Утро третьего дня Беды
Утром мичман безо всякой жалости меня будит. В прошлой жизни в такую рань я просыпался только… ну да, в армии. Вылезаю из-под шинели (откуда на мне она оказалась — полная тайна), и начинаем собираться.
— Слушай, а почему ты себе взял наган, а не маузер? — спрашиваю мичмана, пока мы меланхолично чистим зубы остатками вчерашней закуски, как бы завтракая.
— Две причины: не по чину — раз, не по чину — два.
— А снисходя к интеллекту сухопутной крысы?
— Просто же! Первое. Что я такое, чтоб с маузером щеголять? Да любому капразу, не то что каплею, я лучше в карман высморкаюсь — не так обидится. Как ни крути, а тут четко: если с маузером, значит, начальник. В подкорке! Второе. Материалы изменились. Сталь лучше, пороха сильнее. Если тебе нужно стрелять много, то лучше наган. Рабочая скотинка, не сломаешь. Начнешь поливать из маузера — «спортишь вещь». И без того советские патроны сильнее делали, чем родные, маузеровские, по пороховому навесу, так и пороха за полтора века изменились. Мне придется скоро стрелять много — мой район пока не чистили, принимать участие — свято. Ну и неохота попасть впросак в самый пикантный момент. Резюмирую. Не для стрелка такая штука. Для начальника. Вот ты на приеме будешь сидеть с наганом, пациенты подумают: фи, докторишка… А с маузером ты профессор!
Посмеялись.
Потом собрались. Мне собираться было — что голому подпоясаться. Да и мичман не задержался. Место и впрямь на удивление безлюдное, можно бы даже сказать: не задворки Кронштадта, а трущобы… Но безлюдье как раз радует.
У мичмана неподалеку весьма неплохая «тойота» припрятана.
Ехать оказывается недалеко. Вполне можно было пешком добраться.
— Не то время, чтоб пешим гулять, — возражает мичман.
И тут же видим подтверждение — молодой парень в больничной пижаме. Босой, но с виду целый совершенно. Неподвижно, как столбик, стоит у какого-то забора. Мичман тормозит так, что аж заносит машину слегка. Видно, что он узнал покойника. Немудрено — слышал вчера, что одной из точек распространения заразы был как раз военно-морской госпиталь. Видать, оттуда парень дернул.
Мичман собирается выйти из машины. Придерживаю его за рукав.
— Ты что? Это ж Сергеев! Он же тут замерзнет!
— Не замерзнет. Ты что, не видишь, что он белый совсем? Он еще ночью помер. Ручаюсь.
— Вот черт! Сергеев! Слушай, доктор, а может, он живой, а?
— Ты уже зомби видал?
— Еще нет.
— Ну так два варианта — либо живой, либо нет. Как думаешь, по такой погоде живой будет так столбиком стоять? Неподвижно? Босиком, в пижаме?
— Перепугался там, кома всякая…
— Не обманывай себя. Его теперь пулей упокоить — единственно, что сделать можно…
— Я не смогу. Не думай, что соплежуй, но не смогу.
— Тогда поехали, в больнице скажем.
— Нельзя. Приказ по гарнизону вчера был: где увидел, там и упокаивай.
— Ты что, такой исполнительный?
— Нет. Просто за один день четверть города накрылась. Мне мужики уже рассказали: один мертвяк может роту угробить легко… Если Сергеев обернулся, то надо упокоить. А то уйдет — натворит дел. Только точно надо убедиться, что он умер уже.
— Хорошо. Вылезаем. Ты с ним поговори. Попроси что-нибудь сделать — руку поднять или, наоборот, присесть. Мертвяк просто пойдет на голос, ничего выполнять не будет. Я его подпущу поближе и упокою. Только когда я его успокаивать буду, ты на это не смотри, оглядывайся мне за спину. А то, не ровен час, сзади кого получим…
Мичман аж физиономией осунулся. С оглядкой вылезаем. Мичман машет руками, кричит, обращается к несчастному парню в пижаме и по имени, и по званию. Заметно, что зомби здорово остыл за ночь. Он же в пижаме — не в тужурке, потому остыть должен был сильно и качественно.
— Брось, ему сейчас долго разогреваться. Пошли ближе.
Вблизи ясно видно, что Сергеев неживой. Глаза открыты, и, глянув в них, мичман отшатывается. Между тем его приятель начинает наконец шевелиться.
— Убедился?
— Убедился… Стреляй. Поаккуратнее только, хороший человек был…
— За забором что?
— Людей там нет.
Зомби представляет легкую мишень. Он пытается повернуться, но ноги у него плохо слушаются. Захожу немного левее, чтоб пуля не шла вдоль дороги и не дала рикошетов, прицеливаюсь. Выстрел негромкий, зомби валится как бревно. Лицо спокойное, я старался, чтобы его не повредить.
Мичман притаскивает какую-то белую тряпицу и накрывает покойнику голову.
Потом поднимает наган вверх и трижды бахает в воздух, в низкое серое небо.
Помолчав, забираемся в тепло автомобиля.
— По нынешним временам с почестями — это редкость.
— Хороший был человек… Хороший…
До больницы едем молча…
Больнице повезло сильно. Все первичные очаги — и обезумевшие покусанные люди, приехавшие из Питера по кольцевой дороге, и наркоман с передозом, и умершая во время операции женщина, и прочие — оказались не в 36-й больнице.
До нее докатилась вторая, а то и третья волна пораженных. Именно по этой причине персонал понес минимальные потери. Не всем повезло, но, во всяком случае, сравнивать с наркологическим диспансером или военно-морским госпиталем невозможно. В госпитале в отдельных помещениях еще были живые люди, и с ними держали связь, но вот начать зачистку пока не могли — сил не хватало.
Вот кто обошелся совсем малой кровью, так это роддом. Получив несколько предупреждений по телефонам, там просто заперлись и забаррикадировали двери.
Рядом с центральным корпусом 36-й больницы стояла грузовая машина с кунгом. Сверху из торчащей трубы вился клочковатый дымок. В кабине сидел немолодой дядька в морской шапке с крабом и морской же шинели. Внимательно посмотрел на нас.
За дверями оказались две тетки с автоматами. Кивнули мичману и внимательно осмотрели наши руки-ноги-шеи. Автоматы они держали как палки, по-бабьи, а вот осмотр был грамотный. Мичмана попросили на выход, а меня отправили дальше. Правда, мичман не ушел, а тут же стал любезничать с тетками, что те приняли настороженно, но благосклонно.
Ясно, после двух лет с таким приговором мичман решил опять окунуться в радости жизни, да и с Валентиной я его пообещал познакомить. Напялив на себя под строгим взглядом дежурной тетеньки бахилы, сижу жду. Приятно глазу — служба не шаляй-валяй, а строго все.
Прибегает поводырь — молоденькая медсестричка. Понятно, меньшую послали. Двигаем на второй этаж. Оттуда в ординаторскую. А там сидит человек десять вместе с Валентиной. Похоже, что она им тут понарассказывала: смотрят на меня с уважением. Подавляю желание надуть щеки и задрать нос.
Чай у них горячий, и мне неловко за свой затрапезный вид — они-то все помыты и причесаны. Впрочем, оказывается, что мне тут могут устроить санобработку — то есть могу и душ принять, и даже ванну, но с этим дольше. Душ — это бы очень к месту. Окопный дух, он, конечно, вштыривает, но лучше без него. С радостью хватаюсь за это предложение, а чтоб им было чем заняться без меня, торжественно вручаю пистолет Коровина Валентине. К сожалению, ТК со склада — с банальными деревянными щечками на рукоятке, но все равно вызывает легкое удивление.
Размываться некогда, все-таки коллеги ждут, потому приходится полоскаться в темпе. Все равно приятно. В разгар мытья заваливается этакая медицинская санитарная бабка — с той уже привычной спокойной бесстыжестью, выработавшейся за время мытья сотен пациентов:
— Вот белье вам свежее. А свое тут оставьте, простирнем.
Ну просто о большем и желать не приходится. Никудышная из меня прачка, если честно. Готовить умею хорошо, а вот стирать…
Надо же, и носки свежие! Сервис!
И на чай я являюсь чистым и довольным.
Обсуждение взаимодействия проходит и впрямь легко. Видно, что Валентина провела всю подготовительную работу. Теперь с такой базой за спиной жить куда легче.
С медикаментами у них пока все в порядке, на пару недель хватит, а там видно будет. Жаль, конечно, что по оснащенности клиника не самая обеспеченная. Но, что она уцелела — невиданная удача.
По поводу пистолета разгорается дискуссия — треть считает, что теперь оружие должно входить в оснащение лекаря наравне с фонендоскопом. Другие уверены, что это несовместимо с профессией врача. Правда, задумываются, когда усатый толстяк напоминает, что ритуал прощания с умершим пациентом несколько изменился: перед тем как закрыть ему лицо простынкой, неплохо бы прострелить помершему пациенту череп.
Начальница думает недолго — посматривая на Валентинин пистолет, говорит, что сегодня же выйдет с рапортом командованию базы об обеспечении всех медиков компактным и легким оружием ближнего боя и обязательно обяжет всех сотрудников пройти курс обучения. И примет санкции против пацифистов.
— Ну вы знаете какие, — спокойно говорит она, глядя на подчиненных.
Они-то, может, и знают, а мне невдомек — премии лишит? Или отпуск перенесет на ноябрь? Но, судя по всему, к ее словам тут принято относиться всерьез.
Говорю, что у меня внизу как раз кладовщик, который ведает всей этой стрелковой мерехлюндией. Начальница назначает ему аудиенцию, но потом — после того как чай попьем.
Меня расспрашивают про город: что там? У многих в Питере родственники, знакомые.
К сожалению, радовать нечем. При всем том ужасе, которого они тут хлебнули (а в самой больнице оказалось-таки двое инициирующих зомби, так что местные медики тоже понесли потери), но то, что творится в Питере, ни в какое сравнение с Кронштадтом не идет.
Оканчиваем чаепитие. Прошу Валентину пройти со мной, попутно благодарю за содействие. Смеется, отвечает, что особенно и стараться не пришлось — начальница отлично понимает, что сейчас идет потеря самого невосполнимого ресурса — людей. И дело тут не в гуманизме: нарожать детей можно, но они только через пятнадцать лет смогут быть полезными, и главное — знаний у них не будет тех, что есть сейчас. Да и нарожать при малом количестве спасенных тоже непросто. Потеря знаний — вот самое кислое, что потом придется расхлебывать. Сейчас умирают сложноорганизованные системы, и чем глубже будет потеря их обслуги, тех обученных профессионалов, которые сейчас обеспечивают все блага цивилизации, тем глубже просядет общество в цивилизационном плане. Очень бы не хотелось через пару поколений возвращаться к плетению лаптей и шитью одежды из шкур. Дикари с АК не самый выигрышный вариант для обеспечения комфортной старости.
Знакомлю ее с мичманом. Мичман расшаркивается и удивительно сразу начинает стесняться… Понятно, с одной стороны, после двух лет запоя видок у него еще тот. Опять же лечиться придется от такой интимной проблемки. Но он же вроде рассказывал о том, что уж такой он бабник, просто отойди-подвинься… Забавно.
Валентина, не моргнув глазом, входит в привычную ей роль строгого доктора и назначает мичману на завтра с утра. Нет, определенно робеет мужик…
А мне приходится их покинуть: матрос-посыльный прибыл на трепаном «жигуле». Моя персона должна явиться к Змиеву. Ничего не понимаю — коменданту базы на меня обращать внимание не с руки. Не тот уровень общения. И что я с ним решить могу?
Но матрос на эти вопросы не ответит. Прощаюсь со всеми и, минуя строгих теток на входе, забираюсь в «жигуль». Машинка явно тоже из подснежников — потому ее и дали посыльному, что не жалко железяки. Парень жмет по газам, что вместе с лысой резиной производит сильное ощущение. Понимаю того журналиста, который взялся за интервью с гонщиком во время пробного заезда и облевал всю машину.
Матрос упивается ездой, а у меня хвост поджимается до предела. Особенно когда вижу, что ремень безопасности некуда сунуть — замков нет.
— Слушай, земеля, ты в курсах, что автотравма равна по тяжести огнестрельной? Кончай гонки!
— Фигня война! Все под контролем!
Вот не люблю эту дурацкую американскую фразу. Тем более что по традиции кинематографа именно после нее случается все плохое.
— Земеля! Если ты меня угробишь, я буду являться к тебе по ночам. А если чудом выживу, наябедничаю Змиеву. Чтоб ты потом — эп! — не обижался!
Язык я прикусил себе не больно, но обидно. Матрос ржет. Ему нравится, что мы тут подпрыгиваем на весенних ямах.
— Зато быстро! Уже приехали!
— Ты не посыльный, ты убийца! Будь моя воля, водил бы ты садовую тачку.
Козыряет, мерзавец, и тем же аллюром сматывается прочь.
У Змиева в кабинете пусто. Видно, что только что всех разогнал работать, — накурено мощно.
Не знаю, как доложиться. Вроде б «Прибыл по вашему приказанию, товарищ капраз!». Но я ему не подчинен. И вообще-то подчиняться не с чего — выдали нам хлама кучу. С другой стороны, хлам отлично работает и это куда как лучше, чем ничего.
— Здравствуйте, Георгий Георгиевич!
Вот так попробую — и вежливо, и показывает, что я ему не подчинен.
— Здравия желаю, доктор! Как договорились?
— Отлично, спасибо, лучшего и не пожелаешь.
— Каплей мне рассказал, какую кучу добра вы у нас уперли. Даже не хочу спрашивать, что за хворь вы у мичмана вылечили. Признаться, удивлен, что обошлось без десяти звонков ко мне с просьбой приказать этому скареду…
— Он оказался очень душевным человеком.
— Ладно. Не чума с проказой, я надеюсь?
— Нет. Ничего особенного. Просто на него нашло быть щедрым…
— Ладно. Перейдем к делу. За то, что надоумили медиков вооружить, спасибо. АК им выдавать невместно. Думали уже об этом, а вот у бурундука этого можно будет всяких малопулек набрать. Далее. Не уверен, что найду полное взаимопонимание у вашего руководства. А делать придется. И вам без нас никак, и вы нам нужны. Потому предлагаю… э-э-э…
— Быть вашим агентом?
— Не так, скорее, по возможности быть делегатом связи, как это называется. Сейчас нам Петропавловка необходима как спасательная база. Тут я с нашими медиками согласен — выживут самостоятельно не самые нужные в дальнейшем люди. Выжить не проблема. Таких много, которые выживут. Только нам в будущем всякие бандиты не так нужны, как инженеры, специалисты разных профессий, которых десять лет учить надо серьезно. А такие сейчас в первую голову передохнут. Вот этого бы желательно не допустить. Спасать с кораблей, учитывая ледовую обстановку, — проблема. Потому с территории базы работать легче по кольцевой автодороге — склады в основном на окраине… А Петропавловская очень выгодно расположена в центре… Вижу, что Овчинников не вполне это понимает. Я предлагаю вам для начала предложить ему совместные действия по созданию опорной базы в Адмиралтействе. Там курсанты сидят и часть штабников. Дня на три у них продуктов хватит. За это время мы тут улучшим обстановку и сможем выделить силы. Адмиралтейство подковой выходит на Адмиралтейскую набережную. Внутри этой буквы «П» еще школа и несколько жилых домов. Но суть в том, что если перекрыть проезжую часть и бульвар набережной в тех местах, где выходит Адмиралтейство — а это возможно, — то зачистить дома и сам комплекс Адмиралтейства мы вполне можем. У курсантов и оружие есть, но сгоряча патроны зря пожгли и сейчас сидят на мели. Вот я и хочу, чтоб вы довели эту точку зрения до своего коменданта. И постарались его убедить.
— Почему вы считаете, Георгий Георгиевич, что я для этого достойная кандидатура?
— А почему нет? С нашей больницей вы договорились отлично, мичмана убедили. Не вижу, почему бы вам и коменданта не убедить? К слову, сейчас отбудете на буксире «Треска» — доставите баржу с кое-какими харчами. Это вам тоже в плюс пойдет. Вашему шефу я вчера отказал. А вот вы меня убедили. Вопросы есть?
— Так точно. Почему вы отказали в вооружении сотрудникам МЧС?
— А как вы думаете? У них задача — спасать людей. Пока они скорее спасали себя. Вот пусть заслужат себе это оружие. Пока у меня были опасения, что я им все выдам, и они отлично проживут и без нас. И без вас. Это меня не устраивает. Пусть чешутся. Мне кажется, они этот посыл поняли. Рад, что обошлось без более радикальных мер. Еще вопросы?
— Вопросов-то много, да лучше потерплю.
— И отлично!
— Есть сообщение: у меня брат в Петергофе сейчас отсиживается с людьми в морге. Они организовали охоту на живца, выложив под окна покойников. Вероятно, это неплохой способ так ликвидировать мертвяков.
— Ясно, учтем и творчески переработаем. Пока до Петергофа руки не дотягиваются. Потом подумаем, что можно сделать, но не сейчас. Пусть брат не рискует. Удачи в переговорах. И под занавес. Я учел, что вы смогли организовать спасательную операцию для своей коллеги. Просто коллеги, не родни. И то, что вернулись за ней.
Буксир «Треска» представляет собою весьма убогое железное существо, увешанное со всех сторон старыми покрышками. Из кучи покрышек торчит рубка, и обеспечивают все это великолепие три человека — один штатский и двое военных. Судя по тому, что военные довольно брезгливо оглядывают грязноватое судно и даже двигаются как-то бочком, делаю вывод, что лохань не относится к ВМФ. Да и чин одного из военных — капитан третьего ранга — совсем для корыта не подходит. Впрочем, управляются они с посудиной достойно. Чапаем медленно, но уверенно. Баржа, которую тянет эта «Треска», невелика по размерам, ржавовата, но не тонет. В нее накидано что-то квадратическое, увязанное сверху брезентом третьего срока службы. В общем: «На тоби, небоже, шо мини не гоже».
Особенно скучать не приходится: перед отплытием мне вручили видеокамеру древнего года выпуска, дополнительные аккумуляторы и кассеты. Задача — снять то, что привлечет внимание. Ледовая обстановка не интересует: экипажи МЧС уже достаточно внятно обрисовали ситуацию по всей Невской губе и Неве, а вот что делается на берегу — это важно. Особенно участок Адмиралтейской набережной, там, где предполагается проведение операции. Это попросили отснять особенно тщательно. Потому как планы планами, а реальность — совсем другое дело. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги…
Звонит Николаич. Внимательно выслушивает, что я полоскаюсь с грузом в Невской губе и неотвратимо ползу в крепость. Просит поторопиться — начали операцию в зоопарке. Пока без меня обходятся, но у него душа не на месте. Отвечаю, что не могу поторопить этот агрегат, и уточняю: что за операция? Удивляется. Зоопарк — склад свежего мяса. Для тысяч беженцев в крепости — пока единственный выход. Заодно надо соседнюю территорию брать под контроль. Пока операция на стадии разработки. Попутно Ильяс — с забора зоопарка и Андрей — с крыши Кронверка отрабатывают по видимым мишеням, пристреливают оружие. Новые «светки» и СКС-переросток практически одинаковы в работе. Еще раз просит поторопиться и кончает связь.
Сообщаю это каптри. Пожимает плечами — выбрано самое экономичное судно. Даже если его раскочегарить в полную силу, выиграем минут пятнадцать, а топливо сожжем зря. Успокаивает меня, что сегодня Змиев приказал сделать несколько ходок, обратным плечом будут забирать беженцев. Удивляюсь, нельзя же возить продукты и людей в одной и той же посудине: беженцы обязательно нагадят, кто-нибудь обмочится или пропоносит. Нельзя же потом туда грузить продукты!
— Пропоносят — сами и уберут, — наставительно отвечает каптри. — Здесь им не тут!
И уходит на корму.
М-да, скорость у «Трески» не та, что у «хивуса». Небо и земля. Правда, сейчас мы тащим пару тонн груза. Подходит снова каптри, просит заодно снять состояние мостов. И особенно что творится с подъемными механизмами — открыты ли входы, есть ли свет. А, понятно, механизмы скрыты в опорах мостов, но к ним ведут лесенки сверху. Видно, каптри проводит рекогносцировку на местности. Ну да, без разведенных мостов в Неву разве что подлодка зайти может. А с разведенными подгонят любую огневую поддержку.
Приближаемся к городу. Снимать пока нечего. Сидеть сиднем — тоже. Решаю потренироваться с оружием. Для начала с ТТ. Направляю в сторону воды и примеряюсь. Немного неудобная у него рукоятка. Но ничего. Раз. Отставить. Раз. Отставить.
— Чутка левую руку подверни, — каптри сбоку подсказывает.
— Как?
— Чтоб линия прицела точнее подходила под правый глаз. Ты же им прицел ведешь? И не жмурься, лучше привыкай обоими глазами прицеливаться. Появляются новые цели — ты в жмуре их не засечешь. Не ровен час, и сам прижмуришься. И палец большой на правой руке расслабь, а то сведет. Вытяни его ровненько, параллельно стволу, — легче будет работать. Навостришься — будешь по ощущению стрелять. Пальцем ткнул в цель — и огонь. Куда проще, чем одним глазом ловить. Да и могут не дать тебе времени на «щуриться да прицеливаться». Привыкай так.
— Слушай, капитан, что ты на буксире с такими знаниями делаешь?
— Работу свою делаю.
— Кто у тебя в училище?
— Сын.
— Тогда ясно. А что ты посоветуешь по поводу автомата?
— Для начала — обзаведись обвесом. То, что у тебя все по карманам, очень плохо. Из рук вон. Смотрю — и тошнит. Вот давай замени магазин. А я посчитаю… Девять секунд! За это время тебя не то что сожрут, а еще и под соусом приготовят. И с ТТ… я смотрел, как ты его из кармана тянешь. Полковая артиллерия с передков снимается быстрее. Так что ты хват еще поотрабатывай — и у автомата тоже, но с карманами даже не возись. Заведи себе кабур правильный, разгрузку — тогда и привыкай. И сделай это поскорее.
Тренируюсь. С пистолетом проще. Автомат непривычен, с ним сложнее. Больно короток, и центр тяжести сзади.
Наконец вижу, что уже пора снимать. Справа циклопическая постройка очистных сооружений Центральной станции аэрации водоканала и Канонерский остров. О, тут явно есть живые — с крыши судоремонтного завода кто-то машет красной тряпкой. Каптри бухает в серое небо зеленую ракету. Вот, похоже, еще один уцелевший анклав. Стараясь дать картинку почетче и не дергать, веду объективом. Ползем мимо порта. Тут не видно ни живых, ни мертвых. Но каптри показывает на струйки дыма, похоже печурки. Слева здоровенное корыто ледокола «50 лет Советской власти». Галерный остров. Дальше ледокол «Красин».
— Сними, что там вокруг, — шепчет каптри. Снимаю.
Входим в пределы городской застройки. Автомобили еще есть, но куда меньше стало легковых. Людей не видно вообще. То есть живых, а мертвяков много. Так, если глянуть мельком, картинка нормальная: люди, машины, утро. Присмотришься, и люди либо неподвижны как манекены, либо ковыляют странной дерганой походкой. И становится не по себе.
Проходим под мостом Лейтенанта Шмидта… У молодых и шалых лейтенантиков Балтики одно время была такая шуточка в ходу: «Скорее мост Лейтенанта Шмидта станет мостом Старшего лейтенанта Шмидта, чем это звание получу я!» Теперь реконструировали и переименовали в Благовещенский. Лестница в ходовое хозяйство моста чистая, дверь закрыта. Снимаю все по возможности тщательно. Чапаем ближе к центру города. У египетских сфинксов целая толпа зомби. Что им так у музея Академии художеств понравилось — непонятно. Но на лед не лезут.
Сюрприз — Дворцовый мост разведен! Прямо как на открытках «Белые ночи»!
Веду камерой по набережной, начиная от того места, где затонула «Андромеда», мимо дворца Меншикова, Универа, Кунсткамеры, Зоологического музея, по разведенному Дворцовому — и на Адмиралтейство. Каптри бахает подряд несколькими зелеными ракетами — и на арке справа появляются люди в черном. Начинают махать руками, но не как попало, а как положено грамотным морским людям — явно сигнализируют, только флажков не хватает. Снимаю и это. Наш рыдван почти стоит на месте, а каптри просит меня залезть на крышу рубки и поснимать оттуда. Хорошо, качки нет. Забираюсь. Как я понял, основная проблема — отсечь арки Адмиралтейства преградами до Невы. А вот с этим сложно: страшенная пробка у Дворцового моста, частью залезающая и на Дворцовый мост. Как перекрывать по машинам — не знаю. Ближе к Сенатской площади не вопрос перекрыть — да там и мертвяков меньше, а вот тут, у моста… Снимаю медленно и дублирую. Все, готово. От зомби на Дворцовой площади и на Невском черным-черно.
Спускаюсь обратно. Каптри смотрит на Адмиралтейство и играет желваками… Трогаю его за плечо. Вздрагивает, приходит в себя. Даем полный ход, а он все смотрит на Адмиралтейство…
Я снимаю лестницу в силовое отделение моста: на лестнице перед дверью стоит добрый десяток зомби. И наверху толпятся. Странно.
Пришвартоваться не к чему, потому буксир прижимается к ледовому полю у Петропавловки. Лед немного хрустит, но выдерживает. Второй военмор из экипажа прихватывает здоровенный канат и аккуратно по покрышкам сходит на лед. Прихватывает канатом дерево на пляже. Интересно.
Дальше аккуратно спрыгивает каптри и помогает слезть мне — с камерой. По весеннему льду идти не опасно, но неприятно.
В глаза бросается новодельная постройка, слепленная из всякого разного. Она больше всего напоминает… точно (!) — старомодный сортир типа «люфтклозет», только в исполнении дивизии «Генрих Геринг»: не меньше чем на полста посадочных мест. Явно под руководством седого сапера соорудили это на оконечности Заячьего острова, чтоб течение сносило все гамно долой. Обходим это сатанинское строение: по запаху — точно сортир. Уже обновили. Люди снуют из Невских ворот и обратно.
Входим в ворота, двигаемся к штабу.
Что заметно сразу — народу прибавилось резко. Такое впечатление, что Петропавловка битком набита. И как положено при скоплении народа, замусорено уже все. Какие-то палатки, навесы чуть ли не из штор и много-много людей. А ведь еще прибывают и прибывают.
В штабе бедлам, несмотря на двух часовых у входа — публика толпится здесь особенно густо. Нас пускают. Толпа, увидев каптри, оживляется, но он, не задерживаясь, проскакивает за мной. Комендант сидит багровый — похоже, тут только что была ругань.
Седовласый мэтр как будто отсюда и не уходил, у него вид оскорбленной добродетели, которой только что плюнули в душу. Потом высморкались туда же и прошлись в грязных ботинках.
— Какого черта, где вы шляетесь? Тут нам вздохнуть нечем, а медицина ездит, изволите видеть, в круизы! Морские путешествия! Вчера и сегодня умерли три человека из беженцев! Не считая карантинных! Я вам сказал, оборудовать медпункт или нет? — взревывает тремя медведями Овчинников, увидев меня в дверях.
А вот хрена я буду оправдываться! Орать тоже не стоит, коменданта все это время, пока я в Кронштадте был, тут жарили на медленном огне, причем со всех сторон.
— Сидел бы в медпункте — имели бы мы сейчас сто восемнадцать «арисак» и полтыщи патронов. Кстати, доставлена баржа с едой. Прошу организовать разгрузку. Также, товарищ полковник, прошу сообщить, где находится группа, к которой я приписан. Они сейчас, как я понял, на зачистке, и я там нужен. И к слову — я вернулся.
— Вижу. Докладываете не по форме. Группа ваша в зоосаде. Зачистка идет нормально, только что сообщили, что добрались до входа и перекрыли его. Что за баржа? — сбавляет тон комендант крепости.
— Прошу разрешения отбыть к группе. По морским делам вот представитель — капитан третьего ранга, — киваю я на своего спутника.
— Снизошли, значит, к нашему убожеству, цельного морского майора прислали? — уже спокойней, но с изрядной дозой яда в голосе обращается Овчинников к морскому офицеру.
— Капитан третьего ранга Званцев. Прибыл для организации взаимодействия и обеспечения эвакуации и доставки продовольствия, — невозмутимо отвечает тот.
— Ага. Полковник Овчинников, комендант крепости. Садитесь, Званцев…
Вижу, что сейчас начнется вышивание гладью, и сматываюсь, пока Овчинникову не до меня.
Звоню Николаичу. Николаич сообщает, что они с группой прошли к входу в зоопарк вдоль ограды у Кронверкского канала. Одному лучше не шляться, есть резерв — как раз под Ильясом, взять пару сопровождающих и выдвигаться.
Михайловские у ворот кивают, не прекращая осмотра идущих довольно густо беженцев. С удовольствием отмечаю на двоих из них пистолеты-пулеметы Судаева, у третьего, правда, помповуха.
— Ну что там с мореманами, а? Мы тут сдохнем — публика прет и прет! Скоро как кильки в банке напремся!
— На буксире приплыл. Мокрошлепы баржу со жратвой пригнали, обратно эвакуировать будут. Сейчас у коменданта их представитель сидит.
— Ну слава тебе яйца! Стой, куда? Стой, сказал! Руки показывай!
Михайловский с помповухой за шкирку ловит пытавшегося проскочить мужика, кивает мне — пролезаю в дверь встречь потоку беженцев.
Прямо передо мной, параллельно Кронверкской протоке, отделяющей Заячий остров и крепость от остальной суши, за Кронверкской набережной, здоровенная и высокая чугунная ограда зоопарка. В плане зоопарк похож на сердце. Так бы я стал рассказывать про него лекарям. Если же пытаться объяснить нормальным людям, то зоопарк в плане похож на корявенький треугольник. Два катета проходят вдоль каналов: один — вдоль Кронверкской протоки, другой, обращенный к боку Артмузея, — вдоль Кронверкского канала, точнее, рва, отделяющего Артмузей от остальной суши. Там, где прямой угол, аккуратно выгрызен кусочек. А вот гипотенуза этого странноватого треугольника выбухает дугой наружу.
На стыке каналов, там, где обгрызенный кусочек в плане, что-то интенсивно краснеет на ограде. Перебегаю по льду протоку, поднимаюсь по откосу, пропускаю какую-то синюю легковуху, гляжу влево и замечаю, что и тут саперы постарались: от дальнего угла ограды Зоопарка к Кронверкской протоке сооружено что-то среднее между блокгаузом, воротами и забором. Там на ограде тоже что-то краснеет. Из зоопарка слышится пальба. Равномерная такая, частая, но без солдатской истерики. Выделяются гулкие одиночные и трескотня — по два, по три — короткими очередями, они послабее, как палкой по забору.
Добегаю до стыка каналов и вижу, что там, где ограда образует прямой угол, наверху положен настил из досок — и на этом настиле сидят с удобством Ильяс и еще пара человек с винтовками. Под винтовки сделаны специальные козлы, и потому стрельба идет с упора. На всех троих ядовито-красные бейсболки. Это они и краснели издалека. Тут же в ограде выпиленная, наверное болгаркой, дыра. Рядом возятся еще трое. Похоже, что они варганят дверь для дыры. На этих рыжие бейсболки. И на четырех стариках из Артмузея, которые бдительно несут службу прямо под помостом со снайперами, — тоже рыжие. Лезу к ним через дыру в ограде, окликаю снизу Ильяса. Он придвигается к краю, видит меня и скалит приветственно зубы. Сверху на меня падает красная бейсболка с какой-то дурацкой надписью.
— Надевай! Красный цвет у группы зачистки. Рыжий — группа поддержки. Наши сейчас у главного входа, только что закрыли. Двигай вдоль ограды — не ошибешься. И не лезь на рожон!
— Пошли, сопроводим. — Один старичина остается под помостом, трое решительно собираются со мной в дорогу. Сверху, сверкнув медным боком, летит винтовочная гильза. Оставшийся дед рачительно подбирает ее в мешочек.
Территория не проглядывается полностью, мешают разношерстные домики и павильончики, но старики, бодро выстроившись передо мной и поделив сектора обстрела (а мне опять привычно остался тыл), ведут меня вдоль ограды. Что меня удивляет, старики словно помолодели! Определенно! И выправка восстановилась, и глаза горят. Двигаться стали по-другому, без старческого семенения. Что удивляет, у всех троих дедков охотничьи стволы.
— Слушайте, для вас же пэпээсы привезли? Не выдали, что ли?
— Почему — не выдали, выдали. Только мы сейчас в Зоопарке. Много ты медведя или тигра из ППС остановишь? И насчет мертвокрыс нас специально проинструктировали. Попади в нее из ППС. Ваши со снайперами от мертвецов-людей хорошо почистили, а вот зверь какой-нибудь дохлый может набежать.
То, что наши постарались, — это я вижу: трупы попадаются часто, чем ближе к входу, тем больше. А мы ведь пробираемся по задворкам зоопарка, тут и зверей-то не было, так, всякая птица.
А все-таки зря старики так рванули — запыхались. Хотя вижу, что по ряду признаков были деды в деле. Давно, но были. И идут грамотно, и прикрывают хорошо. Все четко. И даже (как мне вдруг показалось) они еще и мальчишествуют. Ну вот словно бы в индейцев играют. То есть то, что мы в зоопарке и что тут всякие слоны и тигры, придает легкий привкус невсамделишности происходящему. Нет, я вижу, что, появись из-за угла зомби, старички сработают как часы, и бабахнет одиночным в голову неизвестному бедолаге только один — в чьем секторе цель. Но при этом им хочется, чтоб из-за угла вышел лев или тигр и чтоб немного страшно было, потому как человек для воевавших офицеров — цель привычная, нисколько не романтичная. Объект рутинной работы. Тем более для артиллеристов. А вот на льва поохотиться, да в Петербурге… Нос к носу… Я и сам себя так чувствую. Не ассоциируется зоопарк с рутиной. Детством пахнет. Правда, если здесь чем и пахнет, так это пометом, навозом и слегка ацетоном — как раз перешагиваем по очереди через тело девчонки-подростка, растянувшееся поперек дорожки. Одета, как солдат, по форме — мода такая идиотская у девчонок: джинсы и куртка до пояса. Пол-Питера так ходит. Почему им хочется быть одинаковыми? Когда перешагиваю, прошибает глупая мысль: а вдруг она не упокоена и сейчас неожиданно тяпнет снизу? Не, тут видно — кто-то аккуратным одиночным прострелил девчонке голову. Да и страшилка дурацкая: зомби тупы и на такие засады не способны. Это уже из области Черной Простыни, Красного Пятна и Гроба-на-колесиках. А может, и способны?
Плохо им сейчас, зомбям, не Гаити тут — Питер. Холодно, ветер свищет, снег сыпет — весна, короче. А если бы тепло было? Я и сам-то на холоде соображаю плохо. Надо будет некромантку Валентину Ивановну озадачить!
Головной старичина бахает из своей горизонталки. Оглядываюсь, это он дохлую крысу разнес. Видно, нас не почуяла — шкандыбала по своим дохлым делам деревянной зомбячьей походкой по дорожке в направлении от нас. Вот дед ей в корму и влепил, пока нас не заметила. Однако дробь по крысаку с близкого расстояния — одни ошметья разлетелись.
— Внимание! Предельное внимание! — Дед меняет патрон, потом говорит: — Пошли!
Про себя ехидничаю: «Пошли на льва охотиться, а подстрелили крысу». Но тут же одергиваю: неизвестно, что по нынешним временам хуже — живой зоопарковый ленивый лев или зомбокрыса? Еще и подумаешь.
Проходим мимо утиного вольера. Это я помню, всякие дурацкие птицы тут кучедрючились. Но сейчас как-то приятнее, что тут не медведи. Зомбиутка — это тьфу. Полное тьфу. Крыса куда хуже.
Мертвецы валяются гуще. Наконец выходим из коридора между двумя павильонами. О, так это площадка у входа — административное здание, кассы… И кучка наших в красных кепках. Реденькая цепочка кругом — внешний периметр; внутри трое, что-то делают. Народу многовато. Либо Николаич набрал дополнительно людей, либо добавили из гарнизона.
Подхожу. Ближним стоит знакомый мент, только его «кедр» куда-то делся. Держит ППС, на поясе ремень и кобура, наскоро переделанная под ТТ. Кивает, но смотрит пасмурно. Трое в центре поднимают головы — обращаю внимание, что физиономии у них бледные и буквально похоронные. Что у Николаича, что у Саши, что у третьего мужика (вроде я его у Иоанновских ворот видал, — значит, из внутренней службы безопасности заповедника). Сердце екает. Что-то гадкое случилось. Определенно. И гадкое с большой буквы «Г»!
— Что?
— Вот!
У Саши забинтован большой палец левой кисти. Забинтован качественно, но и кровотечение сильное, пятно на повязке расползлось.
— Крыса укусила. Я полез наверх, на павильон, взялся рукой, а там мягкое. Отдернуть не успел — она и тяпнула. Я рукой как тряхнул, она и улетела куда-то… Крыса… Большая такая… — говорит Саша монотонно, деревянным голосом.
— Ясно. Давно?
— Ну минут десять прошло…
— Ладно, ничего теперь не остается, как надеяться. Кровотечение сильное было, — может, и обойдется. — Это хорошо, что я навострился врать не краснея. Помогает. «Врач» — от слова «врать»…
Но ни Сашу, ни Николаича это как-то не убедило.
— Продолжаем по плану, — говорит жестко Николаич, — теперь зачищаем от жирафятника. И двигаем к белым медведям. Руки не распускать, носы не совать! Хватит с нас… — Он осекается. Саша, бледный как простыня, мрачно смотрит на старшого. — Смотреть в оба глаза! Тут пошли хищники, а это вам не уточки с павлинами! — так же жестко заканчивает Николаич. — Не спи, пока живой — действуй! Ракету!
Саша встряхивается — словно тогда, когда в поликлинике послушал под дверью, как ходит в кабинете его умерший отец, — и начинает навинчивать на сигнал охотника мортирку с зеленой ракеткой.
Бумс! Маленькая зеленая звездочка вспархивает в серое небо… Что-то сегодня день зеленых ракет…
Ага, вон оно что. После того как прошла ударная группа, на позиции выкатываются ребята в оранжевых бейсболках. Ага, группа поддержки. Нет, две — в двух местах кепки видны.
— Двинули! Доктор, зад смотришь!
Ну вот, как всегда. Наверное, скоро буду привычно ходить задом наперед. Сзади я вижу, что в административном корпусе у входа есть люди. Много. Но все мертвые, и двери закрыты. А стеклопакеты им не прошибить — силы не те.
На мое разумение, движение тут получается неудачным — как бы нам друг другу перекрестный огонь не устроить. Сейчас же встречь снайперам пойдем на директрису. Но в плане тактики тут поумнее меня народ собрался. После того как Николаич убеждается, что между клеток хищников и у белых медведей зомби не осталось, он оставляет часть группы на месте, а сам с командой из своих ветеранов возвращается на исходную, по уже очищенной дороге — в угол к Ильясу. Там Саша плюхает в небо красной звездочкой. И компания теперь проходит по другому катету. Видно, что зомби и впрямь идут на выстрелы — если первоначально группа зачистки положила не менее двухсот мертвецов, то теперь на всей остальной территории попалось всего шесть зомби. Правда, за забором добавилось тех, кому сильно не повезло. Стоит практически толпа, пытаются залезть некоторые, но здесь заборчик — лев не перепрыгнет. Специально сделан.
Зачистку облегчает и то, что все павильончики и домики распиханы по периметру, а в центре находятся довольно хорошо просматриваемые площади. Замечаю, что, кроме Ильяса, никто с помоста не целится — остальные снайперы теперь встали и смотрят в бинокли. Николаич замечает мое удивление:
— Ильяс и над головой может стрелять, я ему доверяю. Как и Андрею. Вот других стрелков в деле не видал, поэтому пусть пока понаблюдают.
Почти без стрельбы проходим опять до входа. Чисто.
Теперь надо глянуть, заперты ли клетки и павильончики. Сегодня зачищать все не будем. Как нам сказали, задача на день — белые медведи. Их двое, должно мяса хватить на толпу. Некуда их девать, нечем их кормить и зомбо белый медведь никому не нужен. Тем более что он может не бояться ни льда, ни воды… Кто его знает. И экспериментировать не тянет.
Еще раз патрулями по четыре человека прочесываем зоопарк.
Чисто. Если кто и остался, то заперт. С этими позже разберемся.
К нам присоединяется Ильяс:
— Смотрю — не вижу: где же слон и гиппопотамы? И носороги?
— А нету. — Николаич лаконичен.
— Как — нету? А жрать кого?
— Начнем с белых медведей.
— М-да, не поохотится мне на слона с бегемотом. Теперь уж точно. Но может, носер какой встретится? — Видно, что Ильясу хочется покуролесить, повеселиться — отработали они с Андреем на отлично. — Да что вы все как поиметые? Что случилось-то?
— Сашу крыса укусила.
— А! — Веселье у Ильяса как сдуло.
В крепость возвращаемся без воодушевления. Дарье пока решили ничего не говорить.
В штабе, как это ни странно, обстановка нормализовалась. Видимо, переговоры прошли нормально. Каптри сидит тут же, разговаривает по телефону. Нас спрашивают: хотим ли мы галет и мясорастительных консервов? Николаича явственно передергивает. Нет, не хотим. Я тоже не хочу — ел я эти галеты. По твердости они превосходят фанеру. Раза в два. Размягчить их можно, только положив на раскаленную печку. Тогда они становятся мягкими, но горячими — в рот не взять, не то чтоб жевать. На зубах шипят. А как чуток остынут, становятся еще тверже. Сам бы в это не поверил, но убедился. Потому, когда читаю, что алмаз — самое твердое вещество в мире, сомневаюсь. Это они наших галет не пробовали.
Докладываем, что территория зоопарка вчерне зачищена. Можно приступать к медведям. Вызывают Павла Ильича — организация службы грузчиков на нем. Он же и за эвакуацию отвечает. Сейчас как раз первую партию отправляют — по одному гуськом, чтоб лед не просел. Женщины, дети и пятеро «расписных» (уголовников в татушках — по личной просьбе Михайлова) — всего числом двести двадцать человек. Столько в баржу поместится. Идут к пришвартованной к ледовому полю барже и залезают внутрь. Судя по всему, должны бы уже и погрузиться.
Точно. Слегка запыхавшись, прибегает зам по тылу. Видно, что он в сомнении.
— Блатные что-то очень веселые были, не нравится мне это. И вежливые стали перед посадкой. Что не нравится еще больше.
— Экипаж в курсе, вооружен, естественно. Перепрыгнуть с баржи не получится — канат буксирный достаточно длинный. А там патруль встретит, — спокойно говорит каптри. — Есть уже опыт общения с этой публикой.
— Похоже, что Змиев не очень утруждает себя толерантностью и гуманизмом? — ехидствует Овчинников.
— Почему же. Утруждает. У нас вчера на Якорной площади была демонстрация правозащитников. Так не поверите, ни одного не повесил.
— Правозащитники? Серьезно? И с какими лозунгами?
— Долой сталинизм! Фашизм не пройдет! Ну и так далее.
— И чем кончилось?
— А к ним пара зомби на шум пришли. Дальше не знаю.
— Ясно. Павел Ильич! Охотничья команда вчерне зачистила зоопарк. Можно направлять людей за мясом.
— Наверное, не сейчас. Медведей же разделать надо? — Видно, что разделка медвежьих туш незнакома Павлу Ильичу, и он немного теряется.
— Так ведь и вам грузчиков собрать время нужно?
— Нет, они у меня готовы. Есть-то охота. Сейчас у нас на довольствии получается четыре тысячи шестьсот шестьдесят семь человек. Двести двадцать шесть эвакуировали, за счет того что дети меньше места занимают, итого — четыре тысячи четыреста сорок один едок. У пары тысяч пока есть что кушать, а остальные прибежали кто в чем и без ничего. Галеты сейчас раздаем, позже мясо подоспеет.
— А готовить где? — влезаю я.
— Все имеющиеся мощности работают — на Монетном дворе, в Трубецком бастионе, в Артмузее и в кафе на Иоанновском равелине. На любой точке, где готовить можем, готовим без перерыва — в том числе и на кухнях в жилых домах на Алексеевском. Открытую кухню сложили в горже Государева бастиона — вмуровали прямоугольный котел на триста литров, сварили сегодня из нержавейки. На дрова пускаем все негодные стройматериалы, нашли тут завалы — на пару дней хватит. Расконсервировали кухни двух ресторанов на дебаркадерах, но там, хоть начарт и прикрыл огнем, боюсь, что долго не усидим: зомби идут от жилого района — беженцы привлекают, вот они и увязываются. Ну и в ресторане «Летучий голландец» несколько человек персонала оказалось — тоже помогают. В общем, тысячи две прокормить можем. А с четырьмя — с голода сдохнуть не дадим, но и только. А без помощи извне и этого не выйдет. Я просмотрел проспект зоосада — дней на пять там запасов, — деловито отвечает Павел Ильич.
— Может, прекратим прием беженцев? — сомневается Овчинников.
— И как вы себе это представляете? Пока люди видят, что у нас творится, в основной массе готовы потерпеть. Тем более что отправка первой партии эвакуированных очень воодушевила. И как будем отбирать? По какому критерию? По полу — маму с дитем пустим, а папа — шагай отсюда? Нас порвут на мелкие тряпочки. По профессии?
— А если не ограничивать, то скоро тысяч десять наберется. Что тогда?
— Пасечник нам нужен?
— В каком смысле?
— В обычном. Пасечник.
— Не понимаю вас.
— Да все просто — заслуженный пасечник. Из Башкирии. Сюда за каким-то хитрым оборудованием прибыл. И что с ним делать? Про пчел знает все, более ничего не умеет. Сейчас дрова пилит. Для кухни. Весной обещает развернуть производство меда, только б пчел достать. Но обещает, что и это может. И подобных — на каждом шагу. Если выгоним сейчас, как бы потом локти кусать не пришлось.
— Ладно, человеколюбы. Нам бы сюда Христа — он, помнится, несколькими булками и рыбами пять тысяч человек накормил… Идем по курсу, а там будь что будет. Хорошо, еще порядок обеспечивается, — заканчивает обсуждение полковник.
— Комендантов районов назначили, патрули помогают. Начарт молодцом. Без помощи гарнизона совсем бы кисло было.
— Добро. Давайте медведей к столу.
Выходим вместе с Павлом Ильичом. Тянет меня за рукав:
— Медведей там и без вас застрелят и разделают. Организация медпункта важнее.
— А карточки ввели?
— Еще не успели. Но питание гарнизону и командам грузчиков ведется отдельно. Детей на Трубецком кормят. Как там в Кронштадте, будут помогать?
— Надеюсь, что да.
К нам подходит тот седой сапер:
— Моряки предложили взрывами оторвать часть ледового поля, чтоб было проще вести погрузку-разгрузку. При взрыве будет оглушенная рыба. Конечно, из Невы сейчас рыба не деликатес, но жаль будет терять, может, еще и пригодится. Выберите по спискам своим, нам бы бригаду рыболовов собрать. И желательно ловить рыбу не в зоне действия сортира.
Я не выдерживаю и влезаю:
— Отличный люфтклозет! Прямо памятник дивизии «Генрих Геринг»!
— Действительно, проект типовой немецкий. Только Геринга звали Герман.
Оп! Вот афронт! Знаток тоже нашелся! Седой улыбается:
— Но память Гиммлера тоже можно почтить. Именно таким способом. Так что официально будем называть сооружение «Люфтклозет имени Генриха и Геринга».
— Наберем вам рыболовов. Когда рвать будете?
— Через полчаса.
— Договорились!
Среди всех беженцев оказываются три медсестры. Да еще одна из медпункта в Монетном дворе. На людях держится высокомерно, но когда на минутку остаемся одни, признаётся, что боится — в Монетном все работали здоровые, диспансеризацию проходили регулярно, и вся ее работа была достаточно простой. А тут… тут может быть все, что угодно. Действительно, если периодически возникающие истерики лечат уже показанным ранее способом, то и серьезные случаи есть. Люди действительно помирали. Похоже было на пару инфарктов и тяжеленный инсульт — у нестарого еще мужика нарушилась речь, половина лица обездвижилась, отчего он, косноязычно утешая и улыбаясь половинкой рта, еще больше напугал свою семью… И буквально через минуту умер. Люди, кроме его семьи, шарахнулись в стороны и вон из куртины. А домашние еще пытались его трясти и оживлять, но тут на крики прибежал патруль. И очень вовремя — успели застрелить обращенного в последний момент.
Рассказываю медсестрам о контакте с 36-й больницей. Говорю, что большей частью буду с разведгруппой, это сейчас важнее. Они понимают, ситуация с едой катастрофическая и без поставок в крепости начнется голодуха, а у многих питерских страх перед голодом генетический — родичи тут голодали. В городе и в 1920-е годы было очень голодно, даже умирали от недоедания. Не зря Кронштадт восстал. И в 1940-е годы, в блокаду…
Предлагаю двум сестричкам обойти помещения, посмотреть своими глазами: что, где, как обстоит. А медпункт надо устроить в доступном месте. Пусть глянут, может быть, найдут что подходящее… Одновременно с помещением постараюсь решить вопрос и с питанием.
…В нашем «Салоне» только Дарья и Сергей. Николаич ненавязчиво оставляет все время кого-нибудь из наших, и у этого сторожа оружие постоянно под рукой — готовое к применению. У нас есть излишек оружия, и потому арсенал должен охраняться. На всякий пожарный случай. А излишек вызван тем, что Николаич не является сторонником применения в разных ситуациях одного и того же оружия. По его мнению, универсальность — миф. Кроме того что у нас тут складировано оружие и боеприпасы, так еще много чего ценного разного есть — от продуктов до моих медикаментов.
Группа оказывается все еще в зоопарке. Перед дырой в заборе сталкиваюсь с неспешно шествующим Андреем. Приветствуем друг друга. Отстрелявшись, он еще раз в бинокль тщательно проверил территорию и, не обнаружив больше ничего подходящего для отстрела, пошел на соединение с основной командой.
Он не рвется общаться, я тоже загружен всем свалившимся, и потому мы молча, но посматривая по сторонам, подходим к вольеру с белыми медведями. Ребята уже застрелили обоих зверей и сейчас активно снимают шкуры и разделывают туши. Медведей пристрелили не в воде бассейна, и потому работа идет достаточно быстро.
Андрей моментально замечает, что тут что-то не слава богу.
Спрашивает меня.
Отвечаю.
К моему удивлению, вместо того чтобы так же понуриться, как остальные члены группы, Андрей уточняет:
— А какая была крыса?
— В смысле? Пасюк, наверное, Раттус норвегикус, хотя тут и занзибарская какая-нибудь может оказаться.
— Я не об этом. Живая или уже обернувшаяся?
— Не знаю. Мы как-то не подумали, что она может быть живой.
— Живые кусаются тоже. Меня кусали.
Кажется, не зря я сегодня насмотрелся на зеленые ракеты. Может быть, не так все страшно.
Спускаемся вниз. Оторвав команду от работы, спрашиваем Сашу, какая была крыса. Живая или нет? Задумывается, но не может сказать точно. Однако вижу, что порозовел и не такой понурый стал. И остальных вроде б тоже отпустило. Теперь только время покажет.
— Живая тоже не подарок, — замечает тем временем Андрей, — укус опасен. У меня лихорадка была потом. Пенициллином лечили.
Но для всех — и для меня — это уже кажется пустяком.
Правильно. Если б не постоянные мысли именно об обернувшихся крысах, о разнесенной при мне выстрелом дохлятине, возможно, я тоже подумал бы как Андрей. Но если бы да кабы, то во рту б росли грибы. Конечно, веселиться рано, но всех словно отпустило.
Николаичу кто-то звонит. Он дает добро на «выдать пару резиновых лодок и сетку помельче. И сачки тоже». Поясняет нам:
— Сейчас будет дадан. Саперы делают удобные подходы для барж. Потом рыбу соберут.
— Да куда ее, из Невы-то? Неужели жрать?
— В крайнем случае и жрать. Все лучше, чем друг друга. А вообще, тут у Петропавловки одно из самых мощных нерестилищ корюшки. Меньше будет всяких ершей, больше будет корюшки. Так что нам хуже не будет.
— До корюшки-то еще долго.
— Ну не так, чтобы очень.
При этом мишек довольно споро освежевывают и разделывают. Кусищи мяса складывают рядом. На шкуры определенно есть виды — хоть и весенние, не шибко хорошего качества, но сохранить надо обязательно. Слышу, что рассуждают о каких-то отмоке и нажорах и о том, что нужны бура и уксус…
Под охраной являются два десятка мужиков-грузчиков и тащат еще кровоточащее мясо в крепость к поварам. Иду вместе с ними. Теперь уже как-то оформилось в голове, что нужно при организации медпункта. Выработалось нечто среднее между батальонным и школьным. Надо бы написать тезисами.
На улице слышим странный шелестящий звук: чах-чах-чах-чах…
— Саперы лед рванули. Скоро придет «Треска» с баржей, на этот раз быстрее справимся. Может быть, удастся и с грязью на территории музея разобраться. Мы объяснили публике, что эвакуировать будем из тех районов, где чисто. Свиней, дескать, в Кронштадте принимать не будут. Не на всех подействовало, но мусор стали собирать.
По разговору с Павлом Ильичом получается, что лучше всего для медпункта выделить комнатку в Артиллерийском цейхгаузе: там и первичный прием беженцев, и осмотр, если что, рядом — очень к месту. Говорю, что вообще-то для медсестер надо вменить и контроль за приготовлением пищи. Задумывается. Потом соглашается — кухонь много, а нам тут вспышка токсикоинфекции ни к чему. Идем смотреть комнату. Там сложено какое-то добро в ящиках, явно музейного характера. Некоторое время хранитель думает, потом решает, куда это переправить.
Тут его отвлекают. Прибыло два «хивуса» с базы МЧС — привезли какую-то еду.
Он уходит принимать харчи, а я прикидываю, что получается из комнаты. Получается, что места хватит. Нужен стол, стул и кушетка. Лампа. Ширма. Медикаменты попроще, чтоб всякая возможная шелупонь не искала там себе кайф…
Теперь надо разобраться с медикаментами. Взять для Саши тетрациклин. Пусть лучше расстроит себе кишечник дисбактериозом, чем мне потом корячиться с содоку или стрептобациллярной лихорадкой. Надо же, помню еще…
У нашего «Салона» ждет парень, тот долговязый, с первого этажа, в квартире которого мы устраивали свою первую засаду. Просит фурацилина — глотка разболелась. А ему все равно ночь сидеть, так что будет время полоскать.
Спрашиваю, что не спит ночью-то. Оказывается, он и еще пара таких же компьютерщиков перекачивают из умирающего Инета все, что может оказаться полезным. Вот ему задачу поставил Овчинников — сделать скриншоты с Викимапии-беты. Спутниковая съемка явно будет востребована. Конечно, четко получается не так чтобы много, но город, пригороды — все это нужно. Водная система. Вот он и корячится. Выдаю ему йодинол и фурацилин. Спрашиваю, как кормят. Кормят хорошо, мама все же здесь, но вот глянул он в «Линейку», а там последний из клана прощается со всеми. Кончился их клан, и вообще, по всему судя, и остальные кланы тоже. Только неписи и остались. И в «Линейке» мор пошел…
Вот надо же…
Начинаю копаться в медикаментах. Заглядывает Демидов, он же Свин Домашний. Мокрый по пояс. Он, оказывается, был отряжен с лодками-сетками к рыбакам. Доволен до невероятности: и на взрывы посмотрел, и рыбу ловил, и в воду угодил — все тридцать три удовольствия. Рыбы оказалось небогато — ведра четыре. Но мужиков как прорвало, теперь на льду сидят человек двадцать — ловят.
Демидов неприлично ржет — вспомнил, какие физиономии были у наших знакомых эмчеэсовцев. Они только прибыли, а тут — рыбаки! Спасателей аж перекосило: они ж задолбались ежегодно этих чудиков с льдин спасать… Теперь ребята из МЧС уверены, что часть зомби неопасна для людей — будут сидеть на льду и ловить рыбу когтями, такое рыбацкое упорство и смерть не одолеет. С собой Демидов притащил только мокрую сетку. Остальное рыболовное добро по разрешению Николаича рыбакам оставил. Не успел все рассказать, как явилась на голоса Дарья и погнала охламона переодеваться в сухое.
Из спешно перекиданного в мешок получается уже неплохой набор медикаментов для медпункта. На первое время хватит. Двигаю к Артиллерийскому цейхгаузу — он напротив Гауптвахты. Интересное дело, уже вижу хвост народу и понимаю почему — кто-то из помощников хранителя нарисовал на картоне красный крест и написал «Медпункт». Вот народ и попер. Три медсестры, героически используя единственный термометр и уворачиваясь от мужиков-грузчиков, вытаскивающих ящики с музейным добром, уже начали прием. Сумка оказывается куда как к месту. Пока корячимся в поте лица своего, нам притаскивают стол и стул. Уже хорошо. Надо бы вести записи, но пока никак. С трудом удается принять толпу. В основном здесь результаты стресса, как и положено в такой чрезвычайной ситуации. Но есть и несколько очень подозрительных на воспаление легких больных, с десяток гипертонических приступов, трое явных диабетиков, а инсулина у нас нет.
И еще четверо беременных на разных сроках. Их я собираю кучкой и отвожу к «хивусам». Те еще на месте и соглашаются закинуть теток (одна, правда, несовершеннолетняя) в Кронштадт, да и на больных согласны — после того как успокаиваю, насчет того что заразных среди них нет…
Мне тут только выкидышей не хватало, а такое в подобной ситуации частенько бывает. Договариваемся, что тетки соберут свои вещички, возьмут сопровождающих (таких всего четверо набирается — трое с одной, мама с другой беременной). Две пузатые совсем одни оказываются. Паршиво. Ну да насчет беременных сегодня утром был отдельный разговор, и принимать их будут без вопросов. Вероятно, кончилось время абортов. Теперь каждую будут уговаривать доносить дитя до родов.
Попутно эмчеэсовцы хвастаются тем, что им лично Николаич притащил здоровенный кус парной медвежатины и кусок печени. С едой у них пока на базе вполне благополучно, но отведать белой медвежатины они бы и раньше не отказались. Очень уж любопытно. Предупреждаю, чтоб на печенку не налегали особо — у белых в ней витамина А настолько много, что отравиться легко. Это им Николаич уже говорил, так что они в курсе. Знакомый водила, тот, которого учили обращаться с наганом, вдруг вспоминает, что у них в части «мясом белого медведя» называли толстые куски жира в супе. Забавно.
Еще узнаю, что с Канонерского судоремонтного в Кронштадт прибыли делегаты, — правда, не сами, а военморы им пособили, отстреляв пару десятков мертвяков. Так этим делегатам на двести с лишним мужиков, которые там сейчас на Канонерском сидят запершись, выдали сотню японских винтовок и по обойме на винтовку. Мужики чуть не плясали от радости, хотя винтовочки мурзаного вида. Ну понятно. Крепость — она и в Африке крепость. Тут вон кронштадтские даже на крепостные пулеметы расщедрились.
Не понимаю, что за крепостные пулеметы?
Оказывается, что совместными усилиями к тем самым «гочкисам» создали станки — весом мало не под сто кило, разбираемые на три части и с кучей прибамбасов. Таким образом, монетодворские вместе с артмузеевскими обеспечили внятную фиксацию пулемета на станке и при помощи винтов наводки добились точности стрельбы, которая всех удивила при пристрелке. Теперь пытаются еще и оптику приделать, но пока не выходит, а то получатся снайперские пулеметы. Один такой теперь стоит на выступе Алексеевского равелина и прикрывает огнем мост в крепость, сортир имени Генриха и рестораны-дебаркадеры. А другой — на Меншиковском бастионе, куда неугомонный начарт со своими гарнизонными (он из беженцев еще народу набрал, и люди из музея помогали) пару пушек времен Наполеона приволок. Опробовали выстрел каменюками: долбанули в Неву — и остались довольны результатом. Боялись, что станок рассядется или колеса треснут, но обошлось. Хоть одноразовые практически пушки (некогда их перезаряжать будет, случись что), но весьма полезными оказаться могут.
Напоминаю ребятам из МЧС, чтоб присматривали в дороге за больными. По-моему, они даже обиделись — это они и сами прекрасно знают. Обучены же. И всего, что касается сопровождения больных и раненых, они в курсе. И рвотой захлебнуться потерявшему сознание не позволят, на бочок повернут, и жгут свалившийся заметят, и успокоят боящихся — плавали, знают!
Возвращаюсь в медпункт. Объявляем пациентам, что на проветривание пятнадцатиминутный перерыв. Начинают ругаться. К счастью, вскоре переругиваются уже друг с другом, про нас забыли. Действительно, нервный народ стал, заводится по пустякам.
Не успел начать речь — настойчивый стук. Открываю — знакомое лицо, причем встревоженное, — отставник из состава Артмузея. Один из тех троих, которые меня в Зоопарке охраняли. Теперь, правда, уже с ППС на ремне.
— Доктор, тут ситуация может быть очень паршивой!
— Что случилось?
— Я сейчас говорил с сотрудниками МЧС. Им ваш командир выдал кусок медвежьей печени. И у нас в Артиллерийском тоже. Я по дороге спросил у Охрименко — гарнизон тоже печень получил.
— Ну да, я слышал. А в чем беда-то?
— Я служил на Крайнем Севере. Так нам внушали, что печень белого медведя есть нельзя. Отравишься витамином А. Там его столько, что нельзя печень есть! Мы же отравимся все!
М-да, я слыхал, что печень МОЖЕТ быть вредна…
— Вас как зовут?
— Павел Александрович.
— Павел Александрович, вы точно уверены?
— Мы печень медвежью не ели. Но плакаты висели, и я это точно запомнил. Мол, все можно есть в СССР, кроме печени белого медведя и мозга крысы.
— Хорошо, что предупредили, давайте сходим к нашему старшему.
Николаич как раз пришел в «Салон». Обращаемся с этим вопросом к нему.
— Если сожрать грамм двести жареной печени, то да. И голова будет болеть, и с животом будут нелады. А вот грамм по десять — пятнадцать в день — самое действенное шаманское лекарство было у северян. Куда лучше бубна с плясками. Вот вы и посчитайте, сколько получается, если поделить две печени медвежьи на пару тысяч человек. В МЧС пошел кусок грамм на двести, в Артмузей — чуток побольше, в гарнизон — полкило. Так что кроме пользы — никакого вреда.
— Но у нас же и плакаты были, и учили нас как следует, то есть грамотно.
— Да вы найдите такого нашего офицера, чтоб он стал с десятью граммами пачкаться. А если по-нашему навернуть полкило печенки, отравление будет точно. Да и вы, наверное, после тысяча девятьсот пятьдесят шестого года служили?
— Да, после…
— А в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году вышел запрет на охоту на белого медведя. В Красной книге это животное. Так чтоб и соблазна не было.
— Гм… Тогда жаль, что устроил ложную тревогу.
— Нет, Павел Александрович, лучше двадцать ложных тревог, чем травануть всех боеспособных. Потому спасибо вам от медслужбы за бдительность! — Это я перевел дух.
— Ладно вам…
— Доктор тут прав совершенно. К слову, после хорошей прожарки витамины сильно разрушаются. Так что в жареной печени можно считать дозу вдвое меньшей, — добавляет Николаич.
Расходимся довольные друг другом.
А я лишний раз вспоминаю незабвенного Теофраста Бомбаста фон Гогенгейма, известного больше как Парацельсиус, и его аксиому, что яд и лекарство отличаются только дозой при употреблении…
Саша получает ударную дозу тетрациклина и идет спать на первый этаж — на склад.
Дарье Ивановне никто ничего не говорил, но, по-моему, она сама все поняла. Вид у нее озабоченный. Хотя ужин готовит.
Николаич тем временем выкапывает из оружия длинную винтовку. По-моему пневматическую. Только здоровущая.
— РСР Logun Axsor. Калибр 5,5 мм. Вот говорил я, что Витька умный, умный, а дурак! Я сильно удивился, что он ее не взял. Интересно, как он там будет на зайцев охотиться с двенадцатым калибром и картечью… Ну да его дело. Я хочу сходить туда, где зомби у решетки зоопарка толпятся. Утку, кошку, собаку такая машина валит. Возможно, что и зомби свалит. А если не свалит, то надо проверить: без глаз как они будут себя вести. Закончите с медпунктом, подходите, я буду у входа.
В медпункте уже все четыре медсестрицы трудятся — и очередь почти закончилась. Но треть сумки опустела. Радоваться особо нечему — завтра будет то же самое. А запасов у меня не вагон.
Когда заканчивают прием, узнаю первым делом, кто и где из сотрудников устроился. С сестричкой из Монетного двора ясно — она перебралась в свой медпункт и живет там.
Две медички с семьями — одна в Кавальере, а другая в Секретном доме. У четвертой самое худое жилье — в неотремонтированной Екатерининской куртине. Пришла с последними беженцами — места и нету. Да и вещей не взяла, только сумку с бинтами и медикаментами захватила. (Это ей плюс. Наш человек!)
Для начала решаем, чем будет заниматься медпункт. Озвучиваю тот гибрид, что получился из смеси школьного и батальонного медпунктов.
1. Оказание первой помощи пострадавшим.
2. Выявление и профилактика инфекционных заболеваний.
3. Контроль за сансостоянием территорий и помещений.
4. Контроль за приготовлением и качеством пищи.
5. Выявление и подготовка к эвакуации тяжелобольных.
6. Обучение публики азам профилактики и оказания первой помощи.
Пока прикидываем зоны ответственности и контроля и расписание смен. Чтоб одна медсестра обязательно находилась в медпункте.
Та, которая пришла с сумкой медикаментов, вспоминает о педикулезе. Включаем борьбу со вшами в расписание задач.
Спрашиваю, какие вопросы и пожелания.
Та, которая вспомнила про педикулез, просит выдать ей оружие. Вторым пунктом просит разрешения остаться в медпункте. За это берется вести ночное дежурство, но с правом сна. Не вижу причин отказывать. Попутно прикидываю, чем бы ей из одежки помочь. Похоже, что на ней надетое и есть все ее имущество. А еще надо бы раздобыть кушетку или койку.
Договариваемся, что, если не будет ничего важного, встречаемся завтра вечером — часов в восемь вечера. Обменяться информацией и в случае чего принять нужные меры. Если что важное, обращаться ко мне.
В зоопарке у перекрытого входа вижу кроме Николаича еще и Андрея с Ильясом. Володька неподалеку осматривает клетки.
За забором валяется уже с десяток упокоенных. Винтовка хлопает тихо, зомби на нее не реагируют, а вот вид троих живых их привлекает. И похоже, их привлекают тела упокоенных. Во всяком случае, уже несколько пристроились и жрут.
— При попадании в голову валится один из трех. Все же мощность маловата. А вот без глаз они куда хуже начинают ориентироваться.
— Не боитесь, что прикормите?
— Боюсь. Но если они догадаются толпой пойти к берегу, то вполне могут забраться в эти рестораны-дебаркадеры. Тот же «Летучий голландец» сплошняком остеклен, в случае чего недолго простоит. А там, не ровен час, и по льду попрутся — в ту же «Герман и Генрих».
— Саперы сегодня толковали о подрыве льда в Кронверкской протоке.
— В протоке-то подорвать можно. Но все равно в случае их выхода на лед остается еще полно мест для подхода. Пока нас спасает то, что от Невы холодом прет. Но они уже близенько. Мужики на воротах говорят, что к вечеру к нам люди по льду добирались — по набережной пройти трудно, подперли из кварталов. А отдельные на набережную выперлись.
— У египетских сфинксов сегодня, когда плыл на «Треске», целую толпу видел.
— Вот-вот. А на льду не попадались?
— Нет, на льду ни одного не видел.
— Странно, земля сейчас не теплее, чем лед на реке. Что-то их все же отпугивает.
— Ага. Во всех сказках нежить и нечисть текучей воды не терпит.
— Да, верно… Вот и не верь после этого сказкам…
Что-то вертится у меня в голове. Какая-то мысль, связанная с негромким хлопаньем воздушки… Что же я хотел сказать-то?
Рассказываю кумпанейцам о том, как приятели брата устроили засаду «на мертвеца». Рассказ встречен полным одобрением. И тут меня наконец осеняет.
— Надо бы нам начвора потрясти. У них есть пэбээсы к АК. Необходимо проверить, не получится ли оснастить наши АК. Пара бесшумных автоматов не помешала бы.
— Гм… А ведь, наверно, и ПНВ у них есть?
— На выставках видел. Сколько и можно ли их реанимировать — не знаю.
— Да, пожалуй, один АК-Б нам бы очень к месту был. Только боюсь, что за ПБС начвор из нас два литра крови выпьет.
— Это само собой… Но в конце концов, есть на что махнуться. И может, он и не такой уж скаредный — выдал же на зачистку зоопарка двести десять патронов для винтовок. Интересно, в Кронштадте есть патроны для АК-Б?
— А что, и патроны другие нужны? Просто семерка не покатит?
— Конечно нет. Там патрон специальный — и пуля тяжелее, и пороха меньше. Вот он и плюет с дозвуковой скоростью. Вообще-то сомнительно, что у мореманов такие есть. Но если есть, нам бы очень пригодился. Надо бы доктора сосватать, чтоб еще чего добыл.
— А что нам надо добыть? Я мигом!
— На букву Ф. То есть фффсе! Нам все нужно. Потому что мы вообще-то нищие. У нас только беженцев много.
— Может, что удастся выцыганить — мореманы хотят нас впрячь в спасение курсантов из Адмиралтейства.
— Ну впрячься-то мы с удовольствием. Нам подраться ночью снится, ага. И как они это предлагают сделать?
— Отгородить от арок Адмиралтейства набережную поперек — до Невы. А потом зачистить от тех зомби, что попадут в отгороженную зону.
— Делов на пять минут. Учитывая, что там машин битком и на Дворцовой и на Невском зомби как на Первомайской демонстрации, разве что без транспарантов. Как пальба начнется, так они и подтянутся…
— Это да… А что у нас с бронетехникой?
— Чинят. Стояли агрегаты лет сорок. Там небось вся резинка крошится при чихе. Да и пулеметов под них нет. А вот, похоже, Горюнова монетчики в боевой вид привели. Завтра будут опробовать.
— Ну что, Николаич, пойдем, а?
— Хорошо. Еще один эксперимент. Володя! Махмуд, зажигай!
Вовка вытягивает из полиэтиленового пакета бутыль из-под вина со свисающей из горлышка мокрой тряпкой. А, «завтрак анархиста»!
Аккуратно поджигает тряпку зажигалкой и, несильно размахнувшись, швыряет бутыль в зомби. Бутыль бьется о решетку и окатывает огненным дождем и лежащие трупы, и жрущих их мертвецов.
Удивительно, зомби замирают и таращатся на огонь. Те, которым досталось и потому они горят, ведут себя как дуболомы Урфина Джюса — пожилой дядька у самой решетки внимательно смотрит на свои горящие руки. На его изгрызенном лице маска сосредоточенного внимания. Интересно!
— Надо бы в следующий раз раздобыть у морских всяких фальшфаеров и ракет.
— Да, я не ожидал такого. Что угодно, но не это.
— Ладно, пошли домой.
…Ужин опять замечательный. Гречневая каша и ветчина ломтиками. Грог. Очень все это после холодрыги хорошо идет.
Наконец знакомлюсь с женами Николаича и Ильяса — до этого они возились с детьми в Трубецком. Оказывается, детишки очень хотят сходить в зоопарк. К моему удивлению, Николаич не разражается громовым хохотом, а задумывается. Я бы не отважился тащить детенышей в зоопарк. Хотя когда еще они этих зверей увидеть смогут.
Тех же львов, например Вовка, к слову, сегодня им медвежьи потроха закинул и воды залил. Тоже ведь жрать кошек придется. И больше львов в обозримом будущем не будет. А дети потом внукам будут рассказывать.
Но общаться некогда — для себя решил, что составлю компанию Дарье и Саше. Не то чтоб гуманист или еще что патетическое… Но мне бы было легче, если б со мною кто в такой ситуации остался.
Еще спрашиваю разрешения у Николаича взять для медсестры ТТ и патронов. Разрешает и выдает — уже чищеный. Видно, сторожа-часовые от нечего делать готовят оружие к употреблению. Также получаю какую-никакую одежонку из охотничье-рыболовных запасов под женский размер. И пачку патронов.
Медсестра еще не ложилась. Несколько огорчается от ТТ, — оказывается, привыкла к ПМ. Интересно, где успела? Но благодарит и за оружие, и за одежду. Хотя по лицу большой радости не видно. Знакомимся. Ее зовут Надежда Николаевна. Ну что ж, будем знакомы, Надежда Николаевна. Спрашиваю, как у нее с едой. Нормально. Ну ладно, раз нормально, спокойной ночи тогда, Надежда Николаевна.
У меня спокойной ночи не получается. Саша всю ночь мечется в жару. Дарья тоже не спит. Советует мне дрыхать, если что — она меня разбудит. Спать у меня не получается. Прекрасный звон часов Петропавловки, который мне так нравится днем, ночью просто выматывает, и я вскакиваю каждые пятнадцать минут от близкого дилибома. А каждый час дилибом еще и с перезвонами. Минуты на три с вариациями.
Когда я вскакиваю в 4.00, Саша синхронно со мною садится, смотрит на меня и заявляет:
— Голуби! Мерзкие птицы! Летающие крысы! Нелепое техническое решение. Ненавижу!
И валится со стоном обратно.
Дарья Ивановна проверяет его температуру старым материнским методом — прикоснувшись губами ко лбу сына.
— За тридцать девять!
Очень похоже. Плохо. Для лихорадки от крысиного укуса слишком рано…
У Виктора все спорилось в руках. Бункер моментально протопился, матрасы оказались сухими, и внутри убежища было чертовски уютно. Наверное, поэтому Виктор ощущал себя действительно счастливым. Досадно, что телевизор в этой глуши не посмотреть, но радио с Иркой они слушали. И судя по тому, как с уважением, а чуток позже и с обожанием девица смотрела на него, Виктор понял, что сейчас наконец до нее дошло, насколько счастливый билет она вытащила. Радиостанции исчезали одна за другой, новости, что оттуда передавали, могли бы ужаснуть, если б не тот факт, что от этих кошмаров отделяло минимум девяносто километров бездорожья и леса, озер и болот… Потому Виктор веселился от души, пересказывая своими словами готовившей праздничный ужин Ирке, что говорилось в наушниках:
— Дорогие слушатели нашего канала! Я, диджей Дряннофф, посылаю вас всех в жопу, потому что я скоро сдохну! Я сижу здесь уже третий день! Мне не добраться даже до сортира, потому что в коридоре — звукооператор и моя телка. Они подскуливают и царапаются в дверь, но я им не открою! Может, вам поставить что-нибудь послушать? Мою последнюю композицию «Дохлая телка ломится в дверь»? Слушайте, она отлично занималась любовью, а сейчас у нее нет половины морды… Меня тошнило вчера целый день, после того когда я на нее глянул. Такого даже под маркой не увидишь! И кому я это говорю? Мне уже два дня никто не звонит… Эй, слушатели, коровьи морды, свиные рыла! Позвоните!!! Я последний человек в этом доме… И на этой улице… Я уже не могу смотреть в окно, потому что там нет ни одного живого. В доме напротив был живой мужик. А сегодня он открыл окно, помахал мне рукой, рассмеялся от души — и вышел. В окно. Я видел, как его жрали. Его и сейчас жрут. Но я не дам им меня жрать! Для тех, кто слушает наш канал, ставлю шедевр Верки Сердючки «Все будет хорошо!». Я знаю, что это тупое гамно, но оставайтесь на нашем канале…
— …Израильские войска отошли на заранее подготовленные позиции в центре Иерусалима для перегруппировки. Кнессет продолжает заседание в связи с необходимостью решения насущного вопроса: может ли еврей стрелять в другого еврея, если тот настроен недружелюбно и немного умер? Депутат кнессета Ави Рвуль осудил неправомерные действия бывшего лейтенанта разведбата «Лисы Самсона» Рабиновича и выразил надежду, что этот негодяй, позволивший себе открыть огонь по соотечественникам среди бела дня, понесет наказание за окончательное убийство не вполне живых евреев…
— …Сегодня Ассоциация адвокатов США заявила, что в ближайшем будущем рассмотрит вопрос о защите прав альтернативно живых американцев. Известный адвокат Бирман заявил, что альтернативно живые американцы имеют конституционно защищенное право на альтернативную жизнь. Неслыханные по своей жестокости действия некоторых явно неадекватных вооруженных маньяков вызвали ожесточенный спор в конгрессе США по теме запрета на продажу оружия и боеприпасов.
Стрелковая ассоциация выразила решительный протест. Поп-дива Мадонна посвятила пришествию зомби свой новый альбом «Умри и танцуй со мной!».
Афроамериканский сенатор Мгебебуры Рабабыдла выразил озабоченность вспышкой расизма в южных штатах:
— Йоу, бразза! Эти снежки застрелили трех наших братьев! Порвем их белые задницы! Отфачим их белых сучек! Покончим с белыми обезьянами!..
— …уполномоченный представитель Европарламента Гвиридо Себевракуполупопалос выразил возмущение и озабоченность тем, что и в этом году мэр Москвы Лужков не собирается разрешить гей-парад!
— …Хамье Халява требует срочно рассмотреть прием Украины в НАТО… Командующий войсками НАТО Ван дер Схераливхофер считает, что вопрос о вхождении в НАТО Северной Грузии осложняется тем, что зомби недисциплинированно…
Обед был при свечах. Ирка расстаралась. А когда Виктор высунулся из люка покурить, то обалдел — в быстро сгущавшихся сумерках прямо перед собой он увидел силуэт здоровенного лося, стоявшего метрах в десяти, не больше. Замерев, Виктор показал Ирке знак «внимание» и сразу же большой палец, что означало «Охотничий карабин».
Почувствовав под рукой ствол и ложе, тихо подтянул карабин наверх и, убедившись, что он снят с предохранителя и взведен, медленно и тщательно прицелился.
Он был почему-то абсолютно уверен, что сегодня ему удастся все! Карабин коротко бахнул, и силуэт лося вихлясто осел на задницу и завалился, нелепо задрав заднюю ногу в воздух.
Посветив фонариком и удивившись, какой здоровенный лосяра ему попал на мушку, Виктор не удержался… И они практически тут же, прямо на убитом и еще теплом лосе, занялись с Иркой любовью. Точнее, занялись сексом, потому как особых каких чувств к Ирке Виктор не питал… Краешком сознания пыхтящий Виктор понимал, что это не от чувств, скорее первобытное ритуальное действо.
