16
Митт резко вскинул голову и увидел идущего навстречу ему по дорожке высокого золотого мужчину. Пока парень пялился на встречного, тот склонился в приветственном поклоне. В это время года Аммет не казался ни молодым, ни старым. Его можно было бы счесть ровесником Нависа, если бы не ниспадающие на плечи золотые локоны, благодаря которым он выглядел даже моложе.
– Ну вот, теперь ты, – печально проговорил Митт. – Хотелось бы понять, зачем вам, Бессмертным, нужно постоянно гнать меня?
– Это не наша вина, Алхаммитт, – ответил Старина Аммет. – Времена гонят нас. А я должен напомнить тебе, что, выбрав дорогу ветров, ты выбрал вместе с ней и зеленую дорогу.
– Да знаю я, знаю, – досадливо огрызнулся Митт. – С того мгновения, когда я вступил на этот путь, у меня не было ни единой возможности покинуть его. Все равно я то и дело оказываюсь перед необходимостью выбирать! И каждый раз, когда я делаю выбор и пытаюсь двигаться по тому пути, который считаю верным, обстоятельства резко меняются и норовят столкнуть меня на совсем другую дорогу. Сегодня утром Единый приказал Норет убить меня, и Нависа, и Морила. Ну и что мне прикажешь делать теперь?
Старина Аммет серьезно посмотрел на него, и вдруг Митту показалось, что он похож на Венда, с той лишь разницей, что Аммет раскачивался и шелестел на ветру.
– Я явился сюда не для того, чтобы указывать тебе, что делать.
– Ну конечно, – горестно откликнулся Митт. – Вы, Бессмертные, никогда не даете прямых ответов. Вы только и знаете, что шпынять и подгонять неведомо куда.
– У меня нет права, – сказал Аммет, не отвечая на упрек, – задавать вопросы нашему Великому Отцу. Он установил закон, согласно которому мы не можем говорить его смертным родичам, что им следует делать. Иначе люди превратились бы в марионеток.
– Выходит, Единый сам нарушил свой собственный закон, – отозвался Митт.
– Я пришел сюда, чтобы посоветовать тебе подумать об этом.
После слов Аммета наступила тишина. Она нарушалась лишь легким шелестом – то теплый ветер играл светло-золотыми волосами Бессмертного, пока Митт переваривал услышанное.
– Не понимаю, – признался он после долгой паузы.
Взгляд Старины Аммета излучал такую доброту, что парень почувствовал себя много хуже, чем прежде.
– Я должен напомнить, что мы поведали тебе наши имена, чтобы ты мог при необходимости произнести их, – сказал Старина Аммет.
Митт кивнул. Он ощутил, как его лицо перекосила гримаса. И правда, в тайниках памяти хранились четыре имени: великие и меньшие имена Старины Аммета и Либби Бражки. Он постоянно ощущал их, словно воспаленный зуб, который человек то и дело трогает языком, хотя и знает, что это обязательно приведет к новой вспышке боли.
– То есть я могу сказать ей величайшее из твоих имен?
Аммет рассмеялся, а Митту показалось, будто ласковый ветерок сменился теплым шквалом.
– Это имя не следует разменивать на такие мелочи. Пройдет много, очень много лет, прежде чем ты на самом деле окажешься перед необходимостью произнести мое великое имя. Но ведь у тебя есть три других имени. Если ты должным образом воспользуешься ими, то Щит Орета может вновь покрыться такими вот полями.
Он вскинул руку, указывая Митту на ячмень, по которому все так же гуляли волны, и на строптиво шелестящую пшеницу. Парень обвел окрестности задумчивым взглядом, не удержавшись от мысли о ферме, которой он, может быть, когда-нибудь обзаведется.
– Тебе ведь хотелось бы этого? – просто спросил он.
– Да, Алхаммитт, – так же просто согласился Старина Аммет.
Он улыбнулся на прощание, повернулся – его волосы взметнулись, словно подхваченные ветром, – и пошел прочь, чтобы уже через десяток шагов скрыться за поворотом.
Митт несколько мгновений смотрел ему вслед. Никакого поворота не было, дорога тянулась между двумя полями, прямая как стрела. Парень вздохнул и отвернулся.
Всего в нескольких ярдах от него, немного ниже по склону, стоял Морил. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Затем Морил облизнул губы, несколько раз кашлянул, но все равно его голос срывался от благоговейного страха.
– К-к-кто это б-был?
– Старина Аммет, – ответил Митт. – Колебатель Земли. – Его голос прозвучал ничуть не лучше. – А что ты здесь делаешь?
– Ты забыл взять хлеб, – пояснил Морил.
– Утром он больше походил на серый булыжник. А сейчас в нем, наверно, успели завестись какие-нибудь козявки.
– Ну, так или иначе я его принес.
Морил протянул было товарищу узелок, но вдруг поднес его к лицу и принялся недоверчиво рассматривать. Потом развернул тряпицу и извлек хрустящий хлеб. Ветер донес до носа Митта аромат свежей выпечки. Он с сожалением взглянул на сыр и лук, которые так и не удосужился съесть. Лук был тем же самым, но вместо заплесневелого, липкого кома сыра у него в руке оказался твердый бледно-желтый клинышек. И пах он не менее аппетитно, чем хлеб.
Он протянул кусок Морилу:
– Хочешь немного?
Мальчик кивнул, закинул футляр с квиддерой за спину и уселся у живой изгороди. Митт пристроился рядом, и тут ему пришло в голову, что квиддера для Морила – такой же больной зуб, как четыре имени для него самого. А к тому же еще и постоянная причина для беспокойства. После того как Хестеван попытался забрать у юного менестреля инструмент, тот почти не выпускал его из рук.
Они поделили свежий хлеб и сыр пополам и жадно съели.
– Все равно, – сказал Митт, возвращаясь к началу беседы, – это непохоже на тебя – вот так бежать следом за мной с хлебом.
– Я не шпионил за тобой, – ответил Морил с достоинством, на какое может быть способен человек, с хрустом жующий маринованную луковицу. – Я только видел его, но не слышал ни слова из того, что он говорил. И Бессмертный наверняка знал, что я рядом, иначе с чего бы хлеб так изменился?
– Ну и?.. – выжидательно произнес Митт.
– Что-то у нас неладно. Сегодня утром я залез на кучу камней, думал погреться на солнце. Я слышал голос, который приказывал ей убить нас.
Митт почувствовал, что вдруг полностью лишился аппетита.
– И?..
Морил проглотил лук, как будто это был комок, застрявший в горле.
– Я уже слышал этот голос. Слышал, как он советовал ей отыскать дары Адона. Тогда казалось, что все идет нормально.
Митт продолжал жевать, невзирая на полное отсутствие аппетита. Если ты успел хоть немного побыть бедняком и пожить в Холанде, то никогда в жизни не упустишь возможности поесть.
– И что ты об этом думаешь?
По-видимому, Морил тоже заставлял себя есть – ведь менестрелям так же, как и прочим, приходится переживать трудные времена.
– Думаю, – протянул он, – с ней разговаривает вовсе не Единый.
Митт уже понял, что именно поэтому Старина Аммет смотрел на него с таким сочувствием. Это относилось к числу тех вещей, о которых ему вовсе не хотелось размышлять без крайней необходимости.
– Тогда кто же?
– Канкредин, – проговорил мальчик.
Митт кивнул:
– Наверно, ты прав. Но раз так, что все это означает?
– Он начал разговаривать с ней, когда она была еще совсем маленькой, и постепенно внушил ей все, что хотел, – задумчиво сказал Морил. – Ведь он лишен тела и потому может выдать себя и за Единого.
– Может, и так, но я о другом, – ответил Митт. – Ты только задумайся, что получится, если она все-таки станет королевой. Норет сама по себе может быть распрекрасным человеком, но ведь она будет готова отправиться куда угодно, чтобы исполнить любое повеление Канкредина. Она уже все исполняет!
– Но сегодня утром, – возразил Морил, – она отвечала ему почти что издевательски, примерно, как твой Навис.
Возражение не убедило Митта.
– Возможно, но рано или поздно Норет сделает то, что он хочет. Посуди сам. Канкредин ведь обрабатывает ее всю жизнь, ты же только что сам это сказал. Колдун говорит ей, что она станет королевой, что она дочь Единого, и Норет отправляется в путь за короной. А теперь получается, у нее нет вообще никаких прав. Алк с самого начала так считал. И значит, весь наш поход не стоит и мешка прошлогодних кислых яблок.
– Так что же нам теперь делать?
Митт улыбнулся, но в его улыбке не было ни капли веселья:
– Похоже, лучше всего будет, если я сделаю то, чего так желали графиня и твой любимый Керил. Выберу удобный случай и убью ее. Смех, да и только!
Эти слова стоили Митту немалого усилия. Опять, в который раз, в его горле встал плотный ком при воспоминании о живом веснушчатом лице Норет, которое теперь, когда он познакомился с девушкой ближе, стало значить для него гораздо больше. А еще парень вспомнил о том, как она откровенно, неподдельно перепугалась там, в законоведческой школе, когда на нее набросился убийца. Он был сам изумлен тем, насколько сильно Норет запаниковала. А ведь когда на нее бросится Митт, она испугается не меньше – пожалуй, даже еще больше.
И потому он испытал огромное облегчение, когда Морил твердо и спокойно сказал:
– Нет.
– Но ведь ее нужно остановить. – Митт очень надеялся услышать убедительное возражение.
– Да, но, если она умрет, разве Канкредин не сможет взяться за кого-нибудь другого? Кого-нибудь более… ну как бы это сказать… более безжалостного.
«Скажем, такого, как Навис», – добавил про себя Митт. Это и впрямь много хуже. И тут его осенило. Идея не имела никакого отношения к тому, что требовали от него Керил и графиня.
– В таком случае нам следует заняться самим Канкредином. – Конечно же, вот что имел в виду Старина Аммет, когда велел ему подумать. – Как ты считаешь, твоя квиддера поможет нам в этом?
Морил уткнулся подбородком в колени и задумался, крутя в пальцах последнюю корочку хлеба.
– Возможно, – не слишком уверенно сказал он после долгой паузы. – Мне кажется, что, если бы мы поймали момент, когда он снова заговорит с ней, я мог бы заставить его предстать в истинном виде. А этого будет достаточно?
– Пожалуй, да, – ответил Митт. – У меня в рукаве спрятана парочка имен, которыми я мог бы воспользоваться, если бы только знал, где он прячется.
Морил засунул корку в рот.
– Я, в общем-то, надеялся как раз на это, – невнятно произнес он, прожевывая хлеб. – О тебе рассказывают немало всяких историй.
Они встали и отряхнули крошки с колен.
– Только смотри, ни намека, чтобы Канкредин не смог догадаться, – предупредил Митт.
– За кого ты меня принимаешь? – возмутился Морил.
Они заговорщицки улыбнулись друг другу, хотя обоим было совсем не весело.
Самое худшее будет, если что-то пойдет не по плану, думал Митт всю дорогу к лагерю. Может статься, все равно придется убить Норет. Ему казалось, что жаркие солнечные лучи давят на плечи невыносимой тяжестью. Парень чувствовал себя так, будто уже облачился в траур.
Остальные путники, уже теряя терпение, ждали их под ясенем.
– Куда вы запропастились? – почти хором завопили они.
Остатки пропавшего серого хлеба лежали в канаве. Митт и Морил виновато взглянули на заплесневелые краюхи.
– Мы заблудились, – соврал Морил. – Мне кажется, что нам стоило бы заехать на какую-нибудь ферму и купить хоть немного хлеба.
– Учить будешь свою бабушку, – отрезала Маевен.
Митт видел, как она поглядывала то на него, то на Морила, вероятно пытаясь угадать, что они затеяли. Ее усыпанное веснушками лицо казалось еще более возбужденным, чем обычно. Он знал: надо как-то рассеять ее подозрения, но мерин Графиня от жары сделался еще упрямее, чем обычно. Пришлось сосредоточиться на борьбе с ним, продолжавшейся до самого вечера. Несмотря на то что он сам предупредил Морила об осторожности, Митту ужасно хотелось прикрикнуть на лошадь: «Не унывай! Может быть, в Кернсбург ты привезешь уже мое мертвое тело!» Ему пришлось даже прикусить язык, чтобы не сказать этого вслух. Он почти наяву видел свой труп: руки, болтающиеся с одного бока лошади, мягкие сапоги, раскачивающиеся с другой стороны, а тело, перекинутое через седло, уже начало вонять на жаре.
Они с Норет не перемолвились ни единым словом, пока отряд не остановился на ночлег неподалеку от фермы, на ровном лугу, который, правда, оказался густо усеян коровьими лепешками. Венд и Навис отправились на ферму купить хлеба, а Митт и Маевен взялись ухаживать за лошадьми.
– А мы что, больше не разговариваем? – глубоко вздохнув, спросил Митт.
Маевен подскочила от неожиданности и с неподдельной радостью повернулась к нему:
– Да, похоже на то. Хотя ты вовсе не обязан был тогда торчать под деревом и слушать, как Навис и Хестеван обмениваются колкостями.
Митт отлично понимал, что девушка имела в виду нечто большее, но все же принял предложенный тон разговора:
– Вряд ли кто-нибудь может страстно возлюбить человека, застрелившего его лошадь. А знаете, – добавил он, глядя, как Хестеван суетливо моет колеса телеги, – если бы этот старик не был певцом, он учил бы детей в какой-нибудь школе и жил бы один-одинешенек в доме с запирающейся наглухо дверью.
– Да! Это точно! – Норет, по-видимому, очень позабавило замечание Митта.
После этого они непринужденно болтали, пока не увидели Венда и Нависа. Те шли с фермы с парой крынок молока и целой кучей сыров и хлебов.
– Ой! – виновато воскликнула Норет. – Готова поспорить, что за все это заплатил Навис. Просто ужасно, что мы вот так живем за его счет!
Митт относился к деньгам намного проще.
– Ну, все равно нам не стоило бы размахивать перед носом хозяина или хозяйки золотой статуей, – ответил он.
Оказалось, что этого говорить не следовало. Норет вскинула на него нервный взгляд и поспешно ушла встречать Нависа. Митт вздохнул. Как бы там ни было, они с Морилом устроили все так, чтобы не оставлять Норет одну, на тот случай, если голос снова заговорит с ней. Но этой ночью ничего не случилось.
Утром они вновь выступили в поход. Заросли папоротника и груды камней постепенно сменили фермы. Щит здесь плавно, широкими уступами, пересеченными холмистыми грядами, спускался к Водяной Горе и морскому побережью. Вместе с нагорьем спускалась вниз и зеленая дорога – то взбегая на холм, то ныряя вниз и снова взбегая, чтобы нырнуть опять. Так же, волнами, начинался и прекращался теплый звонкий ливень. Оглянувшись, можно было увидеть, что каждая белая дождевая полоса отступает по только что пройденному ими пути, поднимаясь все выше и выше, становится призрачной и в конце концов теряется из виду на фоне дальней зелени.
День уже начал клониться к вечеру, когда Митту – он как раз провожал взглядом отступление ливня вверх по склону – показалось, что на самой вершине дальней гряды, там, где и дождь, и дорога обрывались, появилось темное пятно. Когда же он оглянулся в следующий раз, пятно сделалось более четким и совершенно определенно немного приблизилось.
– Оп-па! – пробормотал он. – Такое впечатление, что следом за нами скачет конный отряд.
Все взгляды сразу же устремились в ту сторону. Именно этого они больше всего боялись. Хестеван и Морил даже свесились с повозки, чтобы выглянуть из-за фургона.
– По-моему, не меньше двадцати человек, – сказал Венд.
– И едут строем, – заметил Навис. – Рискну предположить, что это опытные дружинники. Кто-нибудь может различить цвета?
– Чересчур далеко, – ответил Хестеван.
– Зато приближаются очень быстро, – добавил Морил.
– И раз мы видим их, то они, скорее всего, тоже заметили нас. – Навис повернулся к Венду. – Есть ли здесь место, где мы могли бы свернуть с дороги, причем в низине, где они не будут видеть нас?
На торжественно-серьезном лице Венда мелькнула тревога.
– Пожалуй, найдется, но только через несколько миль.
– Тогда полезайте в колымагу, – распорядился Навис, – и постараемся попасть туда как можно быстрее.
Венд сделал три широких скользящих шага, ухватился за задник повозки и вскочил в фургон. Хестеван хлестнул мула вожжами. Телега, громыхая, покатилась на очередной подъем, а всадники потянулись следом. Маевен казалось, что они движутся невыносимо медленно. Пусть мул старался как мог, но повозка была тяжелой, и на подъемах движение сильно замедлялось. Девушка оглядывалась так часто, что у нее заболела шея. Всадники медленно, но неотвратимо настигали их. Каждый раз, когда она оборачивалась, оба отряда разделяло все меньше и меньше холмов. Довольно скоро удалось рассмотреть, что преследователей не двадцать, а не больше пятнадцати человек. Но, как резонно заметил Митт, для шестерых и этого хватит.
– Может быть, едут вовсе не за нами, – с надеждой в голосе предположила Маевен.
– А вы готовы биться об заклад, что это именно так? – не без ехидства спросил Навис. – Между нами говоря, мы украли кубок и кольцо, а также подстрекали народ к мятежу. Хотел бы я разглядеть их цвета. Это позволило бы нам гадать с чуть большей определенностью.
«И еще увели лошадь», – виновато думала Маевен, глядя на уши терпеливой лошадки, которая – она надеялась на это – принадлежала Норет. Интересно, стал бы в эти времена кто-нибудь гнаться за ними от самого Аденмаута, чтобы вернуть украденную лошадь? Ей очень хотелось знать ответ на этот вопрос.
– Кто-нибудь мог решить, что мы похитили Хильди. – Митт оглянулся. – Это не Ханнарт?
Из белых облаков хлынул слепящий ливень. Теперь вместо всадников вдали темнело лишь шевелящееся пятно. Когда повозка покатила под гору, пятно двинулось вверх по склону, а когда взмыленный мул, упираясь, потянул фургон в гору, преследователи уже успели спуститься в следующую ложбину и вскоре снова показались в поле зрения. Они подтягивались все ближе и ближе.
Навис крутил головой, внимательно осматривая окрестности. Слева местность уходила вверх, очень скоро достигая неприступной крутизны, а вот справа подъем казался не настолько крутым. Но там все заросло высоченным, едва не в человеческий рост, папоротником. Если они свернут туда, повозка оставит след, по которому сможет проехать даже слепой.
– Далеко еще? – крикнул Навис, обращаясь к сидевшему в фургоне Венду.
– Осталось только спуститься к реке, – не скрывая тревоги, ответил тот.
К тому времени, когда они съехали по очередному склону и увидели небольшую речку, пересекавшую зеленую дорогу, погоня отставала от них всего лишь на три холма. Однако появился шанс, что преследователи не разглядят их сквозь ливень, припустивший особенно сильно. Когда копыта лошадей и мула зачавкали по раскисшей земле около воды, дождь вновь прекратился, и беглецов осветил слабый золотисто-белый солнечный свет.
– Остановимся на мгновение, – уверенно скомандовал Венд и, откинув полог, выпрыгнул из фургона. – Не мог бы ты поиграть на квиддере? – попросил он Морила.
Мальчик высунул голову и без особого удивления посмотрел на него:
– Все равно, что играть?
– Не совсем. – Венд зашагал вдоль повозки. Хотя он старался наступать на траву, его ноги вязли в мягкой почве. – Играй все, что придет в голову, лишь бы о ведьме Кеннорет. – С этими словами он взял мула под уздцы.
Морил выхватил квиддеру из футляра и, не теряя ни секунды, заиграл вступление к «Песне Ткачихи»:
Продень челнок, протяни уток,
Надвинь бёрдо, собери полотно.
Прежде чем он успел перейти от припева к первому куплету, Венд зашагал вперед. Он заставил мула и повозку, звучно шлепая по воде и поднимая волны, описать широкий полукруг по реке. Потом свернул налево и снова вывел упряжку на берег.
– Следуйте за мной вверх по реке, – сказал он своим спутникам, не повышая голоса, чтобы не заглушать музыку.
Они ехали за фургоном по сырому травянистому пологому берегу. Никто не питал особых надежд на то, что им удастся скрыться. Свет стал ярче и приобрел более заметный золотистый оттенок. Митт то и дело оглядывался на остававшиеся за спиной следы колес и отпечатки подкованных копыт и думал, что, даже если хлынет проливной дождь, преследователи не пройдут мимо того места, где они свернули с дороги. А Маевен пыталась сообразить, не мог ли Морил от испуга ошибиться в выборе музыки.
«Песню Ткачихи» она знала с раннего детства, но никогда не слышала, чтобы эти слова имели какое-то отношение к ведьме Кеннорет. Навис ехал впереди и, не поворачивая головы, следил за зеленой дорогой; впрочем, ее сразу же заслонил пригорок.
– Разве что случится чудо… – пробормотал он себе под нос.
Двигаясь по заросшему густой травой берегу, маленькая кавалькада неожиданно выехала на неплохо наезженную дорогу. Она бежала вверх, извиваясь среди крупных валунов. По обе стороны от нее рос все тот же папоротник. Как только колеса повозки загрохотали по каменистой колее, путники отчетливо услышали приближение большого отряда: топот нескольких дюжин подков, бряцанье доспехов и отдельные слова. Навис остановил кобылу, достал пистолет и взвел курок. По его виду было ясно, что он будет сражаться не на жизнь, а на смерть. А впереди и выше повозка все так же неторопливо ехала в гору, и Морил продолжал играть. Ко всеобщему изумлению, стук копыт прервался лишь на мгновение. Было ясно, что всадники убавили ход, слитный гул движения отряда распался на отдельные звуки, но все они сопровождались плеском воды и клацаньем подков по камням. Погоня переправлялась через реку. Очень скоро вновь послышался дробный топот копыт по ровной дороге. Он удалялся!
– Они нас не заметили! – Митт едва сдержался, чтобы не прокричать это во все горло.
В это невозможно было поверить.
– Будем надеяться, что они опомнятся не раньше, чем мы успеем как следует укрыться, – осторожно проговорил Навис, повернув кобылу следом за остальными.
За скалистым гребнем река превратилась в спокойный ручей. Он вытекал из почти круглого озерца, укрывшегося среди крутых черных скал. Берега озера оказались заболоченными, но дорога проходила выше, петляла в рослых тростниках. Маевен не могла удержаться и, протянув руку, гладила пушистые метелки. Это оказался особый, ароматный тростник. В воздух поднялись густые облака пыльцы. Девочка вдыхала прекрасный, не похожий ни на один известный ей аромат. Митт несколько раз подряд громко чихнул. Навис проскакал прямо по тростникам, подняв целую бурю пыльцы, и догнал повозку. К тому времени Морил прекратил играть.
– Вы уверены, что здесь мы в безопасности? – спросил Навис у Венда.
– Конечно, – ответил Венд. – Это Росистый дол, рядом хутор моей сестры. Здесь нас никто не сможет найти. – Он улыбнулся своей чуть заметной улыбкой и указал на озеро, где среди белых водяных лилий плавало и кувыркалось множество таких же белых, как и цветы, жирных уток. – А это сестренкины утки.
Глядя на его улыбку, Маевен подумала, что у Венда и его сестры должна быть на этот счет какая-то шутка, которую понимают лишь они двое, и больше никто на свете.
