Друг мой Гриша Гольд любил театр. Без взаимности. «Гришенька, — говорила его мама. — Ты же прекрасный скрипач. Выходи на сцену, играй себе». Но Гриша хотел перевоплощаться и говорить со сцены разные слова. Ну, там:

«Быть или не быть?» Или: «Карету мне, карету!» Ну, на худой конец: «Коня, коня!..»

Первый его театральный опыт был без слов. Роль царицы полей Кукурузы на новогоднем утреннике в детском саду. Женечка Слободянюк, прима детского сада, два дня рыдала, что ей досталась только роль второго плана — Свекла. И поэтому на утреннике эта маленькая интриганка больно пнула Гришу, да так, что он свалился под елку в своем картонном кукурузном саркофаге и валялся там, лицом вверх, водя ручками и ножками как божья коровка, не в силах встать.

Дальше — больше. В школьном театре ему поручили роль со словами. Он должен был, как сказала учительница, стремительно вылететь на сцену к сидевшему в глубоком раздумье Емельяну Пугачеву и, задыхаясь от волнения, прокричать: «Батюшка Емельян Иванович, солдаты в лесу!»

Ну, во-первых, насчет «выбежать». На представлении он медленно вышел и развязной, вихляющей походкой пошел на Пугачева. По-своему истолковав слово «батюшка», он фамильярно продекламировал: «Папашя! Солдаты в лесу!»

В параллельной театральным провалам жизни Гриша блестяще играл на скрипке и поступил в музучилище. Там, к несчастью, тоже был любительский театр. И этого афериста тут же взяли вместо выбывшего выпускника. И дали роль. Тихо! Грише Гольду дали роль эсэсовца, который допрашивает пленных. Что случилось с ним на премьере, никто не смог объяснить. Он вдруг робко появился на сцене не в свой выход, одернул черный пиджачок, поправил фашистскую повязку на рукаве, державшуюся на наивной резиночке, близоруко щурясь, огляделся и, не обнаружив пленных, корректно поздоровался с залом: «Хайль…» А потом, откашлявшись и сглотнув, как ябеда в детском саду, заорал в кулису, где за его маневрами ошалело наблюдал весь партизанский отряд в ватниках и теплых шапках, завязанных под подбородками. «Ага! Спайма-ались, русский партизанен!» — вдохновенно импровизировал Гриша.

В Черновцах было много любительских театров. Срывая премьеры, Гриша методично перебирался из одного коллектива в другой. В «Марии» Салынского его молодой геолог, охмурявший девушку в городском саду, хвастался: «Я драгоценные камни ищу. У меня даже бусы есть. Хотите, подарю?» И, не обнаружив в кармане забытых в гримерной бус, наклонившись к собеседнице, большим пальцем кивая на декорации высотных домов, блудливо прошептал: «Они там, в палатке…»

Злой Гришкин гений портил один спектакль за другим, пока в какой-то батальной сцене его не уронили в оркестровую яму.

С тех пор прошло много лет. А Гриша, не поверите, продолжает праздновать 27 марта — День театра — как второй Новый год. Он живет в Закарпатье, играет на скрипке, работает в музыкальном театре «Ромалэ». Цыганом.