Глава 15
Долг
Володя Иваницкий не был от природы жестоким человеком. Наоборот, в детстве он был очень нежным и чувствительным ребенком. Он почти неделю тайком рыдал в подушку, когда во втором классе прочел в книге «Маленький оборвыш» Гринвуда Джеймса сцену, в которой уличные беспризорники издевались над беспомощным стариком просто так, ради забавы. Шли годы, Володя взрослел. Он стал стесняться своей нежной и чувствительной натуры. Иваницкий сознательно пошел заниматься борьбой и боксом, чтобы побороть свою мерзкую мягкотелость, а потом, вопреки отговорам всех родственников, поступил в школу МВД.
Но была еще одна отвратительная особенность характера Иваницкого. Он был страшно обидчивым – скорее всего, это являлось следствием его чувствительности. Его собственные обиды мучили прежде всего самого Володю. Порой терзания от невысказанной обиды не прекращались месяцами. От этого недуга он сумел лечиться лишь одним способом. Нет, он по-прежнему не прощал обидчиков, но поверхность его души покрылась толстенной непробиваемой коркой – шрамами от душевных ран.
Свою трудовую деятельность Иваницкий начал под началом Васи. Так запросто звали его непосредственную начальницу Василису Дмитриевну Ярославцеву. Моложавая дама солидного возраста была матриархом и легендой следствия всего города и района. Будучи одаренным мастером психологической игры, Василиса умудрялась расколоть даже самые дохлые дела. Она сразу взяла Володю под свое крыло, старательно передав ему весь накопленный ею многолетний опыт. Дело было не в том, что она считала его способным и достойным. Он ей просто понравился как женщине. Ничего предосудительного в их отношениях не было, ей нравилось общаться с этим симпатичным душевным мальчиком. А душевность его натуры она видела так же ясно, как и курносый нос новичка.
Васины приемы не имели ничего общего со смешными выдумками писателей детективного жанра, даже таких маститых классиков, как Агата Кристи и Артур Конан Дойл. Она читала и разгадывала любого человека, кто проходил через ее руки. Нужно было найти уязвимое место объекта и ударить в него как можно сильнее в нужный момент, а потом раскручивать сломанного или просто дезориентированного человека. У нее кололись все.
Через три года ее школы Володю отправили в другой город. И там он засиял новой яркой звездой среди общей массы прохарей. Его роль звездного мальчика закончилась через год, когда в следствие пришел новый начальник. Володю он невзлюбил и превратил в омега-самца коллектива, или просто в козла отпущения. Мучения Иваницкого не прекращались подряд три года. Знал бы Шубников, чем для него закончится это воспитание подчиненного, – наверное, он не стал бы так себя вести. Два года мучений прервались очередной тупой реформой МВД, раскидав монстра-начальника и жертву-подчиненного по разным подразделениям.
Иваницкий не был продажным следаком. Он был готов совершенно искренне отстаивать справедливость и бороться за правду, его корежило от некоторых вороватых коллег, которые за деньги могли «помочь» и зарвавшемуся коммерсу, и насильнику малолетних.
Большое впечатление оставили в душе Иваницкого командировки на Северный Кавказ. Здесь можно было все. Методы добывания нужной информации отличались простотой, жестокостью и эффективностью. Он и раньше изредка не гнушался заехать слабоватому подследственному по печени. А там он получил возможность еще и карать. Полная свобода и безнаказанность просто пьянили.
Весть о приходе Большого Песца докатилась до Иваницкого очень быстро. Когда начались внезапные беспорядки, начальник ГУВД мобилизовал всех до единого сотрудников вверенного ему управления. В итоге на второй день осталась в живых от силы четверть кадрового состава всех подразделений. Самыми страшными были первые сутки. Основные потери понесли из-за полного отсутствия информации о новой напасти и тупейшего шапкозакидательства непосредственного начальства. Иваницкий учился выживать в новых условиях на практике. Практическое обучение стоило слишком дорого – Володя потерял практически всех своих коллег.
Понимание того, что властям да и всей стране – крышка, окончательно сформировалось у него к концу первых суток. Вопреки общей панике, он внезапно почувствовал свободу и легкость. Он не знал, сколько ему осталось в новом мире и как он погибнет, но последний длинный или короткий промежуток своей жизни он проведет так, как считает нужным.
Он просто дезертировал со своего боевого поста, прихватив оружие и стоящий поблизости автомобиль. Он понимал, что его гибель не за горами, а дышит холодным выхлопом в самый затылок. Сегодня он убил двоих обратившихся сослуживцев и одного укушенного. Оставалось только гадать, как скоро придет его очередь бродить по улицам деревянной походкой и искать живых людей, для того чтобы их сожрать.
Было несколько дел, которые он обязательно хотел сделать до своей смерти. И прежде всего он хотел на равных объясниться с ненавистным Шубниковым. Вылить на него всю горечь и обиду, которые он носил внутри все эти годы. Нельзя так обращаться с человеком, а может, Шубников его и за человека не считал. Когда-то давно Иваницкий даже планировал убийство своего начальника – так он его ненавидел. А сейчас он просто хотел объясниться.
Шубников отсиживался на своей немаленькой даче. В свое время Володя не раз стоял у него перед воротами, дожидаясь, когда его величество соизволит выйти и сообщить, зачем же оно вызывало Иваницкого в выходной день, да еще и с больничного, или из отпуска, или со дня рождения, или…
В этот раз ему открыла двери старшая дочь Шубникова, противная молоденькая стерва, обожающая издеваться над окружающими так же, как и ее отец. Семью своего бывшего начальника он застал за упаковкой домашнего скарба. Большая остекленная веранда перед домом была заставлена ящиками, коробками, корзинами и большими полиэтиленовыми мешками для мусора, набитыми вещами. На чем он собирался это все вывозить?
Шубников оглядел его холодным равнодушным взглядом и процедил:
– Ну вы, блин, посмотрите, кого прислали. Других бестолочей у них не нашлось. Чего стоишь? Помогай давай!
Володя все так же стоял перед большим деревянным столом, сохранившим на своей поверхности следы многочисленных кутежей. Сколько раз у себя в голове Иваницкий представлял во всех деталях и подробностях этот самый важный разговор в его жизни. Но сейчас все мысли спутались в жуткий узел, не позволяя найти тот самый нужный кончик, который позволит его начать.
Шубников с удивлением поднял на него глаза:
– Че встал, обормот? Кто тебя вообще додумался прислать?
Взгляд, полный озлобленного презрения, пригвоздил Иваницкого к полу.
Он выдержал этот взгляд. Первый раз в жизни он не отвел глаз. Иваницкий внутренне закипал.
– Никто меня не присылал, я сам приехал, – неожиданно резко и громко сказал Володя.
– И чего? – Судя по интонации, Шубников готов был взорваться.
– Я поговорить пришел, – твердо сказал он.
– Ты, дебил малахольный, я тобой сейчас задницу вытру!!! – заорал его бывший начальник.
– Сядь, мля! – заорал Володя в ответ. Собственный крик вывел Иваницкого из психологического ступора.
Он достал из кармана ПММ и дважды выстрелил в потолок.
Шубников упал задницей в глубокое мягкое кресло. Глаза его вылезли из орбит. Он задохнулся от возмущения.
– Не ори! Ты теперь мне не начальник! – продолжал Володя.
Видит бог, Иваницкий никого не хотел убивать. За прошедшие сутки он уже трижды стрелял в своих коллег. Два раза убивал неупокоенных и один раз стрелял в еще живого укушенного. А сейчас он просто хотел поговорить, и ничего больше. Ему бы хватило просто слов Шубникова о том, что он сожалеет и просит у Иваницкого прощения. Тогда бы Володя извинился за беспокойство и ушел. Он простил бы Шубникова. Но все сразу пошло не так.
Наверное, еще можно было попытаться вернуться к запланированному Иваницким сценарию, но все испортила дочка Шубникова.
Сразу после выстрелов жена Шубникова в испуге прислонилась спиной к стене и прижала крест-накрест руки к груди. А вот дочка развернулась к Иваницкому в анфас и уперла руки в боки. Тонкие ноздри девицы нервно раздувались, а щеки полыхнули румянцем.
– Да что вы его слушаете. Он же пьяный. Убирайся отсюда, придурок!
Она пошла мимо него и направилась уверенной твердой походкой в дом.
– Я сейчас милицию вызову! – крикнула она на ходу.
Сквозь распахнутую дверь он видел, как стерва подняла трубку стоящего в коридоре телефона, набрала две цифры и демонстративно уставилась на Иваницкого. Последние слова все решили.
– Чего уставился, неудачник? Знай свое место, ничтожество.
Больше она сказать ничего не успела. Бешенство от незаслуженно нанесенного оскорбления сверкнуло в мозгу огненной молнией ярости. Иваницкий автоматически вскинул пистолет и, словно на стрельбище, всадил пулю из «макарова» как раз в центр лба мерзкого отродья Шубникова. Ну, кто теперь из них должен знать свое место?
Грохот выстрела сменил глухой звук упавшего тела.
Тоненько заскулила мать убитой девушки и кинулась мимо него в коридор. Дикий непрерывный крик пронзил окружающий мир. Мать упала на колени перед мертвой дочерью.
Иваницкий повернул голову и встретился взглядом с выпученными гляделками его бывшего начальника. Шубников было рванулся куда-то в сторону, но уютное мягкое кресло сыграло с ним плохую шутку. Оно удержало его в своих нежных объятиях. Четвертой пулей Володя раздробил ему колено. Начальник заорал и упал на пол, опрокинув кресло. Крик Шубникова перешел в тяжелый мычащий стон. Он корчился на полу.
Теперь все мосты сожжены, обратного пути нет. Придется заканчивать разговор. Мешала орущая жена Шубникова. Иваницкий дважды выстрелил кричащей женщине в спину. Нужно было прекратить ее крики. До этого она целовала и гладила лицо мертвой дочери, а теперь упала на нее сверху и замерла.
Володя пошел к Шубникову. Тот по-прежнему корчился на полу. А куда это он так резво прыгнул-то? На маленьком журнальном столике лежало охотничье оружие. Не менее дюжины стволов. Ничего себе!!! Иваницкий плохо разбирался в марках, но сразу выделил дробовики иностранного производства и винтовку на сошках с большим снайперским прицелом. Были здесь и «калашоиды». Неплохой сюрприз. Похоже, гражданин начальник на войну собрался. Нужно было его обыскать, а то разговора может не получиться.
Он пнул Шубникова по рукам, прижатым к колену. Тот надсадно взвыл, но не вырубился. Может, шок, а может, действительно был таким крепким.
У Шубникова с собой оружия не было. Но Вова на всякий случай прострелил ему обе ладони у самых запястий. А вот почему у него пистолетов нет? Неужели он табельного не взял? Этот вывод не вписывался в общую картину бегства семейства Шубниковых.
Поиски завершились практически сразу. Наплечная сбруя висела на вешалке для одежды в коридоре. В левой кобуре торчал служебный ПММ, а вот в правой – машинка посерьезней. Знаменитый австрийский Glock-17. На тумбочке у двери лежала маленькая кобура скрытого ношения на щиколотку с крохотным уродливым пистолетиком внутри. Вот так. Оружие мешало Шубникову собирать дорогое сердцу шмотье – вот он и поплатился за это. Вова нервно глотнул, представив себе, что было бы, если бы Шубников не терял бдительности. Начальника подвела самоуверенность.
Дальше в дом проходить он не стал. Из коридора была видна картина спешных, но не панических, сборов. Иваницкий присел на корточки возле двух женских тел. Дочка лежала лицом вверх, большие красивые глаза широко распахнуты. Было неприятно смотреть в эти мертвые остекленевшие зеркала человеческой души. Жена Шубникова оказалась еще живой. Подрагивали ресницы и шевелились губы. Было похоже, что мать что-то шепчет своему взрослому ребенку. Струйка алой крови текла из уголка ее рта. Пахло кровью и дорогим парфюмом.
Иваницкий не испытал никаких эмоций. Точно так же он смотрел бы на мясные развалы на рынке или на манекены в магазине. Были дела поважнее. Требовалось закончить с Шубниковым. Если он кого-то ждал, они могут приехать в любой момент.
Собрав оружие с вешалки, он вышел на веранду. Его бывший начальник все так же корчился на полу. Он перешагнул через него и начал собирать оружие и патроны. На самом деле Шубников все уже собрал и аккуратно упаковал, кроме ружей, по большим черным сумкам и чехлам. Похоже, напоследок он собирался зарядить все стволы. Иваницкий не желал разбираться в планах искалеченного им человека.
Все стволы и патроны он перетащил в свою машину на улице. Володя проверил готовую к выезду машину начальника. Бинго!!! Там было два «укорота», новенький «кедр» и куча патронов к ним россыпью в полотняных мешочках. Иваницкий поспешил за ворота к своему джипу. Перекладывая стволы к себе на заднее сиденье, он почувствовал укол тревоги под самое сердце, когда услышал звук приближающейся грузовой машины.
Грузовой машиной оказался милицейский автобус. Пазик затормозил возле темно-коричневых металлических ворот вотчины Шубниковых.
Иваницкий растянул довольную улыбку на лице и обернулся к коллегам. Из окна с левой стороны автобуса торчал водитель автобуса – Филимонов. Сквозь лобовое стекло Вова увидел старшего оперуполномоченного Гапича. Тот, несомненно, был пьян.
– Привет, пацаны! – крикнул им Иваницкий и радостно помахал рукой. – Вас только за смертью посылать. Шубников уехал только что.
В открытую дверь вышел пьяный Гапич:
– Не может быть. Он нас сам по рации вызвал и транспорт себе затребовал.
– Нет, Стасик! Он точно уехал. У него же сосед хозяин автоколонны. Забыл, что ли? А может, вы попутали чего?
Гапич переглянулся с вывалившимся из маленькой водительской дверки Филимоновым.
– А ты чего здесь делаешь? – подозрительно спросил Гапич. Вопрос был явно с подвохом.
– Да сам не знаю. Шубников меня накануне к себе пригласил. А я только сегодня смог подъехать. Извинялся он передо мной.
– Да иди ты!!! – не смог скрыть своего удивления Гапич.
Все равно матерый опер не поверил ему.
Ситуацию разрядил Филимонов:
– Так это? Значит, нам ехать можно? Так мы поедем, значит?
– Погодь! А он нам точно никакой записки не оставлял? – опять заволновался Гапич.
– Да хватит тебе! Поехали! У тебя своих забот мало? – заторопил опера водитель автобуса. – Ты как хочешь, а я лыжи разворачиваю и давлю педали отсюда, пока чего-нибудь опять не объявилось.
Иваницкий еще минуты две наблюдал перебранку Гапича и Филимонова. Победила дружба. Гапич угостил Филимонова и Володю хорошей мягкой водкой из своей фляжки, после чего они уехали. Иваницкий поймал себя на том, что не может перестать улыбаться. Губы словно судорогой свело.
Спровадив помощников, он вернулся в дом. Наворотить таких делов и главного не сделать – это было совершенно непростительно.
Шубников сидел, прислонившись спиной к большому мешку, набитому чем-то мягким, тряпками, наверное, или шубами. Он уже не корчился и не стонал. О его боли можно было догадаться только по бескровным, плотно сжатым губам и выражению покрасневших глаз со зрачками размером во всю радужку.
Иваницкий присел перед ним на корточки и заглянул бывшему начальнику в глаза. Сколько он сам страдал от этого человека. Вечные оскорбления, унижения, издевательства. Сейчас его враг тоже страдал, страдал очень сильно, искупая свою вину перед Володей. Как он мечтал, что вот так будет сидеть перед Шубниковым и смотреть в его ненавистные глаза, а начальник – страдать. Только ожидаемого облегчения и удовольствия он не испытывал. Из придуманной им картинки выбивалось одно. Шубников смотрел на него без тени страха и раскаяния. Он не будет его умолять о прощении и пощаде.
– Чего тебе, урод? – с ненавистью в голосе сказал Шубников. – Давай добивай. Или помучить еще хочешь? А чего ручки-то трясутся?
Шубников заулыбался и начал противно хихикать.
Руки у Володи действительно предательски мелко дрожали. Он себя ненавидел. Получалось, что он боится своей жертвы. Он вскочил и выхватил свой табельный «макаров». Но стрелять не стал. В последний момент хихикающий Шубников закашлялся. Гримаса дикой боли исказила его лицо. Хихиканье превратилось в тяжелый стон.
Иваницкий сразу успокоился. Он хочет, чтобы Вова убил его быстро. Нет уж. Пусть гад напоследок помучается.
Володя торопливым шагом пошел прочь из дома врага. Сзади доносился мат и оскорбления. Все-таки поговорить с Шубниковым у него не получилось.
Иваницкий с остервенением захлопнул дверь своего джипа и рванул с места так, как будто за ним черти гнались.
Он по-другому представлял себе этот разговор. Он убил двух женщин, серьезно ранил Шубникова, но морального удовлетворения не получил. Обида не ушла. Даже от страданий врага ему не стало легче. Его обманули. Его поимели, как последнего лоха. Шубников опять оказался на коне и трахал этим конем Вову-неудачника. Вова орал и матерился, он на ходу сносил попадающиеся бродячие трупы и какие-то скамейки. Он был в бешенстве. Он все ездил и ездил. Стрелка уровня топлива сползла вниз, и загорелась красная лампочка, предупреждая о том, что солярка скоро закончится.
Истерика прекратилась, когда он на всем ходу врезался в стоящую поперек дороги машину. Легонькую старую «ладу-шестерку» он смял буквально в гармошку. Пристегнут он не был, поэтому подушки не сработали. Сильный удар о руль выбил воздух из его груди. Из-под капота машины повалил пар. До этого Иваницкий колесил не разбирая дороги. Ему хотелось все крушить и всех убивать. Пусть им тоже будет больно, как ему.
– Нет! – сказал он вслух. – Дешево отделаться хочешь! Я последнее слово за собой оставлю.
Володя сдал машину назад, резко вывернул баранку и полетел на всей возможной скорости обратно к дому Шубникова. Машина дребезжала и свистела, из-под капота валил пар, но Вова гнал машину, боясь, что она встанет до того, как он успеет доехать до обиталища своего врага.
Подъехав к воротам, он судорожно стал искать ключ, которым закрыл калитку, но мелкий ублюдок бесследно испарился. Тогда Иваницкий залез на капот, а потом на крышу джипа.
Его несказанно порадовала картинка по ту строну забора. Раненый Шубников был еще жив, и не просто жив: он сидел в машине. Иваницкий представил, чего ему это стоило – доковылять или доползти с простреленным коленом до машины и открыть простреленными ладонями дверь. Но вся соль картины заключалась в следующем. Вокруг машины ходила его жена и охотилась на своего запершегося супруга. Причем ходила она очень даже бойко. Шубников высунулся в люк на крыше и задыхающимся голосом захрипел что есть мочи:
– Вова, миленький! Забери меня отсюда. Убей эту суку. Я для тебя все что хочешь. Прости меня. Я тебя на место хотел поставить. Прости, только вытащи отсюда. У меня золото есть.
– На хрен мне твое золото не нужно, – пробормотал Вова.
Иваницкий снял с плеча автомат и пробил у паджерика оба передних колеса и капот в нескольких местах. Он не помнил, где у джипа аккумулятор. А то еще вдруг Шубников машину зубами заведет и уехать попытается.
Теперь было все в порядке. Все так, как он и задумывал, только в сто раз лучше. Он победил. Нервное напряжение отпускало. У Володи закружилась голова, и он чуть не упал. Он встал на четвереньки и опорожнил содержимое желудка прямо на крышу джипа.
Иваницкий с наслаждением слушал слабеющие и срывающиеся крики своего врага, пока добывал новое авто и перегружал оружие, припасы и одежду из одной машины в другую.
Вопрос с новым транспортным средством решился просто. Иваницкий джипом выломал дверь гаража Шубникова. Благо ворота выходили на улицу. Там он нашел резвую новенькую «БМВ-трешку» и вальяжный джип Volvo. Остановил он свой выбор на интеллигентном европейском джипе. Перегрузившись в новую машину, тронулся в путь.
Путь его продлился недолго. На его иномарку напали по дороге. Володя попал в засаду, организованную по канонам традиционного искусства романтиков с большой дороги. Прямо перед ним упало здоровенное бревно, а сзади его подпер мощный «зилок». Иваницкого спасло чудо. Он в последний момент успел вывернуть руль направо и скатиться в кювет. Машина чуть не перевернулась, но набранная скорость и весомая инерция машины помогли проскочить ему через придорожную канаву сразу в лес. Далеко он не уехал: выстрелами пробили оба задних колеса. Он ломился сквозь заросли осинника и кусты до тех пор, пока не завяз. Выскочив из застрявшей машины, кинулся куда глаза глядят. Иваницкий понимал, что не сможет уйти от преследования. Добежав до разбитой гравийной дороги, он спрятался в узкую вонючую дренажную трубу, проложенную под дорожным полотном. Володя оказался прав: преследователи настигли его через минуту, но найти не смогли. Однако им досталась хорошая добыча в виде набитого оружием джипа.
Он сидел по уши в грязи, отвратительная ледяная вода пробиралась под одежду, он мерз. Прождав примерно час, Иваницкий вылез из укрытия и поплелся в неизвестном направлении. У него с собой был только ПММ и два последних патрона.
Прошагав через лес километров пять, он наткнулся на гаражный кооператив, стоявший на краю какого-то городишки или поселка. Гаражи ютились на опушке и чуть-чуть не доходили до леса.
Там он встретил двух мужчин и одну женщину. Они его испугались, такого грязного и страшного. Обе пули он разрядил в головы незадачливых мужичков, а женщину бил долго и с наслаждением обломком черенка от лопаты, валявшимся перед гаражом. Он мстил за свое очередное унижение, за досадное невезение и свой страх. Когда непутевая тетка стала оживать, он пробил ей голову найденным в гараже молотком. Ему стало легче, и он успокоился.
Переодевшись в обычную робу и камуфляжную куртку, которые так любит носить всякое быдло старшего поколения, он сел в бежевую «ниву» и поехал искать себе новое пристанище.
Иваницкий прибился к одному из караванов, перевозящих людей из эвакопунктов в накопитель.
В накопителе его отправили под начало милицейского подпола. Тот пристроил Иваницкого непосредственно по его профилю. Работы было завались.
Накопитель втягивал в себя беженцев, как слив раковины, и, покрутив по своим улиткам, сифонам и фильтрам, выплевывал людей по новому месту их существования. Вывозили людей в дальние города и поселки, лагеря беженцев и центры спасения. Там еще можно было жить. Важно было находиться подальше от Москвы и крупных центров.
Вместе с общим потоком в накопитель попадали жулики, мошенники, бандиты, да и просто психи. Уследить за всеми было практически невозможно. Озверевшие от усталости и недосыпа военные, поставленные выполнять чуждые им функции, быстро приняли тактику военно-полевых трибуналов и заградительных отрядов. Если жулик попадался на месте своего преступления, его сразу же убивали, а потом добивали. Все остальные «висяки» поступали в работу спонтанно созданной внутренней безопасности. Им отвели кабинет на втором этаже комендатуры. За какие-то полдня весь этаж оказался залит человеческой кровью. Новые обстоятельства требовали новых подходов.
Первым подследственным Иваницкого оказался молодой насильник. Эту братию он вообще на дух не переносил. Великовозрастный придурок из вполне порядочной семьи с компанией таких же подонков надругался над двумя молоденькими девушками. Теперь, по словам жертв, им и их родителям угрожали друзья этих подонков.
Иваницкого сразу вывело из себя наглое выражение упитанной физиономии насильника. Даже пристегнутый наручниками к батарее, он вел себя вызывающе. Похоже, чувствовал за своей спиной хорошую поддержку. Насильник врал нагло и цинично, утверждая, что девушкам заплатили, называя при этом суммы. Он даже не удосужился пошевелить мозгами. Кому сейчас были нужны эти никчемные бумажки? Со словами: «Я хочу знать правду», – Иваницкий вылил ему на голову и спину целый чайник кипятка. Это получилось само собой. Просто одновременно с Иваницким закипел и чайник. Володя не слушал криков насильника. Ему было обидно, что его считают за идиота и что придется вновь переться на первый этаж за водой для чайника. Запахло бульоном. Насильник проникся сутью момента и рассказал следаку всю правду.
Через пять минут после завершения допроса к Иваницкому пожаловала группа вооруженных молодых людей вместе с солидным дядечкой, который потребовал от Володи отпустить мальчика. Иваницкий даже не понял должности, которую назвал ему родитель насильника.
Комендатура охранялась серьезно. Бывшие собровцы разоружили важного дядечку и прибывшую группу поддержки. А затем вновь задержанные перешли в работу к Иваницкому.
Много времени не потребовалось. Через какие-то полчаса половина молодых людей и важный дядечка лежали в грузовике с трупами. Вторую половину насмерть перепуганных бывших хозяев жизни Володя отпустил с наказом: «Не безобразничайте. А в сторону девчонок даже смотреть забудьте».
К новым методам осуществления следственных действий оказались способны далеко не многие. Работа отсеивала лишних. Так у него появились новые коллеги. Первым был Женя Кирильцев.
Интеллигентный и прекрасно образованный, спортивный и подтянутый, он производил очень хорошее впечатление. Женя знал три иностранных языка, сочинял стихи и песни. Он был просто непробиваемым, работу с подследственными вел абсолютно спокойно и старательно. Никто не мог вывести его из равновесия. Единственное, чего боялся Женя в прошлой жизни, – это его отец. Отец уже умер, но для младшего Кирильцева он был неким проклятьем, которое по-прежнему преследовало его. Если кто-то страдал от недостатка внимания родителей, то Женя с самого раннего возраста им был просто задавлен. Не было сюсюканий и задаривания подарками. Отец ковал из Жени настоящего мужика. Суровая жесточайшая дисциплина стала его уделом на долгие годы. Жестокие наказания за малейшую провинность были для Жени такими же естественными проявлениями отцовской любви, как и многокилометровые пешие походы и купание в ледяной воде. Каждый выходной он ходил с отцом в музеи, театры, на выставки и посещал прочие культурные мероприятия. Любое такое посещение заканчивалось для него написанием многостраничного эссе. Отец вообще считал жизнь слишком короткой, для того чтобы тратить время на всякие глупости.
За год до прихода Большого Песца у Жени умерла мать. Она была единственным человеком, который давал ему любовь и ласку. С тех пор он даже не появлялся у отца. Он поменял работу и телефоны. Он пропал для отца навсегда. В день, когда Кирильцев понял всю страшную правду о наступившей катастрофе, он поехал к отцу. Женя открыл дверь своим ключом. За год практически ничто не поменялось. Старик страшно обрадовался, увидев сына, но вместо ответственного приветствия на крик отца: «Сынок. Неужели это ты?» – последовал короткий удар в челюсть.
Отец прожил еще полтора дня. Женя достал с антресолей обрезок многожильного телефонного провода, который был главным аргументом и средством убеждения в воспитательной системе отца. Сейчас уже Женя бил им папу. Бил старательно, но с небольшими перерывами. Также он останавливался, когда отцу становилось совсем плохо. За это время вся кожа на теле Кирильцева-старшего превратилась в один большой багрово-лиловый синяк и сочилась кровью. В итоге отец умер от болевого шока. Женя не стал его упокоивать. Он просто повесил его за шею, закрепив второй конец того самого многолетнего телефонного провода за крюк для люстры. Он еще минут десять полюбовался на дрыгающееся тело мертвого родителя и вышел из квартиры.
Женя едва не погиб, пока выбирался из города. На него много раз нападали мертвые беспокойники, норовя откусить себе кусочек, но хорошая физическая форма и способность сохранять мозги трезвыми в любой ситуации спасли его. Женя сутки просидел в эвакуационном пункте, встав плечом к плечу с его защитниками. Они спасали людей, отбивались от мертвяков, а когда волну накатывающих зомби стало просто невозможно сдерживать, он вместе со всеми выжившими прорвался за пределы Москвы. В накопительном пункте их уже ждали.
Попов Дима был обычным патологическим садистом. Наверное, так неудачно сложились звезды или хромосомы в момент его зачатия. Обычный ребенок быдловатых рабочих окраин, он с детства отличался жестокостью и любовью причинять боль. Он мучил щенков и кошек, обливал бензином и поджигал голубей, избивал своих сверстников. Отслужив в армии, он вернулся в родной город, где многое уже поменялось. Ему не нашлось места среди уголовной верхушки своего района. Учиться он уже не мог, работать не хотел и пошел служить в милицию. Надо же было зарабатывать на жизнь. Сначала он служил в патрульно-постовой службе. Одни моменты в работе ему нравились, а другие нет. Параллельно он умудрился окончить один из расплодившихся коммерческих юридических вузов. Даже не окончил, а просто купил диплом. Чего еще можно было ждать от заочника?
Получив заветные корочки и подрастя в звании до младшего лейтенанта, он пошел служить участковым в один из многочисленных подмосковных поселков. Собственно говоря, накопитель находился на его участке.
Почувствовав неладное, он сразу перекочевал подальше от непонятных беспорядков под защиту военных и высоких стен. Подполковник Солодов принял его с распростертыми объятиями. Криминальной мелочовки в накопителе хватало, а вот обученных людей с опытом – нет. Солодов по своему опыту знал, что за мелочовкой потянутся все более и более серьезные дела.
Незаметно сам для себя Попов переключился на следственную работу.
Эта троица – Иваницкий, Кирильцев и Попов – оказалась в новых условиях максимально эффективной. Людей они кололи за считаные минуты, а в некоторых случаях и за секунды. Солодов был ими доволен: с одной стороны, ужас перед кровавыми опричниками гарантировал хоть какой-то порядок в накопителе, а с другой – руки у самого Солодова оставались чистыми, как у хирурга. Новые опричники справлялись с поставленной задачей на «отлично».
Сначала они просто помогали друг другу, а потом стали работать вместе – так безопаснее, сподручнее и веселее. Да и водку пить завсегда приятнее. Им ни в чем не было отказа. На новом поприще Иваницкий спускал накопленный за прошедшие годы пар, Кирильцев самоотверженно нес свое необходимое людям служение, а Попову просто до икоты нравилась эта работа. Ему постоянно хотелось залезть к своему подследственному в голову, чтобы понять, что он чувствует. Это так интересно. Иваницкий любил ужас в глазах людей. Кирильцев чувствовал свою необходимость – он был закон, он был меч карающий, у него развязаны руки, и он сможет избавить этот мир от скверны.
Попов оказался мастером владения бутылкой во всех смыслах. Спектр его фантазии в пользовании этим простым предметом не поддавался описанию. Начиная от тривиального засовывания горлышка или дна бутылки во всевозможные физиологические отверстия жертвы и до ломания пальцев на руках и ногах, легкого обстукивания черепа жертвы горлышком. Пытки бутылками не были прихотью или фетишем опричников. Просто бутылки всегда были под рукой. Пустых бутылок на столе всегда хватало. Использовали их часто.
Иваницкий сначала стал неформальным лидером, а потом и формальным начальником следственной бригады. Он оказался старше всех по возрасту.
Его сразу насторожило появление корейцев. Такое же нехорошее предчувствие появилось у Попова. Он часто имел дело с гостями из среднеазиатских стран, но эти узкоглазые существенно выбивались из его привычных представлений. А после того как опричники увидели построение этой орды кочевников, им стало действительно не до смеха. Происходящее обещало неприятности.
Попытки наладить контакт со своими серым братом, который пас это опасное стадо, закончились полным провалом. Узкоглазый капитан никак не шел на сближение, но это окончательно убедило опричников, что хитрый азер ведет свою игру.
Нужно было его колоть. Слишком уж он рвался охранять периметр со своими бандерлогами.
Вторым источником волнения была прибывшая ночью толпа дагов, но корейцы напрягали больше.
Иваницкий целый день терзался смутными сомнениями относительно истинных намерений гостей из Северной Кореи. Понимание того, что корейцы что-то затевают, уже прочно и основательно утвердилось в его мозгу. Осталось понять только – что? Допросы он вел уже без прежнего азарта, и когда ему Бочкин привел пару очередных гопников, он отдал их на растерзание Попову.
Дохлого даже допрашивать не пришлось – из него чистосердечные признания лились обильно, вместе с соплями и слюнями. Большую часть завываний тупого придурка можно было игнорировать, а вот кое-что заслуживало внимания. Во-первых, у гопоты был тайник, и не один, а знал про это гопник, который был постарше и покрепче. Во-вторых, они собирали информацию о накопителе и его обитателях, о приходящих и уходящих караванах для какого-то Пистона, а это уже было еще интереснее. А вот информацию Пистону передавали по радиосвязи. Ого! Полноценный шпионаж получался. Частоты и сеансы знал как раз дохлый. В-третьих, вставший на путь исправления и сотрудничества с администрацией жулик рассказал про припрятанное оружие. Ну, это уже не так интересно. Ваш выход, товарищ Попов.
Дима Попов был в ударе. Он ржал как ненормальный, когда работал с тем подследственным, что покрепче. Пьяный, наверное. Кирильцев деловито ассистировал разошедшемуся Диме.
Иваницкий лениво делал пометки в блокноте. Тайники с награбленным добром, схрон с оружием, информация о Пистоне и всем, что с этим связано. По большей части Пистона интересовал именно грабеж, но зачем ему тогда информация о схеме и режиме охраны, а также о количестве и составе гарнизона? На последний вопрос крепкий гопник не смог ответить.
На отработанном материале Попов решил опробовать новый фокус. Он упер голову страдальца в стену, приставил бутылку из-под водки прямо к его глазу и всем своим немалым весом резко навалился на донышко бутылки, вогнав ее горлышко в череп через глазницу. Крик захлебнулся на самой верхушке. Крик не стих, он оборвался. Жулик безвольной куклой свалился на пол.
– Я же говорил, что сработает! – обрадованно заулыбался Дима.
Он умело привел подследственного в чувство и повторил свой эксперимент уже на полу. Глазные яблоки лопались, как тугие шарики из упругого пластика. Для порядка тощего тоже отметелили.
Распахнув дверь, Иваницкий уперся глазами в худого старика в старой военной форме со склада. «Неужели и этого ко мне? Да я его даже спросить не успею. И так неизвестно как душа в нем держится», – пронеслось в голове у Иваницкого. Рядом со стариком стояли Бочкин, толстый кавказец и какой-то сморчок в хороших туристических ботинках. Иваницкий с неудовольствием спросил всех четверых:
– А вам тут какого хрена нужно?
Попавшихся под руку гражданских он припряг для освобождения кабинета от отработанного материала.
Следующими привели семейную пару – алкоголической внешности мужика и даму с лошадиным лицом. Кирильцев заставил их раздеться догола и встать в позу юных физкультурников. То есть максимально расставить ноги и вытянуть в стороны руки. Никаких эротических чувств два потрепанных жизнью и нездоровым образом жизни тела не могли вызвать по определению. Не всегда было нужно бить и калечить, порой достаточно надавить морально или просто унизить. Цель оправдывает средства.
В конце допроса он увидел, как под окнами его кабинета узкоглазые корейцы драят выданное вояками оружие. Иваницкий чуть в окно не выпал от удивления. Они не украли и не отобрали это оружие. Им его дали!!! Они что, не понимают, что вооружают сплоченную банду? Даже если у них нет опыта, при таком количестве он и не нужен. А опыт у корейцев был, судя по тому как они обращались с оружием. Иваницкий разглядывал открывшуюся картину. Он даже о подследственных совершенно забыл. На его глазах корейцы мыли, собирали, проверяли и заряжали оружие. А потом становились в шеренгу по стойке «смирно»! Приступ панического страха скрутил его кишечник. Мясо и овощи, перемешанные с водкой, чуть не выплеснулись из желудка. Он с коллегами еще долго рассматривал происходящее. Между воинственными корейцами, на глазах превращающимися в полноценное боевое подразделение, бродили менты и солдатики капитана.
Уже начинало темнеть. Пора было заканчивать работу. Незадачливую семейную пару, пытавшуюся выкрасть чужих детей, вывели в голом виде к воротам, поставили на кучу воспитательных трупов и расстреляли, а потом упокоили.
Ужинали опричники у себя в кабинете. Две старушки старательно отмывали кабинет от грязи и крови. За ужином следаки обсуждали корейцев. Мнение у всей троицы было одно: корейцев нужно было или выбивать поголовно, или отправлять как можно дальше и быстрее. Здесь же они спланировали разработку узкоглазых. Нужно было последить за их перемещениями, а лучше всего взять в оборот их милицейского капитана.
После ужина пьяный Иваницкий пошел прогуляться по территории и поразмыслить над планом завтрашней работы. Так лучше думалось. Он с удовольствием бродил по территории накопителя.
Сейчас его состояние опьянения дошло до философской стадии, когда открывается прямой диалог с космосом и приходят самые удивительные мысли. Тогда становится понятным все непонятное, человек переживает миг крайнего просветления. Но этот же момент является и самым опасным. Сколько людей в таком состоянии «ловят белку» или накладывают на себя руки!
Он старательно перебирал все события последних дней, с момента первого столкновения с зомби и по сегодня. Тасовал свои внутренние ощущения. Теперь он стал другим человеком, он это чувствовал. От того, что он мучил и убивал людей, он не испытывал угрызений совести. Он не сожалел о содеянном. Неожиданно Володя получил именно тот, самый нужный релаксант, который мгновенно помогал ему избавляться от терзающего раздражения и напряжения, а также от вечной ненависти к себе. Сразу все становилось легко и просто. Ему всегда была нужна боксерская груша, чтобы выплескивать на ней закипающую злость. И лучше, чтобы эта груша умоляла его о прощении, брызгала во все стороны кровью и орала от боли.
Он хорошо запомнил слова Солодова, которыми он их напутствовал. Подполковник не испытывал иллюзий, а самое главное – не врал и не лицемерил. Он сразу им сказал: «Мужики, делайте что хотите. Нужно обеспечить порядок и защиту людей, проходящих через накопитель. Нас мало. Будет очень тяжело. Вас будут ненавидеть и проклинать. Но без действительно жестоких мер мы не сможем удержать ситуацию. Пусть пострадают немногие для спокойствия остальных. У вас в руках будут судьбы людей. Вы получаете право судить, карать и миловать. Воспользуйтесь этим правильно».
Он говорил еще много чего, но все самое важное он сказал именно в самом начале. И вот еще, он им привел в пример инспекторов дорожного движения. Он рассказал о негласном напутствии каждому дорожному инспектору. У тебя тяжелая работа, ты обязан обеспечить порядок и безопасность на дороге. Каждая смерть и каждая искалеченная судьба – это твой грех. Ты можешь брать взятки и третировать водителей, но обеспечь порядок на дорогах. Не так важны методы, как важен результат. Тогда он закончил свой монолог короткой, но емкой фразой: «Даю вам полную свободу и обещаю всю возможную поддержку, но и спрос с вас будет особый. Такой у вас теперь долг». Вот и сделал он их тогда должниками.
Долг, долг, долг. И Женя как заведенный все про долг талдычит. Иваницкий вообще Кирильцева не понимал. Притворяться так невозможно, наверное, у него действительно крыша поехала, кроет его по-тихому. Вот с Поповым все понятно. Человека прет от власти и безнаказанности, развлечение у него такое. Юный натуралист, блин. Только вместо лягушек людей режет.
Кирильцев порой пугал Володю. Женя был полностью и всегда уверен в своей правоте. Даже какую-то идеологию под свои изуверства придумал. Евгений был очень эрудированным человеком. Он им поведал о том, что большинством современных достижений в исследовании мозга, термических ожогов и обморожений человечество обязано врачам фашистской Германии и имперской Японии. Именно тогда, во время Второй мировой войны, на громадном количестве человеческого материала проводились опыты и исследования. Их назвали кровавыми палачами, но мир признает их заслуги перед наукой. Кирильцев рассказывал им про Влада Цепеша, или Дракулу, княжествовавшего в Средние века в Трансильвании, который сумел обратить в бегство ненавистных турок. А прославился он тем, что сотнями сажал людей на кол. И прозвали его за это «сажатель». Зато именно он полностью искоренил преступность в своей стране. Также Кирильцев рассказывал про Бенито Муссолини, фашистского диктатора Италии, который стал единственным правителем, который смог справиться со знаменитой сицилийской и итальянской мафией. Еще Женя рассказывал про опричников Ивана Грозного, которые с отрубленными собачьими головами и метлами на седлах ездили вершить царскую волю. Только они смогли обуздать вороватое боярство. Женя вообще рассказывал им много всего интересного. Даже свои идеологические выкладки он давал грамотным красивым языком. Придраться было не к чему. Свою теорию он называл концепцией меньшего зла. Нужно сотворить маленькое зло, чтобы предотвратить большое. Лучше убить сотни, чтобы спасти миллионы. Да! Он именно так и говорил.
Из подсознания Иваницкого яркой шаровой молнией всплыла мысль: «Только это должны быть правильно выбранные сотни, иначе миллионы спасти не получится. И выбрать их должен я, выбрать так, как повелит совесть. Ведь совесть – самый лучший судья».
Кирильцев был прав, теперь Иваницкий его понял.
Он даже остановился от неожиданности. Эта была именно та мысль, которая, как первый камень, вызывает громадный оползень, обрушила целый шквал образов и мыслей в его голове.
На Иваницкого снизошло откровение: именно сейчас он может бороться за справедливость, судить и карать виновных абсолютно свободно, точно так, как ему велит совесть. Не было начальства, не было проверок, не было законов. Точнее, был всего лишь один закон – «закон совести». Он всегда хотел бороться с ложью и строить новое справедливое общество. Устанавливать царство правды и бороться со злом, наказывать зло, карать его и жечь каленым железом. Он не просто может это делать, он должен это делать.
Иваницкий присел на ближайшую лавочку. Стоять он не мог. Его колотило, ему не хватало воздуха. Иваницкий нервно вытряс на ладонь сигарету из пачки. Запах табака противной оскоминой повис где-то в носоглотке. Хватит курить на сегодня. Он смял пачку и выбросил ее в холодную лужу. Отражение фонаря на воде заплясало волнами, скручиваясь в причудливые узоры.
Он как маленькие камешки перекладывал в голове простые знакомые фразы: «Служить и защищать», «Бороться и побеждать», «Война с преступностью», «Карать, карать, карать».
Все стало на свои места. Есть сложная и тяжелая, но необходимая работа, которую смогут по-настоящему оценить лишь избранные. Теперь сама судьба дала ему в руки тот самый меч, о котором он втайне мечтал всю жизнь. Он десница правды, он борец со всей той человеческой мерзостью, которую так ненавидел. Он не принадлежит себе, теперь у него есть высшее служение. Теперь это его поприще и его ДОЛГ.
В одно мгновение он стал неким сверхчеловеком, осененным великой миссией. Он опустился на колени и заплакал теми сладкими слезами полного катарсиса, которые раньше посещали только святых подвижников и пророков. Уже не было страха или сомнений. Какое наслаждение получить свыше такое великое служение!
Предельная ясность сознания обжигала резкостью и контрастом окружающего мира. Он даже запахи стал различать не хуже чем собака. Ночной весенний воздух пах кровью, жженым порохом, металлом и ненавистью.
Привыкнув к новому состоянию, он осторожно встал. Ему казалось, что он сейчас упадет, но вместо этого почувствовал волшебную легкость во всем теле. Начиналась новая жизнь с большой буквы.
С колен Иваницкий встал уже другим человеком. Он уверенно и твердо пошел к своим братьям по служению, по вере и долгу. Они должны понять и принять великий ДОЛГ служения погибающему человечеству.
Холодная вода брызгала из-под ног. Ботинки сразу намокли. Холодный ветер позднего вечера раздувал полы его куртки и норовил забраться за шиворот. Проходя или почти пробегая мимо барака с дагами, Иваницкий наткнулся на картинно разложенные трупы кавказцев. Сегодня утром он видел одного из них у начальника накопителя. Похоже, зарезанный кавказец был лидером у дагов. Рядом с ним сейчас лежала и пара его абреков. Здоровенные двухметровые бородатые мужики с обожженными лицами и сломанными ушами. Тогда они ходили с пулеметами. На плече у каждого был ПКМ с коробкой под ленту. Впечатление они производили жуткое. Теперь эти страшные даги валялись обычными трупами на грязном асфальте. Всех троих убили одинаково – ударом ножа в основание шеи. Так диверсанты убивают – не горло режут и не пузо прокалывают, а просто бьют ножом сверху вниз в место, где шея переходит в плечо. Нож проходит между ключицей и лопаткой. Скрытый, подлый удар. Ножа не видно до самого последнего момента. Чувствовался почерк профессионалов. Потом у каждого была пробита глазница. А дальше начиналась самое интересное. У дагов были отрезаны гениталии и засунуты каждому в рот. Иваницкий был готов дать голову на отсечение, что дагов положили здесь специально.
Вдруг к Иваницкому подскочили сразу два корейца. Они тихонько окликнули его заранее и семенили к нему, вытянув раскрытые ладони, – наверное, миролюбивые намерения демонстрировали. Так вот кто дагов прибрал! Они подхватили Володю под руки и отвели в сторону. Там к нему подскочил еще один кореец, который уже вполне бегло, хоть и с акцентом, говорил по-русски. Он что-то лепетал про место преступления, про опасность и про то, что сейчас милиция уже идет. Да Иваницкий сам милиция! Тут он понял, что лучше этого не говорить, а то его служение может так и не начаться, прервавшись на самом корню.
Прикидывать шансы было бесполезно: во всех случаях они его задавят как котенка, он даже пистолета не успеет вытащить. Даже если бы у него был автомат, все равно все преимущества на их стороне. Он не сомневался, что с одной из крыш его голову в прицел взял снайпер или даже несколько снайперов. Иваницкий сделал единственно возможное в этом случае – он побежал. Он оттолкнул корейцев и одним прыжком оказался около трупов и, чуть не упав, завернул в узкий промежуток между ангарами. Дальше он действовал скорее интуитивно, потому что никакой логике его действия не поддавались. Он остановился и встал в пустую нишу для силового щита. Высота там как раз была в человеческий рост, а ширина сантиметров восемьдесят. Произошло чудо – пятеро корейцев с карабинами и автоматом проскочили мимо него. Они его не заметили. Иваницкий даже в недоумении выглянул из своей ниши и посмотрел им вслед. Это было очередным подтверждением его великой миссии и правильности выбранного пути. Судьба сама берегла его. Тут его осенило, что ведет его само Провидение. И неспроста он проскочил все засады и увидел трупы дагестанцев. Его привело сюда. И спасло от преследования оно же. Но искушать судьбу не стоило. Недаром гордыня – это один из тяжких смертных грехов.
Иваницкий огляделся по сторонам. Прямо перед его ногами продольными ребрами торчала решетка ливневой канализации. Иваницкий усмехнулся. Вот еще одно доказательство его правоты. Он должен пройти через испытания и самоотречение. Володя с растущим чувством внутреннего ликования и готовности к личному подвигу поднял тяжелую чугунную решетку и нырнул внутрь канала. Он сомневался, что раньше у него вообще хватило бы сил выдернуть эту решетку, а теперь она показалась ему не тяжелее крышки помойного ведра.
Иваницкий, практически согнувшись пополам, побежал в одном из направлений вонючего грязного трубопровода. Нужно было успеть в комендатуру. Ситуация была экстренной. Нужно было обязательно понять, что вообще происходит, и действовать без промедления. Сейчас их переиграли. Они глотают пыль далеко сзади. Поднимать шум по рации он побоялся.
Все-таки он переоценил свои силы – проклятая самонадеянность. Он шлялся по этому гадкому подземелью непозволительно долго и выбрался на поверхность где-то за ангаром с балластом. Выскочив на твердую поверхность, он отряхнул грязное пальто и бросился в комендатуру.
Там он никого не застал. Комендатура оказалась пустой!!! Произошло непонятное ЧП на дороге. Все, как идиоты, ринулись к месту этого ЧП. Разве непонятно, что хоть кто-то должен был остаться на месте! Тогда Иваницкий помчался наверх, к своим серым братьям.
Взбежав на второй этаж, он на мгновение замер перед дверью их кабинета. На ней уже не было грязных кровавых разводов, ламинированная белая поверхность светилась чистотой. Он вытащил из кармана отличный самодельный выкидной нож, который подобрал с трупа неизвестного мужика в гаражах. Он упер острие в белоснежную девственную поверхность и с нажимом выцарапал слово «ДОЛГ» большими буквами размером с двойной тетрадный лист.
