IV

– Мама звала меня Солнышко, – ответила она и вжала голову в плечи, зажмурившись в ожидании наказания.

Она произнесла эти слова и тут же поняла, что они неуместны здесь, в стенах этого монастыря. Всякое упоминание солнца или просто память о той жизни, которая осталась там, позади, за пролитой кровью, за страхом смерти, за самой смертью, – здесь, среди каменных стен, казалось насмешкой... Или нет, поправила она себя, не насмешкой – пыткой. Еще одной пыткой.

Солнышко, сказала она и замерла. Она ни разу не видела, чтобы аббат наказывал провинившегося... пострадавшего... заболевшего – она до сих пор не придумала, как называть того, кто...

Она старалась быть осторожной. Очень осторожной.

Когда все обитатели монастыря собирались в церкви на молитву, она становилась в стороне, в самом дальнем уголке. Нет, она не надеялась, что причастие минует ее, что удастся избежать яростной вспышки боли после того, как вино и облатка коснутся ее губ. Она даже смогла раз или два проглотить причастие и не рухнуть на пол, исходя рвотой и кровью.

Она старалась держаться подальше для того, чтобы не попасть в самый центр ада, который разверзался с началом молитвы.

Вначале колокол звал всех собраться.

Всякий раз первый удар настигал обитателей монастыря неожиданно, хотя каждый, казалось, жил с ожиданием этого тягучего, бронзового сгустка боли, обрушивающегося сверху, с колокольни, заполняющего двор и строения, словно ледяная вода... словно кипяток... словно жидкий огонь... расплавленное серебро.

Нужно было удержаться и устоять на ногах. Нужно было не убегать прочь, пытаясь зажать уши, а спокойно – как можно спокойнее – идти в церковь. И помнить, что всем, кто сейчас идет рядом с тобой, – тоже больно. И то, что некоторые из них уже несколько лет живут с этим, не приносило надежды на грядущее облегчение. К этому нельзя привыкнуть, сказала Тень, ее соседка по келье, ведьма. Невозможно к этому привыкнуть, сказал перед вечерней молодой парень, брат Корень, упырь. К этому нельзя привыкнуть, поняла она через месяц.

Даже воспоминание о пытке перед воротами отступало все дальше и дальше перед новыми каждодневными пытками.

В питьевой воде может быть серебро – она это поняла, когда первый же глоток из ковша выжег всю ее изнутри, не оставив даже пепла. Она лежала на полу, мимо нее, не обращая внимания, шли монахи. Она пыталась встать. Она опиралась на руки, но они не держали. Они подломились, и каменный пол в кровь разбил ее лицо. Кровь.

Она услышала рядом сдавленный стон и оглянулась. Увидела глаза, полные жажды и боли. Брат Корень, почти мальчишка, руки которого всегда были в грубых перчатках, а лицо всегда скрывалось в тени капюшона, стоял перед ней, сжав кулаки. Он видел кровь – и не видел ничего кроме крови. Кровь манила его, тянула к себе – свежая, молодая, человеческая.

– Я принесу тебе воды, – охрипшим голосом сказал Корень.

Потом она узнала, что у Корня необыкновенно чистый и высокий голос. Но тогда он был старым и хриплым. Корень принес воды и отошел в сторону, пока она омыла лицо... Осторожно омыла лицо, прикоснувшись вначале пальцем к поверхности воды. Боль здесь может быть везде. В каждой капле, в каждом звуке.

После этого они подружились. Корень даже как-то принес ей засушенный цветок, но она отказалась, и цветок, перелетев через стену, упал в пропасть.

Они все испытывали муки. Им всем было больно. Удары колокола, прикосновение серебра, причастие – боль, боль, боль... Ведьма не боится серебра, сказала Тень, но колокол и освященная вода... И причастие...

Корень пел в церкви. Это будто изрыгать огонь, сказал он. Это будто дышать огнем, сжигая не только горло, но и лицо своим выдохом. Молиться, сказала Тень. Так же, как и молиться, сказала Тень. Если молчать, сцепить зубы и сжать руки в кулаки, до крови впившись ногтями в ладони, – можно удержаться от крика. Но проговаривать молитву вместе со всеми... Это словно впускать боль в себя. Каждый раз растравливать в груди старую рану.

Церковь заполнялась болью и криками боли. Извивающиеся тела и горящие ужасом глаза. И неподвижная фигура аббата. И его взгляд, который скользит по хаосу в церкви, и непонятно, нравится ли ему это или вызывает отвращение. Или доставляет удовольствие. Или причиняет страдания.

– Как тебя зовут? – спросил ее аббат.

Она ответила, ожидая наказания. Она знала уже, что это аббат, походя, может окунуть серебряный крест в бочку для питья, что это аббат благословляет еду на общем столе, превращая еще и ее в пытку.

– Солнышко, – сказал аббат и погладил ее по голове. Солнышко вздрогнула, но на его руке не было серебра.

– Тебе плохо? – спросил аббат.

– Плохо, – ответила Солнышко. – Я...

– Я не могу дать тебе утешение, – сказал аббат. – Я никому из вас не могу дать утешение. Только то, что есть. То, к чему вы пришли. И надежду на жизнь.

– Я понимаю, – прошептала она. – Нас не станут искать в монастыре.

Аббат снова погладил ее по голове, и Солнышку почудилась жалость в этом движении.

– Я не смогу вас спрятать от этого мира, – тихо сказал аббат. – Я могу попытаться вернуть вас в этот мир.

Она осталась одна и долго думала над сказанным. Вернуть, в мир... Невозможно. Она это знала. Знала, что лишена души, что каждое мгновение среди людей может обернуться смертью либо для нее, либо для кого-то из людей.

Она не могла забыть вкус крови. И она понимала, что чувствовал Корень, увидев внезапно, как кровь струится из раны на ее лице.

Ей хотелось крови. Она старалась забыть об этом, старалась помнить только о том, что это – грех. Что это неправильно. Днем так думать было почти легко. Но ночью... И еще в полнолуние.

В' полнолуние Корень и те из упырей, кто мог не совладать с собой, запирались в подвальной комнате, стены, потолок и пол которой были покрыты серебром. Только круг в самом центре был из чистого камня. И они стояли в этом кругу, дышали воздухом, пропитанным серебром, и питались держаться, удержать зверя себе. Словно раскаленный камень в руках на божьем суде.

Вернуть в мир. Подготовить их, приучить к тому, что они могут сдерживаться и притворяться? К этому? Научить их – и отпустить. Просто так отпустить, или...

Солнышко не верила, что может быть что-то просто так. Она уже знала, что за все надо платить в этой жизни. Она сама расплатилась самой страшной ценой за свое любопытство. И...

Ударил колокол, сминая все мысли, заполняя голову дробящимися камнями. Солнышко чуть не схватилась руками за голову, чуть не попыталась зажать уши, но в последний момент удержалась.

Вернуться в мир.

– Они хотят вернуться, – сказал Хозяин, когда посол наконец ушел к себе в спальню, а Охотничий отряд был размещен на постой в доме Хорька.

Хорек не возражал – у него в доме было целых четыре комнаты. Он только просил, чтобы постояльцы не нарушали покой. Я работаю, сказал Хорек. Я читаю книгу, сказал Хорек.

Ловчий честно пытался успокоиться. Он перестал ходить по залу, принес из дальнего угла к камину кресло и сел вполоборота к Хозяину. Пока Хозяин разговаривал с Хорьком, пока Хозяин старательно отваживал посла, которого просто разрывало вдребезги желание поговорить об эликсире. Посол постоянно гладил себя по руке. Казалось, что скоро он ее лизнет, как лакомство. Или встанет на колени перед Хозяином.

Все успокоилось к полуночи. Хозяин рассказал о застывшем океане, о двух кораблях и о Громовержце.

– Они хотят вернуться, – сказал Хозяин устало. – И они правы.

Ловчий криво усмехнулся.

– Они правы, – повторил Хозяин, заметив эту гримасу. – Все это было напрасно. Было совершенно бессмысленно.

– Ты просто давно не убивал, – Ловчий потер кончики пальцев, словно на них была грязь. Или кровь.

– Громовержец тебя подставил, – усмехнулся Ловчий. – Он получил удовольствие от того, что ты – ты – защитник людей и смотрящий за Договором – убивал людей. Такого удовольствия он не получал, наверное, давно. Очень давно.

Хозяин посмотрел на свои руки.

– Ну что они могут сделать? – спросил Ловчий. – Они связаны Договором. Прийти сюда без нашего разрешения – это значит попасть в Бездну. Без надежды на возвращение. Попытаться напасть на одного из нас – Бездна. Что они могут?

– Не знаю, – честно признался Хозяин. – Они смогли найти союзников среди людей... Среди тех, кто знает о Договоре. И смогли передать целый корабль сомы.

По залу гулял сквозняк. Словно невидимка третьим участвовал в разговоре. Невидимке не сиделось на месте, он то пробегал по залу, толкая тяжелые ковры, то, приоткрыв ставню, выглядывал наружу, рассматривая, наверное, что-то на небе, и разочарованно хлопал этой ставней, натолкнувшись взглядом на тучи. Иногда невидимка подкрадывался к Ловчему или Хозяину и осторожно гладил их по голове, ерошил волосы, словно пытаясь успокоить.

– Да, – сказал Ловчий. – Я забыл тебе сказать. Сома.

Амброзия. Пища богов. Все становится на свои места.

Там, на дороге, возле Синего отряда, я почувствовал запах сомы. Судя по следам, там был один человек. Всех убил один человек, и я поначалу не мог понять – как. Теперь понятно. Теперь – понятно. Непонятно только одни – как они могли узнать этот фокус со смертным, накачанным амброзией? И как они могли решиться отдать столько сомы убийце? Это же годы и годы жизни. Это безумное богатство и власть над людьми...

– Да, – кивнул Хозяин. – Это значит, что ставки очень велики. Настолько велики, что можно лить амброзию и кровь и грязь. Ради того, чтобы вырезать отряд охотников за нечистью.

– Как они узнали...

– А вот это как раз просто. Ты помнишь Книгу младшего дракона? – Хозяин наклонился, не вставая с кресла, поднял с пола полено и бросил его в огонь, – Ты, конечно же, помнишь эту книгу.

– Помню, – пожал плечами Ловчий.

Естественно, он помнит эту книгу, хоть и прошло несколько тысяч лет с ее появления. Тогда она была записана на листы папируса. Потом ее перенесли на выделанную шкуру ягненка, на глиняные таблички. Он даже сам перевел ее недавно... относительно недавно. И дополнил. И Хозяин тоже ее дополнил комментариями. Очень трудно удержаться от соблазна поправить книгу, написанную о тебе.

– В книге не было ничего о той свалке на дороге, – сказал Ловчий. – Мы с тобой не болтали о том, как перебили два десятка черных, пропитанных сомой, словно дорожный плащ – пылью.

– Не болтали, – задумчиво протянул Хозяин. – Не болтали... Но Книга могла стать толчком. Поводом к размышлениям. И кто-то догадался, что можно спросить у богов за океаном. И кто-то сумел задать вопрос и получить ответ. И кто-то смог все увязать и придумать. И поставить перед собой цель, оправдывающую все это, – смерти, хаос, бочки вылитого эликсира бессмертия. Вон, Хорек сейчас читает Книгу Младшего Дракона. Уже второй месяц читает. Который раз перечитывает, пытаясь убедить себя в том, что книга – ложь...

– Кровавая жертва, – сказал Ловчий. – Клятва. Бес и Бродяга. Человек и бог. Да, там есть от чего свихнуться. Если только представить, что написанное правда, – будьте любезны тронуться крышей.

Ловчий улыбнулся, хотя, если честно, улыбаться было нечему. Можно было изображать спокойствие и демонстрировать уверенность. Но от этого не исчезало понимание, что все это плетется вокруг них, вокруг Ловчего и Хозяина. Что это их кто-то хочет использовать для... Для чего?

Они почувствовали эту возню уже лет двадцать назад, но так и не смогли найти паука, плетущего паутину. И не смогли понять, как их можно использовать. И, главное, зачем. Зачем. Простой вопрос.

– Думаешь, что отряды смешивают с наемниками неспроста? – переменил тему разговора Хозяин.

– Отрядам примеряют гроб, – сказал Ловчий. – Черному кресту примеряют гроб. И Егерь это прекрасно понимает. Но ничего не может сделать. Он смог только попросить меня найти его дочь и убить.

Хозяин кивнул. Ловчий ему уже рассказывал об этом.

– Последняя, блин, просьба, – Ловчий стукнул кулаком по подлокотнику. – Егерь остался у себя, а охотники поехали по местам назначения. Ты обратил внимание, как им приказано разместиться и в каком направлении двигаться, выжигая нечисть на своем пути?

Невидимка вздохнул со стоном.

– Сеть, – тихо сказал Хозяин. – Облава. И они не смогут уничтожать упырей, ведьм и оборотней. Они смогут их только теснить, гнать перед собой... На юг. В самое пекло. Уважаемый посол как раз вернулся из тех мест, очень живо рассказывал, как ересь заполоняет города и деревни, как люди убивают друг друга, пытаясь убедить, что Бог такой, как им кажется, и не может быть другим. Да ты и сам знаешь...

– Знаю. И знаю, что если так будет продолжаться, полыхнет всё. Да оно уже и так полыхает вовсю. И что Крестовые походы, в которые отправляли заботливо всю накинь, весь сброд, не смогли очистить эти земли от убийц и безумцев, выгрести отсюда... Я не слишком высокопарно выражаюсь? – спросил вдруг Ловчий. – И я, кажется, придумал, как удержать наших друзей-богов за океаном.

Ловчий попытался засмеяться, но вышло очень неискренне и фальшиво.

– Просто скажи им, что тут боги могут умирать. Терять бессмертие и умирать. Бессмертные боги и люди, получившие от них бессмертие.

– Дурак, – сказал Хозяин.

– Это через почему?

– Они еще больше захотят вернуться.

Хозяин и Ловчий молчали долго. Несколько раз пришлось подбросить дрова в камин, кончилось вино в двух серебряных графинах. Угомонились охотники, в который раз обсудив, как это Ловчий, блин, болты на лету, с колдуньей, твою мать, ночь так провел, что та до восхода свалила, а как он чуть всю засеку не опрокинул, да как такое можно... можно... вот рассказывали... да сами видели... но болты с двадцати шагов и засека...

Заснул прямо за столом Хорек. У него накопилось слишком много вопросов. И страх получить на них ответы. Он перечитал книгу трижды. Он пытался в нее не поверить. И надеялся, что найдет в себе для этого силы.

Посол во сне продолжал поглаживать правую руку. Рука словно светилась чем-то невообразимо прекрасным. И это тепло, это свечение, обещало еще большую радость.

Мужики в Трех деревнях спали плохо. Некоторые не спали вообще, выходя время от времени из домов, чтобы бросить взгляд в сторону замка и церкви. Чужие в Трех деревнях вызывали беспокойство. А в эту ночь их было слишком много.

Не спал Пес. Он сидел на табурете и рассматривал сквозь прутья решетки то, что когда-то было человеком. И когда-то было оборотнем, настолько глупым, чтобы поверить обещанной безопасности. Странно, лениво думал Пес, эти твари становятся сильными и хитрыми, как звери, но остаются наивными, как люди. Большинство людей.

Людям кажется, будто сделав что-то, они могут рассчитывать на награду. Что им положена плата за поступок. За хороший поступок – награда. За плохой – наказание. И все они, эти мелкие, жалкие, ничтожные людишки суетятся, насилуют себя и других в надежде на награду. Идиоты.

Комната освещалась факелами. Дым скапливался под потолком, потому что окон в комнате не было. Зачем слушать окружающим то, что здесь может происходить. Что здесь происходит.

Совсем недавно это называли замком Ворона. Теперь это руины. Это выглядит как руины. Дорога упирается в рухнувшую каменную стену, за ней виднеется то, что осталось от башни. Зуб, огарок, пень, изгнившая кость – Пес каждый раз, приезжая сюда, видел остатки башни по-разному.

Хозяину замка не повезло – Кардинал решил, что именно это место подходит для его планов. Пес не спрашивал, почему именно. Пес выполнил приказ. Пес и трое его подручных. Какое это было замечательное ощущение – вялые, слепо тычущиеся друг в друга люди, боль от неожиданной раны и наслаждение от того, что рана заживала почти сразу же. И ужас людей, понимающих, что к ним пришла смерть. Что те, кто их убивает, уже не люди. Сверхлюди, – подумал Пес и усмехнулся. Гордыня. Еще один смертный грех. Хорошо. Очень хорошо. Тем значимее то, что он делает для Бога.

Оборотень захрипел, рванул рукой... лапой ошейник. Лязгнула цепь. Живой еще, подумал Пес. Не хочет умереть. Или не может. Может, лучше осветить клетку? Еще пару факелов? Тогда то, что происходит с оборотнем, будет хорошо видно не только Псу, но еще и двум пленникам. Пленницам.

Сам Пес в темноте видел почти так же хорошо, как и на свету. С недавних пор. С недавних пор, когда получил свою силу от... Не хотелось называть их богами. Пес знал, что есть Бог. И это значило, что это слово не может, не должно произноситься во множественном числе.

Пес умел писать и читать. Его хотели сделать монахом. И он сам хотел стать монахом. И это было до того, как он нашел свой путь. Путь бескорыстия. Жизнь ради Господа, смерть ради Господа. Я грязь на деснице его.

Оборотень завыл. Его тело струилось, шло рябью, словно забыв, каким нужно быть. И кем нужно быть – зверем или человеком. Скрипели суставы. С шуршанием из кожи выползала шерсть для того только, чтобы снова исчезнуть. Лицо вытягивалось в звериную морду и снова становилось человеческим. Пальцы, когти, пальцы... Царапины на металле и капли крови на прутьях. Вой вперемешку с человеческими словами.

Ведьмы в дальней клетке, сидели, прижавшись друг к другу, пытаясь рассмотреть в темноте... Свою судьбу, решил Пес. Они думают, что видят свою судьбу. Они продали свою душу. Они отступили от Бога. И нет им прощения.

– Отпусти... – прохрипел оборотень. – Убей...

– Торопишься? – спросил Пес.

– Я же все сделал... Как нужно... Я...

– Молодец, – одобрил Пес – Ты сделал. Что еще?

– Вы обещали...

– Разве? – Пес оскалился в том, что считал улыбкой. – Тебе сказали, если ты хочешь жить, то будешь делать, что скажут. Ты живешь...

– Я живу, – оборотень дернулся и заскулил.

Из-под верхней губы показались клыки. Шерсть проступила на щеках, уши заострились, ладонь скорчилась, превращаясь в лапу.

Пес ждал. У него есть время. Кардинал расписал все по пунктам, предусмотрел, кажется, всё. Хитрый Кардинал. Он рассказал Псу всё. Почти всё. Поведал, кто и куда идет. Что будет делать. Когда всё начнется, и как будет происходить, – всё рассказал Кардинал. Кроме одного – зачем. Зачем все это происходит. Зачем нужно было подкупить Храмовников, чтобы они связали его с демонами за океаном. Хотя... Эликсир окупал эти затраты. И то, что пришлось держать почти целый флот возле островов, чтобы перехватить корабль с эликсиром. И вырезать всех, рискуя навлечь гнев ордена Храма. Все окупилось.

Храмовники еще расплатятся за свои грехи. За свои сняли со слугами дьявола. И то, что они возят серебро, без которого война с нечистью была бы проиграна, не умаляет их вины. Только цель может оправдать поступок. А они думают лишь о наживе.

– Я же все сделал... все рассказал, – простонал оборотень.

Теперь его тело превратилось в волчье, но лицо оставалось человеческим.

– Я рассказал о монастыре... Я все рассказал... об аббате рассказал, о паскудстве, которое там творится...

– Сейчас небось жалеешь, что ушел оттуда? – спросил Пес.

Ему это было не интересно. Совершенно. Он просто продолжал разговор, чтобы оборотень говорил... говорил... говорил... Может, он еще что-то вспомнит. Мелочь, пустяк...

Он и так уже много чего вспомнил. Надругательство нал молитвами и обрядами, над святым причастием, над именем Божиим.

Кардинал тянет. Бросить все – и отправиться к монастырю с тремя спутниками. Вырвать сердце у аббата, отступившегося от Господа и собирающего войско Нечистого, выжечь эту язву. Уничтожить. Но Кардинал тянет. Он хочет что-то сделать... Что? И зачем?

– Я... девчонку... я ведь все сделал, – ошейник сжимал горло оборотня.

Ошейник был рассчитан на шею человека, а у зверя она была толще. И дышать было трудно. Если бы оборотень был просто человеком или просто зверем – уже давно бы умер. А так...

– Я сделал ее зверем... Сделал... Как вы приказали... И потом рассказал ей о монастыре... как... как вы хотели... и проследил за ней... Я ведь пришел к вам! – закричал оборотень. – Пришел-пришел-пришел-пришел-пришел!..

Оборотень вскочил на ноги. Цепь рванула его за горло, но оборотень устоял на ногах. Не выдержала цепь. Звонко щелкнуло, разрываясь, звено. Удар – клетка вздрогнула.

Пес спокойно смотрел на то, как прутья клетки, в руку взрослого человека толщиной, начинают прогибаться под ударами оборотня. Удар. Удар.

Что-то кричат ведьмы. Они понимают, что если прутья подадутся, то здесь никто не уцелеет. Прутья расползаются. Еще удар. Ведьмы понимают? Пес встал с табурета и подошел к клетке. Ведьмам кажется.

Оборотень бился о прутья все сильнее и сильнее, кровь и клочки шерсти, звериный вой и человеческая божба. Всю жизнь он прожил то зверем, то человеком, а сейчас стал и тем и другим одновременно. И ничто не могло устоять перед ним сейчас.

Один прут лопнул, нижняя и верхняя часть его стали выгибаться наружу. Оборотень лез в дыру, не обращая внимания на раны. Он видел перед собой только своего палача. До которого нужно только дотянуться руками. Или зубами. Впиться в глотку, изорвать тело... Вот сейчас, билось в мозгу оборотня. Сейчас!

Пес протянул руки, сдавил голову оборотня ладонями. Оборотень попытался вырваться. Не получилось. Руки давили все сильнее, и оборотень махнул рукой, пытаясь достать противника. Хрустнул, ломаясь, позвоночник. Пес потянул обмякшее тело, застрявшее между прутьями, швырнул его на пол. Оглянулся на ведьм, которые замерли, вцепившись руками в прутья своей клетки, усмехнулся, наклоняясь, и дернул голову оборотня на себя, навалившись коленом на тело. Ведьмы закричали, когда голова оборотня упала перед их клеткой. Пес стоял посреди комнаты, разведя руки в стороны, как будто был распят на невидимом кресте.

– Жизнь ради Господа, смерть ради Господа! Я грязь на деснице Его! – выкрикнул Пес и добавил тише, словно боялся, что кто-то услышит. – Я кровь на деснице Его!

Кровь была на руках жреца. Кровь была на земле и на траве. Подножие каменного идола тоже было залито кровью.

Громовержец остановился на краю поляны и ждал, когда ритуал закончится. У богов стало правилом хорошего тона не вмешиваться в ритуалы и жертвоприношения друг друга.

Жрец поднял над головой вырезанное из груди жертвы сердце. Стоявшие поодаль люди что-то невнятно закричали. Что-то одобрительное, но без особого энтузиазма. Помощники жреца оттащили тело жертвы к остальным, выложенным в ряд.

На деревьях вокруг поляны сидели птицы, привычно дожидаясь окончания ритуала. Птиц было много, и выглядели они сытыми. Мяса хватит всем, понимали они, и потому не суетились.

Жрец аккуратно положил сердце перед идолом. Отступил на несколько шагов назад и склонил голову к плечу, будто любуясь делом рук своих. Потом, словно спохватившись, посмотрел на Громовержца и кивнул. У жреца явно было хорошее настроение, он даже помахал Громовержцу рукой.

Громовержец отвернулся. Первый раз увидев это жертвоприношение, он вообще ушел и почти год отказывался общаться с Воином, бывшим богом войны, а ныне...

Нет, в нескольких племенах сельвы он все еще считался богом битв и сражений и получал положенные жертвы. Естественно, не кровавые. Время от времени ему даже удавалось дирижировать грандиозными сражениями, в которых двадцать пять Черноногих побеждали двадцать восемь Красноносых и захватывали в добычу пять коз и восемьдесят кур. И все потому, что вовремя заручились поддержкой бога войны.

Севернее, за перешеек, Воина не то чтобы не пускали другие боги. Не могли они его не пустить, Договор об этом говорил точно и однозначно. Просто Воина в последние лет пятьсот недолюбливали. Из-за таких вот жертвоприношений. А он, хоть и отсиживался во влажных лесах, но своих глупостей не прекращал.

Как правильно заметила Охотница, которой теперь приходилось быть богиней охоты у племен прерий и богиней рыбной ловли на островах, бог может сам зарабатывать себе Силу, может общаться с людьми – жизнь заставит. Но самому становиться жрецом, называть себя человеком... Увольте. И уж эта Кровавая жертва.

Самка, ставшая неожиданно для всех богиней материнства у десятка племен на Северном материке и богиней удачных родов на Южном, выразила общую мысль энергичнее.

Сука недоделанная, тварь кровавая, ведь всех, паскуда, подставит с этими Жертвами, урод свихнувшийся, выкрикнула Самка и попыталась даже расцарапать ему лицо при встрече. Вмешался Мастер, оттащил богиню в сторону. И вовсе не потому, что боялся Договора.

Бить морду друг другу Договор богам как раз не запрещал. Использовать Силу – нельзя. А вот отвести душу и оттузить по возможности кого-то из богов, мог всякий. Даже для людей такая возможность предусматривалась. Шансов таких, правда, у людей было мало, но попробовать при желании мог любой. И мог рассчитывать на то, что в ответ бог не ударит молнией или еще чем, а благородно врежет по сусалам.

Так что, Самка могла полосовать лицо Воина ногтями от всей души, делая иногда небольшие перерывы, чтобы дать ранам возможность затянуться. Мастер оттащил свою жену потому, что увидел выражение лица Воина.

Кривая ухмылка и пустые глаза. Оказалось, что боги могут сходить с ума и без Кровавой жертвы. Просто сходить с ума. И кем они становятся в этом своем безумии, кем стал в своем безумии Воин, понять было сложно.

С Кровавой жертвой было проще. Человек берет ближнего своего, приносит его в жертву поименованному богу и...

Когда-то, очень давно, каждый из богов попробовал это. Чисто для опыта. То есть, с одного раза привычки не будет, и Безумным богом не станешь. Так, на время все для тебя исчезнет, черный водоворот захлестнет твой разум, взорвет весь мир для тебя одного, сделает тебя Вселенной... И отпустит. Потом, правда, оказывается, что будучи под Кровавой жертвой бог может только разрушать. И размеры разрушений зависят исключительно от дозы.

А Воин... Воин стал приносить кровавые жертвы лично. Нашел лазейку в Договоре. Все боги поклялись Бездной, Рекой и Камнем, что не будут требовать и принимать Кровавую жертву.. Но даже Хозяин с Ловчим не смогли предусмотреть, что бог станет жрецом в одном из племен и примется приносить Кровавые жертвы каменному истукану.

Сука, сказала Самка, но вмешался Мастер. Дева и Охотница молча отвернулись и ушли. Остальные два десятка богов и богинь продолжали молча стоять, глядя на Воина. Они тогда собрались на пляже Острова на традиционную встречу. Певец, пока еще не совсем увлекся своими крысами, сказал, что это нужно богам, чтобы иногда вспоминать о былых временах, былой славе и о том, что они когда-то были все вместе. Это была последняя общая встреча.

– Что уставились? – спросил Воин. – Что не так? Я нарушил Договор? Где? Как? Я еще с вами. Я здесь, а не в Бездне, и это значит, что я ничего не нарушил. Вы возитесь с людьми, паясничаете перед ними, вымаливаете понюшку Силы, клянчите... Вы, боги, властители мира, которые раньше даже запаха человеческого не переносили... Морщили носы... Фу, человечьим духом пахнет! А теперь не просто пахнет – воняет. От вас разит человечиной, от вас самих! Кем вы были раньше!

Воин обвел взглядом притихших богов.

– Вот ты, – Воин ткнул пальцем. – Ты был богом мореплавания у трех городов. А сейчас? Тростниковые лодки на высокогорном озере и плоты из бревен? Высочайшее достижение – на плотах через океан, по воле ветра и идиотизма! А Дева, которая так благородно ушла! Она была богиней любви и красоты. Прекрасно! Замечательно! А теперь? Кто она теперь? О какой красоте можно говорить теперь? О девочках, которые стараются заполучить косоглазие, чтобы понравиться? О дырявых вытянутых ушах? Даже Самка, которая трахалась со всем, что могло двигаться, которая когда-то целый город превратила в публичный дом, изобретающий все новые и новые позы и способы, теперь живет с Мастером – только с Мастером – и обеспечивает прочность семейных уз у охотников на бизонов. А охотники эти в постели с трудом делают выбор между обычной позой и позой собаки. И жертвы приносят не за удовольствие, а за увеличение поголовья своей семьи.

Воин сплюнул себе под ноги.

– Вы научились экономить Силу. Вы даже сюда, на это толковище, пришли ножками или прибыли на этих штуках, построенных Мастером. Приплыли на кораблях. А ведь раньше вы могли спокойно переместиться куда угодно за мгновение. Могли превращаться во что угодно: в быков, лебедей, золотой дождь – а, Громовержец? Нам нельзя заводить аватар. Ипостаси безнравственны и опасны, они могут попотчевать любого из нас Кровавой жертвой, как в свое время сделали это с Алым. Значит, нет аватар, нет потока Силы. И есть необходимость собирать ее по глоточкам и тратить по капелькам.

А ведь рядом с нами – столько Силы. Пусть она Черная. Пусть она может превратить любого из нас в Безумного бога. Но если научиться ею управлять? Получать Кровавую жертву, но не взрываться при этом смертью и разрушением, а управлять ею. Управлять ею и управлять миром.

Воин кричал, а остальные боги молчали.

– Я сам, своими руками, вспарываю людей. И приношу их в жертву, чувствую, как Сила идет к идолу, как нагревает его, пропитывает, скапливается в нем. Много силы. И я рано или поздно научусь... Пойму. И тогда вы все прибежите ко мне за этим секретом. Все вместе или по очереди. И каждый из нас сможет двигать светилами и управлять галактикой. Боги молчали.

– Ну и хрен с вами! – выкрикнул Воин и исчез. Через год Громовержец пришел к нему. Поговорить. Сам Громовержец пытался убедить себя в том, что просто следит за Воином. Пытается контролировать. Воин по этому поводу ничего не говорил, только ухмылялся многозначительно. Без намека.

Зрители разошлись, помощники жреца подхватили сброшенный им ритуальный костюм из перьев и тоже удалились, освобождая место для птиц и животных.

– Открыта кормушка для птиц и зверей, – сказал Воин, подходя к Громовержцу.

– Отойдем отсюда, – Громовержец глянул мельком на птиц, слетевшихся к телам, и отвернулся.

– Какие мы все стали нежные! – засмеялся Воин. – Как мы не любим смотреть на кровь и смерть. А раньше.. Я говорю – раньше, до Договора, когда мы только давали указания, пара сотен людей, убитых утром, вовсе не портила нам аппетит в обед. Не так? Ты морщишься при виде десятка убитых уродов, а сам регулярно отправляешь на дно людей, набравшихся смелости или глупости, чтобы пуститься в плавание через океан в Новый мир. В прекрасный новый мир!

Воин, не дожидаясь ответа, прошел вперед по тропе. Громовержец пошел за ним следом. После жертвоприношения Воин всегда шел к реке. Это еще одно, что придется перетерпеть сегодня.

– Ты после того раза с Хозяином... – Воин выделил голосом «Хозяина», но Громовержец, как обычно, не понял, ирония была в этом или что-то другое. – Ты с ним больше не встречался? Тебя не вызывали?

– Нет, – ответил Громовержец.

Издевку в свой адрес он почувствовал, но не отреагировал. Привык.

– И что сейчас делает Хозяин, а вместе с ним и Ловчий, мы с тобой не знаем, – констатировал Воин, – но то, что они должны начать суетиться, знаем наверняка.

Воин оглянулся через плечо. Громовержец неопределенно хмыкнул.

Тропинка вышла к реке.

Воин подошел к берегу, стащил с себя набедренную повязку, заскорузлую от крови жертв. Бросил ее в воду.

– Сегодня мне пришла в голову мысль, – сказал Воин, глядя на то, как повязка медленно плывет по течению. – А что если взять этого моего идола и принести его самого в жертву. Скажем, тебе.

Громовержец оступился, и это выглядело так, будто он шарахнулся от ужаса.

– Не надо так пугаться, – засмеялся Воин. – Не надо. Я просто рассуждаю. Мысль не есть преступление. Я могу сколько угодно говорить, что буду получать Кровавую жертву, но Клятва меня не швырнет в бездну. Вот смотри – Я буду принимать Кровавую жертву! Все сюда, приступайте к разделке! Ну?

Воин демонстративно осмотрел свое тело, попрыгал на месте, словно проверяя – не провалится ли сквозь землю.

– Так вот, о камне. После моих жертвоприношений он пропитался Силой, это даже люди чувствуют. Но если взять, разрушить идол – для бога, для любого бога... Там ведь уже не будет крови. У камня крови нет...

Повязка на воде вздрогнула.

– А вот и рыбки, – сказал Воин. – Приплыли, мои хорошие...

Вода в реке словно закипела, и через несколько мгновений набедренная повязка исчезла.

– Я, пожалуй, искупаюсь, – Воин присел на берегу и соскользнул в воду. – Хорошая вода.

Воин сел на отмели, по пояс в воде. Помыл руки. Зачерпнул воду в пригоршню и омыл лицо, стирая рисунок, положенный жрецу.

– Может, составишь компанию? – предложил Воин. – Это очень тонизирует. Почти как амброзия. Обновляет тело...

Громовержец отвернулся. Он не мог спокойно смотреть... И...

– Хорошо! – вскрикнул Воин. – Вот это – здорово!

Твою мать!

Это скоро кончится, подумал Громовержец. Нужно только подождать. Пока рыбы сейчас жрут тело Воина, пока он с наслаждением терпит эту боль, нужно просто не смотреть на кипящую окровавленную воду. И стараться не слушать, как стонет Воин, как сладострастно он всхлипывает.

Камень. Каменный идол. Действительно, если его разбить, то крови не будет. Громовержец сорвал с дерева лист, смял его в руке и растер между пальцев.

– Зачем? – спросил Воин, застонал, но потом продолжил. – Зачем ты мне рассказал всю эту историю? Про серебро, про людей... Про это... хорошо... про это – ладно, это знают все, а вот про твои переговоры с людьми. И про то, что ты им отдал амброзию. Это разве не нарушение Договора?

Громовержец не ответил.

– Не хочешь – не говори, – сказал Воин. – А мне, пожалуй, хватит.

Послышался плеск, Воин выбирался на берег, подтягиваясь на руках.

– Вот это – самое хорошее, – простонал Воин. – Взамен старой плоти нарастает новая, мускулистая... Лучше рыбок – только бродячие муравьи, но мне их лень искать.

Камень, подумал Громовержец. Заставил себя подумать, чтобы не слышать сейчас голос Воина.

Камень разбивается. Грохот, который перекрывает голос этого безумца. И Сила, запечатанная в камне, освобождается. Очищенная?

Просто поток Силы, чистый и бодрящий, приходит к богу... К нему, Громовержцу. И этой Силы столько, что можно не думать о Договоре, не думать о том, что нет свободы. Можно будет даже уйти Туда, Громовержец посмотрел на небо. На другую звезду. Туда, где никто не слышал о Договоре. Где можно все... Где он будет свободен...

– Вот и всё, – удовлетворенно сказал Воин. – Теперь можно выкурить сигару. Их здорово делают на Острове. Лучше всех.

Воин щелкнул пальцами. Руки были мокрыми, щелчок не получился.

– Руки отсырели, – засмеялся Воин.

Сигару он зажал в зубах. Вытер руки о волосы и еще раз щелкнул пальцами. В воздухе перед сигарой появился огонек, Воин затянулся и лег на берегу, закрыв глаза:

– Хорошо. Ты как – насчет закурить?

– Спасибо, обойдусь, – холодно ответил Громовержец.

Табак он не любил и не признавал. Вонь и грязь.

– Тогда зачем ты приперся? – спросил Воин. – Курить не хочешь, от ванны с массажем отказываешься... Тебя интересуют результаты моих экспериментов? Не волнуйся, ты будешь первым после меня, кто узнает секрет. Быть всемогущим одному – очень скучно. Почти так же скучно, как быть вечным. Не суетись, Громовержец, все у нас получится. Ты найдешь способ уничтожить Договор, я к этому моменту что-то придумаю с Кровавой жертвой...

– Слушай, – Воин внезапно сел. – А давай, когда я пойму, как отмыть Кровавую жертву, мы всех людей сделаем богами? Как будет весело! И богов будем приносить в жертву богам. Кстати...

Воин поднялся с песка, отряхнулся. Неторопливо вынул изо рта сигару, стряхнул пепел.

– А что если принести в жертву бога? – сказал Воин. – В принципе, люди могут это сделать, для них, в этом смысле, Договор не писан. Бродяга когда-то попробовал стать жертвой. Говорил, что больно, но пережил. А я боли не боюсь, если надо... Попросить, что ли, чтобы меня помощнички выпотрошили перед идолом? Ты не проследишь?

Это Воин выкрикнул уже вдогонку Громовержцу. Засмеялся. А что еще делать богу? Смеяться. Радоваться. Веселиться... Воин с криком ударил кулаком в дерево. Дерево с хрустом переломилось и повисло на лианах.

– Ненавижу! – закричал Воин. – Ненавижу!

Он ненавидит, подумал Громовержец, продираясь сквозь заросли. Ненавидит. Что? Кого? Людей? Себя? Договор? Или все это вместе? Дерево, лежавшее поперек дороги, Громовержец поддел ногой и отшвырнул в сторону. Во всяком случае – хотел. Он забыл, что в этих проклятых дебрях все переплетено, связано, срослось, почти так же, как во взаимоотношениях богов и людей.

От удара ноги ствол приподнялся, таща за собой прошлогодние листья, лианы и землю. С хрустом вылетело из земли дерево, росшее рядом, комья влажной земли ударили Громовержца в лицо.

Громовержец взревел. Слишком много всего накопилось за последние годы. Слишком долго он копил и прятал в себе обиды, злость, надежды и отчаяния. Ненавижу, кричал Громовержец, ненавижу. Он выворачивал деревья, ломал стволы и обрывал лианы. Метнувшуюся под ноги змею в двадцать шагов длиной он схватил за хвост, раскрутил над головой и швырнул вверх. Вот, пробормотал Громовержец, держите, будет вам летающий змей, только перьями обшейте. Думаете, что рожденный ползать летать не может? Может. Только нужно сильно этого захотеть. И крепко пнуть. Как и всех нас. Крепко пнуть.

Сволочи, ненавижу, ублюдки... за что?., почему?., сколько это будет продолжаться... почему ему – ему – нужно тащить все это на себе, почему ему выпала роль посланца к Ловчему и Хозяину... Хозяин... Чей Хозяин – богов? И Ловчий – богов?

Громовержец ударом ладони отбил половину попавшейся на пути скалы, обломал у глыбы острые края и швырнул получившийся шар перед собой. С влажным хрустом камень вломился в заросли и пронесся на три сотни шагов, сокрушая все на своем пути. Птицы и зверье бросились врассыпную. Громадная пятнистая кошка не успела увернуться – Громовержец ухватил ее за шкирку, поднял над землей и заглянул в глаза.

Зверь повис, безвольно опустив лапы, но в глазах его светилась ярость... Яростный страх. Как у Воина, вспомнил Громовержец. Такой же взгляд – пустой и страшный. Кошка с оглушительным мявом влетела в кусты.

Громовержец остановился. Сердце колотилось, и руки тряслись. И это – бессмертный бог, с усмешкой подумал Громовержец. Подумал, как о ком-то другом, чужом и неприятном. С гадливостью подумал. Что его мучит?

– Что тебя мучит, мужик? – спросил вслух Громовержец. – Что? Чего ты бесишься?

Вот он уже и сам с собой разговаривает. Еще немного... Певец дрессирует крыс. Воин приносит жертвы камню и мечтает покорить Кровавую жертву. Охотница, говорят, где-то в этих местах решила организовать племя независимых баб, свободных от мужской власти. Дура. Кто там еще из богов завел себе милое увлечение? Проще сказать, кто не завел. Мастер не завел. Оно у него было всегда, еще в те времена, когда он был хром и все возился с моделью ковчега. Сколько воды с тех пор утекло!

Они все сходят с ума. Кажется, боги уже сошли с ума.

Громовержец посмотрел на свои руки. Грязь. Провел рукой перед собой, воздух затвердел, превращаясь в зеркало. Ритуальная раскраска, грязь и клочья зелени не могли спрятать усталость, написанную на лице.

Он устал. Он затеял возню с людьми, он решил заставить Хозяина и Ловчего отказаться от Договора. Он честно предложил выход. И эти двое должны понять – либо они примут предложение Громовержца, либо люди сами нарушат Договор. Громовержец не знал, что именно задумали люди и чем это может обернуться для мира. Он надеялся, что Смотрящие за Договором поймут его, Громовержца, правоту. То, как сейчас все расположилось у людей, у христиан, просто создано для этого варианта.

Пусть Бог так и останется Богом, таким, как они его придумали, коллективным творчеством. Пусть Хозяин станет Спасителем, или Ловец – на здоровье. Для Громовержца есть роль. У них там кто-то тоже мечет молнии, гоняет бесов... Громовержец, вспомнив того, кого когда-то звали Бесом, хмыкнул.

Дева... Ей нужно только привыкнуть отзываться на правильное имя. Даже для Самки есть роль, роль девки, ставшей на путь истинный. Ей даже ничего не придется играть, она сама претерпела такое превращение... Для каждого из богов есть роль. Даже останутся места для новых богов... святых, или как там они их называют.

Если не это, то – отмена Договора и хаос. Они вернутся. Оголодавшие, озверевшие, сошедшие с ума боги. Они снова сцепятся за власть и влияние. Снова примутся рвать мир на клочки... Третьего не дано.

Громовержец протянул руку, коснулся своего отражения в зеркале. Осторожно, кончиками пальцев, счистил грязь с лица своего отражения, пригладил волосы.

Нужно за собой следить, подумал Громовержец. Нужно за всеми следить. В любой момент нужно быть готовым. Всегда готовым.

Зеркало подернулось рябью и исчезло. На его месте в воздухе повис, пульсируя, синий огонек.

Хозяин. Это Хозяин хочет поговорить. Неужели он принял решение?

Громовержец рассек ребром ладони воздух перед собой и шагнул в разрыв.

– Мне скучно, бог, – услышал он на той стороне.

– Мне скучно, бог, – сказал Хозяин, когда Громовержец шагнул из темноты на смотровую площадку.

– Станцевать? – спросил бог.

Ночной ветер гнал низкие тучи, казалось, над самыми головами Хозяина и Громовержца. Можно было поднять руку, и она наверняка увязла бы в холодном киселе.

– Приехал Ловчий, – сказал Хозяин. – Мы с ним обсудили твое предложение.

Так, подумал Громовержец, говори. Говори.

– Это очень интересное предложение, – сказал Хозяин. – Сохранить существующее положение и вернуть вам свободу действий...

Громовержец вдруг сообразил, что стоит почти навытяжку перед сидящим на парапете Хозяином. Оглянулся, потом провел рукой – и каменная плита площадки проросла, пустила каменные ростки, которые, переплетаясь, создали кресло.

Громовержец сел.

– Интересное предложение... – повторил Хозяин. – Приведу дословную цитату из высказывания Ловчего по этому поводу.

Ветер рванул плащ Хозяина, который забился, словно крылья.

На летучую мышь похоже, подумал Громовержец. И не птица, и не мышь. Не очень бог и не слишком человек.

– Цитирую, – сказал Хозяин ровным голосом. – Передай Громовержцу, чтобы он засунул свое предложение себе в жопу. Конец цитаты. От себя добавлю, что полностью поддерживаю процитированное высказывание.

Громовержец молчал довольно долго. Ярость, рванувшаяся из глубины, была так велика, что понадобилось много времени, чтобы втиснуть ее обратно. Хозяин терпеливо ждал.

– Ты... вы оба думаете, что я сорвусь и наделаю глупостей... – тяжело, с натугой проговорил Громовержец. – Вы думаете, что все держите под контролем. Полагаете, что вы... вам все можно здесь... Но это не так. У нас нет времени.

– Времени нет ни у кого.

– Но решение нужно принять вам. Завтра все ринется с такой скоростью...

– Завтра?

– Послезавтра, вчера, через неделю... Кому-то этот день уже известен. Кто-то, какой-то человек, уже все приготовил...

– Это ведь ты передал сому, – сказал Хозяин. Не спросил, а именно сказал.

– Я, – ответил Громовержец. – Я не нарушил Договора.

– И ты единственный, кому было позволено общаться с мореходами, – кивнул Хозяин.

– Я не нарушил Договора, – повторил Громовержец.

– Ты только хотел нас подстегнуть. Подтолкнуть к правильному решению.

– У вас нет другого выбора.

– Нам просто еще не предъявила другая сторона. Люди.

– Люди? – Громовержец засмеялся. – Они предложат тебе то же самое, но поставят условия, которых я не ставлю. И никто из наших не ставит. Мы всегда сможем договориться.

– Свои, типа, – сказал Хозяин.

– Свои. Да, свои. Несмотря ни на что. Теперь засмеялся Хозяин.

– Значит, мы делим между собой роли святых, Спасителя и прочих разных?

– Да. Как мы это делали до договора.

– Отлично. И продолжаем эту нашу игру до... До каких пор?

Громовержец осекся, потом сказал, но немного неуверенно:

– Сколько захотим...

– Вечно?

– Вечно.

– А что скажет Он? – спросил Хозяин.

– Кто – он?

– Настоящий. Бог. Спаситель. Что скажет он?

– Да нет никакого Бога. Не может быть в этом мире Бога! – Громовержец вскочил с кресла. – Нет и не было. Это мы его придумали. Вы с Ловчим его придумали. А мы вам подыграли, чтобы не погиб этот мир. Забыл? Ты его придумал, Ловчий его придумал... А я был им, и Воин был, и Дева была – все мы были им, создавали иллюзию, что это его рук дело. Чудеса. Мор и казни, кара Божия. Забыл, как вы с Ловчим жгли города? Искали десяток праведников...

– Рот закрой, – жестко сказал Хозяин. – Не нужно о десяти праведниках. Если бы не вы...

– Я не...

– Я знаю, что это не ты. Знаю, что это Ткач постарался, шутник. Пять тысяч человек, которых мы были вынуждены сжечь... Десять праведников... Мы просили вас, умоляли дать шанс обоим городам. Они поклонялись Разрушителю, но можно было все решить по-другому.

– Мы ведь решили: город, поклоняющийся Разрушителю, угрожает всему миру. Всем – людям и богам. И вы поначалу не возражали.

– Но ведь изменилось время... – почти простонал Хозяин. – Уже не было той опасности в Лимбе, уже не накапливалась Сила Кровавой жертвы.

– Договор нужно соблюдать, – протянул Громовержец. – Соблюдать. Странно мне такое слышать от Смотрящего за Договором. И мы тогда поставили условие – найдешь десять человек, не занимавшихся этим...

– А дети? Там были сотни детей. Они ведь не поклонялись Разрушителю. Они безгрешны. Вы отказались их принять во внимание... И мы...

– А ты бы их увел. Вон, взял бы у Певца его новую дудочку и увел с собой детей из обреченных городов! – Громовержец вдруг услышал свой голос, свои слова будто со стороны и замолчал.

– Извини, – сказал Громовержец. – Правда, извини. Хозяин молчал.

– Правда, я не прав. Извини. У меня сегодня был слишком трудный день. А еще был слишком трудный год. Век... Все валится, крошится и рассыпается... И я даже не знаю, чего хочу... Вам хорошо.

– Что? – изумленно спросил Хозяин.

– Вам – хорошо, – повторил Громовержец. – У вас есть цель. Безумная, совершенно нереальная и недосягаемая. Вы ищете Бога, того, кто создал Вселенную, наш мир и нас... Вам этой работы хватит на вечные времена... Его нельзя найти, но его можно искать. Я разговаривал с одним из бородачей. С корабля. Он сказал, что Бога нельзя найти, в него можно только поверить. А вы не сможете в него поверить, потому что знаете, как оно было на самом Деле.

– Мы не создавали этот мир, – тихо сказал Хозяин.

– Но мы можем его уничтожить... – Громовержец вернулся в свое кресло. – Я только что говорил с Воином. Он...

– Все еще приносит жертвы камню?

– Кровавые жертвы. Говорит, что ищет возможность очистить Кровавую жертву. Сделать ее источником Силы.

– У него тоже есть вечное занятие.

– Чушь. Он думает, что всех обманул. Он, наверное, даже себя обманул. Он не хочет чистой Силы, это я ее хочу. Это мне она нужна...

– Зачем?

Громовержец мельком глянул вверх, на черное от туч небо. Пожал плечами:

– Это не важно. Важно то, что Воин хочет узнать на самом деле. И что на самом деле он хочет сделать. А он пытается понять – если ему принесут Кровавую жертву... Гигантскую Кровавую жертву, сколько времени пройдет от того момента, до того, как его поглотит Бездна? Он ведь клялся Бездной, Огненным Камнем и Черной рекой. Успеет он уничтожить этот мир? Или нет? Ты как думаешь?

– Скоро восход, – помолчав, сказал Хозяин.

– Скоро конец света, – сказал Громовержец. – Только наступит он не после Армагеддона, а после того, как некий мелкий божок дикого племени из дикого леса закончит свои эксперименты. Если вы не примете моего предложения, либо люди, либо Воин, либо кто-то еще... Смерть и разрушение. И хаос еще на тысячи лет, в лучшем случае... Или ты будешь ждать, что вмешается ваш Бог? Ты ведь так и не нашел его за эти века. Вмешается?

Ветер усилился.

– А если даже и есть кто-то, кто создал этот мир, – выкрикнул Громовержец, перекрывая вой ветра, – интересуется ли он до сих пор этим миром? Нужен ли этот мир ему?

Ударила молния. Ливень с ревом заполнил пространство между тучами и землей.

Громовержец кричал, взмахивая рукой, и молнии били в море, скалы, землю, деревья и дома, словно повинуясь этим взмахам.

– От тебя зависит. От Ловчего. От вашего решения... Ты, убивая тех мореплавателей... я ведь видел, как тебя воротило... А теперь могут погибнуть миллионы... Все могут погибнуть... И только вы можете остановить это... Только вы... Подумайте! Подумайте, осталось очень мало времени,.. Я надеюсь, что оно еще осталось, время для решения...

Вспышка молнии осветила лицо Громовержца, и Хозяин увидел на нем отчаяние. Неподдельное и безграничное. Хозяин словно посмотрел в зеркало.

Безграничное и неподдельное отчаяние. Он должен сделать выбор. Выбор. Хаос или театр. Божественный театр. В роли Бога – боги. На вечные времена.

Или продолжить задуманное.

Когда-то, очень давно, Ловчий, заехавший в гости, вдруг, оборвав шутку, стал серьезным и спросил: «А мы ищем Бога для чего? Из любопытства? Чтобы потрогать пальцем и убедиться, что он есть? Нам он зачем? И зачем ему мы? »

Из любопытства? Что сделает он, Хозяин, когда вдруг поймет, что Бог – есть, что он существует? Действительно – потрогает? Или запрыгает на одной ножке, радостно выкрикивая «Нашел! Нашел! Нашел! Стукали-пали!»

Принять решение. Сделать выбор.

Хозяин заметил наконец, что ливень льет только за пределами смотровой площадки.

– Не нужно тратить Силу на такую ерунду, – сказал Хозяин Громовержцу. – Можешь уходить. Я подумаю. Честно – подумаю.

Громовержец молча подождал, пока Хозяин спустится в люк и опустит за собой крышку.

В груди у Громовержца было пусто. Гулко и пусто.

Он шагнул в темноту. Ливень обрушился на площадку. Полыхнула молния, одновременно с ней громыхнуло.

Посол вскочил на постели. Замер, прижимая руки к груди. Светильник в углу комнаты еле тлел. Сердце у посла колотилось, комок подступил к самому горлу. Посол не сразу понял, что именно разбудило его. Только когда близкий гром ударил снова, посол все понял и перекрестился. Посмотрел на свою руку и улыбнулся. Не приснилось. Все было на самом деле. И на самом деле он завтра... сегодня, торопливо поправил себя посол, сегодня утром, может получить...

– Хочешь стать бессмертным? – спросил голос из темноты.

Посол поднял руку, чтобы перекреститься, но замер. Не отпугнет ли крест Хозяина. Хозяина, повторил про себя посол и понял со сладостным ужасом, что это не прозвище человека, это констатация факта. У него появился хозяин. И он готов для хозяина сделать все, лишь бы...

Посол вскочил с постели. Пол, даже сквозь вязаные шерстяные чулки, казался ледяным. Посол сорвал с головы шапочку и упал на колени. Не больно. Не холодно и не страшно. Бессмертие.

– Я хочу, – выкрикнул посол. – Что мне сделать для тебя?

Две тени отделились от стены, гобелен опустился на место, скрывая потайной проход.

Хозяин и Ловчий. О Ловчем посол слышал много разного. Больше даже, чем о Хозяине. В руке Ловчий держал небольшую серебряную флягу. При виде ее сердце посла остановилось, рухнуло куда-то в желудок и слабо там задрожало.

Эликсир. Амброзия.

Посол на коленях подполз к Ловчему и Хозяину. Они стояли молча, словно чего-то ожидая. Послу показалось, что он понял, что он знает... Посол рванул с шеи золотой крест, звенья цепи, разлетаясь, звонко ударили по плитам пола. Крест отлетел в темный угол спальни.

– Крест выбросил? – торжественным голосом спросил Ловчий.

– Да, да... – мелко закивал головой посол, стараясь не выпустить из виду флягу.

– Ну и козел, – сказал Ловчий так же торжественно. – С колен встань, придурок, ноги застудишь. И лысину прикрой. Нам с тобой поговорить надо.

Посол встал.

– Присядем на край кровати, покалякаем, – предложил Ловчий.

Хозяин молчал. От него веяло холодом и сыростью. Как из могилы, подумал посол.

– Бессмертным быть хочешь... – сказал Ловчий.

– Очень.

– Бессмертным каждый идиот быть хочет, – Ловчий сделал ударение на «идиот». – А зачем?

– Ну... Вечно... Бессмертный... Молодость... – посол бормотал первое, что приходило в голову, даже не пытаясь связать все воедино, будто и не изучал логику и риторику и не слыл опытным оратором и искусным оппонентом.

Послу казалось, что от фляги исходит тончайший аромат... Точно, есть запах. Один раз ощутив его, невозможно ли с чем спутать. Фляга...

– Руки убери, – сказал Ловчий и врезал по протянутой руке посла. – Значит, так, за каждую полученную от нас каплю, я потребую от тебя массу услуг. Ты готов?

– Да, – не задумываясь, ответил посол. – Да, конечно. Что прикажете...

– Типа, монашек для развлечения, младенцев на растерзание, бессмертные души на поругание?

Посол молча кивнул.

– Тогда колись, сволочь лысая, кто тебя сюда прислал и с какой целью, – потребовал Ловчий. – Точно, конкретно и коротко. Имена, где находятся, с кем велено связаться потом. И заметь, чем скорее ты все расскажешь, тем больше тебе в первый раз достанется, – Ловчий открыл флягу и повернул ее на бок.

Появилась капля, отразившая слабый огонек лампы. Послу показалось, что она светится.

Капля медленно перетекла через край, повисла на мгновение... и упала на пол.

Посол вскрикнул, попытался упасть на пол, чтобы слизнуть каплю бессмертия, но толчок в грудь отбросил его назад, на постель.

– Бессмертие вытекает, – сказал Ловчий. – Поспеши.

Из фляги появилась новая капля и замерла на самом краю.

И посол заговорил, не сводя завороженного взгляда с капли.

Он говорил долго. Говорил быстро, перебивая самого себя и торопливо возвращаясь к сказанному, если что-то припоминал позже. Он рассказывал-рассказывал-рассказывал... Слухи и сплетни, собственные предположения и подозрения, тайные инструкции и конфиденциальные поручения... О себе и Риме, о кардиналах и Папе, о еретиках и католиках, о ереси и планах по ее искоренению. Даже о своих болячках и яде в перстне – тоже рассказал. Не забыл предложить свои услуги, если понадобится, в Риме. Назвал всех тайных агентов, которых знал в этих местах. О том, зачем решено собирать живую нечисть.

Иногда Ловчий уточнял, просил повторить. Капля эликсира покачивалась, притягивая взгляд, и посол отвечал на вопросы.

Хозяин молчал. Он просто стоял перед сидящим послом. Стоял неподвижно, и это пугало еще больше. Как скрытая угроза. Как... И тем более хотелось рассказывать все Ловчему, который слушал с интересом, подбадривая и иногда подшучивая.

Время от времени он хлопал посла по лысине, но тот не обижался, а с ужасом смотрел на заветную каплю, не сорвалась ли она из-за слишком резкого движения Ловчего.

– Что-то еще? – спросил, наконец, посол.

– Ну... – протянул Ловчий и посмотрел на Хозяина. – Пожалуй что и все. Больше нас ничего не интересует. Пока.

Ловчий встал, заткнул флягу и сунул ее себе за пояс. Нет, пронеслось в голове у посла. Нет. Неправда, Он не обманет. Он не может обмануть. Только сейчас посол вдруг сообразил, что Ловчий и Хозяин могут вот так просто уйти, унеся с собой флягу с эликсиром...

– Нет... – выдавил из себя посол, увидев, что они действительно уходят. – Я ведь... Я ведь все сказал... как договаривались... я ведь все сказал. Все!

Крик сорвался на визг и, врезавшись в потолок, упал куда-то за кровать, за полог.

Ловчий остановился, хлопнул себя по лбу: – Точно. А я думаю, что забыл? Ведь должен был что-то сделать, и не сделал... Флягу.

Ловчий вытащил из-за пояса флягу, покрутил ее в руке.

– Тут лет сто жизни и здоровья, – сказал Ловчий, – Хочешь? Хочешь. А зачем? Может, передумаешь? Мы тебе тогда деньгами отдадим. Золотом, камнями. У нас под замком, в пещерах каменных, этого... Хочешь – ведро? Или два?

– Флягу, – простонал посол.

– Подумай. Это ведь не бессмертие, это только продление жизни. И тебе придется снова и снова возвращаться к нам, снова умолять...

– Я готов, я... все что скажете... – Посол уже не видел ничего, кроме фляги.

Маленькая, серебряная, на один глоток. На краю, слева, там, где рисунок грифона, вмятинка. И влажный отблеск у пробки, на горлышке – след от капли, от потерянной капли.

– Ладно, – голос Ловчего стал вдруг усталым и, показалось послу, печальным, – держи.

Посол метнулся и поймал брошенную флягу. Вырвал пробку и припал к горлышку.

– Придешь в себя – сразу же выметайся из замка, – успел услышать посол, прежде чем сделал глоток и потерял сознание.

Начальник охраны утром нашел посла лежащим на полу. Рядом валялась пустая фляга. Начальник охраны поначалу даже подумал, что посол отравлен, но потом успокоился.

Посол, проснувшись, был свеж, весел и легок в движениях как никогда. Посол приказал быстро собираться и выезжать. Как можно быстрее. Не прощаясь с хозяином замка.

Кавалькада быстро покинула замок, проехала мимо Трех деревень и скрылась за холмами.

– Ну и ладненько, – сказал Кузнец, когда прибежавший мальчишка сообщил ему об отъезде. – Еще бы и эти, от попа, уехали, и было бы совсем хорошо. Понаехало здесь уродов.

– Уроды мы с тобой все-таки, – сказал Ловчий, глядя в окно на отъезд посла.

Хозяин не ответил.

– Нет, серьезно, – сказал Ловчий. – Хреновую мы ему оказали услугу.

– Ты его предупреждал, – сказал Хозяин.

– Предупреждал, – согласился Ловчий.

Они сели завтракать, когда кавалькада въехала в лес. Заспанная с утра кухарка накрыла стол, Ловчий налил вина себе в кубок. Выпил.

Кавалькада поравнялась со сгоревшим дубом.

– Он думал, что получил награду, – сказал Ловчий.

Хозяин ел молча.

Лошади с трудом месили грязь, колеса повозки вязли так, что трижды охране приходилось спешиваться и выталкивать повозку. Начальник охраны отправил одного всадника вперед, как ему было приказано в инструкции.

К вечеру удалось добраться до старого каменного, еще римского, моста через реку. Ночной ливень наполнил реку, и вода текла под самым настилом, неся ветки и разный мусор.

До конца моста оставалось еще шагов десять, когда дорогу внезапно преградили арбалетчики. Шеренга словно выросла из-под земли.

Это тоже было в инструкции, которую начальник охраны получил втайне от посла. Начальник охраны жестом приказал своим людям остановиться. Мост был узкий, повозка занимала всю его ширину. Десяток охранников были спереди повозки и два десятка – сзади.

Начальник охраны медленно поехал к шеренге – он хорошо помнил инструкцию.

Но, как оказалось, не все было в инструкции. Далеко не все.

Не было в ней арбалетного болта, с шелестом преодолевшего десять шагов от арбалета до горла начальника охраны.

Арбалетчиков было два десятка, расстояния до охраны – всего десять шагов. Кольчуги и плащи не могли остановить болтов.

Посол в повозке услышал крики – это два десятка охранников попытались отступить. Сбежать. Попытались, потому что на другой стороне моста также стояла шеренга арбалетчиков.

Только один из охранников сообразил и прыгнул в воду.

Он смог проплыть в ледяной воде саженей сто, в кольчуге, сапогах и плаще. Он, наверное, смог бы и выбраться на берег, но третий болт, выпущенный ему вдогонку, не канул со всплеском в воду, как два предыдущих, а ударил пловца в голову.

Посла выдернули из повозки, сунули головой в мешок и бросили на коня.

– Думаешь, они знали, что мы его подкупим? – вечером, в который раз, спросил Ловчий Хозяина.

– Да. И они далее знали, чем мы его подкупим. Он ведь уже понимал, что может здесь получить. Ему просто намекнули на такую возможность.

– Вот я и говорю – уроды мы, – сказал Ловчий, – Он же теперь под пытками умрет ой как не скоро! После сомы.

– Амброзии, – поправил Хозяин. – Он сам сделал свой выбор.

– Ну да, – кивнул Ловчий, – а это так просто – сделать выбор. Берешь и выбираешь. Вот как мы с тобой.