Глава 15
Крадясь к одинаковым скучным палаткам военного лагеря, Ребекка не знала, чего ей хочется сильнее – расплакаться или начать убивать. Она не сделала ни того ни другого, потому что владела собой лучше, чем полагал Клаус. Ей следует дипломатично решить эту маленькую проблему, потому что в противном случае она не сможет ничего сделать для семьи. А бесполезная Ребекка – почти то же самое, что Ребекка, которую прирезал Клаус, разницы мало.
Вот почему, вместо того чтобы дать волю своим основным инстинктам и перебить половину солдат, она сочла правильным переключиться на решение неотложной задачи. Чтобы восполнить силы и сосредоточиться на главном, Ребекка кормилась прошлой ночью не в одном и не в двух переулках. Ее попытка внедриться в армейскую среду была небезопасна, но вампиресса не могла просто взять и сдаться.
Эрик знал о вампирах и слишком легко принял ее присутствие – хотя должен был бы разузнать о ней побольше. Теперь она по-новому осмысливала его невинные вопросы и досужие комментарии. Возможно, он держал Ребекку под рукой, чтобы изучать ее поведение и слабые стороны. Возможно, история с заколотым оборотнем была всего лишь проверкой ее решимости. Но теперь она твердо решила сбить капитана с этого курса во имя безопасности семьи.
Солдаты до сих пор трудились день и ночь, чтобы ликвидировать причиненный оборотнями ущерб. Казалось, никто не заметил, как Ребекка скользнула в свою палатку, где предположительно и находилась все это время.
Едва успев там расположиться, она услышала, как снаружи кто-то откашливается. Пройдя по ворсистым коврам, Ребекка откинула полог, чтобы посмотреть, кто поджидает у входа.
Эрик шагнул вперед, увидев ее, и сделал охранникам знак отступить. Чистая белая повязка, куда меньше, чем та, что была в прошлый раз, выглядела на его голове как-то ухарски. Сейчас, когда он был вне опасности, это напоминание о полученном в бою ранении делало его более жестким и бывалым с виду. Вопреки собственному желанию Ребекка отметила, что эта перемена кажется ей привлекательной.
– Мадам, – приветствовал он ее со всей галантностью, на которую был способен, а его сердце колотилось так сильно, что она могла слышать этот звук. Эрик был почти на фут выше нее и теперь склонился к ее руке для поцелуя. – Ребекка. Я начал о вас беспокоиться. После вашего визита в лазарет вы словно исчезли. – Его сердцебиение выровнялось, и она приглашающе отступила, поощряя следовать за ней внутрь. – Надеюсь, я не сказал ничего такого…
– Я уединялась, – начала импровизировать Ребекка. Здесь, среди низких матерчатых стен, расстояние между ними будто сократилось, как если бы сумрак внутри палатки толкал их друг к другу. – Происходило так много всего, и я не хотела путаться под ногами.
На худом лице Эрика возникла понимающая улыбка.
– Я слышал, что во время нападения бунтовщиков вы вели себя очень храбро. А навестить раненых было так самоотверженно с вашей стороны. Но сражение – вовсе не безделица даже для закаленных солдат. Меня не удивляет, что вам потребовалось время, чтобы прийти в себя.
Ребекка не могла ничего возразить, как бы смешно ни звучали для нее подобные речи. Иной раз она убивала за день больше людей, чем погибло в этой маленькой стычке. Уж конечно, она не забилась сюда в панике, словно какая-нибудь слабачка.
– Да, мне нужно было время, чтобы все это переварить, – согласилась она, стараясь, чтобы в голосе звучало потрясение, а не скука, – и до сих пор я не чувствовала в себе сил с кем-то встречаться.
– Я могу сделать лишь одно, чтобы помочь вам выбросить это из головы, – твердо ответил Эрик. Он нагнулся, высунулся из палатки и сделал знак двум охранникам снаружи. Те подали ему какой-то сверток ткани и корзину, но единственной вещью, приковавшей внимание Ребекки, был букет вербены, который протянул ей капитан. – Это вам, – заявил он. – И мне хотелось бы пригласить вас проехаться по окрестностям, чтобы вы могли прийти в себя. Наш завтрак уже упакован.
Теперь в ушах Ребекки звучали уже удары ее собственного сердца. Он что, пытается устроить ей проверку? Хочет посмотреть, что сделает с ней ядовитая вербена? Фиолетовые соцветия чередовались с другими цветами и были перевязаны фиолетовой лентой (и где он только ее взял?). Капитан дарит ей букет и приглашает на (верховую?) прогулку… что это за новый поворот сюжета?
Ребекка постаралась успокоиться. Знает ли Эрик, что некоторые из этих растений способны ее обжечь? Возможно, он это подозревает или даже надеется на что-либо подобное. Но, если она хочет обвести его вокруг пальца, лучшее, что можно сделать, – это продолжить играть свою роль. Цветы и пикник на природе. Почему нет? Если она откажется, это будет выглядеть ужасно. Но если принять букет, весь этот спектакль закончится.
Эрик с интересом смотрел на нее, но она не могла сказать, что еще было в его взгляде – пыл или тревога.
– Я хотел поблагодарить вас, – запинаясь, начал он, словно его нервировало молчание Ребекки, – за то, что навестили меня, когда я был ранен.
Должно быть, это было для вас очень трудно, но я глубоко тронут. – И он улыбнулся своей чарующей улыбкой. Сверкнули зубы, в ореховых глазах засветилось неподдельное счастье. Вопреки собственному желанию, Ребекка снова и снова прельщалась этим человеком.
Если она хочет покинуть лагерь без резни, ей нужно собраться и держать себя в руках.
– Мне нравится идея провести день подальше от этого места, – согласилась Ребекка, стараясь не думать о том, как привлекательна для нее возможность провести день с Эриком. Но ведь, в конце концов, она делает это, чтобы отвести подозрения. Если ей хочется остаться с ним наедине, видеть его обращенную к ней одной улыбку, прикасаться к нему… разве это не поможет сделать ее притворство более правдоподобным? – Как это мило! – улыбнулась она. – Но как армейский капитан нашел время, чтобы собирать цветы?
У Эрика хватило такта изобразить легкое смущение.
– К счастью, у меня есть помощники, обладающие множеством талантов, – пояснил он, хотя Ребекка не была уверена, имеет ли он в виду то, что один из его людей надрал сорной травы или, наоборот, командовал лагерем, пока сам он собирал цветочки.
– Как это мило. – Она, импровизируя, осторожно нагнулась над букетом, который все еще был в руках у Эрика, и сделала вид, будто нюхает его. Потом погладила руку капитана через грубый рукав мундира, касаясь лишь его, а не цветов и надеясь, что он этого не заметит. Ребекка знала: если бы их положение поменялось, она не заметила бы ничего, кроме движения его пальцев. – Вы не поставите их в кувшин до нашего возвращения? Не хочу тащить их на верховую прогулку.
Ей было слышно неровное дыхание Эрика. Показалось, будто он на краткий миг бросил взгляд на цветы, прежде чем снова посмотреть на нее. Впрочем, уверена в этом она не была.
– Конечно. – Эрик восстановил самообладание и аккуратно поставил букет в пустой глиняный кувшин, на который она указала. – Тут они будут в целости и сохранности, пока мы не вернемся.
В такой жаркий день цветы завянут без воды, а Ребекка тем временем станет собирать все мельчайшие крохи сведений, какие только сможет, ни на что не отвлекаясь. А если при этом она будет наслаждаться обществом Эрика, тут уж ничего не поделать. Ребекка убьет его, если должна будет это сделать, однако ее чувства не касаются никого, кроме нее самой.
Она вспомнила о том, чтобы перевернуть «дневное» кольцо, как раз перед тем, как Эрик помог ей сесть верхом. Место, предназначенное им для пикника, было где-то в часе езды по испятнанным солнцем полянкам и поросшим травой утесам с видом на реку. Когда Эрик заставил свою лошадь остановиться, Ребекка обнаружила, что чувствует себя на удивление спокойной и свеженькой. Неважно, что на самом деле значилось в ее повестке дня (или в его, раз уж на то пошло), – день на природе в компании Эрика Моке был именно тем, что ей требовалось.
Эрик одним взмахом расстелил покрывало и поставил в центр корзинку. Ребекка, которая уже удовлетворила свой аппетит во время проведенной в городе ночи, вежливо принялась за завтрак, откусывая малюсенькие треугольнички сыра и катая по нёбу виноградины. В корзине оказалось также вино и крошечная бутылочка абсента. Эрик принялся поглощать все это в таких изрядных количествах, что Ребекка начала задаваться вопросом: неужели он действительно намеревался загнать ее в ловушку посредством ядовитого букета? В конце концов, он вряд ли вел бы себя столь беспечно, всерьез полагая, что находится один на один с чудовищем.
– В последние дни я не мог выполнять свои обязанности, и это страшно меня тяготило, – признался он, отхлебнув вина из фляжки. – Я с трудом переносил такое положение вещей, когда мне было неизвестно, что происходит в моем собственном лагере.
– Мне знакомо это чувство, – сказала Ребекка, запрокинув голову, чтобы ее лицо охладил ветерок. – Однажды я очень долго болела и просто сходила с ума, просыпаясь и осознавая, что жизнь течет без меня дальше.
– Не могу такого вообразить, – устремив на нее взгляд, отозвался Эрик. – Думаю, мир должен перестать вертеться, если вы не присутствуете в нем в полной мере.
Обычно Ребекка была не склонна краснеть, но сейчас ничего не смогла с собой поделать. Чтобы скрыть смущение, она вскочила на ноги.
– Вы не пройдетесь со мной немного? – спросила она. – Похоже, на солнце вино ударило мне в голову. – Ребекка едва притронулась к своему стакану, но капитан галантно поднялся и одернул мундир.
– Почту за удовольствие с вами прогуляться, – церемонно ответил он, предлагая ей руку. Ей пришлось отвести глаза от его рта. Губы Эрика каким-то образом казались одновременно нежными и твердыми, и Ребекка легко могла представить, как они касаются ее шеи, или впадинки над тазовой костью, или… в общем, любой части тела.
Они шли по краю обрывистого берега, и Ребекка не сводила глаз со сверкающих прядей реки внизу. Ее мнение поминутно менялось: то ей казалось, что Эрик охотится на нее, то – что он за ней ухаживает, и она никак не могла решить, какое из этих предположений верно, хотя и прожила на свете несколько веков. Просто смехотворно не видеть разницы между мужчиной, который хочет завалить даму в постель, и мужчиной, который намерен убить ее, однако все факты свидетельствовали об одном, а инстинкты твердили совершенно другое.
– Вам известно, что за люди на нас напали? – спросила она, чтобы развернуть разговор в выгодное ей русло.
Эрик пренебрежительно махнул рукой.
– Бунтовщики, – он пожал плечами, – довольно неплохо организованные для мятежников, но нет никаких признаков того, что они могут быть связаны с какой-то более крупной организацией. Когда на беззаконных территориях устанавливается власть правительства, всегда находятся недовольные. Я и не ожидал ничего иного, зато теперь мы куда ближе к тому, чтобы в Новом Орлеане воцарились покой и безопасность.
Ребекка хотела бы, что так оно и было. Клаус мог вот-вот ввергнуть всю округу в хаос новой гражданской войны, а французская армия не была готова сражаться. Прежде Ребекка видела во французских солдатах пушечное мясо, безликую массу тел, которую можно будет поставить между ее семьей и остальными кланами, но теперь приходилось признать, что их командир стал для нее чем-то совершенно иным.
– Этот город жаждет мира, – нейтрально ответила она.
– Да, и я хочу защитить горожан от постигшей вас злой судьбы, – объяснил капитан, избегая ее взгляда.
Интересно, подумала Ребекка, с чем связана эта его неловкость, – с ее гипотетическим вдовством или с подозрениями о ее истинной сущности?
– Это очень благородно, – ответила она, ведь в любом случае так оно и было.
Они дошли до границы древесной поросли, за которой начинался густой дикий лес. Сквозь ветви деревьев проникало достаточно солнечных лучей, чтобы трава у их подножий была зеленой и густой, пели птицы. Ребекка чувствовала, что повсюду кишит разнообразная, чуть ли не подавляющая жизнь.
Эрик шел так близко, что она ощущала тепло его кожи, и вдруг схватил ее за руку, заставив остановиться. Это что, попытка ее побороть? Нет… он повернул Ребекку к себе, помолчал, пробормотал:
– Надеюсь, вы меня простите, – шагнул еще ближе, обхватил за талию и поцеловал – сперва легонько, как бы спрашивая согласия, а потом его губы настойчиво впились в ее. Он прижимался к ней, пока ее спина не коснулась ствола дуба, который раскинул над ними свои ветви. Ребекка тоже изо всех сил прижалась к нему, понимая только, что никакие объятия не покажутся ей достаточно тесными.
Спустя не то минуты, не то часы, не то дни Эрик прервал поцелуй, отошел на полшага и взял ее за плечи.
– Мне хотелось это сделать с того самого вечера, как мы повстречались, – сказал он, и его губы изогнулись в довольной улыбке. – Но я боялся поспешить. А потом я увидел тебя у моей постели в лазарете и понял, что не могу дать тебе уйти.
– Я рада, что ты это сделал, – шепнула Ребекка, желая, чтобы он поцеловал ее вновь. Неправильность происходящего – то, что Эрик может быть для нее опасен, что нельзя рисковать, доверяя ему, что Клаус, узнав, как она всем этим наслаждается, может просто ее заколоть, – делала поцелуй еще более желанным. Возможно, у нее с братом было гораздо больше общего, чем мог предположить любой из них. – И ты… не слишком поспешил.
– Я знаю, твоя потеря еще очень свежа, – сказал Эрик, и она постаралась изобразить на лице грусть и злость одновременно. – Но я знаю и то, что жизнь ужасно, невозможно коротка. Я, не переставая, чувствую это с тех пор, как… как…
– Как умерла Марион, – закончила за него Ребекка, желая, чтобы ей никогда не пришлось притворяться, будто она тоже понесла подобную утрату. Словно бы она принижала его горе ради своего собственного, фальшивого.
– Да, с тех пор, – согласился Эрик, очевидно испытывая облегчение от того, что ему не пришлось самому это говорить. – Мы оба одиноки в этом мире, Ребекка, и оба живем с памятью о том, что судьба в любой момент может отнять у нас самых близких людей. Поэтому нельзя терять время.
Ребекка видела, что он мог бы много еще чего добавить, но почему-то колебался. Она до сих пор ощущала сладость его губ и от этого была почти пьяна.
– Так не теряй же его, – поторопила Ребекка, понимая, что не боится того, что он может сказать, пусть даже он заговорит о вампирах или, больше того, спросит, не является ли она одним из них. В этот миг Эрик мог бы сказать абсолютно все что угодно, и Ребекка приняла бы это.
– Нельзя терять время, – мягко повторил он, подняв мозолистый большой палец и проведя им по контуру ее губ с выражением восторга на лице. – Неважно, сколько мне осталось – года, или секунды, или столетия, – я хочу провести их с тобой. И я надеюсь, ты все поймешь и не решишь, будто я сошел с ума. Я прошу тебя стать моей женой.