Глава 59
Жена президента вошла в его кабинет на втором этаже, поцеловала мужа и отправилась в свою спальню. Президент сидел в мягком кожаном кресле с высокой спинкой и изучал статистические документы с последними экономическими прогнозами, делая многочисленные записи в большом желтом блокноте. Некоторые листочки он оставлял, другие отрывал и уничтожал, не закончив запись. Спустя почти три часа он снял очки и на несколько мгновений закрыл усталые глаза.
А когда снова их открыл, был не в своем кабинете в Белом доме, а в маленькой серой комнате с высоким потолком и без окон.
Он протер глаза и огляделся в тусклом свете.
Он по-прежнему был в серой комнате, но на этот раз сидел в жестком деревянном кресле; ноги привязаны к квадратным резным ножкам, руки — к подлокотникам.
Его охватил ужасный страх, он закричал, стал звать жену и охрану, но даже голос его сделался другим, более низким и хриплым.
Вскоре открылась дверь в нише стены и вошел маленький человек с худым интеллигентным лицом. У него были темные глаза, озадаченный вид, а в руке он держал шприц.
— Как мы сегодня, господин президент? — вежливо спросил он.
Удивительно, язык иностранный, а президент его понимает. Потом он услышал собственный крик:
— Я Оскар Белкая, а не президент Соединенных Штатов. Я Оскар…
Он замолкает: игла шприца погружается в его руку.
Озадаченное выражение не сходит с лица маленького человека, оно словно приклеено. Человек кивает в сторону двери; появляется другой, в тусклой тюремной одежде, и ставит на металлический стол, прикованный к полу, видеомагнитофон. Подключает аппарат к четырем розеткам в столе и выходит.
— Это чтобы вы не сбросили наш новый урок на пол, господин президент, — говорит худой человек. — Надеюсь, вы найдете его интересным.
Он включает запись и выходит.
Президент пытается прогнать этот кошмар, вырваться. Но все кажется слишком реальным, чтобы быть причудливым сном. Он чувствует запах своего пота, ощущает, как ремни натирают кожу, слышит эхо своих раздраженных криков. Голова его падает на грудь, и он начинает неконтролируемо всхлипывать, а магнитофон продолжает передавать сообщение. Очнувшись, президент поднимает голову, словно сбрасывая огромную тяжесть, и оглядывается.
Он сидит у себя в кабинете в Белом доме.
* * *
Секретарь Оутс позвонил Дэну Фосетту по частной линии.
— Как обстановка? — спросил он без лишних слов.
— Критическая, — ответил Фосетт. — Повсюду вооруженная охрана. Не видел столько войск со времен службы в Пятом полку морской пехоты в Южной Корее.
— А президент?
— Строчит указания, как пулемет Гатлинга. Ни одного советника больше не слушает, меня тоже. С ним все трудней встретиться. Две недели назад он уделял большое внимание противоположной точке зрения или возражениям. Теперь с этим все. Вы соглашаетесь с ним, или он выпроваживает вас за дверь. Меган Блэр и я — единственные, кто еще допущен в его кабинет, но мои дни сочтены. Я уйду, прежде чем крыша рухнет.
— Оставайтесь, — сказал Оутс. — Для всех лучше, если вы и Оскар Лукас будете рядом с президентом. Вы наша единственная связь с Белым домом.
— Ничего не получится.
— Почему?
— Говорю вам: даже если я останусь, я ничего не смогу. Я быстро поднимаюсь на самый верх перечня тех, кто не угоден президенту.
— Тогда верните его хорошее отношение, — приказал Оутс. — Пресмыкайтесь перед ним и поддерживайте любые его идеи. Соглашайтесь на все, но постоянно сообщайте нам о его действиях.
Наступила долгая пауза.
— Хорошо. Сделаю все, чтобы у вас была информация.
— И предупредите Оскара Лукаса, пусть будет готов. Нам потребуется…
— Могу я спросить, что происходит?
— Пока нет, — коротко ответил Оутс.
Фосетт не стал настаивать. Он сменил тему.
— Хотите знать о последних решениях президента?
— Плохие?
— Очень плохие, — подтвердил Фосетт. — Он говорит о выходе из НАТО.
Оутс так сжал телефонную трубку, что побелели костяшки.
— Его надо остановить, — мрачно сказал он.
Голос Фосетта доносился как будто издалека.
— Мы с президентом давно вместе, но в интересах страны я вынужден согласиться.
— Оставайтесь на связи.
Оутс положил трубку, повернулся в кресле к окну и задумался. Полуденное небо было зловеще серым, в Вашингтоне шел дождь, и скользкие тротуары отражали странные очертания федеральных зданий.
В конце концов именно ему придется взять бразды правления, с горечью думал Оутс. Он знал, что за последние тридцать лет всех до единого президентов унижали, поносили, на них клеветали, и он ничего не мог с этим поделать. Эйзенхауэр оказался последним главой Белого дома, которого после ухода уважали так же, как при вступлении в должность. Сколь бы праведным и умным ни был каждый следующий президент, пресса и несметные вашингтонские чиновники забрасывали его камнями; и у Оутса не было никакого желания становиться их мишенью.
От размышлений его оторвало гудение селектора.
— К вам мистер Броган и еще один джентльмен.
— Пригласите, — приказал Оутс.
Когда Броган вошел, Оутс встал и вышел из-за стола. Они обменялись кратким рукопожатием, и Броган представил стоящего рядом с ним человека — доктор Реймонд Эджли. Оутс сразу распознал в нем ученого.
Модные прическа и галстук свидетельствовали, что он во всем следует обычаям кампуса. Эджли был худ, с жесткой бородой и густыми бровями, делающими его похожим на Мефистофеля.
— Доктор Эджли — начальник программы „Глубина“, — объяснил Броган. — По поручению Агентства он в университете Колорадо занимается контролем над мозгом.
Оутс жестом пригласил их сесть на диван, а сам уселся напротив, за мраморный столик для кофе.
— Мне только что звонил Дэн Фосетт. Президент хочет вывести наши войска из НАТО.
— Еще одно доказательство, подкрепляющее нашу позицию, — сказал Броган. — Такой шаг выгоден только русским.
Оутс повернулся к Эджли.
— Мартин рассказал о наших подозрениях относительно поведения президента?
— Да, мистер Броган ввел меня в курс.
— Как вы расцениваете ситуацию? Могут ли президента побуждать к предательству?
— Действия президента точно свидетельствуют о драматическом изменении личности, но пока он не пройдет целую серию тестов, мы не можем быть уверены, что имеют место изменения в мозге или внешнее влияние.
— Он никогда не согласится на обследование, — сказал Броган.
— Тут загвоздка, — согласился Эджли.
— Не расскажете, как осуществляется влияние на мозг президента, доктор? — спросил Оутс.
— Если мы действительно имеем дело с этим, — ответил Эджли, — то вначале субъекта на определенное время заключают в камеру, напоминающую матку, где нет никаких чувственных ощущений. В это время мозг пациента изучают, анализируют его сигналы, дешифруют их и переводят в язык, с которым может оперировать компьютер. Следующий шаг — создание имплантата, в данном случае микрочипа, содержащего необходимые данные, и микрохирургическое введение его в мозг.
— Вас послушать, это все так же буднично, как удаление гланд, — сказал Оутс.
Эджли рассмеялся.
— Я, конечно, излагаю сжато и сверхупрощенно, на самом деле процедура чрезвычайно тонкая и сложная.
— Что происходит после введения микрочипа в мозг?
— Следует упомянуть, что часть имплантата представляет собой трансивер, работающий на электрической энергии мозга и способный посылать схемы мыслей и других функций организма как угодно далеко, например, в Гонконг.
— Или в Москву, — добавил Броган.
— Или в советское посольство здесь, в Вашингтоне, как вы предполагали раньше? — спросил Оутс, глядя на Брогана.
— Пожалуй, я смогу ответить, — вызвался Эджли. — Коммуникационные технологии позволяют передавать мысли субъекта через спутник в Россию, но на месте доктора Лугового я бы установил поблизости свою станцию мониторинга, чтобы своими глазами наблюдать за действиями президента. Это позволит мне также быстрее менять свои приказы его мозгу в случае неожиданных политических событий.
— Может ли Луговой утратить контроль над президентом? — спросил Броган.
— Если президент совсем прекратит думать и действовать самостоятельно, он разорвет связи с нормальным миром. В таком случае он может отклониться от инструкций Лугового и довести их до абсурда.
— Поэтому он спешно запускает такое количество радикальных политических программ?
— Не знаю, — ответил Эджли. — Насколько мне известно, он точно исполняет приказы Лугового. Однако я полагаю, что процесс идет гораздо глубже.
— Как это?
— Отчеты оперативников мистера Брогана из России свидетельствуют, что Луговой проводил эксперименты с политическими заключенными, вводя жидкость из их гипоталамуса — структуры мозга, отвечающей за воспоминания, — в мозг других субъектов.
— Пересадка воспоминаний, — удивленно сказал Оутс. — Значит, доктор Франкенштейн существует.
— Перенос воспоминаний — сложное дело, — продолжал Эджли. — Невозможно с уверенностью предсказать его результат.
— Думаете, Луговой провел такой эксперимент с президентом?
— Не хочется давать положительный ответ, но если он делал то, что собирался, то мог месяцами, даже годами программировать какого-нибудь несчастного русского заключенного, внедряя в его мозг мысли, отвечающие политике Советов, а потом перенести жидкость из гипоталамуса этого бедняги в мозг президента — для подкрепления действия имплантата.
— Может ли президент при правильном лечении вернуться к норме? — спросил Оутс.
— Вы хотите спросить, может ли его мозг стать таким, каким был раньше?
— Что-то в этом роде.
Эджли покачал головой.
— Никакое известное мне лечение не устранит повреждений. Президента всегда будут преследовать чужие воспоминания.
— Нельзя ли убрать эту жидкость из его гипоталамуса?
— Я понимаю, о чем вы говорите. Но, устранив чужие воспоминания, мы сотрем и собственные воспоминания президента. — Эджли помолчал. — Как ни прискорбно, рисунок поведения президента изменился бесповоротно.
— Тогда следует отстранить его от должности… навсегда.
— Такова моя рекомендация, — без колебаний сказал Эджли.
Оутс откинулся в кресле и сцепил руки за головой.
— Спасибо, доктор. Вы укрепили нашу решимость.
— По слухам, никто не может войти в Белый дом.
— Если русские смогли его похитить, — сказал Броган, — не вижу причины, почему мы не сумеем сделать то же самое. Но вначале нужно разорвать его связь с Луговым.
— Можно внести предложение?
— Пожалуйста.
— Существует превосходная возможность повернуть дело к нашей выгоде.
— Как?
— Вместо того чтобы прерывать сигналы мозга, почему бы не настроиться на них?
— Чего ради?
— Я со своими людьми могу перенаправить сигналы в наше контрольное оборудование. Если наши компьютеры получат достаточно данных, скажем, в течение сорока восьми часов, мы займем место в мозгу президента.
— Чтобы вытеснить ложные данные русских? — спросил Броган, заражаясь воодушевлением Эджли.
— Совершенно верно! — воскликнул Эджли. — У них ведь есть все основания считать истинными данные, поступающие от президента; поэтому мы сможем вести русских по любой дорожке, какую выберем.
— Мне нравится эта мысль, — сказал Оутс. — Вопрос в том, есть ли у нас сорок восемь часов. Невозможно сказать, что предпримет президент за это время.
— Стоит рискнуть, — решительно сказал Броган.
В дверь постучали, и в кабинет просунула голову секретарша Оутса.
— Простите, что мешаю, господин секретарь, но у мистера Брогана срочный звонок.
Броган быстро встал, взял телефон со стола Оутса и нажал кнопку.
— Броган.
Почти минуту он молча слушал. Потом положил трубку и повернулся к Оутсу.
— Спикер палаты представителей Алан Моран жив и находится на военно-морской базе Гуантанамо на Кубе, — медленно сказал он.
— А Марголин?
— Никаких сведений.
— Лаример?
— Сенатор Лаример погиб.
— Милостивый боже! — простонал Оутс. — Это значит, что Моран может стать нашим следующим президентом. Не могу найти более неподготовленного и беспринципного кандидата на эту должность!
— Феджин в Белом доме, — заметил Броган. — Не самая приятная мысль.
