Книга: Военная контрразведка. Эпизоды борьбы
Назад: Глава девятая Сито контрразведки
Дальше: Глава одиннадцатая Одна операция генерала Железникова

Глава десятая
По следам зверья

Воспоминания Анны Кузьминичны Зиберовой — капитана госбезопасности в отставке, участницы Великой Отечественной войны, сотрудницы Смерша — автору не раз доводилось слышать, когда она выступала перед разными аудиториями, в том числе и перед нами: 1970-1980-е гг., когда мы были еще молодыми сотрудниками, и в новом тысячелетии — когда уже стали ветеранами.
Ей было что вспомнить, потому что она служила на одном из острейших участков оперативной деятельности, связанном с установкой и наружным наблюдением. Она ходила по следам зверей — немецких агентов в облике военнослужащих Красной Армии.
Это такие, как Анна Кузьминична, приносили оперативникам материалы, после которых можно было уверенно ставить точку в главной версии — перед ними враг — и более целеустремленно продолжать вести дела по проверке и разработке лиц, попавших в поле зрения органов госбезопасности.
Некоторое время назад раздался телефонный звонок.
— Это Анатолий Степанович?
— Да!
— Здравствуйте, дорогой коллега. Вас беспокоит Анна Кузьминична Зиберова. Прослышала, что вы написали книгу об Абакумове. Это правда?
— Да, Анна Кузьминична, она уже вышла.
— Я хотела бы получить её от вас.
— Это не проблема…
Через несколько дней после передачи ветерану Смерша книги «Абакумов. Жизнь, Смерш и смерть…» Зиберова снова позвонила автору и сообщила, что с удовольствием прочла повествование о своем начальнике, которого уважала и уважает
до сих пор.
— А я вам передала свою книгу «Записки сотрудницы Смерш». Получите ее в Совете ветеранов. По прочтению я бы хотела услышать от вас отзыв…
Действительно, в Совете ветеранов автору передали эту книгу. Титул был исписан прямым каллиграфичным, хорошо разбираемым почерком.
В верхней части она привела слова народного поэта Кабардино-Балкарии Кайсына Кулиева:
Мир и радость вам живущие,
Не от ваших ли забот жизнь идет,
Земля цветет.
Существует в мире сущее.
Мир и радость вам, живущие!

А внизу написала:

 

«Уважаемому Терещенно Анатолию Степановичу на добрую память о моей боевой молодости, о службе в военной контрразведке Смерш и дальнейшей работе, которой посвятила всю свою жизнь.
Желаю вас здоровья, долголетия и творческих успехов. С глубоким уважением А. Зиберова 14 октября 2011 г.»

 

Конечно, автор был польщен таким вниманием сотрудницы Смерша. Он с удовольствием прочел её мемуарную книгу, которая выгодно отличалась от других произведений подобного жанра, прежде всего, искренностью и честностью. Она показалась по-настоящему интересной; написанной человеком, хорошо владеющим литературным языком, а потому и золотым пером.
Ещё бы так не писать — автор закончила в 1942 г. филологический факультет Московского городского педагогического института им. Потемкина, соединившегося в последующем с пединститутом им. Ленина.
О детских годах она говорила с придыханием. Видно, трудно было вспоминать то тяжелое время.
— Перед поступлением на учебу в 1929 г. повела мама меня в школу, чтобы записаться в первый класс. Директор принял нас, побеседовал и предупредил, что учителя будут навещать семьи и, если увидят иконы в квартире, — ждите, мол, неприятностей. А у нас в красном углу висело и стояло на киоте несколько красивых старинных образов.
На семейном совете отец порекомендовал их снять, подальше от греха. Пришлось нам с матерью их отнести в церковь. Иконы были очень дорогие и красивые, доставшиеся по наследству от прабабушки.
В начале 1929 г. началось массовое закрытие церквей. Помещения бывших храмов использовались под склады, овощехранилища, квартиры, клубы, а монастыри, поскольку они были окружены высокими стенами, — обычно под тюрьмы и колонии. Началось разрушение храмов, памятников старины. В 1929 г. на Рогожской заставе закрыли церковь Рождества Христова, в ней сделали общепитовскую столовую.
В 1930 г. закрыли Симонов монастырь.
В 1931 г. взорвали храм Христа Спасителя. Обратите внимание: на станции метро «Новокузнецкая» стены облицованы светлым мрамором, полы — разноцветным гранитом, по центру на металлических подставках установлены светильники, сидения мраморные. Мало кто знает, что все это было вывезено из храма Христа Спасителя.
Вообще, в 1920-е гг., когда утвердилась пролетарская власть, «по просьбе трудящихся» сломали свыше четырех сот храмов — половину всех, что насчитывалось в Москве. Это было неприятное, духовно холодное время…
* * *
Судя по её выступлениям перед аудиторией, она прекрасно владела и ораторским искусством. Метод убеждения ей привила служба установщицы.
Слушая её, я всякий раз задавался вопросом, как могло
случиться, что в этой хрупкой, небольшого росточка девушке, судя по фотографиям, появилось в душе столько решительности, смелости, выдержки и силы воли, чтобы выдержать суровую службу в органах Смерша во время войны, да еще на таком остром участке деятельности.
— Как вы попали в органы госбезопасности?
— После окончания института меня распределили в Калининский областной отдел народного образования преподавателем русского языка и литературы средней школы, а муж мой — Харитонов Анатолий Иванович — был летчиком. Служил на подмосковном аэродроме «Мячниково». Он стал тогда добиваться, чтобы меня оставили в Москве или направили в часть, в которой он проходил службу.
Наркомат высшего образования на это не давал согласия, тогда друг мужа — полковник Н.А. Мартынов, старший следователь по особо важным делам, работавший в Управлении, которое возглавлял В.С. Абакумов, — рекомендовал меня на работу в НКВД СССР. Вскоре я была приглашена на беседу к В.С. Абакумову, после которой 15 ноября 1942 г. и была зачислена в 10-й отдел Управления Особых отделов НКВД СССР…
— А как вы попали в установщицы?
— 20 ноября 1942 г. помощник начальника отделения Иван Федорович Зернов привел меня на конспиративную квартиру на улице 25-го Октября. В отделе было два отделения: «наружна» и «установка». Я была зачислена в «установку», где и проработала до 1952 г. Кроме этих двух отделений, имелась группа обыска и ареста. В ней было двое мужчин — высокие, плотные, здоровые.
Мне объяснили, чем занимается контрразведка, какие задачи стоят перед ней. С первых дней войны контрразведчики вели беспощадную борьбу со шпионами, предателями, диверсантами, дезертирами, членовредителями и всякого рода паникерами и дезорганизаторами.
Противник активно использовал бывших военнослужащих Красной Армии, которые под видом побега из плена направлялись для внедрения в наши боевые подразделения. Эти агенты, помимо всего, имели задания по ведению пораженческой агитации, распространению провокационных слухов, склонению военнослужащих к переходу на сторону врага и сдаче в плен.
Усвоив основные задачи, я стала привыкать к распорядку отдела. Нам внушали, что каждый сотрудник должен знать только то, что ему требовалось по работе. Конспирация была во всем. Мне дали псевдоним «Хаценко» — созвучно с фамилией Харитонова, которую я тогда носила.
Все донесения подписывала этим псевдонимом. Выдали оружие — маленький пистолет, не помню, какой системы. Он всегда лежал в моей сумочке и был такой тяжелый, что прорвал дно нескольких сумок. Вместе с оружием лежала записная книжечка, где я шифром записывала задания, делала небольшие наброски о каждом проверенном объекте. В целях конспирации нам давали документы, зашифровывающие нас и нашу ведомственную принадлежность.
— Вы имеете в виду документы прикрытия?
— Нуда!
— Какая тогда у вас была «крыша?»
— Главным из документов прикрытия являлось удостоверение уголовного розыска, которое выдали всем сотрудникам «установки» и наружного наблюдения. У меня также имелись удостоверения Наркомата среднего образования и работника почты и связи, а иногда срочно выписывали то, что непосредственно требовалось для выполнения конкретного задания.
— Естественно, работы было много. Из чего она состояла?
— Режим труда у нас сложился очень суровый, выходных и праздников не было, дисциплина очень строгая. Начальник всякий раз предупреждал всех — заболеешь, то хоть на корточках, но доберись до телефона и сообщи дежурному, что с тобой случилось, где ты находишься, нужна ли какая помощь.
Но мы вто время были молодые, весь день и в любую погоду на улице, поэтому почти никто из нас не болел. Работали напряженно с утра до вечера, не жалея себя. Утром получали задание и расходились по всей Москве. Обеденный перерыв с 17.00 до 20.00. К восьми вечера возвращались на «конспиративку», отчитывались, что сделали за день. Работали до часа ночи. Начальники оставались до пяти утра, пока работали другие начальники, а тех задерживали ночные бдения И.В. Сталина.
Отдел располагался на конспиративной квартире, а начальник, его заместитель и два секретаря работали в доме № 2 на
площади Дзержинского.
— Как было воспринято образование Смерша?
— С энтузиазмом и сразу. 19 апреля 1943 г., как известно, наше Управление Особых отделов НКВД СССР было преобразовано в ГУКР Смерш НКО СССР. Теперь мы подчинялись Наркомату обороны. А наркомом был сам Сталин. Представляете, какой авторитет у нас появился, ну, и ответственность в связи с этим повышалась.
Это было тяжелое время — середина затяжной войны. После поражения под Москвой и Сталинградских потерь гитлеровские
спецслужбы усилили заброску агентов, диверсантов и террористов в прифронтовые полосы и в тыловые районы страны, в том числе и в Москву…
— Вы трудились на ответственном участке, можно сказать, на передовой оперативной работы, связанном с установкой и наружным наблюдением за подозреваемыми лицами в преступлениях — проверяемыми и разрабатываемыми. Не могли бы вы вспомнить и рассказать об интересных эпизодах в этой работе?
— Вот один из них.
Нашей службе сообщили, что необходимо установить личность некоего полковника, прибывшего с фронта и остановившегося якобы в своей квартире. Его семья еще находилась в эвакуации. Старшего офицера серьезно подозревали в принадлежности к вражеской агентуре.
Радиоперехват получил объективные данные о том, что этот объект должен «…вернуться назад через линию фронта». «Вернуться» мог только агент спецслужб противника. В связи с этим нашей оперативной группе была поставлена задача — перехватить его на квартире. Группа срочно выехала по адресу.
Квартира находилась на верхнем этаже, уже запамятовала, на каком. Лифт не работал, т. к. электричество было отключено. Поднялась наверх. Постучала в дверь — никто не открывает. Тогда я повернулась к двери спиной и стала бить ногами. Неожиданно дверь распахнулась и я, потеряв равновесие, стала падать в сторону прихожей. Сразу же почувствовала, что меня схватили за воротник чьи-то сильные руки и поволокли по полу. Неизвестный втащил меня в какую-то комнатку и закрыл на замок. Приглядевшись, я поняла, что меня «пленили» в туалете…
Прошло несколько минут, и я услышала, что кто-то бегает по квартире. Поняла по голосам — свои, коллеги! Обрадовалась. Первый из ворвавшихся в квартиру через черный ход коллег схватил этого полковника. Открыли и основную дверь. И тут «влетает» начальник нашего отдела Збраилов и задает первый вопрос задержанному:
— Где девушка?
— Если бы знал, что она ваша, убил бы, — ответил неприятный, плюгавенький человек. Его вынесли на руках из квартиры, посадили в машину и увезли на Лубянку.
Там с ним должны были работать оперативники…
* * *
Война!!!
Её недаром называют травматической эпидемией, жатвой которой являются миллионы невинных граждан, вброшенных в пекло волей, как правило, не военных, а политиков. Лучшие умы человечества предупреждали о пагубных последствиях войн словами, что нет ни одного народа, который обогатился бы вследствие войны, что старики объявляют войну, а умирать идут молодые, что если бы исход войны можно было предвидеть, прекратились бы всякие войны.
Но природой этого прозрения, увы, человеку не дано, т. к. все войны состоят из цепи непредусмотренных событий, о чем когда-то говорил Наполеон.
Жизнь любого человека неповторима и хрупка. Она собирается каждый день из фрагментов определенных подробностей в удивительную форму, которая при повороте, как в калейдоскопе, разрушается. Этот поворот совершают события, впрессованные в конкретное время. Трафаретных повторов в жизни не бывает. Не время проходит, а мы проходим через время непредусмотренных событий, которое не имеет в планетарном масштабе ни начала, ни конца.
Не обошли «непредусмотренные события» и близких Анны Кузьминичны. Война забрала сначала мужа — военного летчика Анатолия Харитонова» брата — Алексея Овсянникова, двух братьев супруга, а под конец военного лихолетья и отца.
Говорят, фронтовики обращаются к войне, как к одушевленному предмету» предвестнику и последователю беды. Даже некоторые песни об этом: «Ах, война, война, война, что же ты наделала…» военной поры или ее послевоенного перепева Булата Окуджавы: «Ах, война, что ж ты сделала, подлая…»
— Говорят, что хозяин Смерша Виктор Семенович Абакумов принимал личное участие в ходе проведения острых оперативных мероприятий в Москве? Так ли это? И был ли такой случай в вашей практике?
— Конечно, это произошло летом 1943 г. с небольшим курьезом.
Наша радио-контрразведка запеленговала рацию, работавшую в доме на Рождественке. Установили точно дом. Мне было приказано выяснить, в какой именно квартире и кто в ней работает. Тщательно проверила весь дом, получила сведения, что в одной из квартир остановился офицер, приехавший на несколько дней с фронта в командировку. Гостил у своей двоюродной сестры, которая работала на заводе и часто оставалась там на несколько дней. Соседи по коммуналке были в эвакуации, и приехавший офицер в квартире практически коротал время в одиночестве.
Кроме того, было установлено, что он иногда свободно ходит по Москве. Отметился в военкомате и стал получать там сухой паек. То есть ведет себя как обычный командировочный.
Руководство приказало установить за ним наружное наблюдение. Во время слежки проверили документы — всё в порядке. И вдруг радиоперехват снова нас потревожил сообщением, что объект передает по рации, что в такой-то день и час он выйдет из дома и в таком-то месте будет переходить линию фронта.
Вы представляете, получить такое сообщение — естественно, сотрудники отдела на ушах. Мне было поручено находиться в подъезде и, увидев, что офицер выходит из квартиры, махнуть белым платком повыше того этажа. Кстати, стекло из форточки наши сотрудники заранее выставили.
Прибыла я рано, вошла в подъезд и вдруг, к своему ужасу, вижу, что этот офицер уже спускается вниз. Увидев меня, остановился, пропустил, и боковым зрением я замечаю, что он смотрит мне вслед. Прохожу один этаж, второй, третий — он все стоит! Дошла до последнего этажа. Стучу в квартиру.
— Кто это? — спрашивает за дверью старческий голос.
Называю первое имя, пришедшее мне на ум. Дверь любезно открывают.
Захожу и прошу стакан воды. Когда старушка пошла за водой, быстренько выскакиваю обратно и, сняв туфли, спускаюсь к окну. Выдавливаю стекло из форточки, т. к. я была на другом этаже, порезав при этом руку, и машу окровавленным платочком.
Увидев из окна, что к подъезду пошли парами (парень и девушка) наши сотрудники, я села на ступеньку лестницы и от перенесенного волнения или, как сегодня говорят, стресса заплакала.
Позже мне стало известно, что после моего красно-белого сигнала к объекту быстро подошли два наших сотрудника, заломили руки за спину и втолкнули предателя в подъехавшую машину. Сделано всё было молниеносно, так что прохожие не успели даже сообразить, что же произошло.
Шеф Смерша Абакумов и наш начальник отдела Збраилов стояли около Архитектурного института — на углу Рождественки и Кузнецкого моста. Абакумов направился вслед за машиной — на Лубянку, а Збраилов подошел к нам, похвалил за четкую работу.
Старший группы «наружки» поинтересовался у Збраилова, кто стоял рядом с ним. Когда услышал, что Абакумов, растерялся, заволновался. Оказалось, он не узнал шефа Смерша и гаркнул на него из-за того, что тот все время интересовался, как идут дела. А он послал его на три заборно-стенных буквы.
— Ой, что теперь мне будет? — загоревал он.
Збраилов засмеялся и ответил, что ничего не будет, т. к. Виктор Семенович и сам сильно нервничал, а потому такие «детали» не замечаются, когда достигается победа. Абакумов и Збраилов часто присутствовали при задержании особо опасных преступников.
— Ну, и были какие-то последствия за ругань вашему сотруднику?
— Естественно, никаких. Для оперативника Абакумова это были всего лишь издержки сложного чекистского производства.
И действительно это так…
Автору, как оперативнику, такие факты известны, когда у чекиста, идущего по следу преступника, сдавали нервы, но холодный ум приказывал ему — держись!
Помнится, на одного из больших начальников, неожиданно приехавшего ради праздного интереса в район наблюдения за объектом разработки, мой подчиненный, не узнав его, «вежливо» шепнул:
— Какого х…уставился, а ну-ка слинял отсюда.
Этот проступок разбирался на служебном совещании, а потом и на партийном собрании. Как видит читатель, Абакумов до этого срама не опустился.
— Анна Кузьминична, а были ли курьезные случаи в вашей многолетней практике при установках личностей?
— В 1943 г. стал создаваться «ядерный проект». Занимался им институт, который тогда именовался «Лабораторией № 2» Академии наук СССР. Он находился на территории Щукинского военного городка. Ныне это институт им. Курчатова. Вскоре там был установлен атомный реактор. Многие из жителей городка стали устраиваться туда на работу, и я каждый день здесь бывала, делала «установки» на желающих работать на этом объекте. Одна из женщин, к которой я пришла побеседовать, — она работала горничной в гостинице на территории военного городка — заподозрила меня… в шпионаже.
Стала расспрашивать, как меня найти, если она еще что-то о ком-то вспомнит. Я ей рассказала и обещала прийти на следующий день. После моего ухода «бдительная советская гражданка» побежала в уголовный розыск местного отделения милиции, поведала о нашем разговоре, и там сказали, чтобы она сразу же сообщила о моем появлении. А я, возвратившись в отдел и рассказав о беседе с этой женщиной, решила вновь к ней зайти, чтобы закрепить наше знакомство, т. к. получила от нее информацию о многих интересных нам ее соседях по дому.
На следующий день я позвонила в дверь ее квартиры, и она, увидев меня, растерялась:
— Это вы?
Я засмеялась и сказала» что я же обещала зайти. Но тут к ней пришла соседка по квартире» осталась в комнате со мной»
а та стала кому-то звонить по телефону. Я хорошо видела это, т. к. аппарат стоял в коридоре. Быстро переговорив, женщина вернулась в комнату и стала рассказывать, что она вчера разыскивала меня в комендатуре военного городка, расспрашивала всех обо мне, но по ее описанию никто такую не знал и не видел. Оказывается, она описала меня девочкой лет семнадцати. И потому, конечно, работники комендатуры меня не признали.
Сидим, беседуем…
Вдруг раздается звонок, входит начальник местного уголовного розыска с двумя милиционерами. Проверили документы и повели меня в отделение милиции, которое находилось на территории городка. Ведут «преступницу», а многие жители городка меня знали, стали здороваться. Удивило это «сыскаря».
Начальник угрозыска, майор по званию, спрашивает:
— Кто же ты есть на самом деле?
Молчу.
Привели меня к начальнику отделения милиции, он задает мне тот же вопрос. Ему я ответила, что сотрудник МУРа. Несколько часов продержали меня с командами: «входите», «выходите», «подумайте»…
Мое муровское удостоверение начальник отделения милиции держит у себя, слышу, кому-то звонит, что-то спрашивает, ему отвечают, а он повторяет:
— Нет-нет-нет.
В конце концов, я попросила разрешить мне позвонить. Только набрала телефон Збраилова, как начальник отделения милиции вырвал у меня трубку и услышал:
— Збраилов слушает!
— Леонид Максимович! Так это твоя девушка у меня сидит?
— Мы уже несколько часов разыскиваем ее по Москве! — отвечает Леонид Максимович.
Он тут же приехал за мной. И выяснилось, что МУР, выдавая нам удостоверения, не поставил в нем какой-то одной точки. Пришлось Збраилову самому туда ехать и разбираться, после чего нам поставили недостающий знак. Начальник отделения расхвалил меня Збраилову, сказав, что я стойко держалась.
— Мне бы таких! — закончил он.
* * *
— Читая и перечитывая воспоминания ветеранов военной контрразведки периода войны, приходится удивляться их честности, целеустремленности и скромности. Нет никакого «яканья». Эпизоды, в том числе интересные, даются авторами как бы со стороны на них смотревших. Что вы можете сказать о своих сослуживцах по Смершу?
— Коллектив нашего отдела был очень дружный, дисциплинированный, трудолюбивый. Состоял из простых, порядочных и инициативных людей. Настоящие патриоты своей Родины, патриоты самой высокой пробы, настроенные принести как можно больше пользы Отчизне в борьбе с агентурой противника. У нас в отделе находились опытные кадры, способные заметить то, на что другой человек не обратил бы внимания. А ведь целое лепится из частностей. Этот закон собирания улик соблюдался нами для помощи в работе оперативникам, аналитикам и руководству Смерша.
— Это правда, что в конце войны вы принимали участие по выявлению связей изменника Родины Власова?
— Да! Когда арестовали предателя генерала Власова, в его штабных материалах нашли большую групповую фотокарточку — он среди приближенных.
Мне поручили разыскать аккордеониста, который всегда его сопровождал; он считался чуть ли не правой рукой Власова. Было известно только то, что он аккордеонист и проживает в Москве в районе Таганки.
Я за несколько дней обошла все улицы и переулки на Таганке, а разыскала объект оперативного интереса в конце Малой Коммунистической улицы. Он проживал в небольшом частном одноэтажном доме. Расспрашивала о нем во всех домах, находившихся поблизости, осторожно, чтобы не спугнуть.
Оказалось, что всем он рассказывал о себе одно и то же: в Красную Армию был призван в начале войны, сражался с фашистами на фронтах. Затем жена получила из войсковой части уведомление, что он пропал без вести. Но в конце войны он неожиданно вернулся домой. По его рассказам, он попал в плен к немцам, где ему выбили все зубы. Когда Красная Армия освободила его из фашистской неволи, он вместе с воинскими частями дошел до Берлина, вставил там золотые зубы, приобрел дорогой перламутровый аккордеон и по болезни был демобилизован. Вернулся в Москву, привез трофейные подарки для жены и всех родных.
Нужно сказать, на аккордеоне он играл блестяще, был настоящим виртуозом. Его часто приглашали на свадьбы, в клубы, на танцплощадки. Физически это был рослый и крепкий мужчина. Аккордеон в его больших руках казался игрушечным. Однажды я увидела, что собрался народ, танцуют под аккордеон. Договорилась с ним, чтобы он сыграл «на свадьбе моей сестры».
От него же я узнала, что вечером он будет дома. Предупредила его, что приду к нему домой и принесу деньги. Он сразу же согласился — все же деньги! В тот же вечер группой захвата власовец был арестован…
* * *
В середине 1952 г. после очередной реорганизации органов госбезопасности Зиберова Анна Кузьминична была направлена для дальнейшей службы в Особый отдел Московского района ПВО, который с сентября 1954 г. стал называться Московским округом ПВО, где и завершила свою чекистскую практику.
Говоря о пережитом, она подчеркивала, что совсем не сожалеет о своем пройденном пути, потому что он был светлым, несмотря на черные тучи лихолетий.
Она смело и откровенно говорила о репрессиях, о войне, о Сталине, о своих руководителях и вообще о политиках и политике.
Анна Кузьминична призналась:

 

«Я не могу доже сказать, почему мы так любили Сталина. Но у меня так было: если увижу во сне Сталина или Зброилова (Начальника отдела. — Прим, авт.), то обязательно случится что-нибудь хорошее: или повышение по службе, или премия, или в семье что-то приятное. Мы знали, что Сталин никогда не был стяжателем, набивателем своих карманов.
Правильно говорят, что политика — грязное дело. Но почему во всех злодеяниях, репрессиях до сих пор обвиняют только Сталина? В этом виновата и вся система, и люди, которые находились вокруг него, в первую очередь, ближайшее окружение. Тот же Хрущев, кстати. Так что дело не только в правителе — надо создать такую систему, которая будет работать вне зависимости от того, кто у власти. А у нас принято боготворить первое лицо, зато, когда оно сходит с «престола», тут же выясняется, что это было ничтожество. Словно раньше никто этого не замечал. Странная система!
У Сталина были реальные заслуги перед народом. В период Великой Отечественной войны он начал воссоздавать империю, исправлял прежние ошибки: вернул офицерские погоны и звания, содействовал подъему патриотизма, проявлял благосклонность к православной церкви…
Кстати, когда мы в институте изучали произведения Ленина и Сталина, то говорили: «В сочинениях Ленина не сразу разберешься, а Сталин пишет просто, его легко читать».

 

В день похорон И.В. Сталина патриарх всея Руси Алексий I провел панихиду в Патриаршем соборе. Он говорил:

 

«Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума…
Его имя, как поборника мира во всем мире, и его славные деяния будут жить в века…
Память о нем для нас незабвенна, и наша православная церковь, оплакивая его уход, провожает его в последний путь, «в путь всея Земли», горячей молитвой…
Мы молились о нем, когда пришла весть об его тяжкой болезни. И теперь, когда его не стало, мы молимся о мире его бессмертной души…
Нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память.
В день смерти Сталина заказал панихиду по отцу и его сын Василий».

 

В этих словах умудренной долгой жизнью женщины чувствуется искренность вместе с немалым мужеством, тем более в настоящее время, как думает большинство нашего народа, хоть и говорится, что откровенность — вовсе не доверчивость, а только дурная привычка размышлять вслух. Но по-другому она сказать не смогла, потому что верила в правильность своей выстроенной жизни и выбранного пути. А пережитое всегда остается с человеком.
«Время, — заметила сотрудница Смерша, — отсеивает второстепенное и мелкое, а главное видится еще острее. Близких людей не так много, но тех, кого я люблю и уважаю, немало, и это в радость. Возможно, были когда-то обиды, но все забылось и в памяти остается только хорошее. В жизни каждый отвечает за себя, и судить других мы не имеем права. Если же я могу кому-то помочь, то в этом вижу смысл своего существования».
Из-за секретности участниками Великой Отечественной войны нас признали только в 1992 г. на основании соответствующих директив начальника Генштаба и приказа министра безопасности. Удостоверение участника войны я получила 15 октября 1993 г. — после 48-й годовщины Победы.
Это наше российское разгильдяйство.
Даже сейчас я рассказываю о той своей работе с упоением.
Я была влюблена в нее и вообще уверена, что военные контрразведчики — и наши смершевцы, и те, с кем я служила в Особом отделе Московского округа ПВО, и сегодняшние сотрудники Департамента военной контрразведки ФСБ России — это самые лучшие, самые порядочные люди!
В этих словах объективной самооценки чувствуется человеческая благодарность за правильно прожитую жизнь Человека, который полностью отдавался учебе, работе, службе и семье — всецело!
Только из таких людей рождаются патриоты, которых сегодня либералы забрызгивают дерьмом, — те, кто на жизнь стараются поставить поменьше, а выиграть побольше, а потом ещё говорят, что такая жизнь их обманула.
Человек, как отмечал Достоевский, всю жизнь не живет, а сочиняет себя, самосочиняется. То есть делает, лепит из себя личность.
Думается, капитан госбезопасности в отставке, сотрудница легендарного Смерша сочинила прекрасную жизненную повесть о себе и своих коллегах. На такое способны были только мадонны Смерша!
Назад: Глава девятая Сито контрразведки
Дальше: Глава одиннадцатая Одна операция генерала Железникова