Глава 6.
14 января 1999 года, пятница, 17-15 по Киеву, Ялта, пансионат «Приморский».
Январь в Крыму выдался снежный. Мягко говоря. И морозный. Мы вывалились из поезда и обнаружили, что Юг мало напоминает Юг. Симферополь был завален свежевыпавшим снегом. Дороги вроде бы даже и не расчищали, предоставив это почетное право городскому транспорту. Тот справлялся.
Мы – это наша дружная команда по игре «Что? Где? Когда?» и еще одна братская команда из Города, прибыли в Крым для того, чтобы принять участие в очередном туре Кубка Украины и были слегка разочарованы. В прошлом году, в это же время, мы покупали в Ялте подснежники.
В этом году на перевале лежали сугробы, а за перевалом творилось вообще что-то невообразимое. Ветер, дождь, снег, снова дождь, потом дождь со снегом, а потом все заново. Кто-то пустил слух, что от трассы можно пешком добраться до пансионата «Прибрежный» и мы, что самое примечательное, поверили. В результате мы почти два часа плутали среди кактусов, присыпанных снегом, с завистью глядя на микроавтобусы, в которых проезжали более разумные команды. Возле самого пансионата нам начали встречаться микроавтобусы с командами уже едущими на экскурсию в Ялту.
Поездка для меня вообще выдалась стремная. Во-первых и во-вторых, и в-третьих, у меня хватило денег только на билеты в Крым и обратно и на продукты для питания. Ночевать я предполагал на полу в чьем-нибудь номере, на прихваченном с собой каремате и спальном мешке.
Выбор пола для ночевки у меня был небольшой – Пелипейченко сразу же заявил, что жить будет в одноместном номере. Катерина тоже собралась спать в одноместном, но по другой причине – муж потребовал, чтобы никто не смел ночевать в ее номере. Муж Катерины – это ее муж, и с ним спорить не приходилось.
Кулинич с супругой, в целях экономии, спали вдвоем на одной одинарной кровати, оставались Брукман и Ходотов. Номер на всех был снят трехместный. И мне предстояло спать между кроватями более обеспеченных соратников.
Окна в комнате были большие, от пола до потолка, батареи не топились, или почти не топились, за окном мел снег, а по полу гуляли сквозняки, с которыми мне и предстояло всю ночь сражаться.
Мы перекусили с дороги бутербродами и пирогом, принесенным прямо к поезду одной из подруг Пелипейченко. Разговоров хватило до самого Симферополя. Олег не возражал. Свой успех у женщин он переносило стойко и терпеливо сносил наши подколки.
Пьющая часть команды согрелась водкой, а не пьющая дождалась, когда закипит вода в захваченной хозяйственным Пелипейченко кофейнике.
– А вы знаете, – сообщила Катерина, – что оказывается, в одноместном номере стоит по две кровати. Только селят там по одному?
– Серьезно? – насторожился я.
Пелипейченко тактично покашлял.
– Если бы мне не запретил муж, – сказала Катерина, – я бы разрешила тебе спать у меня в номере, но он сказал – кто угодно, только не Заренко.
– Это почти комплимент, – гордо сказал я.
– Кто угодно? – Переспросил Ходотов, – а я не подхожу под эту категорию.
– Ну, Саша, конечно, нет! Ты у нас не кто угодно. Ты у нас ого-го! Ты у нас Саша Ходотов, – закричали мы наперебой, – и будешь, зараза, спать в своем номере.
– И я буду спать вместе со всеми, – напомнил я, – на полу. Простужусь, заболею и умру. Прямо у вас на глазах.
– Это ж куда мы столько мертвого Заренко денем? – печально спросил Брукман.
– Как куда? – включилась в разговор Лена, жена нашего капитана, формально играющая в команде Донецка, но мужественно переносящая все тяготы общения с нашей командой, – На балкон, чтобы не завонялся.
Команда принялась обсуждать этот вариант, прикидывая, сколько я пролежу на балконе, как они меня будут туда перетаскивать, с моими габаритами и весом.
– Добрые вы, – сказал я и попытался перевести стрелки на Брукмана, который как раз ел. – Вон лучше Брукмана на балкон вынесите, он легче.
– Легче, – согласился Ходотов, – а жратвы сколько сэкономим…
– Боря, перестань есть, – попросила Катя.
– Свободна, селянка, – цитатой ответил Брукман, – не видишь, играю.
В комнату заглянуло девичье лицо, что-то прощебетало и исчезло. Все посмотрели на Пелипейченко.
– Я сейчас, – сказал Олег и направился к двери.
– Прямо сейчас! Он это будет делать прямо сейчас! – закричал я.
– Олеженька у нас сейчас причешется перед зеркалом… – начал Ходотов.
– И будет красивым, просто как киноартист, – закончил я.
– А вы в мультфильмах не снимались? – опять цитатой поинтересовался Брукман
И мы заржали.
За это я нашу команду и люблю. Мне в ней легко. До тех пока мы не начинаем выяснять, из-за кого опять не взяли вопрос.
– Пойду и я пройдусь, – сказал Брукман, – грубые вы.
– А сам-то, а сам…
– Опять в другую команду пойдешь, – сказал Ходотов, – а как же верность нашей?
– Присягал я на вашу верность! – и Брукман покинул номер.
– Кто следующий? – Спросил я.
– Мне нужно сходить в штабной номер, – вспомнил Кулинич, а Лена отправилась в расположение донецкой команды, в которой начинала играть еще в девичестве и продолжала это делать, выйдя замуж за Кулинича и переехав в Город.
Катерина ушла в свой номер купаться.
– Что будем делать? – спросил я Ходотова.
– Ни малейшего понятия, полежу, почитаю, наверное.
– Тогда я пойду пройдусь.
– Иди-иди.
И я пошел.
Мимо мелькали знакомые и не очень знакомые лица, с некоторыми я просто вежливо здоровался, а с некоторыми обменивался последними новостями или анекдотами.
Кто-то из одесситов увидев меня, остановился и почесал в затылке:
– Ты приехал?
– А что, не похоже?
– Тебя минут десять назад искал кто-то у регистратуры, ему сказали, что ты не прописывался в гостинице.
– Я без прописки, на полу. А кто искал?
– Мужик какой-то. Спустись в вестибюль, посмотри.
В вестибюле все было то же: привет, привет, как дела, здорово!
– О, нашелся! – сказал кто-то у меня за спиной громким и малознакомым голосом.
Я поначалу даже и не обернулся, но когда меня треснули по плечу, пришлось поворачиваться.
– Какого?.. – и слова застряли у меня в горле.
– Здорово, Карлович.
Я привык к тому, что меня называют по отчеству. Это как-то выделяет меня из толпы. Пару раз даже спрашивали, не прибалт ли я? И тогда приходилось объяснять, что нет, что отчеством меня наградили мои дедушка и бабушка, большевики с дореволюционным стажем, назвавшие своего сына в честь Карла Маркса.
Но я не помнил, чтобы давал разрешение на такое ко мне обращение одному своему знакомому, не состоявшемуся работодателю, некоему Толику Жовнеру.
– Как жизнь? – спросил Жовнер, протягивая руку.
– Нормально, – автоматически ответил я и пожал руку.
– Еле тебя нашел, блин, уже думал, что ты не приехал.
Стоп, подумал я. Мне твердо обещали, что я никогда его больше не увижу. Если мне не врал Михаил, то заказ романа о войне был вызван каким-то негодяем, с которым, судя по всему, успели разобраться так, что даже и Жовнеру попало. Но теперь выходило, что Толик жив и невредим, и что он нашел меня. Только вот зачем?
– Ты сейчас свободен?
– Чисто, да, – сказал я деревянным голосом, – типа.
Толик не обиделся и засмеялся:
– В натуре. Давай съездим в город, поболтать нужно.
– А здесь нельзя?
– Где? – Жовнер обернулся, – Тут?
– Вон кресла есть.
– Саша, привет, – мимо прошла целая команда, пожимая мне руку.
– Здесь поговорить не получится, – оценил Жовнер, – пошли в кафе.
Кафе было рядом с корпусом, Толик заказал коньяк и кофе, я отказался от коньяка и из принципа заказал чай, и мы сели к столу, стоявшему в самом углу зала.
– Ну, блин, еле тебя нашел, твое здоровье! – сказал Жовнер и опрокинул рюмку себе в рот. – Позвонил тебе вчера домой, типа, как с тобой стрелку забить, а пацан твой сказал, что ты уже уехал в Ялту.
Я в тачку и сюда. По дороге пробил по мобилке, что вы играете в «Примоском». Приезжаю, прикидываешь, а мне – нету Заренко. Чуть не разнес эту халабуду.
Я рассеяно кивал, а сам прикидывал в уме, зачем это мог так меня разыскивать Толик. Ничего здравого на ум не приходило.
– Я тебя чего искал, – перешел, наконец, Жовнер к делу, – я тебя по делу искал.
– По какому? – выдохнул я.
Действительно интересно, зачем меня мог разыскивать такой крутой парень как Жовнер. Мысль о том, что он просто хотел забрать у меня назад заплаченные и не отработанные деньги, я старательно отгонял.
– Так по какому?
Толик допил коньяк и взял свой кофе:
– Я тебя не сильно с книгой подставил?
– Что?
– С книгой я тебя подставил не очень сильно?
– Н-нет… – протянул я.
– Хорошо, а я, брат, влетел так, что чуть сел. Дрова.
Чуть не сел. А мне только сообщили, что отныне перестают мной интересоваться.
– Прикинь, я ведь как, капусты немного нарубил, то, се, дело небольшое есть, а тратить бабки некуда.
– Ну, – я понадеялся, что мой взгляд выразил соболезнование по случаю такой страшной проблемы у дорого Толика, – это серьезно.
– Не надо на меня так смотреть, Саша, не надо. Я все понимаю. Типа потратить бабки на квартиру, тачку, цепуру и пару золотых болтов. На Канары мотануть… Что еще?
– Все, – сказал я.
– Вот и то-то. Все! А дальше?И дернул меня черт связаться с мужиком одним. Толковый на вид муж, с понятием. Он мне и посоветовал завязаться с книгой.
Так, подумал я, вот оно и прорисовывается потихоньку. Плохой мужик порекомендовал. Давай-давай, Толик, рассказывай.
– По серьезному так завязались. Даже типографию нашли, в Будапеште.
Здравствуйте, господин Зимний, мир вашему праху.
– Мне Иванов, тот мужик посоветовал, к Зимнему мотануться. Я о нем еще по Украине слышал, были знакомые общие. Я и поехал. Перетерли этот базар, все решили, он директора типографии вызвал, объяснил все как нужно, а потом и говорит, кто, говорит, писать тебе будет?
Понимаешь, Саша, ты только без обид, я тогда других нашел, Иванов подсказал, сука. А они начали с базара съезжать. Один по чайнику схлопотал.
– Сотрясение мозга, – подсказал я, – потасовка на улице.
– Точно, а ты откуда знаешь?
– Сказали добрые люди.
– Тебя что, таки вызывали?
– Ко мне приходили. Старые знакомые, – я по-быстрому скомкал тему и попытался вернуть Жовнера на путь основного сюжета, – и что сказал Зимний?
– Артем Иванович мне дал твою книгу и сказал, как тебя найти. Говорит, этого точно не тронут. И вроде ты с головой. Я дернул двух-трех человек, любят тебя не сильно, но дураком никто не назвал. Я тебя и нашел.
В кафе зашел Пелипейченко с дамой. И дама, похоже, была не, с которой он выходил из номера. Заметив меня, кивнул и, что-то шепнув на ухо даме, вышел.
Из дальнейшего рассказа стало понятно, что вдруг все оборвалось. К Жовнеру пришли крутые ребята и начали задавать серьезные вопросы. Оказалось, что загадочный Иванов вовсе не Иванов, а бывший русский шпион, решивший чего-то там замутить.
Достал где-то немеряно бабок, и стал башлять журналистам, ментам, еще всяким лохам, чтобы они ему материалы сбрасывали, всякое дерьмо на кого угодно. И чуть ли не склады с оружием стал этот Иванов по России создавать и по Украине.
Когда Жовнер дошел до скупки журналистов, я ухмыльнулся. Вот откуда растут ноги у организации журналистов «Единение»! То-то Репин исчез из поля моего зрения и больше не пытался собирать собраний и митингов.
Зачем Иванов книгу решил заказать, этого ни я, ни Жовнер, ни те, кто с ним разговаривал, так и не поняли. Может, хотел как-то шпионскую свою деятельность прикрыть, может, еще чего. Темное это дело. Короче, Толика почти до Нового года тягали в разные кабинеты и морочили голову. Одновременно на его фирму наехали из налоговой, но хрен что им обломилось, у него бухгалтер такой, что кому угодно мозги вправит. С Нового года до Рождества он, как и положено, расслаблялся и отдыхал, а позавчера решил, что нужно меня найти.
– Зачем? – коротко спросил я.
– Как? – удивился Жовнер, – А книгу писать?
Мне показалось, что стул подо мной закачался:
– Книгу?
– Ага, – Жовнер еще раз сходил за коньяком, и у меня появилось время для размышлений.
На полного идиота Толик похож не был. Более того, при сравнении с другими моими знакомыми конкретными пацанами, он отличался умом и сообразительностью. И какими-то интеллектуальными запросами. Книгу вот издать запало человеку в душу, изможденную Канарами, тачками и цепурами.
И то, что его чуть не посадили из-за этой книги, обвинив в шпионаже и террористической деятельности, его не волновало. И мое мнение его тоже волновало только постольку поскольку. А вот меня мое мнение волновало сильно.
Мое мнение требовало, чтобы я послал Жовнера с опасным проектом на фиг. Требовало категорично. Просто с ножом к горлу приставало ко мне мое мнение. Не лезь. И я почти был согласен со своим мнением, но выполз на свет червь сомнения и стал меня точить.
А почему это нет? Ты хотя бы выслушай предложение.
– Ну, как? – спросил Толик.
– Не знаю. Я набросал несколько сценариев войны, как мы договаривались. Можешь глянуть…
– Гляну, обязательно гляну. Только вот одно но…
– Что именно?
– Война – это круто. Только вот этот тип Иванов не войну ведь хотел организовать. Или войну?
– А я откуда знаю? У него и спроси.
– Вот. У него не спросишь. Он, как я понял, самоубийством покончил. И я так понял, что выкопал он чего-то такое, что все перепугались. Или рядом совсем был. Сечешь?
– Нет.
– Сам подумай, как один мужик, даже самый умный, может устроить заваруху? Войну между Россией и нами? Как? Значит, секрет какой-то есть. Вот и переполошились все наверху. Понял? Секрет.
– Страшная военная тайна.
– Не знаю, может и страшная. Только многие испугались.
– И что ты предлагаешь?
– А что, если мы об этом книгу напишем? Прикинь, самый крутой террорист за всю историю. Человек, испугавший Россию. Как?
Что-то у него в глазах блеснуло. Я не успел ни распознать, ни испугаться. Не безумие вроде, но какое-то увлечение. Что-то такое большое, что заставляло биться его сердце чаще, а у меня вызвало дрожь в руках.
– Как? – повторил Жовнер.
– Не знаю…
– Чего там знать?
– Понимаешь, когда тебя крутили по этому делу, ко мне пришли и сказали, что на этот раз они меня отмазали, но больше я не являюсь исключительным. Теперь, если кто из тех, что в погонах на меня обидится, хреново мне будет, – я сказал это, стараясь не глядеть ему в глаза.
– Боишься? – сразу, без паузы спросил он.
Я усмехнулся.
– Мы ж не будем бомб взрывать. Только книгу…
– Ты хочешь вычислить, как можно победить Россию вместе с Украиной силами одного человека и думаешь, что этого никто не заметит?
– Когда заметит – поздно будет.
– Для кого?
Теперь промолчал Жовнер. Я поглядел на часы, висевшие над баром:
– Извини, мне пора.
– Ага, – кивнул Жовнер, потом оживился, – на тебе еще визитку, сбрось мне на мейл свои сценарии. Лады?
– Лады, – согласился я.
– И еще, – Жовнер поднял указательный палец, – я останусь тут переночевать. Ты в каком номере?
– Триста двенадцатом.
– Вечером я зайду, ты пока подумай. Прикинь. Если не надумаешь – жаль, но я пойму. Лады?
– Лады.
– И последнее, – Жовнер полез в карман, – мы с тобой когда говорили в гостинице, не помнишь?
– В конце октября.
– Я тебе заплатил бабки за месяц…
– И еще за один, в счет гонорара, – мертвым голосом сказал я.
Вот сейчас он просто скажет, что раз я гонорара не получу, то мне нужно вернуть эти триста баксов.
– Сейчас у нас середина января, – Жовнер разговаривал сам с собой, – значит, октябрь, ноябрь, декабрь, январь. Минус октябрь. Девятьсот баксов получается.
Кровь бросилась мне в лицо. Мне захотелось встать и выйти, но я не мог. Я физически не мог заставить себя подняться, я как загипнотизированный следил за его руками.
Одна сотня, две, три, четыре, шесть, девять.
– Держи, это зарплата за прошлые месяцы.
– Я…
– Ни хрена, – оборвал меня Жовнер, – я не прекратил договор – должен заплатить. Тебя мои проблемы не касаются. Въехал?
– Въехал.
– Часиков в десять я загляну к тебе, может, ты чего и решишь.
Я встал из-за стола, скомкал деньги и засунув их себе в карман. Снова та же дилемма? Браться за работу ради денег, или не браться? Браться или нет?
Совать голову в петлю?
Что мне при последней встрече говорил Михаил?
«Вы больше не исключительный. С вас снята защита.»
Сволочи. А почему это, собственно, я был исключительным? Только из-за того, что у меня была защита? С каких это пор я должен ждать, чтобы меня защитили. Я ведь всегда гордился тем, что мне никто не помогал, что нет у меня крыши. И я так спокойно согласился с тем, что отныне я должен быть ниже травы и тише воды.
Или я только затаился? Мне нужен был только повод?
– Ты о чем думаешь? – спросил подошедший Ходотов.
– Уже ни о чем, – сказал, я, – уже все придумано.
15 января 2000 года, суббота, 20-00, Москва.
– Я, наконец, получил прямой приказ, найти Михаила. Лучше живым Мне так и сказали, лучше живым, – сказал Виктор Николаевич.
– Почему такая паника?
– Это не паника, Игорь, это политика. Теперь и у нас начались гонки. Хотя, надо отдать должное президенту, начались они нетривиально.
– Полагаешь, президент сам решил?
– Ты у меня спрашиваешь? Мы сейчас в загоне. Нас сейчас прижимают. Мы провинились. И у нас теперь одна твердая задача – бороться с чеченским терроризмом. И мы боремся.
– Сосновский больше не появлялся?
– Ни боже мой. Теперь он будет меня сторониться изо всех сил. Ему теперь нужно быть лояльным к и.о. Даже Гоппе и тот отрабатывает деньги чеченцев осторожно, сквозь зубы.
– Витя, – Игорь Петрович потер подбородок, – ты что, действительно считаешь, что Мазаев и был Врагом?
– А кого-нибудь это интересует? Вся операция полностью выведена из-под моего контроля. Нам разрешили вычистить конюшни, а теперь… Теперь у нас более конкретные задачи. Более понятные и более конкретные.
Мне уже никогда не простят того, что я проморгал возле себя Михаила, а еще больше то, что вычислив его, я все-таки дал ему возможность действовать самостоятельно. Ладно, – Виктор Николаевич встал с кресла, – пора нам по домам.
– Тебя подвезти? – спросил Игорь Петрович.
– Пожалуй, пройдусь, – улыбнулся Виктор Николаевич.
– Ты стал больше ходить пешком.
– Старею, нужно больше дышать свежим воздухом.
– Это на наших улицах?
– Тогда хотя бы больше ходить. Это тоже полезно.
– До понедельника, – попрощался Игорь Петрович и вышел.
Виктор Николаевич убрал со стола все бумаги, положил их в сейф и закрыл. Подумав, снова открыл сейф и с нижней полки достал небольшой пистолет. Проверил обойму, передернул затвор и, поставив пистолет на предохранитель, положил его в боковой карман пальто.
На улице было холодно, и Виктор Николаевич поднял воротник.
Свернув в переулок, где движения народа почти не было, Виктор Николаевич пошел, не торопясь и не оглядываясь. Пожилой человек вышел погулять в морозный вечер.
Руки были спрятаны в карманы пальто, плечи ссутулились.
– Не помешаю? – раздалось внезапно совсем рядом.
– Я вам уже сколько раз говорил, Миша, – не оборачиваясь и не вынимая рук из карманов, сказал Виктор Николаевич, – никогда не подходите к начальству, даже бывшему, незаметно. Этим вы его унижаете. А если бы я упал от сердечного приступа и умер? Вы ведь стали теперь преступником. А чуть не угодил в пособники.
– Извините, Виктор Николаевич.
– Извините. Изгадили мне неплохую карьеру, да еще не соизволили выйти со мной на связь по запасному каналу. Сколько мне еще нужно было слоняться по вечерним улицам Москвы, чтобы вы все-таки подошли ко мне?
– Но я же подошел.
– Подошли, Миша. Рассказывайте, как там живется по ту сторону баррикад.
– Живется как-то.
– Обскакал нас Враг?
– В этом заезде – обскакал.
– Вы полагаете, что это был не Мазаев?
– А вы как полагаете?
– Слушайте, – возмутился Виктор Николаевич, – Кто из нас к кому пришел на встречу? Что за привычка отвечать вопросом на вопрос? Я пока еще ваш начальник. Формально, но тем не менее. Никто не удосужился вас уволить. Вы попали под служебное разбирательство. Так что, будьте добры, отвечайте.
– Я не верю в то, что Мазаев был Врагом. Вы играли когда-нибудь в покер на костях?
– Что за жуткое название?
– Игра совершенно безобидная. Есть пять кубиков, игроки их бросают по очереди, записывают очки. Играли?
– Как-то не довелось.
– Тогда я быстро поясню. Игра как бы делится на две части. Первая – школа, вам нужно с трех бросков добиться того, чтобы минимум три кубика легли одинаковыми гранями наверх. Единички, двойки, пятерки – вы обязаны получить все цифры. И есть еще фигуры, нечто вроде произвольной программы. Пара, две пары, два стрита, фул, звезда. И на каждую фигуру тоже по три броска. Не получилась фигура с первого раза, можете оставить один или сколько нужно кубиков на месте и перебросить остальные…
– Миша, вам не кажется, что вы несколько увлеклись описанием игры?
– Еще немного потерпите, я быстро. Если вам удалось выбросить фигуру с первого броска, то очки удваиваются. Но если вам и с третьего раза фигура не далась, вы можете просто вычеркнуть ее, вроде бы вы ее выполнили, только очков не заработали. Играют люди в покер на костях по-разному. Большинство увлекаются фигурами, конкретным зарабатыванием очков. Это очень наглядно. А потом вдруг оказывается, что, выполнив много фигур, они не успели выполнить школу. А за каждую не выполненную позицию вам насчитывается пятьдесят очков штрафа. И вы, получив несколько блестящих комбинаций на фигурах, все равно проигрываете, на школе.
– Философская игра, – немного помолчав, заметил Виктор Николаевич.
– Философская, но и это еще не все. Иногда бывает по другому. Человек так старается выполнить школу, что тратит все попытки на нее и ничего не зарабатывает на фигурах, а его соперник, сознательно рискнув, даже теряя на штрафе, свое зарабатывает на фигурах.
– И на чем вы думаете заработать свои очки?
– Пока еще не решил.
– Ну, хорошо, вы меня просветили, что дальше? Зачем-то вы пришли ко мне?
– Извиниться за все.
– Извиняю.
– Еще договориться о каналах связи.
– Давайте, – Виктор Николаевич протянул левую руку и, когда Михаил положил на нее небольшой рулончик бумаги, спрятал в карман. – Что еще?
– И хотел попросить вас стать посредником между и.о. и мной.
– Я вас всегда любил за смелость, но на вольных хлебах она у вас превратилась в наглость, милейший. Вы или переоцениваете меня, или себя, или недооцениваете исполняющего обязанности президента.
– А вы все-таки попытайтесь!
– Думаете, вам разрешат создать новый орден иезуитов? Защищать государство снаружи?
– А почему бы и нет?
– Вы помните, что Игнатий Лойола в результате довольно долго просидел в застенках Святой Инквизиции?
– Постараюсь этого избежать.
Виктор Николаевич засмеялся.
Михаил присоединился к нему.
– В той информации, что я вам отдал, есть кое-что и для и.о. Посмотрите сами и передайте, пожалуйста.
Виктор Николаевич снова засмеялся, покачивая головой:
– Ладно, я попробую. Можете идти, если у вас все.
– Последний вопрос. У вас в правом кармане пальто – пистолет. Для меня? Почему не выстрелили?
– Дурак, – Виктор Николаевич остановился и повернулся к Михаилу, – тебя из такой пукалки все равно не убьешь. Тебя если стрелять, то из крупнокалиберного пулемета.
– Тогда зачем пистолет?
– А думаешь, приятно будет, если какая-нибудь шелупонь уличная запинает ногами целого секретного генерала?
– Тогда больше вопросов нет, – сказал Михаил.
– Ты знаешь, как падают кошки?
– На четыре лапы, а что?
– Мне вот не так давно один старший лейтенант, тот, что ездил с твоей легкой руки в Будапешт, а потом в Киев, сказал на это, что кошка остается целой, только если упала с не очень большой высоты. Ты не слишком высоко пошел?
– Я вам отвечу загадкой на загадку, – засмеялся Михаил, – не так давно услышал. Один наркоман говорит другому: «А знаешь, кто такие вертолеты? – Нет. – Это души убитых танков!». До встречи!
– До встречи! – Виктор Николаевич пожал руку Михаилу, тот ускорил ход и быстро скрылся впереди.
– Души убитых танков, – печально улыбнулся Виктор Николаевич.
16 января 2000 года, воскресенье, 22-00, время Киевское, поезд «Симферополь – Город».
В плацкартных вагонах есть свои преимущества, когда едешь большой веселой командой. Проверено на практике – в отсек плацкартного народу вмещается больше, чем в купе. Это если нужно потрепаться, выпить и посмеяться. Для меня подобное удовольствие обычно бывает подпорчено как раз тем, что меня на полку плацкарта вмещается очень мало. В длину. Приходится всю ночь контролировать свои ноги, норовящие перекрыть проход.
Но пока до сна дело не дошло. Пока дело дошло до нескольких бутылок вина и пошлых анекдотов. Я принимал по мере сил участие во втором, не имея желания участвовать в первом. Да и в анекдотной части я принимал участие скорее по привычке, почти на автопилоте. С вечера пятницы мозги мои были заняты не игрой.
Я придавался своей мерзкой привычке, дав согласие, продолжать копать себя на предмет, зачем я это сделал.
Зачем?
Ради денег. Это самое простое и объяснимое намерение. И оправдание. Мне очень нужны деньги. И мне очень нужна работа. И это не одно и то же. Деньги мне нужны, тут я согласен с классиком, чтобы о них не думать. А работа мне нужна, чтобы уважать себя. Уважать. И не сойти с ума от безделья. И не съесть себя поедом.
Мне никогда не доводилось поставить над собой эксперимент. Вот, если бы мне дали много-много денег, стал бы я работать для удовольствия, или предался бы разным излишествам? Ну, там Канары, бабы, цепура и пара золотых болтов…
Толик вон не выдержал. А я? А мне никто не предлагал. Грустно. Или не очень?
Мне предложили работу. Ура, мне предложили работу! И я, ура, на нее согласился. Что дальше?
– Лады, – сказал Толик на прощание, – тяни дальше свою мысль про войну, но не забывай, что нужно найти тот самый секрет. Не найдешь – хреново, но переживем. Найдешь – класс…
– Но можем не пережить, – меланхолично закончил разговор я.
Переживу или не переживу.
Вспомнил шутку, присланную когда-то в редакцию. Ему так часто говорили «не переживай», что он действительно этого не пережил.
Не переживай, Саша.
Завтра мы приедем в Город. Я забрасываю вещи домой, принимаю душ, завтракаю, звоню Алиске… Нет, вначале звоню Алиске, а потом завтракаю. Потом…
Потом мне придется идти к Рубченко и просить, чтобы он продлил мне удостоверение. Рубченко представляет в Украине достаточно влиятельный российский ежемесячник и, помня наши хорошие отношения, выписал мне временное удостоверение. Тридцать первого декабря истек очередной срок.
А я слишком привык носить в кармане журналистскую корочку. Без нее чувствую себя почти голым. И кроме этого, мне придется общаться со многими людьми, а люди, многие люди, предпочитают общаться с журналистами. Это многим людям льстит. Некоторые до сих пор полагают, что журналисты интересуются чем-то, кроме своего благосостояния.
Значит, Рубченко. Потом?
А что потом? Куда? Время внутренних копаний закончилось, нужно накапливать фактаж. Что, где и, соответственно, когда? Зачем? Это очень опасный вопрос. У меня возникло сильное впечатление, что тут как раз особо глубоко лезть не стоит. Просто – война.
Жуткое сочетание: просто война. Просто одни убивают других, под аплодисменты или возмущенный свист. И кто-то суетится между покойниками и собирает трофеи, выворачивает карманы убитых и раненых, а если раненый пытается протестовать, то мародер помогает ему перейти в категорию покойников.
Нужно искать военных. У меня ведь должны быть знакомые среди военных.
Что-то сказал Пелипейченко. Обиженно. Это значит, что кто-то не высказал достаточного восхищения написанным им вопросом. Олег не обижается ни на что, кроме критики вопросов. Личная жизнь, интеллектуальные способности, его бесконечные бабы – критика по этим поводам принимается безропотно. Но если вы скажете, что придуманный Олегом вопрос не очень хорош, или, что еще хуже, не корректен, на лице Пелипейченко появится обида.
В это момент все обычно отводят глаза и стараются перевести разговор на другую тему. На этот раз кто-то, я отвлекшись, не разобрал кто, пообещал подарить Олегу букет нарциссов.
– Ни фига, – сказал я, – букет нарциссов дарить нельзя. Этот цветок можно дарить только поштучно.
Все засмеялись. Компания была уже в том настроении, когда остроумным кажется все, что чуть-чуть выше табуретки. Хотя, мы строго следим друг за другом, чтобы шутки не опускались ниже определенного, установленного нами же, уровня.
– Так где ты ночевал эти две ночи? – спросил я Пелипейченко.
Я имел право задать этот вопрос, потому что обе ночи спал в его номере. В его пустом номере, потому что поздно вечером Олег исчезал и появлялся только рано утром для того, чтобы приготовить кофе.
– Так где ты был, Олежка? – подключился к допросу Ходотов.
– Не был, а бывал, – поправил Брукман.
– Да, – подтвердила Катерина, – Пелипейченко не такой эгоист, чтобы зациклиться на одной даме, он у нас гений. И в этом тоже.
– Мы не спрашиваем кто. Мы спрашиваем сколько?
Пелипейченко проигнорировал вопрос, но и этого было достаточно.
– Он не помнит. У него всегда была плохая память на лица и цифры, он просто сбился со счета! – мы веселились от души.
– И сколько их у тебя было одновременно? – прозвучал таки роковой вопрос и хохот стал настолько громким, что была вынуждена вмешаться проводница.
В ночь с субботы на воскресенье, когда мои соратники по интеллектуальному многоборью вернулись из дегустационного зала «Магарач», разговор каким-то образом зацепился за групповухи, и мы стали считать, сколько народу может одновременно удовлетворить женщина. А потом – сколько мужчина.
Обсуждение проходило с глубокомысленным перебором поз и вариантов и даже с рисованием схем. Умозрительно полученное число привело нас в бурный восторг тогда и смешило до сих пор.
Я еще некоторое время порадовался вместе со всеми, потом снова переключился на свои мысли. На свои печальные мысли.
Война.
За последнее время я убедил себя в том, что война может вспыхнуть в любой момент, что поводов для нее можно найти множество, что среди этих способов есть такие, которые не зависят от желания наших правителей. И уж совсем ничего не зависит от нас, от мелких человечков, составляющих народ.
Мы можем только жить. Как крысы.
Я помотал головой. О крысах лучше не начинать, слишком точная и безрадостная аналогия. Война.
– О чем думаешь? – негромко спросил Ходотов.
– О войне, – честно признался я, хотя тут существовала угроза, что все примутся обсуждать с шуточками тему, по поводу которой я шутить не хотел. Но было, видимо в моем ответе что-то такое, что заставило Ходотова остаться серьезным.
– Ты что, снова вернулся к книге?
Я уже успел сообщить команде о потере работы. И не успел поставить в известность, что работа снова ко мне вернулась.
– Вернулся. Меня вернули.
– Где, в пансионате?
– Трудно поверить? Мой работодатель нашел меня в Крыму и слезно попросил вернуться к работе.
– Серьезно?
– Еще как. Даже привез деньги за прошедшее время.
– Деньги? – переспросила Катя.
– Его вчера нашел работодатель и снова заказал тот самый роман, – с гордостью за меня сообщил Ходотов.
– Позавчера, – поправил я его.
– Это тот, с которым ты сидел в кафе? – уточнил Пелипейченко.
– Тот.
– Видимо, ты ему очень нужен.
– Нужен, – кивнул я.
– Он тебя давно знает? – спросил Кулинич.
– Нет. Второй раз встретились.
– Он из Города?
– Судя по телефону на визитке – Киевский.
– И в Киеве никого не смог найти другого?
– Не знаю, – я действительно не знал, на чем зиждется такая нездоровая тяга уверенного в себе парня к сотрудничеству со мной. А ведь правда.
Если прошлый раз он мне пояснил, что меня не тронут, то почему теперь, когда я ясно объяснил ему, что утратил статус. У него ведь была возможность просто отвалить в сторону?
– Так о чем ты будешь писать? – во второй или третий раз спросил меня Брукман.
– Сам еще толком не знаю.
– Я ему уже говорил, – обратился к массам Пелипейченко, – невозможно сейчас говорить о войне между Украиной и Россией. Никто не выиграет.
– Никто, – с этим были согласны все, как и с тем, что такая война не имеет смысла.
Но все также были согласны, что наши обожаемые политики далеко не всегда сверяют свои действия с требованиями элементарной логики.
Мы даже потратили некоторое время на обсуждение Крымской проблемы, согласились с моим личным мнением, что может грянуть в любую минуту, но, скорее всего, пока не грянет, потому что выгоднее угрожать, чем угрозу осуществлять. И снова пришли к первоначальному вопросу: о чем тогда писать в романе?
– А ты не пиши, из-за чего началось, – порекомендовал Ходотов, – начинай сразу со второго месяца войны. Или с третьего.
– Не получится, мне нужно описать конкретно места боев, начало войны и, по возможности, ее завершение.
– Тогда поступи решительно – пара бомбардировщиков с атомными бомбами, и через час по всей Украине…
– Дурак ты, Брукман, и шутки твои дурацкие.
– А роман твой не дурацкий?
– Дурацкий. Но надо же и предел иметь. Это ж кем нужно быть, чтобы возле собственно границы, да еще почти в центре Европы устроить радиоактивное пятно? Не говоря уже о том, что с Россией сделает мировое сообщество.
– А что оно может сделать? – вопрос задал Ходотов, и все задумались.
Как-то так случилось, что команда вдруг вошла в режим обсуждения, и теперь содержание моего романа рассматривалось как вопрос, ответ на который должен быть найден в результате коллективного обсуждения.
– Россия вылетит со всех мировых рынков, и от нее отвернутся все, кто до сих пор сохраняет хоть какую-то симпатию, – я произвел вбрасывание, и процесс пошел.
Помимо экономических и политических санкций на Россию обрушивался еще и внутренний кризис, разжигаемый международной общественностью и средствами массовой информации. Миллионы жителей приграничных районов России бросились бы прочь от расползающегося района повышенной радиации, разрушая инфраструктуру и создавая хаос и неразбериху.
Субъекты федерации, до этого только шепчущие о своем желании взять столько независимости, сколько смогут унести, теперь громко заявляют о своем желании разорвать отношения с кровавым и преступным федеральным центром. И, что самое главное, их поддержат, причем, напрямую поддержат все страны во всем мире. Все, как один. И отваливать будут не национальные окраины, ингушетии и колмыкии, вернее, не только они. Прочь бросятся всякие Красноярские края, Дальние Востоки и кто там еще…
Через пять минут даже нам, знатокам, стало понятно, что победой это назвать будет трудно.
– А если это сделают террористы? – тоном провокатора спросил я, памятуя, что Толик как раз настаивал на поиске варианта, при котором очень небольшая группа людей может спровоцировать конфликт, перерастающий потом в войну.
– Фигня, – мнение было практически единогласным.
Из нас никто не представлял себе, как именно охраняют ядерное оружие и что нужно сделать для его применения, но все прекрасно понимали, что при всем нынешнем бардаке остались еще святые вещи. И ракету еще нужно будет перенацелить. Слабо верилось, что сейчас стоит на боевом дежурстве ядерная ракета, с заложенной программой накрыть Киев. Или Город. Или Львов.
Идею об ядерном фугасе, тайно провезенном из России в Украину, затоптали почти сразу же, прикинув, что излучать она будет так, что на границе ее засекут сразу же, а если надеть на нее много свинца, то миниатюрным это оружие уже не назовешь. И вообще, ядерные чемоданчики, как в свое время сообщили средства массовой информации, вещь близкая к мифической. И опять таки, один чемоданчик, или один ядерный взрыв ничего не решал, а проблемы у России возникали те же.
Залегла пауза. Свет в вагоне уже выключили, говорить приходилось шепотом, но мы и шептать перестали. Все думали, прислушиваясь к стуку колес. Ни-фи-га, выстукивали колеса. Ни-фи-га.
– А если по-другому, – предложила Катерина, – а если просто русские возьмут и подкупят…
– Всех, кого можно – уже подкупили, – оборвал ее Ходотов.
– Нет, почему, если Россия возьмет и надавит на Украину, отключит газ, например?
Отключит газ. Эту мысль я тоже думал. У меня даже лежит дома видеокассета с моим интервью с Владимиром Вольфовичем в его кабинете в Госдуме. В конце мая девяносто пятого года мне Сережа Крамаренко организовал встречу с Жириновским. Лидер тогда еще самой крупной думской фракции презентовал мне почти сорок минут своего времени и произвел на меня, кстати, впечатление человека весьма разумного, валяющего дурака совершенно сознательно и весьма талантливо.
И был в том моем интервью вопрос о возможности войны между Украиной и Россией, в случае прихода Жириновского на пост президента России.
– Пойдут ли через границу танки? – спросил я, а Владимир Вольфович совершенно трезво и без эпатажа заметил, что в этом не будет нужды, он просто перекроет кран. После этого Украина окажется во мгле, и максимум, что сможет она потом сделать, это обстреливать российские патрули из двустволок.
– И выходит, Саша, что ничего у тебя с сюжетом романа не получится, – подвел итог Ходотов.
– Бедненький, – жалобно протянула Катерина.
– Довели страну, уже даже повоевать толком с ближайшим соседом не сможет, – глубокомысленно сказал Брукман.
Ситуация действительно странная. Действительно, все висит на волоске, есть масса народу, кто хочет этот волосок перерезать, и тем не менее…
– Если на Украину Россия надавит, то мы просто впрыгнем в НАТО. И тогда Москва получит у самых своих границ войска блока, с которым холодно воюет уже пятьдесят лет, – Кулинич смотрел в корень.
Действительно, согласились мы, это получается, что возникает еще два варианта. Вариант первый, Запад хочет нас впрячь в упряжку Северо-Атлантического блока, и ему не помешает небольшой конфликт Украины с Россией. Вариант второй, Россия, увидев, что вступление Украины в НАТО вопрос нескольких дней, может попытаться сделать так, чтобы Украина не смогла этого сделать.
В результате нам удалось сформулировать задачу России в потенциально возможной войне с Украиной приблизительно следующим образом: если не удастся присоединить, или хотя бы удержать под своим влиянием, то сделать Украину непригодной для включения ее в НАТО. Средствами политическими или военными.
– Или магическими, – добавил Ходотов, – взмахнул президент левым рукавом – нету Украины, волной смыло.
– А ты напиши, Саша, про то, что власть в России захватили бывшие шпионы. В результате заговора. И начали весь мир, начиная с ближайших соседей, под себя строить.
– Уже думал, – тяжело вздохнул я и изложил свое виденье этой проблемы.
Внешне все выглядит именно так. Некто загадочный и коварный, решил привести к власти в России ребят из внешней разведки. Почему ребят из внешней разведки? Есть ответ.
Года полтора назад прошел слушок, что в Россию начали возвращаться деньги, размещенные за границей именно службой внешней разведки. Из банковских вкладов и фирм, контролируемых российскими шпионами. Появление Примакова на посту премьера России в связи с этими слухами у меня лично, вызвало приступ здорового оптимизма.
После того же, как господин Путин был официально назван преемником Ельцина, то я почти уверился в том, что слухи этим правдивы. К вечеру тридцать первого декабря прошлого года я даже сожалел о том, что больше не пишу книгу.
Если бы в девяносто первом кто-нибудь вякнул, что Россией будет править генерал КГБ, с идиотом сделали бы тоже самое, что с памятником Дзержинского, на тогда еще одноименной площади.
Потом народу продемонстрировали, что у власти может быть молодой. Потом, что у власти может быть отставной генерал КГБ, потом – что действующий генерал МВД, а потом все приняли, как нечто само собой разумеющееся, что у власти может находиться действующий генерал КГБ, пардон, ФСБ.
Если все это совпадение, то нужно признать, что у природы очень своеобразное чувство юмора. Но кто мне может помешать написать именно так, будто все это делалось сознательно, что на Ельцина давили и дергали его за веревочки. Все эти утечки информации из Швейцарских банков и Банк оф Нью-Йорк были не случайны, а сам Президент подал в отставку досрочно не по свой воле, а под нажимом некого убойного компромата.
Парням из внешней разведки делать это сподручно, у них гигантский опыт работы за бугром, они имеют средства, имеют связи и вполне могут иметь высокие идеалы и чистые цели.
– Ага, а Коля они в Германии прижали, чтобы всем остальным политикам в мире продемонстрировать серьезность своих намерений, – поддержал эту версию Брукман.
– В конце концов, не зря же штатовцы запретили ЦРУ проводить какие-либо операции на своей территории… – задумчиво сказал Кулинич.
– А все разоблачения коррупции и импотенции у разведчиков России, произошедшие за последнее время, это только гигантская операция по дезинформации всех и вся, – довершил жуткую картину последним мазком я.
И мы снова замолчали.
– Тогда зачем война? – Катин вопрос завис в полутемном вагоне так безрадостно и печально, что было принято решение обсуждение прекратить и ложиться спать.
Но я знал свою команду. Эти думать не перестанут. Эти дожмут. Либо меня, либо вопрос.
22 января 2000 года, суббота, 17-00 по Киеву, Город.
Я не совсем идиот. Мне понадобилась меньше недели, чтобы еще раз убедиться в правильности высказывания о том, что правильно сформулированный вопрос таит в себе половину правильного ответа. Нужно только понять, как правильно спросить. Не у кого, подчеркиваю, а как.
В течение недели вся команда методично вызванивала меня и сообщала свои наработки по вопросу войны. Если мой телефон еще прослушивали, то операторы имели возможность поломать немного голову над нашими переговорами.
Но это их проблемы.
Постепенно круг наших размышлений сузился и начал сжиматься в точку. Привычно отекая от формулировки все лишнее, мы пришли к лаконичному – сделать территорию Украины непригодной для размещения войск НАТО, не применяя вооруженные силы, не вступая в прямой вооруженный конфликт и, по возможности, не демонстрируя свое в этом участие.
Поначалу формулировка показалась задачей, не имеющей решения. Поначалу. Потом мы начали фантазировать. В конце концов, лучшим способом решать фантастические задачи это предлагать фантастические решения.
Подкуп президента Украины был отвергнут как недостаточно фантастический и напрямую к решению задачи не ведший. Купля-продажа в наше время превращается в аукцион, собираются зрители, включаются механизмы, вспыхивает гражданская война в Крыму и так или иначе, мы снова возвращаемся к проигрышному для России варианту. Вообще, у меня возникло предположение, что Крым будут держать в подвешенном состоянии именно для того, чтобы иметь рычаги воздействия на Украину и на Россию. Крым это оружие, которые ни мы, ни россияне сами использовать не можем.
Следует искать дальше.
А потом меня озарило. Не потому, что я самый умный, а потому, что из нашей команды я больше других интересуюсь военной историей и военным делом. Сработала странная логическая цепочка.
Мы с Алиской познакомились, когда она была старшей пионерской вожатой, а я методистом Дома пионеров и школьников. История давняя и развития в то время не имевшая. Мне понравилась девушка, а девушке я особо не понравился. Мы общались время от времени по служебной надобности.
Снова мы встретились лет через шесть, и я потащил Алиску в журналистику. Потом мы с ней из журналистики вместе выпали, но работать над разными безумными проектами продолжаем вместе.
Олег Кулинич, капитан команды, на момент моего с ним знакомства работал, в Областном дворце детского и юношеского творчества. Потом ушел в государственные служащие, но связи с Дворцом не оставил. Там стала на полставки работать Лена, его жена, посему мы частенько там все собирались.
Озарение пришло ко мне в тот момент, когда мы с Алиской шли ко Дворцу детского и юношеского творчества мимо Дворца бракосочетания. Необходимо было переговорить с Леной о совместном праздновании ее дня рождения со днем рождения Алиски.
Мы как раз о чем-то с Алиской поспорили, она, поняв, что проиграла, по обыкновению, начала спорить особо отчаянно, я, как положено, извинился и, чтобы переменить тему разговора, ткнув пальцем в серое здание Дворца бракосочетания, сказал, что раньше, сразу после Великой отечественной войны, там был Дворец пионеров.
– Людмила, моя старшая сестра, сюда ходила в кружок. Затем Дворец перевели в большое здание на площади Дзержинского.
– Я знаю, – кивнула Алиска, – а перед войной дворец был на площади Советской Украины.
В свое время пионерская организация Города ужасно гордилась, что именно у нас был открыт первый в Советском Союзе дворец пионеров. Во время войны дворец взлетел на воздух вместе с немецким штабом стараниями радиоуправляемой мины, установленной известным советским диверсантом Стариновым.
Упомянув об этом свершении военной мысли, я, было, перешел к другому вопросу, но осекся и даже остановился.
– Что случилось? – последовал немедленный вопрос Алиски.
– Случилось, – протянул я.
Это очень интересное чувство, когда в голову мысль уже пришла, но еще не оформилась, а только щекотно копошится где-то в глубине мозга.
– Холодно – пойдем.
– Сейчас.
Полковник Старинов, оккупация Советской Украины, заложенная бомба, взрыв… Я покивал себе еще немного, и мы пошли дальше.
Но ведь я знаком с биографией Старинова. Не полностью, но с теми ее моментами, которые публиковались в журналах и книгах.
В конце двадцатых, начале тридцатых годов на территории западных областей Советского Союза началось формирование партизанских отрядов на случай оккупации. Создавались базы, склады вооружений и боеприпасов. Обучались специалисты, которые потом имели возможность быстро перейти на нелегальное положение и начать нести врагу смерть и разрушение.
Потом, к тридцать седьмому, партизан повывели, и в сорок первом году все пришлось начинать с нуля, и, как положено у нас, через задницу. Полковник Старинов в своей статье об этом очень убедительно сообщал как-то в журнале «Техника-молодежи».
Алиска что-то обсуждала с Леной, а я, сидя на стуле, рассматривал стоящий во дворцовом музее макет здания первого Дворца пионеров и продолжал рассуждать.
Для чего разворачивались партизаны на территории Украины и Белоруссии понятно. Чтобы у противника горела под ногами земля. То бишь, чтобы сделать эту территорию неудобной для размещения войск противника для дальнейшего движения вглубь страны. Для облегчения действий партизан, кстати, во всех мостах оставляли специальные ниши. В самых уязвимых местах и именно для установки в них, в случае необходимости, мин.
Делаем вывод, что цели красных партизан совпадали с теми целями, которые мы недавно продекларировали для себя в войне России против Украины. Если сходны цели, то могут быть сходными методы.
Я засмеялся про себя, представив реакцию читателя на книгу о затаившихся на территории Украины российских партизан. Это вряд ли. А вот склады и базы для специальных подразделений, по типу бункеров украинских националистов в Карпатах – почти наверняка.
Идем дальше.
Отрядов не сформировали. Но в сорок первом году оставили в подвалах лучших особняков мощнейшие заряды и, выждав немного, эти заряды подорвали. Хорошо, что не было тогда у Сталина ядерных фугасов.
Ядерные фугасы.
Фигня. Если бы даже и заложили бы их на Украине, то сразу же после отделения от Союза, наши парни потребовали бы эти заряды вынуть. Скрыть такие приготовления невозможно.
Я попрощался с мелькнувшей было мыслью о жуткой истории о зарядах под всей Украиной и стал думать дальше.
Ладно, предположим, что был разработан такой план. На случай, если враг ворвется на просторы Советской Украины. Пусть даже разработан и механизм осуществления этого плана. Пусть.
И пусть все это находится в рабочем состоянии до сих пор. Мне нужно придумать, что это такое, и представить себе как оно могло быть использовано. Оказаться одному таким же умным, как весь советский генералитет.
Не весь, поправил я себя по зрелому размышлению. Всем о таком плане, наверное, не сообщили бы.
И мне показалось, что я чертовски близко подобрался к тому, о чем меня просил Толик. Если есть такая кнопка, то возможен, пусть самый маленький, но все-таки шанс, что кто-то может эту кнопку заполучить. Это вам не ввоз в страну ядерных чемоданов или перенацеливание ракет.
И еще одна прогрессивная мысль пришла мне в голову. Если это гипотетическое устройство реально существует на территории Украины, то кнопка должна находиться где-то на территории России. Вон, даже пульт управления бомбой Старинова находился чуть ли на в Белгороде.
Девушки закончили совещание, мы попрощались, и я отправился провожать Алиску к маршрутному такси.
А по дороге домой сделал вывод, в тот момент огорчивший меня невероятно. Из всех моих умозаключений снова выходило, что бомбу на территории Украины если и могли заложить, то обслуживать ее и гарантировать, что никто из заинтересованных лиц ее не сможет найти и обезвредить, невозможно.
Вот так, просто и лаконично.
23 января 2000 года, воскресенье, 8-00, Москва.
Виктор Николаевич подсел в машину к Михаилу на Садовом кольце десять минут назад, и за это время они не сказали ни слова. Михаил следил за дорогой, Виктор Николаевич сидел на заднем сидении и, казалось, дремал.
– Как самочувствие, Виктор Николаевич? – первым нарушил молчание Михаил.
– Подхватил где-то простуду.
– Вам бы отлежаться…
– С вами отлежишься, пожалуй, – немного раздраженно сказал Виктор Николаевич.
– С нами – это с кем?
– С вами всеми. Вы, кстати, обратили внимание, что я становлюсь брюзгой?
– Никогда.
– Михаил…
– Вы немного раздражительны, но как еще должен чувствовать себя генерал в одной машине с преступником, предателем и ренегатом? – Михаил мельком глянул в зеркало заднего вида на пассажира.
– Генерал должен чувствовать себя здоровым и бодрым. И, может быть, немного злым.
– Злым вы себя наверняка чувствуете, Виктор Николаевич.
– Я сказал – немного злым, а не злым как собака. А я сейчас по десятибалльной шкале зол на сто пятьдесят… – Виктор Николаевич задумался, … с половиной баллов.
– И это не придает вам бодрости?
– Михаил, какую бодрость я должен чувствовать после того, как прочитал ваше послание, передал его по указанному адресу и имел после этого беседу с самим. Неприятную, между прочим, беседу.
– Вас ругали?
– Что за детский сад, милый мой? «Ругали – не ругали!» Родителей в Кремль вызвали.
– В Кремль? – удивился Михаил.
– Хорошо, не в Кремль. Мы беседовали в неофициальной обстановке. И лучше бы меня ругали.
– А что было?
– Мне пришлось отвечать на вопрос о том, как я сам отношусь к вашему предложению и как оцениваю ваше предположение.
– Настолько плохо?
– Настолько плохо, что пришлось поддержать ваше предложение и сообщить, что я не готов полностью отбросить вашу теорию о Враге, который находится в Москве на достаточно высоком уровне.
– Я бы не назвал это теорией. У меня почти полная уверенность.
– Оставьте эту уверенность при себе, пока она не станет полной и доказательной! – раздраженно сказал Виктор Николаевич.
– Хорошо, – невозмутимо кивнул Михаил, – а что по этому поводу сказали вам?
– А нам сказали приблизительно то же, что мы сказали вам. Но в несколько более мягкой форме. И разрешили мне работать с вами. На ваш страх и риск.
– Очень хорошо.
– Очень, – Виктор Николаевич сказал это уже более мягким тоном, – я давно уже не чувствовал себя так странно.
– В чем именно?
– Уже довольно много лет мне удавалось держать свои дела под контролем. Я четко представлял себе, что именно делаю, и чем это должно закончиться. А сейчас… Наверное, это старость.
Михаил промолчал.
– Вы очень тактичны, Михаил, до отвращения.
– Спасибо на добром слове.
– А теперь объясните мне, почему вы исключили меня из списка кандидатов на роль Врага?
– Вас? Ну, я вас уважаю…
– Михаил!
– Я вас действительно уважаю.
– Еще.
– У вас достаточно влияния и возможностей, чтобы не заниматься всей этой белибердой. И у вас нет причины.
– Причина? Причина есть у всех. И ты не можешь этого не знать. Причина… Разве не достаточно, что из нас сделали посмешище? Не достаточно, что мы должны спрашивать разрешение для того, чтобы… Да для всего мы должны спрашивать разрешение! Знать всех главных подонков страны и улыбаться им, вместо того, чтобы взять за шкирку. Или просто вывести в расход. У вас ведь, Михаил, те же побудительные мотивы. Те же. Вы и организацию свою затеяли для того, чтобы иметь возможность восстановить справедливость. Нет?
– Отвечать обязательно?
– Не обязательно, Миша, вовсе не обязательно. Мы и так все поймем, мы с вами очень умные и проницательные. А вас, Миша, не мучают предчувствия, что рано или поздно столкнетесь с тем, что ваше понятие справедливости в ступает в противоречие с понятием справедливости кого-нибудь другого? Не боитесь? Не отвечайте. Вы вполне еще могли об этот не думать…
– Думал, представьте себе.
– И что же? И, кстати, что вас подтолкнуло?
– Буденовск, – коротко ответил Михаил и мельком оглянулся.
– Буденовск.
– Да. Ведь на самом верху знали, что это произойдет. Ведь знали же?
– Не на сто процентов…
– На сто. Не знали где, но великолепно знали когда. И дали этому произойти. Из высших политических соображений. Я очень хорошо помню, какое чувство стыда испытал, когда услышал этот нелепый разговор премьера с террористом. Добрый день, вас беспокоит… У нас в Буденовске, видите ли, добрый день и премьер державы, претендующей на звание великой, извиняется, что он беспокоит бандита. Бандита.
А сейчас мы снова гоняемся за Басаевым по горам и долам. А сколько было захватов после Буденовска? Все можно было закончить там. Мы должны были этого не допустить или закончить уже там. А что получилось? Не нужно только мне рассказывать о том, что теперь все это оправдалось, что страна подготовлена к необходимости применять силу, что мы преодолели афганский синдром, как американцы преодолели вьетнамский после Гренады. Террористы не имеют гражданства? Тогда пусть и те, кто с ними борются, не имеют гражданства тоже.
Государство не может дать средства на собственную защиту, не может заставить зажравшихся сволочей дать денег, не нужно, мы найдем эти деньги. У тех же сволочей, только нам они деньги дадут, потому, что мы не просим их заплатить налоги, мы потребуем. А если они не дадут – мы возьмем сами, не будем ждать их адвоката и грозить штрафом.
– Очень эмоциональная речь. Очень, – Виктор Николаевич покивал головой, – вы, значит, не будете ошибаться?
– Будем. Почти наверняка будем. Но мы готовы заплатить за эти ошибки.
– Да? Чем?
– Жизнью, если хотите.
– Ладно, вы и вам подобные идеалисты. Но ваше время может пройти. Мы не вечны. Вы гарантируете, что ваши преемники будут смотреть на это такими же глазами? Что они не захотят устроить из вашей империи небольшие княжества? Гарантируете? Абсолютная монархия действительно идеальная форма правления, при условии, что идеальный монарх бессмертен. Иначе все рано или поздно выродится в болото.
– Мне еще рано об этом говорить, – глухо ответил Михаил, – нам еще нужно провести нашу первую операцию такого масштаба.
– Действительно, – оживился Виктор Николаевич, – очень своевременно подвернулся «Армагеддон», очень кстати… Вы не забыли мне тогда сразу сообщить, как только узнали? Не забыли?
– Не забыл. Я сознательно не стал вам этого говорить, иначе вы бы не поверили, или я бы спугнул Врага.
– А вы сами не хотите примерить на себя эту роль? Отчего это вы вдруг оказались вне круга подозреваемых?
– Я не могу быть врагом потому, что я им не являюсь точно. Я знаю. А вы не можете быть Врагом, потому, что не убили меня тогда в переулке, во время нашей первой встречи после моего… ухода. И еще по целому ряду признаков…
– Ну и славно, – словно подвел черту Виктор Николаевич, – в общем, я готов с вами сотрудничать. И имею на это разрешение. Когда вы познакомите меня с обстановкой, сложившейся после смерти Мазаева?
– Прямо сейчас и начну, – сказал Михаил. – Вы еще помните украинского контрразведчика Петрова? По «Спектру» и «Шоку»?
– Естественно, тем более, что он встречал и провожал меня в Киеве.
– Так вот с этим самым Петровым возможен ряд забавных вариантов.
24 января 2000 года, понедельник, 12-30 по Киеву, Город.
Жовнер приехал ровно через двадцать часов после моего звонка. Домой я его приглашать, естественно, не стал. Стрелку мы, как и положено нормальным ребятам, забили в кабаке, не слишком крутом, но и не слишком голимом.
Это из характеристик, коими пользовался по большей части Толик. У него не было особой тяги к внешним понтам, но качеству обслуживания и пищи, он, как оказалось, имел высокие требования.
Официант, не распознавший в Толике гурмана, был обматерен и изгнан с глаз долой, а метру пришлось быстренько прислать нового.
– Вот суки, – доверительно сообщил мне Толик, – пока звезды не вставишь, ни хрена не сделают. Ты не замечал?
– Я давно не обедал в ресторане, – осторожно напомнил я Толику о некоторой разнице в нашем финансовом и социальном положении.
– Извини, – быстро врубился Толик.
– Ничего, – печально ответил я, слишком печально, наверное, потому что Толик тут же заявил, что угощает. Я не возражал. Тем более, что я действительно чувствовал себя достойным премии.
– Ну, чего там у тебя? – спросил Толик, немного подкрепившись.
Я в двух словах описал ему свои наработки, Жовнер выслушал молча.
– Вот такие пироги, – закончил я свой рассказ.
– Значит, ты думаешь, что тут чего-то заложили, чтобы если будет нужно, зафигачить этим по Украине?
– В том-то и проблема. Если бы это заложили до отделения, то это можно было бы уже вытащить. А после отделения – хрен чего завезешь в таком количестве. Да и не понятно, что такое можно завезти. Атомная бомба – не факт, кроме все прочего получится заражение собственной территории. Бактериологическое оружие – то же самое.
– Вот о том и базар, – Жовнер покрутил в воздухе вилкой.
– Вот о том и базар.
– А ты не прикидывал, когда могли эту штуку заложить? Чисто по срокам?
– По срокам? – что значит конкретный человек. Пока я прикидывал могли заложить или не могли, Жовнер перешел сразу к срокам, и это меня немного подтолкнуло. – Точно, по срокам.
А по срокам выходило вот что. В начале восьмидесятых не могли, ибо наша военная доктрина подразумевала стремительный танковый бросок к Ла-Маншу. Кто ж в таких условиях станет на собственной территории партизан готовить? Вон даже товарищ Сталин вначале решил, что будет только наступать, и только потом уж пустил под нож обученных партизанских специалистов.
После августа девяносто первого уже Украина стала независимой, и этот номер с ее территорией уже не проходил.
Далее. Начало восьмидесятых – срок не подходящий. Середина… Михаил Горбачев только приступил к своим обязанностям реформатора и демократизацию только-только начали в приказном порядке внедрять в массы… А вот к концу восьмидесятых, к году так восемьдесят девятому – девяностому, вполне могла прийти мысль о необходимости подготовки территории Украины к неприятной процедуре оккупации. Или даже к тому, что она захочет отделиться, как это уже требовали прибалты и кавказцы.
Украина это вам не Литва с Латвией и Эстонией. Украину нельзя выпускать из объятий Союза, иначе Союзу тогда полный алес получается.
– Восемьдесят девятый – девяностый, – почти уверенно сообщил я Жовнеру.
– О, это совсем другое дело, – кивнул тот одобрительно. – Совсем другое дело.
– И до девяносто первого, – добавил я.
– Всего три года.
– Всего три года.
– Это выходит, что нужно искать кого-то, кто может это знать, – глубокомысленно заявил Жовнер.
– Министра обороны Советского Союза.
– А кто тогда был?
– Не помню, – честно сказал я, и только потом для меня дошло, что Жовнер действительно прокручивает в голове вариант, как бы выйти на бывшего министра. – К нему мы не попадем, нам просто не пустят. А если и пустят, он ничего не скажет.
– Не скажет, – согласился Жовнер.
Но у меня снова что-то неопределенное ползало в голове:
– Слышь, Толик, ты в Киеве не можешь поискать кого-нибудь из тех, кто служил еще штабе Киевского военного округа.
– На кой?
– Понимаешь, если что-то и было такое в планах верховного командования, то об этом должны были знать ребята из округа. Им планировать нужно было боевые действия, а, значит, это не должно было для них быть неожиданностью. Сечешь?
– Ну, ты молоток, – минуту подумав, похвалил Жовнер. – Не зря мне тебя порекомендовал покойничек…
И настроение у меня сразу испортилось. Как отрезало. Чертов Жовнер. Чудак на букву эм.
Не было ничего такого. Не было. А если и было, то прошло. Просто ко мне обратился гражданин Анатолий Жовнер и предложил работу. Которую я как раз и выполняю. Пытаюсь, во всяком случае.
– Я пошукаю, – пообещал Жовнер.
– Я больше не нужен? – спросил я.
– Торопишься?
– Личные дела.
– Бабок не нужно?
– Заплачено, – мне тяжело давалась роль бедного, но честного, хоть я и старался. Очень трудно отказываться от денег, когда тебе их предлагают.
– Ну, пока, звони, если что. А я к тебе тоже звякну в случае чего. Будь.
Я пожал руку и вышел.
Будь. В случае чего.
Пока он будет искать там, в Киеве, мы поищем в Городе. Пошукаем, как верно подметил Жовнер.
