хватало именно вашей похвалы, – брезгливым было не только выражение лица ректора, но и голос. – С самого, заметьте, утра…
– Вы правильно провели начало беседы, особенно когда молчали, – заявил Максимка. – В середине беседы вы почему-то сползли в экспромт, но, в общем, верно выдержали интонацию и смысл. Но финал…
– Что – финал?
– Вам было приказано… – Максимка сделал паузу, давая возможность ректору обидеться, но тот только махнул рукой. – Было приказано прочитать ему лекцию по поводу потери равновесия. Вы ее прочитали, с должными интонациями и все такое… Он послание принял и теперь переваривает. Хорошо. Но что это был за бред о предложении, оставшемся в силе? Вы все еще лелеете планы стать самым сильным пацаном в городе? Властелином мира? Зачем эта дешевая патетика: «Напрасно ушли из Учкома…»? Вам самому не противно?
– Представьте себе – нет! – Брезгливость исчезла, теперь глаза ректора светились ничем не скрываемой яростью. – Я выполнил все, что вы просили…
Ректор сделал паузу после «просили», предлагая Максимке поправить формулировку, но тот только усмехнулся недобро.
– Что я делал до этого и после – вас не касается… И вы…
– И я могу убираться ко всем чертям? – Улыбка Максимки превратилась в оскал на мгновение и снова стала улыбкой. – Я прихожу и ухожу только тогда, когда сам принимаю такое решение. Но при этом не запрещаю никому помешать мне это решение осуществить. Вот, например, сейчас вы можете попробовать меня выгнать. Или даже убить… Как моего бывшего шефа. Это же вы ему подсунули наноконфетку с часовым механизмом? Больше некому. Вы?
Ректор отвел глаза.
– И вы не скажете, по чьей просьбе… – Снова пауза, и снова ректор ею не воспользовался. – По чьей просьбе вы отправили беднягу Иоахима на тот свет. Не скажете даже под угрозой смерти?
Рука Николая Александровича легла на подлокотник кресла, туда, где были сенсоры управления защитой.
– Да не хватайтесь вы за свои гаджеты, не нужно… Я же вам должен быть благодарен за свою карьеру… И я даже где-то глубоко в кишках вам благодарен… Насколько это вообще возможно в нашем мире. Лучше уберите руку, чтобы не нажать случайно… Ладно, пока мы можем прекратить разговоры о порченом «сне» и перейти ко второй моей просьбе…
– Анализы закончены, – с некоторым облегчением в голосе произнес ректор. – Мне их сбросили на «балалайку», и я даже успел кое-что просмотреть…
– И?
– И ничего такого, – Николай Александрович включил монитор, повернул его к шефу Службы Безопасности. – Можете взглянуть.
Максимка посмотрел на экран.
Таблицы, столбцы цифр, странные разноцветные спирали, круговые, зубчатые, вертикальные диаграммы.
– То есть…
– То есть все нормально. Норма. Даже отклонения в пределах среднестатистических. Здоров. Без изменений, в том числе генетических. Нервы – несколько возбуждены, но у кого сейчас они в полном порядке? Вирусы, токсины, наногаджеты – ноль. В смысле, в крови у него всякой гадости полно, но не больше, чем у всех остальных, кто потребляет этот самогон… как бишь его…
– Шакаловку, – подсказал Максимка.
– Вот именно. И только шакаловка у него в крови и в печени. В другие времена я бы рекомендовал ему лечь в клинику на курс лечения, но сейчас… В общем, наш вердикт – здоров и ничем не начинен. Более того, экспресс-анализ реакций и рефлексов дает то же самое усредненное значение. Намного выше нижнего уровня, но несколько ниже верхнего. Здоров без ограничений. Обязанности консула выполнять может. Как, впрочем, и обязанности охранника. – Ректор подождал, пока Максимка переведет взгляд с экрана на него, и развернул монитор к себе. – Не знаю, хотели вы найти отклонения, «закладку» или, наоборот, жаждали убедиться в том, что он чист, но он именно чист. Настолько чист, что вполне мог бы…
Ректор задумался, посмотрел на Максимку, потом глаза хозяина кабинета приобрели то самое пустое выражение, какое обычно бывает у людей, просматривающих информацию на глазных наноэкранах.
– Чистенький… Здоровенький… – пробормотал ректор. – Интересно… Вот даже как… Очень интересно.
– Поделитесь? – спросил Максимка.
– Да. Конечно, – Николай Александрович зажмурился и тряхнул головой. – Ваш красавец есть в нашей базе…
– В какой базе?
– Не прикидывайтесь, Максим, вам это не идет. Базе запчастей, естественно. Донорской базе. – Ректор потер кончики пальцев левой руки о крышку стола. – Вы же, надеюсь, помните, что мы были одним из самых… э-э… востребованных центров трансплантации в регионе. Наша база потенциальных доноров…
Учкомовская база потенциальных доноров была обширной. Это Фрейдин знал прекрасно. Как знал и то, что условно эта база делилась на две части. Те, кто хотел найти себе орган для пересадки, мог выбрать среди уже найденных или мог ввести свои данные, под которых ему искали донора.
Если клиент находил донора в базе – то приезжал, ложился в клинику и уезжал после операции, немного разгрузив свой банковский счет. Если нужного донора не было, то агенты Учкома проводили поиск, находили донора… и дальше, по схеме.
Все просто, понятно и рационально.
Но теперь выходило, что Стас Колос, исполняющий обязанности консула Российской Федерации, прибыл в день Катастрофы в Харьков в качестве контейнера с органами для пересадки. Собственно, если бы не Катастрофа, то с большой степенью вероятности Стаса уже разобрали бы на части. Кое-что пересадили бы, а кое-что, по возможности, оставили на будущее…
– Бред, – сказал Максимка.
– Ну отчего же? – Ректор снова вывел данные на экран и повернул его к Фрейдину. – Слева – ваш объект, а справа – заказчик. Внизу – процент совпадения. Почти сто. Большая, между прочим, редкость. Мы, естественно, можем надежно пересадить и при совпадении гораздо меньшем… В некоторых случаях – до сорока процентов по основным показателям, но чем выше процент, тем лучше.
– И цена выше…
– Нет, не выше. Намного выше. И знаете, что?
– Что?
– А ведь заказ не отменен. Кто-то организовал вызов этого вашего консула сюда, оплатив всю операцию авансом. И что странно, он не поручил нам самим заняться изъятием и транспортировкой, он указал в особых условиях договора, что доставит донора сам. Понимаю так, что клиент собирался держать донора неподалеку от себя на всякий случай. В принципе он мог и не трогать его, но у того была довольно опасная работа, насколько я понимаю… Оперативный сотрудник ОКР имеет все шансы не дожить до старости, знаете ли… Вот донор и решил перевести беднягу на спокойное место.
– На спокойное место… – повторил Максимка. – Интересно. Очень интересно. У вас есть информация на заказчика? Имя, код, сетчатка, ДНК – что-нибудь есть?
Ректор не ответил. Он медленно вернул монитор в исходное положение, плавным движением руки отключил его, откинулся на спинку кресла и поправил ворот белоснежной сорочки.
Похоже, он наслаждался моментом. Демонстративно и как-то даже несерьезно.
Максимка сжал кулаки. Раздался скрип зубов.
– Нет, – сочувственно улыбнулся ректор. – Нет никаких данных. Хотя, конечно, ДНК… группа крови, резус и много еще чего… Если он проходил регистрацию, то…
– Сбросьте мне данные. – Максимка встал с кресла.
– Непосредственно в «балалайку»? – осведомился Николай Александрович.
– Нет, спасибо. Пусть ваш попугай в приемной подготовит и передаст моему водителю.
– Как знаете, – сказал ректор, не снимая с лица вежливой улыбки. – Как знаете… А что, кстати, будем делать с вашим человеком? С донором? Если исходить из правил Учкома, мы обязаны отправить его под скальпель по первому требованию заказчика… И, наверное, правильно было бы задержать его у нас. Мы очень заботимся о своем реноме, знаете ли…
– Ничего с ним не случится, – отрезал Максимка. – Клиент обещал сам привезти донора? В договоре, как вы сказали, это прописано особо?
– Да.
– Вот пусть и привозит. Вы все сделали, как я сказал?
– Конечно. Все, как вы… просили.
– Значит, пусть все идет как идет. Он сюда прибыл провести опрос, вот пусть и опрашивает. Если не передумает. Интересное может получиться наблюдение за реакцией обычного человека. Что перевесит – страх или злость? Вы как думаете? – Не прощаясь, Максимка вышел из кабинета.
Ректор приказал через селектор передать информацию начальнику Службы Безопасности, потом включил монитор.
Медсестра наклонилась к лежащему на кушетке консулу. Поднесла ампулу к его лицу.
Что-то взорвалось в голове Стаса. Что-то яркое и звонкое.
– Станислав Ильич… – прозвучало рядом, над самой головой. – Станислав Ильич!
Стас открыл глаза.
«Симпатичное лицо, – подумал он, глядя на склонившуюся над ним медсестру. – И все остальное, похоже, ничего… Вон как приятственно покачивается грудь под халатом. Они тут белье не носят, что ли? Или для таких вот моментов специально снимают».
Прохладная рука мягко коснулась его лба. Тоже приятно.
– Как вы себя чувствуете?
И голос у нее соблазнительно-возбуждающий. Где же она раньше-то была? Как Стас мог жить и не знать, что есть на свете такая девушка… С таким голосом и такой грудью…
– Я вас люблю, – сказал Стас.
Медсестра улыбнулась и погладила его по щеке.
– Вы себя хорошо чувствуете?
– Прекрасно. И даже, кажется, возбужден. Вы там внизу не проверите?
– Это пройдет.
– Зачем? А давайте предадимся плотским утехам?
Медсестра выпрямилась и отошла от кушетки.
– Куда же вы?! – вскричал Стас и сел, опустив ноги на пол. – Я же только начал объясняться в любви…
Кушетка под ним явственно качнулась. Стены перед глазами качнулись. Лампы под потолком померкли и снова вспыхнули. К горлу подступила тошнота.
– Не вставайте, – сказал медсестра. – Вам нельзя резко вставать…
– А что со мной? – сглотнув, спросил Стас.
– Гипертонический криз на фоне нервного истощения. Вы разве не помните, как потеряли сознание? Вас принесли больше часа назад… Фатима приказала провести обследование. За счет клиники, естественно.
«Вот этого еще не хватало, – подумал Стас. – Вот только криза с истощением мне не хватало». Проклятая комната все еще покачивалась, и кушетка покачивалась, а в горле ворочался липкий комок, который все никак не удавалось проглотить.
– Сколько я здесь пролежал?.. А, да… Больше часа… Это значит – меньше двух… Логично? Логично.
– Хотите пить?
– Скорее – выпить, – пробормотал Стас, и его чуть не стошнило от одной мысли о выпивке. – Нет, отставить… Ни пить, ни выпить… Встать.
Стас оперся руками о кушетку.
Медсестра торопливо подошла к нему, взяла под руку. Грудь прижалась к плечу Стаса, но прилива возбуждения это не вызвало.
– А я вас больше не люблю, – удивленно заявил Стас и еще больше удивился тому, что произнес это вслух. – Извините…
Во рту было мерзко. И чесался сгиб локтя.
Стас расстегнул рукав рубашки, задрал рукав.
Темно-красная точка на вене. След от иглы. Его подключали к системе.
«Меня подключали к системе, – мысленно произнес Стас. – Зачем? Если хотели ввести лекарство, то инъектор вполне с этим справляется, не повреждая кожи».
Стас потрогал пальцем запекшуюся кровь.
– Нужно было провести обследование, – сказала медсестра. – И вам ввели зонд…
– Да, – ответил Стас. – Конечно.
Все понятно. Зонд, ясное дело.
Во рту пересохло.
– Дать вам воды? – участливо спросила медсестра.
– Воды… – пробормотал Стас.
«Эйфория… сексуальное напряжение… вербальное возбуждение…» – всплыло в голове у Стаса. Так говорил преподаватель, а они, курсанты, это воспроизводили чуть проще. «Ништяк, стояк и трепач-дурак».
Но и в том, и в другом случае это было описание симптомов применения целого ряда препаратов… Забавных препаратов. Препараты из этого раздела фармакологии в ОКР называются «болтунами». И каждый из оперативных работников испытывает их действие на себе. Для того, чтобы потом, в случае необходимости, можно было определить «болтуна», так сказать, на вкус.
И вкус этот ни с чем другим не спутаешь.
Стас закрыл глаза и стал медленно считать про себя от ста до нуля.
Восемьдесят шесть… – Вам плохо?.. – Шестьдесят три… – Вот, выпейте, пожалуйста… – Тридцать три, тридцать два, тридцать один… – Я сейчас вызову врача… – Не нужно, все нормально… двадцать пять… пятнадцать… три… два… один…
Сердце перестало колотиться, как ненормальное, подчинилось заданному ритму. Можно открыть глаза и убедиться, что мир перестал качаться и вздрагивать…
Стас медленно встал.
Вот теперь – все нормально. Настолько нормально, что сил вполне хватит на то, чтобы перервать кому-нибудь глотку. Одним движением. Оторвать руку, которой этот кто-нибудь накачивал Стаса «болтуном»… Размозжить голову, в которую пришла мысль накачать Стаса «болтуном»…
– А где госпожа пресс-атташе? – спросил Стас.
– Она вышла… Просила сообщить, когда вы придете в себя…
– Вы сообщили?
– Не успела. Я…
– Так сообщите, пусть милая Фатима придет. А я… Мне нужно найти… – Стас нахмурился, вспоминая. – Надежду Львовну Линевскую.
– Да, Фатима говорила. Это рядом. Направо по коридору, комната номер девять… Проводить?
– Я сам, что вы… – Стас вышел в коридор, огляделся.
За окнами сверкало и, наверное, грохотало, но вовнутрь не долетало ни звука. Дождя все еще не было, молнии долбили сухой город, выбивали искры из ограждения, сбегали ослепительными змеями по металлическим осветительным конструкциям. Несколько ламп уже погасло. Одна разлетелась вдребезги на глазах у Стаса.
В коридоре никого не было.
Палата, из которой вышел Стас, была номер семь. Значит, госпожа Линевская находится во-он там…
Стас подошел к двери, тихо постучал.
– Да, – донеслось из палаты.
Комнаты, говорила медсестра. Они тут палаты называют комнатами, чтобы клиенты не чувствовали себя пациентами.
– Я консул Российской Федерации, – громко сказал Стас. – Вы просили…
– Да, конечно. Входите…
Стас вошел.
Это таки была не палата, а именно комната. Или даже номер люкс. Или даже будуар.
На стенах голографические обои, фантастические рыбы плавают вдоль стен, по потолку и полу, звучит еле слышная музыка… или это звук моря? Нет, все-таки музыка… Или это море исполняет тихую, спокойную мелодию…
Разноцветные водоросли колеблются в такт музыке. Громадная кровать, рыбы проплывают прямо над ней, чуть не касаясь лежащей на кровати женщины.
Стас почему-то ожидал, что госпожа Линевская окажется старой грымзой, с пергаментной морщинистой или натянутой до барабанного блеска кожей, но в постели лежала молодая… на первый взгляд – очень молодая женщина.
Собственно, она была не в постели, а на ней… Лежала поверх изумрудно-зеленого покрывала, в халате, словно сшитом из рыбьей чешуи. Из ярко-изумрудной рыбьей чешуи.
Русалка.
Дама наверняка представляла себя сейчас русалкой. Или хотела, чтобы ее воспринимали как русалку. Длинный халат полностью скрывал ноги, но зато оставлял практически открытыми руки и почти полностью открытой грудь совершенной формы.
«Природа таких не делает», – подумал Стас с грустью.
– Я так рада, что вы, наконец, пришли, – вздохнула русалка.
– Надежда Львовна? – как можно официальнее спросил Стас.
– Да, это я. Это я написала заявление… Вы присаживайтесь в кресло… – Линевская грациозным движением руки указала на кресло, стоявшее возле стены. – Так вам будет удобнее.
Увернувшись от голографической рыбы, Стас сел в кресло.
– Может, вы чего-нибудь выпьете? – у дамы был очень томный, наполненный скрытой страстью голос. – Есть коньяк. Вино.
Из стены возле входной двери выплыла громадная рыбина, покрытая мерцающими полосами, и не спеша направилась к Стасу. Она не собиралась сворачивать с выбранного пути. Стас хотел уже просить, чтобы пациентка клиники выключила голопроектор, но рыба вильнула хвостом и ушла в сторону, куда-то за шкаф.
Установка приняла к сведению местоположение посетителя и скорректировала программу и траектории движения проекций.
– Вы писали, что ваша подруга…
– Да. Бедная Рахиль… – В руке русалки откуда-то появился платок, которым она очень осторожно промокнула глаза. – Мы приехали сюда вместе. Медовый месяц, вы должны понять. Это безумие, что охватило весь мир… Вы знаете, что творилось в Москве?
– Да, – кивнул Стас. – Я знаю…
– Там было невыносимо. А кроме того, Мутабор… Его просто не стало, а у нас… У меня и Рахили подходили сроки процедур…
– Что-то с сердцем?
– Нет, что вы… Хотя, да, для всех я решила немного подлечить сердце. Рахили показалось забавным сказать именно так. Дела сердечные, сердце… Рахиль всегда веселила меня такими мелочами… – Линевская всхлипнула. – Потом грянула эта ужасная Катастрофа… Кошмарно… Но мы ведь были вместе. Мы были счастливы вместе… Почти два года – медовый месяц…
– Ваш с госпожой Месропян? – уточнил на всякий случай Стас.
– Да. Я и Рахиль, и пусть весь мир отправится в преисподнюю…
– Ну, он практически и отправился, – кивнул Стас. – Вы жили, насколько я знаю, во втором Периметре? Верно?
– Да. В «Хрустальной розе». Пришлось немного потесниться, но что это значит, когда рядом с тобой любимый человек… – Линевская протянула руку к изголовью и взяла бокал. – За любовь!
Русалка пригубила вино, томно прикрыв глаза.
– Что случилось с госпожой Месропян?
– Она исчезла… – пропела Линевская. – Исчезла… Я проснулась однажды утром… Около двенадцати, а ее нет… Нет рядом со мной в постели, нет в ванной… нет в «Хрустальной розе»… Я металась, искала, обращалась к охране и в Службу Безопасности… Никто не смог мне помочь. Она даже не покидала Периметра. Вы представляете? Она не покидала периметра. Там ведь все фиксируется, проверяется и все такое… Но здесь… Эти «ба-ла-лай-ки» сканируются непрерывно. Скажите мне, зачем это все, если Рахиль все равно исчезла? Скажите? И мне стало так одиноко… так одиноко…
Стас потер ладонью лоб.
Нет, это ему не мерещилось, все это происходило на самом деле. Он думал, что все это осталось в прошлом, что после Катастрофы все жрут пищу из биованн, носят потертую заштопанную одежду… Нет, вчера утром он пил кофе с бутербродами и печеньем, но это… Это было дополнительной привилегией Городского Совета. И когда он слышал о кутежах канторщиков – там тоже было понятно. Противно, но понятно…
Здесь же…
Стас помотал головой, словно пытаясь отогнать наваждение.
Линевская что-то говорила, театрально жестикулируя руками, пола халата отошла в сторону, открыв взгляду белоснежную ногу идеальной формы, но на Стаса это не произвело ни малейшего впечатления.
Эта дама была никем. Никем. Она была призраком из прошлой жизни, из мира до Катастрофы. У нее были деньги? Рубли? Евродины? Юани? И только благодаря тому, что все в этом городе ждут возвращения прежней жизни, эта баба может жить в хоромах безопасного Периметра, может пить вино и проходить процедуры?
Процедуры?
Ей пересадили чью-то почку? Печень? Кого-то убили, чтобы вернуть ей иллюзию молодости? Что она сказала – два года медового месяца? Это она об этих двух годах после Катастрофы? Когда женщины продавались за миску похлебки? Когда людей убивали за тряпку, за просроченное лекарство, за… да за что угодно убивали, даже без повода, просто потому, что кому-то показалось, что мир рухнул и что теперь все можно…
Медовый месяц? Два года?
И все потому, что в прежней жизни у нее были деньги, и теперь нужно делать вид, что так было, есть и будет всегда? Пройдет катаклизм… форс-мажор, и Линевская вернется в Москву, со своей подругой или без нее.
Максимка говорил, что Стас только будет играть роль консула. Чтобы стать символом будущего возвращения мира на круги своя. Чтобы люди верили и терпели. А Сандра говорила, что ничего не вернется, что нужно брать жизнь в собственные руки и строить хоть что-то… Свое.
Новый мир, усмехнулся Стас. Новый мир!
И в этом мире не будет места для таких вот шикарных отполированных баб, с деньгами и связями из прошлого. Просто не будет места. Они подохнут, как только окажется, что никто не собирается охранять их гнездышки в «Хрустальной розе», как только потребуется предложить что-нибудь в обмен на еду, на кров, на безопасность…
Что они могут дать взамен?
Бросить все.
Послать этот шедевр пластических хирургов и трансплантологов ко всем чертям и уйти. Сказать Максимке, что он может засунуть это почетное консульское звание себе в черную задницу…
Стас даже встал с кресла. И замер.
Но ведь теперь у него нет выхода. Просто нет. Он уже дал слово Сандре и ее девочкам. Уже почти весь Гуляй слышал, что Стасик из «Парадиза» готов предоставить крышу…
Он даже Марату вручил аванс. Гордо, без сомнений. Он ведь Марату, кажется, нос сломал. То есть не он, а раздувшийся от уверенности господин консул сломал нос уличному сутенеру. Уверенный в своем праве и безопасности господин консул…
У вас же есть пистолет, господин консул. «Дыродел» – шикарная машинка Наукома. И у вас есть разрешение на его ношение и применение, а у Маратика – нет. А теперь, когда вы решили на все плюнуть и гордо послать шефа Службы Безопасности подальше, вы придумали, что будете делать без своего оружия, без поддержки Максимки, без смысла и будущего? Вы же не сможете остаться не только в «Парадизе», но и в Гуляй-городе… На Гуляе не любят трепачей.
Стас медленно сел в кресло.
– Я бы бросила все и помчалась искать ее сама, – сказала Линевская. – Но у меня еще две недели процедур… Плюс пересадка… Я не могу. И поэтому прошу вас… сделать все возможное. И невозможное. Я готова передать вам право находиться в моих апартаментах в «Хрустальной розе»… Пожалуйста, если понадобятся деньги – возьмите с моего счета, сколько нужно. Я вам верю. Только найдите ее. Я буду вам благодарна. Я буду так благодарна…
– Хорошо, – прошептал Стас.
Он хотел добавить, что запишет номер счета и пароль, хотел попросить, чтобы Линевская связалась с охраной этой самой «Хрустальной розы», но тут «сторож» в его «балалайке» сообщил, что поступила просьба о доступе.
Его «балалайка».
Стас медленно поднес руку к разъему гнезда подключения на затылке. Там должно быть пусто. Он не вставлял «балалайку», она лежит в сейфе его номера. Она там лежит.
«Сторож» повторил сообщение. Добавил, что запрос сопровожден кодом-гарантией Банка РФ.
Пальцы нащупали «балалайку».
Вытащить. Вытащить и отшвырнуть от себя, как ядовитое насекомое. И растоптать. Ногти скользнули по зажиму. Еще раз.
Вставлю «невынимайку» – так, кажется, пригрозил Максимка? «Невынимайку»? Пока Стас был вырублен Фатимой, ему еще и «невынимайку» воткнули?
– Прошу принять решение, – сказал «сторож». – Отправитель запроса идентифицирован. Личность подтверждена. Разрешить контакт на вход?
– Разрешить контакт на вход, – с трудом произнес Стас, не отнимая руки от своего затылка.
Перед глазами всплыла картинка-отчет.
– Убрать! – приказал Стас.
Значит, вот так… Значит, теперь все будет вот так…
И значит, теперь он снова беззащитен перед этими видениями. Совершенно беззащитен.
– Найдите ее! – патетически воскликнула Линевская.
– Да-да, конечно. – Стас встал.
Он нащупал и расстегнул несколько пуговиц на рубашке. Достал из кобуры «дыродел». Снял с предохранителя.
Сейчас войдет Фатима. И получит пулю. Между своих прекрасных глаз. Ее можно пристрелить, она все равно не может снять у него «невынимайку». Значит, подохнет. Потом… Стас покачнулся и рухнул обратно в кресло.
Вспышка.
Город, залитый странной смесью сумерек и мерцающего света. Это Харьков, Стас узнал характерный силуэт Учкома. Низкие черные тучи, молнии, бьющие из них в распластанный на земле город. Вспышка, вспышка, вспышка…
Медленно открылись ворота на пропускнике. Это тот самый, через который вошел Стас несколько часов назад. Выезжает мобиль. Шикарный мобиль, европейский люкс-класс. Он словно отлит из метала. Нет стекол, не видно дверей – слиток полированной бронзы. Мобиль бронирован и наверняка оснащен крупнокалиберными пулеметами и ракетными установками.
Кто-то из канторщиков, ясное дело.
– Отключить, – прошептал Стас, но «балалайка» не отреагировала.
Движение подушечек пальцев правой руки также ни к чему не привело, картинка не уходила. Внизу изображения мерцали цифры таймера и значок Учкома. «Балалайка» Стаса каким-то образом подключилась к системе наблюдения Учебного комплекса, что в принципе было невозможно. Стандартное программное обеспечение «балалайки» Стаса просто не могло справиться с защитой такого уровня. Не могло.
Но мобиль медленно выехал из ворот. Проехал метров пятьдесят по дороге, выехал на перекресток. Значок внизу картинки мигнул, изображение изменилось – камеры переключились, теперь Стас видел мобиль сверху и спереди.
А еще он видел черный силуэт, появившийся в оконном проеме полуразрушенного дома. Гранатомет. Выстрел.
Ракета ударилась в бок мобиля и взорвалась, не оставив даже вмятины. Очередь пулемета с мобиля разрубила гранатометчика пополам. Из окна второго этажа вылетела еще одна ракета. Из-за угла – третья.
Теперь на мобиле работали оба пулемета. Стас не видел всей обстановки, наверное, стрелки в мобиле видели угрозу лучше. Стреляли, не экономя патронов. Длинными очередями.
Выдвинулась ракетная установка, одна за другой ушли четыре ракеты. Одна ударила в стену дома, а три влетели в оконные проемы и взорвались внутри. Дом тяжело вздрогнул и осел, вываливая наружу свои внутренности, рассыпаясь на куски и расползаясь облаком пыли и дыма. Изображение почти исчезло.
Включилась новая камера. Она была расположена намного выше и дальше.
Между домами вспухало облако, мобиля видно не было, но его пулеметы продолжали работать. Трассирующие пули вылетали из облака, долбили бетонные стены, разносили в мелкие брызги кирпичные. Геповка была старым районом. Еще до Катастрофы ее хотели снести. Но не успели. А стрелки мобиля словно решили претворить в жизнь давнее намерение губернатора.
С помощью пулеметов.
Мобиль вылетел из облака неожиданно. Водитель смог направить его в промежуток между стеной и кучей битого камня. Возможно, работал радар, возможно, водителю просто повезло, и мобиль не врезался в стену и не засел на каменной осыпи. Сразу за узким проходом мобиль остановился, открылась передняя дверь. Водительская.
Человек вывалился из салона, вскочил, пробежал несколько шагов и упал, взмахнув руками. Стас был готов поклясться, что стреляли не из дома. Пуля вылетела из мобиля.
Открылась вторая дверь, на этот раз пассажирская.
Человек в строгом костюме, при галстуке, выскочил наружу, ведя огонь из «дрели». И снова – не экономя патроны. Длинными очередями. И снова Стас не видел, в кого именно он стрелял.
Появился второй охранник. Тоже с «дрелью». И тоже открыл огонь, только в другую сторону, над крышей мобиля по верхним этажам домов. Стас смог разглядеть его – широко открытый рот, белое лицо, черные провалы глаз. Стрелок что-то кричал. Но это была не боевая ярость и не злость. Страх, понял Стас.
Стрелок сейчас ничего не соображает от страха. Он не может думать, он способен только жать на спусковой крючок и кричать, кричать, кричать…
Почти одновременно стрелки отбросили в стороны расстрелянные магазины «дрелей», вставили новые. И через несколько секунд – снова отбросили пустые и попытались перезарядить оружие.
Но не успели.
Тот, что выбрался из машины первым – первым и умер. Рухнул лицом вперед, вытянув руки, словно собирался нырнуть в воду.
Второй отшатнулся от мобиля, будто получил удар в живот. Сделал несколько шагов назад, споткнулся и упал, раскинув руки. На белой рубашке под расстегнутым пиджаком, на животе растекалось черное пятно.
Стас ждал, что еще кто-то появится из мобиля или хотя бы закроются двери, но больше ничего не происходило. Дым, неподвижный мобиль и три тела возле него.
– Я возьму эту штуку, – сказал кто-то невидимый.
«Дыродел» вынули из руки Стаса. Картинка погасла.
– Что показывали? – спросил Максимка, присаживаясь на край кровати. – Боевик?
Пистолет Стаса он поставил на предохранитель и бросил на постель возле себя.
– Расстреляли кого-то из канторщиков, – сказал Стас.
– Да, знаю. Полчаса назад, – лицо Максимки изменилось. – Тебе прислали картинку?
– Если не ошибаюсь – охранная система Учкома, – Стасу вдруг дико захотелось спать. – Напрямую. Это ты приказал?
– Дурак, что ли? Меня бы послали с таким приказом подальше… Точно учкомовская сеть?
– Я спать хочу, – сказал Стас. – Прикажи, чтобы меня отвезли в «Парадиз»…
Стас покрутил головой, посмотрел на Линевскую.
Та сидела, забившись в угол кровати и обхватив голые колени руками.
– Я найду вашу подругу, – сказал Стас. – Меня просто недавно накачали «болтуном», похоже – до неприличия большой дозой. Я высплюсь и найду.
Стас встал с кресла, протянул к Максимке руку ладонью вверх:
– Пушку мою отдай. Мне тут кое-кого нужно будет убить.
