Часть четвертая
Меч и корона
15
Стоило путникам немного удалиться от школы, как Маевен почувствовала, что на нее навалилась усталость. Долина Гардейл показалась ей такой же красивой, какой девочка запомнила ее во время своей поездки с тетей Лисс. Она на удивление мало изменилась, если не считать того, что сейчас здесь было гораздо меньше домов.
Они проезжали по узким тропам между живыми изгородями из пышно цветущего шиповника – эти проходы растянулись на несколько миль и слились в памяти Маевен в один длинный извилистый коридор, зажатый кустарниками. Она настолько вымоталась, что даже не заметила кибитку Хестевана, и проехала бы мимо, если бы спутники не остановили ее.
Повозка стояла на пересечении трех дорожек между зелеными стенами. Мул, привязанный к дубу почти такого же цвета, как и телега, дремал. Морил соскользнул с кобылы и побежал к повозке. Вид у него был встревоженный; квиддера подпрыгивала на спине. Впрочем, заглянув в фургон, он вернулся к спутникам:
– Все в порядке. Он спит там. – К облегчению на его лице примешивалась тревога. – Мне кажется, что Хестеван нездоров.
– Он уже не молод, – ответил Навис. – И я уверен, что, когда ваша телега перевернулась, Хестеван был ранен или сильно ушибся.
– Пусть себе спит, – предложил Митт. – Наверно, не зря говорят, что сон лечит.
Морил отвязал от дерева мула, который вовсе не желал куда бы то ни было идти, сел на козлы и тронул повозку с места следом за верховыми лошадьми. Хестеван даже не пошевелился. Отряд двинулся в путь, но мили тянулись еще дольше, чем прежде. Морил совсем извелся от беспокойства.
– И ничего удивительного, – пробормотал Навис на ухо Митту. – Что с ним будет, если Хестеван умрет?
– У него есть брат, – твердо ответил тот. – Просто он любит этого старого зануду, только и всего. А вам лучше беспокоиться о Хильди. Ну а я пока что расскажу про Киалана.
Они продолжили чуть слышно переговариваться, а Маевен просто ехала по бесконечным узким дорожкам, что бежали вдоль долины по холмам. Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем лошадь, неторопливо ступая, вышла на утоптанную полосу зеленой дороги. Путеводный камень отбрасывал в предвечернем свете огромную тень.
Но тень Венда, поднявшегося им навстречу, оказалась еще больше.
Увидев его, Маевен позволила себе расслабиться. Она только сейчас поняла, в каком напряжении пребывала все это время. «Наконец-то я в безопасности!» – промелькнула мысль. Венд – Бессмертный. Он может защитить ее. Усталость тут же как рукой сняло. Маевен поняла – это была дымовая завеса, которой она подсознательно окружила себя, скрываясь от ужаса перед очередным покушением. Девочка боялась, что из-за цветущей живой изгороди кто-нибудь выскочит и снова попытается убить ее. Она так обрадовалась встрече с Вендом, что наклонилась с седла и крепко пожала ему руку.
Венда это удивило, но также – это было заметно – и обрадовало. На минуту он стал похож на самого обычного человека, радующегося встрече с друзьями.
– Неподалеку отсюда, в миле с небольшим, есть прекрасная поляна для лагеря, – сообщил он.
Место действительно оказалось замечательным: ровная, как искусственный газон, зеленая лужайка, невидимая с дороги. Здесь же – небольшой пруд, в который впадает кристально чистый ручей. Неподалеку шумит каскад водопадов, а на плоских валунах оказалось очень удобно сидеть. Полянку со всех сторон окружали молодые рябины и серебристые березы.
– Защита, – сказал Венд, поглаживая изящный светлый ствол.
– Либби Бражка? – осведомился Митт.
Венд с любопытством взглянул на него.
– Ты знаком с ней? – резко спросил он.
– Можно сказать и так, – ответил Митт. – Встречались раз или два.
Венд несколько секунд смотрел на юношу, словно взвешивая что-то в уме, а потом растерянно отвернулся.
Обретенное в лагере чувство безопасности всех взбодрило. Путники принялись суетиться, обихаживая лошадей и устраивая костер. Когда Хестеван выполз из фургона, потирая кулаками глаза, со словами «не могу понять, почему это меня так развезло», его встретили шутками и смехом. Впрочем, судя по его поведению, сон и впрямь пошел Хестевану на пользу. Он отправился вместе с Вендом собирать землянику, и они очень скоро до краев наполнили ягодами шляпу последнего. Митт и Морил за это время набрали уйму грибов на холме немного выше по течению ручья, и в итоге вместо заурядного дорожного обеда получился настоящий пир.
Навис рассказывал Венду и Хестевану о тех событиях, которые они пропустили в Гардейле. Маевен все это время продолжала наблюдать за Миттом, пытаясь угадать, страдает ли он по-прежнему из-за поведения Хильди, и никак не могла сказать на этот счет что-то определенное. Впрочем, дело было в том, что Митт и сам этого не знал. Вот если только кто-нибудь представит ему убедительные доказательства, что Хильди и Биффа благополучно следуют в Ансдейл, то он сразу же, чуть ли не с облегчением, напрочь выкинет Хильди из головы. «Моя главная беда, – думал парень, глядя на выразительное, красивое лицо Венда, который тревожно смотрел в сторону Норет, – что я, как глупая собака, сам нарываюсь на пинок».
– Два раза подряд… – задумчиво протянул Венд. – Госпожа, я должен попросить вас больше не покидать зеленых дорог. Только здесь вы в безопасности.
– Вам удалось раздобыть кубок? – поинтересовался Хестеван.
– Навису удалось. – Морил все еще продолжал переживать, что не смог сам похитить святыню.
– Будьте любезны, покажите его нам, – чрезвычайно вежливо попросил Хестеван, обращаясь к Навису.
Маевен сразу же позабыла о своих переживаниях по поводу Митта. Дело принимало тревожный оборот. Ощущая нервную дрожь, она следила, как Навис неторопливо засунул руку в карман и извлек оттуда предмет, завернутый в шелковый носовой платок. Уже начали сгущаться сумерки, и небо сделалось зеленоватым. Когда носовой платок развернули, на серебре кубка заиграли блики от костра. Навис, не вставая с камня, поклонился Маевен:
– Норет, ваш кубок. – Он протянул кубок Митту, чтобы тот передал его их предводительнице.
Юноша явно не ожидал этого и не слишком ловко принял кубок. На мгновение зеленоватые сумерки и отблески огня затмила яркая, чуть дрожащая голубая вспышка. Раздалось зловещее шипение.
– Ох! – воскликнул Митт. Пока все мигали, восстанавливая зрение, он поспешно накинул на кубок платок и передал его Норет. – Осторожнее, на нем сильные чары.
Маевен взяла сверток. Похоже, дело обстояло хуже, чем в случае с кольцом. Спутники ожидали, что она развернет платок и возьмет кубок. Только это, вероятно, закончится смертью от удара электрическим током. «Но, – сказала себе девочка, сглотнув вставший в горле комок, – если бы меня убило током, то Венд, наверно, упомянул бы об этом еще во дворце. Что ж, рискнем».
– Ну вот, смотрите. Это кубок Адона. – Она развернула платок, крепко взяла его за кривую ножку и подняла пузатую серебряную чашу над головой.
К ее великой радости, ничего не засверкало и не зашипело. Еле-еле различимые в темноте лица пятерых мужчин обратились к кубку. Поразительно, какими темными выглядели руки девочки на фоне кубка. Серебро будто светилось изнутри. Да, так оно и было в самом деле. Кубок наполнялся постепенно усиливавшимся нежно-голубым сиянием. Он светился в сгущавшейся мгле, как синяя лампа, а руки, державшие ножку, просвечивали кроваво-красным. Это было настолько красиво, что на глаза Маевен навернулись слезы.
Все одновременно, как по команде, шумно выдохнули.
– Это тот самый кубок, – первым сказал Венд. – Он узнал вас, как в свое время узнал Адона.
«Что ж, слава Единому!» – подумала Маевен, снова заворачивая кубок в платок.
Под дружелюбный шелест рябин и берез все спали очень хорошо. Но ближе к рассвету, когда журчание ручья из убаюкивающего сделалось раздражающим, а люди принялись вертеться с боку на бок, поскольку невысокая трава больше не защищала их от холода и сырости земли, Митт увидел странный сон. В нем все тесно переплелось, но явственно ощущалась опасность.
Все началось с того, что перед ним открылся лагерь с высоты птичьего полета. Он разглядел кубок, жарко пылавший серебряным светом, а поблизости другое сияние, желтого оттенка. Немного погодя он осознал – желтый свет исходит от золотой статуэтки. Это было очень важно. Митт смотрел сверху и думал, что Норет эта статуя уже не слишком-то и нужна. Он может получить свою долю. Впрочем, главное значение статуи заключалось в чем-то другом. Парень долго ломал голову, пытаясь понять, в чем же именно, пока его внимание не переключилось на зеленые дороги, что протянулись по горам и долам вдали от их ночлега. Он смотрел на дороги, и ему снилось, будто он вернулся в лагерь, спит под своим одеялом и во сне смотрит с высоты на зеленые дороги.
А они раскинулись во всех направлениях, змеясь среди гор, связывая самые удаленные уголки страны. Он мог видеть их все, протянувшиеся от Водяной Горы до Кернсбурга и еще дальше, в Северный Дейл и на Юг. Некоторые зеленые дороги бежали в южном направлении, но обрывались где-то в районе самых высоких горных хребтов. И по ним что-то двигалось, что-то сокрытое и опасное. Что-то, что намеревалось подмять под себя весь Дейлмарк.
Во сне Митту казалось, что он чувствовал бы себя намного лучше, если бы не поведение дорог. Они сходились к нему, лежащему под рябинами. Парень ощущал, как сжимается кольцо опасности. Смутная угроза заставила его вновь сосредоточиться на дорогах. Сейчас те казались серыми под желтоватым лунным светом. Митт присмотрелся к безымянным путешественникам, что брели вдоль них. Многие вышли в путь спозаранку, а может быть, ехали всю ночь. Среди них была и Хильди. Они с Биффой успели далеко уехать по дороге к дымящейся горе и уже приближались к пределам Ансдейла. Киалан тоже преодолел добрую часть пути в Ханнарт. Это усилило чувство опасности. Посмотрев на север, Митт вдруг увидел молодого менестреля, брата Морила. Тот встал затемно после короткого отдыха и спешил в Аденмаут. Вслед за Дагнером также ехало множество всадников. Все они представляли опасность.
Черное пятно опасности легло и на сам лагерь под кудрявыми рябинами.
Впрочем, Митт упрямо игнорировал это пятно и продолжал наблюдать за дорогами. Он видел на них Бессмертных, которые куда-то шли. Простые путники их не узнавали. Они настолько походили на обычных людей, что Митт даже спросил себя: как же ему удалось узнать в них Бессмертных? Но он точно разглядел короля Хэрна. Тот шел строить Кернсбург. При этом король Хэрн выглядел скромным юношей чуть постарше Митта, а может быть, и его ровесником. Парень узнал Маналиабрид, спешащую в изгнание вместе с Адоном и маленьким мальчиком, его сыном. Адон оказался невысоким человеком и имел намного больше сходства с Нависом, чем этого мог ожидать Митт, а Маналиабрид очень походила на Норет. С ними брел и Венд, но он, к немалому удивлению Митта, выглядел почти так же, как и во время их совместного путешествия.
Теперь он точно знал: это сон. И поэтому его не удивляло то, что зеленые дороги уходили в далекое прошлое. Митт изумлялся тому, как они проходят сквозь историю до сегодняшнего дня и того места, где он лежит, окруженный такой серьезной опасностью. Бессмертные пересекали время и пространство и уходили в далекое будущее. Они творили историю, оставаясь незаметными, незримыми путниками бесконечных дорог. Митт напряженно вглядывался в дороги, устремленные к Югу, к самому морю. Он видел сражения и много всего странного. Этот сон мог бы даже понравиться ему, если бы дороги снова и снова не приводили его под рябины, показывая, что Норет опасна.
– Нет, – возразил Митт своему сну. – Опасность может угрожать ей, но она сама не представляет опасности.
А сон продолжал спорить с ним:
– Опасность грозит не Норет. А тебе.
– Ах, брось! – с издевкой воскликнул Митт, обращаясь ко сну. – Если кто и представляет опасность, то это графы.
И в следующее мгновение он проснулся и увидел белый туман и похожие на тени серые деревья. Митта переполняла смесь досады и страха.
Все остальные казались ему возмутительно отдохнувшими.
– Куда мы пойдем дальше, госпожа? – спросил Венд.
– Добывать меч Адона, – бодро ответила Норет.
– Значит, к Водяной Горе.
На развилке у следующего путеводного камня путники выбрали правую дорогу и почти сразу же очутились на каменистом дне обширной долины. В столь мрачном месте все невольно присмирели. По обеим сторонам от дороги поднимались крутые, высокие безжизненные холмы, выгнутые, словно паруса под ветром. Митт решил, что паруса пришли ему на ум потому, что ветер не просто гулял по долине, но даже заунывно свистел. И этот свист был точь-в-точь таким, к какому Митт привык в море. Как и в море, этот ветер нес навстречу путешественникам широкие полосы мелкого дождя, смешанного с туманом, отчего бесплодные холмы казались еще более неприступными и пустынными. «Такое впечатление, что кто-то держит их натянутыми, как полотнище», – думал юноша, разглядывая сквозь пелену дождя желтоватые пятна холмов. Ему представился Единый. Он увидел неизмеримо огромную фигуру, что взяла эту суровую скалистую землю за край и тянула, тянула, тянула ее до тех пор, пока она не натянулась настолько, что ее нельзя было даже пошевелить. Реки, камни и все живое, сорванное с мест, беспомощно валилось и катилось, а Единый все тянул…
Митт содрогнулся всем телом и поплотнее запахнулся в куртку. Он смутно припоминал, что вроде бы видел что-то подобное во сне. Впрочем, и это, и все мысли насчет возможной опасности парень решительно отогнал от себя. Если позволить тревожным размышлениям такого рода овладеть собой, то наверняка ничего хорошего не дождешься.
Дневной путь оказался чрезвычайно скучным, а ночлег – неуютным и ничуть не похожим на тот лагерь, который отряд устроил прошлой ночью под рябинами. Ветер налетал со всех сторон. Огонь то почти совсем угасал, то вскидывался яркими языками, но не давал тепла, зато густо дымил. Спрятаться от дыма было совершенно невозможно. Путники, даже Морил и Хестеван, спавшие в фургоне, завернулись во все одеяла, плащи и прочие одежды, но все равно никто так и не смог крепко заснуть. Ветер, казалось, проникал во все щели. Митт так сильно замерз, что поднялся задолго до света. Снова начал моросить дождь, и все его вещи успели изрядно отсыреть. Так как уже можно было не опасаться замерзнуть или промокнуть еще сильнее, он решил вымыться в ручье чуть повыше груды валунов, к которой с вечера привязали лошадей. Это был жалкий маленький ручеек, что пробирался меж серых камней со звуком, напоминавшим зубовный скрежет.
Митт невольно разбудил Маевен. Стараясь не стонать, она выбралась из-под груды совершенно не гревших вещей. Ее встретил бледно-серый рассвет. Ни разу в жизни ей не доводилось так замерзнуть и промокнуть. Единственная хорошая новость – перестал болеть живот. «Как будто зеленые дороги умеют лечить», – подумала она, пробираясь к выгребной яме неподалеку от импровизированной коновязи. По возвращении девочка обнаружила, что остальные все так же спят под ворохом вещей. Это показалось ей почти невыносимым. Маевен отошла к куче камней и принялась чистить лошадей.
И тут с ней заговорил знакомый глубокий голос.
– Я все знаю, – сказал он. – Твой дальнейший путь теперь совершенно ясен.
– Да неужели? – огрызнулась Маевен. – Добро пожаловать. А интересно, где вы были, когда я очень нуждалась в совете? Почему не предупредили меня о втором человеке с ножом?
Меж тем, окунувшись в ручей, Митт выяснил, что замерзнуть еще сильнее вполне возможно: вода оказалась ледяной. Должно быть, ручей рождался где-то в тающих снегах невидимых отсюда высоких гор. Те части тела, которые он сумел погрузить в воду, сразу посинели. Парень поспешно вымылся, громко фыркая, и принялся торопливо натягивать одежду. К тому времени показалось солнце. В эту минуту Митт понял, что выбрал самое холодное место для купания: оно пряталось в густой синей тени, зато на камни уже падал ослабленный туманной дымкой желтый солнечный свет. Дрожа всем телом, Митт побрел туда, надеясь согреться.
Он услышал с другой стороны груды камней голос Норет и отвечавший ей глубокий мужской голос. Значит, Хестеван или Венд, а может и оба, тоже проснулись. Митт бодро направился вокруг валунов.
– Тебе не грозила никакая опасность. Помощь успела бы вовремя, независимо от того, предупредил бы я тебя или нет, – сказал глубокий голос.
Митт растерянно замер. Норет чистила кобылу Нависа, а рядом – никого, кроме лошадей. Парень ясно видел Венда, спавшего с другой стороны погасшего костра. У соседнего холма – Навис. А Хестеван как раз в этот момент высунул голову из фургона.
Она же говорила, что общается с Единым! Но Митт никогда до этого самого мгновения не верил в это по-настоящему. Парень бесшумно отступил за камни, чтобы Норет не подумала, будто он сует нос не в свои дела, и стоял там на солнце. Впрочем, и оттуда он достаточно ясно слышал оба голоса.
– Я больше не собираюсь спускаться в долины, – заявила Маевен. – Буду оставаться на зеленых дорогах. Венд сказал, что здесь я буду в безопасности.
– Ты не будешь здесь в безопасности, – возразил неведимка.
Последовала пауза.
– Но почему? – спросила Норет.
Ее голос прозвучал совершенно спокойно. Митт не мог знать, что девочка дрожала всем телом. Он решил было отступить еще немного подальше, чтобы не слышать голосов, но как раз в этот момент незримый собеседник ответил:
– Этот юнец с Юга, которого ты называешь Миттом, представляет собой самую большую опасность из всех, с какими ты когда-либо сталкивалась. Ты должна убить его, прежде чем он сможет уничтожить тебя.
После этих слов юноша полностью утратил способность двигаться.
– Но ведь Митт спас меня от второго убийцы, – опешила Маевен.
– Ради своих собственных целей, – сказал голос. – А убить его совсем не легко, пока жив взрослый, Навис. Он будет защищать Митта ради себя самого. Поэтому я советую тебе убить их обоих сразу.
– Не может быть, чтобы вы говорили это всерьез! – откликнулась Маевен.
– После того как ты найдешь меч Адона, ни тот ни другой тебе больше не понадобятся. Зарежь их ночью, когда они будут спать, накануне прибытия в Кернсбург.
– Вот как? А как быть с Вендом, Морилом и Хестеваном? Они что, тоже мне не понадобятся?
– Я уже предупреждал, – невозмутимо отозвался голос, – что мальчишка-менестрель будет нужен для того, чтобы разыскать корону. После этого он станет для тебя такой же серьезной помехой, как и южане, и тебе нужно будет зарезать его при первой же возможности.
– Вы хотите, – сказала Маевен, изо всех сил сдерживая нервный смех, – чтобы я прибыла в Кернсбург с грудой трупов?
– Там тебя будет дожидаться сильная армия. Покажи народу трупы, скажи, что эти люди были предателями, и объясни, что всех предателей короны постигнет такая же участь.
– Премного благодарна! – возопила Маевен. – Вот это – настоящий план!
– Делай, что я тебе говорю, – назидательно сказал голос, и в нем прозвучали новые нотки, заставившие и Маевен, и Митта содрогнуться, – иначе тебя ждет провал и неминуемая гибель.
После этого наступила тишина. Митт продолжал неподвижно стоять на том же месте, пока не услышал звук щетки, которой энергично расчесывали лошадь. После этого он двинулся в лагерь, по пути стараясь придать лицу непринужденное выражение. Никто, казалось, совершенно не заметил, что его трясет. Впрочем, в это холодное утро дрожали все.
Завтрак оказался никудышным. Хлеб окамненел, сыры заплесневели. Из всех продуктов съедобными остались только маринованные вишни, но Митт обнаружил, что успел возненавидеть их, как и все остальные.
Наскоро собравшись, они отправились по продуваемой ветрами долине. Тем утром ни Митт, ни Маевен ни словом ни с кем не перемолвились.
В голове у Маевен царил полный сумбур. Кто же все-таки разговаривал с ней? Был ли это действительно Единый? Или все эти разговоры вела всего лишь какая-то часть ее собственного сознания? Та самая, что пришла в расстройство от перемещения во времени и жаждала крови, потому как насмотрелась на то насилие в Гардейле? Ведь опасность, в конце концов, и правда была вполне реальна! Если же это был Единый, то он, разумеется, гневался. Кого он назвал? Митта и Морила, пытавшихся украсть кубок, и Нависа, который действительно украл его. Еще когда все пели хором, она поняла, что Навис сделал нечто ужасное. Может быть, это и впрямь связано с кубком. А впрочем, что и почему с нею говорило, не так уж существенно. Важно то, что из-за последнего разговора ей сделалось по-настоящему больно. Голову Маевен заполнили противные подозрения насчет Нависа, Митта и Морила. Хотя ведь еще в самом начале этой поездки было ясно, что каждый из них решил идти с ней, руководствуясь какими-то собственными тайными причинами, а Митт и Навис показали ей часть этих причин в Гардейле. Важнее всего для них была, оказывается, Хильди. И от этого становилось еще больнее.
«О, как же я хочу домой!» – эта мысль так неотвязно преследовала Маевен, что она чуть не произнесла фразу вслух. Девочка даже издала неопределенный звук, заставивший и Хестевана, и его мула – так уж случилось, что именно они оказались рядом в этот момент, – повернуть головы и с любопытством взглянуть на нее. Но едва лишь звук успел сорваться с губ Маевен, как ей стало ясно, что она имела в виду не совсем то. Ей хотелось узнать, что же случилось с Норет, и попытаться изменить историю, невзирая даже на то, что кто-то из ее спутников намеревался сделать с ней что-то ужасное. Впрочем, здесь следовало кое-что уточнить. Не кто иной, как Митт, собирался сделать с ней что-то ужасное. Навис был хладнокровным лицемером, а Морил обладал глубиной понимания, и у него была чудесная квиддера, но младший южанин – он из тех, кто привык действовать. Маевен почувствовала спазм в горле, как будто Митт пытался задушить ее, – и возможно, действительно пытался: в гостинице.
Митт тоже продолжал обдумывать услышанное. Это просто смех! Единый решил поиграть с ним в какие-то непонятные игры. Или же, что, пожалуй, даже вероятнее, он и начал-то эти игры из-за Митта.
Парню очень хотелось уехать куда-нибудь подальше и забыть обо всем этом. Как прекрасно было бы поселиться на ферме где-нибудь поближе к Югу, чтобы погода не так сильно отличалась от той, что была привычна ему с детства, и предоставить Единому возможность самостоятельно расхлебывать всю эту кашу, которую он заварил. Но для этого нужно получить половину золотой статуи. А на то, что Норет выполнит свое обещание и поделится с ним, вряд ли можно рассчитывать. Ведь теперь она знает, что Митту приказано убить ее. Но как бы там ни было, он должен оставаться с ней до самого Кернсбурга. Если Хильди уже в безопасности, то Йинен еще не выбрался из ловушки, и к тому же могло получиться так, что Киалану все же не удастся вытащить его оттуда. Митт с удовольствием посмеялся бы над всеми этими проблемами, если бы был способен смеяться. Впрочем, при любых обстоятельствах ему следовало как можно скорее предупредить Нависа и Морила. И если уж речь зашла о предупреждениях, разве этот сон не был самым настоящим предупреждением? Ничем другим он просто и не мог быть.
Митт отвлекся от размышлений, почувствовав, что ему стало тепло. Нет, даже не тепло, а, как ни странно, почти жарко. Он расстегнул мундир. С просветлевшего неба сыпался несильный дождь, но на него можно не обращать внимания. Вот это перемена! Сейчас, наверно, такая жара, какой на Севере почти и не бывает.
Они наконец-то выбрались из долины и теперь шли по зеленой дороге через пустошь, заросшую густым и высоким утесником. Дальние горы кутались в лиловато-белую дымку. Митт пригляделся и сумел рассмотреть сквозь туманную завесу дождя снеговые шапки на вершинах пиков.
– Куда это мы попали? Почему здесь так жарко? – Это были первые слова, которые он произнес после завтрака.
– Добро пожаловать домой! – с улыбкой ответил Морил. – Это же Щит Орета.
– Большое нагорье, глядящее в сторону Юга, – объяснил Хестеван, сидевший на козлах рядом с Морилом.
«Снова он превратился в учителя», – подумала Маевен. Видимо, благодаря теплу ее настроение улучшилось.
– Теперь мы сможем греться до самого Кернсбурга. Когда-то здесь были чудесные места. Даже во времена Адона тут обитало очень много народу.
«Ага…» – задумалась Маевен, почти полностью забыв про свои терзания. Если это Щит, то она хорошо рассмотрела его из окна поезда. Там было множество сельскохозяйственных угодий, каких-то фабрик, садов, рощ и селений. Но Хестеван, по-видимому, прав. Среди утесника и вереска по обе стороны от дороги то и дело попадались груды камней довольно правильной формы. Скорее всего, это то, что осталось от домов.
– Но куда же все эти люди подевались? – спросила она.
– Разбежались во время войн, начавшихся после смерти Адона, – ответил Морил.
– И кто же теперь владеет этими местами? – осведомился Навис.
Он разглядывал ветвистые заросли утесника и росшие под кустами папоротник-орляк и вереск с таким видом, как будто был не прочь объявить обезлюдевшее плато или хотя бы его часть своим уделом.
Хестеван углубился в сложные рассуждения по поводу того, что на эти земли могли бы претендовать и Ханнарт, и Водяная Гора, но ни то ни другое графство не пожелало присоединить их к своим владениям. Слушая его разглагольствования, Маевен хмурилась. Судя по всему, пройдет не так уж много времени, и Навис действительно завладеет частью этих земель. В ее время герцог Кернсбургский владел в этих местах большим пивоваренным заводом. Хватит ли у нее смелости изменить историю, устранив из нее Нависа? Пойдет ли она на это? «Нет, конечно нет», – ответила девочка на собственный вопрос и сразу почувствовала небольшое облегчение. Но это не касалось ни Митта, ни Морила, которых в истории не было вовсе.
Она искоса взглянула на Митта. А тот, наклонив голову, рассматривал груду камней, чуть более крупную, чем все остальные. Над камнями раскинула ветви старая яблоня. «Я мог бы жить здесь и работать на земле», – думал он. Тяжелый труд, но зато можно рассчитывать на покой.
Ветерок унес дождь в сторону гор, оставив над головами путников чистое, словно умытое, голубое небо. От всех повалил пар. Фургон менестрелей погрузился в клубящееся туманное облако. Из вереска во множестве вылетели слепни и принялись носиться вокруг лошадей и жалить их. Графиня сразу же начал мотать головой и взбрыкивать, но Митт ехал, все так же понурив голову. Казалось, он опять перестал замечать окружающее. Сон, увиденный минувшей ночью, снова овладел его мыслями. В этом сне вовсе не было места мирной жизни на ферме. И все шло совсем не так, как ему хотелось бы.
Теперь вдоль дороги попадались маленькие фермы с домами, сложенными из серого камня, с идеально прямоугольными полями, окаймленными вереском. Выяснилось, что Щит был не настолько заброшен, как это показалось Маевен с первого взгляда. Фермы встречались все чаще и делались все крупнее. Когда в полдень путники остановились перекусить, их со всех сторон окружали возделанные поля; вдали виднелись дома фермеров, к которым вели огороженные стенами неширокие дороги. Зато деревьев почти не попадалось. Отряд остановился под огромным старым ясенем, возвышавшимся на пересечении зеленой дороги и одного из проездов.
Навис радовался жаре, не скрывая чувств. Он уселся на искусно сложенную из дикого камня стенку и воздел руки к солнцу. Маевен и Хестеван укрылись в тени дерева, где раньше всех расположились лошади.
– Это уже на что-то похоже! – сказал он Митту.
– Вы правы, – согласился тот. – Я согрелся в первый раз после того, как попал на Север. Я скоро вернусь.
Парень взял пару маринованных луковиц – все лучше, чем вишни, – большой кусок осклизлого сыра и побрел по проезду в сторону. Увиденный ночью сон смешался в его сознании с услышанным на рассвете жутким разговором, и ему хотелось обдумать все это в одиночестве. Дела шли до ужаса неправильно.
Он подумал, что почти готов к тому, чтобы просто уйти. Дойдя до перекрестка, парень свернул: поперечный путь был уже, его не огораживали стены и на нем Митт чувствовал себя свободнее. Он пошел вверх и вскоре оказался неподалеку от вершины холма; здесь гулял теплый ветер, а по обе стороны дорогу окаймляли еще невысокие посевы. Оба поля были серо-зелеными, словно море над опасной песчаной отмелью. Справа, по ячменю, гуляли зеленые с белым волны, как в настоящем море. Пшеница слева держалась тверже; ветер лишь поднимал на ней мелкую рябь, напоминавшую легкий прибой на каменистом берегу. А вот запах здесь совсем не походил на морской – пахло пылью и сочной травой.
Митт почувствовал мощный приступ тоски по дому.
– Горелый Аммет, – негромко пробормотал он, – и чего ради я уехал с побережья?
– Ты же сам знаешь, что у тебя не было другого выбора, – ответил ему чей-то голос.
