Глава 16
Дедушка
Старик сидел на Валеркиной кровати. Тугой болезненный комок распирал его горло. Старые руки обнимали худенькую мальчишескую спину. Пальцы сквозь одежду ощущали слабость и жар детского тельца. Валерка казался ему хрупким и невесомым. Старик даже боялся пошевелиться, опасаясь причинить боль этому маленькому страдающему человечку. Под мешковатой пижамой шершаво терлись белые марлевые повязки.
В тот самый миг старик ощутил, что теперь нет для него человека ближе, чем Валерка. И с этого момента он больше не одинокий, всеми забытый старик – теперь он дедушка.
Рассиживаться им не дали. Подошел высокий строгий врач с таким типом лица, который любят рисовать художники на картинах, изображающих Христа или святых. Слегка сутулая худощавая фигура в белом халате не могла укрыть собой мельтешащей сзади медицинской сестрички. Сестра слегка испуганным голосом чирикала что-то невнятное, наверное стараясь о чем-то предупредить старика. Только старик уже не мог разобрать, что она лопочет.
– Здравствуйте, меня Илья Александрович зовут. Я – доктор. Вы не могли бы на минутку со мной в коридор выйти? – учтиво сказал врач и сразу же успокоил Валерку: – Валера, ты не беспокойся. Вернем мы тебе дедушку, но сейчас он делает очень нужную и важную работу для других детей. Ты мальчик взрослый и должен это понимать. Хорошо?
Выпущенный из рук деда Валерка устало вмялся в скомканную подушку и кивнул, но только глазами, выражая свое согласие и покорность судьбе. Неожиданно встретив старика считаные минуты назад, он вернул себе маленький кусочек прежней счастливой жизни. Он боялся, что у него этот кусочек отнимут, и Валерка был готов на все, чтобы не потерять этой маленькой частички себя самого. Он был готов ждать, терпеть, соглашаться с чем угодно, врать, изворачиваться, умолять. Он никогда не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас. Казалось, что судьба может обмануть его в очередной раз и он потеряет и эту маленькую спасительную соломинку.
Сестричка присела на край Валеркиной кровати:
– Потерпи, миленький. Ты не расстраивайся, теперь у тебя все будет хорошо. Теперь дедушка будет рядом с тобой. Выздоравливай скорее.
Она улыбнулась ему ласковой материнской улыбкой и взъерошила мокрые от испарины волосы.
Валерка стал усиленно повторять про себя эти последние слова, как самую важную мантру своей жизни: «Все будет хорошо. Все будет хорошо. Так же хорошо, как раньше. Все будет хорошо».
Старик поцеловал стриженую голову мальчика с неожиданно большими ярко-красными ушами и послушно вышел вслед за строгим врачом. Сколько лет он мечтал о том моменте, когда сможет вот так просто поцеловать вихрастую детскую головенку. Какое это счастье – рассказывать внукам на ночь волшебные сказки, забрасывая каждое слово в широко распахнутые глазенки, мастерить забавные поделки, прощать мелкие и не очень мелкие шалости, водить внуков за руку в старый сад за ароматной малиной, горячей от летнего солнца. Какое это счастье – заслужить всей своей жизнью эту самую удивительную награду в жизни – быть дедом.
– Простите, мы не представлены, – сказал ему врач, когда дверь за ними закрылась.
– Федор Ефимович. Ефимычем меня все зовут, – представился старик.
– Федор Ефимович. Я понимаю ваши чувства. Разыскать потерянного внука среди этого безумия действительно счастье. Но я рассчитываю и на ваше понимание. Поймите, мальчик пережил невероятный ужас, ему нужен покой. Постарайтесь понять еще и других детей. В той палате все дети потеряли родителей. У всех без исключения очень тяжелое физическое состояние. Психическое состояние мне сложно оценить, у меня другой профиль. Я военный медик. Но я вас очень прошу не появляться в той палате какое-то время. Не буду вдаваться в подробности, но представьте состояние других детей, которые видят такое чудесное событие. В некоторых случаях это действительно может поддержать и дать хотя бы иллюзию надежды, но в дальнейшем ваши встречи с внуком невольно будут причинять боль остальным детишкам. Вы понимаете меня?
– Конечно, понимаю.
– Мы ни в коем случае не будем препятствовать вашему общению с внуком. Мы постараемся устроить вас вместе, осталось только подобрать место для вас двоих.
– Да. Конечно, я подожду.
– Мы всегда говорим правду родственникам пациентов, – продолжил доктор. – Не буду от вас скрывать. Мальчика привезли в очень тяжелом состоянии. Его буквально выдернули из лап морфов. Много травм. К тому же наложилось сильное токсическое отравление. Когда его привезли, шансов, что он выживет, было пятьдесят на пятьдесят. Но за сутки он успел выкарабкаться с того света. Как пойдет выздоровление дальше – неизвестно. У мальчика много поверхностных ранений. Еще сотрясение головного мозга и ушибы внутренних органов. Было подозрение на компрессионный перелом, но его, слава богу, не подтвердили. Ребенок весьма неплохо идет на поправку, и это радует. На вас сейчас ляжет еще и нагрузка по уходу за больным ребенком. Вы готовы к этому?
– Я все сделаю, как вы скажете.
– Идите прямо сейчас на сестринский пост и дайте информацию о мальчике. Скажите, что вы дедушка зайчика. Кстати, как его на самом деле зовут?
– Терешкин Валера. – Старик сам не знал Валеркиной фамилии и поэтому назвал свою.
Врач ему одобрительно кивнул, пожал обе руки, извинился и быстрым шагом ушел в сторону лестничной клетки.
Старик больше не помогал разносить ужин, а послушно пошел к высокой белой стойке из окрашенной масляной краской фанеры. Затем примерно десять минут улыбчивая медсестра с широким лицом и узкими запятыми очень восточных глаз подробно расспрашивала его о мальчике. Старик честно рассказал все, что знал, кроме того, что они не родственники.
Место им нашли только к вечеру. Их поселили в маленькую каморку без окон, точнее, там было маленькое зарешеченное окошечко прямо в массивной железной двери. Окошечко закрывалось металлической ставенкой, запирающейся на простой советский шпингалет. Сама ставня была настолько закрашена масляной краской, что казалась облитой толстым слоем пластика. Каморка была раньше кассой, и окошко выходило в коридор. Им даже умудрились подселить соседей. Причем поселили тройняшек. Три мальчика четырнадцати лет. Мальчишки были сильно истощены. Их привезли накануне.
Мальчики почти четверо суток просидели без еды и практически без воды в гараже. Они с родителями собирались уезжать, но, когда добрались до гаражей, их там заблокировали шустрые зомбаки. От ненужных провожатых смогли отбиться кое-как, отец убил пятерых самых шустрых, и у них получилось добраться до своего гаража. В гараже их ждало разочарование. Машину угнали. Ворота взломали старым воровским способом: натянули трос между расположенными друг напротив друга гаражными воротами и дернули его автомобилем. Семья посмотрела на разоренный гараж. Делать нечего, нужно было быстрее убегать из гаражей, которые могли в любую секунду превратиться в западню. Спастись не получилось: мертвых перед гаражным кооперативом стало слишком много.
Отец пытался расчистить путь из ружья. Опытный охотник, обжигая пальцы, он торопливо вгонял патрон за патроном в горячий ствол верной «тулки», но мертвых было слишком много. На него мертвяки кинулись скопом и сожрали почти без остатка. Мальчишки с матерью смогли спрятаться в одном из гаражных боксов, который бросил открытым кто-то из убегающих владельцев. Дверь захлопнули в самый последний момент.
Мать обратилась часов через восемь. У нее было слабое сердце. Сердечный приступ пришел к ней поздней ночью. Хорошо, что она успела разбудить сыновей. Они помогли ей спутать руки и ноги. Через четверть часа ее не стало, а еще через десять минут она стала зомби. Мальчишки не смогли убить мать. Они найденными в гараже лопатами затолкали ее под верстак и там заставили ящиками со всякими железками, негодными аккумуляторами и старыми покрышками на битых дисках. Было очень страшно. Артем, самый смелый из них, умудрился накинуть петлю из металлического троса на ноги зомби и привязать ее к стойке железного верстака.
Вторую петлю с помощью старой швабры он накинул ей на голову. Трос они все вместе натянули и завязали за нижнюю полку самодельного стеллажа из разномастных кусков металлолома.
Вот так и просидели мальчишки все эти дни в темноте и холоде, без крошки во рту, умудрившись выцеживать воду из лужи перед воротами с помощью трубочки, просунутой в узкую щель. Ночью вода перемерзала, а днем приходилось ждать, когда она оттает. Оживший труп матери постоянно толкался и скребся под верстаком, нагоняя такой ужас, что челюсти сводило судорогой. К тому же она воняла.
Спасение братьев Кузнецовых можно назвать чудом. Задняя стена их гаража выходила на обычную дорогу. Одна из большегрузных машин врезалась в стену, уходя от столкновения с выскочившим из дворового проезда автобусом. Стена из хлипких шлакоблоков рухнула, и братьев обнаружили пассажиры грузовика, когда полезли выталкивать застрявшую в проломе стены машину, отстреливаясь от накатывающих зомби.
Тройняшки походили друг на друга не больше чем обычные братья. Они были разного роста, с разными глазами, не говоря уже о характерах. Но те, кто их видел, однозначно могли сказать, что они братья: схожие черты лица, да и жесткие курчавые светлые волосы отмечали всех троих.
Мальчишки не отличались выдающейся комплекцией, им всем троим можно было дать не больше двенадцати лет. Подростки в них угадывались только по ломающимся голосам. Старик отметил про себя, насколько они отличались от смелого и уверенного в себе Кирилла, который уже в этом возрасте походил на юного викинга, а не на сопливого мальчишку.
Тройняшки на самом деле больше всего различались характерами. Артем был самым решительным и боевитым. Волевой авантюрный характер сковывало худенькое тщедушное тело подростка, он был самым маленьким из троицы. Никита был эмоциональным и весьма артистичным мальчиком, характерный томный взгляд с поволокой сулил своему хозяину бурную романтическую жизнь и женское обожание в будущем. К тому же он прекрасно пел и замечательно умел играть на нескольких музыкальных инструментах. Сережа, наоборот, был всегда тих и задумчив. Он мог часами просиживать у окна, а как-то раз, принеся с собой новую книжку, он снял один ботинок, да так и остался читать, стоя на пороге их каморки, замызганный томик с названием «Строение вселенной. Глобальные загадки и парадоксальные гипотезы».
Вот всю эту свору юнцов и повесили на старика. И он был счастлив. В самую первую ночь ему даже приснилась его ненаглядная Софьюшка, которая строго-настрого запретила ему умирать, сказав: «Живи ради них. Ты так нужен детям».
С подростками он сумел найти общий язык довольно скоро. Артема нужно было постоянно чем-то подзадоривать, подсовывать что-нибудь интересное, а еще лучше – чтобы новое занятие было вызовом для его авантюрной натуры. Тогда он сразу загорался и с увлечением набрасывался на очередное дело. Если Артем скучал, следовало ждать от него очередной дурацкой выходки, так раздражающей взрослых. У старика прямо талант оказался в плане поиска новых вызовов для честолюбивого подростка. Артема впервые в жизни никто не одергивал и не закручивал гаек, его воспринимали серьезно. Благодарный мальчишка платил той же монетой.
С Никитой было проще всего – его нужно было постоянно хвалить за самые малейшие мелочи, тогда он был просто ангелом, парящим в своей эмоциональной эйфории.
Сложнее всего было подобрать ключик к Сереже. Молчаливый флегматичный интроверт, склонный к меланхолии и чурающийся окружающих его людей, он всегда был вежлив, никогда не грубил и не перечил. Тогда старик просто начал его слушать. И из этого угрюмого лобастенького подростка просто полились неудержимым потоком житейская мудрость и подростковый глупый максимализм, бурная кипучая фантазия и сухие научные факты. В голове у мальчика был просто жуткий ералаш, который требовалось срочно разложить по полочкам. Сергей был феноменальным рассказчиком. Постепенно каждый вечер в их родной теперь каморке стал заполнять собой его трепетный ломающийся голос, рисующий перед ними картины удивительных событий, далеких странствий и умопомрачительных приключений. В рассказах Сергея непонятным образом переплетались удивительная правда и яркий вымысел. Со временем к ним даже стали захаживать на вечерние посиделки персонал больницы и пациенты из соседних палат.
А Валерка был просто Валерка – одиннадцатилетний мальчик, постепенно восстанавливающийся от тяжелых физических и душевных травм.
Обустроили их в этой маленькой и темной, пахнущей старой бумагой каморке со всем возможным для такого места комфортом.
В помещение кассы смогли впихнуть только две двухъярусные армейские кровати с панцирными сетками. Валерке и деду выделили первые ярусы коек. В дополнение к двум спальным местам наверху устроили из двух матрасов лежанку под Валеркиной кроватью, обозвав ее подземельем. Спать там было прохладно и неудобно. Поэтому тройняшки занимали непрезентабельное место по очереди, постоянно меняясь.
Все четверо мальчишек весьма бодро шли на поправку.
На следующий день после переселения в новые хоромы старика настигла страшная новость. Пропал Данила. Пропал вообще весь отряд, с которым тот выехал в город.
Их ждали еще три дня. Даже высылали за ними группу на броне, но они как сквозь землю провалились.
Блидевский тоже пропал. Просто тихо исчез, и все. Старик его больше не видел. Может, уехал с одной из групп, а может, и погиб. Помимо заботы о беспокойных сорванцах старик по-прежнему убирал территорию, только теперь убирающих стало очень много. Всем нужно было пристроиться как-то в этой жизни.
С тройняшками старик справлялся кое-как. Подрастающее хулиганье бурлило избыточной энергией. Со временем он упросил вояк взять их в помощь в склад оружия и боеприпасов, но после первого дня там их вернули со строгим наказом, чтобы они даже не подходили и даже не смотрели в сторону стрелкового оружия и боеприпасов.
Все же внукам нашлось занятие по душе. Теперь на территории эвакуационного пункта проводились постоянные занятия по начальной военной подготовке, в которые вошли самые нужные для нового мира дисциплины.
Через полторы недели в полку дедовых внуков прибыло. Как-то после обеда к ним в каморку зашла миловидная светловолосая девочка, да так и осталась. Она села рядом с дедушкой и тихо прижалась с нему, обняв за руку. Девочку звали Зоопарк. Дед сразу переименовал ее в Зою. Зоя была просто удивительно нежным и ласковым ребенком. На вид ей можно было дать лет десять или одиннадцать. Внешность девочки обещала, что она вырастет красавицей. Телосложение в свою очередь добавляло, что худосочное девичье тельце со временем будет весьма склонно к полноте. Хотя разве это плохо?
Зою нашли прямо в зоопарке. Она бродила между клетками, когда ее заметила очередная команда спасателей. Пока ее спасали, Зоя стояла абсолютно невозмутимо, как будто вокруг ничего не происходило. Строить гипотезы о том, как она умудрилась выжить в таком месте, отказались сразу, списав это на божью волю и чудо. Никаких повреждений у девочки не было, а вот психику Зои покорежил мощный психологический шок. Что происходило в ее симпатичной головке, было абсолютно непонятно. Зоя не говорила вообще.
Для девочки приспособили крохотную кроватку между койками. Кроватка была почти вполовину короче коек, поэтому девочке приходилось спать, свернувшись калачиком. Когда из лучших побуждений ее попытались переложить на другое место, мальчишки получили от нее жесткий и бесстрашный отпор. В довесок к девичьей нежности и ласковости прилагался прочный, как легированная сталь, Зоин характер.
Старик сам не мог понять, нашел он подход к молчаливой девочке или нет? Она часами сидела возле него, обняв, или просто ластилась к нему, как котенок. Так или иначе, но Зоя постоянно была вовлечена в любое дело, которое происходило. Зоя помогала дедушке, слушала Сережины рассказы или песни Никиты, внимала эпическим повествованиям Артема о его очередных похождениях. Зоя вела себя так, будто она всегда жила именно подобным образом и ничего другого в ее жизни не было. Вот это было действительно странно. Они смогли выяснить, что она умеет читать, причем очень бегло, и абсолютно точно указывать на ошибки в тексте. Больше о ней не удалось выяснить ничего.
Жизнь в эвакопункте стремительно менялась. Уже не было разносолов в столовой. Всех кроме больных кормили два раза в день. Работающим давали еще небольшой сухой паек.
Старик просил отправить его с мальчиками в какое-нибудь другое место, но сначала ему говорили, что Валерку нельзя перевозить – слишком слабенький, а потом – что подбирают подходящий поселок.
Количество вывозимых из Москвы и ее окрестностей людей становилось все меньше и меньше. Постепенно и гарнизон таял. Военные гибли в операциях по эвакуации выживших, уезжали с караванами, а также их переводили в гарнизоны других объектов. Каждая спасательная операция давалась теперь очень большой ценой. Почти три недели они жили в эвакопункте, наблюдая, как его роль постепенно сходит на нет. Вместе с унылой деградацией окружающей обстановки росла тревога старика. На его постоянные просьбы хотя бы отправить в новое место детей уже просто отводили глаза в стороны и говорили что-то совсем несуразное. Старик понимал, что отправлять людей уже некуда. Больные никому не нужны. Нет места, куда их можно пристроить. Оставалось только надеяться, что их заберут с собой те, кто знает, куда едет. Старик не раз слышал, как их врач кричит в микрофон рации, а потом озлобленно пинает старый деревянный стол. Все было забито. Кого могли, отправляли в свободные поселения или в заброшенные деревни. Но нужен был транспорт, какой-то скарб на первое время и конечно же оружие с боеприпасами. В отсутствие централизованного управления и снабжение эвакопункта, и отправка людей в безопасные места целиком легла на плечи самих людей и руководителей подобных пунктов.
На улице было уже совсем тепло, только по ночам весенняя зябкая прохлада напоминала о том, что лето еще не скоро. В очередную подобную ночь к старику вернулась бессонница. До этого он думал, что проклятый недуг практически полностью оставил его. Внуки за день выматывали не хуже, чем две смены подряд на заводе. Спал он чутко, но вполне крепким здоровым сном. А в эту ночь сон решил взять у деда отгул, а точнее, просто убежал в самоволку.
Старик ворочался с боку на бок и ловил легкие намеки на сонливость. Он прислушивался к сопенью своих детишек. Кроме сапа старик слышал, что Зоя опять стала сосать палец. На второй день своего появления у нее пропала эта привычка, а сегодня опять он различал слюнявое причмокивание. Пахло весенней свежестью и тяжелым больничным запахом медикаментов и хлорки. Он сразу обратил внимание на внезапный хруст, донесшийся из коридора. Старик резко сел, настороженно прислушиваясь. За то время, которое он здесь провел, бывало всякое. Больные умирали и обращались, их отстреливали. Были ночные авралы, когда привозили больных и раненых. Частенько были случаи, когда кого-нибудь вытаскивали с того света. Порой свихнувшиеся люди начинали бегать по коридору и орать. Но сейчас он услышал новый звук, который его насторожил.
Тишина взорвалась грохотом, и сразу начали кричать люди. Происходило что-то совсем из рук вон плохое, слышались удары и треск, звуки падения и скрежет, захлопали выстрелы, что-то взорвалось. В первые секунды старик захлопнул дверь. Мимо их каморки пронеслось нечто большое и тяжелое. Уверенный топот мощных лап заставлял кровь стынуть в жилах. Это не могло быть человеком. Резкий душераздирающий крик резанул пространство за дверью и мгновенно захлебнулся хрипом. От сильного удара вздрогнула вся стена. Наверное, чудовище выбило дверь в соседнюю палату. Людской многоголосый крик слился уже в непрерывный гул.
Старик защелкнул шпингалет на ставенке, закрывающей окно. Внучата прижались сзади. Маленький фонарик выхватил испуганные детские глаза. Артем и Сережа уже спустились сверху на кровать старика. Валерка сидел на кровати Зои, обняв ее за плечи. Никита выглядывал из своего подземелья, как суслик из норки.
Два морфа незамеченными пробрались на крышу склада и, выломав решетку, попали в больничный коридор. Люди в панике метались по больнице, прыгали в окна, которые не были затянуты решетками, пытались сопротивляться, но больничные палаты, заставленные койками, превратились в страшную ловушку. Люди были как в западне. Морфы устроили кровавый пир. Люди гибли один за другим. Пол в коридоре в считаные мгновения оказался залит скользкой парящей человеческой кровью, ошметками внутренностей, частями тел, осколками костей и кусочками мозга. Морфы в первую очередь разбивали головы своих жертв. По окнам ударили очереди, зазвенели разбитые стекла.
Мимо двери опять галопом пронеслось пьяное от людской крови чудище. Тварь не издавала никаких звуков, и от этого становилось еще страшнее. Послушался скрип и треск. Похоже, тварь ломала очередную дверь, но не пыталась выбить, а садистски медленно выдавливала. Громкий, как выстрел, щелчок на мгновение опередил звук падения двери. Крики стали еще громче. Хлопнуло два выстрела, но вряд ли это сыграло хоть какую-нибудь роль. Старик слышал, как быстро обрывались вспыхивающие автоматные очереди. О том, что происходило дальше, думать не хотелось.
Теперь уже дрогнула наружная стена больницы. По ней лупили из скорострельных пушек. Старик похолодел весь внутри. Они же сейчас без разбора всех выживших в больнице тут похоронят.
Старик торопливо и горячо зашептал:
– На пол скорее, ребятки. Лучше внизу прятаться. Это я с войны запомнил.
Старик не был на оккупированной территории, и линия фронта до них не дошла, даже самолеты вражеские до них не долетали. Но как тут по-другому выживешь? Сейчас снаряд стену к ним пробьет – и каморка превратится сразу в могилу для всех шестерых. Ему-то что, он свое пожил. А вот как внуки? Он должен их спасти во что бы то ни стало.
Они улеглись на пол, подстелив матрасы. Сверху тоже накрылись матрасами и одеялами. Так было жарко и душно, но все же появилось хоть какое-то чувство безопасности.
Снаружи опять загрохотало. Похоже, взрывались гранаты. Потянуло вонючим горьким дымом. Они были в западне. Вырваться нельзя, а оставаться здесь опасно. Даже если их не заметят чудовища, они могут погибнуть от огня или угореть от дыма.
Но их заметили. С противоположной стороны в дверь толкнулись. Потом по металлу заскрипели когти. Дети и старик прижались друг к другу и сразу превратились в дрожащий живой комок. На дверь обрушились могучие настойчивые удары. Уже не осталось сомнений в планах незваного гостя. Ими постараются закусить сразу или оставить про запас, но живыми им отсюда уже не выбраться. Удары гремели все чаще. Сверху сыпалась пыль и осколки штукатурки. Тогда они услышали первый раз звонкий девичий голос Зои:
– Уходи! Убирайся прочь! Не смей к нам лезть! Ты слышал меня?!
Казалось, чудовище с той стороны двери замерло, ошарашенное криком девочки, но это была иллюзия. Титанический удар прогнул дверь вовнутрь. Лязг и срежет металла заглушил крик девочки. Но Зоя по-прежнему стояла, такая прямая и тоненькая, перед самой дверью. Старик попытался потянуть ее за руку к себе, но это оказалось невозможно. Зою как будто к полу гвоздями прибили. Никита обхватил девочку за талию и потащил назад, как музейную статую. Никита был самым крепким и весил, наверное, раза в полтора больше Зои, но утащить девочку ему удалось с большим трудом.
В образовавшуюся щель просунулись уродливые пальцы с крепкими медвежьими когтями. Край двери стал сжиматься под ними, будто жесть консервной банки. Фонарик валялся в углу, и дверь освещал отраженный от светло-бежевой стены свет. Косые тени еще больше искажали и без того страшную картинку лапы морфа, ломающего их единственную защиту от кровожадного мертвого монстра. Морф с усилием стал отгибать край двери в сторону от косяка. Дыра становилась все шире. Ползущий по полу дым просачивался к ним в ловушку, затеняя пепельной пеленой слабый свет фонарика. Противный металлический скрип закончился звонким ударом, оторвалась какая-то деталь. Треугольный кусок нижней части двери резко дернулся вверх и замер с новым стуком. Похоже, в раме, на которую был наварен стальной лист, нашелся какой-то элемент, который остановил успешную работу морфа по расширению прохода.
Лапа исчезла, и в проеме показалась громадная зубастая пасть отвратительной образины. Ударила волна запаха ацетона, крови и испражнений. Зоя зашлась в оглушительном визге.
Вот и пришел им конец. Им даже отпор дать нечем. Здоровенные плечи твари мускулистым хомутом уперлись в жерло дыры. Свободного пространства не хватало для прохода морфа целиком. В отверстие он смог протиснуть только голову и длинную мускулистую шею.
Над головой старика звякнуло. Артем сдернул дужку со спинки кровати и, заорав «ура», кинулся вперед. Он лупил изо всех сил по уродливой голове, хотя это было все равно что ломом пытаться остановить танк. Голова монстра моталась во все стороны и громко хлопала челюстями, норовя схватить Артема. Могучие челюсти схватили и смяли смешное оружие отважного мальчика, как трубочку для коктейлей. Старик отдернул мальчика назад, чтобы морф, мотая головой с дужкой в зубах, не задел ею Артема. Дальше началось что-то вообще невообразимое. Дети сдергивали дужки и вытаскивали прутья из спинок, молотили морфа кто чем мог. Дверь выгнулась пузырем под нажимом могучих плеч морфа, затрещала стена, сверху уже посыпалась не штукатурка, а обломки кирпича. Кто-то умудрился попасть железным прутом от спинки в глаз чудовища. Морф отпрянул. Его голова исчезла из дыры, но в следующее мгновение уже две страшные лапы ухватили отогнутый край двери и потащили его в сторону коридора. Все с замиранием сердца смотрели на расширяющееся отверстие. Зоя уже не кричала, слышались скрип и скрежет металлической двери и треск кирпичной стены. Сантиметр за сантиметром дверь уступала нахрапистому натиску монстра.
Со стороны коридора донесся страшный грохот. Каморка сразу наполнилась клубами едкой цементной пыли и пороховой гари. Опять послышался грохот, скрежет и страшный треск, потом вновь рухнуло что-то массивное. Пыль валила внутрь каморки уже клубами. Фонарик не горел. В их клетушке было темно хоть глаз выколи. Старика потянула к полу детская ладошка. Дед с внуками упали на пол. Тут действительно было не так дымно и пыльно. Все кашляли.
Маленький огонек зажигалки загорелся в мальчишеских руках – это было спасение. По крайней мере, стало видно, куда лезть. Артем поджег скрученную в трубочку страницу Сережкиной книжки. Слабый неверный огонек выхватил из темноты неподвижную лапу монстра, торчащую из пролома в двери. Морфа придавило рухнувшей сверху бетонной плитой. Две с половиной тонны бетона и арматуры придавили теперь уже упокоенную тварь к полу.
Выбирались по очереди, очень торопились. В здании начинался пожар. Было бы глупо избежать лютой смерти от морфа и сгореть заживо в развалинах больницы, которая три недели была их домом.
Снаружи почти ничего не было видно. Дым, копоть и пыль накрыли плотным саваном разрушенное здание. Сразу за их дверью торчали какие-то балки, куски бетона, обломки плит и кирпичной кладки. Старик понимал, что нужно выбираться направо – так ближе и там выход на крышу пристройки есть.
– Направо, нужно идти направо! Только кричите! Громко кричите! Иначе вас за мертвых примут и убьют! – кричал старик внукам.
Ефимыч не мог точно сказать, услышали его внуки или нет. Он слышал рядом детские крики. Молодцеватый басок мальчишек уже скатился на детский визг.
– Кричите, что живые! Руками вверху машите, а то пристрелят, – услышал старик Никиту. Он был самым голосистым.
Старик руками схватился за чью-то одежду. Он дернул изо всех сил, но тот, кто был в одежде, так и не тронулся. Дед осторожно наклонился вниз и ощупал липкую от крови голову. Это взрослый человек – один из погибших. Едкая горечь вызывала слезы из глаз, пыль забила ноздри и гортань, было трудно дышать. В ушах звенело от взрывов. Он запинался, падал, вставал, потом опять падал. Где его внуки? Этот вопрос бился в голове раненым зверем. Он оскальзывался на чьих-то останках и замирал, пока ощупывал найденное тело. Замирал он только для того, чтобы лучше сосредоточиться. Ведь он за них отвечает. Софьюшка спросит с него за детишек. Это будет самый страшный суд в его жизни.
Вдруг нечто твердое и острое ткнулось в его бок, заставив старика охнуть и скорчиться о боли.
– Я живой! Не убивайте! Мне внуков найти надо! – закричал он из остатков сил.
Старика грубо схватили за шиворот и потащили в сторону. Буквально в двух шагах от него голосил высокий детский голос.
– Дяденька! Не убивайте! Я жить хочу! Пожалуйста! Миленький дяденька! Вы же добренький такой! Не убивайте!
Старик понял, что кричит Никита. Уже хорошо. Потом громкий визг на самых высоких нотах сказал им, что нашлась их упрямая и ласковая Зоя. Старика бесцеремонно тащили за шиворот, выкрутив его так, чтобы он не смог никого укусить. Он все это время что-то лепетал, но его не слышали. Его усадили на деревянный помост в полусотне метров от здания больницы, который служил в эвакопункте чем-то вроде сцены. Руки и ноги деда стянули нейлоновыми петлями, на голову натянули хоккейную маску вместо намордника. Старик приподнял голову настолько высоко, насколько мог, и стал крутить ею во все стороны, ища взглядом своих внуков и лапочку-внучку. Никиту усадили рядом с ним. Мальчик очень сильно кашлял. Маску ему не стали надевать, а вот руки и ноги спеленали так же, как и старику. Зоя лежала ничком чуть в стороне. Вокруг девочки хлопотали одновременно несколько человек. Артема тащили сразу двое. Он дергался и пытался пинать своих спасителей. Валерку принесли на руках, он не мог идти. Старик неуклюже боком пополз к Валерке.
– Дед, все с твоим внуком в порядке. Подожди немного, сейчас вас в столовую перенесем. Людей не хватает. Понимаешь? – Старика подхватил под руку и помог подняться молодой мужчина в красной спортивной куртке, перемазанной сажей, кровью и строительной пылью.
Старик ощутил, как сильно несет от молодого мужика гарью и жженым порохом. К помосту подбежали люди с носилками и уложили на них Валерку, укрыв его сверху армейским бушлатом. Сергея нигде не было видно. Старик силился сказать своему провожатому, что его никуда тащить не надо и ему нужно найти Сережку, но из-под маски доносилось лишь невнятное бурчание. Мужчина практически тащил его волоком, потому что спутанные ноги старика не позволяли идти ему самостоятельно. Заметив, что Ефимыч что-то пытается сказать, провожатый остановился и поднял хоккейную маску с лица старика:
– Что, отец? Плохо? Сердце?
– Сережа, внук мой пропал.
– Так найдут все равно.
– Он вместе с нами выходил. Все здесь, а его нет.
Мужчина задумался.
– Ох, дед, и влетит мне от начальства. Тебя точно не кусали?
– Нет. Мы в кассе своей сидели за дверью железной, а убегать стали, как только крыша рухнула. Мы сразу на крышу выскочили.
– Ну да, на крышу, – с недоверием уставился на него мужик. – Я тебя сам из развалин вытаскивал. Ты по трупам лазил. Если бы ты не орал, то шлепнул бы тебя, как пить дать. Уж очень на мертвяка ты был похож.
– Развяжи меня. Мне Сережу найти нужно.
Мужчина пристально посмотрел ему в глаза и затем рассек штык-ножом путы на руках и ногах старика.
– Дед, держись около меня. Если почувствуешь что-нибудь, то сразу мне говори. Если хоть на шаг от меня отойдешь – сразу буду стрелять тебе в голову. Понял меня?
Старик обрадованно закивал. Он уже не беспокоился ни за кого из внучат, кроме Сережки. Детей уже утащили в столовую. Старик видел, как настигли выскочившего из открытого окна столовой Артема, надавали ему затрещин и уволокли опять в столовую.
Тем временем молодой мужчина, которого звали Слава, или Славик, как он сам представился, отвел старика в сторону и экипировал его. Ему быстро подыскали обычные кирзовые сапоги, армейский бушлат размера на три больше, чем нужно. На голову старика Славик надел противогаз с большим панорамным забралом и совсем небольшими фильтрами, в руки ему он сунул фонарь в белом треснутом корпусе с широким длинным ремнем.
– Галоген. Смотри не разбей. Сейчас такие на вес золота, – предупредил его Слава.
Старик даже кивнуть ему не успел в знак согласия. Слава потащил его в сторону развалин больницы. Болтающийся на плече мужчины автомат периодически больно бил старика по локтю, но он не жаловался. Нужно было найти Сережку. Старик недоумевал: почему они стали расстреливать больницу из пушек и закидывать гранатами? Там же были живые люди. Это выглядело как преступление. Нельзя было стрелять.
Второй этаж больницы был уничтожен практически полностью. Над дымящимися развалинами торчали вверх обломанные стропила, части обрешетки, кривыми ломаными зубами возвышались уцелевшие части стены. С крыши склада и пристройки само здание поливали из двух брандспойтов. Под струями воды по развалинам медленными больными муравьями ползали люди, они извлекали из-под обломков еще живых и раненых пострадавших. Периодически слышались выстрелы. Спасатели добивали обернувшихся погибших.
Слава помог деду забраться на плоскую крышу пристройки и указал пальцем вперед. Старик понял, что он просит его показать, где они проходили. Сквозь маску, да еще в таком шуме, было практически не разобрать, что говорил Слава.
Старик перебрался через выбитое окно и завалы, густо измазанные смесью мокрой сажи, пыли, песка и мелких обломков. Прожекторы, установленные на соседних зданиях, не могли справиться с темнотой, заполнившей каждый закуток развалин. Идти было трудно, они даже не шли, а пробирались среди обломков. Уходящие из-под ног куски бетона коварно пытались сбросить с себя людей, отомстить им за нарушенный покой, длившийся не один десяток лет. Кровь в лучах фонаря казалась черной как деготь, отличить ее можно было только по характерному блеску.
Они со Славиком искали выживших. То здесь, то там из-под обломков торчали части тел или одежда, а иногда лежали и целиком тела. Сразу можно было выделить тела людей, убитых морфами. Головы таких трупов были или пробиты, или размозжены, или вообще оторваны. Два человека шли шаг за шагом, осматривая и ощупывая попадающиеся тела. Жутко было смотреть на шевелящиеся останки, торчащие из-под обломков. Изодранные в лохмотья руки и ноги шевелились, скреблись, стараясь вытащить мертвых своих хозяев на свет божий. Казалось, демоны ада карабкаются на грешную землю для последней битвы. На пробившем ее тело деревянном бруске чудовищной марионеткой кривлялась та самая улыбчивая милая медицинская сестра, которая записывала со слов старика данные о Валерке. Только теперь ее очень восточные глаза из веселых запятых превратились в чудовищные бельма, выискивающие трепетную живую плоть, годную в пищу для своей мертвой обладательницы. Слава выстрелил из пистолета ей прямо в лоб. Тело в белом халате обвисло на пробившей его палке, как большой кусок мяса на деревянном шампуре.
Старик освещал дорогу, а Слава шел от тела к телу, дергая за одежду, вглядываясь с мертвые и живые лица. Иногда он снимал маску и что-то говорил людям. Он обвязывал большими полосами цветастой ткани головы, руки и ноги, торчащие из-под обломков, завязывал над ними такие же куски ткани. Кого-то они вместе со стариком вытаскивали из-под обломков. Кого-то, наоборот, Слава упокоивал выстрелом из пистолета или автомата. Следом за ними шла целая бригада, которая извлекала людей из-под обломков, эвакуировала выживших, оказывала экстренную медицинскую помощь. Навстречу старику и Славе вышли два человека в грязных оранжевых комбинезонах, они несли на руках женщину, у которой ниже колен вместо ног болтались куцые кровавые обрубки, лицо женщины было бледным как мел. Бескровные губы шевелились в безмолвном монологе.
Слава и Ефимыч продвигались вперед шаг за шагом. Сережки по-прежнему не было видно. Старик усиленно вытаскивал из памяти те немногие обрывки воспоминаний, когда он видел мальчика последний раз.
Слава остановился и указал куда-то в сторону. Из-под завала обрушенной кирпичной перегородки торчала тонкая детская рука, выглядывающая из рукава курточки цвета хаки. Старик не верил своим глазам. Точнее, не хотел верить, но ужас страшной потери холодным сквозняком пронизывал его душу. Так не должно быть.
Славик деловито прижал шевелящуюся детскую ручонку ногой к полу и опустил на запястье свою ладонь. Просидев в такой позе на корточках десяток секунд, спасатель задрал на лоб маску противогаза и мрачным взглядом посмотрел на старика:
– Дед, ребенок мертв. Это твой?
Старик неопределенно пожал плечами.
– Ну тогда помогай.
Старик задрал свою маску и спросил:
– А вдруг он жив?
Вместо ответа Слава помотал головой и острым штык-ножом рассек запястье по диагонали до самой ладони. Рана на детской руке раскрылась страшным бордовым зевом, проступили разваленные напополам сосуды и сухожилия.
– Видишь, кровь не льется. Значит, давления нет, сердце кровь по сосудам не гонит.
Спасатель, ловко орудуя саперной лопаткой и откидывая крупные обломки ногами, освободил голову мальчика, но только самую верхушку. Слава старательно берег руки от возможного укуса высвобождаемой мертвой твари.
– Дед, пацана упокоить нужно. Я это называю последним долгом перед мертвым. Ты сам или мне доверишь?
Дед не отрываясь смотрел на вихрастую голову. Волосы у подростка были прямыми и темными! Но даже если предположить, что в свете фонаря волосы на голове могли показаться темными, то все равно они были прямыми и длинными, а не жесткими, как проволока, и кучерявыми волосами его внука.
– Это не он. Сережу нужно продолжить искать.
Казалось, Слава облегченно выдохнул. Смотреть на стариковское горе ему абсолютно не хотелось. Спасатель рубанул лопаткой по черепу и поднял ногу с ладони покойника. Ладошка перестала шевелиться. Слава недоверчиво посмотрел на торчащую из головы лопатку, а затем аккуратно разгреб бетонное крошево вокруг головы. Бессмысленные и совсем мертвые стеклянные глаза появились из мусора. Они уже никуда не смотрели и не пялились, а просто торчали на своем месте в детском черепе, как им и положено.
– Тут несколько тел, – констатировал Слава. – Руки береги, когда раскапывать будешь, и перчатки надень, а то, неровен час, самого укусят.
На помощь Славику и деду пришли еще трое спасателей. Куча мусора поддавалась медленно. Раскапывали ее осторожно. Там было три тела, но Сережки среди них не было.
За разобранным завалом находилась их с внуками клетушка.
Одна из фигур спасателей в бесформенной мокрой и грязной одежде подняла забрало и спросила у старика:
– Вы здесь находились?
– Да.
– Вам повезло. Касса изнутри была решеткой из арматуры обварена, да еще бетоном залита. Вы там как в капсуле были. Поэтому и живыми остались.
Второй спасатель сначала рассматривал варварски отогнутый край двери, а потом посветил фонарем вовнутрь.
– Пусто там. Никого и ничего нет.
Внезапно от темной стены отделилась изломанная фигура и упала на спасателя сверху. Он заорал благим матом. Как они не смогли заметить притаившегося мертвяка и почему зомби неподвижно стоял, пока они не подошли к нему вплотную? Слава рубанул зомбака по шее, перерубая позвонки. Свалившегося на спасателя мертвяка оттащили в сторону и уже там добивали ломом.
Заглядывавший внутрь кассы боец, на которого свалился восставший мертвяк, сел на задницу и ошалело крутил головой по сторонам, при этом он смеялся диким истеричным смехом.
Потом они искали дальше. Сережку нашли совершенно случайно. Старик посветил под рухнувшую крышу и выхватил лучом фонаря дыру на первый этаж. Провалилась плита перекрытия, а сверху ее прикрыл целый кусок обрушившейся кровли. Из дыры доносились непонятные звуки. Свет фонарей выхватил из темноты мальчика, пытающегося удержаться и не дать мертвякам утащить себя в пролом. Сквозь широкую трещину в стене две пары рук тащили его к себе, ухватившись за брюки и такую же курточку цвета хаки, которая была на погибшем под завалом мальчике. Сережкины силы были на исходе. Его спасло то, что он сумел надежно упереться ногами и руками по обе стороны от трещины. К мальчику тут же поспешили на помощь. Слава отсек мертвые руки той самой лопаткой, освободив подростка. Обессиленного Сергея утащили наверх. Оказывается, Сережка в темноте не заметил дыры и провалился в нее. Подросток даже умудрился убить одного зомби внизу. Его схватил за ноги свежий тупой мертвяк, но мальчик разбил ему голову подвернувшимся под руку камнем. Когда он пытался выбраться наверх, его схватили другие зомби сквозь широкую трещину в стене. Пролезть через пролом ума у них не хватало, но тупо схватить и тащить живого мальчика к себе они смогли.
Разборы завалов продолжались до обеда. Трупы складывали рядком прямо на землю. Раненых переносили в столовую. Старик и внуки сидели вместе на одной кровати, закутавшись в старые армейские шинели. Сережка ожил. Похоже, детская психика быстрее адаптировалась к новой страшной действительности, а может, участие и поддержка близких людей сыграли свою роль. Побывав в столь жестком переплете с нападением морфов и обрушением крыши и верхнего этажа здания, вся компания отделалась очень легко: царапины, ушибы, да еще Валерка умудрился подвернуть ногу. По сравнению с остальными они были невредимыми счастливчиками.
Настоящим счастьем было то, что Зоя заговорила. Приятный мелодичный голос абсолютно соответствовал ее внешности. Но Зоя ничего не могла рассказать о себе. Она даже имени своего не помнила. Остались какие-то обрывки воспоминаний. Большой дом. Улыбающийся ей мужчина на большой машине, который, наверное, был ее отцом, море, большое и красивое, нежного сине-зеленого цвета. Еще она помнила деревья и светящие сквозь них солнечные лучи. Больше в ее памяти не осталось ничего. Говорила Зоя неуверенно и неохотно. Казалось, она стесняется своей обретенной речи. Ее оставили в покое.
На этом вопрос о закрытии эвакопункта был решен. Он и так располагался слишком близко к зазомбяченным территориям, единственным его преимуществом был корпус, целиком переоборудованный под обычную больницу, да большие склады, которые существенно проредили за прошедшее с начала катастрофы время. Провианта там оставалось примерно на месяц, не больше, а оружие и боеприпасы уже практически полностью вывезли. От больницы остались только воспоминания.
Во второй половине дня старика пригласил к себе главврач больницы. Теперь он не походил ни на Христа, ни на святого. Интеллигентное лицо с тонкими чертами лица сейчас страшно опухло и было бордовым как свекла. Глаза врача из карих стали черными, белки глаз покрылись сеткой напряженных сосудов и по цвету сделались чуть светлее, чем лицо. Сейчас он напоминал больше демона из преисподней.
– Федор Ефимович, – начал он разговор хриплым больным голосом, – мне некуда девать ни вас, ни детей. Возможно, поодиночке получится вас всех пристроить к кому-нибудь, но вы же на это не согласитесь.
Медик выдержал паузу и продолжил:
– Дети восстановились, но все же им нужно лечение и реабилитация. Возможно, я поступаю подло, но мне ничего не остается, как повесить ответственность за их судьбу на вас. Поверьте, у меня нет выбора.
– Не переживайте. Я вижу и понимаю, что вокруг происходит. Я намного крепче, чем выгляжу со стороны. Я хорошо помню, как мы жили во время войны. Тогда выдержали – и сейчас не пропадем.
Доктор горько улыбнулся. Может, во время войны как раз так и было. Он уже не помнил, когда нормально ел и когда спал вообще. В последнее время он периодически проваливался в забытье, но потом вновь усилием воли поднимал себя и шел спасать жизни людей. Сначала организм врача сопротивлялся, навязывая свои физиологические потребности, но потом сдался воле своего хозяина и теперь молча тащил на себе бессменную вахту, отдавая свои последние резервы далеко за гранью возможностей.
– Я вас отправлю с очередной партией в поселок Прогресс. Что там происходит, я не знаю. Туда должны были вашего оператора вместе с вами отправить. Там на месте попробуйте определиться сами. Больше я ничем вам помочь не смогу. У нас только сутки на ликвидацию эвакопункта. После ночной стрельбы к нам валом валят зомби. Отстреливаться не успеваем. Будьте готовы. Через час в Прогресс отправляется колонна машин.
Врач протянул ему тонкую картонную папку.
– Там документы на вас и детей. Когда будете садиться, покажете папку начальнику колонны, он вам поможет. На новом месте представьте документы начальству. Там должен быть такой человек – полковник Болотин. Постарайтесь его разыскать. Там для него письмо лежит.
– Спасибо вам.
– Не стоит благодарностей. Я сделал все, что мог, но этого катастрофически недостаточно. Идите.
Сборы были очень короткими. Вещей у деда и ребят вообще не осталось, даже одежда, которая была на них, пришла в полную негодность. Примерно минут сорок ушло на то, чтобы полностью переодеться и подобрать новую обувь. Еще когда они переодевались, к старику подошел Слава.
– Эх, дед, везучий ты. Бережет тебя судьба, точно говорю. Наблюдаю за тобой с самого приезда. Хочется тебе что-то хорошее сделать. Правильный ты. Мало таких людей. Все шкуру свою спасают, а ты суразя́т целую ораву набрал. Возьми вот.
Слава протянул старику черный портфель. У Ефимыча глаза полезли на лоб. Слава протягивал ему тот самый портфель, который сопровождал его по жизни все последние пять с половиной лет. Там была книжка, меж страниц которой лежали три самые дорогие ему фотографии. Все-таки спасатель смог найти портфель в развалинах и вернуть его старику. Старик не выдержал, плечи его часто задрожали, он не смог сдержать слез.
– Мы в твоей каморке портфель раскопали. Сам не знаю, как про тебя вспомнил. Помню, что у тебя в руках его видел.
Старик было попытался сказать «спасибо», но вместо слов из горла вырвался непонятный стонущий всхлип. Но спасатель его понял.
– Дед. Это мне тебя благодарить надо. Спасибо тебе и поклон земной. Возьми вот еще. Вспомни меня как-нибудь добрым словом и помолись за меня. Помолись обязательно. Тебя Бог услышит, а то я, грешный, наверное, и докричаться не смогу.
Слава протянул ему небольшую спортивную сумку. Внутри лежали в картонных заводских коробках желто-зеленые патроны для пистолета Макарова и два пистолета в черных кобурах. Патронов было много, вес сумки говорил именно об этом.
– Так как же… – пробормотал старик, удивленно уставившись на спасателя.
– Не сомневайся, дед. Бери. Патроны сейчас первая валюта в новом мире. Больше помочь ничем не могу. – Слава решительным движением остановил руки старика, которые начали протягивать ему обратно сумку с патронами и оружием. – Нет, дед. Обратно не возьму. Твое теперь это и ребят твоих тоже.
Слава как-то грустно посмотрел на стариковские руки с темными пятнами на сухой коже.
– Не поймешь ты, дед. Вину мне с себя снять нужно. Гнида я последняя. Уже который день места себе не нахожу. – Слава пожал плечами. – Все искупить пытаюсь, и не получается. Помолись за меня, чтобы шанс мне выдался грех тяжкий искупить. Прощай, дед.
Слава пожал старые руки и пошел от него и детей, не оглядываясь.
Старик почувствовал себя неудобно. Не умел он молиться по-настоящему. Старик спешно обулся, чтобы успеть догнать Славу, но спасателя уже и след простыл. В следующий раз он увидел его на выезде из эвакопункта. Крепкий мужчина в красной грязной куртке махал им рукой на прощанье. Старик прижал пальцы к стеклу и перекрестил силуэт мужчины.
За воротами колонна перестроилась. Вперед выехал бронированный автомобиль «тигр» с крупнокалиберным пулеметом и автоматическим гранатометом на крыше. Они ждали, пока дозорный автомобиль уедет вперед метров на сто или сто пятьдесят. Затем тронулся обвешанный бронелистами «Урал» с пулеметами. Следом пошел тентованный КамАЗ, два автобуса и вахтовка на базе дизельного грузовика ГАЗ. Колонну замыкал еще один грузовик ГАЗ «Егерь» с пулеметом в кузове.
Старик с детьми ехал в той самой вахтовке. Мимо окна проносились сцены разрухи и запустения. Разграбленные или вообще сгоревшие магазины и заправки, опустевшие города и поселки, человеческие костяки на обочинах дорог, брошенные и разбитые автомобили. Живые люди и едущие автомобили были редкостью. Но один раз они даже видели небольшой самолет, летящий над дорогой. Смерть прежней цивилизации все еще длилась, затянуто и мучительно.
Врач Илья Александрович погиб через три дня. Безошибочно почувствовав приближение смерти, которой из последних сил пытался сопротивляться вконец загнанный организм, он обвязался взрывчаткой и поехал в то место, которое облюбовал нападающий на колонны морф. Врач отдал свой последний долг человечеству – он взорвал себя вместе с парой омерзительных тварей, польстившихся на одинокую шатающуюся фигуру еще живого человека.
