Глава четырнадцатая
Прерванный отпуск
Генерал Сердюк с нетерпением ждал возвращения Гольцева. Доклад из управления ФСБ по Воронежской области, с которым тот вышел на него накануне, пока косвенно, но усиливал подозрения в отношении Ореста Литвина. Несмотря на то что прямых данных, подтверждающих его выезд на Украину в период выхода Гастролера на резидентуру ЦРУ, Гольцеву получить не удалось, однако интуиция подсказывала Сердюку — на этот раз не будет промашки, как это было со Стельмахом и Оноприенко. Эту уверенность не могли поколебать даже последние материалы, полученные подчиненными Писаренко на Григория Дудинца. Дело на него набирало обороты. «Стреляный воробей» из ГРУ легко купился на рыбалку, и оперативная комбинация прошла без сучка и задоринки. Полковник К. безукоризненно сыграл отведенную ему роль, Дудинец ничего не заподозрил и начал активно подбивать профессора М. к организации новой вылазки на рыбалку, а когда тот отказался, сославшись на занятость, сам вышел на К.
Такая его настойчивость была расценена Писаренко, как попытка получения информации по результатам испытания ракетного комплекса «Тополь-М». Он уже не сомневался в том, что Дудинец — это Гастролер, и с жаром пытался убедить Сердюка и Градова в необходимости его проверки на «информационной кукле». А пока генералы взвешивали все «за» и «против», неугомонный Писаренко, не дожидаясь их решения, торопил события и занялся подготовкой «совершенно секретных» материалов, которые должны были не просто заинтересовать, а заинтриговать Дудинца.
Сердюк же, обжегшись на Стельмахе, где, казалось, все складывалось в пользу шпионской версии, не спешил с окончательным решением и находился перед выбором, на кого — Дудинца или Литвина — бросить основные силы. Сердюк рассеянно перебирал фотографии Литвина и Скотта и всякий раз, когда в руках оказывался снимок Литвина, испытывал странное ощущение.
«Где я тебя видел? В Академии Петра Великого? Нет! Стоп! Этого не может быть?! Вылитый Кочубей!» — воскликнул пораженный Сердюк.
«Кочубей? Литвин? Так кто же из вас Гастролер?! — от одной только этой мысли ему стало не по себе. — Бред! Чушь!»
Но внутренний голос говорил другое: «А предатель Гордиевский?! Никто, даже его подчиненные, не могли поверить, что он — шпион, пока не сбежал в Англию. Кочубей — Гастролер? Стоп, Толя! Так можно черт знает до чего дойти. Оставь свои фантазии Чейзу и займись делом», — осадил себя Сердюк и снова обратился к шифровке, отправленной Гольцевым из Воронежского управления ФСБ.
Она стала вторым и серьезным аргументом в пользу шпионской версии против Литвина. Первый, связанный с загадочным появлением рядом с ним американского инспектора Дэвиса Скотта, вызвал больше вопросов, чем ответов. Эксперты, занимавшиеся исследованием фотографий, не внесли окончательной ясности. Ссылаясь на различные причины — размытые светотени, неудачный ракурс и тому подобное, они говорили о значительном физиономическом сходстве черт лица Скотта с неизвестным на фотографиях из летнего кафе в парке ЦДХ, но заключения об их идентичности так и не дали.
Предварительная проверка Дэвиса Скотта также ничего не принесла. Это была его первая инспекция в России, до нее он перед контрразведкой не засветился. Молчала и Служба внешней разведки. Но Сердюк и не рассчитывал на быстрый успех, перелопатить даже ближние зарубежные резидентуры ЦРУ и РУМО для разведчиков было непростым делом.
Поэтому пока оставалось рассчитывать на самого себя и подчиненных. И здесь результат работы группы Гольцева мог существенно продвинуть проверку по Гастролеру. Добытые ею материалы на Литвина говорили опытному разработчику Сердюку о многом. Видимо, неспроста тот, будто заяц, петлял и путал следы. В Валуйках они окончательно потерялись. Гольцеву и Салтовскому, так и не удалось их найти, но тех дней, что Литвин отсутствовал в Воронеже и Лисках, хватило бы на то, чтобы съездить в Киев и выйти на контакт с резидентурой ЦРУ. К такому выводу пришел Сердюк, однако не торопился идти с докладом к Градову и ждал появления Гольцева.
По времени его группа должна была с минуту на минуту появиться на Лубянке. Двадцать минут назад Гольцев доложил с вокзала о своем прибытии. Сердюк с нетерпением поглядывал то на телефон, то на дверь, когда из приемной донесся знакомый голос, и в следующее мгновение на пороге появился сияющий Гольцев. Сердюк стремительно поднялся ему навстречу, энергично пожал руку и пригласил к столу. Гольцев занял за ним место и скосил взгляд на документ, испещренный многочисленными пометками. То была его шифровка, отправленная из управления ФСБ по Воронежской области.
«Совершенно секретно
Только лично
генерал-майору А. Сердюку
О РЕЗУЛЬТАТАХ РАБОТЫ В УФСБ
ПО ВОРОНЕЖСКОЙ ОБЛАСТИ И РОЗЫСКА ГАСТРОЛЕРА
В ходе проведения оперативно-розыскных мероприятий в отношении объекта оперативной разработки Доцент, кандидата технических наук подполковника Литвина Ореста Михайловича…»
Гольцев перевел взгляд на Сердюка и спросил: — С чего начинать, Анатолий Алексеевич? — С самого начала и подробно! — потребовал тот. — Так я же в шифровке все расписал?
— Шифровка шифровкой, а живое слово, оно — живое слово. Давай по порядку.
Гольцев достал из кармана блокнот и, сверяясь с записями, приступил к докладу. Сердюк внимательно слушал и время от времени уточнял детали. Многолетний опыт в контрразведке и работа по делам об изменниках убедили его в том, что за безобидной мелочью — загадочной поездкой Литвина в Валуйки, мог скрываться ключ к тайне Гастролера. И когда Гольцев закончил доклад, он не без сожаления заметил:
— Жаль, что «украинский след» до конца не распутали.
— Анатолий Алексеевич, мы сделали все что могли, но уперлись в эти чертовы Валуйки! — в сердцах произнес Гольцев.
— Витя, я тебя ни в чем не упрекаю. Молодец, что ниточку нашел, теперь будет легче клубок разматывать! — подвел итог докладу Сердюк.
— А если бы полгода назад дальше бумажки посмотрели, то уже бы давно все было ясно, — посетовал Гольцев.
— Виктор Александрович, только давай не будем голову пеплом посыпать, надо наверстывать упущенное и искать концы.
— В Валуйках его точно не найдем. Все замыкается на Украине, а там… — и Гольцев развел руками.
Сердюк помрачнел. Еще несколько лет назад этот пустяшный вопрос не стоил и выеденного яйца. Но сегодня он превратился в почти неразрешимую проблему. Братская славянская республика все дальше дрейфовала на Запад и встраивалась в кильватер американской политики. Натовские генералы проводили учения в Крыму и, как когда-то в сорок втором, «брали» Севастополь. Советники из ЦРУ по-хозяйски вели себя в Службе национальной безопасности Украины. Те немногие из руководителей службы, что остались после чисток «националистической метлы» и с которыми когда-то Сердюк и Гольцев учились на Высших курсах военной контрразведки в Новосибирске, а позже в Высшей школе КГБ в Москве, как черт от ладана шарахались от любого контакта с коллегами из России.
Сердюк перебирал в памяти их имена и приходил к неутешительному выводу: на Украине рассчитывать было не на кого.
— Анатолий Алексеевич, а если послать в Украину моего Мельниченко? Он там каждый год бывает у родственников. Думаю, за неделю обернется, — так и не дождавшись ответа, напомнил о себе Гольцев.
— Мельниченко? — повторил Сердюк и, покачав головой, отверг: — Нет!
— Ну, почему? Опытный работник.
— Виктор Александрович, а ты забыл, как в прошлом году твоего опытного работника в Черкассах скрутили.
— Так тоже было ДАИ, а не контрразведка.
— И что они хотели «выдоить» из нашего Мельниченко, можно только гадать.
— Взятку! Но не с него, а с брата, это он за рулем сидел!
— Брат не брат, а таскали в участок Мельниченко. Мутная история, не мне тебе объяснять, что за этим могла стоять контрразведка. Прощупывали твоего Мельниченко вот и все! Поэтому никаких наших или ваших на Украину посылать не будем, тем более его! Хватит, уже раз засветился! — отрезал Сердюк.
— Но нам бы только наводку получить, что Литвин мотался на Украину, — не оставлял своих попыток Гольцев.
— Витя, не дави! Мне что ли, не хочется быстрее закончить дело на Гастролера! Хочется, и еще как, но надо действовать с головой. Литвин — наша последняя надежда, и потому не суетись. Доложу Градову, а он подключит ребят Молькова.
— Пока их подключат, нас выключат. Меньше недели осталось! — напомнил Гольцев об ультиматуме Градова.
Сердюк болезненно поморщился и сменил тему.
— Как настроение Кочубея и Остащенко? — поинтересовался он.
— Перед командировкой было похоронное. Сами знаете, хуже нет, когда тебя подвесят.
— Тогда смело опускай на землю! Карантин снят!
— Да? Значит, можно по полной подключать к Литвину? — обрадовался Гольцев.
— Не спеши.
— Как не спеши? Анатолий Алексеевич, у меня работников и так не хватает — командировки, отпуска!
— С Кочубеем пока подождем.
— Это еще почему? Он начинал проверку Литвина, пусть и заканчивает, — ничего не мог понять Гольцев.
— Начинал, а чем кончил? Еле отбрыкались, — напомнил Сердюк.
— А причем тут он, если воронежское управление проморгало!
— Витя, все! Ты будто первый день в системе! «Волна» с ним и Остащенко еще не улеглась, а мы снова подкинем их наверх.
— Ох, уж эти Тайны мадридского двора, как они достали! — посетовал Гольцев.
— Не нам судить! — отрезал Сердюк и распорядился: — Проверкой Литвина займешься лично и не забывай, меньше недели осталось.
— Забудешь тут, когда топор над головой подвесили.
— Не в первый раз, переживешь. Еще раз внимательно от корки до корки изучи старые материалы. Основное внимание удели сомнительным эпизодам, тем, где Литвин «засветился» на секретах. Выясни, что послужило мотивом, побудившим его полезть к ним.
— Анатолий Алексеевич, так это уже сделано. Есть справка, она подшита в деле, и вывод в ней не в нашу пользу. Интерес Литвина не совпадает с позициями в ориентировке СВР.
— Знаю, читал, а ты посмотри свежим взглядом.
— Хорошо! — согласился Гольцев и предложил: — В таком случае не лишним будет поднять все его каналы связи и снова перелопатить?
— Правильно! Работает он на ЦРУ или нет, в любом случае они как-то должны между собой связываться, — поддержал Сердюк.
— Скорее всего, через тайник.
— Не исключено, но им другие займутся, у них для этого есть и силы, и средства. Наше дело — секреты. Если Литвин их собирает, значит, где-то их должен хранить.
— Понял, Анатолий Алексеевич, будем искать, — заверил Гольцев и покинул кабинет.
После его ухода Сердюк занялся текущими вопросами, но работа не ладилась. В голове занозой засела навязчивая мысль о Кочубее, его поразительном сходстве с собеседником Скотта. Предложение Гольцева подключить его к проверке оживило прошлые подозрения. Услужливая память подбрасывала новые сомнительные эпизоды в поведении и поступках Кочубея, которым он раньше не придавал значения. Теперь они складывались в одну логическую цепочку.
Родственники в Чернигове, почти рядом с Киевом и российской границей. Про них Кочубей не упомянул ни словом, когда заполнял анкету. Поездки в Абхазию, где многих охватывал шок от одного вида развалин и угрюмых бородачей, свободно разгуливающих по улицам с автоматами. Кочубей же рвался в отпуск только туда, где американская, турецкая и грузинская разведки чувствовали себя как дома и назначали явки своим агентам. В прошлом году, в разгар сезона, он отказался от «горящей путевки» в Сочи в санаторий «Дзержинского» и снова отправился в Абхазию. И, наконец, попытка скрыть инцидент со Стельмахом во время командировки в Сухум.
Все это вместе взятое не давало покоя Сердюку. Рука сама потянулась к секретному блокноту и на страничку легла запись: «Установить, где с 17 по 26 декабря находился К».
Помедлив, он перечеркнул ее, поднялся из-за стола, прошелся по кабинету и, не сдержавшись, чертыхнулся:
— Толя, ты идиот! Нет, это же надо? Дослужился, скоро самого себя в шпионы запишешь!
Но проверенное временем железное правило контрразведки: «Доверяй, но проверяй!» — заставило его снять трубку телефона. Гольцев немедленно ответил, и, стараясь придать голосу нейтральный тон, Сердюк поинтересовался:
— Виктор Александрович, ты еще не успел порадовать Кочубея с Остащенко?
— Нет!
— Я думаю, их радость не будет знать границ. Пусть догуляют отпуска. Поэтому тему Литвина с ними пока не поднимай. А если станут напирать, сошлись, что оперативная группа сформирована и согласована с Градовым.
— Я вас не понял, Анатолий Алексеевич, а что произошло?! — опешил Гольцев.
— Виктор, ты не первый год начальник? Мне что ли, тебе прописные истины объяснять? Вчера они у нас были в черном списке, а сегодня мы их фамилии наверх высветим. Ситуацию понимать надо.
— Я понимаю, но и вы поймите меня! Не могу же я разорваться! Все в отпусках.
— Виктор Александрович, я же ясно сказал: отправляй и Кочубея в первую очередь, пусть парень в себя придет.
— Анатолий Алексеевич, вы хоть меня пожалейте? — взмолился Гольцев.
— Нас, Витя, жалеть будет Градов. Так что отправляй Кочубея — насколько я знаю, у него дело к свадьбе идет. Или последнего холостяка терять не хочешь?
— С такой жизнью скоро сам им стану, — уныло произнес Гольцев.
— Ну, если только демографическую ситуацию в стране спасать, то я разрешаю, — шуткой закончил разговор Сердюк.
Гольцев еще какое-то время кипятился, но вскоре остыл. В душе он согласился с позицией Сердюка. Подключение Кочубея к проверке Литвина, по которому уже плотно работали все службы, мало что могло изменить, а тем более повлиять на результат. Зато на заключительном этапе со свежими силами он был бы кстати. Поэтому в оставшееся до прихода Кочубея и Остащенко время Гольцев занялся разборкой почты. В основном это были дежурные отписки на запросы, две ориентировки о разведывательных устремлениях иностранных спецслужб к разработкам в области ракетной техники и подробный ответ из отдела ФСБ по Йошкар-Олинской ракетной дивизии. Местные контрразведчики самым внимательным образом отнеслись к его просьбе и детально описали каждый шаг инспектора Скотта. До конца дочитать отчет ему не удалось. Зазвонил телефон оперативной связи — это был Писаренко.
— С приездом, Виктор Александрович! Как Воронеж? — приветствовал он.
— Здравствуй, Василий Григорьевич! У тебя что, камера в моем кабинете стоит? Не успел я порога переступить, а ты легок на помине?
В трубке хмыкнули, и Писаренко игриво ответил:
— И ни одна.
— Тогда чего рассказывать, и так все знаешь, — не остался в долгу Гольцев.
— Они давно не работают, батарейки сели.
— Извини, своих не дам. Остались только для фонарика, чтобы просветить твою грешную душу.
— Виктор Александрович, о святом не будем. Как съездил?
— Результативно.
— Да?.. — после паузы в голосе Писаренко зазвучали нотки ревности:
— Реально что-то прорисовывается?
— Похоже, да.
— Значит, Литвин был на Украине?!
— Не буду спешить с выводами, боюсь сглазить, — ушел от ответа Гольцев.
— Ладно. Виктор Александрович, тут такое дело: мне позарез нужен твой профессор. Пошли материалы на Дудинца, а без него, сам понимаешь, не внести ясности.
— Хочешь через него подбросить информационную куклу по «Тополю»?
— Да!
— Но ты же мое мнение знаешь: будет санкция Градова — ради бога.
— Витя, пойми, время уходит! Потом будем локти кусать, когда он сдаст секреты американцам, — взмолился Писаренко.
— Василий Григорьевич, не дави. Я все понимаю, но порядок есть порядок, — стоял на своем Гольцев… и в ответ услышал короткие гудки.
Ему было понятно стремление Писаренко разоблачить Гастролера, которого он видел в Дудинце. Но бросить сейчас все и навалиться на одного него, когда над головой как дамоклов меч висело распоряжение Градова — внести ясность в материалы проверки Литвина в недельный срок, было во вред себе. Стук в дверь отвлек Гольцева от этих мыслей. В кабинет вошли Кочубей с Остащенко.
— Проходите, присаживайтесь! — пригласил он их к столу и начал разговор с дежурной фразы: — Как дела?
— Как сажа бела. Скоро в архивной пыли утонем, — буркнул Кочубей.
— Штаны до дыр протерли, и одно место посинело, — вторил ему Остащенко.
— Посинело? Готовьтесь, сейчас покраснеет, — многозначительно произнес Гольцев и объявил: — Все, ребята, хождение по мукам закончилось и, как говориться, без серьезных оргвыводов.
— Правда?! — в один голос воскликнули Кочубей с Остащенко и обрушились на него с вопросами: когда приступать к работе? что нового по Гастролеру? как съездили в Воронеж? Литвин — Гастролер?
— Стоп, стоп! О работе ни слова, — остановил Гольцев и распорядился: — До пятницы, оба свободны!
— Чт-о? — опешил Остащенко.
— Юра, ты давно на себя в зеркало смотрел?
— Не понял, товарищ полковник?
— Желтый, как лимон, а на Николае вообще лица нет.
— А откуда ему взяться, когда чуть «врагом народа» не стал, — хмуро обронил Кочубей.
— Коля, что было, то сплыло! — не стал развивать болезненную тему Гольцев и поторопил: — Все, ребята, идите, у меня дел по горло. Как говорится: дают — бери, бьют — беги. Отдыхайте!
— Но, я не хочу, Виктор Александрович! — отказался Кочубей.
— Все, иди, Коля!
— Виктор Александрович?..
— У тебя, сколько дней от отпуска осталось?
— Восемь.
— Вот и гуляй на полную катушку.
— Какое тут гуляние, когда такие дела разворачиваются?
— Все, закончили разговоры! Работы на всех хватит! Свободны и смотрите, чтобы на глаза не попались! — категорически отрезал Гольцев и выпроводил их в коридор.
И только в коридоре Николай почувствовал, как невидимый пресс, давивший на него все эти дни, свалился с души. В нем все пело от радости. Рука потянулась к телефону, а сердце встрепенулась, когда в трубке раздался знакомый голос.
— Тань, ты на море хочешь? — выпалил он.
— На море?
— На недельку, в Абхазию.
— А-а как с работой? — растерялась она.
— Решим! Готовься! — торопил ее Николай.
— Счастливые, — позавидовал Юрий.
— Не прибедняйся. На несчастного ты не очень похож, — отшутился Кочубей и принялся срочно приводить дела в порядок.
До обеда он отчитался перед секретариатом за секретные документы и потом поехал в офис к Татьяне. Разговор с ее шефом занял не больше пяти минут. Красная корочка в руке и вскользь брошенное «военная контрразведка» произвели на задавленного налоговиками очкастого блондинчика нужное впечатление. Через полчаса Татьяна была в отпуске. Последний рубеж ими был взят вечером у нее дома. Николаю снова пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтобы рассеять опасения матери и сестры перед рисовавшимися в их воображении боевиками с автоматами, свободно разгуливающими по Сухуму, и гаремами в горах, куда свозили похищенных москвичек.
На следующее утро он и Татьяна были в аэропорту Внуково, а через два часа — в Сочи. Там их встретил комендант сталинской дачи в Новом Афоне Тимур Папба. Перед отъездом в Абхазию Николай вспомнил о его приглашении и решил воспользоваться. В разгар летнего сезона и после недавней нервотрепки Новый Афон, до которого еще не докатились шумные волны туристов и «дикарей», представлялся идеальным местом. Звонок Тимуру нисколько того не озадачил. Он не забыл их прошлой встречи и охотно согласился не только устроить у себя в гостинице при госдаче, а и встретить в аэропорту. Свое слово Тимур сдержал. Забрав у Татьяны чемодан, он пробился через строй таксистов на стоянку к форду, и они выехали к границе.
Абхазия встретила их теплом и прекрасной погодой. Небо, умытое короткими грозовыми дождями, завораживало нежными красками. Легкие перистые облачка робкими стайками скользили над холодно блистающими вершинами Бзыбского хребта. Предгорья ярко полыхали разноцветьем субтропиков. Ласковая черноморская волна тихо перешептывалась с галькой знаменитых гагринских пляжей. Татьяна, впервые оказавшаяся в этом земном раю, с распахнутыми глазами смотрела по сторонам и окончательно потеряла дар речи, когда они въехали в Новый Афон.
По знакомому Николаю с прошлой поездки горному серпантину Тимур проехал к сталинской даче, остановился у гостиницы и вместе с ними поднялся в номер. Две крохотные комнатки и душевая, старенький натужено гудящий холодильник «Саратов» и телевизор «Горизонт» ничуть не смутили Татьяну. За окном маняще звала к себе безмятежная гладь моря, и они, не распаковав вещи, спустились на пляж и долго нежились в теплой словно парное молоко воде.
Вскоре полуденный зной заставил их перебраться в тень громадного платана, накрывшего густой кроной живописное озерцо. В центре его, подобно лилии, разноцветными лепестками «распустилось» известное своей абхазской кухней и новоафонским вином кафе «Поплавок». Оттуда потягивало сладковатым дымком и аппетитным запахом шашлыка. Они не смогли пройти мимо и после сытного обеда, едва передвигая ноги, возвратились в гостиницу. В ней царило небольшое оживление: в соседнем с ними номере поселилась молодая пара, а напротив веселая компания из трех парней. Но Николаю и Татьяне было не до них и мелких неудобств номера, они без сил упали в кровати и проспали до вечера. Разбудил их стук в дверь. На пороге появился Тимур весь в белом и элегантный как рояль.
— Ты что, на свадьбу собрался? — пошутил Николай.
— На твою — хоть сейчас.
— А вы меня хоть спросили? — вмешалась Татьяна.
— Вот украдем, тогда и спросим. Ты не против, Коля? — спросил Тимур.
— Нет, мы так не договаривались! — возразил он.
— Ах, вы заговорщики?! — накинулась на них Татьяна.
— Все! Свадьба отменяется! Едем знакомиться с ночной жизнью, — предложил Тимур.
Николай с Татьяной охотно откликнулись на предложение и спустились к машине. Далеко ехать не пришлось, поблизости от новоафонской пещеры Тимур остановил форд перед оградой из бамбука. За ней в вечерних сумерках гостеприимно помигивали огоньки и звучала музыка. Татьяна первой вошла в калитку и невольно задержала шаг. Здесь для нее все было в диковинку: громадный двор с шелковистым газоном из травы, настоящая крестьянская арба, избушка, сплетенная из орешника, на длиннющих куриных ножках, за стенками которой проглядывали золотистые початки кукурузы. В конце двора у ручья стояли два деревянных летних домика с просторными террасами.
— Типичный абхазский дворик, — ответил на немой вопрос Татьяны Тимур.
— Хорош дворик! На машине за день не объедешь, — пошутил Николай.
— А как ты хотел, если на нашу самую скромную свадьбу не меньше тысячи собирается.
— Тысячи?.. — поразилась Татьяна.
— Это, если только близкие родственники приедут, — с невозмутимым видом ответил Тимур и, подхватив ее под руку, увлек к пацхе — кафе.
В ее центре весело потрескивал поленьями обложенный по кругу большими камнями очаг. Над ним в пузатом, литров на сто, котле варилось, источая ароматный запах, самое распространенное в Абхазии блюдо — мамалыга. Языки фиолетового пламени жадно облизывали его закопченные стенки и, свиваясь в причудливые разноцветные кольца, через отверстие в крыше поднимались к небу, усыпанному яркими звездами. Над очагом на металлических крючьях лоснились куски вяленой говядины и свинины. Вязанки из жгучего перца пышными гирляндами украшали стены.
— Здорово! Как вкусно пахнет! — восхитилась Татьяна.
— Не только пахнет, а и во рту тает, — с гордостью произнес Тимур и провел ее и Николая на летнюю террасу гостевой пацхи.
Большинство столиков занимали местные парни, среди них затерялось несколько пар отдыхающих. Тимур и здесь был далеко не последним человеком. Не успели они подняться, как к ним скатился колобком добродушный пузан с неизменными усами на круглом, будто луна, лице и бодро приветствовал:
— Как поживаешь, товарищ Тимур? Что делает товарищ Сталин?
— Я? Лучше всех, и никто не завидует! А Хозяин обещал зайти позже вместе с товарищем Берией и проверить вино. Народ жалуется, что не доливаешь.
— Кто сказал? Такого еще не бывало, чтобы от Амирана кто-то ушел трезвый, — вспыхнул задетый за живое хозяин пацхи.
— А это мы сейчас и проверим, — сохранял суровое выражение на лице Тимур.
— Пожалуйста! Лучше, чем у меня, хлеб-соль вы во всей Абхазии не найдете. Прошу на почетное место! — широким жестом Амиран пригласил их к своему столу.
Не успели Татьяна с Николаем расположиться и осмотреться по сторонам, как на их глазах развернулся настоящий гастрономический парад абхазской кухни.
Середину стола заняло медное блюдо, на котором горкой лежала сочная зелень из петрушки, кинзы и молодого лука, из-под нее проглядывали ярко-красные стручки жгучего перца. Вслед за ними «приплыла флотилия» из соусниц с араншихом и асызбалом — острыми приправами из алычи, грецкого ореха и перца. Потом появилось неизменное за абхазским столом «абхазское масло» — аджика. Пылали жаром вынутые из духовки румяные кукурузные лепешки. Над глиняными горшочками вился ароматный парок лобио из вареной фасоли, приправленной араханом и акуландыром. Нежное мясо перепелов украшали чернослив и базилик. И, наконец, на столе появились глиняные миски с рассыпчатой мамалыгой. В ней янтарными дольками поблескивал сыр сулугуни. Завершал этот парад пятилитровый, покрытый бисеринками влаги, графин с вином.
Татьяна пришла «в ужас» от такого изобилия. Но под забавные истории и шутки Тимура, которым не было конца, она «наплевала» на все диеты. Вскоре от выпитого вина и ощущения праздника, царившего вокруг, у нее закружилась голова, а недавняя московская жизнь казалась уже чем-то далеким и позабытым.
Голос певца и мелодии абхазских песен то возносили ее к самым вершинам гор, то согревали теплом черноморских волн. А когда грянула зажигательная мелодия, она уже не могла оторвать глаз от юной пары танцоров — каждое их движение было наполнено глубоким чувством. Ритм барабана нарастал, руки музыканта порхали как крылья птицы. Не отставали от него и танцоры — они едва касались пола и, казалось, парили в воздухе. Зрители вскочили с мест и восторженными возгласами поддерживали танцоров и музыкантов в этом захватывающем соревновании ритма и движения. Николай с Татьяной, поддавшись общему порыву, присоединились к ним.
Вечер в абхазской пацхе стал для них настоящим праздником. Далеко за полночь они возвратились в гостиницу и забылись в безмятежном сне. Следующий день начался с похода на сталинскую дачу. Наслышанная о ней от Николая, Татьяна горела желанием все увидеть собственными глазами, и после завтрака, не дожидаясь прихода Тимура, они отправились на экскурсию. Тенистая аллейка, описав замысловатую петлю, вывела их на смотровую площадку перед дачей, здесь им встретился Тимур. Выглядел он так, будто и не было вчерашнего застолья.
— Здравствуйте! Как самочувствие? — бодренько приветствовал он.
— Что-то тяжеловато после вчерашнего вечера, — признался Николай.
— Ничего, скоро пройдет. Еще недельку потренируемся, и все будет в норме.
— Боюсь, не доживу, — пошутил Николай и поинтересовался: — Тимур, у тебя не найдется времени на экскурсию? Призрак Сталина покоя Татьяне не дает.
— Можем начать прямо отсюда, — охотно согласился он и прошел к мраморному фонтану.
В его очертаниях и скульптуре угадывалась рука сталинского любимца — архитектора Мирона Мержанова. Несмотря на шестьдесят с лишним лет, фонтан не утратил своей красоты и продолжал действовать. Горный поток, промчавшись с орлиным клекотом по свинцовому водоводу, диковинным цветком «распускался» над мраморной чашей бассейна. Хрустальной чистоты вода так и манила окунуться.
Татьяна перегнулась через бортик, зачерпнула ладошкой воды и спросила:
— А пить можно?
— Можно, но осторожно, у нас пьют только вино, — с улыбкой заметил Тимур.
— Первая дача Сталина, где вижу фонтан, а говорят, он боялся воды? — удивился Николай.
— Боялся, что утопят, — предположила Татьяна.
— Не исключено. На «Холодной речке» фонтан был раза в два больше, так «Хозяин» приказал сровнять с землей, — согласился Тимур.
— А этот почему остался? — допытывался Николай.
— Наверно, как память.
— О чем!
— Скорее, о ком. О настоящем абхазе!
— И чем он так прославился, если сам Сталин оставил ему такой памятник? — удивилась Татьяна.
— О, это известная история! — с многозначительным видом произнес Тимур. — Осенью то ли пятьдесят первого, то ли пятьдесят второго Сталин отдыхал в Новом Афоне. К нему, как заведено, приехал представиться первый секретарь Абхазского обкома партии и прихватил с собой племянника, мальчонку лет четырех-пяти. Обслуга накрыла стол на площадке, где мы сейчас стоим, и пока вожди вели разговор, малыш забрался на бортик фонтана. Подул сильный ветер и смел со столика документы. Говорят, в одном из них был проект о выходе Абхазии из состава Грузии. Кипиш поднялся страшный! Охрана с прислугой кинулись спасать бумаги. Про Олежку даже дядя родной забыл, как тут вспомнишь, если сам «Хозяин» рядом. Короче, пацаненок в фонтан то ли свалился, а может, за документом нырнул. Слава богу, не дали утонуть и вовремя вытащили. А он, молодец, не заплакал, стоит гордо и прямо на Сталина смотрит, а в ручонках самые секретные листы держит. Дядька с охраной прижухли, не знают, что делать, и «Хозяина» преданными глазами жрут. А он усмехнулся, подошел к Олежке, взял на руки и сказал:
— Это великий мальчик! Он знает, что бумага нас всех переживет.
— Интересно! А что с ним стало, я имею в виду мальчика? — пряча улыбку, спросил Николай.
Тимур провел рукой по бортику фонтана, где, видимо, сидел тот знаменитый мальчик и продолжил:
— Сталин не ошибся! Олег Хухутович Бгажба до сих пор жив-здоров, стал академиком и известным историком. Но после того случая его преследует идея фикс: сколько бы ему ни налили — пьет до дна. Бедняга упорно верит, что где-то там, на дне, лежит завещание Сталина.
— Это же надо! — всплеснула руками Татьяна и еще больше подзадорила охочего на истории Тимура.
Он подхватил ее под руку и повел наверх по ступенькам к первой — деревянной даче Сталина. Остановился перед входом и усадил на старую потрескавшуюся лавочку. Татьяна неловко поерзала по ее шершавой поверхности, с недоумением посмотрела на Тимура и поинтересовалась:
— И чем эта лавочка знаменита?
— А тем, что 7 июля 1935 года на ней вместе со Сталиным сидели три первых маршала Советского Союза: Тухачевский, Егоров и Ворошилов.
— И досиделись… Через три года двоих — Тухачевского и Егорова — расстреляли, — вспомнил печальные страницы истории Николай и попросил: — Тимур, может, перейдем к чему-то более оптимистичному?
— Можно и к оптимистичному, — охотно согласился он, бросил на Татьяну хитрющий взгляд, и на его лице появилась лукавая улыбка. Как опытный рассказчик, Тимур выдержал паузу и предложил:
— Если хотите, есть история о замечательной женщине.
— А что они здесь были? — удивился Николай.
— Были, и еще какие!
— Правда?
— Да, а одной даже собирались памятник поставить.
— Наверно, посмертно, — с грустью произнесла Татьяна.
— Зачем так трагически.
— Тогда почему не поставили? — допытываться Николай.
— У нее оказалась слишком короткая юбка, — огорошил Тимур.
— Как, юбка?! — воскликнула Татьяна и в следующую секунду расхохоталась.
— Таня, я вполне серьезно. Если бы ни она — юбка, то неизвестно, когда бы наша война с грузинами закончилась, — с невозмутимым лицо отвечал Тимур.
— Ой! Как интересно. Расскажите, Тимур! — теребила его она.
— Пожалуйста, — согласился он и предложил: — Пройдем на то место, где все происходило.
По крутым ступенькам мраморной лестницы Николай и Татьяна, вслед за Тимуром, спустились к каменной сталинской даче и вошли в дом. Остановились в уже знакомом Николаю по прошлой поездке зале, служившем столовой и одновременно комнатой для заседаний. Тимур предложил занять места за столом, сам прошел в столовую, а когда возвратился, то в его руках был поднос, на котором матово отсвечивал графин с вином и была ваза с фруктами. Разлив вино по бокалам, он предложил выпить за всех женщин мира, после чего перешел к рассказу.
— Произошло это в самый разгар нашей войны с грузинами. К тому времени пролилось немало нашей и их крови. Половина Сухума лежала в развалинах. С лица земли были стерты Верхняя Эшера, Лечкоп и Цугуровка. Чтобы выиграть время, наши пошли на переговоры с грузинами. От нас были Владислав Григорьевич, его заместитель Станислав Лакоба, от вас — министр обороны Павел Грачев с пресс-секретарем, а от грузин — сам Шева, министр обороны Джаба Иоселиани, малоизвестный художник, зато известный «вор в законе», и кое-кто еще экземпляром помельче.
Вначале переговоров наши и грузины смотрели друг на друга волком. А как по-другому, когда столько крови пролито. Разговор шел трудно. Шева с ходу начал давить на Владислава Григорьевича: еще бы, в его руках был Сухум и почти все оружие Закавказского военного округа. Наши хотели хлопнуть дверью, но Грачев уговорил остаться, а чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, поступил как настоящий десантник — налил в стакан водки и поднял тост:
— За мир!
— Молодец! — одобрил Кочубей.
— Конечно, молодец! — согласился Тимур и вернулся к рассказу: — Естественно, ни наши, ни грузины от тоста не отказались. Дальше слово за слово, рюмка за рюмкой, и Шева расслабился. Его глаза все больше замасливались и становились как у мартовского кота. Он уже не слушал Грачева и пялился на его пресс-секретаршу. А там, я скажу, — в Тимуре заговорил южанин, спустя годы он не мог забыть ее «опьяняющий» бюст и остолбеняющие ножки, — было на что посмотреть. Естественно, какому десантнику, а тем более русскому, такое понравится. Паша с полуоборота завелся, дело чуть до драки не дошло. В итоге у Шевы вышел полный облом, зато у нас через пару дней появилось, чем ответить грузинской авиации и артиллерии. Вот вам и юбка! — закончил рассказ Тимур и, разлив вино по бокалам, предложил тост за всех женщин.
Тот день для Татьяны и Николая завершился традиционным ужином с Тимуром, но уже в новой пацхе. Два следующих дня пролетали как один миг. Жизнь в Москве уже казалась им далеким прошлым. Подходил к концу четвертый вечер, они ужинали в пацхе у Амирана — ели шашлык и запивали афонским вином, когда зазвонил сотовый Николая. Это был Гольцев. Он потребовал немедленно возвращаться в Москву. И тому была веская причина.
Удача улыбнулась воронежским контрразведчикам. Настырный Александр Ракитин, несмотря на то что валуйский след Литвина, казалось бы, безнадежно затерялся, ухитрился выйти на него. Местный таксист Сашок, частенько промышлявший леваком на Украину, опознал по фотографии Литвина и в подробностях вспомнил, как провозил его по «черному переходу» — через границу в Харьков, и спустя четыре дня забрал.
Той же ночью оперативная группа во второй раз провела негласный осмотр гаража Литвина, и он принес результат. Гольцев с Саликовым добрались до самых укромных мест и простучали каждый кирпич. За одним из них обнаружился тайник. Его содержимое не оставляло сомнений в том, что Литвин занимается сбором секретной информации по разработкам «Тополя-М». Два электронных диска с подробными выписками тактико-технических характеристик ракеты, математический алгоритм управления ее полетом и копии секретных документов являлись тому подтверждением. Позже специалисты обнаружили в металлической капсуле код шифра и расшифровку переписки с американской разведкой. Для связи между собой они использовали простой, но эффективный канал — Интернет.
Теперь дешифровальные и аналитические службы ФСБ знали, где и что искать, а когда просеяли через свое «сито» электронную переписку Гастролера с резидентурой ЦРУ, то Градов и Сердюк схватились за головы. И было отчего: американская разведка как никогда близко подобралась к важнейшим секретам «Тополя-М». В своем последнем ответе Литвин сообщал:
«Интересующие Вас материалы, в том числе и копии, мною подготовлены. Дополнительно получена информация о результатах испытаний по известной Вам проблеме «М». Готов к встрече на условиях обмена, ранее с вами оговоренных».
В ЦРУ торопились заполучить информацию по ракетному комплексу «Тополь-М». В тот же день на электронный адрес Литвина поступил ответ:
«Условия обмена подтверждаем. Часть средств будет вручена Вам при личной встрече, остальная положена на Ваш счет в швейцарском банке. Предлагаем провести встречу в субботу на следующей неделе на известном Вам месте в тринадцать часов по московскому времени. В случае ее срыва повторная — через неделю там же и в то же время. На нее прибудет известный Вам друг. Вашу безопасность мы гарантируем и заинтересованы в продолжение нашего сотрудничества.
Майкл».
