Глава 7.
27 января 2000 года, четверг, 17-45 по Киеву, Город.
Как только ты начинаешь искать, сразу же на тебя обрушивается поток информации. Неизбежно. В детективах обычно не так, там информацию находят по кусочку и потом орлы-следователи по разрозненным фрагментам воссоздают картину преступления.
В жизни, как мне доверительно сообщили знающие люди, все немного сложнее. Главной проблемой становится лишняя информация. Ее так много, что девать некуда. Совершенно. Приходится массу времени тратить на оценку и отсев пустышки. А с отпечатками пальцев на месте преступления все точно также. Их там слишком много.
Я немного копнул по своим старым связям и сразу же стало понятно, что рискую быть засыпанным информацией. Термин «похоронить» я не использовал из принципиальных соображений. Не стоит гневить судьбу.
В Городе всегда было много военных, гарнизон у нас, слава Богу, один из самых крупных в Украине. Среди моих приятелей военных не так много, но у моих знакомых в приятелях ходит много военных.
Нашелся один бывший охранник подвижной ядерной ракетной установки, рассказавший о специфике советских ракетных войск, другой отставник поведал об организации стрельб баллистическими ракетами, а еще один начал даже по пьяному делу бормотать что-то о размещении ядерных боеголовок в Африке. Все это, конечно, интересно, но для меня было важно сейчас найти кого-нибудь из штаба Киевского военного округа.
Мелькнула надежда, когда меня познакомили с парнем двадцати девяти лет, который срочную службу тянул в Киеве при штабе округа, выполняя важные боевые задачи по уборке помещений и вытряхиванию ковров.
– Там много чего было, – сказал мне парень, – генералов, блин, как собак не резанных. Мы их уже замечать переставали.
Я поддержал его в том смысле, что понимаю его, что и сам я служил срочную недалеко от штаба, правда Северной группы войск, но старших офицеров от подполковника и выше я насмотрелся от души. Особенно много, тонко заметил я, их набивалось в момент учений. Работы было…
Старый воин оживился:
– Точно, мне эти учения во где сидели!
– И часто проходили?
– Часто.
– Под дембель полегчало?
– Хрена там, полегчало! В августе девяносто первого… Нет, в конце июля, в начале августа, устроили командно-штабные ученья. Во мы тогда побегали! Мы и картографы. Задолбались карты клеить. И ведь на хрена все это было нужно? Через две недели после учений – привет, независимая Украина. Считай, я присутствовал при историческом событии – последних командно-штабных учениях Краснознаменного Киевского военного округа.
Последние учения – это драматично, оценил я, в этом есть некая глобальность. Некая…
– А на какую тему учились? – спросил я.
– Хрен его знает, – пожал плечами мой собеседник, – я не интересовался.
– А карты клеили какие? Какой район?
– Украину. Подробная карта.
– Так карта или карты?
– Ты видел когда-нибудь большую штабную карту? Нет? Там и про одну нужно говорить во множественном числе.
– Так одна была карта?
– Одна.
– А народу было много на учениях?
– Достаточно, – мне показалось, что бывший штабной работник обиделся на меня попытку принизить размах последних исторических учений.
– Как обычно, или меньше?
– Ну, разве что немного меньше, – честно признался он.
– И больше ничего такого особенного?
– Черт его…
– Ну, спасибо за информацию, – поблагодарил я, и тут мне в голову пришла замечательная мысль, – а с кем-нибудь из сослуживцев отношения поддерживаешь?
– С одним, Валей Шубиным.
– А он далеко живет?
Валя Шубин был, как это называлось в армии, земой, и жил в Городе с момента демобилизации. В гражданской карьере своей особо далеко не пошел и в настоящий момент торговал китайским ширпотребом на оптовом рынке.
Я его застал там на следующий день, торговля у него шла не особо, и мы смоги поболтать. Немного.
Он подтвердил, что действительно служил при штабе, писарил понемногу и самые последние учения запомнил потому, что бумаг по ним почти не было.
– То есть это как? – не сразу понял я.
– То есть это так, – пояснил мне Шубин, – нас к писанине не допустили. Всю документацию готовили офицеры от старшего лейтенанта и выше. После окончания, особенно после девятнадцатого августа, документация была уничтожена под надзором подполковника из особого отдела. Сожгли в котельной.
– Ни фига себе… – искренне протянул я, – а обычно?
– Обычно большую часть документов переписывали писаря, а потом все бумаги отправляли в архив, – Шубин отвлекся от разговора со мной, потому что мимо как раз проходила дама с тележкой, предлагающая торговцам поесть, а у моего собеседника как раз было время приема пищи.
Похоже, я что-то нащупал. Что-то такое, что выбивается из общего ряда настолько, что даже солдаты срочной службы это почуяли. Чертов Жовнер, он как почувствовал, что здесь нужно покопаться. А вдруг и вправду у нас книжный проект получится удачным? Разбогатею. Но как вычислить, что именно происходило на этих загадочных командно-штабных? Хотя бы тему…
Шубин, кстати, больше ничего внятного сообщить не смог, связей с другими сослуживцами не поддерживал. Пришлось с ним попрощаться и отправиться звонить в Киев, Жовнеру.
– Все-таки были! – обрадовался Жовнер.
– Были, но толку пока с этого… – начал было я, но выяснилось что, Толик времени тоже зря не терял.
– Там у тебя в Городе живет мужик, отставник, подполковник. Мне сказал их общий знакомый, что отставник этот служил в интересующее нас время в штабе. Въехал?
– Въехал.
– Вот и класс. Ты когда сможешь попасть к нему?
– Скажи адрес и имя.
Жовнер продиктовал, и я еще раз поразился, как все-таки тесен мир. Подполковник жил недалеко от меня, частном домике в Лесопарке. Раньше этот район называли Шанхай.
– Зовут его Иван Тихонович Зарудовский. Зарудовский, – еще раз продиктовал мне Толик, пока я, прижав телефонную трубку плечом к уху, торопливо записывал все это в записную книжку. – Когда сходишь?
– Прямо сейчас и пойду, мне до него сейчас идти пятнадцать минут.
Я звонил в Киев, понятно, из переговорного пункта, а пункт этот располагался в ста метрах от Лесопарка.
– Тогда сегодня мне и перезвони, – попросил Толик.
Как оказалось, я немного не рассчитал времени. К дому Зарудовского я добрался только через двадцать минут, к без пятнадцати шесть. Я не учел того, что уже стемнело, и то, что дома в Шанхае традиционно не имеют табличек с номерами.
Хотя это раньше был Шанхай, сейчас молодежь даже не знала, что еще лет двадцать назад слава парней из Шанхая гремела по близлежащим районам.
Но слава прошла, как прошли и лучшие времена жилища подполковника Зарудовского. Одиноко горевший на деревянном столбе фонарь неуверенно освещал полузаваленый дощатый забор и давно не ремонтированный изрядно покосившийся домик.
Я с трудом открыл калитку, а потом минут пять колотил в дверь.
– Кто? – невнятно донеслось из-за дверей.
– Мне нужен Иван Тихонович Зарудовский.
– На кой?
– Мне нужно с ним поговорить!
– Говори, – разрешил дребезжащий голос из-за двери.
– Это вы, Иван Тихонович?
– Я.
– Мне посоветовал к вам обратиться, – я вытащил из кармана записную книжку и продиктовал имя, названное мне по телефону Толиком.
Имя сработало. За дверью загремел засов, потом что-то звякнуло, вроде как крючок откинули. Открылась дверь и в нос шибанула крепкая смесь ароматов – не стираное прокисшее белье, въевшаяся годами сырость, пыль.
– Заходи, – приказал голос из темноты.
27 января 2000 года, четверг, 19-00, Москва.
Игорь Петрович положил на стол перед Виктором Николаевичем папку и сел в кресло.
– Это последний, – сказал Игорь Петрович удовлетворенно.
– Последний… – Виктор Николаевич открыл папку и углубился в чтение.
– Я себе пока сооружу кофе? – спросил Игорь Петрович.
– Сиди, не генеральское это дело – с чайниками – кофейниками возиться, – не отрываясь от бумаг, бросил Виктор Николаевич, – сейчас еще пока рабочее время, пусть буфет посуетится.
– Да я сам…
Виктор Николаеквич перевернул страницу, поднял телефонную трубку, набрал номер:
– Добрый вечер. Приготовьте два кофе и бутерброды. Да, в кабинет.
Игорь Петрович покачал головой.
– Что головой трясешь? Думаешь, я не заметил?
– Да уж от тебя не спрячешься, Виктор Николаевич, ты у нас зоркий и бдительный.
– И еще я усталый и занятой. И у меня нет ни времени, ни желания бегать по буфетам.
– Да я…
– Это во-первых, а, во-вторых, я этой ночью немного заработался и все кофе в кабинете допил, – Виктор Николаевич закрыл папку и отложил ее в сторону, – и зачем ты мне это показываешь? Неси наверх, я ведь с некоторых пор не вникаю во все подробности, меня перенацелили на другие вопросы…
– И тебе совсем не хочется взглянуть на материалы допроса последнего фигуранта по «Армагеддону»?
– Мало ли, что мне хочется! Мне вон на Гавайи хочется… Хочется… И кто дал такую вводную, чтобы считать этого шкодливого оператора с АЭС последним фигурантом? – Виктор Николаевич внимательно посмотрел в глаза Игорю Петровичу.
– Никто, – пожал плечами тот, – исчерпался список Михаила, исчерпался список из киевского архива, и тот, что мы составили по его данным. У нас нет оснований и материалов, чтобы рыть дальше.
– Это официальная версия. Ты с ней согласен?
– В общих чертах – да.
– А в не общих?
– Виктор, ты получил новые сведения?
– Я получил время на обдумывание старых.
В дверь кабинета постучали, потом вошла официантка из буфета, поставила на стол поднос с едой и вышла.
– Угощайся, – предложил Виктор Николаевич.
– Спасибо, – Игорь Петрович взял чашку и удобнее устроился в кресле, – я жду продолжения.
– Продолжения?
– Ну да, ты же начал говорить о том, что смог обдумать старую информацию.
– Смог. Давай мы с тобой поиграем в простаков?
– Давай, – охотно согласился Игорь Петрович.
– С самого начала. Итак, мы получаем предупреждение о том, что некто таинственный смог собрать до купы десяток очень влиятельных и богатых людей со всего мира и убедил их сброситься деньгами на святое дело уничтожение великой России. Пока ничего странного?
– С точки зрения простака? – осведомился Игорь Петрович.
– Да.
– С точки зрения простака, – Игорь Петрович произнес слово «простак» с некоторым нажимом, – ничего особого не произошло. Все как в обычной жизни – скинулись, заказали.
– Не нужно вживаться в образ настолько, – заметил Виктор Николаевич.
– Не нужно так не нужно, тогда ты не задавай риторических вопросов.
– Хорошо. Без риторики. Странные вещи начинаются уже тут, на этапе планирования и заказа. Что заставило этих богатеньких собраться вместе? Патологическая ненависть в одной шестой части суши?
– У каждого есть какой-то интерес в этом…
– Наверное. Я и сам смогу набросать десятка два вариантов. Но… Ты ведь умеешь проводить секретные встречи?
– Обижаешь.
– Ты можешь устроить так, чтобы никто не узнал о встречи десяти очень заметных людей?
– В принципе – да. Если не щадить денег и людей.
– Вот и я так подумал. А мы с тобой получаем утечку информации об этом совершенно секретном мероприятии. Не странно?
– Один из участников встречи…
– Он мог просто не затеваться с этим. Ведь он не сдал нам заказчиков, к тому же, после начала операции заказчики уже ни какой роли не играют. Нужен исполнитель. Его нам нужно останавливать.
– Логично. Так, может, исполнитель… Хотя, странный тогда получается исполнитель…
– Вот именно, – поднял указательный палец Виктор Николаевич, – не мог исполнитель при достаточном уровне секретности знать о том, кто и в каком количестве вошел в совет учредителей. Для него такая информация не только не нужна, но и чертовски опасна.
– Принято, – кивнул Игорь Петрович. – Тогда кто?
– Вот тут, мне кажется, и начинает маячить еще одна странная и не менее таинственная фигура. Я назвал ее для себя Инициатором. Этот некто смог собрать заказчиков, убедить их в полезности начинания.
– Не притянуто за уши?
– Посуди сам. Мероприятие проходило таким образом, что все были на равных. Такое чувство, что всем десяти одновременно пришла в голову одна и та же мысль – угробить матушку-Россию. Не бывает. Не бывает. Все выглядит так, будто некто составил коммерческий план и сделал всем возможным инвеститорам предложение, от которого они не смогли отказаться.
– Возможно, что и так. Что нам это дает?
– Нам это дает одно очень смешное предположение. Очень-очень смешное. Эти десятеро приняло участие в концессии не совсем по доброй воле. Их немного подтолкнули к этому. Нечто вроде шантажа. Только деньги не просто вымогались, а требовалось вложить их в определенный бизнес.
– Не слишком смелое предположение? – скептически улыбнулся Игорь Петрович.
– А почему бы и не помечтать? Ночью мне так славно мечталось… Так вот, предположим, что на финансистов надавили… И тогда их действия становятся совершенно понятными, они либо получали выгоду, либо огребали массу неприятностей. Вот, как, например, наш большой друг Гельмут Коль.
– Дался тебе этот немец! – поморщился Игорь Петрович, – мы та еще и Клинтона к списку подключим.
– Хорошо, но ты согласишься со мной, что при моем варианте создание этого клуба смерти выглядит логичнее, чем при любом другом, нами рассмотренном.
– А если мы не все рассмотрели?
– Мы в любом случае можем действовать и рассуждать в рамках нашей информации. А эти рамки, пока, дают мне право делать такие предположения. Если не согласен – приведи свой вариант.
– Легко тебе предлагать, – засмеялся Игорь Петрович, – у меня не было ночи для рассуждений и размышлений. Я, извините, подчищал нашу обязательную программу. Последний допрос, сам понимаешь…
– Тогда остановимся пока на моей версии. И получим интересное дополнение к образу Врага. Он очень информирован. Очень. Уровень его информации настолько высок, что, как я подозреваю, во всем мире найдется с десяток настолько информированных людей. Нет?
– В предложенных тобой рамках – согласен. Тогда мы с тобой можем попытаться очертить круг потенциальных кандидатов, наложить на этот круг сетку из поставленных задач и достигнутых результатов и, как уже мне кажется, вариантов останется не так уж много.
– Не так уж, – протянул задумчиво Виктор Николаевич. – Если честно, то я не смог такого кандидата найти. Не хватило, видимо, ума.
– В чем препятствие?
– Препятствие? Смотри, задача поставлена глобальная, средства выделены огромные, размах планирования – сам знаешь. И результаты? А результатов никаких. Из всех допросов следует, что боевики, например, только получили приказ перейти на нелегальное положение и готовить базы и склады.
– Не успели получить новые задания…
– Да? А на хрена им было вообще создавать базы и склады, если они имели доступ к старым, еще советским закладкам в Украине и у нас, в России. Мы с тобой не имели информации об этих спецобъектах, а Враг имел к ним доступ. И, тем не менее, шел на риск, занимаясь покупками оружия и транспортировкой его через границу. Туда – сюда, вспомни эти встречные поставки аналогичных партий оружия. Зачем?
– Не знаю… – признался Игорь Петрович.
– И никто из допрошенных не смог нам этого объяснить, потому что все знали только по кусочку информации. По крохотному кусочку. А нам понадобилось меньше месяца, чтобы вычислить загадочного и могучего Врага. Двадцатого октября Миша забил тревогу, а двадцать седьмого января ты приносишь мне протокол последнего допроса.
Игорь Петрович попытался что-то сказать, но Виктор Николаевич его перебил:
– Не нужно снова говорить о везении или невезении. Я в это не верю, да и ты, по большому счету, тоже. Если Враг – это все-таки Мазаев, то он просто не сопоставим с той фигурой, которая замаячила в результате моих измышлений. Отставник, почти десять лет не работающий в системе, особыми талантами не блиставший и на службе. Подозрения по поводу его продажности были очень сильны, просто не удалось взять его с поличным. Да ты и сам знаешь, это ведь ты тогда им занимался.
Игорь Петрович кивнул:
– Согласен, Мазаев мало подходит на роль Врага. Но тем не менее…
– Но, тем не менее, он завязан в этом деле по самые некуда. Как? Его архивы… Ты, кстати, обратил внимание на тот маленький фактик, что архив Сосновского брали вовсе не те люди, которые значатся в наших списках боевиков. Кто? Задержанный в Киеве человек Мазаева, на сколько мне известно, тоже ничего не смог сказать, кроме того, что знал Мазаева и своего напарника. И не слишком ли много Мазаев берет на себя непосредственной работы? Он и Аскерова вербует лично, и даже книгу лично предлагает новому украинцу издать. И на все у него хватает времени…
И ведь для того, чтобы отдать приказ всем завербованным боевикам и журналистам, Мазаеву нужно было иметь нечто вроде штаба. Мы имеем исполнителя, мы имеем высшее руководство в лице Мазаева, но у нас нет среднего звена. Оно отсутствует как класс…
Виктор Николаевич замолчал и подвинул к себе чашку с кофе:
– Вот, пожалуйста, даже кофе остыл.
Игорь Петрович помолчал, ожидая, пока Виктор Николаевич вернется к теме разговора, но тот молча съел два бутерброда, запил их кофе и принялся методично наводить порядок на рабочем столе.
Часть бумаг он сложил в ящик стола, остальные – в сейф.
Игорь Петрович ждал.
– Поехали покатаемся? – предложил Виктор Николаевич. – Ты еще не разучился водить машину?
– Не разучился.
– Тогда – в путь.
27 января 2000 года, четверг, 18-20 по Киеву, Город.
Отставники, по моим личным наблюдениям, бывают обиженные, спившиеся и делающие вид, что ничего особенного не произошло. Осложняет классификацию то, что среди всех категорий встречаются отставники загадочные, всячески демонстрирующие свою значимость и причастность к важным свершениям прошлого.
Иван Тихонович Зарудовский был обижен, явно спивался, но все это было лишь жалким дополнением к сочному портрету отставника загадочного, носителя страшных тайн и стратегических секретов.
Впечатление он на меня произвел странное, даже не двойственное, а какое-то множественное. В общем запустении и неухоженности жилья Зарудовский смотрелся органически. Он был многодневно небрит, судя по запаху, много недель не мыт, а то, что было на нем надето – было стиранным, но уж точно не глаженным. Или он вообще в этом спал.
В домике, на сколько я смог заметить, была застекленная веранда, кухня и две комнаты, одна из которых была проходная и освещалась только светом, падающим из второй комнаты.
– Проходи, – буркнул хозяин, сопроводив свои слова жестом, и загремел у меня за спиной засовами.
В освещенной комнате, и без того небольшой, было густо наставлено мебели, а три из четырех окон были заколочены изнутри досками. Четвертое окно было завешено армейским одеялом.
– Садись вон на стул, осторожно только – шатается, – приказал Зарудовский и тяжело опустился на старый диван, еще с высокой деревянной спинкой и кожаными валиками по бокам, – зачем пришел?
Стул, предложенный мне, действительно качался, словно готовился в любую минуту рухнуть, растопырив в стороны все четыре ножки.
– Я тебя спросил, чего пришел? – недружелюбно рявкнул Зарудовский.
– Гм, – откашлялся я, прикидывая, что именно сказать. С рядовыми запаса все прошло гладко, а вот как дело пойдет с офицером…
– Я журналист… – наконец выдавил я.
– Ну и что?
– Я готовлю статью о… – черт, о чем же я готовлю статью? – о последних днях Советской Армии. О Вооруженных силах СССР.
– И при чем здесь я?
– Вы, как мне сообщил мой коллега из Киева, служили как раз в штабе Киевского военного округа…
– Документ у тебя есть? – спросил внезапно Зарудовский. – Как зовут тебя?
– Заренко, Александр Карлович, – я вытащил из кармана свое продленное позавчера журналистское удостоверение.
Зарудовский взял карточку в руки и долго рассматривал его, отодвинув подальше от глаз.
– И пишу статью, – напомнил я.
– Пиши, – старик бросил удостоверение на стол, – от меня чего нужно?
– Понимаете, Иван Тихонович, меня интересуют последние командно-штабные учения Киевского военного округа.
– А тебя не интересует больше ничего? – с коварной какой-то улыбкой поинтересовался Зарудовский.
– А что? Что-то не так?
– Почему эти ученья? Не хочешь узнать, как мы решали – давить танками наш Верховный совет или не давить?
– А что, собирались давить?
– Журналисты, все думаете, будто самые умные! Ни хрена подобного. Вы узнает только то, что вам скармливают. Падальщики вы, вот вы кто! – почти выкрикнул Зарудовский, брызги слюны, слава Богу, до меня не долетели. – Ученья! А как отстреливали особо умных офицеров после отсоединения Украины от Союза не хочешь узнать? Как вызывали нас и спрашивали, в случае чего будешь воевать против России? Не будешь? Пошел на хер из рядов. Это тебя не интересует?
– Это, конечно, интересно, но…
– Чего «но»? Я тебе не лошадь. Не нужно мне нокать! Не был я на тех учениях, слава Богу, не был. Я в то время проверял где заложены склады оружия, боеприпасов и снаряжения разного, на случай начала гражданской войны… А ты как думал? По всей Украине, и даже на территории России, сейчас это приграничный район. Я из России вернулся как раз после того, как наши уроды проголосовали за отделение. Понял?
– Понял, – несколько разочаровано протянул я, – и, значит, об ученьях ничего не знаете?
– А что я о них мог вообще знать? – Зарудовский сморщился, прижимая правую руку к груди, закашлялся.
– Хотя бы, что за тема была у учений? – я уже понимал, что ничего он мне не скажет, что впустую я приперся сюда, но Зарудовский, откашлявшись и сплюнув на пол, стукнул ладонью по столу.
– Зарудовский знает. Зарудовский такое знает, чего тебе и не снилось! Только вот хочет Зарудовский тебе об этом говорить? Он вообще хочет что-нибудь говорит? Пошли вы все на хер, суки, Зарудовский на всех вас насрать! Слышал?
Я встал. Из всего выходило, что лучше мне уйти.
– Сидеть, – взревел Зарудовский, – сидеть!
Я автоматически подчинился. Было что-то во взгляде подполковника в отставке, заставившее меня подчиниться.
Зарудовский вскочил с места, обернулся к видавшему виды буфету и, не переставая ругаться, выгреб из ящика пачку бумаг.
– Вот смотри! – бумаги были брошены на стол, и мне еле удалось не дать им разлететься по комнате.
– Что это?
– Что это! – передразнил меня Зарудовский, – Это списки складов, которые я готовил, координаты баз, место расположения скрытых командных пунктов отрядов особого назначения. Смотри!
Я осторожно перелистал бумаги. Это да, это крепко. Аккуратно, по областям, с указанием ориентиров и особенностей местного рельефа. Мне стало интересно, я поискал Город. Да.
– Это что, возле Города все? – спросил я немного растерянно.
– А ты как думал? Ты лесопарк знаешь хорошо?
– Неплохо…
– Видел бетонированные шахты? Недостроенные?
Действительно, есть у нас в Лесопарке странные сооружения, в одно из которых я даже лазил. Квадрат десять на десять метров уходил под землю этажей на пять, вниз вела металлическая лестница, не скобы на стене, а добротная, сваренная из труб и прута. А в самом низу имелись рельсы узкоколейки, уходящие в полукруглый тоннель метра полтора в высоту.
– Это тут, рядом, – я ткнул в сторону пальцем.
– Рядом, – кивнул Зарудовский.
– Мне говорили, что это очистные сооружения…
– Очистные… Мозги очищать… Можешь верить, если хочешь.
– А что там?
– Сейчас там вода, большей частью. А должно было быть… Ученья ему подавай! – Зарудовский хрюкнул и извлек из кучи бумаг фотографию. – Смотри.
Я посмотрел. Фотография как фотография. Группа из восьми человек, офицеры. Довольные лица. Все – не ниже майора. Один полковник. И один из майоров… Я присмотрелся:
– Это вы?
– Еще можно узнать? – подполковник успокоился немного, во всяком случае, перешел на нормальный тон. – Тебя на фотографии ничего больше не заинтересовало?
Я чуть было не ляпнул, что на фотке меня вообще ничего не заинтересовало, но потом я обратил внимание на то, что некоторые из фигур были зачеркнуты. Не ручкой или карандашом, а чем-то твердым были прочерчены короткие полоски. Крест на крест, прямо по лицам.
– А это что?
– Кресты? – усмехнулся Зарудовский. – А это те, кто уже того, преставился. Царство им небесное.
Я еще раз посмотрел на снимок – пятеро были вычеркнуты. Выходило, что в живых оставались только трое: Зарудовский, полковник в центре фотографии и подполковник справа от него. Однако, смертность какая-то неестественная.
– А от чего они… умерли?
– Много знали, – зло ощерился Заврудовский.
Я вздрогнул. Сразу поверил и оттого стало зябко и неуютно:
– Как?
– Просто. Вот этот, – палец ткнулся в фотографию, – застрелился в конце августа девяносто первого. Этот – точно сам. Закрылся у себя в кабинете и засунул себе в рот ствол пистолета. Мы вошли, а вся стена забрызгана мозгами и кровью. Тут все чисто, а вот с этим, Дмитрием Корнеевым, немного хуже. Утонул следующим летом в Крыму.
Зарудовский говорил спокойно, не напрягаясь, без эмоций. Или почти без эмоций. Утонул. А следующий, оказалось, погиб в автокатастрофе. А еще один уснул и не проснулся, сердечный приступ. А еще двое, один за другим, покончили жизнь самоубийством, один в Одессе выпрыгнул из окна своей квартиры, а второй в Ростове-на-Дону открыл на кухне газ.
К девяносто шестому году в живых осталось, по словам Зарудовского, четверо.
– Трое, – поправил я, нет отводя взгляда от снимка, – было восемь, пятеро погибло.
– Было девять, ты не посчитал фотографа.
– Тоже военный?
– Гражданский. Канцелярская гнида, никто его толком не любил, но работу свою знал. Дмитрий Горяинов. Сейчас, насколько я знаю, продолжает трудиться на бумажной ниве. На новых хозяев.
– А эти?
– Полковник стал генералом. Уехал в Россию и там стал генералом. После девяносто третьего неожиданно заболел и вышел в отставку. Не поверишь, работает лесничим в Белгородской области. Километров сорок от границы. А вот этот подполковник успел получить полковника и вышел на пенсию. Живет в Киеве. Работает в какой-то фирме. Егор Степанович Никоненко. Еще вопросы есть?
У меня были еще вопросы. Один – самый важный.
– И все-таки, Иван Тихонович, тема последних командно-штабных учений Киевского военного округа?
– Ты еще не понял? – Зарудовский засмеялся. – Разработка плана действий Советских Вооруженных сил в случае оккупации территории Украины войсками потенциального противника.
«Бинго!» – восклицают в таких случаях герои американских фильмов. В смысле, попал. Не в том смысле, что влип в историю, а в том смысле, что его предположения оправдались. Угадал, другими словами. Я потер под столом от удовольствием руки.
– Получается, если я вас правильно понял, что в июле-августе девяносто первого года в Киеве рассматривались варианта разворачивания партизанской войны, силами спецвойск…
– Хрен тебе, а не партизанскую войну, – Зарудовский неожиданно скрутил здоровенную фигу и сунул мне ее под нос, – партизанской войной мы занимались само собой. Я, например, а в штабе тогда решали что-то другое. Какое-то новое мероприятие. И живым я остался, наверное, потому что не участвовал в этих учениях. Не участвовал!
Стоп, приказал я себе. Погоди! Нужно подумать немного. Я совсем сошел с ума. И только сейчас это заметил. Стало жарко. Нестерпимо жарко.
Твою мать. Сколько же раз подряд можно наступать на одни и те же грабли и лезть в дерьмо, не обращая внимание на всю вонь. Я ведь всего собираюсь немного заработать, написав книгу. Заодно мне нужно еще и самоутвердиться в собственных глазах, но это уже немного другое. В первую очередь – заработать. На хрена мне эти ученья, если из-за них погибло столько народу…
Если это правда, а подполковник запаса не пропил окончательно свои мозги.
– Чего замолчал? – осведомился с ухмылкой Зарудовский. – Страшно? А мне думаешь, не страшно? Я раз в полгода обзваниваю знакомых и узнаю, что нас остается все меньше, а, значит, и мои шансы уменьшаются. Так? А ты пришел, поболтал со мной о военных тайнах, о которых ты раньше и знать-то ничего не должен был, а потом просто так уйдешь, писать свою дерьмовую статейку?
Я точно понял, что мой собеседник двинулся крышей. Глаза его теперь светились каким-то неземным наслаждением. Радостью… Будто он болел какой-то экзотической смертельной, совершенно неизлечимой болезнью, и вдруг ему удалось заразить еще кого-то.
Есть, говорят, и такие маньяки.
– Доволен? – поинтересовался у меня Зарудовский.
– Доволен, – сцепив зубы, ответил я.
– Не свисти, доволен. Вон в краску бросило!
– Это от удовольствия. От радости. Вы мне подбросили интереснейшую тему для статьи, – я понимал, что это только жалкий лепет, но ничего не мог с собой поделать. Это была попытка самозащиты, аутогенная тренировка.
Все нормально, именно это я и искал. Только это.
Я решительно придвинул к себе листки со списками секретных объектов девятилетней давности:
– Я могу с этим внимательнее познакомиться?
– Знакомься, – милостиво разрешил Зарудовский, – здесь можешь спокойно знакомиться.
Он сидел напротив меня, и глаза его неотрывно следили за всеми моими действиями. Я постарался не обращать внимания на этот взгляд. Списки. Меня интересуют только списки.
Они, кстати, тоже почерканы. Что-то жирно обведено, что-то только подчеркнуто. Возле некоторых стоит жирный вопросительный знак.
– А это что за значки?
– Значки? Зачеркнуто то, что точно уже демонтировано и вывезено. Вопрос там, где я не знаю, что произошло. Подчеркнуто – утратило смысл… – Зарудовский говорил, не отрывая от меня взгляда неподвижных матовых глаз. Будто гипнотизировал.
– Что значит – утратило смысл?
– Не было закончено. А обведено… Это самое интересное. Это то, что до сих пор еще есть и о чем нынешние либо не знают, либо делают вид, что не знают.
– Как это может быть?
– У нас, милый мой, может быть все, что угодно. Все. Ты уж мне поверь. Бардак был такой страшный, что запросто могли потерять сотню-другую танков. Одни должны были передать для разукомплектования, а другие должны были принять, но в результате неразберихи первые приказ получили, а вторые – нет. Ты думаешь, что мы все просто горели желанием служить независимой Украине? Особенно после того, как она об нас начала вытирать ноги? Хрена вам, милые.
– Саботаж?
– А хоть и саботаж… Тебе то что?
– Ничего. Только вот вас потом убивать стали…
– А твое какое дело? – взревел неожиданно Зарудовский. – Учить меня пришел, урод? Да я тебя…
Не дожидаясь, пока хозяин дома сформулирует угрозу и примется ее осуществлять, я встал и направился к выходу, стараясь ни на что не наткнуться. Сзади что-то кричал Зарудовский, в голове стучала кровь, и в ушах начинало шуметь. Не нужно так волноваться. Не нужно. Все нормально. Замок я нашел, засов отодвинул и крючок… Крючок, тоже снял. Бежать.
Воздух на улице показался мне необычно вкусным и свежим. Дверь у меня за спиной грохнула. Черт.
Я вышел со двора, застегнулся, одел кепку. Спохватился и выключил диктофон, лежащий в кармане. Дома послушаем наш разговор еще. Или нужно перезвонить Жовнеру? Или пойти домой…
Лучше позвонить, решил я и снова отправился на переговорный пункт.
27 января 2000 года, четверг, 21 – 35, Москва.
– Вот, обрати внимание, – Виктор Николаевич указал на лист ватмана, прикрепленный к стене в конспиративной квартире, – ночью немного похудожничал. Вот результат.
Игорь Петрович подошел к стене, достал из кармана очки.
– Смотри, – Виктор Николаевич вынул из кармана ручку и стал пользоваться ею вместо указки. – Мы имеем несколько опорных точек. Венгрия, в которой все стартовало, Украина и Россия. Реально одному человеку держать под контролем все это?
– Не знаю.
– Не знаешь… Хорошо, – Виктор Николаевич потер шею, – очень хорошо. А мог ли Мазаев иметь информацию о том, кто сейчас работает в нашей конторе и даже вычислить его и провести переговоры?
– Ты о нашем видеооператоре?
– О нем. Мы ведь засекли его почти сразу, как только он собрался поставить у меня в кабинете камеру. Но ведь его не просто завербовали. На него точно вышли. И решение о передаче Сосновскому и Граббе видеокассеты было принято на месте, здесь. И быстро. Мазаев мог не успеть. По нашим данным, он из Украины не выезжал в то время.
– Подожди Виктор, все эти картинки хороши, но у меня такое чувство, что ты ищешь Врага у нас в конторе?
– А почему нет? И не отставник, выброшенный с позором, а кто-то уважаемый. И, может быть, не один… Почему, кстати, мы решили, что Враг – это только один человек? А если это группа?
– Организация внутри системы? – переспросил Игорь Петрович.
– Да.
– Извини, но у нас и так есть уже одна секретная организация. Ее создал Михаил… Или ты ее и имеешь ввиду? – Игорь Петрович несколько ошарашено посмотрел на Виктора Николаевича.
– Не знаю. Пока не знаю. Однако смущает меня еще вот что – Враг так и не нанес ни одного удара. Только угроза. Только демонстрация. Только подготовка, которую нам регулярно сдавали. В результате борьбы с Врагом мы очень неплохо подчистили наши Авгиевы конюшни. Нам даже не мешали выводить в расход особо провинившихся. Если честно, я давно не работал так свободно. Нам, во многих случаях, дали повод расправиться с теми, кого в любой другой обстановке мы не могли бы прижать как следует.
– Теперь у тебя Враг получается чуть ли не тимуровцем, взявшим на себя труд поднять на крыло стаю негодяев и заодно ткнувшим в те болевые точки, к которым мы уже начинаем привыкать.
– Ну, в тимуровстве я его не обвиняю. Не настолько наивен. А вот в том, что он держит в кармане какой-то хитрый аргумент, в этом у меня нет ни малейшего сомнения. Ни малейшего.
Виктор Николаевич спрятал в карман ручку и сел в кресло, стоявшее возле окна. Игорь Петрович еще некоторое время рассматривал схему, поцокивая языком.
– Слишком все сложно, – наконец заключил он и сел в кресло, напротив Виктора Николаевича. – Прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками. Прямая, а тут у тебя таких вензелей накручено!
– Накручено. У тебя есть более простое объяснение?
– Нет.
– То-то и оно.
– Но ведь со времени смерти Мазаева мы не зарегистрировали ни какого движения.
– Мы, кстати, движения Михаила и его людей тоже не зарегистрировали. А это вовсе не значит, что они перестали действовать.
– Они могут отлеживаться… Хотя, зная Михаила, в это, как раз, верится с трудом.
– Вот именно, Игорь, вот именно.
– Что ты предлагаешь?
– А я уже не то, чтобы совсем могу предлагать. Я уже не имею всей полноты власти в этой операции. Моей главной задачей теперь стало найти и уничтожить Михаила.
– Ты говорил с…
– Я говорил со всеми, с кем только можно.
– И что?
– Меня просят назвать реальный способ выполнить задачу «Армагеддона», но такой, который не был засвечен в ходе наших скачек, и такой, который не вычислили наши аналитики.
– И ты…
– И я его не нашел. Поэтому вынужден сидеть на месте и молчать.
– Давай еще раз я пущу людей по всем цепочкам? – предложил Игорь Петрович.
– Иных уж нет, а те далече. Украинцы уже не хотят с нами сотрудничать, они уже изо всех сил косятся на Запад и роют землю в предвкушении. Это, во всяком случае, так выглядит.
– У тебя есть подозрения, что это не так?
– Не знаю. Я все еще не верю в совпадения, хоть ты тресни. Хоть и не отрицаю их принципиальной возможности. Посуди сам. Только мы, наконец, нашли национальную идею, только наш народ оказался практически единым в поддержке войны в Чечне, только наши военные вошли во вкус в бряцанье оружием, как очень удачно подворачивается про-Западная Украина. Сама мысль о том, что возле самых наших границ будут стоять натовцы, не может не подстегнуть народ к осознанию себя единым целым.
– И нам подыгрывает Украина?
– Не знаю, опять таки, не знаю. Это политика, которую мы призваны обслуживать, но которая определяется не нами…
– Может быть, к сожалению? – тихо спросил Игорь Петрович.
– Другими словами, Игорь, ты сожалеешь, что мы не можем направлять и руководить?
– А ты об этом никогда не жалел?
– Хороший вопрос, Игорь, на сто баллов.
– Так все-таки?
Виктор Николаевич промолчал. Полез во внутренний карман и вытащил небольшой полиэтиленовый пакетик:
– Не поможешь мне?
– Что там?
– Недавно мне рассказали об игре, которая почему-то ускользнула от моего внимания. С громким названием «Покер на костях».
– В кубики, что ли?
– Вот, ты знаешь, а я нет.
– Давно играл.
– Правила помнишь?
– Естественно.
– Давай сыграем, хочу поставить над собой один психологический эксперимент.
– Давай я вначале листок расчерчу для записи…
29 января 2000 года, понедельник, 2-00, Киев.
Николенко Егор Степанович, полковник в отставке, обычно спал без сновидений, на здоровье не жаловался, на финансовое положение тоже. После увольнения из армии друзья помогли найти не пыльную работу, с достаточно приличным окладом.
Жил Егор Степанович вдвоем с женой, жили, по общему мнению, хорошо, часто принимали гостей и ладили с соседями. Николенко не блистал особым умом, но был всегда аккуратен, дисциплинирован и исполнителен. Это и помогало ему делать штабную карьеру в армии.
Службу свою полковник закончил в девяносто втором, когда украинскую армию чистили тщательно, и на первое место в оценке старших офицеров выдвинулись не качества служебные, а отношения к национальному вопросу. Николенко хоть и был украинцем по национальности, печали по единому и неделимому не скрывал, за что был с почетом уволен на пенсию.
Как и многие другие.
Но Егор Степанович не чувствовал себя изменником или преступником, поэтому спал крепко. Настолько крепко, что проснулся только от второго толчка в бок.
– Егор, проснись, – прошептала жена, – кто-то залез в дом.
– Куда? – не понял спросонья Никоненко.
– В дом кто-то залез. В комнате шуршит.
В спальню из коридора действительно донесся какой-то приглушенный звук, будто дерево терлось о дерево.
– Что делать? – спросила шепотом жена.
– Лежи тихо, – скомандовал Егор Степанович и осторожно, чтобы не заскрипеть пружинами, встал с кровати.
– О, Господи! – простонала жена еле слышно.
Егор Степанович наклонился и вытащил из-под кровати охотничье ружье, завернутое в старую рубаху, проверил, заряжено ли оно.
Оружие Никоненко держал под кроватью именно на такой вот случай. Полковник не собирался разрешать ворам хозяйничать в своем доме. Если понадобится, Никоненко был готов стрелять.
Он только не был готов стрелять в спину.
Выглянув в коридор, Никоненко заметив слабые отблески света в комнате. С фонариком лазят, понял Егор Степанович. Он тихонько прошел по коридору, стараясь тихо переступать босыми ногами, затаил дыхание.
В комнате звякнуло стекло, значит, чужак сейчас капается в серванте. Егор Степанович взвел курки и решительно шагнул в комнату.
– Стоять! – скомандовал Никоненко.
Если бы вор был один, то шансов у него не было. С трех метров картечью промахнуться было трудно, практически невозможно. Но полковник в отставке Никоненко не знал, что около двери стоит второй человек.
Этот человек молча взмахнул левой рукой, поднимая стволы вверх, а правой ударил. Не сильно. Без замаха. Нож вошел хозяину дома под вздох.
Егор Степанович задохнулся, ноги подогнулись. Палец непроизвольно нажал на спуск, и грохнул выстрел.
Воры метнулись к входной двери, тот, что возился возле серванта замешкался, споткнувшись о тело Никоненко, и столкнулся в коридоре с его выбежавшей из спальни женой.
Она вскрикнула, но чужая рука сдавила ей горло и ударила затылком о стену. Раз, потом еще раз. Хрустнула затылочная кость.
Никоненко не умер сразу, собрав все силы, он выбрался в коридор и дополз до тела жены, окликнул. Но она не ответила. Егор Степанович ощупал ее тело и застонал, наткнувшись пальцами на рану. Он сразу понял, что жена мертва.
Закричать не хватило силы. Только стон. Егор Степанович подумал, что скоро в их квартиру придут, что люди будут смотреть на ее мертвое тело. У Никоненко еще хватило сил, чтобы поправить на мертвой жене ночную рубаху.
Потом сердце Егора Степановича остановилось.
29 января 2000 года, суббота, 7-00, Киев.
Позавчера я позвонил Жовнеру и сообщил о своей беседе. Толик помолчал на том конце провода, а потом потребовал, чтобы я выехал в Киев немедленно. Я чуть было не согласился, потом взял себя в руки и потребовал один день на приведение в порядок личных дел.
Ночью мне снова приснился лес и запах крови, только на этот раз возле меня стоял не Зимний, а почему-то Жовнер, Михаил и Паша Ковальчук. Все остальное было обычным – листья, кровь, запах и мой беззвучный крик, и внезапное пробуждение посреди ночи. Я заставил себя снова лечь в постель, и снова – запах, кровь, крик.
Утром я предупредил Алиску, что уезжаю, мы съездили на вокзал за билет для меня. Мне удалось Алиску даже рассмешить пару раз. Это все, на что меня хватило. Алиска была рядом и словно в ста километрах. В свою личную жизнь Алиска меня пускает ровно настолько, насколько пускает и ни на миллиметр дальше.
И то, что я ее люблю вовсе ничего не меняет. Я до сих пор не уверен, что она испытывает ко мне что-то кроме дружбы. Это доводит меня до безумия, но тут я ничего не могу поделать. Я так и не научился понимать женщин. Особенно тех, кого люблю.
Мы попрощались с Алиской довольно холодно.
Дома меня ждала новость. Вернее, новость ворвалась в дом через час после моего возвращения с вокзала. Естественно, зазвонил телефон и, естественно, звонил вовсе не тот, кого я хотел бы услышать. Снова призрак из прошлого. На этот раз господин Петров.
Господин Петров очень вежливо спрашивал у меня, смогу ли я его завтра к утру принять у себя дома, а я сообщил ему, что не могу, что завтра утром планирую быть в Киеве.
– Вот и отлично, – обрадовался Петров, – там мы с вами и встретимся. На перроне, если вы не возражаете.
Я не нашел в себе сил возразить и назвал номер вагона.
И вот теперь стоял на пустом перроне и оглядывался по сторонам. Явиться ко мне должны были двое, Петров и Жовнер. Я перед отправлением поезда успел сообщить своему работодателю о странной просьбе о встрече, и тот заявил, что это ему совершенно не нравится, что он пошлет к чертовой матери любого, что разорвет вдребезги и пополам. Я решил дать ему такую возможность.
И он запаздывал своей возможностью воспользоваться. Я начал замерзать. Ночь спал плохо, хотя мой дежурный кошмар на это раз взял отгул.
О чем со мной решил переговорить Петров? Только он один из всей теплой команды персонажей моего романа еще не появлялся на горизонте. И вот, наконец.
– Извините, Александр Карлович, что опоздал, – Петров действительно выглядел немного расстроенным.
– Ничего, – проигнорировал я его протянутую руку, – я еще одного человека жду.
– А потом вы куда?
– А потом это вас не должно волновать, – окрысился я неожиданно для себя, – вы хотели со мной поговорить – говорите. И не более того. Подробнее – по повестке.
– Ладно, раз вам нравится беседовать на морозе, извольте, – Петров вытащил из карманов перчатки и натянул их на руки, – к нам вчера поступил сигнал, что некий Александр Карлович Заренко пытается копаться в старых подштанниках.
– В чьих? – тупо спросил я, лихорадочно пытаясь понять, кто мог такое сообщить. Был один кандидат…
– Вам мало своих проблем? – сердито осведомился Петров, – Вы решили заняться вопросами десятилетней давности и поперлись прямо туда, где вам быть и не следовало бы.
– Зарудовский?
– Зарудовский, Зарудовский…
– Сволочь старая, – с чувством оценил я.
– А чего вы хотели? Он, между прочим, дисциплинированно сообщает о всех попытках выйти на него и на группу, в которой он работал. Вернее, это он впервые нам сообщил. Но такая договоренность у него с нами была давно. Он вас по полной программе прокрутил? И фотография, и списки?
– Да, – кивнул я.
Ловко. Старая скотина. Это он мне вешал на уши лапшу, а потом бросился к телефону и стуканул…
– Все врал?
– Почему? Наоборот, говорил правду и только правду. Даже списки настоящие.
– А убиенные коллеги?
– А вы думали, отчего он с нами сотрудничать начал? После всех этих разборок и начал.
– Вы нашли тех, кто убивал?
– Никто не убивал, – быстро сообщил Петров с самым невозмутимым видом, – вы же сами слышали, я надеюсь, самоубийства и несчастные случаи.
Я мельком глянул Петрову через плечо и тут же отвел взгляд. На перрон как раз спускался тот самый, кто обещал разорвать Петрова вдребезги и пополам.
– Хорошо, – кивнул я, – но почему именно вам было поручено говорить со мной?
– Вы меня разочаровываете, Александр Карлович. Кому же как не мне? Как только выяснилось, что это вы…
– Хорошая память у деда.
– Профессиональная. Как только выяснилось, что это мой старый знакомый, тут же мне было поручено с вами поболтать и намекнуть, что вам нечего там делать. Не-че-го.
Мне стало легко. На душе даже потеплело. Петров собрался выкручивать мне руки. Петров собрался мне запрещать. Петров решил наступить на горло свободе слова. Мое плохое настроение наконец получило возможность персонифицировать враждебное мне мироздание. Долго-долго копилось у меня внутри раздражение, а тут очень удачно господин Петров сунулся по минному полю без миноискателя…
– Это вас так волнует? – осведомился я.
– Представьте себе…
– И что именно вас волнует? То, что человек, не находящийся на государственной службе отправляется к другому человеку, также не находящемуся на государственной службе? Я что, пересек линию поста? И вы теперь орете мне: «Стой, стрелять буду!»? Вы кто, часовой? – я улыбнулся, Боже, как я мерзко улыбнулся!
Это я не Петрову улыбнулся, и это я не Петрова посылал куда подальше от своей личной жизни. Не только Петрова. Это я и Михаилу отвечал, с его намеками о моем ничтожестве и беззащитности, это я Пашу посылал, который имел наглость привести ко мне в дом этого шпиона…
Это я себя, испуганного и дрожащего, ставил на место. Хватит.
– Вы ясно меня поняли? Хватит. Идите вы на все четыре стороны и больше не попадайтесь мне на глаза, господин Петров. И шефам своим скажите, чтобы они отцепились от меня. Я не желаю больше участвовать в ваших играх, и не собираюсь дрожать при одном только суровом взгляде дядь из ваших дерьмовых секретных организаций. Я послал Михаила, я посылаю и вас. Я не желаю… – я слишком напрягал горло и был наказан внезапным приступом кашля.
Петров воспользовался паузой:
– Это ваше право – делать то, что вам хочется. А наше право, в свою очередь, следить за тем, чтобы вы не нанесли ущерб…
– Кому? Памяти великого Советского Союза? Ведь вам должен был сообщить ваш Зарудовский, что меня интересует только один вопрос. Последние учения Киевского военного округа. И все.
– И этого достаточно. Достаточно даже того, что вы видели списки секретных объектов…
– И на них не было ни каких грифов. Ни каких. Это были не документы, а так, шпаргалки одуревшего от страха и безделья бывшего подполковника. В общем – все. Я больше не желаю с вами разговаривать. Вы свободны. Вы вольны делать все, что вам заблагорассудится. Но не вздумайте больше лезть ко мне или моей семье, – после этой фразы я должен был повернуться и уйти с гордо поднятой головой, но внезапно вмешался Жовнер, маячивший все это время за спиной у Петрова:
– Привет.
– Привет, – автоматически буркнул я.
– А ты чего не здороваешься, братан? – Жовнер остановился перед Петровым, – Мы ж с тобой знакомы…
Петров побледнел. Немного, но я заметил, я отчего-то очень внимательно рассматривал его лицо. Зрачки Петрова сузились, словно попытались спрятаться в глубине глаз.
– Доброе утро…
– Так ты у нас, оказывается, мент… – как-то удовлетворенно протянул Жовнер.
– Он не мент, – поправил я, – несколько лет назад он работал в военной контрразведке.
– О, круто! Это твои ребята меня дергали, кулаком по столу лупили и угрожали. Твои?
– Вы о чем? – Петров сказал это на столько неуверенно, что мне его даже стало жалко. Я себе представить не мог, что мой работодатель сможет при первой же встрече произвести на наглого и самоуверенного контрразведчика такое сильное впечатление. Только почему при первой встрече? Жовнер сказал, что они знакомы…
– Ни о чем! Ты мне лучше скажи, с покойным Ивановым ты по работе общался? Это ты его спалил?
Петров качнулся, будто собирался попятиться, но в последнее мгновение удержался. А Жовнер продолжал давить, я не понимал как и почему стал возможным этот разговор, но то, что для Петрова он стал полной неожиданностью, и что Петров никак не может найти подходящую линию поведения, я понял сразу.
– Стой, земляк! – Жовнер хлопнул себя по бедру. – А твои начальники знали, что ты обедал вместе с Ивановичем? Знали? И что ты Ивановичу тогда такого сказал в кабаке, что он даже не доел и сорвался?
– Это не ваше дело, – и опять Петров отреагировал вяло и нелепо.
– Серьезно? – удивился Жовнер.
– Мне нужно идти…
– Правильно, и я с тобой. Вместе сходим к твоим командирам. Я, понимаешь, этот, законопослушный гражданин, и должен стукануть при случае, бдительность проявить…
– Сколько угодно!
– А что ж ты так испугался?
Точно, Петров испугался, банально испугался, словно пацан, которого застукали на горячем. Я ошалело смотрел на все происходящее. Все вдруг перемешалось в мире. Простой конкретный парень наезжает на крутого бойца невидимого фронта, а тот стоит и лепечет что-то неуверенно…
– Можете идти куда угодно и говорить кому угодно, – Петров попытался отодвинуть Жовнера в сторону, но получилось у него это слабо. Вообще не получилось.
– Стоять, – негромко скомандовал Жовнер, и Петров вдруг подчинился.
– Мне отчего-то показалось, – лицо Жовнера приобрело хищное выражение, – что нам нужно поговорить…
Петров должен был послать Жовнера, должен был угрожать ему и вообще демонстрировать свое возмущение и крутизну. Это должен был сделать тот Петров, который вел меня в девяносто пятом году через лес, настороженно оглядываясь по сторонам и держа в руках взведенный автомат. Тот Петров…
Но этот, сегодняшний Петров вдруг как-то изменился лицом и кивнул. Я не поверил своим глазам.
29 января 2000 года, суббота, 10-15, Москва.
– У нас что-то случилось? – спросил Виктор Николаевич сразу же, как только Игорь Петрович показался на пороге его кабинета.
– Да, – Игорь Петрович прошел к креслу и сел.
– Что же именно?
– Михаил попал в поле зрения моих орлов…
– Ну? – Виктор Николаевич совершенно спокойно посмотрел в глаза Игорю Петровичу.
– Я хочу слышать твое мнение.
– Поздравляю.
– И все?
– А что ты хотел от меня услышать? Я ведь тебе уже говорил – есть приказ с самого верха, я его не могу обсуждать и не могу не выполнять. Взять Михаила. Лучше живым.
Игорь Петрович слушал с каменным лицом.
– Нашли Михаила твои люди – бери. На здоровье. Михаил проиграл, мы выиграли. Такова се ля ви, как говорят французы.
– И тебя совершенно не интересует его дальнейшая судьба?
– Отчего она меня должна интересовать? Михаил взлетел слишком высоко и теперь ему предстоит попытка приземления на четыре лапы. Он знал, на что шел.
– И тем не менее…
– И, тем не менее, я не собираюсь жертвовать остатками своей карьеры для того, чтобы вытаскивать его из этого.
– Я не предлагаю вытаскивать Михаила, я хочу посоветоваться с тобой, как лучше поступить в этой ситуации.
– Хорошо, – кивнул Виктор Николаевич, – извини, сорвался. Что там у тебя?
– Михаил засветился в приграничном с Украиной районе.
– Далась ему эта Украина…
– Белгородская область. Михаил в настоящий момент находится на даче тамошнего уважаемого господина Зудина, Семена Федоровича.
– Того, что у нас проходил…
– Да, торговец оружием. Партия по «Армагеддону». Выходит, что мы не зря оставили Зудина на воле.
– Это Михаил предложил оставить его в покое.
– Правильно, Михаил, – кивнул Игорь Петрович. – Теперь, уже второй день, Михаил пользуется гостеприимством Зудина.
– Странно, – заметил Виктор Николаевич.
– Что именно?
– Странное место, странный союзник – все странное.
– Вот и я так подумал, – тихо сказал Игорь Петрович. – Очень странное.
– Будешь брать или повесишь наблюдение?
– По-хорошему, нужно повесить наблюдение. Но зная Михаила…
– Засечет.
– То-то и оно…
– Но ты ведь его как-то вычислил?
– Стукач. Банально и просто. Один из людей Зудина.
– Ты подстраховался?
– А что прикажешь делать? – с некоторым вызовом произнес Игорь Петрович.
– Такое чувство, что ты не доверял Михаилу уже давно…
Игорь Петрович промолчал.
– Тогда у тебя еще есть ко мне вопросы? – спросил Виктор Николаевич.
– Пока нет.
– Что ты решил по Михаилу?
– Подожду. И докладывать пока наверх не буду.
– Твое право.
29 января 2000 года, суббота, 11-15 по Киеву, трасса Киев – Город.
Это оказался самый короткий мой визит в столицу. И самый странный. Нелепый разговор на перроне вдруг перерос в жутковатую беседу в автомобиле Жовнера. И за рулем, кстати, сидел водитель, что несколько подняло Жовнера в моих глазах. Толик был не из тех пацанов, которые любят сидя за рулем потрепаться по мобильнику. Толик вообще произвел на меня в это утро очень сильное впечатление.
Куда-то исчезла его внешняя простоватость и даже неизбежные «типа» и «чисто» покинули его лексикон. Жовнер был собран и агрессивен.
А я был потрясен.
Петров… Раньше я его хотя бы уважал. Но вдруг оказалось, что он не просто имел какие-то темные дела с загадочным для меня Иваном Ивановичем Ивановым, но и рассказывал об этих делах первому же, кто надавил.
Или все было так серьезно для Петрова.
Из разговора я понял, что Жовнер, явившись на очередную встречу с Ивановым, увидел Петрова с ним за столом… Тьфу ты, черт. Я, как человек, склонный к писательскому труду поморщился. Среди фамилий действующих лиц не хватало только Сидорова, чтобы превратить все в фарс.
Петров не хотел, чтобы кто-либо узнал об этой встрече. Он даже был готов откровенничать с Жовнером, чтобы тот, не дай Бог…
Жовнер не лез пока в подробности отношений Петрова и Иванова, он задал несколько конкретных вопросов и получил несколько конкретных ответов.
После чего принял мгновенное решение, и машина двинулась сквозь столичную сутолоку к выезду в сторону Города.
Я сидел на переднем сидении, и мне было чертовски неудобно оглядываться назад. А после того, как Петров сообщил о некоторых интересных вещах, оглядываться мне перехотелось. Мне захотелось выйти из машины и… И сам не знаю еще чего. Спрятаться, забиться в щель, убежать…
Оказывается, Горяинов, тот, который фотографировал офицеров, был убит. Вместе с украинским контрразведчиком. Еще 24 октября. А Никоненко Егор Степанович был убит грабителями этой ночью в своей квартире, вместе с женой. Не вовремя проснулся пенсионер…
– Слышь, Саша, – хлопнул меня в этот момент по плечу Жовнер, – получается, что этот твой Зарудовский последний уцелевший…
– Получается, – выдавил я.
– Нам нужно ехать к нему. Срочно. Слышь, Саша?
– Нужно, – кивнул я. – Срочно.
– Надо было мне в разведчики идти, – засмеялся Жовнер. – А книга может крутая получится! Этот, бестселлер.
Я автоматически отметил, как точно и без ошибок произнес Жовнер это трудное для слово, подивился тому, что еще способен замечать подобную ерунду и попытался сосредоточится.
Что же это выходило? Выходило, что действительно есть нечто, способное нанести удар по всей территории Украины. И это нечто действительно достижимо. И тот самый Иванов нацеливался на это… И…
Машина остановилась на выездном блок-посту, водитель вышел разбираться с гаишником. Петров и Жовнер замолчали. Через минуту Петров подал голос снова:
– Мне нужно назад, в Киев.
– Само собой, ты ведь на службе, – согласился Жовнер неприятным тоном.
В машину вернулся водитель.
– Поехали! – приказал Жовнер.
– Мне нужно в Киев! – напомнил Петров.
– Сейчас, только вот перетрем еще пару вопросов, – пообещал Жовнер. – Смотри!
Это «смотри» Жовнер выкрикнул неожиданно и так азартно, что я тоже начал крутить головой, пытаясь рассмотреть, что же так поразило Толика. Но ничего не заметил – засыпанные снегом лесопосадки и поля.
На заднем сидении завозились, послышался глухой удар и вскрик.
Я оглянулся. Петров хрипел, откинувшись назад, а Жовненр потирал ребро правой ладони.
– Сверни куда-нибудь, – сказал Жовнер водителю и, заметив, что я на него смотрю, подмигнул, – знаешь, кого я не люблю больше ментов?
– Кого? – автоматически спросил я.
– Стукачей и продажных сук. Этот вот – продался, гад, и еще выкобенивается. Ничего, мы его скоренько.
– Что скоренько? – в тот момент я был способен только задавать тупо вопросы.
– Обработаем.
Машину несколько раз тряхнуло, когда она медленно съезжала на обочину.
– Аккуратнее, – прикрикнул на водителя Толик.
– Сейчас, – сказал водитель, и это было первым словом, которое я от него услышал за три часа.
– У тебя браслеты? – спросил Толик.
Водитель полез куда-то под сидение и выудил никелированные наручники.
– Ты чего задумал? – мне показалось, что все это мне снится.
– Ничего, поболтаем с засранцем.
Машина вломилась в какие-то кусты. Не боятся ребята поцарапать тачку, мелькнуло у меня.
Жовнер вылез из машины, вытащил за собой все еще не пришедшего в себя Петрова и усадил его на снег, спиной к дереву. Руки завел за спину и защелкнул наручники.
Я тоже вылез наружу и пожалел, что так и не собрался купить ботинки – снег сразу же набился в туфли.
– Просыпайся, бедненький, – Жовнер похлопал Петрова по щекам, – просыпайся.
Петров застонал.
Жовнер зачерпнул пригоршню снега и потер Петрову щеки:
– Просыпайся.
Петров попытался открыть глаза, веки дрогнули, приоткрывая белки глаз.
– Давай, нам некогда, – недовольным тоном сказал Жовнер, присаживаясь на корточки. – Что ту у нас в карманах? Не густо. Удостоверение и немного денег. Очнулся?
– Да, – просипел Петров.
– Вот и классно. Теперь ты нам с Сашей расскажешь, что там у вас происходит с этими полковниками и учениями.
– Я не знаю…
– Не ври. Ты, сука, корешился с Ивановым. Он зачем-то меня на книгу запустил. И Сашу вон тоже. Нас это интересует.
Меня начало поташнивать от всего этого. Слишком профессионально, привычно действовал Жовнер, и слишком беззащитным выглядел Петров. И слишком глупо выглядел я. Ни одна на свете книга не стоит такого.
– Вспоминай, что там у нас произошло? Что искал Иваныч? И что ты ему рассказывал?
– Я не… – рука Жовнера дернулась, и Петров замолчал.
– Я не буду тебя быть по лицу, я тебе дам шанс выкрутиться. Но больно тебе будет – это я тебе обещаю.
– Толик, – окликнул я его, – Толик!
– Не мешай.
– Ну хоть вы ему скажите, – взгляд Петрова остановился на мне, – вы же сейчас…
– Мы сейчас займемся тобой немного конкретнее, – сообщил Жовнер, – ты знаешь, как жлобы не хотят бабок отдавать? И те быстро соглашаются. Очень быстро. Даю тебе последнюю возможность.
– Да зачем вам это?
– Я бабки уже вложил в дело. И я не хочу их терять. Кроме того, тут пахнет конкретными деньгами.
– Вы что, не поняли? Вам нагрузил Иванов, ему нужно было, чтобы вы…
– А мне плевать. Кем бы он ни был, мысль он подкинул неплохую. И я не хочу тут лохануться.
– Ты лоханулся, когда вообще с этим завязался! – выкрикнул Петров.
– Все мы лоханулись, милый, – Жовнер расстегнул на Петрове пальто, пиджак и рубашку, – извини, маечку мы твою порвем.
Звук рвущейся ткани.
Я отвернулся.
– Не решился еще?
– Я ничего…
– И ладно, – почти ласково сказал Жовнер, – и хорошо. Ты, наверное, боль хорошо переносишь, раз такой смелый. Проверим.
– Толик, – оборачиваясь, сказал я.
– Рот закрой, – Жовнер, не торопясь и не отрывая взгляда от лица Петрова, вынул из кармана зажигалку – тускло блестящий прямоугольник, – как думаешь, ты вытерпишь, когда кожа пузырями пойдет? Или до черного мяса дотянешь?
Петров не сводил взгляда с огня, как зачарованный. На лице его выступил пот, я видел, как скатилась капля по виску.
– Стоит это того, майор? Или не стоило тебе завязываться с врагом нашего славного государства? Нес бы свою службу и все.
Огонь зажигалки приблизился к открытой груди Петрова.
– Убери огонь, – попросил Петров.
– Не нравится? Уберу. Его ведь и вернуть можно легко.
– Не нужно.
– Хорошо, – огонек погас, и зажигалка исчезла в кармане. – Слушаю. Иди ближе, Сашок.
Я подошел.
– Возьми там блокнот, ручку, может чего записать придется, – посоветовал Жовнер.
– У меня есть диктофон.
– Включай, послушаем страшные государственные тайны.
29 января 2000 года, суббота, 13-00 по Москве, Белгородская область.
Михаил налил себе еще молока в большую глиняную чашку, отпил:
– Хорошо. Спокойно и тихо.
– Спокойно, – неодобрительно подтвердил Ковальчук.
– Что говорит хозяин?
– Ничего хозяин не говорит. Ходит по дому и боится. Он даже похудел немного.
– Бедняга. Опасный это бизнес, оружием торговать. Тебе налить молока? У Семена Федоровича оказалось вполне приличное подсобное хозяйство.
– Вполне приличные «шестерки»…
Михаил засмеялся:
– У Ивана не было выбора. С одной стороны, с нашими службами не поспоришь, с другой стороны – шефа подвести – себе дороже. Как бы то ни было, нас он Игорю Петровичу заложил. И нам теперь только остается ждать, когда он начнет действовать. Какие-то туристы уже приехали в соседнюю деревню, ходят по лесу на лыжах, но самогона не пьют.
Ковальчук кивнул.
– И с хозяином нам повезло, – продолжил Михаил, – можно установить кордоны, отсевать посторонних, и никто не удивится, Семен Федорович Зудин в этих местах царь и бог. Хорошо…
– А если Игорь Петрович начет действовать раньше, чем…
– Значит, я ошибся. Придется уходить и прятаться.
– Рискуем…
– Паша, мы это уже обсуждали.
– Обсуждали.
– И хватит об этом. Если Игорь Петрович начнет действовать, мы будем предупреждены.
– Сложно все это слишком.
– Ничего, скоро полегчает. Скоро совсем полегчает. С Киевом ты связывался?
– Да.
– Ничего нового?
– Все по плану. Даже странно.
– Странно. Странно – не то слово. Все точно, – Михаил поднял указательный палец, – и так должно быть.
Ковальчук стукнул кулаком правой руки по ладони левой.
– Спокойно, майор, – снова засмеялся Михаил, – еще сутки.
– Как по плану?
– Все строго по плану, – подтвердил Михаил.
29 января 2000 года, суббота,13-00 по Киеву, трасса Киев – Город.
Я не поверил. Я не захотел поверить тому, что рассказал Петров. Черт с ним, с предательством и продажностью, все мы продажны. Одни продаются мелко и вульгарно, другие с чувством и размахом. Я не захотел поверить…
Нет, я поверил, не хотел, но все равно поверил. Такое Петров не мог соврать. Не мог сходу придумать.
Даже Жовнер, мне кажется, опешил. По мере того, как Петров говорил, выражение лица Жовнера менялось, он несколько раз оглянулся на меня, словно проверяя, слышу я тоже самое или это мерещится ему одному.
– И где этот пульт? – спросил Жовнер, когда Петров закончил свой рассказ.
– Не знаю.
– Точно?
– Не знаю я. Эту информацию я получил из материалов, которые покойный Горяинов не успел передать своему начальству, как я понимаю, Ивану Ивановичу.
– Кто может знать?
– Угадай с трех попыток.
– Поехали, – Жовнер выпрямился.
– Куда? – спросил я.
– К друзану твоему, как там его, Зарудовскому.
– Думаешь, он знает?
– Если бы знал, подох бы давно. Он может знать, где генерал живет.
– Генерал? – не сразу понял я.
Действительно, не так много у меня знакомых генералов. И не так много генералов на свете, вышедших на пенсию и ставших лесничим.
– Толик, – спросил, – ты уверен, что нам стоит лезть в это дело глубже?
– А ты хочешь съехать с базара?
– Не знаю, – честно признался я.
– Не думаешь, что обо всем этом стоит рассказать?
– А кто нам поверит?
Жовнер засмеялся:
– Поверят, будь уверен. Сейчас верят в любое дерьмо, лишь бы его можно было повесить на Россию. А если мы еще и докажем это… Будь спок, мы еще и бабок заработаем. Найдем пульт, и тут же все получится.
Хочешь прославиться?
– Не в этом дело…
– А хочешь, чтобы эту штуку отключили? Чтобы убрали ее, к чертовой матери? Хочешь? – Жовнер потер руки.
– У тебя башню клинит, – сказал я.
– Может быть, ног я линкор, одну башню заклинит – еще пять останется. Я тут чую бабки – и меня никто не остановит. Лучше, конечно, с тобой, нет, найму кого-нибудь. Давай живее, Саша.
– А Петров?
– А Петров с нами поедет до Города. Чтобы ему в голову не пришло еще раз продать. Нас, например. Поехали?
– Поехали, – словно загипнотизированный согласился я.
И мы поехали.
Водитель получил приказ, машина, выбравшись на трассу, рванула так, что я старался не смотреть на спидометр.
Я закрыл глаза и попытался сосредоточится.
Я был чертовски близок к разгадке. Действительно, они тогда решили заложить мину, действительно они были готовы ее подорвать. И пульт управления, как это ни смешно, находился действительно в Белгородской области.
Заряд тоже был на территории России. Небольшой аккуратный ядерный заряд. На большой глубине. В случае подрыва наверх не вырывалось ни рентгена. Только ударная волна. Наверху даже и не тряхнет. Разве что немного.
Я никогда не верил в тектоническое оружие, в невероятной силы ударные волны, сметающие на своем пути все и вся. Слишком это фантастично.
Я даже читал о советских ядерных устройствах, разложенных подводными лодками вдоль тихоокеанского побережья США. Подразумевалось, что, взорвавшись, они вызовут цунами, и океанские волны сметут империалистов с лица земли, километров до пятисот в глубь территории. Я тогда потешился, иронизируя.
Все оказалось проще. Значительно проще. И страшнее.
Да, глубинный взрыв. Ударная волна, направленная вдоль Днепра, слабая, по сравнению с землетрясениями, но достаточная, чтобы вызвать в днепровских водохранилищах цунами. Небольшие по океанским меркам, но вполне достаточные, чтобы снести плотины, одну за одной.
А дальше все сделает волна.
Дома и люди. Люди и города. Один за одним, но так, что никто не успеет даже провести эвакуацию. Киев, Днепропетровск, Запорожье.
А потом в дело вступят побочные факторы. Атомные электростанции, попавшие в зону затопления, химические комбинаты, заводы. СДЯВ, вспомнил я, список сильнодействующих ядовитых веществ. В каждом городе. Хлор, амиак, кислоты. Взрывы, выбросы газа.
И каждая катастрофа вызывает новую. И каждая смерть порождает новые смерти.
В девяносто первом году генералы прекратили ученья, решив, что дальнейший подсчет потерь среди гражданского населения учету не поддается. Миллионы утонувших, погибших, задохнувшихся и облученных. Армия потенциального противника, погибающая на захваченной территории. Красиво и изящно.
У меня комок подступил к горлу.
Вот так просто. Очень просто.
Мы жили, о чем-то мечтали, а за нас уже все было решено. Уже была вырыта шахта, уже подготовлен бункер и установлена та самая кнопка. И нужно было только ее нажать.
Украина выходила из состава Союза, а заряд все лежал? Мы заявляли о своей дружбе с НАТО, а кто-то на российской территории мог просто нажать на кнопку и превратить нас в пустыню. Не ракетой, не толпами танков, а простым небольшим землетрясением.
Господи, да ведь их даже толком не обвинишь. Взрыв был бы произведен на собственной территории, без выбросов радиации.
Я открыл глаза. Дорога неслась к нам навстречу. Так можно вылететь с трассы.
Я представил себе, как машина слетает с дороги, переворачивается насколько раз, скрежеща металлом. Удар.
Я вздрогнул.
Оставался еще шанс. Небольшой. Мы приезжаем к подполковнику, и выясняется, что заряда уже давно нет. Что его давно демонтировали. И все, можно спокойно…
Что спокойно? Что? Жить? А если заряд все еще там? Хорошо, мы раскручиваем Зарудовского, он дает нам координаты таинственного генерала. Дальше что? Я оглянулся и посмотрел на Жовнера.
Мы сразу начнем кричать о происшедшем? Имея только слова отставника и фотографию, на которой ногтем зачеркнуты лица? Бред.
На такой скорости мы или окажемся достаточно быстро в Городе, или на обочине.
Я снова закрыл глаза.
29 января 2000 года, суббота, 14-00, Москва.
– Нам нужно немедленно выезжать, – сказал Виктор Николаевич.
– Что случилось?
– Мне только что позвонил Михаил.
– Что?
– Представь себе. Он просит немедленно встретиться с ним, сразу же назвал адрес. У Зудина.
– Так, – Игорь Петрович поправил галстук, – а что именно случилось?
– Он пока не сказал. Это связано с «Армагеддоном» и Врагом. Он утверждает, что у него есть выход на Врага. И что в течение нескольких часов все решится.
– Нужно ехать.
– Лететь, – поправил его Виктор Николаевич, – я уже договорился о самолете.
– Брать группу?
– Да. Я не уверен в тех, кто работал там с Михаилом.
– У меня уже есть там, на месте, пятеро, – напомнил Игорь Петрович.
– Возьми еще.
– Хорошо. Через сколько вылет?
– Все зависит от тебя. Сколько тебе понадобится времени на подготовку?
– Два часа, – задумавшись на секунду, ответил Игорь Петрович.
29 января 2000 года, 23-00 по Киеву, Город.
Дверь в дом пришлось сломать. Зарудовский отказался открывать, но Жовнера это не могло остановить.
Подполковник попытался забаррикадироваться в комнате, но не смог сдвинуть шкаф. Зато вытащил из-под дивана топор и попытался ударить Жовнира.
– Прекрати, идиот старый, – Толик отшвырнул Зарудовского на диван, а топор отбросил в сторону. Оглушительно зазвенело бьющееся стекло – топор угодил в буфет.
– Ты что же это творишь? – Зарудовский попытался вскочить с дивана, но толчком был опрокинут назад.
– Сидеть.
– Сижу! Дальше что?
– Ты зачем на порядочных людей стучишь, крыса старая? – поинтересовался Жовнер.
– На этого, что ли? – Зарудовский быстро глянул на меня. – Где ты порядочного журналиста видел?
– А стучать – порядочно?
– Ни хрена я не стучал. Я договор заключил…
– Тебя оставляют живым, а ты им за это сообщишь, если кто полезет в вашу группу? – уточнил Жовнер.
– А тебе что?
– Ничего. Твои друзаны тебе сказали, что еще двоих ваших порешили.
Лицо Зарудовского вытянулось и посерело. Разом, будто его кто пылью припорошил. Кадык дернулся:
– Кого?
– Обоих киевлян.
Зарудовский что-то прошептал белыми губами.
– Одного еще осенью, а второго – прошлой ночью. Могли ведь и с тебя начать. Как ты еще жив?
Зарудовский молчал.
– Жить хочешь? – спросил Жовнер.
Ответа нет.
– Я тебя спрашиваю, хрен отмороженный, жить хочешь?
– А кто ж не хочет?
– Нам нужен адрес генерала.
– Какого?
– Лесника, твою мать.
– Лесника… А, Григория… – лицо Зарудовского немного просветлело.
– Григория, не Григория. Какая разница. Того, что стал лесником. Последнего из вашей группы.
Зарудовский почесал небритую щеку:
– А чего я это вам должен верить?
– А потому, что мы сейчас уйдем отсюда, а ты останешься. Один. И я не уверен, что ты долго проживешь после этого. Думай быстрее.
Легко Жовнеру говорить. Меня никто не тычет в спину, не подгоняет, а быстрее думать я не могу. Я даже медленно думаю с трудом. У меня перед глазами все время встает одна и та же картина – масса ледяной воды обрушивается на дома, грохот, звон, крики гибнущих людей.
– А так я что, с вами поеду?
– Да, с нами. Одевайся, бери паспорт. Нам некогда.
– Куда торопиться?
– Не куда, а от кого, придурок старый.
Зарудовский встал с дивана, замер. Облизал губы.
– Ну, давай, дед!
– Не поеду я. Адрес дам, а сам не поеду. Слышишь? Надоело мне бегать. Вы из меня крысу сделали. Хватит. Забери… – Зарудовский открыл дверцу буфета, вынул оттуда записную книжку, – сейчас.
Он быстро нашел нужный листок, выдрал его и протянул Жовнеру:
– Держи. Только с вами генерал разговаривать не станет.
– Станет, станет, – пообещал Жовнер.
– Тогда пошли отсюда! Вон! Оба!
– Пошли, Санек! – Жовнир тронул меня за плечо.
– Сейчас, – кивнул я, – а в ваших списках нет координат места, где сейчас лесником работает генерал?
– В каких списках? – Зарудовский посмотрел на меня так, будто и не показывал мне позавчера тех почерканных листков.
– Пошли, Санек, нам нужно торопиться, – снова окликнул меня Жовнер.
30 января 2000 года, воскресенье, 1-30 по Москве, Белгородская область.
На крыльце гостей встретил Ковальчук.
Игорь Петрович поднялся по ступенькам вслед за Виктором Николаевичем, неодобрительно покосившись на силуэты охранников Зудина.
– Водитель ваш пусть тоже заходит, – посоветовал Ковальчук, – у нас разговор получится долгий.
– Алексеев, – окликнул Игорь Петрович водителя, – заходи в дом.
Машина была с Белгородскими номерами, – ее одолжили у местных коллег. Сергей Алексеев захлопнул за собой дверцу и тоже поднялся на крыльцо.
Что-то начальство сильно меня выделяет из остальных, подумал Алексеев, не к добру.
– Подождешь нас… – Игорь Петрович оглянулся на Ковальчука.
– В холле, на первом этаже. Там же и покормят.
Виктор Николаевич подождал Игоря Петровича перед лестницей на второй этаж.
– Михаил на втором этаже, – сказал Ковальчук, – поднимайтесь.
– Похоже, Михаил чувствует себя совершенно уверенно, – заметил Виктор Николаевич.
– И ведет себя как большой начальник, – дополнил Игорь Петрович.
Михаил как раз говорил по телефону. Указал, не отрываясь от трубки, рукой на глубокие кожаные кресла.
– Да, понял. Сколько? Пропустить. Спокойно пропустить. Хвост не вешать. Все нормально. До связи, – Михаил спрятал сотовый телефон в карман и, наконец, встал. – Извините, что не встретил. Срочный звонок.
Михаил обошел стол, пожал поочередно обоим гостям руки и тоже сел в кресло:
– Как добрались?
– Можно без лирики, – Игорь Петрович расстегнул пальто, – ближе к делу.
– Хорошо, – кивнул Михаил, – к делу так к делу.
Он опустил руку за кресло и жестом фокусника достал две пластиковые папки. Подал их Виктору Николаевичу и Игорю Петровичу.
– Что это? – взвесил на руке папку Игорь Петрович.
– Это как раз то, что искал Враг. Средство для «Армагеддона».
– Вы уверены?
– Ознакомьтесь сами. У нас еще есть немного времени.
– До чего? – спросил Игорь Петрович.
– Я потом скажу. Время еще есть, читайте.
30 января 2000 года, воскресенье, 0-30 по Киеву, Город.
Иван Тихонович Зарудовский, услышав стук в дверь, из-за стола не встал, просто крикнул, что дверь не заперта.
Кто-то вошел. Иван Тихонович не стал вглядываться в сумрак проходной комнаты. Он и так знал кто это.
Вошедший остановился на пороге, осмотрел комнату:
– Были проблемы?
– Ничего, – усмехнулся Зарудовский, – так, посуду немного на счастье побили.
– Это хорошо, – сказал гость.
– Хорошо, – согласился и Зарудовский. – Налить водочки?
– Спасибо, не нужно.
– Служба, – сочувственно произнес Зарудовский.
Гость чуть улыбнулся.
– Что дальше делать? – спросил Иван Тихонович.
– В общем, все, – ответил гость.
– За тем и приходил?
– В общем, да.
– Понятно, – подполковник поправил воротник старого свитера, – почему не сказал, что тех двоих убили?
– Кого?
– Не знал, выходит…
– Не знал.
– А если бы знал, сказал?
– Нет. Без приказа – нет.
– И без приказа не пришел бы?
– Вы все великолепно понимаете, Иван Тихонович.
– Вот то-то и оно, что понимаю, – Зарудовский невесело улыбнулся, – поздно уже.
– Поздно.
– Я провожу тебя до двери, – сказал Зарудовский.
– Хорошо, – гость отошел в сторону, пропуская хозяина вперед.
– Ты только не очень больно, – успел сказать Зарудовский.
Нож бесшумно вошел ему слева под ребро.
Назад: Глава 6.
На главную: Предисловие
