Книга: Спецназ ГРУ: самая полная энциклопедия
Назад: Глава 11 Водолазы-разведчики Иосифа Сталина
Дальше: Часть пятая На территории СССР в годы ВОВ
Глава 12
Лыжники на «незнаменитой» войне
Советско-финская война 1939–1940 годов для руководства советской военной разведки фактически стала полигоном или последним экзаменом перед началом Великой Отечественной войны.
Во время Гражданской войны в Испании советская военная разведка действовала в относительно комфортных климатических, кадровых, оперативных и других условиях.
Во-первых, теплый климат Апеннин разительно отличался от того, с чем столкнулись бойцы разведывательно-диверсионных групп в Карелии. Сильные морозы и ветер, отсутствие теплого жилья, глубокие сугробы – в результате огромное число замерзших и обмороженных красноармейцев. А еще частые отказы стрелкового оружия. Более того, в силу ряда причин в первые месяцы войны Красная Армия испытывала острый дефицит теплых вещей. А те, что имелись на складах и поставлялись в действующую армию (в том числе и подразделения, действующие за линией фронта), были неудобны в использовании, сковывали движение, плохо грели (не держали тепло) и т.п.
В качестве примера можно указать, что согласно «Норме № 3 Теплого обмундирования для красноармейского и младшего командного и начальствующего состава фронтовых частей на военное время зимой» красноармейцам Ленинградского военного округа полагались: один шлем (говоря другими словами, знаменитая буденовка – именно во время советско-финской войны было принято решение о замене ее шапкой-ушанкой); две рубахи теплые (трикотажные или бумазейные); двое кальсон теплых (трикотажных или бумазейных); ватные телогрейка и шаровары; валенки полагались только «кавалерии, конной артиллерии, мото-мех. частям и повозочным»; башлык, портянки теплые; перчатки хлопчатобумажные на подкладке и рукавицы хлопчатобумажные с двумя пальцами.
Если говорить об экипировке разведывательно-диверсионных частей, которым предстояло перемещаться на лыжах по лесу, то сразу следует обратить внимание на отсутствие валенок. Как показал опыт боевых действий в начале двадцатых годов прошлого века в этом регионе, именно валенки были оптимальным вариантом обуви для лыжников-спецназовцев, которые по нескольку суток были вынуждены находиться в лесу, не имея возможности развести полноценный костер. Другая проблема – отсутствие теплых головных уборов и рукавиц. К чему это привело – об этом будет подробно рассказано ниже.
Опыт экипировки разведывательно-диверсионных групп, а также элементарные приемы выживания в зимних условиях были учтены и активно использовался в годы Великой Отечественной войны. Если посмотреть данные по количеству замерзших и получивших обморожения зимой 1941/42 года в Московской и соседних с ней областях личного состава разведывательно-диверсионных групп, то число пострадавших от «дедушки Мороза» минимально.
Во-вторых, особых проблем с кадрами для разведывательно-диверсионных подразделений в Испании не было. Прибывшие из СССР офицеры РККА и органов госбезопасности в большинстве своем занимали должности командиров и инструкторов. А личный состав разведывательно-диверсионных подразделений комплектовался в первую очередь местными жителями и добровольцами, приехавшими из других государств.
Во время советско-финской войны все было по-другому. По всей стране в спешном порядке набирали комсомольцев для укомплектования лыжных отрядов. Многие из тех, кто попадал в эти подразделения, еще не успели отслужить срочную службу в Красной Армии, да и боевого опыта у них не было.
В первый год Великой Отечественной войны мы наблюдаем аналогичную картину. Большинство разведывательно-диверсионных групп комплектуется гражданскими лицами, а не военнослужащими действующей армии.
В-третьих, в силу ряда причин во время советско-финской войны действовавшие за линией фронта советские разведывательно-диверсионные подразделения не могли рассчитывать на поддержку со стороны местных жителей. В прифронтовой полосе их проживало очень мало, да и настроены они были в большинстве своем антисоветски. Так что советским военным разведчикам приходилось рассчитывать только на себя.
Была и еще одна особенность. В начале тридцатых годов прошлого века в результате серии «провалов» по линии советской военной разведки в странах Западной Европы в Финляндии прекратила свое существование нелегальная резидентура Разведупра. Советской военной разведке так и не удалось восстановить свои позиции в этой стране до начала советско-финской войны.
28 марта 1940 года Клим Ворошилов, выступая на пленуме ЦК ВКП(б) с докладом «Уроки войны с Финляндией», отметил: «Плохо поставленное дело военной разведки вообще особенно отрицательно отразилось на нашей подготовке к войне с Финляндией. Наркомат обороны, и в частности Генеральный штаб, к началу войны с Финляндией не располагал сколько-нибудь точными данными о силах и средствах противника, качестве войск и их вооружении, особенно плохо был осведомлен о действительном состоянии укрепленного района на Карельском перешейке, а также об укреплениях, построенных финнами в районе озеро Янисярви – Ладожское озеро».
Если говорить конкретно о работе советской военной разведки по линии «активных мероприятий» во второй половине тридцатых годов прошлого века на территории Финляндии, то она была минимальной. Не было создано резидентуры, которая после начала советско-финской войны начала бы активную разведывательно-диверсионную деятельность на территории Финляндии. Так же пассивно повела себя финская Компартия.
Во время Великой Отечественной войны все было по-другому. На территории страны действовали отряды «лесогвардейцев», которые имели связь с советской военной разведкой. Да и финская Компартия также активно участвовала в движении Сопротивления. Так что и здесь опыт советско-финской войны был учтен Москвой.
Рождение лыжных отрядов
Во время советско-финской войны 1939–1940 годов обе противоборствующие стороны активно использовали отряды лыжников для ведения боевых и разведывательно-диверсионных действий в тылу противника. Их также можно отнести к предшественникам войск спецназначения.
24 декабря 1939 года на основе директивы НКО СССР № 0672 началось формирование лыжных добровольческих частей, прежде всего из студентов, рабочих и служащих.
К началу февраля 1940 года было сформировано 77 отдельных лыжных батальонов и 28 лыжных эскадронов. 54 отряда находились в рядах действующей Красной Армии, остальные дислоцировались в пунктах сосредоточения или учебных центрах. Кроме того, с января 1940 года несколько лыжных частей было создано на Краснознаменном Балтийском флоте, а на фронте 9-й армии начали рейдировать по финским тылам лыжники Особого лыжного отряда и 7-го отдельного лыжного полка Финской народной армии.
Согласно официальной советской пропаганде тех лет, рейды по тылам противника больше напоминали загородные прогулки, чем боевые действия. Через несколько месяцев после окончания советско-финской войны в СССР был издан сборник воспоминаний ветеранов. Летчики, артиллеристы, танкисты и представители других военных специальностей рассказали, как легко им было воевать зимой 1939/40 года. При этом никто из них не указал на огромные потери Красной Армии. По данным отдельных историков, они достигали до 40% от численности всего личного состава, участвовавшего в боевых действиях. Для сравнения: у финнов этот показатель был около 20%. Возможно, что цифра потерь с советской стороны завышена, но она близка к реальной. Достаточно почитать воспоминания ветеранов, которые были изданы после 1991 года. С другой стороны, сам характер боев (активное использование противником методов партизанской войны; штурм линии Маннергейма в феврале 1940 года и т.п.) также служил причиной потерь Красной Армии.
В качестве примера официальной версии того, как шли бои в Карелии, процитируем рассказ политрука лыжного батальона:
«Наш отдельный сводный лыжный батальон занимал позиции в районе хутора Ретец, прикрывая правый фланг стрелковой дивизии. Нашей задачей была охрана маршрута наступления батальона тов. Мокшеева и ведение разведки.
Разведав фланги противника, командование решило прощупать и его тылы. С этой целью был выделен небольшой лыжный отряд в 36 человек.
Задача, возложенная на отряд, была очень сложная, и мы тщательно готовились к выступлению.
Ненужное в бою обмундирование и снаряжение мы оставили на базе. Мы надели только белье, ватные куртки и брюки, валенки и поверх перчаток меховые рукавицы.
Нам было тепло и в то же время легко и удобно. Бойцы взяли с собой, кроме оружия, по одному санитарному пакету и трехдневный запас сухого и концентрированного продовольствия.
Небольшой запас патронов находился в вещевых мешках, по 50 штук в карманах и остальные на лыжной установке.
Было известно, что по ночам противник вел огонь по лыжам, четко выделяющимся на снегу. Поэтому лыжи мы окрасили в белый цвет и, конечно, надели белые халаты и капюшоны.
Закончив подготовку, мы еще раз проверили снаряжение, дождались темноты и выступили в направлении хутора Хури.
Отряд шел без дороги лесом по снегу, избегая открытых мест. Впереди в полной тишине двигался дозор. За ним на расстоянии 20–30 метров следовало ядро отряда, разбитое на две группы: группу стрелков-автоматчиков и группу пулеметчиков. Пулеметчики были вооружены ручными пулеметами и автоматическими винтовками.
Между стрелками и пулеметчиками шел командир отряда с двумя наблюдателями-ориентировщиками. Они контролировали и наносили на карту все движение отряда. Замыкал отряд тыловой дозор под командой заместителя командира отряда.
С обоих флангов на расстоянии 20–30 метров шли дозорные наблюдатели. Расстояния между группами были рассчитаны так, чтобы при внезапном нападении противника группы могли взаимно поддержать друг друга огнем.
Часам к двум ночи отряд подошел к хутору. У леса и на хуторе была абсолютная тишина. Никаких признаков жизни. Только свежие лыжни доказывали, что совсем недавно здесь были люди.
Мы осмотрели хутор снаружи. Никого. Может быть, двери минированы? Внимательно осмотрев избу, мы вдвоем вошли в помещение. Внутри пусто. Лежат окурки. Мы потрогали их. Они еще теплые. Противник только недавно оставил хутор. Сосчитали лыжни. Здесь было примерно человек десять-двенадцать. По лыжням же определили направление. Люди шли из наших тылов на северо-запад.
Нам стало ясно, что это диверсионная или разведывательная группа противника. Необходимо было во что бы то ни стало нагнать ее и уничтожить, не дав донести до штаба разведанные сведения.
Ни секунды не медля, мы пустились в погоню. Бойцы шли быстро и ровно, внимательно вглядываясь в темноту. Перед нами бежал совсем свежий след. Прошел час, полтора часа. Впереди нас никого. Мы уже стали терять надежду, как вдруг головной дозор замедлил движение. Бойцы показывали вперед.
В полукилометре от нас вдоль опушки леса спокойно двигались 13 лыжников. Они нас не заметили.
Командир отряда приказал первой группе автоматчиков обойти противника и устроить на его пути засаду. Оставшаяся группа пулеметчиков и дозоры, тщательно скрываясь, продолжали следовать за противником.
Финны спокойно двигались вдоль опушки. Но вот в лесу раздались автоматные очереди. Это стреляли наши автоматчики.
Мы бросились вперед. Молниеносно было закончено окружение противника. Ни один из белофиннов не сумел ускользнуть в лес.
Маскируясь за стволами ельника, финны отчаянно защищались. Ни одного не удалось взять живым. Все были уничтожены. При обыске убитых нашли карту и немедленно отправили ее в штаб. Других документов не оказалось.
Отряд продолжал идти в глубокий тыл противника. Мы боем разведали и определили силы финнов, их огневые точки на межболотном дефиле. Этим мы оказали большую помощь батальону Мокшеева. К северу от Уомя наш отряд даже немного пощипал врага.
Вернулись мы после двухдневных действий, добыв много сведений.
Это один из многих боевых эпизодов нашего отряда. Во время войны мы не раз пробирались в тыл противника, наводя панику и добывая важные сведения о силах врага».
В жизни все было по-другому. Кто-то из бойцов и командиров этих частей за совершенные зимой 1939/40 года подвиги был удостоен звания Героя Советского Союза и в годы Великой Отечественной войны стал прославленным командиром крупного партизанского соединения. А кто-то до сих пор числится «пропавшим без вести».
Потери подразделений специального назначения на полях сражений советско-финской войны были сравнимы, а может, даже превосходили потери в первые месяцы Великой Отечественной войны. Мало кто знает, что в феврале 1940 года из-за трагического стечения обстоятельств, непрофессионализма командования, а также слабой подготовки рядового состава на территории Финляндии в течение нескольких суток была почти полностью уничтожена сводная лыжная бригада, которой командовал полковник Долин. В это соединение входили три лыжных батальона (9, 13 и 35-й), а также несколько других красноармейских частей. По утверждению финских историков, тогда погибли как минимум 1500 красноармейцев!
Хотя на войне попадали в окружение и гибли целые дивизии. Так, в начале января 1940 года почти полностью была уничтожена 44-я дивизии 9-й армии. С 14 декабря 1939 года дивизия наступала из района Важенвара по дороге на Суомуссалми. Она спешила на помощь попавшей в окружение 163-й дивизии. Последней в конце декабря удалось вырваться из окружения самостоятельно, потеряв при этом, по официальным данным, до 30% личного состава.
Продвижение войск было совершенно не организовано. Части дивизии, сильно растянутой по дороге, в течение 3–7 января 1940 года неоднократно окружались финнами. В итоге 7 января 1940 года продвижение дивизии было остановлено и ее основные силы попали в окружение. Формально положение не было безнадежным, поскольку дивизия имела значительное техническое преимущество перед финнами, но командир дивизии Виноградов, полковой комиссар Пахоменко и начальник штаба Волков вместо организации обороны и вывода войск из окружения бежали сами, бросив войска. При этом Виноградов отдал приказ выходить из окружения, бросая технику, что привело к оставлению на поле боя 37 танков, более 300 пулеметов, нескольких тысяч винтовок, до 150 автомашин, всех радиостанций, всего обоза и конского состава. Более тысячи человек личного состава из числа вышедших из окружения были ранены или обморожены, часть раненых попала в плен, поскольку не была вывезена при бегстве. За все совершенные преступления Виноградов, Пахоменко и Волков были приговорены военным трибуналом к расстрелу и расстреляны публично перед строем дивизии.
Так звучит версия, которую разделяют большинство историков. При этом они не учитывают два важных факта.
Во-первых, уже к концу декабря дивизия лишилась всех каналов снабжения боеприпасов, продовольствия и горючего. Ночь с 3 на 4 января 1940 года была одной из самых холодных за все время Зимней войны. Запасы продовольствия и боеприпасов быстро таяли. Не было возможности отправить в тыл больных и раненых. В радиограмме от 4 января, перехваченной финнами, отмечалось, что продуктов осталось на один день, бойцы голодают, а лошади не кормлены около недели, серьезная нехватка боеприпасов. К тому же финнам удалось уничтожить приграничный мост, полностью отрезав дивизию от тыловых коммуникаций.
Во-вторых, 44-я дивизия не была готова к ведению боевых действий в условиях суровой зимы. До войны местом ее постоянной дислокации был Житомир. Дивизия была переброшена на север, не имея ни теплых полушубков, ни валенок, ни рукавиц. Много позднее финские историки, основываясь на документальном материале, отмечали, что «жуткая темнота Приполярья, где зимнее время превращается в одну сплошную мглу без утра и вечера, лишала многих красноармейцев, приехавших с Украины, рассудка. А красота северного сияния воспринималась ими как зловещие призрачные огни».
Прервем наш рассказ. Проблемы с адаптацией к суровым природно-климатическим условиям Заполярья испытывали не только бойцы 44-й дивизии, но и военнослужащие лыжных батальонов. Эти подразделения ведь комплектовались не только жителями Мурманской области и Карелии, но и других регионов России. А теперь вернемся к рассказу о судьбе дивизий.
Остатки 163-й дивизии ушли обратно на север и до конца войны закрепились в местечке Юнтусранта, а 44-я (численностью около 17 с половиной тысяч человек) была разгромлена. (Потери личного состава дивизии превысили 70%, 1200 бойцов и командиров попали в плен.) Выйти из окружения удалось лишь немногочисленным группам и одиночкам, которые сразу попали в руки НКВД. По утверждению отдельных историков, в результате боев в Суомуссалми финны потеряли убитыми около 800 человек, наши – около 23 тысяч.
О чем не сообщали газеты
Подготовка добровольцев для действий в тылу противника проводилась в специальных центрах по ускоренной десятидневной программе. Нередко вся подготовка ограничивалась тем, что будущих диверсантов учили ходить на лыжах. Была издана брошюра «Лыжная подготовка в РККА», но ее мало кто успел прочесть. Поэтому большинство отрядов на фронте использовали в качестве обычных стрелковых частей, так как действовать во вражеском тылу подобные подразделения были не в состоянии.
История 17-го отдельного лыжного батальона достаточно красноречиво свидетельствует об этом. Один из бойцов этого подразделения, П.Н. Шилов, много лет спустя вспоминал:
«Я был студентом 4-го курса Ивановского сельскохозяйственного института. В декабре 1939 года, проходя по улице 12-го Декабря (теперь – проспект Ф. Энгельса), мы видели большое количество раненых, а больше того, обмороженных красноармейцев, которые прибывали на Ивановский железнодорожный вокзал и по улице 12-го Декабря направлялись в гостиницу, находящуюся рядом с площадью Революции. Многоэтажная гостиница была переоборудована в госпиталь для лечения раненых и обмороженных красноармейцев.
По молодости и по законам того времени мы никого (ни власть советскую, ни партию, ни наркома обороны) не критиковали. Мы, комсомольцы 20-летнего возраста, были великими патриотами своей Родины. Верили всему, что исходило от партии и правительства, нисколько не сомневаясь в правильности принимаемых решений, и поддерживали любое начинание ЦК партии и правительства. Так и о финской войне думали, что это объективная необходимость по сохранению безопасности страны от нападения империалистов.
В один из декабрьских дней меня вызвали в комитет комсомола. Там находился председатель горкома комсомола, который сказал, что в Финляндии снега, трудно нашим воевать, нужны бойцы-лыжники. Не задав ни одного вопроса, я безоговорочно записался добровольцем. Вслед за мной записались 28 других студентов-комсомольцев и один коммунист – комендант общежития.
Затем нас вызвал на беседу военком Октябрьского райвоенкомата г. Иваново. В беседе военком предупредил, что все мы призываемся добровольно, на фронте тяжело, опасно, сильные морозы и убить могут (видимо, шутил, что ли, о том, что убить могут), кто боится – пусть скажет сейчас, так как дело добровольное. Но никто от принятого решения не отказался. Военком напомнил и о массовом поступлении в Иваново обмороженных, но при этом сказал, что нас оденут не так, как красноармейцев, начавших войну в шинелях, яловых или кирзовых сапогах, в буденовках, вооруженных винтовками Мосина и т.д., нас лучше вооружат и оденут в полушубки.
Потом медкомиссия, кое-как проверявшая наше здоровье, затем прощальный вечер в одном из фабричных клубов и проводы на ст. Иваново.
Вечером мы находились в городе Шуе. Прямо с железнодорожного вокзала направились и разместились в 1-й городской школе на улице Косаткиной в центре города. Через день получили военное снаряжение и винтовки Мосина, кажется, пятизарядки. Меня зачислили пулеметчиком, и я получил пулемет Дегтярева с двумя дисками. Меня вызвал командир разведки Сапрыкин (ст. лейтенант) и заявил о моем назначении во взвод разведки. Я не отказался.
Пришел в школьный класс, где размещались будущие разведчики, увидел незнакомых людей, по возрасту старше меня, каких-то неопрятных и грубоватых (так мне показалось вначале). Потом эти «неопрятные» оказались очень хорошими товарищами. Были они из г. Пучежа, г. Юрьевца и один из г. Кинешмы. Всего 30 человек. Большинство – члены партии, я, Никифоров из Кинешмы, Сыщиков из Юрьевца и Морозов из села Савина – комсомольцы. Кадровыми военными во взводе оказались командир взвода ст. лейтенант Сапрыкин, помкомвзвода Краковский, три командира отделений и два санинструктора.
В один из дней своего пребывания в Шуе ездили на лыжах на стрельбище, упражнялись в стрельбе и метании боевых гранат. Тут нам понравилась смелость нашего командира взвода, который бегал к неразорвавшимся гранатам и забирал их или бросал, чтобы вызвать взрыв. Почти все из нас ни разу до этого не видели боевых гранат, и при неправильном броске некоторые гранаты не взрывались. Вскоре состоялось принятие присяги, отправка на станцию, где погрузились в теплушки с печками и поехали по назначению.
17-й отдельный батальон насчитывал со всеми службами более 1000 человек».
Как мы видим – подготовка минимальная. Продолжим цитировать рассказ ветерана:
«Одеты так: белье нижнее – бязевое, затем шерстяные кальсоны и рубашка, бумажные, цвета хаки брюки и гимнастерка. Поверх – шинель, плохо подогнанная по росту, буденовка, подшлемник, каска, а на ногах – валенки».
Как далеко сможет уйти разведчик на лыжах в такой одежде? Она ведь сковывает движения и не держит тепло.
«Снаряжение: лыжи с мягкими креплениями, вещмешок, а в нем яловые сапоги, лыжные ботинки с креплениями, плащ-палатка, противоипритные сапоги (в полпуда весом), противоипритная накидка. На поясном ремне: котелок, фляга, две гранаты, два капсюля-взрывателя, саперная лопатка, сумка с патронами (кажется, 100 патронов в обоймах). Противогаз через плечо. Вооружение на разведки: гранатомет (какого-то древнего образца – винтовка, а на ствол надевалась граната), у командиров (Сапрыкин, Краковский) револьверы, у остальных обычные пятизарядные винтовки. Стрелковые роты, кроме винтовок и револьверов, имели на вооружении ручные пулеметы Дегтярева, станковые пулеметы «Максим» и минометы 37-мм, но без мин».
И все это нужно тащить на себе!
«Ехали по Кировской железной дороге, и вот станция Медвежьегорск. Длительная остановка, приказ: «Сдать винтовки». Откуда-то появились ящики, и мы в них уложили оружие и патронташи, а затем получили винтовки СВТ с магазинами (2 штуки) на 10 патронов. СВТ нам понравились, не надо браться за затвор, перезаряжая, можно стрелять и одиночными выстрелами, и очередью, если будет такая необходимость (потом мы эти винтовки побросали). Поехали дальше. Не доезжая до станции назначения – непредвиденная остановка. Впереди идущий эшелон, тоже с добровольцами (кажется, сибиряками), потерпел крушение. Говорили, что крушение устроили финны-диверсанты. Проезжали место крушения ночью, и ничего нельзя было разглядеть.
Наконец приехали, станция выгрузки – Кочкома. Справа по ходу эшелона – Беломорканал. Ночь разведчики провели в доме местного жителя. Утром направились в пустое помещение школы, где нас ждал сюрприз. Сняли шинели, шапки-буденовки, надели ватные брюки, поверх валенок. Брюки – сверху белые из какой-то плотной ткани (типа плащовки), внутри синяя фланель, куртка, на руках манжеты, снизу пояс: Вместо буденовок дали колпаки ватные из такого же материала, что и куртка с брюками. Ну, и еще маска с прорезями для глаз и носа или рта (не поймешь). На руки, в дополнение к шерстяным перчаткам, полученным в Шуе, выдали варежки с одним пальцем. И сказали, что это одежда строго секретная.
Далее на автомашинах подбросили до пограничной заставы Реболы. В Реболах переночевали в землянках, днем поупражнялись в стрельбе, а вечером на лыжах отправились к государственной границе с Финляндией. Тут начали проклинать тех «военспецов», которые экипировали бойцов легколыжного батальона и особенно нас – разведчиков. «Какие разведчики, – думали мы, идя на лыжах, – мы навьюченные, неповоротливые ишаки или верблюды или носильщики наподобие клондайковских носильщиков-индейцев». Эта экипировка нам мешала: никакой маневренности, подвижности, да в лютый мороз, да в глубоких снегах! Навьюченные шли до границы, периодически отклоняясь от основной дороги и проверяя, нет ли где рядом противника. Меня при этом как лучшего лыжника и комсорга командир посылал то в головной, тo в боковой дозор. При этом приходилось пробивать лыжню в глубоком снегу, что очень тяжело.
На другой день благополучно, но изрядно измученные (совершенно напрасно, могли бы весь батальон подбросить на машинах) достигли границы. Тут, немного передохнув и подкрепившись консервами и галетами, а также получив патриотическую зарядку со стороны подвернувшегося малограмотного политрука (он по-украински нам объяснил обстановку на передовой примерно так: «Наши самолеты бомблят и бомблят, а финны убегают», ну и еще чего-то маловразумительное), мы получили приказ догнать и уничтожить отряд финских лыжников, проникших на нашу территорию и устроивших крушение воинского эшелона и другие диверсионные акты.
Шли по их лыжне вдоль границы на север в течение дня; но без всякого результата. Окончательно измученные, в кромешной тьме, постоянно падая от изнеможения, кое-как вернулись на дорогу, откуда начали преследование лыжников, и получили приказ командира Сапрыкина зарыться в снег и спать.
Я никак не думал и не предполагал, что будет отдых в снежной яме – но приказ есть приказ. Я, как и другие, вырыл яму, постелил на дно плащ-палатку, кто-то, назначенный часовым, засыпал меня снегом, и я заснул мертвецким сном, как в комфортабельном гостиничном номере. Проснулся от удара в бок прикладом винтовки. Это часовой поднимал нас, так как уже светало. Выбрался из снежной постели, довольно теплой при 40-градусном морозе, и сразу страшно замерз. Пошли куда-то вправо от дороги, ведущей на передовую. Стали уже слышны разрывы бомб и снарядов рядом, но очень глухо, передовая была далеко. Двигались по глубокому снегу, вновь измучились безо всякого толку и вышли опять на дорогу. Темнело, когда нас догнали машины с боеприпасами и продовольствием. Нас посадили наверх груза, но мы и тут мучались, то и дело вытаскивая машины-полуторки из снега на обочинах, так как шоферы, по неделе почти не спавшие, на ходу засыпали, и машины, съезжая с дороги, вязли в снегу.
Ехали ночью. На одном обогревательном пункте получили по буханке размороженного ржаного хлеба и под утро прибыли на передовую. Место это называлось Хильки III. Позади остались Хильки II и Хильки I. Хильки – хутор в переводе на русский, но за точность не ручаюсь. Когда шли к исходной позиции, нам навстречу попались остатки стрелкового батальона, измученные, истерзанные, вели и несли раненых и в наш адрес отпускали злые «сочувственные» реплики: «Видите, что с нами стало?! В одном бою разбили батальон, а вы добровольно (нас узнавали по одежде) идете умирать». Это как ножом резануло по сердцу. Сразу вспомнились слова малограмотного политрука: «Наши самолеты бомблят и бомблят, а финны убегают». Тут мы увидели другое. Наши бегут, и не все, а жалкие остатки. Также узнали от раненых и как наши «бомблят». Самолеты, верно, бомбили, стараясь угодить в финнов, окруживших 54-ю дивизию, но иногда бомбы падали на своих, а продукты и боеприпасы, которые они сбрасывали, больше попадали финнам, нежели бойцам окруженной дивизии.
Увидели артиллерийскую батарею 76-мм пушек и хорошую землянку. По просьбе командира взвода нас пустили погреться и подготовиться к предстоящим боям. Рядом находилась походная кухня, и мы поели за много дней горячей пищи – наваристого, жирного супа, какой-то каши и попробовали уже фронтового чая.
Это была передовая. Фронтовое, боевое напряжение. Все, кого мы встречали, были возбуждены, так как бои шли не в нашу пользу. В артиллерийской, гостевой для нас, землянке жили недолго. Быстро получили продукты на три дня – тушенку, масло, сахар, галеты, по шкалику водки (называли это «ворошиловским пайком») – и в сумерки вышли в первую разведку. Что разведывать, куда, на какое расстояние, командиры не объяснили. Сошли на лыжах под гору и углубились в темный лес. Темнота постоянно разрывалась светом ракет красного, желтого, белого цвета. Впереди, справа, слева, сзади непрерывная стрельба – пулеметная, автоматная, минометная. То и дело над головами летели куда-то, шипя в воздухе, мины, снаряды, и потом вдалеке слышались их разрывы. Напряжение нарастало. Чужой, враждебный лес, непрерывная канонада, не умолкающая ни на секунду (и так до конца войны), где-то в стороне, недалеко, пулеметная стрельба…
Вдруг передние остановились. Меня нашел командир взвода и дал приказ – возвратиться назад, найти батальон, который должен идти за нами, и сообщить, что мы, разведчики, дошли до указанного рубежа, противника не встретили, и какой будет дальнейший приказ. Получил какое-то назидание от помкомвзвода Краковского и политрука, которого нам дали на Хильках III, и углубился в незнакомый лес по проторенной лыжне. Шел быстро. Несмотря на сильный мороз, я взмок, впору было расстегнуться. Так я волновался, что усталость исчезла. Страха не было. Думал только одно: как бы найти батальон. Вдруг лыжня раздвоилась. Куда идти – вправо или влево? Прислушался к стрельбе, услышал какие-то голоса (почудилось – на чужом языке), пошел вправо и не ошибся.
Вскоре встретил головной дозор батальона во главе с начальником штаба, его я узнал по росту, он был детина метра под два. Меня остановили. Назвал пароль, получил отзыв. Доложил начштаба приказ, полученный от Сапрыкина, и выслушал площадную брань в адрес командира взвода, а также почему-то и в свой. Видимо, нервы у начальника штаба были не на месте. Опыта у наших командиров, от сержанта до командира батальона, было, как потом мы поняли, не больше, чем у рядовых бойцов. Мне приказали вести батальон по знакомой лыжне. Светало, когда приблизились к месту, от которого я ушел с приказом, и увидели остатки от взвода. Командир взвода тяжело ранен, помкомвзвода тоже. Живыми остались политрук и два санинструктора. Пока я ходил на связь с батальоном, разведчиков окружила группа финнов и расстреляла из автоматов и минометов. Беда была в том, что наш СВТ не стрелял. На морозе после первого выстрела затвор покрывался пленкой льда и капсюль следующего патрона не разбивался бойком. После первых выстрелов разведчики уже не стреляли, винтовки не работали, а вот автоматы у командира взвода и помкомвзвода были в порядке, и они стреляли по финнам до последнего патрона. Ну и по ним, ведущим огонь, финны сосредоточили ответный и обоих тяжело ранили. Спас остатки разведвзвода наш приход к месту боя в составе батальона.
Полностью рассвело, когда подтянулись все роты. Началась мне плохо понятная подготовка к бою. При свете утра я увидел, что мы находимся на огромной сопке, покрытой сосновыми деревьями, а слева – лощина или озеро. Вот туда и было приказано идти батальону. И тут началось побоище. Командиры, не получив разведданных, пошли в наступление, не зная силы и точного расположения противника. По батальону били из пулемета и вели минометный обстрел. Финны умело применяли минометы в лесной местности и нанесли батальону большой урон. Я в это время нашел политрука и разведчика Никифорова из Кинешмы. Политрук вел огонь из автомата по перебегающим финнам на другой стороне лощины. Я увидел за кустом пулемет, установленный на волокуше, и трупы убитых пулеметчиков. Один диск был в пулемете, а два диска лежали рядом. Позвал политрука, и мы начали вести огонь. Я – пулеметчик, а политрук помогал с дисками. Находка дегтяревского пулемета дала возможность подавить огонь противника на правом фланге, чем воспользовались наши и потеснили финнов в лес. Но многие из бойцов и командиров наткнулись на минное поле, возникла паника, и батальон начал отходить. У нас кончились патроны, и вдруг застонал политрук. Разрывная пуля раздробила ему голень правой ноги. Политрук стонет и просит ему помочь и не бросать. Я снял пулемет с волокуши, затянул пулемет и волокушу за кусты, подтащил и уложил на волокушу политрука и под сильным огнем стал вывозить из этого ада. Даже не заметил, куда скрылся тов. Никифоров, видимо, его тут, рядом, убило.
Мне одному пришлось вывозить раненого по мятому, всему в ямах снегу. Вокруг шел ожесточенный бой. Ползком затащил политрука в заросли кустов, немного отдохнул. Думал, что же делать: идти к ротам, продолжающим бой, или везти раненого. Пересилила жалость к человеку, жалобно стонавшему, ослабевшему от потери крови. Хотел перевязать ногу, но раненый запротестовал, не дал разрезать брюки, а кровь течет и течет. Все же кое-как сделал тугую перевязку поверх брюк своим перевязочным пакетом. А рядом уже никого. Один я, да где-то в стороне стонали и кричали раненые. Тут я решился и ползком повез политрука. Нашел лыжню, по которой шел в разведку, и углубился в лес. Политрук изрядно замучил меня просьбами сквозь стон: «Шилов, не бросай меня. Шилов, не бросай меня», и так без конца. Снег был измят, ямы, колдобины, тут и там убитые. Измучился напрочь. А политрук начал просить: «Пить, пить, пить…» Я давал ему кусочки снега, сам глотал снег, но это не помогало. Довез до болота. В одном месте увидел разрытый кем-то снег и замерзшую лунку на льду. Штыком проковырял лед, крышкой от котелка зачерпнул воды и напоил раненого, так жаждущего воды после потери крови. Политрук утих, изредка только стонал от боли и продолжал тянуть надоевшее мне: «Шилов, не бросай меня…»
Наконец, ужасно уставший, валившийся с ног, я увидел батарею и землянку, от которой начали свой поход в разведку. Батарея вела огонь. Спросил, где санбат, мне показали, и я уже по ровной, укатанной дороге нашел медсанбатовскую землянку и сдал санитарам теряющего сознание от холода и потери крови политрука. Вместо двери в землянке была двойная плащ-палатка, закрывающая вход, куда следом за санитарами вошел и я. Землянка была сплошь забита ранеными, стоны слышались изо всех углов, со всех нар. Я, измученный, не спавший несколько ночей, увидел у входа местечко, прилег и заснул мертвецким сном. Не знаю, долго ли спал, а проснулся на ногах. За шиворот меня держал здоровенный мужик в белом халате. Обругал матом, вывел из землянки, грубо толкнул: «Там товарищи погибают, а ты спать устроился!», добавив нецензурной брани. Я отошел от санбата, не зная, что делать, куда направиться. Поел у стоявшей возле полуразрушенного сарая кухни и пошел искать своих. Был вечер, но я нашел-таки одного из разведчиков – Морозова (его оставил командир взвода на Хильках III, откуда мы уходили). Под утро собрались оставшиеся в живых: командир отделения Плетнев, Смирнов, Морозов, один санинструктор, ну и я. Вот и все уцелевшие разведчики.
К вечеру нас собрали появившиеся чужие командиры (командиры батальона, за исключением писаря штаба, старшины по званию, погибли), присоединили к дорожно-эксплуатационному полку, и мы пошли в новое наступление. Кроме дорожного полка, в наступлении участвовали остатки нашего лыжного батальона (человек 200) и еще какие-то части. Шли слева от дороги по направлению к окруженной 54-й дивизии.
В трех километрах от хутора (Хильки III) на дороге оказалась разбитая колонна машин, везущих продовольствие и боеприпасы в 54-ю дивизию. Колонну из 16 машин сопровождали два танка. Передний танк финны подбили из орудия, а колонну разбили из минометов. К нашему приходу уцелела всего одна машина. В ней находились продукты и водка. Изголодавшиеся бойцы (не нашего батальона) пытались воспользоваться грузом. Многие, больше десятка смельчаков, поплатились жизнью. Машина была пристреляна, и финны метко стреляли из укрытия. Потом мы отогнали финнов в глубину леса.
Утром наступило затишье, но длилось оно недолго. По нас стали стрелять засевшие на елях и поджидавшие рассвета автоматчики-снайперы («кукушки»). Наш новоявленный командир закричал: «Ребята, давай уничтожим гадов! Их немного осталось!» Мы залегли за деревьями и стали следить, откуда стреляют «кукушки». Заметили и залповым огнем сбили одного. Я увидел поваленную ветром ель, корни которой с землей и снегом образовали как бы щит, подполз к этому удобному укрытию, проделал в корнях отверстие и стал следить. Меня заметили, обстреляли, но безуспешно – еловый щит защитил. Мне удалось прицелиться и несколькими выстрелами сбить «кукушку». Финн упал раненный, и, когда прекратился огонь снайперов, мы подошли к нему. Один из наших заколол финна штыком. Я и другие поругали его за жестокость. Когда бои вблизи машин и дуэль со снайперами закончились, поступил приказ отойти на Хильки III. Там собрали всех недобитых из 17-го батальона и направили на переформировку. Шли налегке, тяжелые вещевые мешки со всем содержимым в горячем бою были брошены. По дороге финны делали засады и обстреливали нас. Мы потеряли при этом еще более десяти человек убитыми и столько же ранеными.
Дошли до погранзаставы Реболы, где пробыли два дня, в течение которых получили пополнение, но не из добровольцев, а бойцов, призванных из запаса. А в наш взвод поступили в основном татары из Бугульмы, плохо говорившие по-русски. После того как мы получили пополнение, нам выдали шапки-ушанки вместо буденовок и ватных колпаков. Теплее стало голове и рукам удобнее. Ох, как мы воспрянули духом!
Итак, новое пополнение, новые командиры и вновь созданный батальон отправился на передовую. При интенсивной поддержке артиллерии мы отогнали противника и захватили очень нужную сопку. И вот тут грянула беда. Что-то случилось с артиллерийским наблюдателем, и по его вине или еще чьей-то батарея, которая била по финнам, начала беглым огнем бить по нас. Мы с товарищем Смирновым из Юрьевца оказались рядом и замерли, не зная, что делать: стоять, лечь или бежать. Свистят осколки, летят ветки, вдруг вскрик Смирнова. Присмотрелся, а у него нижняя челюсть отбита осколком и висит на коже. В этот момент прекратился артиллерийский огонь, и каким-то чудом рядом оказался санинструктор. Вдвоем мы перебинтовали раненого, и санитар увел его в тыл. Больше я Смирнова из кадровых разведчиков (шуйских) не видел и ничего о нем не знаю.
Здесь, на этой сопке, мы надолго заняли оборону. Отсюда и начались наши боевые действия, разведка, частые вылазки и наступление отдельных рот и взводов на оборону противника. Бойцы поднимались в атаку, финны подпускали на определенное расстояние и расстреливали очень точным, прицельным огнем. Добежит боец до пристрелянной линии или доползет по снегу, и дальше ни на шаг – падает убитым или тяжело раненным.
Когда мы возвращались из разведок, то, проходя по местам атак, с болью в сердце смотрели на трупы наших бойцов. Кто в какой позе был, когда его встречала пуля, так и замерзал в виде какого-либо крючка. Картина жуткая. Лежит боец, каска пробита, мозги вытекли кроваво-белым сгустком, а рядом, где мина разорвалась, – трупы без рук, без ног, а то и без головы. Каких только разорванных, замерзших тел не насмотрелись. Мороз по коже. Но особенно непереносимо было то, что на поле боя одни наши и очень редко увидишь убитого финна. Это тоже тяжело влияло на психику, приводило к мысли, что нам не победить, что всех нас истребят поголовно.
Мы, те, кто пережил первые кровопролитные бои, к моменту получения пополнения уже набрались опыта, хорошо стали ориентироваться в обстановке и старались помогать еще не обстрелянным командирам. И тем, из пополнения, рядовым и командирам, с нами было легче, нежели в первых боях – нам.
К нам с самого начала пришло великое разочарование в Красной Армии. По книгам, по фильмам Красная Армия считалась непобедимой, хорошо обученной, дисциплинированной. Идеализировали и восхваляли ее всячески, гордились первым маршалом Ворошиловым и другими легендарными полководцами. Но в первом же бою мы увидели военное невежество, безграмотность, полнейшее неумение управлять большими и малыми подразделениями. Наши погибшие командиры плохо знали свою задачу, ни теоретического, ни практического опыта у них не было. Была бестолковщина. Узнав смутно, где противник, лезли ему в лоб, а он, умный и опытный, хорошо зная местность, проведя тщательную разведку, косил наших наступающих. Нам, рядовым бойцам, было трудно с такими командирами, мы находились в полной растерянности. Но опыт все же пришел, и довольно быстро.
Уже смешно было слышать команды новых командиров – например, шумят в воздухе снаряды, мины, свистят пули, и то и дело команда: «Ложись!» Новенькие ложились вместе с командой, мы же оставались стоять, не остужая руки в «горячем» от жгучего мороза снегу. Первый новый командир взвода по фамилии, оканчивающейся на «швили» (начало точно не помню, но чуть ли не Джуншвили), грузин, замучил нас командами «ложись», заставляя кланяться пулям и снарядам, которые куда-то пролетали (пули оставляли после себя тонкую нитевидную трассу) и рвались вдали. Пришлось даже подать жалобу командиру батальона. Сменили грузина на русского, старшего лейтенанта Смирнова, очень смелого, умного, быстро изучившего обстановку командира. Мы его полюбили, он берег нас, а мы его, и старались как можно лучше выполнять его приказы, задания и помогали ему, сами имея достаточный опыт. Потери наши стали невелики. Почти в каждой разведке теряли несколько человек, но часто случалось, возвращались и вовсе без потерь. Вместо брошенных винтовок СВТ все вооружились пятизарядными винтовками Мосина. Они били одиночно, но безотказно. Патроны и гранаты в избытке валялись на земле после частых боев. Трудно только было добывать капсюли-взрыватели. Они малы и терялись в снегу около убитых бойцов.
Теперь скажу о себе. С первого дня бывало и страшно, особенно когда впервые попал под огонь. Но как-то быстро я, лично, научился преодолевать даже очень большой страх и действовать согласно сложившейся обстановке, а не кидался в кусты или сугроб. Хотя, по правде, это не всегда и спасало. Пуля находила тех малодушных, кто старался остаться позади или прятался в снежный сугроб. (…)
Тяжело нам было и сложно. Всего больше мучило то, что находились почти без сна. Удивительно, как это можно вытерпеть, но, видимо, человек, вернее, его организм, в экстренных условиях способен на многое. А вышестоящее командование как будто специально устраивало пытку, лишая сна. Выходим с наступлением сумерек в разведку. Выполняем, как правило, добросовестно задание. Возвращаемся измученные, мечтая хоть в снежной яме часик поспать. Но увы и ах… Доложит командир результаты разведки и дает новый приказ: натягивать колючую проволоку, или посылают в дозор, в секрет. Кстати, землянок и палаток для рядовых не было. Теплая палатка с печкой была в обороне для штаба батальона и санвзвода, а для нас, рядовых, снежная яма. Хотя об этой «теплой» постели мы мечтали, приходя из боя, разведки, поиска, секрета. Рядовых, и даже разведчиков, тогдашнее командование не щадило, ничего хорошего из этого, конечно, не извлекая. Иногда от переутомления люди погибали, обмораживались, сбивались с пути. Случалось, в разведке или во время возвращения с задания идем по лыжне цепочкой, вдруг передний (часто комвзвода) по какой-тo причине останавливается. Все сзади идущие ждали такой момент, опирались на палки и спали хоть минуту, хоть две, хоть три, пока не получали в бок палкой или еще чем от тех, кто не заснул или первым проснулся. Это был сигнал двигаться дальше. Часто падали в снег, с трудом поднимались из сугроба с варежками, полными снега. Иногда засыпали в секрете и попадали под суд военного трибунала.
Я часто ходил в секрет старшим, со мной еще двое из пополнения. Отмерзали ноги, руки, дрожишь, но не от страха, от мороза, да еще следишь за подчиненными (лучше бы их не давали). Кругом кромешная темнота, кое-как различаешь ориентиры и своих доверенных. Сам терпишь, а они то рукавицами хлопают, то валенками топают, то сядут, защищаясь от ледяного ветра и мороза, и т.д. Эх, и трудно было простоять в снежном окопе два-три часа, пока не сменят!
А комиссар батальона Перминов из Военно-политической академии им. В.И. Ленина собирал в землянке высотой в один метр и загробным голосом, невидимый из-за дыма горящего костерка, наставлял нас, комсоргов взводов, так: «В дозорах и секретах бойцы пляшут, хлопают рукавицами, садятся в окоп, не следят за противником», ну и еще чего-то говорил долго, а заканчивал словами: «Я пришел из академии Ленина, не закончив ее, брат мой, тоже комиссар, сражается на мурманском направлении. И вот я не допущу, чтобы погиб батальон, как погиб Чапаев из-за бойцов, что заснули в дозоре. Я сам, хоть и комиссар, лично расстреляю того, кто в дозоре-секрете будет топать, хлопать рукавицами, а тем более заснет. Так и передайте своим комсомольцам и другим, кого посылают в секрет или засаду!» Заканчивали совещание комсоргов песней. Уставшие, грязные, обросшие волосами, в низенькой землянке пели песни. Комиссар командовал: «Шилов, запевай!» Я запевал простуженным, но все же звонким голосом, и в дымной маленькой землянке приглушенно звучали две-три песни. Сначала «Катюша», потом «Если завтра война, если завтра в поход», «Три танкиста» и иногда «Широка страна моя родная». Кто пел, кто кашлял от дыма, но я своим сильным голосом вел песню. Чуть воспрянув духом, повеселевшие, выходили на мороз и расходились по своим местам, передавая другим наказ комиссара. Комиссар еще требовал от нас, комсоргов, чтобы мы и взносы аккуратно принимали. На 30–40-градусном морозе кое-как нацарапаешь фамилию и берешь 20 копеек, согласно нашего оклада 5 рублей тех денег. Ругались и смеялись сквозь слезы над этим приказом комиссара.
Уходя в дозор или секрет, мы считали себя смертниками. Отдавали командирам партийные и комсомольские билеты, солдатские удостоверения и письма. Ведь в случае нападения, подав сигнал о противнике, мы быстро вернуться на исходные позиции не могли. Хотя бы потому, что шли в дозор или обратно с большим трудом: пролезая, цепляясь за шипы, помогая друг другу через два ряда колючей проволоки, так как специальных проходов не делали. Вдобавок бывали случаи, когда потерявших бдительность дозорных финские разведчики резали финками, проникали в глубь нашей обороны и также финками убивали спящих бойцов. Это у финнов был хорошо отработанный и часто применяемый прием, держащий в страхе наших бойцов.
Однажды мне пришлось находиться в дозоре более трех часов, на час больше обычного. Когда вернулся, то узнал, что в батальоне был сформирован отряд из лучших лыжников для отправки в глубокий рейд по тылам противника. Вместе с отрядом ушел и мой друг по институту Леша Баканов, начинающий поэт. Через несколько часов возвратился наш институтский товарищ Иван Крылов. У него сломалась лыжа, он попал под подозрение, и два дня командование выясняло причину его возвращения, все обошлось, и мы взяли его в свой взвод.
А отряд в 100 человек ушел и пропал без вести. До конца войны и после мы не узнали о нем абсолютно ничего. Так и пропал отряд и мой лучший товарищ Леша Баканов. Вполне возможно, отряд попал в плен, а судьба пленных складывалась трагически. Финны обменивали наших пленных на своих, и, когда наши прибывали на родину, их судил трибунал, вынося один приговор – расстрел. Сдержал, видимо, свое слово тогдашний начальник Главпура Мехлис, он был у нас, выступал перед бойцами на митинге, вдохновлял на подвиг словами: «Нам известно, что в частях много паникеров, членовредителей, трусов, убегающих с поля боя. Знайте, таких будем судить трибуналом и расстреливать. А тех, кто сдается в плен, наказывать, судить мы не сможем. Так знайте, что будем расстреливать их родственников!» Не знаю, репрессировал ли кого-либо из семей наших пленных, но то, что «заветы» Мехлиса выполнялись строго, это точно. У нас расстреляли одного бойца (не добровольца, а из пополнения). Он, видя, как убивают других, струсил и решил проткнуть себе ладонь штыком. Врачи быстро определили членовредительство, тут же трибунал и расстрел. А ведь трус был молоденький красноармеец, могли бы его наказать и помягче, а можно было бы и совсем не наказывать, ограничившись комиссарским внушением.
Ближе к концу войны наше настроение пришло, можно сказать, в полный упадок. Вместе со мной в батальоне и минометном отделении служил Николай Большаков. Так вот, при встрече он вместо приветствия всякий раз задавал вопрос: «Ты жив?!» Вроде бы мелочь, а как отрицательно сказывалось на психике. Этими словами он как бы усиливал нашу уверенность в том, что не сегодня завтра мы будем убиты».
Куда исчезла сводная бригада
Пропавший без вести отряд численностью в сто человек – это не фантазия ветерана, а реальная история. Во время советско-финской войны с боевого задания из тыла противника иногда не возвращались целые батальоны, а стрелковые дивизии, попав в окружение, могли потерять до 70% личного состава. О причинах гибели 44-й дивизии мы подробно рассказали выше, указав, что одной из причин была неготовность личного состава действовать в сложных условиях, а также длительное нахождение в окружении (невозможность обеспечить доставку продовольствия, боеприпасов и горючего).
Хотя гибли в окружении и более боеспособные части. Так, в начале 1940 года почти полностью была уничтожена сводная лыжная бригада, которой командовал полковник Долин.
Сначала процитируем запись из журнала боевых действий штаба 9-й армии, а потом прокомментируем ее:
«С 29.01 по 13.03.40 54 сд (стрелковая дивизия. – Прим. авт.) ведет бои в окружении разъединенными отдельными гарнизонами…
На основании приказа Военного Совета 9 Армии на 11.12.40 организуется новое наступление силами сводной лыжной бригады полковника ДОЛИНА в составе 9, 13 и 34 олб (отдельный лыжный батальон. – Прим. авт.) (последний пополнен за счет маршевого батальона), 529 стрелковым полком (без 3 батальона) и лыжной группы ЧЕРНИЕВСКОГО (см. приказ № 26 опергруппы от 09.02.40).
Необходимо отметить слабую подготовку бригады ДОЛИНА. 9 и 13 олб прошли по бездорожью около 160 км, оставили в начальном пункте теплые вещи, шинели и др. Самолетами вынуждены были доставить продовольствие в район погранзнака № 666. Бригада ДОЛИНА вынуждена была без отдыха после трудного и длительного марша перейти в наступление.
Наступление, начатое 11.12.40, уже 14.02.40 г. 529 сп (стрелковый полк. – Прим. авт.) и группой ЧЕРНИЕВСКОГО было прекращено вследствие отсутствия воздействия на противника со стороны бригады ДОЛИНА.
Бригада ДОЛИНА в результате боя с противником в районе КОСКИ вначале имела успех, но связь с опергруппой прервалась, и, как оказалось впоследствии, бригада, предоставленная самой себе, уничтожалась по частям.
В самом начале боя был убит командир бригады полковник ДОЛИН, ранены комиссар и начальник штаба. Бригада была обезглавлена. Неизвестно кем руководимая бригада продолжала наступление. Все мероприятия оперативной группы восстановить связь с бригадой ДОЛИНА потерпели неудачу. Ни самолеты связи, ни боевая авиация, ни разведотряды, высылаемые штабом опергруппы, бригаду ДОЛИНА не нашли. Авиацией были обнаружены отдельные группы, по предположению летчиков, из бригады ДОЛИНА, которые вели бой в районе северного берега оз. КЯЛЬКЯ-ЯРВИ. Но точно различить, какие подразделения наши и какие противника, не могли, хотя летали по несколько раз (противник, не желая себя выдавать, не вел огня по самолетам). Высылаемые отряды, видимо, теряли ориентировку и не находили части бригады ДОЛИНА.
По рассказам возвратившихся бойцов и командиров (вывезенных самолетами 50 человек), противник применял методы широкой провокации: отдельные его шюцкористы, владеющие русским языком, вклинивались в колонну и выбивали начсостав на выбор. Были случаи, когда отдельные лица противника в виде командиров РККА заводили блуждающие подразделения, куда им хотелось, и уничтожали.
Бригада ДОЛИНА бесславно погибла, отдельные командиры и бойцы прорвались на КП 54 сд или возвратились из района КОСКИ».
Добавим, что к 21 февраля 1940 года в советский тыл сумели вернуться 240 военнослужащих бригады. 66 человек попали в плен. Без вести пропавшими, только по 9-му батальону, числятся 615 человек. По остальным подразделениям данные неизвестны. На территории Финляндии в местах, где воевала сводная лыжная бригада, сохранилось несколько братских могил советских воинов. Сколько человек в них захоронено и кто именно – до сих пор неизвестно.
Историкам удалось восстановить только картину гибели 9-го отдельного лыжного батальона. Он был сформирован в январе 1940 года в Архангельске, откуда и отбыл на фронт. Поэтому большинство его бойцов были психофизиологически готовы к активной деятельности в условиях Заполярья. Другое дело, что у них не было необходимого боевого опыта.
Батальон попал в окружение в районе одной из сопок в окрестностях нынешнего финского городка Кухмо. Сначала бойцы упорно обороняли сопку, поднимаясь все выше и выше вверх, а потом попытались прорваться через перешеек между двумя озерами. А там их ждала засада. Спустя много лет один из финских ветеранов (в феврале 1940 года он служил пулеметчиком) вспоминал, как русские в белых маскхалатах, невзирая на огромные потери, сумели прорваться через финские позиции. Дальнейшая судьба советских солдат ему неизвестна.
Справедливости ради отметим, что в истории советско-финской войны сохранились и другие примеры. Так, в марте 1940 года в боях за остров Туппурансари (ныне Вихревой) командир 60-го лыжного батальона капитан А.А. Дьяконов с группой бойцов совершил 25-километровый марш и, выйдя в тыл противнику, захватил его позиции и удерживал их до подхода основных сил. 21 марта 1940 года за этот подвиг ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Особый лыжный отряд 9-й армии
Однако были и отрадные исключения. Так, знаменитый разведчик, ветеран испанской войны Хаджи Мамсуров, который после возвращения из Испании занял должность начальника отделения «А» Разведывательного управления, а в 1939 году стал начальником оперативной группы Генштаба РККА, во время финской войны командовал Особым лыжным отрядом 9-й армии. Личный состав этого подразделения был набран из ленинградцев – добровольцев и студентов Института физкультуры им. П.Ф. Лесгафта.
Отряд совершил серию дерзких и успешных рейдов в тыл белофиннов. Он оперировал на расстоянии 120–150 километров от линии фронта в районах Кухмониеми и Соткамо. Отдельные группы отряда действовали в тылах 25, 27 и 65-го пехотных полков и 9-го артиллерийского полка финнов. Действия отряда носили характер внезапных нападений на небольшие воинские подразделения, штабы, узлы связи, батареи и т.п. Так, одна из диверсионных групп в 2–3 километрах от Кухмо уничтожила пункт радиосвязи, две подводы с взрывателями от мин и нескольких финских военнослужащих.
Одна из диверсионных групп даже предприняла неудачное нападение на штаб 9-й пехотной дивизии противника. Будучи преждевременно замеченной, группа в составе 24 диверсантов была вынуждена противостоять финскому пехотному полку. Разгорелся ожесточенный бой, который продолжался десять часов. Диверсанты потеряли убитыми 14 человек, но восемь смогли оторваться от противника и соединиться с другими группами. Потери финнов – до 100 человек, в том числе и старший офицер.
Другая диверсионная группа, которая действовала западнее Кухмониеми, напала на расположение финской зенитной батареи, уничтожила ее личный состав, после чего сумела прорваться через линию фронта.
Также регулярно организовывались засады на автодорогах с целью уничтожения офицеров противника и захвата оперативных документов. Так, группа диверсантов в течение нескольких суток действовала в 12 километрах восточнее Кухмо в районе автомобильной дороги. Диверсанты организовали засаду на шоссе. В результате было перебито до 20 человек среднего и младшего комсостава противника, а также захвачены ценные оперативные документы.
Сохранились воспоминания одного из бойцов Особого лыжного отряда В.М. Шамина:
«В конце 1939 года я учился на III курсе Ленинградского института физической культуры им. И.Ф. Лесгафта, когда был объявлен набор добровольцев в Особый лыжный отряд. Значительная часть студентов-лесгафтовцев изъявила желание участвовать в боевых действиях против белофиннов. В результате проведенной проверки (лыжного кросса на 20 км с полной боевой выкладкой) из всех желающих отобрали 101 чел., из которых и был сформирован отряд.
Командовал отрядом полковник Мамсуров (участник боев в Испании, награжденный орденом Ленина), начальником штаба был полковник Деревянко (также участник боев в Испании, награжденный орденом Ленина). Оперативный отдел возглавлял капитан Харитоненко (участник боев в Испании, награжденный двумя орденами Красного Знамени), специалистом по финским вопросам являлся майор Васильев (бывший помощник военного атташе в Финляндии), радиоразведку осуществлял лейтенант Сергеев. Фамилию комиссара отряда, к сожалению, не помню, хотя в лицо его знал.
В отряд было направлено несколько лейтенантов из Тамбовского пехотного училища (Богнюк, Куличков и др.) и человек 20 младших командиров срочной службы. Также при отряде находился свой врач, санинструкторы-медсестры и девушки-карелки в качестве переводчиц.
Состоял отряд из пяти взводов, один из которых был полностью армейским, а четыре других – лесгафтовскими. Командовали взводами как армейские командиры, так и наиболее авторитетные и опытные студенты (Мягков, Карпов). Я был назначен командиром отделения, хотя в других взводах отделениями командовали младшие командиры срочной службы, носившие на петлицах три или четыре треугольничка. В моем назначении свою роль сыграло то обстоятельство, что отряд формировался при активном участии институтского комитета комсомола, члены которого настояли на моем назначении, поскольку я являлся не только заместителем секретаря комсомольского бюро курса и старостой группы, но также входил в сборную института по пулевой стрельбе.
Вооружен и обмундирован отряд был отлично. Бойцы помимо карабинов, автоматов ППД и самозарядных винтовок имели еще маузеры и финские ножи.
После некоторой подготовки (ночных лыжных походов, ориентирования на местности по карте и азимуту, стрелковых занятий и т.д.) наш отряд сначала поездом до ст. Кемь, а затем на автомашинах был доставлен к самой финской границе в глубинной Карелии, между существовавшими тогда Ребольским и Ухтинским направлениями. Местом нашей дислокации стал населенный пункт Бабья Губа в 9 км от границы (население поселка было эвакуировано в начале войны).
Первые впечатления от военной жизни складывались у нас из сплошных вопросов. Сначала, после размещения в теплушках эшелона на Финляндском вокзале, – а куда нас повезут? Затем – где будем воевать? Потом – где будем жить? И т.д. и т.п. Суворовское изречение «Каждый солдат должен знать свой маневр» было не для нас. Мы ничего не знали. Не знали, пока ехали в эшелоне. Нe знали, когда тряслись в кузовах грузовых машин, накрывшись брезентом. Не знали, какая нам предстоит боевая работа по прибытии на место дислокации. Не знали, какое задание будем выполнять, когда первый раз двинулись на лыжах в поход. Знали это только наши командиры. Тогда так было принято. Поэтому мы ничему не удивлялись, не роптали и лишний раз не проявляли своего любопытства, а слушались и подчинялись.
Я до сих пор точно не могу сказать, какие операции за период боевых действий выполнил Особый лыжный отряд. Знаю лишь то, что наши действия носили характер диверсий в глубоком финском тылу (до 100–120 км). И, как мне кажется, отряд, помимо конкретных тактических задач, решал и некоторые стратегические задачи, в частности отвлекал на себя определенные силы финской армии на Ребольском и Ухтинском направлениях.
Наш взвод за время базирования в Бабьей Губе провел три боевые операции.
В первом походе мы уничтожили финскую радиостанцию (взорвали мачту и вывели из строя всю аппаратуру), захватили повозку с продуктами, которые разобрали по вещевым мешкам, и ушли. Сжигать помещение радиостанции почему-то не стали. Из радистов в плен взять никого не смогли. Сыграла свою роль наша неопытность. Вместо того чтобы финна-возницу, везущего на лошади продукты на радиостанцию, тихо брать живьем, один из наших парней застрелил. Этот выстрел насторожил радистов, и они скрылись в лесу.
Я со своим отделением перекрывал дорогу, ведущую от шоссе к радиостанции. Когда нас сняли из засады, кто-то из ребят предложил мне заглянуть в сарай рядом со зданием станции. Я приоткрыл дверь и увидел штабель из трупов финских солдат. Они лежали друг на друге в четыре ряда по три трупа в ряду. Что и говорить, картина ужасная, тем более когда такое видишь впервые.
До базы мы добрались благополучно за 16 часов хода.
Недели через две после этого взвод, находясь на задании, взорвал мост на шоссейной дороге, идущей с юга на север Финляндии. Мост был неохраняемый, однопролетный, а речка очень бурной, даже в лютые морозы той зимы не замерзала. Думаю, что на неделю движение по шоссе оказалось парализованным. А на войне и это неплохо! Уходили с места диверсии стремительно и быстро. При отходе впервые применили в двух местах минирование лыжни с помощью гранат-«лимонок», но взрывов не слышали. По-видимому, если погоня за нами была, то слишком запоздавшей.
При возвращении из этого похода произошел довольно анекдотичный случай. Километров за 20 до нашей базы мы подошли к расположению батальона Финской народной армии (были на той войне и такие подразделения. По-моему, они формировались из финнов, проживающих вокруг Ленинграда, и создавались в противовес понятию «белофинны»). Ребят из головного дозора, одним из них был Борис Майборода, неожиданно остановил окрик часового: «Стой, кто идет!» Шедший первым Майборода приблизился к часовому и в упор спросил: «А ты кто такой?» Часовой, молодой парень, раскрыл рот, похлопал-похлопал глазами и, не найдя, что ответить, вдруг заявил: «А нас здесь много!»
«А раз вас много, иди, быстро зови своего командира», – сказал ему Борис. Парень опустил винтовку и побежал за старшим.
Вскоре появился командир, и все прояснилось. Когда подошел наш взвод, то Майборода во всеуслышание рассказал, как произошла эта встреча, и мы все, в том числе и командир, и часовой, долго хохотали над этим – «а нас здесь много!». Однако, будь часовой поопытнее и знай получше устав караульной службы, встреча могла бы обернуться по-другому. Были бы и раненые, были бы и убитые.
Где-то в середине февраля взвод провел свою третью операцию. К этому времени финское командование бросило против Особого лыжного отряда жандармскую роту, и нам приходилось трудно. Армейский взвод в полном составе не вернулся с задания. А в один из дней на базу пришел другой взвод, понесший в тылу противника значительные потери. Насколько мне помнится, восемь человек были убиты и трое тяжело ранены. Этих ребят кое-как дотащили до пустующего хутора и оставили в сенном сарае. Командир взвода выделил запас продуктов и приказал бойцам Рубцову и Трунтаеву остаться с ранеными, пообещав вернуться за ними через несколько дней.
Наш взвод подняли по тревоге и поставили задачу доставить раненых на базу. Мы вышли в поход, прихватив с собой три волокуши и пару лыж. Двигались быстро, так как пробитая предыдущим взводом лыжня позволяла это делать. Не доходя до указанного места километров 10–15, сделали привал. Немного передохнув, выслали вперед головной дозор, собрались уже трогаться дальше, как услышали на лыжне стрельбу. Поняли, что дозорные столкнулись с финнами. Медлить было нельзя. Я скомандовал своему отделению: «Ребята, за мной!» – и мы, прикрываясь деревьями, рванули вперед. Сначала увидели наших бойцов: лежа в снегу, они вели огонь, а потом заметили и уходящих по лыжне финнов. Мы тоже начали стрелять. Попали в кого-нибудь из них или нет, не знаю, финны уходили очень быстро, изредка мелькая между деревьев.
В перестрелке трое дозорных – Федя Ермолаев, Ваня Богданов и Женя Лопатин – получили ранения. Идти вперед, имея троих раненых, было рискованно. Рассчитывать на то, что пятеро наших, оставленных в сарае, еще живы, тоже не приходилось. Лыжня пролегала мимо пристанища, а по ней уже прошли финны. Командир взвода принял решение о возвращении на базу.
На обратном пути, переходя шоссейную дорогу, обратили внимание на следы легковых автомашин, которых несколько часов назад еще не было. Коротко посовещавшись, устроили на дороге засаду. Прождав около часа, собрались уходить, как на шоссе послышалось далекое гудение моторов. Все замерли, а когда легковушки поравнялись с засадой, открыли по ним огонь.
Первая машина пошла юзом в кювет, вторая остановилась на шоссе. Мы бросились к ним, три человека, похоже, охрана, были убиты. В другой машине шофер был убит, а два офицера – капитан и майор – уцелели. Бледные, перепуганные, они не хотели выходить наружу, но, когда на них навели оружие, вышли. Забрав какие возможно документы и пленных, быстро ушли в лес. Там дали захваченным офицерам по лыже (на одной лыже в карельской тайге зимой далеко не убежишь) и двинулись на базу.
В этот раз тоже дважды минировали лыжню лимонками. За нами была погоня: все слышали далеко позади два глухих взрыва с интервалом минут в 15. Нужно было уходить и уходить.
До базы добрались благополучно. Сдали пленных и все документы командованию и отправились отдыхать. Дальнейшая судьба финских офицеров мне неизвестна, знаю только, что их оперативно переправили в штаб армии или даже в штаб фронта.
В самом конце февраля половину Особого лыжного отряда самолетом «ТБ-3» перебросили на Кандалакшское направление. По календарю приближалась весна, но на новом месте этого совершенно не ощущалось. Морозы стояли до минус 40°. Помню, однажды, когда подул южный ветер, мы почувствовали, что на улице заметно потеплело. Снимали шлемы, подшлемники, дышали полной грудью. Глянули на термометр, а на нем – 25°. Жить нам приходилось в палатках. Палатки были двойные (брезентовый верх и байковая подкладка) и отапливались печками. Когда печка топилась, температура в палатке поднималась, как в бане, но только стоило дровам прогореть, понижалась до минусовой, пока кто-нибудь (чаще всего дежурный) не затоплял печку вновь (не без ругани, конечно). Так и жили, не спеша, готовясь к выполнению боевого задания: чистили оружие, подгоняли лыжные крепления и т.д. Иногда заводили разговор о том, чей солдат лучше: русский или финский. И приходили к выводу, что финский. Они гораздо лучше, чем наши, ходят на лыжах, более мобильны, более метко стреляют, привычнее к холоду. Поэтому неудивительно, что война затянулась до весны. Этот небольшой народ умеет себя защищать!
Утром 13 марта мы узнали, что наше правительство заключило с Финляндией мирный договор. Восприняли это известие как-то спокойно, без ликования. А лично я – так даже несколько разочарованно. Хотелось успеть и здесь, далеко на севере, выполнить какое-либо задание, а там можно было бы и прекращать войну.
Вскоре эшелоном нас доставили в район станции Кемь, где мы выгрузились и разместились в деревянных бараках, ожидая соединения со второй частью отряда. Ждали около 10–12 дней и, когда ребята прибыли, выехали в Ленинград.
На Финляндском вокзале нас встречали институтские девчата. Они каким-то образом узнали, что мы приезжаем, хотя это и не афишировалось. В течение двух дней сдали оружие, боеприпасы, обмундирование и вновь стали студентами.
За финскую войну большинство бойцов Особого лыжного отряда были отмечены правительственными наградами. Командиру взвода Владимиру Мягкову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Три человека награждены орденом Красного Знамени, одиннадцать – орденом Красной Звезды, остальные – медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги». Награды вручал в Кремле М.И. Калинин. Я был награжден медалью «За отвагу». С гордостью ношу ее и теперь».
О боевом опыте своего отряда Мамсуров докладывал на Военном совете в 1940 году. Сохранилась стенограмма этого заседания.
«Мамсуров. К этому делу (созданию диверсионно-партизанских отрядов для действий в финском тылу. – Прим. авт.) некоторые командующие отнеслись хорошо – тов. Мерецков, Штерн, – и мы к концу января тоже создали несколько отрядов, которые сделали прекрасные дела. Я выехал с таким же отрядом в 9-ю армию, взял ленинградцев-добровольцев и студентов института физкультуры. Я получил задачу выйти на помощь 54-й дивизии. Вышли ночью на машинах, а потом прошли на лыжах за сутки 68 км и дошли до места действия в тылу противника. Погода была очень холодная. Я решил, что идти прямо на противника всем отрядом – это значит, что со мной может случиться неприятная история. Я должен был выяснить, что передо мной есть, что есть у противника, тем более что в этом районе о противнике нам ничего не было известно. И вот начал прочесывать, начиная от линии границы или фронта. Группы отряда работали на удалении вначале до 40 км, затем до 80 км и догнали до 120 км. На удалении до 120 км в глубину действовали группы и разведовали полосу примерно шириной в 150 км, если брать веерообразно.
Сталин. Сколько было вас всего?
Мамсуров. Около 300 человек. Очень много времени отняла полоса, начиная от левого фланга 44-й дивизии и непосредственно до Кухмониеми и Соткамо. В этой полосе на удалении 100 км ни противника, ни населения абсолютно не было. Но вся территория потребовала для ее прочесывания и разведки много времени. Мне было сказано в штабе армии, что в этой полосе от Пуоланка идет основная линия связи с Кухмониемской группой противника, и мне надо было разведать этот район. Работать там потребовалось недели три, потому что выход одной группы на удаление до 100–200 км требовал 5–6 дней.
Должен сказать, что, несмотря на очень сильные морозы и что отряд почти все время жил в лесу на снеге, в отряде было только три случая обмораживания 1-й и 2-й степени, больше не было…»
Следует обратить особое внимание на эти слова. В начале зимы 1939/40 года температура воздуха как минимум на Карельском перешейке была не слишком низкой – не ниже минус 8 градусов, а в отдельные дни декабря и выше нуля, и лишь с 20-го числа столбик термометра стал падать, и температура за редким исключением в отдельные дни держалась не выше минус 10 градусов. Особенно холодно было в середине января, когда морозы доходили до минус 40. Обмундирование красноармейцев, как, впрочем, и финнов, не было приспособлено к таким сильным морозам. Как следствие, резко росло число обмороженных бойцов, которых к концу войны насчитывалось 17 867. Разумеется, у военнослужащих Красной Армии была теплая одежда, но воевать в ней было, мягко говоря, крайне сложно. Достаточно прочесть описание одежды бойца Северно-Западного фронта по состоянию на декабрь 1939 года. «Двубортная командирская и однобортная красноармейская шинель хоть и были узковаты, но согревали неплохо, если под нее одеть, как полагалось, кроме теплого белья, суконного обмундирования еще и ватник без воротника, шарф, ватные штаны с валенками». Поверх всего этого нужно было одеть еще маскхалат. Ну, еще и стрелковое оружие с боеприпасами.
«…Затем, когда группа наткнулась на противника в районе Кухмониеми, тут произошло нечто интересное. Группы действовали непосредственно в тылу 25-го пехотного полка противника, 65-го, 27-го пехотных полков, 9-го артиллерийского полка. В тыл противника вышли наши люди, несколькими группами. Одна группа была на расстоянии 2–3 км от Кухмониеми, налетела на деревню, уничтожила пункт радиосвязи, несколько солдат и офицеров, а также две подводы с ручными взрывателями от мин и ушла. Другая группа действовала в 12 км восточнее, засела на дороге, захватила одну машину, вторую, третью, перебила около 20 человек – в основном средний и младший комсостав, захватила их оружие, документы, подожгла машину, уничтожила линию связи и ушла. То же самое делали и другие группы.
Когда тов. Запорожец говорил, что у них 13 финнов действовали в тылу, это показывает, как неприятно иметь в тылу у себя подобные группы. На фронте 9-й армии появилось несколько белофиннов, и они, перейдя нашу границу на 2–3 км, срезали один телефонный столб, который связывал пограничные заставы. У наших была паника, что здесь шныряет банда финнов, и говорили бог знает что о них. Представьте себе, что делалось тогда у финнов после нашей работы у них в тылу. У нас был радиоприемник-колхозник, который был дан нам ПУАРМом (политуправлением 9-й армии. – Прим. авт.), мы слышали финские передачи о действиях нашего отряда на русском языке. Они говорили, что целые батальоны парашютных десантов сбрасываются русскими, видимо, думали, что на такое удаление наши люди пройти не могут. Они кричали о новых видах военных действий и т.п. Видимо, мы им порядком были неприятны.
Затем 18 февраля прилетает начальник разведывательного отдела армии и отдает приказание, что к 23-й годовщине Красной Армии надо преподнести большой подарок. Я говорю, что, может быть, лучше этот подарок преподнести после празднования, меньше будет у финнов бдительности. Он со мной не согласился, нет, говорит, приказываю. Послали группу в 50 человек восточнее Кухмониеми на помощь 54-й дивизии. Эта группа в 50 человек погибла, причем должен сказать, что эта группа была целиком из красноармейцев, остальная часть нашего отряда состояла из ленинградских добровольцев. Пленные, которые были потом захвачены, говорят, что как раз часть из них участвовала в уничтожении этих людей, что наши люди три дня вели бой, будучи совсем окружены, ни один из наших не сдался в плен, три человека, оставшихся в живых, в последний момент сами себя взорвали гранатами.
Одновременно другая часть отряда пошла западнее Кухмониеми, разделившись на отдельные группы. Эти группы направились для того, чтобы перерезать шоссейную дорогу Каяани – Кухмониеми. Одна из групп напала на штаб 9-й пехотной дивизии противника. Должен сказать, что до этого мы говорили, что в этом районе имеется штаб или что-то похожее на крупный штаб. Но в штабе 9-й армии тогда не обратили внимание на эти наши данные, считая, что штаб 9-й пехотной дивизии противника находится в другом месте, между тем это было неверно. Группа в количестве 24 человек очутилась в расположении войск противника, куда она вошла ночью. Находясь в расположении войск противника – группа сама обнаружила это только на рассвете, – группа, увидев, что кругом замаскированные бараки, полные солдат противника, и обнаружив тут же недалеко наличие крупного штаба, сама зарылась в снег и решила ждать ночи, чтобы напасть на штаб. Однако группа была случайно обнаружена в 16.00 из-за нечаянного выстрела, один из товарищей очищал автомат от снега.
Тут начался бой (24 человека) против полка пехоты и затем командного состава штаба и авиации, которая была расположена там. Группа вела бой с 16.00 до 2 часов ночи. Наших было убито 14 человек, ушли 8, они отошли с боем и соединились с другими группами, действовавшими правее.
Проскуров (начальник Разведуправления Гентштаба РККА. – Прим. авт.). Что было сделано?
Мамсуров. Был убит секретарь комсомольской организации и другие. Люди, которые участвовали в этом бою, вели бой из маузеров и автоматов и были одеты в финскую форму, как и весь отряд. Каждый из них уничтожил не менее 8–10 белофиннов, главным образом офицеров, которые лезли напролом, около 100 трупов противника осталось там. Мало того, когда оставшаяся часть группы вышла на лед озера к островам, куда им нужно было отходить, то группа летчиков противника перерезала им дорогу. Есть основания думать, что нашей группой был убит крупный финский начальник, поскольку у него была хорошая одежда, красивая сумка, золотые часы. Почти вся группа противника нами была перебита. Насколько финны были в тот момент охвачены паникой, говорит тот факт, что они начали вести артиллерийский огонь неизвестно по кому, во все стороны.
Есть и другой случай, правда, этот товарищ убит. Он представлен к званию Героя Советского Союза, это ленинградский лыжник, замечательный гражданин нашего Советского Союза Мягков. Вместе с группой лыжников в 13 человек для того, чтобы выяснить наличие войск в районе Кухмониеми, в течение 23 часов он совершил 90-километровый марш. Это на лыжах, когда человек утопает выше колена в снегу. Правда, у него была хорошая лыжная подготовка, и людей в его группу мы подобрали хороших. Западнее Кухмониеми он влетел в расположение финской зенитной батареи, убил офицера и других финнов, наделал панику, узнал, что там есть зенитная батарея и пехотные части, несколько рот, через них проскочил и вернулся с группой. Правда, его с группой окружили в одной деревушке силами до роты противника с пулеметами, но он с группой стойко дрался, нанес большие потери противнику и вышел из окружения – пробился гранатами, правда, он потерял при этом одного из лучших бойцов отряда. Тов. Мягков проделал ряд замечательных операций, жаль, что к концу событий погиб.
Нам учить надо было людей. Мы работали всего месяц с лишним. Я считаю, что если бы у меня были там подготовленные в мирное время люди, то довольно много вреда бы нанес финнам, но был заключен мир. Перед этим 10 марта я получил приказ от командующего вылететь к тов. Батову, шведы там появились, только хотели приступить к работе, но уже был заключен мир.
Должен сказать, что отряду, который был у меня из ленинградских добровольцев-лыжников, очень трудно и тяжело приходилось, тяжелее, чем частям, которые были на фронте, однако можно с гордостью сказать, что это были замечательные люди нашей Родины. Когда было сказано, что мир заключен, что работу надо приостановить, потому что это может быть истолковано как провокация войны, уверяю, может быть, потому, что нужно было отомстить за погибших товарищей, некоторые даже всплакнули. Жалко, говорят, ох жалко как. У меня лично впечатление такое, что, если бы мир не был заключен, дело пошло бы очень хорошо. Я считаю, что необходимо решить вопрос о создании таких специальных частей сейчас в ряде округов, чтобы их начать готовить. В руках начальников штабов армий или командований армий эти части принесут пользу, выполняя помимо специальной работы также задачи более дальней разведки, чем ведут войска. Я думаю, что этот вопрос надо решить».
К сожалению, к этой рекомендации, как и к рекомендациям других опытных в партизанской и диверсионной работе людей, руководство страны не прислушалось. В результате в Великую Отечественную войну подобные части пришлось создавать, но в спешке и с огромными потерями, в условиях быстро развивающегося немецкого наступления.
Разведчики из разведотдела штаба Северо-Западного фронта
В тылу финской армии действовали разведывательно-диверсионные группы. К сожалению, до сих пор неизвестны подробности их ратных дел, а также судьба этих людей. Известно лишь несколько фактов.
Заместитель начальника отдела «А» (активная разведка) Разведупра капитан Николай Патрахальцев сообщал в Центр с Северо-Западного фронта:
«В ночь с 4 на 5 января (1940 года. – Прим. авт.) капитаном Зверевым был сброшен человек с диверсионными задачами.
14.01.40 года была перехвачена и расшифрована радиограмма финских органов о том, что русскими сброшен с парашютом агент со специальным подрывным аппаратом.
До сего времени наш человек не возвратился…
По приказу Тимошенко в ночь с 28 на 29 января были сброшены на парашютах две группы из состава отряда Сорокина по 7 человек. Десантированы в 30 км южнее и 35 км восточнее Выборга.
31.01.40 года был финский радиоперехват, из которого стало известно, что задержано 3 человека – один средний и два младших человека, спустившихся на парашютах южнее Выборга.
Эти две группы пока не вернулись».
Неудачную заброску разведчиков подтверждает и зарубежная пресса.
«Париж. 4 февраля (ТАСС). Агентство ГАВАС передало 3 февраля по радио следующее сообщение корреспондента шведской газеты «Стокгольмс тиднинген»: «Отмечено также другое нововведение советских войск: применение парашютистов, которые должны уничтожать промышленные предприятия и дорожные сооружения. Парашютисты действуют маленькими группами – 7–8 человек, вооружены ручными пулеметами, снабжены радиопередатчиками и, естественно, одеты в форму финских солдат.
Все эти парашютисты были или уничтожены, или взяты в плен».
Другое сообщение иностранных СМИ.
«Стокгольм. 6 февраля. Вчера утром группа вооруженных диверсантов появилась в 15 км севернее города Кеми. Они были замечены финскими зенитчиками, которые немедленно высадили патрули на лыжах для встречи и атаки парашютистов.
Ожесточенный бой произошел после того, как русские пытались продвинуться к железнодорожному узлу и мосту через реку, чтобы взорвать его. Русская группа была окружена финнами и после ожесточенного получасового боя одна часть уничтожена, другая – захвачена в плен.
Эти русские войска были снабжены мешками с динамитом, большим количеством автоматических винтовок и легкими пулеметами».
После окончания советско-финской войны побывавшие во вражеском плену красноармейцы сообщали на допросах чекистам, что встречали в плену 21 советского парашютиста, переодетого в финскую форму.
Во время обмена военнопленными весной 1940 года в группе из 496 советских пленных оказалось 25 человек, которые заявили, что во время задержания на территории Финляндии у них было изъято: 41 347 финских марок, один пистолет-пулемет, 21 пистолет разных систем, 14 финских ножей, 34 гранаты, 2400 грамм тола, два парашюта, 13 компасов, 14 пар лыж, восемь комплектов радиоаппаратуры, а также другое специальное оборудование и снаряжение. Из числа заявивших 13 человек имели финские фамилии, остальные – карельские и русские.
14 мая 1940 года на имя начальника Управления по делам военнопленных НКВД СССР капитана госбезопасности Сопруненко пришла телеграмма из Ленинградского военного округа за подписью начальника разведотдела округа комбрига Евстигнеева и батальонного комиссара Гусакова. Вот ее текст:
«Прошу Вашего распоряжения о допуске к опросу возвращающихся из Финляндии военнопленных, бывших агентов разведотдела Северо-Западного фронта и армий, в различное время задержанных в Финляндии при ходке на выполнение спец. заданий, что крайне необходимо для выяснения причин провала и учета недостатков в подготовке».
Зимой 1939/40 года разведотдел Краснознаменного Балтийского флота провел серию спецопераций на территории Финляндии, но все они были разведывательного, а не диверсионного характера.
Когда началась советско-финская война, то перед разведотделом были поставлены такие задачи:
1. Выяснение морских коммуникаций, по которым идет питание финнов.
2. Уточнение данных по береговой обороне и противодесантным сооружениям на побережье.
3. Обнаружение и постоянное наблюдение за деятельностью и передвижением финского флота.
4. Наблюдение за деятельностью флотов нейтральных государств.
5. Выявление минных полей.
6. Уточнение данных по военно-промышленным объектам.
Как мы видим, в списке задач нет упоминания о диверсиях в тылу противника. Исключительно разведывательные задачи. Хотя и сбор сведений был смертельно опасным занятием. Разведотдел потерял семь человек пропавшими без вести.
Под грифом «сов. секретно»
В годы советско-финской войны на территории Финляндии и после ее окончания (1939–1941) работал нелегал советской военной разведки Фридрих Диккель. Подробности его деятельности продолжают оставаться секретными и в наши дни. В двадцатые – начале тридцатых годов прошлого века занимался нелегальной партийной работой в Германии и Нидерландах, потом воевал в Испании (командовал ротами в батальоне им. Э. Тельмана 11-й интербригады), где и был завербован майором Хаджи-Умар Мамсуровым. В апреле 1937 года приехал в Москву, где в течение двух лет проходил спецподготовку. Отметим, что Хаджи-Умар Мамсуров «курировал» разведывательно-диверсионное направление в деятельности Разведупра. К тому же, учитывая длительность подготовки Фридриха Диккеля, высока вероятность того, что обучали его навыкам разведчика-диверсанта. Для обучения радиоделу требовалось не больше полугода-года. Основам конспирации он и сам мог обучать – пятнадцать лет на нелегальной работе в Германии и Нидерландах.
Чем занимался Фридрих Диккель на территории Финляндии накануне Великой Отечественной войны – можно лишь догадываться. Хотя известно, что уже в 1942 году на территории Финляндии действовали отряды «лесогвардейцев» – так в Советском Союзе называли местных партизан, которые выполняли указания Разведупра.
Художник из Разведупра
Фридрих Диккель был не единственным советским военным разведчиком-нелегалом в этой стране. С июля 1935 года в Финляндии проживал Ганс Рихард Прейсс вместе с супругой Гертрудой Геннис. Респектабельный и успешный художник, он много путешествовал по Западной Европе. В 1937 году в Париже в галерее Ван Лера состоялась его персональная выставка. Никто из его многочисленных знакомых и поклонников его творчества не знал о второй, тайной жизни этого человека.
В 1930 году он начал сотрудничать с советской военной разведкой. Его первый руководитель – Иван Винаров («Март»). Напомним, что последний в начале тридцатых годов прошлого века занимался вопросами активной разведки в Европе. Ганс Прейсс поселился в Австрии, откуда выезжал в Чехословакию, Венгрию, Болгарию, Югославию, Турцию, некоторое время жил в Швейцарии (Базель) и в Германии.
Из командировки в Финляндию супруги вернулись в июле 1949 года. В СССР он получил новое имя – Юргис Ионасович Прейсс и возможность заниматься исключительно творчеством. В годы войны супруги находились в эвакуации. В 1946 году Юргиса Прейсса приняли в Союз художников СССР. Он умер в 1984 году известным и уважаемым живописцем.
Чем он занимался в Финляндии в конце тридцатых годов прошлого века в качестве военного разведчика – можно только догадываться. Хотя, учитывая то, что до 1935 года он выполнял указания Ивана Винарова, связанные с активной разведкой, можно предположить, что и после 1935 года он продолжил свою деятельность в этой сфере.
Специальные подразделения во время советско-финской войны
Кроме перечисленных выше назовем еще два подразделения специального назначения, которые использовались в тылу противника.
7-й отдельный лыжный полк 1-го корпуса Финской народной армии (7-й ОЛП 1-го КФНА).
Сформирован для разведывательно-диверсионных действий в январе 1940 года.
Командир полка чекист И.М. Петров (Тойво Вяхя). Личный состав полка был набран из добровольцев 1-го корпуса ФНА – финнов, карел, русских.
С 1 февраля 1940 года 7-й ОЛП (в некоторых источниках часть называется отдельным стрелковым полком) начал действовать в полосе обороны 9-й армии на Ухтинском направлении советско-финляндского фронта. В ходе боевых действий полк провел глубокий рейд в тыл противника, был окружен, несколько суток вел бой, но сумел выйти из окружения с небольшими потерями. Отдельные группы полка направлялись во вражеский тыл с задачей разложения войск противника: на лыжне финских дозоров они развешивали советские пропагандистские листовки. Но основной задачей полка на протяжении всей войны было прикрытие тыла действующих войск.
В мае 1940 года 7-й ОЛП 1-го КФНА расформирован.
Особый лыжный отряд 9-й армии (ОЛО 9-й армии)
Создан в январе 1940 года по инициативе начальника Разведупра комдива И.И. Проскурова для ведения разведывательно-диверсионных действий в тылу финских войск.
Командир ОЛО 9-й армии сотрудник Разведупра полковник Х.-У. Д. Мамсуров, начальник штаба полковник Деревянко. Оперативный отдел отряда возглавлял капитан Харитоненко, специалистом по финским вопросам являлся майор Васильев, радиоразведку осуществлял лейтенант Сергеев.
Отряду были приданы 10 лейтенантов из Тамбовского пехотного училища (Богнюк, Куличиков и др.) и свыше 40 младших командиров срочной службы. Состав ОЛО был набран из добровольцев – студентов Института физкультуры им. П. Ф. Лесгафта (102 чел.), красноармейцев и жителей Ленинграда. Общая численность отряда – около 300 человек. В отряде имелись медсанчасть и девушки-карелки в качестве переводчиц.
Разведывательно-диверсионные группы ОЛО оперировали на удалении 120–150 км от линии фронта, в районах Кухмониеми и Соткамо. В ходе боевых действий лыжниками ОЛО было уничтожено свыше 100 солдат и офицеров противника, произведено нападение на штаб 9-й пехотной дивизии и зенитную батарею, повреждено две легковые автомашины, уничтожены пункт связи, шоссейный мост, одна автомашина и две подводы с взрывателями от мин, захвачены в плен два офицера и штабные документы.
Потери ОЛО составили свыше 70 человек убитыми и пропавшими без вести. За мужество и героизм десятки бойцов отряда были награждены орденами и медалями. Из спортсменов-лесгафтовцев наград удостоились 67 человек. Командир взвода ОЛО студент В.А. Мягков, чемпион страны по лыжным гонкам 1939 года, был посмертно представлен к званию Героя Советского Союза.
В марте 1940 года ОЛО 9-й армии расформирован.
В апреле 1940 года, выступая на совещании начальствующего состава при ЦК ВКП (б), полковник Х.-У. Д. Мамсуров рассказал о действиях своего отряда и выступил с предложением о создании «диверсионно-партизанских» частей в Красной Армии. На том же совещании Мамсуров обратил внимание присутствующих на необходимость развития в стране лыжного и других оборонных видов спорта. По первому предложению полковника никаких выводов сделано не было, второе получило путевку в жизнь.
Биографии военных разведчиков (1921–1941)
АППЕН Александр Петрович
Полковник, руководитель нелегальной военной организации китайской Компартии.
Родился 1 августа 1893 года в дер. Аксеново, ныне Торопецкого района Псковской области в семье крестьянина.
В 1908 году окончил церковно-учительскую школу.
С 1908 по 1909 год – учитель церковно-приходской школы.
С 1909 по 1911 год учился в Псковской учительской семинарии, откуда отчислен, жил дома.
С 1911 по 1912 год – десятник землемерной компании в Томске.
С 1912 по 1915 год – межевой техник Томского округа путей сообщения.
С 1915 по 1916 год – участник Первой мировой войны. Служил в санитарном отряде, рядовой пулеметной команды, команды связи 42-го Сибирского стрелкового полка.
В 1917 году окончил 2-ю школу прапорщиков в Омске. Завершив обучение в школе, был оставлен там полукурсовым офицером, затем служил в 37-м запасном полку.
С февраля по июнь 1918 года – заведующий советскими театрами, секретарь профсоюза в городе Торопец.
В июне 1918 года поступил в местный охранный батальон командиром взвода пулеметной команды. После того как на базе батальона был развернут 5-й псковский полк – начальник команды связи.
В августе 1918 года – на Западном фронте.
С августа 1918 года по январь 1919 года – командир взвода пулеметной команды Торопецкого батальона, начальник команды связи, полковой адъютант 5-го Псковского стрелкового полка.
С января по ноябрь 1919 года – помощник начальника, начальник оперативного отделения штаба Армии Советской Латвии – 15-й армии.
С ноября 1919 года по март 1920 года – помощник начальника, начальник оперативного управления штаба Армии Советской Латвии – 15-й армии.
С марта по декабрь 1920 года – начальник оперативного отделения, отдела Регистрационного управления полевого штаба РВСР.
С января 1921 года по май 1922 года – начальник оперативного отделения, отдела Регистрационного отдела РВС Кавказского фронта, РУ штаба 11-й армии.
С мая 1922 года по март 1923 года – военный атташе при полпредстве РСФСР в Персии.
С марта 1923 года по июнь 1924 года – начальник разведотдела 5-й Краснознаменной армии.
С июня по сентябрь 1924 года – исполняющий должность начальника Управления штаба той же армии, в резерве при Главном управлении штаба РККА.
С сентября 1924 года по март 1930 года – в распоряжении РУ штаба РККА.
В 1924 году работал в Монголии.
С 1925 по 1926 год – консул СССР в Хайларе, Китай, под фамилией Хмелев.
С сентября 1926 года руководил нелегальной военной организацией китайской Компартии, организовывал боевые рабочие дружины. Под его непосредственным руководством были проведены три восстания шанхайских рабочих, последнее из которых закончилось захватом Шанхая.
В начале 1927 года вернулся в Москву.
В 1930 году окончил вечерние курсы усовершенствования высшего и старшего начсостава при РУ штаба РККА.
С марта 1930 года по октябрь 1931 года – помощник начальника 2-го отдела Разведупра.
С 1931 по 1932 год учился на основном факультете Военной академии им. М.В. Фрунзе.
С мая 1932 года по январь 1934 года – заместитель начальника 3-го отдела Разведупра.
С января 1934 года по июнь 1937 года – начальник разведотдела Белорусского военного округа.
22 декабря 1935 года присвоено звание полковника.
7 июня 1937 года зачислен в распоряжение Управления по начсоставу РККА.
10 августа 1937 года арестован.
21 ноября 1937 года расстрелян.
В 1957 году реабилитирован.
АРОНШТАМ Лазарь Наумович
Работал по линии активной разведки в Польше.
Родился в Борзне Черниговской губернии 6 (21) июня 1896 года.
В 1915 году вступил в РСПРП(б).
С 1918 по 1921 год – военком батальона, полка, 14-й стрелковой дивизии.
В 1921 году – военком 28-й стрелковой дивизии.
С 1921 года по 1923 год учился в Военной академии РККА.
В 1923 году – военком 4-й стрелковой дивизии.
В 1924 году – помощник командира 5-го стрелкового корпуса по политической части.
С 1924 по 1925 год – член ЦК Коммунистической партии Польши.
С 1924 по 1926 год – секретарь ЦК Коммунистической партии Западной Белоруссии.
В 1924–1926 годах по линии военной разведки на нелегальной работе в Польше, где был арестован польскими властями.
В 1928 году по обмену вернулся в СССР. Ответственный секретарь Витебского окружного комитета КП(б) Белоруссии.
С 1928 по 1929 год – военком Инспекции артиллерии и бронесил РККА.
С 1929 по 1933 год – начальник Политического управления Белорусского военного округа.
С 13 июля 1930 года по 26 января 1934 года – член Центральной Контрольной комиссии ВКП(б).
С 4 февраля 1932 года по 26 января 1934 года – член Президиума Центральной Контрольной комиссии ВКП(б).
С 10 февраля 1934 года по 25 июня 1937 года – член Центральной Ревизионной комиссии ВКП(б).
С 1933 по 1936 год – начальник Политического управления ОКДВА.
С 1936 по 1937 год – начальник Политического управления Московского военного округа.
В мае 1937 года – член Военного совета Приволжского военного округа.
31 мая 1937 года арестован органами НКВД.
25 марта 1938 года расстрелян.
Реабилитирован посмертно.
БАНИК (Мартин Фернандо) Вильгельм
Участник Гражданской войны в Испании.
Родился 15 мая 1900 года в городе Гнезен (Германия).
В 1918–1919 годах служил в армии.
С 1919 по 1923 год – служащий страхового общества в Магдебурге.
С 1920 по 1922 год – член СДПГ.
С 1923 года – член КПГ.
С 1923 года – сотрудник нелегального Военного аппарата (М-аппарата) КПГ.
В 1927–1928 годах арестован, осужден на 2 года 9 месяцев тюремного заключения.
В 1928 году освобожден по амнистии. Вновь направлен на работу в М-аппарат.
В 1931–1932 годах – слушатель специальной военной школы в Москве.
С 1932 по 1935 год – сотрудник Отдела промышленной разведки (ВВ-аппарат) КПГ и одновременно по линии советской военной разведки.
В 1935 году прибыл в Москву.
До сентября 1936 года работал печатником в московской типографии «Детская книга».
С октября 1936 года – в Испании. Работал в отделе кадров, затем на фронте.
В апреле 1938 года погиб в бою.
БЕНАРИО (Гутман) Ольга
Одна из организаторов революции в Бразилии.
Родилась 12 февраля 1908 года в Мюнхене в семье адвоката.
С 1925 года – член германской Компартии.
С 1926 года – секретарь по пропаганде и агитации Союза коммунистической молодежи Берлина.
С 1926 по 1928 год работала машинисткой в советском посольстве в Берлине.
2 октября 1926 года арестована по подозрению в шпионаже.
2 декабря 1926 года освобождена из-под стражи.
В апреле 1928 года участвовала в организации побега из тюрьмы своего жениха – известного немецкого коммуниста Отто Брауна. Группа из семи немецких коммунистов, угрожая оружием, силой освободила Отто Брауна из берлинской тюрьмы Моабит.
В июле 1928 года нелегально выехала в СССР.
С 1930 года – сотрудник Разведупра. Неоднократно выезжала в зарубежные командировки (Франция, Англия и др.). Закончила под именем Ольга Синек Военно-воздушную академию РККА.
В конце 1934 года вместе с бразильским политиком Л. Престесом выехала в командировку в Бразилию для организации революции в этой стране.
4 марта 1936 года арестована бразильской полицией и выдана Германии.
5 апреля 1942 года погибла в немецком концлагере.
БРАУН Отто (ВАГНЕР Карл Оттович, Ли Дэ, Хуа Фу)
Родился в 1900 году.
Профессиональный революционер. Участвовал в создании Баварской советской республики. В 1920-х годах работал в аппарате ЦК КПГ, был секретарем подпольного окружного комитета КПГ в Тюрингии. Трижды был арестован. В 1928 году, после побега из Моабитской тюрьмы, выехал в СССР.
Осенью 1925 года начал сотрудничать с Разведупром.
В 1928 году поступил добровольцем в Московскую Пролетарскую дивизию – помкомвзвода, комвзвода, комроты.
С 1929 года по апрель 1932 года учился в Военной академии им. Фрунзе.
В 1932 году был направлен в Разведупр.
В декабре 1932 года был «отправлен на диверсионную работу в Маньчжурию вместе с несколькими откомандированными немецкого происхождения».
В 1939 году отозван в Москву. Служил в Красной Армии. Затем был на переводческой и литературной работе.
С 1954 года жил в ГДР, работал в Институте марксизма-ленинизма.
Умер в 1974 году.
БУРЛАКОВ Леонид Яковлевич («Аркадий»)
Участник операций советской военной разведки в Китае.
Родился 27 октября 1897 года в городе Бугульме Самарской губернии. Сын выходца из крестьян, служившего конторщиком на КВЖД. Окончил двухклассное училище, основная профессия – слесарь.
С 1911 по 1914 год работал учеником в мастерской, которая занималась ремонтом железной дороги в районе Хабаровска.
С 1914 по 1916 год работал в морском порту Владивостока.
С 1916 года в армии – рядовой саперного батальона. Служил на должности мастерового младшего разряда в ремонтной мастерской.
Летом 1917 года переведен с Дальнего Востока в Свеаборгский крепостной минометный батальон.
В июне 1918 года вступает в красногвардейский отряд союза горняков, занимается национализацией золотых приисков. В последующем сочетает подпольную работу с работой по специальности. Скрывается от призыва в колчаковскую армию.
В ноябре 1919 года во Владивостоке был арестован белыми и приговорен к расстрелу, но бежал из-под ареста.
С 31 января 1920 года, после поражения Колчака, назначается адъютантом политотдела Военного совета Приморья.
В марте 1920 года вступает в РКП(б).
С августа 1920 года – сотрудник Приморского областного отдела Госполитохраны Дальневосточной республики.
С 1921 года – в военной разведке. Начальник осведомительного (разведывательного отдела) штаба Народно-революционной армии.
С 1922 года – заместитель резидента, резидент Разведота штаба Народной революционной армии ДРВ (в последующем 5-й армии). Во время эвакуации белых войск Дитерихса из Приморья Бурлаков по своей инициативе организовал и перебросил на Русский остров отряд рабочих, которые задержали эвакуацию белыми библиотеки Военной Академии и таким образом спасли ценное имущество в неприкосновенном виде до 200 тысяч томов. За спасение вышеуказанной библиотеки тов. Бурлаков был награжден РВС 5-й Армии серебряными часами.
Под руководством Салныня работал по переброске оружия в Китай для снабжения Кантонской армии.
В 1925 году во время занятия Пекина и Тяньцзина войсками Национальной армии должен был взорвать Мукденский военный арсенал.
17 сентября 1925 года при переброске для этой цели взрывчатки и «подрывных машинок» был на станции Пограничная (на китайской стороне) арестован китайцами с поличным. Первоначально предполагалось, что взрывчатка будет переброшена только до ст. Гродеково с советской стороны до дальнейшей проработки вопроса. Однако из Пекина поступила директива «ускорить дело». Именно поэтому «пришлось отбросить много деталей и пойти «на авось», которое завершилось провалом. Чтобы скрыть свою принадлежность к советской военной разведке, на допросах выдавал себя за члена белобандитской организации, которая на территории СССР в районе Забайкалья планировала подрыв полотна железной дороги, и что взрывчатка предназначалась именно для этой цели – перевозилась через Китай по КВЖД транзитом. По суду Бурлаков получил 8,5 года «каторги при Мукденской тюрьме».
14 апреля 1930 года был освобожден в обмен на пять китайских офицеров, взятых в плен во время вооруженного конфликта на КВЖД.
С апреля 1930 года по декабрь 1931 года находился на лечении в СССР.
Окончил один курс Урало-Казахстанской промакадемии в Свердловске.
С декабря 1931 года по февраль 1932 года – помощник начальника разведки 57-й стрелковой дивизии.
С февраля по ноябрь 1932 года – помощник начальника разведотдела штаба ОКДВА.
С ноября 1932 года по март 1936 года – начальник отделения разведотдела Морских сил Дальнего Востока. Создавал разведпункты в Китае, Корее и Японии, базы на территории Дальнего Востока на случай войны.
С марта по июль 1935 года – начальник отделения Разведотдела Тихоокеанского флота.
С июля 1936 года по сентябрь 1938 года – в распоряжении РУ РККА, преподавал в ЦШПКШ.
20 сентября 1938 года арестован.
С сентября 1938 года по декабрь 1940 года находился под следствием.
4 декабря 1940 года Особым отделом НКВД Тихоокеанского флота дело прекращено «за недостаточностью улик».
С июля 1941 года по август 1944 года по линии НКВД и Генштаба занимался подготовкой зафронтовых разведчиков и партизан.
В 1942 году награжден знаком «Почетный чекист».
С сентября 1945 года в запасе.
11 июля 1957 года умер в Москве.
ВАУПШАСОВ Станислав Алексеевич
Участник операций по линии «активки» Разведупра в Польше, Герой Советского Союза.
Родился 27 июля 1899 года в местечке Грузджяй Шяуляйского уезда Ковенской губернии (ныне Шяуляйский район Республики Литвы) в семье батрака.
Трудовую деятельность начал батраком в родной деревне.
С 1914 года проживал в Москве.
С 1918 года в Красной гвардии, затем в РККА. Участник Гражданской войны. Воевал сначала на Южном фронте, потом против войск генерала Дутова и белочехов, затем был бойцом 8-й отдельной дивизии Западного фронта.
В 1919 году окончил Военно-политические курсы и был назначен политруком роты 151-го полка.
С 1920 по 1925 год находился на подпольной работе по линии активной разведки Разведупра в западных областях Белоруссии, оккупированных Польшей. После сворачивания активной разведки был отозван в СССР.
С 1925 года находился на административно-хозяйственной работе в Москве.
В 1926 году окончил рабфак.
В 1927 году – Курсы комсостава РККА.
В тридцатые годы работал сначала в ГПУ Белоруссии, затем – начальником участка на строительстве канала Москва – Волга.
С 1937 по 1939 год по линии НКВД СССР и под псевдонимами «Шаров» и «товарищ Альфред» участвовал в национально-революционной войне в Испании. Был старшим военным советником 14-го партизанского корпуса республиканских войск, занимался организацией и осуществлением разведывательно-диверсионных действий в тылу войск генерала Франко, руководил школой по подготовке диверсантов-подрывников.
В 1939 году вернулся в Советский Союз и стал ответственным работником одного из управлений центрального аппарата НКВД СССР.
Во время советско-финской войны 1939–1940 годов участвовал в формировании разведывательно-диверсионных групп.
С ноября 1939 года был командиром лыжного пограничного батальона, действовавшего на Карельском перешейке.
С 1940 по 1941 год под оперативным псевдонимом «Яков» был разведчиком-нелегалом в разведывательной загранкомандировке в Финляндии и Швеции.
В сентябре 1941 года, после возвращения в СССР, был направлен в распоряжение Особой группы – 2-го Отдела НКВД СССР. Был зачислен в специально созданную Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения НКВД СССР (ОМСБОН) командиром батальона.
5 марта 1942 года под оперативным псевдонимом «Градов» во главе спецотряда диверсантов-лыжников, состоявшего из 32 человек (главным образом пограничников), через «Витебские ворота» перешел линию фронта. Совершив рейд по тылам врага, подчиненные Ваупшасова достигли леса Княжий ключ – бывшего владения князя Радзивилла в Логойском районе Минской области Белоруссии, где развернули широкомасштабную партизанскую войну. Вскоре этот спецотряд благодаря ярким полководческим способностям своего командира вырос в крупное партизанское соединение – партизанский отряд особого назначения «Местные» общей численностью в 700 бойцов. Плюс в оперативном подчинении Ваупшасова находились также еще 15 других действовавших в этом районе партизанских отрядов. Кроме того, под руководством отряда «Местные» действовали 72 подпольные и диверсионные группы общей численностью свыше 400 человек.
При партизанском отряде особого назначения «Местные» базировался Минский подпольный горком партии. Ваупшасов с октября 1943 года был введен в состав Минского горкома.
За 28 месяцев пребывания в тылу противника партизанским соединением под командованием С.А. Ваупшасова было уничтожено свыше 14 тысяч немецких солдат и офицеров, совершено 57 крупных диверсий.
5 ноября 1944 года присвоено звание Героя Советского Союза.
После освобождения Белоруссии и до августа 1945 года Ваупшасов «работал» на фронте борьбы с бандформированиями и вооруженным подпольем националистов в Западной Белоруссии и Литве. В том числе с июня 1945 года он был командиром одного из четырех спецподразделений ОООН НКГБ СССР, которые по личному указанию наркома внутренних дел генерального комиссара госбезопасности СССР Л.П. Берии были направлены на территорию Литвы с задачей обнаружения и ликвидации формирований националистического подполья, баз и штабов ЛЛА («Армии освобождения Литвы»).
Осенью 1945 года принял участие в советско-японской войне – начальник чекистской оперативной группы, выполнявшей на территории Северо-Восточного Китая особые задания, связанные с окончательной ликвидацией остатков Квантунской армии на территории Маньчжурии. Затем все также по линии НКГБ СССР Ваупшасов в течение некоторого времени был советником при мэре маньчжурского города Хайлар.
В конце 1945 года как чекист из числа выходцев из западных областей и плюс вдобавок бывалый партизан Ваупшасов был направлен в распоряжение наркома госбезопасности Литовской ССР для активизации борьбы с местными националистическими формированиями и уголовными бандами. Он был назначен начальником одного из отделов центрального аппарата НКГБ – МГБ Литовской ССР.
В 1954 году уволился в запас.
19 ноября 1976 года умер.
Назад: Глава 11 Водолазы-разведчики Иосифа Сталина
Дальше: Часть пятая На территории СССР в годы ВОВ
